Текст книги "История одной поездки (СИ)"

Автор книги: Александр Бойм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Уж вы мне верьте, в таких делах я форменный пророк, – добавил бы здесь небезызвестный кот, но у него свои, кошачьи, дела, а мои увлекают меня вперед.

* * *

Затихший автобус уже добрых два часа стоял напротив заплеванного местного вокзала, где расположилась, преграждая путь к поезду, таможня.

Светало. Приподнявшееся солнце хмуро ползло по облупленным стенам, грязным сугробам и прикрытыми ломким льдом лужам.

Хотя до Москвы отсюда было не ближе, чем до Лос-Анджелеса или Мехико, не говоря уже о Токио или Сеуле, титанические лужи на неасфальтированной улочке навевали мысли о исконном нечерноземном проселке. Слегка пофантазировав, легко можно было представить лениво бредущих коров, голосящего неподалеку петуха… – словом, все то, что составляет для горожанина сентиментальную идиллию деревенского утра.

Солнечный луч кольнул Олега в глаза, он, встрепенувшись, проснулся, невольно разбудив Вику, дремавшую на его плече. Пошептавшись секунду, они начали аккуратно пробираться к выходу, будя случайными толчками остальных.

Олег, расправляя занемевшее тело, простер вверх руки, и солнечный свет оплел его лучами восходящего дня, превратив на мгновение в бронзовую статую.

Закурив в звенящей тишине, они, вдыхая горький дым первой утренней сигареты, невольно переговаривались редким приглушенным шепотком.

Постепенно выбрались из автобуса и остальные. Фил и Леша, спрыгнув с подножки, с громким кряхтеньем потянулись и тоже задымили. Становилось оживленно, из беспорядочно приткнувшихся к вокзалу автобусов выпрыгивали покурить и размяться челноки.

Показались из вокзала испуганные китайцы, послышался птичий перелив чужого языка, потянуло едким дымом их сигарет. Куда-то двинулись стайки злобных и горланящих базарных баб с огромными баулами. Несмотря на ранний час, они уже громко ссорились, как всегда, что-то не поделив.

Старшие групп спешили уже к каким-то им одним ведомым чиновным дверям, размахивая списками так называемых туристов.

Вслед им ринулась и наша толстушка, проявив неожиданную при ее комплекции прыть.

Туманное очарование утра было безнадежно разрушено.

* * *

Таможня прошла совершенно безболезненно. Усталые таможенники, бегло просмотрев декларации и пролистав пачки зеленых, отбирали разрешения на вывоз, лишь изредка лениво любопытствовали, нет ли лишних. Отмена идиотского правила о пятисотдолларовом ограничении, при котором все до единого челноки нарушали закон, сделала таможню по пути туда почти бессмысленной.

Впрочем, и раньше таможенники особенно не усердствовали, поддерживая некое немое соглашение, по которому повышение благосостояния работников почтенного учреждения производилось исключительно на обратном пути – с ввозимого товара.

Между таможнями шло определенное даже соревнование; дело здесь в том, что путь товара может пройти через любой из десятков пограничных поселков, разбросанных вдоль всей границы, и дурная слава, мгновенно его искривляя, грозит доблестным таможенникам совершенно катастрофическими последствиями.

К примеру, в аэропорту Омска как-то появилась дама, совершенно серьезно воспринимавшая таможенные правила и установления, кроме того, она не брала взятки и высчитывала цены, исходя из аналогов в каталоге Qwele. Пошлина в результате получалась такая, что челноки покрывались зелеными пятнами при одном воспоминании.

Нечего и говорить, что спустя каких-нибудь два месяца ее продуктивная деятельность привела к усыханию челночного потока через Омск втрое, а также к двум инфарктам. После того, как одного особо слабонервного челнока от ее оцинкованного столика увезли на другой, не менее оцинкованный столик, терпение начальства лопнуло и даму перевели перекладывать какие-то бумажки.

Да… часами, часами можно рассказывать байки об отечественном таможенном управлении, но к чему?

Я убежден, – вы прекрасно понимаете, что все это на самом деле чистейшей воды поклеп. Ведь превосходно известно, какой кристальной честности люди работали во все времена в этом достойнейшем государственном институте.

К примеру, Павел Иванович Чичиков, служивший до воспетой аферы именно в таможенном департаменте, был оттуда безжалостно изгнан.

* * *

Наши друзья заняли купе в плацкартном вагоне, разбитом до такой степени, что вместо раздражения это вызывало некоторое даже умиление. Кроме них, в вагон набилось еще человек семьдесят, в большинстве своем вышеупомянутые базарные женщины.

Конечно же, несколько из них сразу же попробовали устроить скандал; уперевшись кулаками в необъятные бедра, они объясняли что-то вроде того, что одно купе всего на семь человек – это явное излишество.

Однако тут в дело вступил Фил, преобразившийся при столь близком приближении к Китаю, что-то хищническое появилось в его движениях и манере говорить, впрочем, то же показалось и в остальных.

Он встал и, мило улыбнувшись, полуобнял одну из них за монументальное плечо: Но позвольте, любезнейшая… – за каких-нибудь пять минут ему удалось настолько всех запутать, что они отстали, непривычно лишив себя удовольствия громкого скандала.

Толстушка раздала всем пустые бланки справок о негативной реакции на СПИД. Отчего-то в Китай без нее въехать нельзя, то есть, разумеется, можно, но сдавать кровь в местном медпункте, где пользуют немытым шприцем, может только беззаветно храбрый человек, а совать десять долларов санитарному инспектору, причем делать это надо через переводчицу, отведя его в темный уголок, суетно и накладно.

Уже в одном лишь движении поезда угадывалось приближение Поднебесной; нету, господа, нету и быть не может на свете другой страны, где на двадцать километров железной дороги тратилось бы по три, а то и больше часа.

И вот, едва только мимо протащилась вспаханная нейтральная полоса, как сразу же показалась другая страна: безжизненные сопки сменились кусочками огороженной земли. Посреди них уродливо косились глинобитные лачуги, смахивающие на общественные уборные средней руки, лишенные, впрочем, отопления и канализации. Невозможно понять, как умещаются в них по два десятка человек, от пятидесятилетних стариков (возраст, по здешним меркам, весьма и весьма преклонный) до стайки грязных ребятишек.

Еще переезд через границу чувствовался по огромным кучам цветастого мусора, валявшимся вдоль полотна, почему-то убирать его необходимым не считалось, и Игорь каждый раз, проезжая, отмечал их новое нарастание.

– В хорошей мы все-таки живем стране, – высказал общее Буба.

– Ага, – ответил Леша, – каждый раз домой приезжаю, нарадоваться не могу: чистота, дороги – отличные, в квартире – горячая вода, унитаз журчит… Европа.

– Да, не с теми мы себя сравниваем, – вступила в разговор Вика, предвкушающе поглядывая на Олега, – кстати, ребята, на вокзале ничего не покупайте и не меняйте и баксы подальше спрячьте.

– Да уж, знаем, – бросил кто-то, и ленивая беседа замерла.

Вокзал оглушил толпой, криками и давкой.

– Колефана, откуда плиехала? – раздались звуки привычного коверканья родного языка.

– Доллалы, юани поменять?!

– Колефана, колефана, сто надаа?!

Приняв суровый вид, они проталкивались сквозь толпу, ведомые переводчиком, оказавшейся их старой знакомой – Ларисой, то есть звали ее, разумеется, не так, но, зная труднодоступность своих имен для неповоротливых славянских языков, китайцы подбирают себе созвучные русские.

– Привет, Лариса, – поздоровался Игорь.

– Здластвуйте, лебята, – радостно заулыбалась она, – товалы холосо плодали?

Автобус, конечно же, оказался местным, лишенным рессор, да и вообще на редкость неудобным, рассчитанным на маленьких и стройных китайцев, а вовсе не на мощные русские седалища, но это для наших хищно-сухощавых друзей было вполне еще терпимым (видели бы вы, как в него запихивают свои огромные задницы украинские челночницы. Незабываемое зрелище), а вот нехилый разворот плеч и длинные ноги девать было решительно некуда.

В автобусе, отделившем их мутными стеклами от яростной толпы продававших, покупавших и менявших, от ярких куч мусора, стало наконец поспокойней, и Фил немедля начал атаку на Ларису.

– Ларис, а в какую гостиницу?

– В Синьхуа.

– А склад там есть?

– Есть. Я знаю, вам самое главное – склад, – заулыбалась она снова, – холосый, больсой склад есть.

Наши друзья были челноками крупными, их закупки и думать было нечего запихать в номер.

– Синьхуа, Синьхуа… мужики, это тот, что ли, на площади?

– Да, да, на плосяди.

– Угу, там приличный скла… ой ее… – автобус рухнул в громадную яму, и Фил звонко клацнул зубами.

– Твою мать, столько бабок сюда возим; они бы хоть дорогу от вокзала сделали, суки… – здесь я сочту за лучшее прервать гневный монолог Фила: он очень больно прикусил язык.

Они оглядывались по сторонам, заново привыкая к непривычного вида домам, к вывескам с невнятными каракулями, имеющими отдаленное родство с кириллицей, к многолюдной толпе, к жуткого вида хибарам.

– Ты смотри: опять новый дом, – ткнул пальцем в окно Буба.

– Точно, как на дрожжах – месяц назад не было.

Этот приграничный городок рос под напором огромного долларового потока с невиданной скоростью, за каких-то три-четыре года из глухой станционной платформы он превратился в приличных размеров город. От небольшой круглой площади, где чадит пивной заводик и сверкает бетоном новенькое градоначальство, разбегаются в разные стороны кривые лучи узких и грязных улиц.

Здесь, собственно, и располагается конечный пункт притяжения: сотни оптовых лавок, средь которых разбросаны десятка два гостиниц, населяемые преимущественно соотечественниками.

Вокруг беспорядочно громоздились жилые кварталы, склады и прочая подсобная чепуха.

Всю компанию привезли в гостиницу, стоявшую на той самой вышеупомянутой площади. Там, не заходя в номер, готовые в любой момент устроить бучу, они осмотрели склад, оказавшийся и в самом деле достойным, после чего приступили к жесточайшему торгу.

Китайцы просили по десять юаней с места, Игорь, уполномоченный стаей, соглашался брать склад только весь сразу. Удивленный оборотом торга, хозяин гостиницы заломил полтораста в день.

Игорь, обхватив в притворном ужасе голову, ссылаясь на личную симпатию, давал пятьдесят. Совместная тяга к компромиссу сошлась на семидесятиюаневой мировой, причем обе стороны трагично возводили глаза и тяжело вздыхали, показывая крайнюю степень разорительности сделки.

Номер оказался своеобычным трехместным клоповником с весьма сомнительными простынями. Воды, само собой, в кранах не было – ее включают вечером часа на два. Впрочем, самих китайцев это смущало мало, у подавляющего большинства из них водопровода вообще нет.

Блага цивилизации, вторгаясь в здешнюю жизнь, порождают забавнейшие штуки. Как-то раз в новенькой гостинице, сверкающей симпатичной светло-голубой сантехникой, Игорь изумленно обнаружил, что к бачку унитаза вода НЕ ПОДВЕДЕНА!

Ей-богу, не подведена, и все!

* * *

Олег и Игорь выбрались на площадь, изрядно загаженную, хотя она и была единственным, пожалуй, местом, убиравшимся в этом городе.

– Колефана, стеклолеза надо?! – китаец, чрезмерно грязный даже для здешних мест, сунув им в лицо кусок стекла, принялся полосовать его стеклорезом.

Кстати, приграничный жаргон, формировавшийся по большей части великим и могучим, превратился в совершенно особое лингвистическое образование, не всегда понятное даже носителям языка (на редкость уродливая идиома, но иначе, пожалуй, и не скажешь), а местные выпускники филфаков вообще ничего не понимали.

Жаргон этот еще и менялся на протяжении границы, исковерканное дальневосточное корефан сменялось на западе фамильярным блат, а повсеместно царившее поначалу товалися уходило в туманное прошлое, уступая место набиравшему силу господин, символично не коверкаемым китайцами. Женщин поначалу обижала подлюка, означающая всего лишь подруга. В разных районах входили в него и такие шедевры, как, скажем, мало-мало покусать, сопровождаемый непременным закидыванием в рот горсти воображаемого риса. Использовалась эта веселая мизансцена для выторговывания последних центов.

Китайский вклад в приграничный новояз гораздо скромнее, на ум приходит разве что странное слово кхунья или попросту куня, которое бог его знает, что означает, но служит обращением ко всем китаянкам, независимо от возраста и профессии.

– Игорек, глянь, а вроде приличный алмаз. – Олег с интересом склонился над стекляшкой.

– Да на хрена он тебе нужен?

– Тыся лубли, – по-своему понял их разговор торговец и даже приоткрыл от усердия рот.

– Ладно, бог с ним. Не надо, – обратился Олег к китайцу.

– Потему не надо? Тыся лубли, отень десево!

Они, двинув его плечами, молча пошли вперед. Но деликатность и ненавязчивость никогда не были достоинствами уличных торговцев, и уж тем более уличных торговцев китайских.

Он семенил за ними, забегал с разных сторон, размахивал руками, хватал их за куртки и орал не своим голосом на разные лады и в разных сочетаниях: колефана, отень десево и тыся лубли. Минуты через три это стало невыносимо, и Олег выдал ему трехбуквенную инструкцию.

– Потему посел на…? Колефана, тыся лубли отень десево!

По обыкновению, диалог приобрел легкий оттенок сказки про белого бычка.

– Я его сейчас убью, – мрачно сказал Олег после очередного рекламного выкрика.

– Не фиг было останавливаться.

– Угу, – неохотно согласился Олег, – слушай, может, купить у него?

– А он все равно не отстанет.

Развлекаясь подобным образом, они дошли до первой лавки, где китайцу пришлось остаться у входа, хозяева лавок не любят, когда в их заведениях действуют на нервы покупателям.

Они бродили, переходя от прилавка к прилавку, слыша привычное: Колефана, сто надаа? – то крикливо протяжное, то почти интимное. Наконец Игорь приметил черные футболки.

– Сколько?

– Девять юань.

– Ууу… очень дорого, – осуждающе покачал головой Олег.

Они сделали вид, что собираются уходить.

– Колефана, колефана, – заволновался торговец, – много надо?

– Очень много.

– Семь юаней мозно.

Через каких-то двадцать минут оживленного торга, состоящего из однообразных реплик: Очень дорого – с одной стороны, и широкого диапазона выкриков и восклицаний с другой, вплоть до таких шедевров местного красноречия, как: Колефана хитлый и Сесть юань, самый минимум. В конечном счете, слегка поперхнувшись, узнав, сколько им нужно футболок, он сбавил цену до пяти и четырех.

Количество товара вызвало неизбежное последствие появившегося рядом прохиндея, сулившего им такие же футболки по совершенно смехотворной цене, юаня за четыре, что ли. Его коллега предлагал услуги переводчика, а третий грозился помогать им грузчиком. Причем последние двое не своим голосом орали: Юаней не надо.

Сущность трюка проста и заставляет с сочувствием отнестись к нелегкой судьбе интуриста на нашей социалистической родине, когда она еще была социалистической и на ней был Интурист.

Вместо обещанных футболок тебе привезут рваную отбраковку, бескорыстный помощник потребует вечером долларов эдак двести, а переводчик при каждом торге получит от хозяина долю. Когда ты начнешь возмущаться, они приведут толпу такой же, как и они, шпаны, которая будет на тебе виснуть, орать и норовить заехать по физиономии.

Вполне объяснимый порыв – набить им морду – закончится утомительной беседой в полиции с выплатой огромной взятки. Впрочем, это уже дело вкуса: мне довелось как-то видеть четверых сибиряков, здоровенных мужиков, которые в описанной ситуации изрядно покалечили десяток граждан Поднебесной и даже нескольких полицейских, подоспевших к месту поединка.

В конечном счете вызванная подмога их таки повязала и водворила в кутузку, где они, поостыв, заплатили пару тонн баксов.

Так вот, сибиряки уверяли меня, что полученное наслаждение того стоило и что, в общем-то, это не так уж и дорого.

Теперь шествие, возглавляемое нашими друзьями, выглядело весьма колоритно: впереди они, а за ними дюжина голосящих аборигенов. И Игорь, и Олег, зная бессмысленность пререканий, молчали, лишь изредка посылая всю компанию в далекие странствия.

Впрочем, через каких-то четыре часа шпана, поняв наконец, что им здесь ничего не обломится, отстала, пожелав им на прощание много всего нехорошего. Справедливости ради надо отметить, что здесь, на востоке, шпана эта, на внутричелночном жаргоне называемая помогайлы, деликатна и тактична по сравнению со своими собратьями на западе Китая, где могут и прирезать ненароком.

Правда, они в этот день покупать ничего и не собирались, отводя его целиком на первичное ознакомление с ценами. Так шел этот день, обычный день челнока, состоящий из сотни торгов, из десятков попыток его крупно надуть и дюжины мелочных потуг пошарить у него в карманах.

Но вот усталое солнце клонится уже к горизонту, и торговцы опускают тяжелые жалюзи на окна лавок, и кто-то поволок уже куда-то картонные коробки, которыми день щедро изгадил улицы городка. Стихли крики уличных торговцев, и навалилась такая блаженная и такая неожиданная вечерняя тишина. Усталый торговец стеклорезами лениво пристал к ним, тоже усталым и тяжело бредущим, но скоро отстал.

Игорь с Олегом зашли на склад и обнаружили там гостиничных грузчиков, перепаковывающих детские курточки из картонных коробок в мешки, под дружным надзором Бубы, Леши и Фила.

– Здорово, – Игорь ухватил курточку из коробки, – почем взяли?

– Семнадцать и восемь. Мы хозяину сказали, чтобы вас подождал.

– Олежка, а почем мы видели?

– Подожди… слушай, восемнадцать и три… восемнадцать и пять… ну почем нам тот мудила напротив Пассажа отдавал?

– Точно дороже. А сколько в мешок влезает?

– Двести пятьдесят.

Здесь они занялись многотрудными пересчетами валют, дорожных затрат, тыкая в калькулятор и перекликаясь маловнятно: двойник, отбой, навар. Вволю позанимавшись кабалистикой, они приняли наконец решение и подошли к хозяину товара, терпеливо их дожидавшемуся.

Маленький очкастенький китаец, вежливо кивая головой, пообещал привезти завтра две тысячи курток.

Леша согласился за три бутылки пива приглядеть за упаковкой удачного приобретения, требовать не халтурить и набивать мешки плотнее, одновременно стараясь не дать многодетным семьям грузчиков разжиться дармовой одежонкой.

Полулежа на упакованном уже мешке, похлебывая из бутылки и повелительно приказывая китайцам, каждый из которых был меньше его втрое, он мучительно напоминал плантатора-рабовладельца.

Остальные рысью двинулись по номерам, где из крана полилась мутная и холодная, но все же вода. Здешняя грязь просто титаническая, полдня, проведенных тут, безусловно, вызывают физическое отвращение к самому себе.

Олег и Фил, кроме того, еще и переоделись, собираясь блеснуть на сегодняшнем ужине. Большая часть челноков собиралась вечером в русском ресторане.

Читатель! Если нелегкая судьба занесет тебя в Поднебесную, бойся здешней кухни, едва ли одному из ста удается встать сытым из-за столика местного ресторана.

Та вкуснятина, которой кормят в китайском ресторанчике Дублина или Рио, безжалостно адаптирована и лишена многочисленных блюд, травмирующих хилых европейцев. На мой приземленный взгляд, их есть вообще нельзя.

Чего стоят одни только куриные лапы с необрезанными когтями или, скажем, тошнотворно воняющие яйца, судя по всему, тухлые, а чай… чай – это поэма в трех частях с эпилогом.

Вместо благородного напитка в стране-прародительнице пьют тепленькую, чуть желтую водичку, у нас столько заварки, сколько здесь тратят на литр так называемого чая, самому заядлому сердечнику не хватило бы и на чашку.

* * *

Душно и пьяно было в двухэтажном кабаке, где разнузданно и нетрезво веселились челноки, представляя отталкивающее зрелище разухабистых танцев и пьяного блуда. Малоприятно наблюдать, как сорокалетние, вполне солидные люди лезут друг на друга, предвкушая размножение.

Противно видеть, как преобладающие здесь женщины, наверняка оставившие дома детей, скользят по Бубе и Игорю маслянистыми взглядами. Они, впрочем, замечали это мало, упившись уже сверх всякой меры.

И именно здесь, где накурено до слез, где все пропитано густыми запахами рисовой водки и потеющих тел, здесь, где, кривляясь, куражится неприкрытая похоть и повсюду чудится булгаковский Грибоедов, под звуки разбитых динамиков, хрипящих низкопробнейшие из отечественных шлягеров, именно здесь Буба и Игорь, не слушая слов друг друга, но и не перебивая, говорили о том, что в самом деле было им интересно.

Буба в двадцатый раз попытался донести до Игоря сущность своих научных изысканий и абсолютно непроизносимо именованной диссертации, но поминутно сбивался, разъясняя, как вырастить ЛСД-содержащие поганки, а также механизм их галлюциногенного действия. Игорь же в ответной речи говорил следующее:

– Понимаешь, управляемый термоядерный синтез – это очень просто, берешь изотопы водорода и получаешь гелий, при этом… – Нетвердая речь его тонула в громе тарелок и музыке, а на лице был написан неподдельный восторг.

Он говорил пламенно, не забыв сказать и о солнечной природе процесса, и о его радиационной безопасности, и о перспективности, плавно перешел к его труднодостижимым условиям, ласково упомянув тороидальную ловушку.

Олег, подбегавший время от времени к столу тяпнуть рюмку и перекинуться парой слов, оставил уже попытки вовлечь их в разврат: весьма соблазнительные его предложения встречались бессмысленными взглядами мутных глаз, и он вынужденно резвился в одиночку, что, впрочем, нисколько не портило ему настроения: Вика была профессионально спихнута Филу, с которой тот уже предвкушающе удалился в гостиницу.

На добытом просторе Олегу удалось заставить себя не разбрасываться, и он не без успеха сужал круги вокруг белокурой камчатской девицы. Некоторые опасения рождали ее незанятые подруги, хотя бы одну из них надо было бы для верности пристроить. Ничто не сможет раскрепостить женщину больше, чем параллельное бесстыдство подруги.

Но Фил был уже отдан Вике. Отправился в гостиницу слабопригодный для таких развлечений и пошатывающийся Леша, ну а Буба был явно и безнадежно пьян.

Что до Игоря, то он в подобных приключениях категорически не участвовал, мотивируя туманного происхождения присказкой о превосходстве домашнего бифштекса над случайным и лежалым гамбургером.

Не таким уж и лежалым, – неизменно отвечал восхищенный Фил, и высокомерно пожимал плечами задетый Олег.

Я, со своей стороны, кроме высоких душевных свойств и бесспорной несклонности к кобелизму моего героя, должен отметить и другую причину: постоянная и незаметная, может и не существующая, борьба за Лану не оставляла ни интереса, ни сил для других женщин.

Кстати, его вежливое безразличие, разумеется, притягивало, вызывая у Олега резонное раздражение.

Еще задолго до окончания веселья Игорь с Бубой, пошатываясь, отправились в гостиницу, держась друг за друга и не прекращая сотрясать воздух научными терминами.

* * *

Утром Игорь проснулся от грохота музыки, подойдя к окну и закурив, он увидел обычную здешнюю утреннюю картину: несколько сот китайцев занимались на площади у-шу. Было что-то апокалипсическое в этом завораживающем зрелище: сотни людей среди черных клякс лежалого снега, повторяющих одинаковые движения в тусклом свете утреннего солнца.

Поднялся и Буба. Они, вскипятив чай, позавтракали, тихо переговариваясь и с легкой иронией поглядывая на безнадежно пустую кровать Олега.

Выйдя на улицу, они отправились в Пассаж – так называли трехэтажное здание, выложенное туалетной плиткой. Кроме бесчисленных мелких торговцев, там располагались также крупные оптовики нижнего белья и почти все валютчики.

Они подошли к уличному торговцу пивом, и Игорь вздыбил два пальца; тот, услужливо изогнувшись, одним движением скинул обе пробки.

– Десять юань, – выставил он бутылки на прилавок, слегка усмехаясь.

Даже дети в этом городе знали, что пиво стоит в розницу два юаня, а оптом – один и восемь, Игорь опешил, сжав в руке четыре юаня, и, бессмысленно глядя на торговца, спросил:

– Почему?

– Пять юань, – китаец ткнул в одну бутылку, – десять юань, – обвел он обе.

– Вот сука, – злобно прошипел Буба.

Но делать было нечего, бутылки были открыты, и китаец теперь будет бегать за ними, хватать за куртки, орать, созывать своих мелкоуголовных дружков, дежурить около гостиницы, требовать денег за потерянное время, и с ним придется все равно расплачиваться, только обойдется все это много дороже.

И Игорь, и Буба знали это превосходно, неоднократно побывав уже в подобных приключениях, поэтому Игорек извлек из кармана червонец и швырнул его торговцу в широкоскулую физиономию.

Настроение было подпорчено, не из-за денег, разумеется, материальный урон не дотянул даже до доллара, но вот то, что их, стреляных воробьев, надули таким привычным и несложным образом, было обидно.

Ведь они застали те, уже почти мифические, времена, когда эти поездки были чем-то средним между походом каравана по Великому шелковому пути и плаванием купеческой каравеллы в Новый Свет. То на горизонте мелькнут паруса жестокого флибустьера, то жадный феодал отнимет лучшие товары.

Тогда челноки возили сюда механические часы и солдатские шинели, в которые одевались здешние франты, а отсюда везли незабываемые пуховики. Тяготы тогдашнего пути, нелегкого и сейчас, были неисчислимы. Чего стоит один переход через границу в надетом под две шинели жилете с тремя сотнями часов, от тяжести которых подкашивались ноги, а забивание в купе пассажирского поезда полутонного груза за двадцать минут, а…

Да что говорить, к концу поездки казалось, будто все эти тысячи километров груз везся на своих плечах, после нее челнок, упав в кровать, не вставал несколько дней.

И вот они, опытные и ученые, попались, как желторотые, не спросив цену заранее. Впрочем, это и понятно, с ними довольно давно ничего подобного не случалось, и они невольно расслабились.

В Пассаже, узнав курс у мелких менял, Игорь и Буба отправились на третий этаж. Там скромно, в уголке, сидел неприметный старичок в стареньком френче фасона председатель Мао.

Он не унижал себя протяжными криками: Долла-ал, юа-ань поменяяять! не рубил в торге ладонью, клянясь, что покупает баксы себе в убыток, – он просто называл курс. Кстати, большая часть крикунов работала именно на него.

– Иголь! – замахал он приветственно рукой. – Здластвуйте, – морщины лучиками заструились по улыбающемуся лицу.

– Нинь хау, – истощил Игорь свои запасы китайского.

– Иголь, холосо товал плодали? – старичок даже довольно прилично болтал по-русски, кажется, единственный обращаясь на вы и не в женском роде.

После недолгого разговора над прилавком потекли деньги.

Взамен нескольких пачек зеленых, перебравшихся на китайскую сторону, вернулся увесистый пакет, плотно набитый стоюаневыми бумажками.

Их отношения даже достигли некоторого джентльменства, они – вещь почти невероятная в челночно-китайских отношениях – не пересчитывали пачки и не проверяли доллары.

Это началось с тех пор, когда старичок, обсчитавшись (звучит фантастически, но чего только в жизни не бывает, иной раз и китаец обсчитается), передал Игорю почти пятьсот юаней, а тот, придя в гостиницу, сообразил и в опасном приступе честности вернул. После этого меняла его зауважал и полюбил, хотя и с оттенком отеческого превосходства.

Произведя обмен, они отправились к Ире, персоне тоже немаловажной и колоритной. Это была пухленькая китаянка, что само по себе примечательно в стране худощавых фигур и прямых позвоночников.

Будучи одним из крупнейших городских оптовиков, Ира, густо рассадив своих родственников на самые бойкие места, а родственников у нее, как и у всякого уважающего себя китайца, было совершенно немыслимое множество, составила мелкоячеистую торговую сеть. Первым помощником и заместителем у Иры был муж, существо жалкое и никчемное, перенявшее от частого общения с нашими соотечественниками излишнее пристрастие к водке.

Именно его они и встретили в их огромном складе, чуть в стороне от главных улиц.

Его подбросило с коробок, где он, развалясь, сидел, что-то напевая от скуки, покачивая в такт ногой. Голубая радость, перетекающая в экстаз, расплылась по его лицу – Игорь с ребятами тарились всегда по-крупному.

Итак, китаец с взъерошенной от радости бороденкой подбежал к ним, ухватил Игоря за руку и затряс ее что было сил, после чего, несколько успокоившись, в сакраментальной традиции вопросил:

– Иголя, холосо товала плодала?

– Ничего, – эта беседа начинала утомлять, – покажи-ка, чего у тебя есть.

– Сто? – не понял тот, но от усердия даже приоткрыл рот.

– Товар какой есть, – медленно сказал Игорь, выделяя каждое слово.

– Ааа… мозно. Товала посмотлети?

– Посмотлети, посмотлети… – слегка передразнил его Игорь, – Иру позови.

Муж своей жены немедля проголосил повелительно внутрь склада, и некий оборванный китайчонок сразу ускакал куда-то рысью. В ожидании хозяйки они переворошили весь склад, прерывая осмотр потоком атакующих вопросов: Какой еще цвет есть? Сколько такого есть? – ну и тому подобное. О конечной цене они, правда, не договаривались, впрочем, он здесь права голоса и не имел.

Потом они присели на коробки, начав привычные раздумья с тыканьем в калькулятор и воспоминаниями о прошлогодних ценах и спросе.

Выбор товара – занятие весьма сложное и многофакторное; скажем, сейчас, в начале весны, все вещи должны быть уже для лета, привезя их в начале сезона, раньше других, можно замечательно заработать, но через месяц китайские фабрики заработают на полную мощность, и цены упадут настолько, что остатки придется распродавать себе в убыток.

Можно, конечно, воспользоваться беспроигрышным вариантом – товаром внесезонным, электроникой, там, или нижним бельем, многократно возимым и раньше, для которого известны и цены, и спрос, но на нем много не заработаешь.

Действительно здорово можно заработать на новом, только что появившемся товаре, привезя его в город первым, но занятие это чрезвычайно рисковое. Неизвестно, будут ли его покупать, а качество не предскажет и дельфийский оракул.

Игорь как-то привез тысячу симпатичных женских ботиночек, которые продались по четверной цене за неделю, а за следующую ему вернули восемьсот развалившихся. Есть предположение, что судьба остальных была не лучше, но счастливые покупатели просто поленились их возвращать.

Тем временем, пока мы углублялись в область теории и практики челночества, в склад вбежала вспотевшая и запыхавшаяся Ира. Нечего и говорить, что вопрос о том, как Иголя товала плодала, интересовал ее до самозабвения.

Игорь слегка раздраженно ей ответил, вполголоса пообещав Бубе следующему любопытному свернуть шею. После чего беседа перешла в более конструктивное русло. Сбив цены до минимума, они снова начали совещаться.