Текст книги "Мистерии доктора Гора и другое…"

Автор книги: Александр Половец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Обычные дни для большинства заключенных были заполнены картежной игрой, торговлей наркотиками, невесть какими путями попадающими в тюрьму. Хотя купить с рук можно было здесь все, что угодно – были бы деньги. А деньги, как мы уже знаем, у заключенных водились – доставлялись посетителями с воли.

* * *

Навещали тюрьму время от времени и друзья Рачихина, правда, не часто. В основном же, дни проходили за чтением газет, ведением дневниковых записей, из которых вдруг стала получаться история его жизни.

Дважды в неделю по команде охранника «шауэр [2]2
  Shower – душ (англ.).


[Закрыть]-тайм!» голый Рачихин, обмотавшись полотенцем, выскакивал в открывшуюся дверь камеры и, обгоняя других заключенных, несся в душевую – 120 человек в течение 3-х минут должны были успеть сбросить с себя темно-синюю робу (были еще голубые – у гомосексуалистов, содержащихся в отдельных отсеках, с ними Рачихин встречался только по дороге в суд), принять душ и, часто не успев смыть мыло, вернуться в камеру.

В эти же дни меняли одежду и одеяло с матрасом – простыней заключенным не полагалось, но недовольство по этому поводу высказывали немногие. Как раз во время одной из таких отлучек была ограблена камера Рачихина. Заключенные уговаривали его потом не докладывать начальству о случившемся – возможное расследование непременно означало массовый обыск, что привело бы кого-то из них на двухнедельную отсидку в карцер…

Два раза в неделю по одному часу заключенным разрешали посещать класс английского языка. Этой возможности Рачихин, разумеется, не упускал – не столько из тяги к углублению своей грамотности, но ценя возможность лишний раз оставить камеру. И по этой же причине он не пропускал молитвенного времени, посещая все службы – христианские, мусульманские, иудейские, проводимые в одном и том же тюремном «чапеле», но в разные часы.

На мусульманские службы приходили только черные. Рачихин на них и впрямь чувствовал себя белой вороной, поскольку был единственным белым, да и в самих проповедях понимал не больше этой пресловутой птицы, окажись она там. Темой их были, главным образом, призывы проповедника к единению всех негров, угнетаемых и преледуемых белыми, к их борьбе за свою свободу – но и к необходимости при этом сохранять личную порядочность и честность, присущую правоверному мусульманину.

На католических проповедях, в основном, изучалась Библия, и посещали их преимущественно мексиканцы.

Однажды по совету одного уборщика из заключенных, отбывшего уже в тюрьме полтора года, пока тянулось следствие по подозрению его в убийстве, в котором он не был повинен, Рачихин подошел к раввину и, соврав, что бабушка его была еврейкой, получил разрешение посещать еврейские службы. Собиралось на них обычно человек 30; рассевшись по скамьям, заключенные слушали раввина, рассказывавшего им истории из своей жизни, всегда поучительные и настраивающие аудиторию на размышления о собственных судьбах. Часть времени обязательно отводилась на изучение Торы и пение молитв. Раввин, не до конца поверивший Рачихину в то, что тот не «гой», подарил ему, однако, томик Торы, который занял в камере Рачихина место на тумбочке рядом с Библией и Кораном.

Адвокат, назначенный судом защищать Рачихина, отнесся к изучению Володькой Торы с одобрением, и отношения между ними стали еще более доверительными: Ирвин Иранский сам происходил из еврейской семьи, немало пострадавшей во время российских погромов. Приходил он часто, иногда еженедельно, и, искренне желая помочь своему подопечному, просил быть с ним предельно откровенным, чтобы облегчить и сделать эффективным ведение защиты.

Наконец, началось первое слушание дела.

Здесь мы, учтя некоторую щепетильность темы, вынуждены отослать читателя к стенограммам судебных заседаний, приведя их фрагменты в максимально приближенном к оригиналу дословном переводе.

Протоколы предварительного судебного разбирательства

стр. 211–212

ПОКАЗАНИЯ СЛЕДОВАТЕЛЕЙ

Версия 2-я

Вопрос:Что случилось после того, как обвиняемый вернулся из магазина в квартиру Людмилы?

Ответ:По заявлению обвиняемого, она ушла… куда – он не знал, возможно, – встретиться со своим любовником, и произошло это между 8:00 и 9:00 часами вечера. Между 9:30 и 10:00 часами она позвонила ему, говоря, что находится в Малибу и ей нужна его помощь, – машина сломалась, он должен забрать ее с дороги. Она объяснила, как найти ее. Обвиняемый также заявил, что, поскольку он успел к этому времени выпить два или три стакана вина, он не хотел вести чужую машину и поэтому попытался вызвать такси.

Его плохой английский не был понят диспетчером, и он вынужден был выйти на улицу и поймать такси. Не найдя машину возле дома, он прошел на бульвар Санта-Моника и там поймал таксомотор, кузов которого имел зелено-белую окраску. Водитель автомобиля, по словам обвиняемого, был смугл. Обвиняемый попросил отвезти его к магазину рыболовных принадлежностей в Малибу…

Вопрос:Не сказал ли обвиняемый, где он взял телефон таксомоторной компании?

Ответ:Нет, тогда он этого не сказал.

Вопрос:…Что произошло потом?

Ответ:Он сказал, что водитель знал, где находится тот магазин, и привез его туда. Водитель сказал, что поездка стоит 10 долларов, и обвиняемый заплатил ему эту сумму.

Когда такси уехало, он начал искать Людмилу…но не смог ее найти. Пробыв там около часа и не зная, что делать дальше, он позвонил бывшему мужу Людмилы. Он рассказал ему, что произошло, и сказал ему, что Людмилы здесь нет. Он выразился так: «Ее больше нет». И он попросил приехать за ним. Он рассказал, что вместе с бывшим мужем Людмилы приехали Стив С., Наталья и Павел И. Они расспросили его насчет Людмилы… проверили район, где она могла бы находиться, и, отвезя обвиняемого в Санта-Монику, позвонили в полицию с заявлением о пропаже Людмилы…

Вопрос:Что произошло после того, как обвиняемый рассказал вам эту версию?

Ответ:Как я уже отметил, я разговаривал с ним двумя днями раньше, и в тот раз он рассказал нам другую историю…

Судья, обращаясь к представителю обвинения: Почему бы вам не задать следующий вопрос, г-жа Харт?

Вопрос:Сказали ли вы что-либо обвиняемому относительно расследования, проведенного вами, и некоторых его заявлений, которые он вам сделал?

Ответ:Да. Я сообщил ему, что некоторые его заявления выглядят противоречиво. Они не отражают правды…

Вопрос:Сказали ли вы обвиняемому, что провели расследование его истории с таксомоторной компанией?

Ответ:Да.

Вопрос:Что вы ему сказали?

Ответ: Ясказал, что мы связались с компанией, которой мог принадлежать описанный им автомобиль, якобы нанятый им 28 декабря 1985 года. Компания отметила, что у них нет подобных расценок от улицы Кловерфилд до Малибу, или из любого другого места в Санта-Монике до рыболовного магазина…Они заявили, что такая поездка стоила бы как минимум 15 долларов или больше. Именно на эти противоречия я, в частности, обратил внимание Владимира…И я сказал ему – теперь я понимаю, почему у тебя на лице царапины. Мне кажется, ты подрался с Людмилой…

Версия 3-я

ИЗ СТЕНОГРАММЫ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ ПОМОЩНИКА ШЕРИФА Д.БАРКСА

Лос-Анджелесское графство,

отдел расследования убийств -

стр. 128–129 судебных протоколов

Он рассказал… что собирался выйти из машины и походить рядом, чтобы успокоиться, дав и Люде возможность остыть, а потом вернуться в машину. Потом он сказал, что никогда не собирался убивать ее – если бы он хотел это сделать (по его словам), было много других способов… Итак, он вышел из машины, прошел несколько шагов вперед. Затем он оглянулся и заметил, что машина движется. Он заявил, что пытался остановить ее, но не смог. Машина сорвалась с обрыва. Он сказал, что не знал, что делать. Он сказал, что не пытался спуститься вниз, чтобы проверить, что с Людмилой, потому что не знал, что делать.

…Потом он сказал, что не для того он приехал в Соединенные Штаты, чтобы быть посаженным в тюрьму.

К этому времени я посовещался с детективом Робертсом и ознакомил его с заявлением Владимира.

Он вернулся в комнату, где проводился допрос Владимира, и сообщил ему, что мы хотели бы снова посмотреть текст его заявления, пункт за пунктом. Тогда Владимир сказал: «Вы не думаете, что мне нужно было иметь адвоката здесь, сейчас?» И в это время мы сообщили ему, что он заключается под арест… Затем мы продолжили его допрос.

ИЗ ЗАЯВЛЕНИЯ АДВОКАТА ПРАНСКОГО

Пранский:

– Ядумаю, представитель обвинения не может не согласиться с тем, что это дело базируется исключительно на доказательствах, связанных с обстоятельствами происшествия. У нас нет свидетельств каких-либо очевидцев несчастного случая или покушения. Следовательно, суд должен установить, существуют ли какие-либо свидетельства намерений обвиняемого совершить убийство, и, второе, было ли у обвиняемого такое намерение или побуждение.

Первый свидетель, как я помню, был судебный врач-патологоанатом. Он засвидетельствовал, что причиной смерти явилось утопление. Врач заявил, что обстоятельства смерти не установлены. Мог произойти несчастный случай, могло быть убийство. Следовательно, опираясь на его показания, суд не может установить, что произошло именно убийство.

Врач засвидетельствовал, что имеются повреждения на шее (погибшей), которые возникают при захвате горла (душении). Но он исключил вероятность, что причиной смерти явилось удушение. Он заявил, что причиной смерти явилось утопление. Следующим свидетелем со стороны обвинения был г-н Столл. Интересное свидетельство: он заявил, что когда он подошел к месту происшествия, автомобиль уже свалился с обрыва и он обнаружил жертву не на переднем сиденье, а на заднем.

Но если бы существовало намерение убить, если был разработанный план – пришло ли в голову бы кому-либо поместить тело жертвы на заднее сиденье? Наиболее очевидным подтверждением несчастного случая было бы нахождение тела на водительском сиденье. В нашем случае дело обстоит не так. Следовательно, показания г-на Столла подтверждают, что произошел несчастный случай, но не убийство.

– Прошу Вас, Ваша светлость, обратить внимание на эту диаграмму передо мной. Если бы кто-то планировал кого-то убить или скрыть тело жертвы, наиболее целесообразно было бы сдвинуть автомобиль к обрыву и затем дать ему самому скатиться на небольшое расстояние (до воды). Но в данном случае мы видим следы автопокрышек – протяженностью 88 футов – автомобиль передвигался, смог объехать два столба и проехать вот сюда; это заставляет верить, что кто-то вел машину до момента крушения ее с обрыва. Но нет свидетельств, что кто-то выбросился перед этим из автомобиля. На почве нет никаких необычных следов. Это подтверждает, что мы имеем дело с несчастным случаем, а не с убийством.

Судья:

– Что вы думаете по поводу слов обвиняемого «Ее больше нет»?

Пранский:

– Это означает, что он признался полиции в том, что присутствовал при падении машины с обрыва. Он это признал.

Судья:

– И он ничего не предпринял, об этом говорят факты. Он ничего не сделал… По словам детектива Бернса, он не спустился, чтобы посмотреть, в каком она состоянии.

Пранский:

– Да. Но это можно понять, если учесть, что машина срывается вниз посреди ночи, и он идет (звонить) за помощью, поскольку он предполагает, что Людмилы больше нет, или он не сможет ее найти…

Судья:

– Вряд ли такое возможно, когда два человека состоят в определенных отношениях между собою, даже если предположить, что эти отношения завершились, испытывали сложности, или они вообще больше не были любовниками. Это не выглядит правдоподобно, чтобы в такой ситуации не проверить, что же произошло с человеком, или не искать немедленной помощи (на месте), а идти звонить ее бывшему мужу… Поэтому я полагаю оправданным думать, что вся его история не заслуживает доверия…

Пранский:

– Да, но мы знаем только то, что сказал офицер Барке о поведении обвиняемого (в тот момент). Мы не знаем, сказал ли ему, в действительности, обвиняемый, что он сделал после крушения машины. Мы знаем, что был какой-то момент – между тем как машина падала с обрыва и до часа ночи, когда он позвонил в город, когда он что-то делал. Офицер об этом ничего не сказал. Так что мы можем предположить, что он искал ее (Людмилу) или спустился к берегу, чтобы посмотреть, что происходит.

Мы ограничены тем, что полицейские хотели нам сообщить… мы не располагаем магнитофонной записью (допроса обвиняемого в полиции). Таким образом, его слова «Людмилы больше нет» можно объяснить тем, что… на его глазах машина обрушилась в океан с высоты 15 футов, и он предположил, что ее (Людмилы) больше нет в живых. Повторяю, мы ограничены пересказом полицейских того, что якобы сказал им Рачихин…

Они берут заявление обвиняемого и говорят – этого достаточно, потому что другие доказательства убийства отсутствуют… Я призываю суд освободить обвиняемого от обвинения в намеренном или непреднамеренном убийстве.

Протоколы судебного заседания, стр. 288–295

ИЗ РЕЧИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБВИНИТЕЛЯ

Г-жа Харт:

– Ябы просила суд поддержать обвинение подсудимого в преднамеренном убийстве по статье 187. Я уверена, что более чем достаточно свидетельств, показывающих обоснованность предположения, что обвиняемый и есть лицо, участвовавшее в этом преступлении и фактически совершившее его… Защитник обвиняемого говорит, что это обвинение основано на обстоятельствах происшествия, поскольку не существует свидетелей случившегося. В подобных случаях всегда возникает эта проблема… Факты в этом случае, несмотря на то, что обстоятельства не до конца ясны и некоторые вопросы остались без ответа, показывают с полной убедительностью, что обвиняемый совершил его обдуманно и намеренно…

Рассмотрим такой аргумент защиты – если бы обвиняемый действительно намеревался скрыть следы преступления, у него хватило бы сообразительности поместить тело убитой на водительское сиденье, чтобы все выглядело как несчастный случай… Это глубочайшее заблуждение – предполагать, что преступники столь сообразительны. Если бы все они действительно были сообразительны, возможно, никто из них никогда не был бы задержан.

В этом случае совершенно очевидно, что жертва была обречена. Она была задушена. Она находилась на заднем сиденье автомобиля. Автомобиль сорвался с обрыва. Теперь очень интересно учесть, что диаграмма показывает, как автомобиль сначала вынесло влево и затем он сорвался с обрыва… Согласно заявлению следователя Баркса, обвиняемый поспорил с Людмилой и выскочил из машины, не заметив, что задушил ее. Когда выходят из машины – открывают водительскую дверцу и уходят.

Если вы взглянете на диаграмму, из нее следует, что путь, которым кто-то уходил бы, был бы в точности тем, которым катилась машина. Катилась машина медленно – скорость ее была меньше, чем 10 миль в час. И машина скатилась с обрыва с шумом и грохотом, обвиняемый же абсолютно ничего не предпринял. А жертва оставалась без сознания, поскольку ее душили. Она оказалась на дне залива и, не имея возможности покинуть машину, погибла, утонув в ней, – именно так это выглядит.

Нет никаких свидетельств того, что обвиняемый пошел за помощью. Фактически обстоятельства свидетельствуют об обратном – в соответствии с показаниями следователя Баркса, он ждал несколько часов. Наконец, он позвонил кому-то и ничего не сказал, никого не попросил помочь ей (Людмиле). Он не пошел в полицейское отделение, находившееся неподалеку… И у него хватало бессердечности звонить дважды в течение дня бывшему мужу жертвы и спрашивать: «Ну, привет, Людмила объявлялась?»

Нет никаких свидетельств, Ваша светлость, что здесь случайная гибель. Здесь свидетельства того, что это преднамеренное убийство. И я прошу, чтобы обвиняемый ответил за совершенное.

Стр. 297–299 стенограммы

Судья (обращаясь к защитнику):

– Вы имеете что-нибудь добавить вкратце?

Пранский:

– Нет, Ваша светлость.

Судья:

– Мне представляется, что, согласно заслушанному заявлению обвинения – о преступлении, предусмотренном статьей 187(A) Уголовного кодекса, было совершено убийство. Существует достаточно поводов верить тому, что Владимир Рачихин виновен в его совершении. Я распоряжаюсь, чтобы он держал ответ за это. Дата вынесения приговора в помещении Верховного суда назначается на 21 марта 1985 года, в 9 часов утра.

* * *

Итак, прошло первое, предварительное слушание дела Рачихина Участвовали в нем, кроме судьи, представители прокуратуры, детективы, ведшие расследование, свидетели (главным образом, со стороны обвинения), адвокат, защищавший Рачихина. Речь Иранского длилась около полутора часов, но для судьи она не прозвучала убедительной. Закончилось слушание признанием вины Рачихина, грозящим ему 25-летним заключением. По ходатайству адвоката был назначен новый суд – на этот раз с участием присяжных заседателей, которым и надлежало вынести свой приговор.

* * *

Состав жюри отбирался на протяжении двух недель – Пранский был особо придирчив, стараясь не допустить участия в нем людей, чьи судьбы могли бы определить их предвзятое отношение к подсудимому. В отобранном составе восемь из двенадцати присяжных оказались женщинами, четверо – неграми, один мексиканец и один еврей завершали этот список. Сама председательница жюри, миловидная женщина лет тридцати пяти, была, как выяснил случайно Пранский, в разводе с мужем, что несколько настораживало адвоката, опасавшегося ее возможной неприязни к представителям мужского пола в целом.

Заседание суда длилось с небольшими перерывами 43 дня. 27 свидетелей и экспертов, выступивших на процессе, промелькнули, почти не оставив следа в сознании Рачихина – после первого приговора им овладело тупое безразличие к своей судьбе, оставалась только одна непроходящая мысль: скорее бы все кончалось. В общей сложности 80 раз выводили его из камеры, заковывали в наручники, привозили в тюремном автобусе к зданию суда в Санта-Монике.

Затем следовали длительные, иногда многочасовые ожидания в камере, которые ничем не кончались, потому что кто-то из присяжных оказывался больным или сам адвокат Рачихина просил перенести заседание суда на новую дату. Возвращаясь в тюрьму, Рачихин с тоской глядел в зарешеченное окошко везущего его автобуса. Там, в городе, текла своя жизнь – шли, обнявшись, влюбленные, мелькали теннисные корты с фигурками перебегающих по ним игроков, у кинотеатров толпились очереди…

Полицейский-метиска (полунегритянка, полуфилиппинка), надевавшая ему наручники перед отправкой в суд, успокаивала:

– Все будет хорошо, – говорила она, суя Рачихину в карман робы апельсин или сигарету, – тебя обязательно оправдают.

Ее отношение к Рачихину не было похожим на предусмотренное тюремными инструкциями – другие охранники и при выезде из тюрьмы, и при возвращении в нее обыскивали Рачихина с какой-то садистской тщательностью: его раздевали донага, заставляли открыть рот, прочесывали волосы в поисках недозволенных к выносу из тюрьмы или вносу в нее предметов. Даже в зад заглядывали… А эта – однажды принесла Рачихину нераспустившуюся розочку, срезанную в домашнем саду…

Пачку сигарет, переданную Рачихину кем-то с воли, у него при возвращении в тюрьму отобрали, а розочку оставили, и он пристроил ее на тумбочке, налив воды в пустой бумажный стакан. Когда цветок распустился, в камере пахнуло садом, и Рачихин долго не сводил глаз с цветка, не видя его, а думая только о том, доведется ли ему самому подойти когда-нибудь к цветочной клумбе, к такой, на которой, наверное, вырос этот тонкий стебель с нежным бутоном венчающих его лепестков.

* * *

Адвокат в своей речи, завершающей защиту Рачихина, просил суд полностью снять с него обвинение в преднамеренном убийстве Людмилы Кондратьевой.

– Взгляните на подсудимого! – призывал он членов жюри, – можете ли вы всерьез поверить, что этот человек убил свою подругу? Трагедия, – говорил он, – свидетелями которой мы стали, не есть исключение в жизни эмигрантских общин. Проникнитесь же сочувствием к человеку, чья жизнь и так уже искалечена – потерей родины, потерей семьи, а теперь – любимой женщины. Не лишайте же последнего, что у него есть, – свободы!

Перед заключительным заседанием Рачихин как бы очнулся от долгого и тяжелого сна. Три дня члены жюри не выходили из своей комнаты, решая его судьбу. От последнего слова Рачихин отказался, сказав только: «Спасибо, я буду надеяться на справедливый приговор…»

Когда его ввели в зал суда для заслушивания вердикта, он всматривался в лица присяжных, занявших свои места, и пытался по их выражению угадать, что содержится в том маленьком конверте, который председательница жюри вручает сейчас судье. Особо тревожило его то обстоятельство, что одна из присяжных, сорокапятилетняя женщина с рассыпанными по плечам седыми волосами, явившись однажды на суд заплаканной, сообщила, что была вечером ограблена и изнасилована молодым негром, задержать которого пока не удалось…

* * *

Зарегистрировано в Верховном суде

графства Лос-Анджелес

2 марта 1986 года

РЕШЕНИЕ СУДА

Мы, присяжные в вышеуказанном процессе, находим обвиняемого Владимира Рачихина виновным в непредумышленном убийстве посредством автомобиля, в нарушение параграфа 192 /с/ Уголовного кодекса, в меньшем, но совершенном нарушении, чем то, по которому было предъявлено обвинение в статье 1 судебной жалобы, и мы находим, что оно было совершено при отсутствии преступной халатности.

Датировано 18-м августа 1986 года

Клавдия Бриссел,

Председательствующая

Рачихина освободили прямо в зале суда…

Точнее, по оглашении вердикта жюри, судья назначил вынесение приговора на следующий месяц. Оставшееся до него время Рачихину предстояло провести в своей камере. Сменив гражданскую одежду, выдаваемую ему перед каждым заседанием суда, на ставшую ему привычной тюремную, он ожидал отправки назад, а пока, пролистывая сборники законов и справочники, находившиеся в судебной камере, пытался понять, что же его ожидает теперь.

Оказывалось, что-то около года, из которого семь с половиной месяцев он уже отсидел. Значит – меньше полугода. Внезапно в камеру зашел полицейский – не тот, который должен был сопровождать его обратно в тюрьму, а местный, из судебной охраны.

– Погоди собираться – судья просит вернуться в зал…

– Зачем? – Володька ничего не понимал. Процесс вроде бы закончен. Неужели что-то было не так? Или он опять чего-то не понял?

В сопровождении полицейского, но уже без наручников, Рачихин прошел по лабиринту подземных коридоров суда. Лифт поднял их на второй этаж, к залу, где, кроме судьи, прохаживающегося в свободном пространстве, отделяющем ряды кресел от судейского стола, и стенографистки, перебирающей пухлые папки с документами, никого уже не было. Коротким жестом он пригласил Рачихина пройти в расположенную позади его стола комнатку.

– С сегодняшнего дня вы могли бы быть свободным, если обещаете явиться в суд 17 ноября. Обещаете?

Почти не слушая ответа Рачихина, он уже набирал номер прокурора, поддерживавшего на процессе обвинение Рачихина. Посовещавшись с ним, он обратился к Рачихину:

– Переносим вынесение приговора на ноябрь. 19-го прошу явиться в суд.

Расписавшись, не глядя, в какой-то бумаге, Рачихин снова спустился в камеру, где ему вернули гражданскую одежду. Полицейский срезал с его руки пластиковый мешочек, содержащий тюремный номер. Его вывели во двор позади здания суда. Открылись металлические ворота, и Рачихин впервые вышел через них – вышел своими ногами, а не пересек их в тюремном автобусе – на улицу.

С минуту потоптавшись на месте, пытаясь сообразить, куда же ему идти, он медленно направился в сторону, ведущую к океану. Очнулся он от резкого шороха покрышек тормозящего рядом автомобиля. Из новенького «БМВ» выглянула мулатка – та самая охранница, отношение которой к Рачихину было столь необычным и памятным для него.

– Владимир, ты куда?

Рачихин не сразу собрался с ответом. Он смотрел на мулатку сквозь застилавшие глаза слезы и неуверенно указал рукой в конец улицы, упиравшейся в набережную.

– Деньги у тебя есть?

Рачихин отрицательно покачал головой. Порывшись в сумочке, мулатка протянула ему зеленую бумажку. Володька сжал в кулаке десятидолларовую купюру, ткнулся неуклюже губами в тыльную сторону протянутой ему смуглой ладони и медленно зашагал к набережной. Он не успел дойти до нее – рядом остановился золотисто поблескивающий лаковыми боками открытый «Ягуар», за рулем которого сидел Пранский. На ногах его были короткие шорты, на глазах – темные солнечные очки. Облик Пранского, столь непривычный Рачихину, видевшему его всегда в строгом костюме и белоснежной сорочке, завершала надвинутая низко, почти на самые брови, теннисная кепочка.

– Едем ко мне, отметим твое освобождение!

Квартира Пранского оказалась совсем рядом, здесь же в Санта-Монике. Огромные окна ее были обращены прямо к океану, солнце, уже начинавшее клониться к закату, заливало оранжевым светом гостиную, уставленную хорошо и со вкусом подобранной мебелью – не очень дорогой, но именно такой, какую планировал когда-нибудь приобрести для себя Рачихин. Пранский достал широкие стаканы, наполнил их виски и содовой водой, добавил льда.

Пока Рачихин медленно тянул непривычный напиток, Пранский позвонил Володькиным друзьям. Вскоре они появились и увезли Беглого с собой.

Свобода, на которую Рачихин уже перестал рассчитывать и надеяться, оказалась для него еще одним испытанием. Денег не было. Не было работы, потому что курсы бартендеров, которые в ожидании завершающего процесс заседания успел закончить Рачихин, одолжив для их оплаты деньги у кого-то из друзей, ему не пригодились.

Приговор гласил: 1 год тюремного заключения, в который засчитывались проведенные Рачихиным в тюрьме семь с половиной месяцев (оставшееся время «в связи с хорошим поведением в тюрьме разрешить провести на свободе»), 2 года испытательного срока, 100 часов общественно-полезной работы и 850 долларов штрафа. При этом оговаривалось, что Рачихин не имеет права бывать в местах, где осуществляется продажа алкогольных напитков, и это полностью закрывало для него возможность поисков работы в баре или ресторане.

Но особо угнетающим обстоятельством оставалось для Рачихина то, что круг друзей, образовавшийся в свое время, когда Рачихин жил с Куколкой, – распался.

Беглый догадывался, что главной этому причиной является, для оборвавших с ним все отношения приятелей, невозможность для них поверить в непричастность Рачихина к гибели Куколки. Не все они при этом разделяли веру в связи Рачихина с КГБ, возможно, поручившим Беглому расправиться с Людой – многие объясняли возможность совершения им убийства обычной ревностью. И почти все они считали, что суд над Рачихиным не был справедлив по отношению к погибшей. На следующий год, в дату ее гибели, и на другой, и на третий собирались они у кого-нибудь дома, чтобы, за накрытым по российской традиции столом, помянуть Куколку и в который раз посетовать по поводу ее незадавшейся жизни.

А Рачихин и сам сторонился их, не искал и даже избегал случайных встреч с кем-то из старых приятелей.

Однажды его навестила дома съемочная группа телевизионной компании – показу этого сюжета по одному из лос-анджелесских каналов сопутствовал пространный комментарий, разумеется, не упоминавший некоторые самые сокровенные страницы биографии Рачихина. Тележурналисты, конечно же, могли не знать о них. Да и кто, вообще, кроме, пожалуй, самого Рачихина, здесь, в Америке, знал их во всех подробностях?..

Достоверность этого рассказа, помимо материалов судебного процесса, которыми располагал автор, определяется исключительно содержанием поведанного автору самим Рачихиным.

В отдельных эпизодах автор позволил себе ввести некоторые детали описательного характера, не упомянутые рассказчиком, но никак не влияющие на достоверность основных линий сюжета повести. По понятным причинам, изменены или не приведены полностью имена людей, окружавших Рачихина в период его жизни в США.

Апрель 1987 г.

А дальше… дальше было вот что.