Текст книги "Портреты Смутного времени"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

В январе 1612 года Пожарский объявил, что нижегородская рать пойдет на выручку Суздалю, осажденному польскими отрядами. В дальнейшем князь предполагал сделать Суздаль местом сбора ополчения со всей страны. Мало того, в Суздале предполагался созыв Земского собора, на котором были бы представлены все русские земли. Земский собор должен был решить вопрос об избрании царя: „Как будем все понизовые и верховые города в сходе вместе, мы всею землей выберем на Московское государство государя, кого нам бог даст“.

Пожарский правильно оценил ситуацию. Война Нижегородского ополчения с поляками – это элемент бесперспективной гражданской войны, так как за ополчением стоит лишь земская власть Нижнего Новгорода. А когда за ополчением будет стоять государственный аппарат во главе с царем и патриархом, произойдет коренной перелом в мышлении всего народа. Царь же должен быть избран Земским собором представителями всех городов Руси, а не пьяными казаками, выдвинувшими уже десятка два самозванцев. Понятно, что на Земском соборе, проходящем под охраной ополчения Пожарского, и речи не будет о псковском Лжедмитрии или „воренке“ Марины Мнишек. Теоретически могли быть разобраны лишь два варианта: избрание заморского королевича и выборы князя Рюриковича. Первый вариант был маловероятен – уж очень всем памятен случай с королевичем Владиславом. А если выбирать своего, русского, то кого? Шуйские в польской темнице, Голицыны, Мстиславские, Романовы также в руках поляков, и те их даже на собор не выпустят. Тушинский боярин Трубецкой силен лишь в окружении казаков, о нем и речи не будет. Таким образом, решение собора нетрудно предугадать.

Это прекрасно понимали и в подмосковном казачьем лагере. Реакция последовала незамедлительно. На Суздаль были срочно брошены казачьи отряды атаманов Андрея и Ивана Просовецких. Польские войска отошли без боя, и Суздаль был занят казаками. Таким образом, прямой путь Пожарскому к Москве был закрыт. Конечно, дворянское ополчение без труда могло выбить казаков из Суздаля, но начинать войну с первым ополчением было нецелесообразно в военном, а главное, в политическом отношении. Поэтому Пожарский решил двинуть рать в обход Москвы по Волге.

Между тем осложнилась обстановка на севере Руси. 8 июля 1611 года самозванец явился у стен Пскова. На выручку Пскова шведы направили отряд Горна. Лжедмитрий III испугался и отступил к Гдову. Горн отправил укрепившемуся в Гдове Лжедмитрию послание, где писал, что не считает его настоящим царем, но так как его „признают уже многие“, то шведский король дает ему удел во владение, а за это пусть он откажется от своих притязаний в пользу шведского королевича, которого русские люди хотят видеть своим царем. Самозванец отказался, его войска сделали вылазку из Гдова и прорвались в Ивангород. 4 декабря 1611 года Лжедмитрий III торжественно въехал в Псков, где немедленно был „оглашен“ царем.

Вождям первого ополчения давно требовался кандидат на престол. Многие казаки, не говоря уж о дворянах, не любили Заруцкого и не желали „воренка“ Ивана Дмитриевича. Поэтому в Псков срочно была послана делегация казаков во главе со сподвижником Тушинского вора Казарином Бегичевым. В Пскове Казарин только взглянул на самозванца, как закричал во всю мочь: „Вот истинный государь наш калужский!“ 2 марта 1612 года по предложению Ивана Плещеева первое ополчение присягнуло Псковскому вору, или, как его иногда называют историки, Лжедмитрию III.

Узнав о намерении Пожарского двинуть войско на Москву в обход, Трубецкой и Заруцкий решили опередить его и захватить Ярославль, тем самым преградить путь Пожарскому по Волге и отрезать ополчение от русского Севера. К Ярославлю с атаманом Андреем Просовецким двинулся большой отряд воровских казаков.

Пожарский среагировал немедленно и выслал к Ярославлю мобильный отряд под началом Дмитрия Петровича Лопаты-Пожарского. Основные же силы ополчения торжественно двинулись в поход из Нижнего Новгорода в день Великого поста, 23 февраля 1612 года. В Балахне, первом городе на пути ополчения, жители хлебом-солью встретили Пожарского, а местный воевода Матвей Плещеев присоединился к ополченцам.

Плещеев был „липовым боярином“, получившим сей чин у Тушинского вора. Позже он пошел в первое ополчение, но после убийства Ляпунова покинул его. Под Москвой Плещеев вдоволь насмотрелся на казацкие бесчинства и безоговорочно встал на сторону Минина и Пожарского.

Так же встречали ополчение жители Городца, Кинешмы и других городов. Лишь в Костроме воевода Иван Шереметев, сторонник Владислава, не пожелал впустить в город ополчение. Но жители ударили в набат и связали воеводу. Вошедшему в Кострому Пожарскому пришлось спасать Шереметева, которого горожане хотели казнить. По просьбе костромичей Пожарский назначил им нового воеводу князя Романа Ивановича Гагарина, который несколько недель до этого уже воеводствовал в Костроме. Гагарин отличился в войне с Болотниковым, однако потом переметнулся к Лжедмитрию II в Тушино. „Воровские“ нравы его не устроили, и Гагарин вернулся к Шуйскому, который был вынужден прощать всех перебежчиков. Зато Гагарин одним из первых отозвался на призыв Минина и вступил в ополчение.

В Ярославле власть была в руках престарелого боярина Андрея Куракина и дьяка Михаила Данилова. К ним присоединился приехавший из первого ополчения стольник Василий Бутурлин. Весть о присяге первого ополчения Псковскому вору и прибытие отряда Лопаты произвели должное впечатление на Куракина, и он счел за лучшее присоединиться к Пожарскому. Таким образом, Ярославль без боя перешел в руки второго ополчения. В первых числах апреля 1612 года основные силы ополчения под колокольный звон вступили в Ярославль.

Занятие Ярославля произвело большое впечатление на города Поволжья. Даже казанская администрация была вынуждена признать власть Минина и Пожарского и отправить к ним большой отряд ратников.

4 апреля 1612 года в Ярославль пришла грамота из Троице-Сергиева монастыря. Дионисий, Авраамий Палицын, Сукин и Андрей Палицын уведомляли, что „2 марта злодей и богоотступник Иван Плещеев с товарищами по злому воровскому казачьему заводу затеяли под Москвою в полках крестное целованье, целовали крест вору, который в Пскове называется царем Дмитрием; боярина князи Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, дворян, детей боярских, стрельцов и московских жилецких людей привели к кресту неволею: те целовали крест, боясь от казаков смертного убийства; теперь князь Дмитрий у этих воровских заводцев живет в великом утеснении и радеет соединиться с вами. 28 марта приехали в Сергиев монастырь два брата Пушкины, прислал их к нам для совета боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, чтоб мы послали к вам, и все бы православные христиане, соединясь, промышляли над польскими и литовскими людьми, и над теми врагами, которые завели теперь смуту. И вам бы положить на своем разуме о том: может ли и небольшая хижина без настоятеля утвердиться, и может ли один город без властодержателя стоять: не только что такому великому государству без государя быть? Соберитесь, государи, в одно место, где бог благоволит, и положите совет благ, станем просить у вседержителя, да отвратит свой праведный гнев и даст стаду своему пастыря, пока злые заводцы и ругатели остальным нам православным христианам порухи не сделали. Нам известно, что замосковские города – Калуга, Серпухов, Тула, Рязань – по воровскому заводу креста не целовали, а радеют и ждут вашего совета. Да марта же 28 приехал к нам из Твери жилец и сказывал, что в Твери, Торжке, Старице, Ржеве, Погорелом Городище также креста не целовали, ждут от вас промысла и совета; Ивана Плещеева в Тверь не пустили, товарищам и его казакам хлеба купить не дали. Молим вас усердно, поспешите придти к нам в Троицкий монастырь, чтоб те люди, которые теперь под Москвою, рознью своею не потеряли Большого Каменного города, острогов, наряду“.

В этой грамоте также говорилось о страдальческой кончине Гермогена: „В изгнании нужне умориша“.

Я специально подробно привожу грамоту монахов, которую никак не комментировали ни Соловьев, ни другие историки. А ведь суть грамоты – „соберитесь в одно место, где бог благословит“, и выберите царя. А где может бог благословить, указано ниже: ...поспешите придти к нам в Троицкий монастырь». Понятно, что монастырское начальство крайне обеспокоено, как бы Земский собор не собрался в Ярославле и не выбрал бы царя без них. А Дионисий и Палицын очень хотели провести собор в Троице-Сергиевом монастыре. Там вполне могло случиться и чудо – явился бы Сергий Радонежский и указал бы достойного кандидата на престол. Кроме того, у монахов были вполне земные аргументы: крепкие стены и большие пушки Троицы. Наконец, недалеко было и первое ополчение, и троицкие монахи надеялись контролировать ситуацию, играя на противоречиях руководителей ополчения. Надо ли говорить, что Минин и Пожарский не попались в ловушку для дураков. Они и не подумали идти в Троицу, а призыв монахов выбрать «пастыря» использовали в своих грамотах, рассылаемых по стране.

7 апреля из Ярославля по городам пошли грамоты, где говорилось: «Бояре и окольничие, и Дмитрий Пожарский, и стольники и дворяне большие и стряпчие, и жильцы, и головы, и дворяне, и дети боярские всех городов, и Казанского государства князья, мурзы и татары, и разных городов стрельцы, пушкари и всякие служилые и жилецкие люди челом бьют. По умножению грехов всего православного христианства, бог навел неутолимый гнев на землю нашу: в первых прекратил благородный корень царского поколения (далее следовало перечисление бедствий Смутного времени до убийства Ляпунова и последовавшего за этим буйства казаков). Из-под Москвы князь Дмитрий Трубецкой да Иван Заруцкий, и атаманы и казаки к нам и по всем городам писали, что они целовали крест без совета всей земли государя не выбирать, псковскому вору, Марине и сыну ее не служить, а теперь целовали крест вору Сидорке, желая бояр, дворян и всех лучших людей обить, именье из разграбить и владеть по своему воровскому казацкому обычаю. Как сатана омрачил очи их! При них калужский их царь убит и безглавлен лежал всем напоказ шесть недель, об этом они из Калуги в Москву и по всем городам писали! Теперь мы все православные христиане общим советом, согласились со всею землею, обет богу и души свои дали на том, что нам их воровскому царю Сидорке и Марине с сыном не служить и против польских и литовских людей стоять в крепости неподвижно. И вам, господа, пожаловать, советовать со всякими людьми общим советом, как бы нам в нынешнее конечное разоренье быть небезгосударным, выбрать бы нам общим советом государя, чтоб от таких находящих бед без государя Московское государство до конца не разорилось. Сами, господа, знаете, как нам теперь без государя против общих врагов, польских, литовских и немецких людей и русских воров, которые новую кровь начинают, стоять? И как нам без государя о великих государственных и земских делах с окрестными государями ссылаться? И как государству нашему вперед стоять крепко и неподвижно? Так по всемирному своему совету пожаловать бы вам, прислать к нам в Ярославль из всяких чинов людей человека по два, и с ними совет свой отписать, за своими руками. Да отписать бы вам от себя под Москву в полки, чтоб они от вора Сидорки отстали, и с нами и со всею землею розни не чинили. В Нижнем Новгороде гости и все земские посадские люди, не пощадя своего именья, дворян и детей боярских снабдили денежным жалованьем, а теперь изо всех городов приезжают к нам служилые люди, бьют челом всей земле о жалованье, а дать им нечего. Так вам бы, господа, прислать к нам в Ярославль денежную казну ратным людям на жалованье».

Под грамотой стояло 49 подписей, причем Дмитрий Михайлович Пожарский оказался на десятом месте, а Кузьма Минин – на пятнадцатом. Подписи под официальными документами в те времена и сейчас ставятся не по алфавиту, а по должностям подписантов. И вот это десятое место, на котором стоит подпись Пожарского, обязательно обыгрывается всеми без исключения авторами, писавшими о Пожарском. Одни пытаются умалить роль воеводы, другие считают это доказательством особой скромности и отсутствием честолюбия. Например, Дмитрий Евдокимов[74]74
  Евдокимов Д. Воевода. – М.: Армада, 1996.


[Закрыть] объясняет десятое место князя тем, что «будучи человеком скромным, Пожарский не желал выпячиваться сверх меры».

Так почему же Дмитрий Михайлович оказался на десятом месте? Воевода вполне мог поставить себя и на первое место, но решил поскромничать. Однако эта «скромность» была сродни его многочисленным отказам принять командование над ополчением. Да и к тому же он был просто стольником, а в психологическом плане в письме к горожанам лучше начинать с подписей бояр, благо мало кто знал, как это боярство было получено. Наконец, как можно написать «выбрать бы нам общим советом государя» – и сразу же подпись: Пожарский. Это прямая заявка на престол. А по обычаям того времени надо спрятаться и долго ждать, пока тебя упросят взять престол.

Таким образом, порядок в подписях под грамотой не отражал ни реальной власти, ни чинов, ни «породистости» подписантов. Дело в том, что во втором, как, впрочем, и в первом ополчении, не было ни одного боярина, возведенного в этот чин Грозным или Годуновым. Подавляющее большинство чинов было присвоено Тушинским вором, а в отдельных случаях и Василием Шуйским. Но по коньюктурным причинам Минин и Пожарский, принимая людей в ополчение, формально сохраняли их чины, включая боярские, невзирая на то, кто их дал.

Первая подпись под грамотой принадлежала боярину Василию Петровичу Морозову. Он был потомком беспородных московских бояр. Родоначальник Морозовых Иван Мороз жил в середине XIV века, происхождение же его неизвестно. Василий Петрович Мороз был в 1601 году произведен царем Борисом в окольничие. В 1608 году, будучи казанским воеводой, он присягнул Лжедмитрию II, за что и получил «тушинское боярство».

Вторая подпись принадлежала боярину князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукову. Рюриковичи Долгоруковы вели свой род от князя Ивана Андреевича Оболенского, получившего прозвище Долгорук. В роду Долгоруковых до начала Смуты не было ни одного боярина. Тимофей Иванович Долгоруков был окольничим, а его сын Владимир в начале Смутного времени служил воеводой в Пронске. Боярство он получил в 1608 году от Лжедмитрия II, позже служил семибоярщине, а от них переметнулся к Минину. Забегая вперед, скажу, что дочь Т. И. Долгорукова в 1624 году стала женой царя Михаила, но через несколько месяцев умерла.

Третья подпись была Федора Васильевича Головина. Головины вели свой род от знатного византийца Комнина, по какой-то надобности заехавшего в Москву. Никаких документальных подтверждений эта «липа» не имеет. Настоящим родоначальником Головиных является дворянин Иван Ховрин, служивший при Иване III. Ф. В. Головин был одним из тех, кто впустил в 1610 году поляков в Кремль.

Четвертым подписался князь Иван Большой Никитович Одоевский[75]75
  У него был родной брат Иван Меньшой.


[Закрыть], пятым – князь Василий Пронский, шестым – князь Федор Федорович Волконский-Мерин, седьмым – Матвей Плещеев, восьмым – стольник князь Алексей Михайлович Львов, девятым – Мирон Андреевич Вельяминов-Зернов.

Как видим, среди первых девяти подписантов нет ни знати, ни настоящих бояр. Естественно, что все они имели свои интересы, обладали в большей или меньшей степени честолюбием, но ни один из них не годился даже в руководители ополчения, не то что в кандидаты на престол. Это и подтвердила их судьба: после 1613 года никто из них не сделал значительной карьеры, если не считать именитого тестя Тимошу Долгорукова, после которого возникла легенда, что девицы Долгоруковы приносят несчастья царям.[76]76
  И действительно, за несколько дней до женитьбы на Екатерине Долгоруковой умер Петр II, а через 9 месяцев после свадьбы с Екатериной Долгоруковой был убит Александр II.


[Закрыть]

Надо ли говорить, что если бы Минину и Пожарскому удалось собрать собор в Ярославле, то все девять добрых молодцев-подписантов стали лишь хорошей декорацией для единственной кандидатуры на престол – Дмитрия Михайловича Пожарского.

Созыв собора в обстановке смуты и хаоса – дело не недель, а долгих месяцев. Поэтому в Ярославле, не дожидаясь собора, было создано земское правительство, управляющее уже большей частью России. В Ярославле возникли учреждения типа министерств: Поместный приказ, Монастырский приказ, Разрядный приказ, Казанский дворец, Новгородская четверть и другие, то есть все учреждения, существовавшие при Иване Грозном и Борисе Годунова. В Ярославле был устроен Денежный двор, и началась чеканка монеты. Земское правительство вступает в переговоры с зарубежными странами.

Значительную роль в правительстве играл Кузьма Минин. Нижегородский мещанин получил необычный и внушительный титул – «Выборный всею землей человек». Минин даже обзавелся собственной печатью, на которой была изображена фигура античного героя, сидящего в кресле и держащего в правой руке чашу. Рядом с креслом стояла амфора. Все это символизировало смысл деятельности Минина – собрание и хранение государственной казны.

Разумеется, кроме светской власти должна быть власть и духовная. Для созыва Большого собора нужно было время, а пока был создан Духовный совет, во главе которого был поставлен бывший ростовский митрополит Кирилл. Тот самый Кирилл, которого без особых оснований сместил с митрополии Гришка Отрепьев, дабы поставить туда своего благодетеля Филарета Романова. С 1606 года Кирилл проживал в Троице-Сергиевом монастыре. Выбор Кирилла был не случаен. В начале 1612 года в Москве от рук поляков принял мученическую кончину патриарх Гермоген. Филарета Романова, гостившего у польского короля, ни патриархом, ни митрополитом в Ярославле не считали. По церковному обычаю следующим по старшинству после патриарха считался новгородский митрополит, но новгородский митрополит Исидор был в шведском плену. За ним следовал казанский митрополит Ефрем, но он был крайне необходим в Казани, а далее следовал по старшинству ростовский митрополит. Таким образом, в Ярославле была организована и своя церковная власть, и под рукой был почти неоспоримый кандидат в патриархи.

Для поднятия боевого духа ополчения Минин и Пожарский успешно использовали провоз через Ярославль иконы Пречистой Богоматери Казанской. В 1611 году казанские ратники привезли ее под Москву в войско Ляпунова, а теперь везли по Волге в Казань. В Ярославле было организовано несколько молебнов у иконы, и с нее местные богомазы сделали список (копию). Этот список и отправили по Волге в Казань, а подлинник стал главной святыней ополчения. По свидетельству летописца, «ратные ж люди велию веру начата держати к образу Пречистыя богородицы...».

Ярославское правительство учредило и новый государственный герб, на котором был изображен лев. На большой дворцовой печати были изображены два льва, стоящие на задних лапах. При желании введение нового герба можно объяснить тем, что все самозванцы выступали под знаменами с двуглавым орлом, гербом русского государства еще со времен Ивана III. Но, с другой стороны, новый государственный герб был уж очень похож на герб князя Пожарского, где были изображены два рыкающих льва. Да и сам Пожарский теперь именовался «Воевода и князь Дмитрий Михайлович Пожарково-Стародубский».

Деятельность ярославского правительства начала приносить плоды. Даже отдаленные области Поморья и Сибири слали деньги и своих представителей в Ярославль.

В мае 1612 года в Ярославле возникла «моровая язва». Умерло несколько десятков ополченцев. Часть дворян, не спросясь воеводы, покинули город и отправились в свои поместья. По приказу Пожарского были выставлены заставы с казаками, никого не выпускавшие из Ярославля.

Ополченцы и ярославцы дали обет для избавления от мора в один день построить церковь Спас Обыденный. Приступили к постройке в ночь на 24 мая, и уже вечером началось освящение. В тот же день воевода Пожарский с крестным ходом прошел от главного собора до городских ворот, а затем обошел все крепостные валы.

И диво: мор действительно прекратился столь же внезапно, как и начался. Чудесное избавление Ярославля от мора не могло не усилить веру ополченцев в правоту своего дела и поднять авторитет их вождя.

В отношении первого ополчения Минин и Пожарский вели гибкую политику, благодаря которой удалось избежать не только войны, но даже и официального разрыва между ополчениями. С другой стороны, по всей стране рассылались грамоты с обличениями руководителей первого ополчения. С некоторой долей упрощения ситуации это можно представить так: Минин и Пожарский признавали власть первого ополчения только под Москвой и больше нигде. В места, находившиеся под контролем Трубецкого и Заруцкого, посылались отряды дворян, которые выдавливали оттуда казаков, а кое-где и выбивали силой.

В апреле 1612 года к Суздалю подошел отряд князя Романа Петровича Пожарского, и атаману Просовецкому пришлось уносить ноги. В мае воевода Иван Наумов подошел к Переяславлю-Залесскому, и казаки снова бежали без выстрела. В том же мае князь Дмитрий Черкасский выбил казаков из Углича. Четыре атамана сразу перешли на его сторону, но к остальным пришлось применить силу.

Чтобы очистить путь на север, Дмитрий Пожарский отправил в Пошехонье отряд Лопаты-Пожарского. Воровские казаки были выбиты из Пошехонья. Их атаман Василий Толстой бежал в Кашин, где засел воевода первого ополчения Дмитрий Черкасский. Недолго поразмыслив, Черкасский перешел на сторону Пожарского.

Торжок и Владимир также подчинились «Совету всей земли», созданному в Ярославле.

Считая себя правителем государства, Пожарский взял в свои руки все внешнеполитические дела. Воевода прекрасно понимал, что у второго ополчения нет сил для одновременной войны с поляками и шведами, и решил выиграть время, вступив в переговоры со Швецией. Для этого 13 мая 1612 года в Новгород был послан Степан Татищев с грамотами от Минина и Пожарского к митрополиту Исидору, новгородскому воеводе князю Ивану Большому Никитичу Одоевскому и шведскому воеводе Якобу Делагарди.[77]77
  Граф Якоб Делагарди, сын знаменитого шведского полководца Понтуса Делагарди и Софии Гюльденгельм – побочной дочери шведского короля Иоанна III.


[Закрыть]

В грамотах к митрополиту и воеводе Одоевскому содержались запросы о состоянии дел в Новгороде и о взаимоотношениях со шведскими оккупантами. В грамоте к Делагарди Минин и Пожарский писали, что если король шведский «даст брата своего на государство и окрестит его в православную христову веру», то второе ополчение поддержит его кандидатуру на русский престол.

19 мая Татищев отправился обратно в Москву с грамотами от Исидора, Одоевского и Делагарди, которые обещали прислать своих послов в Ярославль. Вернувшись, Татищев сообщил, что в Новгороде от шведов «христианской вере никакой порухи и православным крестьянам разорения никакого нет, а живут по-прежнему безо всякое скорби», и что шведский принц Карл-Филипп ожидается вскоре в Новгороде по воле Новгородского государства.

Начало переговоров со шведами дало повод руководству второго ополчения разослать грамоты по украинским городам[78]78
  В русских грамотах начала XVII века под «украинскими городами» подразумевались русские города, находившиеся на юго-западной окраине Московского государства, как, например, Белгород, и термин «украина» не имел ничего общего с нынешней Украиной.


[Закрыть], которые поддерживали псковского вора, Марину и ее сына: «Только вы от того вора отстанете и с нами будете в соединении, то враги наши, польские и литовские люди из Московского государства выйдут; если же от вора не отстанете, то польские и литовские люди Москву и все города до конца разорят, всех нас и вас погубят, землю нашу пусту и беспамятну учинят, и того всего взыщет бог на нас, да и окрестные все государства назовут вас предателями своей вере и отечеству, а больше всего, какой вам дать ответ на втором пришествии перед праведным судиею? Да писали к нам из Великого Новгорода митрополит Исидор и боярин князь Одоевский, что у них от немецких людей православной вере порухи и православным христианам разоренья нет, шведского короля Карла не стало, а после него сел на государстве сын его Густав Адольф, а другой сын его Карлус Филипп будет в Новгород на государство вскоре, и дается на всю волю людей Новгородского государства, хочет креститься в нашу православную христианскую веру греческого закона. И вам бы, господа, про то было ведомо, и прислали бы вы к нам, для общего земского совета, из всяких чинов человека по два и по три, и совет свой отписали к нам, как нам против общих врагов, польских и литовских людей стоять и как нам в нынешнее злое время безгосударственным не быть и выбрать бы нам государя всею землею. А если вы, господа, к нам на совет вскоре не пришлете, от вора не отстанете и со всею землею не соединитесь и общим советом с нами государя не станете выбирать, то мы, с сердечными слезами расставшись с вами, всемирным советом с поморскими, понизовыми и замосковскими городами, будем выбирать государя. Да объявляем вам, что 6 июня прислали к нам из-под Москвы князь Дмитрий Трубецкой, Иван Заруцкий и всякие люди повинную грамоту, пишут, что они своровали, целовали крест псковскому вору, а теперь они сыскали, что это прямой вор, отстали от него и целовали крест вперед другого вора не затевать и быть с нами во всемирном совете; о том же они писали и к вам во все украинские города».

Послал Пожарский грамоты и в далекую Сибирь с уведомлением о новгородских делах и с требованием прислать выборных для совета насчет избрания шведского королевича.

Переговоры со шведами и разосланные по русским городам грамоты с призывом ехать в Ярославль выбирать королевича могут навести на мысль, а не хотел ли действительно Пожарский посадить на московский трон принца Карла-Филиппа, брата нового шведского короля Густава II Адольфа? Начнем с того, что шведский принц был для Руси куда предпочтительнее королевича Владислава. Шведы почти сто лет, как отказались от крестовых походов на Русь. Карл-Филипп и его брат были протестантами, а не фанатиками-католиками, как Владислав и Сигизмунд. А у русских с протестантами всегда были куда менее напряженные отношения, чем с католиками.

В отличие от поляков, король Карл IX и шведские феодалы не были агрессорами. Поначалу они добросовестно хотели помочь России. И за то, что Польша не была повержена, вина целиком и полностью лежит на Василии Шуйском и его окружении, а не на Карле IX и Якобе Делагарди. После свержения царя Василия, когда злейший враг Карла IX Сигизмунд попытался овладеть всей Россией, шведы предприняли наиболее разумную меру для обеспечения своей безопасности – попытались посадить на московский престол своего королевича, а в случае неудачи – захватить северные земли России. Захват Новгорода, Корелы, Ингерманландии и Кольского полуострова можно считать при желании агрессией, что и делали советские историки, но вполне резонно можно считать и созданием защитного барьера у шведских границ против агрессии Сигизмунда.

За приезд шведского принца в Россию Густав Адольф требовал часть северных русских земель. Кстати, эти земли уже контролировались его администрацией, и без большой войны шведов оттуда выбить было нельзя. Если бы молодой шведский принц принял православие, то он мог быстро обрусеть и стать хорошим правителем, во всяком случае, не хуже Миши Романова.

Таким образом, как шведский король, так и жители украинских и сибирских городов считали избрание Карла-Филиппа делом реальным и полезным для русского государства. Но совсем иного мнения придерживался Дмитрий Пожарский, водивший за нос и шведов, и своих соотечественников.

В середине июня 1612 года в Ярославль прибыл проездом возвращавшийся с персидским посольством от шаха Абасса посол австрийского императора Рудольфа II Юсуф Григорович. Он был принят Пожарским. В ходе светской беседы всплыл как-то сам собой вопрос о кандидатуре на московский престол императорского брата эрцгерцога Максимилиана. Документально неизвестно, кто первым «сказал мяу» про Максимилиана, но вряд ли это мог сделать посол, не имевший на то санкции императора и отсутствовавший в Вене несколько лет.

Пожарский заявил Грегоровичу, что русские Максимилиана «примут с великой радостию». Посоветовав послу возвращаться на родину морским путем через Архангельск, так как сухой путь через Литву был небезопасен, Дмитрий Михайлович передал с ним императору следующую грамоту: «Как вы, великий государь, эту нашу грамоту милостиво выслушаете, то можете рассудить, пригожее ли то дело Жигимонт король делает, что, преступив крестное целованье, такое великое христианское государство разорил и до конца разоряет, и годится ль так делать христианскому государю! И между вами, великими государями, какому вперед быть укрепленью кроме крестного целованья? Бьем челом вашему цесарскому величеству всею землею, чтоб вы, памятуя к себе дружбу и любовь великих государей наших, в нынешней нашей скорби на нас призрели, своею казною нам помогли, а к польскому королю отписали, чтоб он от неправды своей отстал и воинских людей из Московского государства велел вывести».

В тексте грамоты не было упомянуто о Максимилиане, но устно Григорович должен был передать официальное предложение Пожарского.

Историк С. М. Соловьев писал об этой грамоте: «Озабоченные великим и трудным делом, обращая беспокойные взоры во все стороны, нельзя ли где найти помощь, начальники ополчения вспомнили о державе, с которою прежние цари московские были постоянно в дружественных сношениях, которой помогли деньгами во время опасной войны с Турциею; эта держава была Австрия. Вожди ополчения по неопытности своей думали, что Австрия теперь захочет быть благодарною, поможет Московскому государству в его нужде».[79]79
  Соловьев С. История России с древнейших времен. Кн. IV. Т. 7—8. – М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960. С. 671.


[Закрыть]

Теперь эти высказывания повторяет каждый, кто пишет о Пожарском, да еще и не ставит кавычек. На самом деле воевода не был столь неопытен. Заметим, что австрийские императоры издавна добивались союза с Россией против Польши. В 1514 году император Священной Римской (Австрийской) империи Максимилиан I предложил Василию III частичный раздел Польши между Австрией и Московией так, чтобы к Австрии отошла Силезия, а к Московии – Киев с областью. Это было первое по времени предложение такого рода. Позднее они повторялись периодически. Так, к примеру, в 1572 году император Максимилиан II обратился к Ивану Грозному с предложением устроить полный раздел Польши. При этом Великую Польшу, Мазовию, Куявию и Силезию присоединить к Австрийской империи, а Литву и ее земли (Белую и Малую Русь и Подляшье) – к Московскому царству.

Итак, Пожарский пытался устроить Польше войну на два фронта (как в 1939 году!) при довольно большой вероятности успеха. Однако по ряду причин, в том числе из-за турецкой угрозы, Рудольф II не выступил против Польши. Однако сам факт ведения переговоров ярославского правительства с австрийским императором был замечен в Польше и стал серьезным аргументом у радных панов против королевской войны с Россией.

А внутри страны толки о брате шведского короля и брате императора Священной Римской империи создавали Пожарскому большой пропагандистский эффект. Ну, предположим, собрали вожди ополчения в Ярославле собор представителей всех русских городов, а кандидатура одна – стольник Пожарский. А других нет, я уже говорил, сколь несерьезны были знатные лица, собравшиеся под знаменем второго ополчения. И получилось бы, что Пожарский избрал сам себя. А тут лучшие в Европе кандидаты – эрцгерцог и принц. Другой вопрос, если собор обнаружит у каждого из них принципиальные недостатки. Ну, тогда простите, по всей Европе искали, ничего лучшего не нашли, больше некому царем быть, как Дмитрию Михайловичу.