Текст книги "Встречный марш"

Автор книги: Александр Михайловский

Соавторы: Александр Харников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть.

Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви.

Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа…»

Потом батюшка прочитал рассказ из Евангелия о Чуде в Канне Галилейской, после которого служка принес чашу с вином, из которой мы с Игорем сделали по три глотка. Хор запел молитву, а батюшка, соединив наши правые руки, накинул на них свою красивую одежду, именуемую епитрахилью, положил сверху свою ладонь и трижды, под пение хора, обвел нас вокруг аналоя.

После этого, собственно, венчание было закончено, и мы с Игорем перед Богом и людьми стали мужем и женой. Батюшка подарил мне икону Богородицы, а Игорю – Спасителя. Как мне объяснили, иконы эти были написаны монахами с Афона и должны были благословить и сохранить наш союз и даровать нам семейное счастье на долгие годы.

По русскому обычаю мы взяли с собой полотенце, на котором стояли в соборе во время венчания, и свечи, которые держали в руках. Все это следовало хранить до конца нашей супружеской жизни, а свечи зажигать в случае тяжелых родов или болезни детей.

А потом мы отправились во дворец Долмабахче, где по указанию Александра Васильевича Тамбовцева под свадебные торжества нам выделили целый зал. Как оказалось, приглашенных на нашу свадьбу было много. В их числе были и товарищи Игоря, морские пехотинцы, свободные сейчас от службы, и мои коллеги по службе в госпитале. Пришли даже сам Игорь Петрович Сергачев, знаменитый русский хирург Николай Иванович Пирогов, комендант Константинополя Дмитрий Иванович Никитин, ну и конечно, Ирина со своим женихом герцогом Лейхтенбергским.

С моей стороны родственников и близких практически не было. Пришел лишь наш старый знакомый Мигель Бланко, торговец коврами, да еще почтил своим присутствием сеньор Руис-Гонсалес и Родригес-Льянос, посол в Югороссии его величества Альфонсо XII, короля Испании. Сеньор посол, правда, пришел на свадьбу, скорее всего, не только для того, чтобы поздравить со счастливым браком бывшую подданную испанского короля, но и чтобы втайне от шпионов о чем-то пошептаться с нашим шафером Александром Васильевичем.

Хотя пришел сеньор Руис не с пустыми руками. Игорю он подарил бочонок прекрасной малаги и заме нательную гитару, изготовленную в Мадриде. Каким-то образом он разнюхал, что Игорь неплохо играет на этом инструменте.

Ну а мне сеньор Руис преподнес набор чудесных вееров и изящные, инкрустированные золотом и серебром украшения, изготовленные в Толедо.

– Это, сеньора Эсперанса, чтобы вы не забывали о своей родине, – шепнул мне на ухо посол Испании.

Впрочем, во время застолья он в основном выразительно поглядывал на дядю Сашу – Александр Васильевич попросил, чтобы я его так теперь называла, – делая тому какие-то таинственные пассы руками, словно предлагая найти время и место, чтобы переговорить о каких-то важных государственных делах.

Я даже немного обиделась, но потом, увидев, как дядя Саша, сделав скорбное лицо, развел руками, я поняла, что люди, находящиеся на высоких должностях, не вольны распоряжаться даже своим личным временем.

А вообще подарков было много. Чувствовалось, что моего мужа здесь любят и уважают. Кстати, герцог Лейхтенбергский передал мне когда-то обещанный презент от нового русского царя Александра III – чудесные серьги с бриллиантами и брошь, а Игорю – погоны подпоручика русской армии, поздравление с первым офицерским чином и кавалерийскую шашку, сделанную в Златоусте. При этом герцог сказал, что еще надеется увидеть моего мужа генералом.

А сеньор Руис, осмотрев шашку с видом знатока, сказал, что она изготовлена из первоклассной стали, и что она ничуть не хуже, чем оружие, сделанное в Толедо.

Свадебные торжества длились несколько часов. Много было выпито и съедено. Гости, развеселившись, не только слушали певцов и смотрели на танцоров, но и сами, не удержавшись, начали петь и танцевать. Я услышала много неизвестных мне русских песен. Многие из них мне понравились, особенно те, которые пели пришельцы из будущего. Я не всегда понимала слова, но мелодии были красивые, и исполнялись они так задушевно, что сердце мое само подпевало им.

И еще мы с Игорем все время целовались. Оказывается, у русских есть такой интересный свадебный обычай – все гости начинают кричать «Горько!» (по-испански: «amargo»), после чего жених и невеста должны встать и при всех поцеловаться. Что мы и делали на протяжении всей свадьбы. У меня даже с непривычки губы опухли, хотя я не хочу сказать, что это было для меня так уж неприятно. Непривычно, конечно, целоваться при всех – а вот насчет неприятно…

В общем, после того как все нагулялись и навеселились, нас на украшенном лентами и цветами «Тигре» отвезли в наш домик на берегу залива. Друзья Игоря помогли перетащить в дом подарки. Последними с нами попрощались наши свидетели на свадьбе – сеньорита Ирина и дядя Саша, который к концу свадьбы закончил-таки все свои важные государственные дела с сеньором Руисом. Дядя Саша ласково погладил меня по голове и тихо шепнул, что ждет через девять месяцев приглашения на крестины нашего с Игорем сына. Я покраснела, а Ирина чмокнула меня в щеку и сказала, что скоро и она тоже выйдет замуж, и что мы с Игорем можем заранее считать себя приглашенными на ее царскую свадьбу.

А потом мы остались с Игорем одни, уставшие от всех сегодняшних хлопот, но счастливые. Теперь мы будем всегда вместе, даже когда он будет далеко-далеко от меня. Если бы вы знали, какая я сегодня счастливая!

13(1) августа 1877 года, утро.

Константинополь, дворец Долмабахче

Канцлер Югороссии Александр Васильевич Тамбовцев

и предприниматель-промышленник Николай Иванович Путилов

Тот, кто встретил бы на улице этого солидно одетого господина в белой фрачной паре и таком же белом цилиндре, никогда бы не подумал, что сей внешне вполне успешный человек на склоне своих лет совершенно разорен. Постройка за свои деньги Морского порта в Санкт-Петербурге и Морского канала совершенно истощили его финансовые резервы, и сейчас Николай Иванович Путилов чувствовал себя, как человек, потерявший смысл жизни.

Финансирование из казны, по причине интриг завистливых и алчных чиновников, было остановлено, и проект, начатый как государственный подряд, завершался уже на личные деньги Николая Ивановича. А это огромные расходы. Путилов все же был предпринимателем образца конца XIX века, а не олигархом начала XXI. В залоговых аукционах не участвовал и футбольные клубы не содержал.

И разбогател господин Путилов не за счет выкачанных из недр земли нефти и газа, и не за счет перепродажи импортного ширпотреба, а за счет организованного в порядке импортозамещения отечественного производства высококачественного металла, рельсов, машин и механизмов.

В общем, основатель широко известного Путиловского (Кировского) завода был до мозга костей государственником, осознающим свою ответственность перед страной.

Дней десять назад Николай Иванович получил телеграмму за подписью известного русского ученого-хими ка Дмитрия Ивановича Менделеева, которая и позвала его в дальнюю дорогу в таинственный и загадочный Константинополь.

Сойдя с борта одесского пакетбота, Николай Иванович без большого труда снял номер в небольшой гостинице в европейском квартале и направился по указанному в телеграмме адресу во дворец Долмабахче, на аудиенцию к канцлеру Югороссии Тамбовцеву Александру Васильевичу.

Назвав себя, Николай Иванович прошел через вооруженную охрану и в сопровождении молоденького солдата в пятнистой форме был проведен в приемную правительства Югороссии, где был несказанно удивлен обилием дамского персонала в этом присутственном месте. Сие Николаю Ивановичу было до крайности непривычно, ибо в его время в государственных учреждениях служили одни мужчины.

Сверившись с какими-то списками, очаровательная девица сказала, что канцлер Тамбовцев скоро будет на месте, а затем пригласила смущенного Путилова присесть за столик, на котором лежали свежие газеты. Через несколько минут другая, не менее очаровательная, девица принесла на подносе чайничек со свежезаваренным прекрасным цейлонским чаем, чашку с блюдцем, тарелочки с колотым сахаром и свежими бисквитами.

Не успел Николай Иванович насладиться местным гостеприимством, как ему объявили, что господин Тамбовцев прибыли и ждут. Пришлось господину Путилову прервать чаепитие и идти по прохладным коридорам за цокающей высокими каблучками длинноногой чаровницей. Александр Васильевич Тамбовцев, пожилой мужчина с седоватой короткой бородкой и усталыми глазами, был одет в пятнистый военный мундир без знаков различия. Он встретил Николая Ивановича любезно, усадил в кресло и поинтересовался, как тот добрался до столицы Югороссии, и как у господина Путилова с самочувствием.

– Доехал хорошо, благодарю вас, – ответил Николай Иванович, – а вот со здоровьем не очень, сердечко пошаливает.

– То, что доехали хорошо – это меня радует, – сказал Тамбовцев, – а вот здоровье-то надо беречь. Такому человеку, как вы, еще жить и работать. Рекомендую вам заглянуть в наш госпиталь – это неподалеку, я напишу записку главврачу, Игорю Петровичу Сергачеву. Он вас осмотрит и даст рекомендации по лечению ваших недугов.

– Конечно, спасибо большое за вашу заботу о моем здоровье, – кивнул Путилов, – но может, уважаемый Александр Васильевич, вы все же скажете, чем я обязан вашему столь любезному приглашению, переданному мне через Дмитрия Ивановича Менделеева?

– Разумеется, уважаемый Николай Иванович, – ответил господин Тамбовцев. – Мы хотели бы поручить вам создание в Югороссии мощной современной судостроительной промышленности и, как легко понять, всех остальных связанных с этим производств, начиная от сталелитейных заводов и заканчивая производством судовых машин и вспомогательного оборудования. Финансирование мы вам обеспечим, для создания вертикально интегрированного судостроительного холдинга от вас нужен только талант организатора. А у вас его в избытке.

– Создание вертикально… чего? – не понял Путилов. – Поясните, пожалуйста, что означает сие слово – холдинг?

– Вертикально интегрированный холдинг, – пояснил канцлер Югороссии, – это такой набор находящихся в одних руках предприятий, которые могут изготовлять все или большую часть материалов и комплектующих, из которых собирается конечное изделие.

В случае с судостроением – от выплавки стали и производства краски до постройки судовых машин и сборки корабля на стапеле. Идеально построенный вертикально интегрированный холдинг не нуждается в поставках со стороны, кроме самого первичного сырья. – Александр Васильевич прошелся по кабинету. – Вот такое вот концентрированное предприятие мы собираемся попросить вас создать.

– Э-э-э, Александр Васильевич… скажите, а кто будет собственником этого, с позволения сказать, монстра? Идея-то понятна – имея полностью собственное производство, выигрыш можно получить немалый. Но ведь потребуется просто неимоверное количество денег для его создания.

– Предприятие будет государственным, – ответил Тамбовцев, – по-вашему, казенным. Точнее, со смешанным капиталом – сорок пять процентов средств вложит Российская империя, столько же – Югороссия, и десять процентов – лично вы, Николай Иванович.

– Боюсь, Александр Васильевич, – сказал Путилов, – что я сейчас не в состоянии найти деньги, необходимые для участия в этом деле. Строительство в порту, знаете ли, съело все наличные средства. Вы уж извините…

– Да ничего, ничего, – ответил Тамбовцев, – вашим личным вкладом в дело станет ваш талант организатора, а это, согласитесь, тоже дорогого стоит. Российской империи и Югоросии нужен флот на Средиземном море, и я уверен, что вы его построите. Если не вы, то тогда кто же? Вспомните, как во время Крымской войны России срочно понадобились паровые суда на Балтике. Нужно было построить семьдесят пять трехпушечных канонерских лодок и четырнадцать корветов. Причем за короткое время. Строительство поручили вам. Вы из Ржева привезли безработных прядильщиков и расписали их по мастерским. Через три месяца первые тридцать две канонерки уже проходили испытания в Финском заливе, а бывшие прядильщики служили на них машинистами.

Помните, как вы говорили потом, – Тамбовцев достал из папки бумажку и зачитал: – «Разве этот факт не доказывает способность русского народа к заводскому делу и разве не следует его внести на страницу истории русских заводов?» А сегодня вам предстоит не меньшая по важности и объему работа.

– А какие корабли вы хотите строить? – спросил заинтригованный Путилов.

– Прежде всего нам нужны быстроходные грузопассажирские пароходы водоизмещением восемь-десять тысяч тонн, – ответил Тамбовцев, – с новыми машинами, позволяющими развивать скорость до тридцати узлов. Я вообще не специалист в судостроении, завтра сюда, в Константинополь, должен прибыть адмирал Андрей Александрович Попов, конструктор и строитель башенного броненосца «Петр Великий». Он вам хорошо знаком.

Вот он и будет у вас главным конструктором. С ним вместе вы переговорите с нашими механическими чинами на эскадре. Они люди грамотные, подскажут, что к чему. И приготовьтесь, Николай Иванович, в ближайшее время предстоит вам узнать много нового и удивительного. А пока…

Александр Васильевич взял со стола колокольчик и позвонил. Дверь открылась, и на пороге появилась высокая брюнетка кавказского типа, лет примерно двадцати – двадцати пяти, с вьющимися черными волосами.

– Тамара, – сказал ей канцлер, быстро черкая что-то ручкой на листе бумаги, – возьми, пожалуйста, авто и доставь Николая Ивановича Путилова в госпиталь к доктору Сергачеву. Скажи, что этот человек нам очень нужен. Так что пусть подойдет к этому вопросу серьезно. Впрочем, я то же указал в записке.

– Хорошо, Александр Васильевич, – глубоким грудным голосом сказала брюнетка, – все будет исполнено. Идемте, Николай Иванович. – И, цок-цок-цок, повела господина Путилова. Впереди его ожидала новая работа, способная прославить его на весь мир – такие вещи, как конвертерная плавка стали, конвейер, электросварка и прочее, прочее, прочее.

В этом мире все это навсегда будет связано с Константинопольским этапом в жизни великого русского промышленника Николая Ивановича Путилова.

13(1) августа 1877 года. Вена

Барон Альфонс де Ротшильд, директор,

Banque de Rothschild Freres, Париж

– Вена! Вена, господа! – кондуктор согнулся в глубоком поклоне с подобострастной улыбкой.

Альфонс поднял голову, вздохнул, достал бумажку в десять франков и протянул ее кондуктору. Тем временем его слуга Жан, доставшийся ему по наследству от отца, Джеймса Майера, уже доставал чемоданчик, с которым Альфонс всегда ездил в такие поездки. Есть и другой чемодан, побольше, с подарками для семьи, будь они неладны…

Если б здесь был его брат Гюстав, то и слуг, и багажа было бы намного больше. Альфонс любил путешествовать с Гюставом, с ним можно и поговорить об искусстве, и выпить вина – Гюстав, как и Альфонс, был ценителем. Но телеграмма от его кузена Альберта была недвусмысленной: «Альфонс, нужна твоя помощь! Приезжай тринадцатого в Вену! Ни слова никому, даже Гюставу!»

Альфонс удивился этой телеграмме и все обдумывал, зачем ему так срочно ехать в Вену. Но тут пришла вторая телеграмма, из Лондона, от кузена Лайонела: «Альфонс, срочно приезжай в Вену к Альберту. Нужно встретиться».

Так-так, подумал тогда Альфонс. Вена, Лондон. Так ведь русского императора убили люди из банды некоего американского экс-полковника Бишопа. Но также там прослеживался как австрийский, так и английский след. Неужто эти два шлимазла финансировали эту операцию? А теперь запели: мол, братец, приезжай, спасай нас… И главное, придется что-нибудь делать, семья все-таки. Но что?

И тут, уже перед самым отъездом, пришло письмо из Америки. Писал Соломон Леб, начальник банка Kuhn, Loeb & Со, банка-партнера в Нью-Йорке. Письмо было написано почти три недели назад, и только сейчас дошло до адресата. В нем Соломон писал, что какой-то англичанин по имени Джон Смит (вероятно, псевдоним) приехал к ним в банк с рекомендательным письмом к Джейкобу Шиффу, зятю Соломона, которого Соломон готовил в свои преемники. Шифф был дальним родственником Ротшильдов, эмигрировавшим в Америку. В банк его в свое время взяли по просьбе Ротшильдов, в том числе и Альфонса, и были им вполне довольны.

Но вот сейчас Соломон написал, что Шифф выдал англичанину кредит на основании гарантийного письма Лайонела. Кредит был, в общем, небольшой. Но вот что встревожило Соломона: под этот кредит был выписан чек некому Бишопу, известному наемному убийце. И когда он напрямую спросил у Шиффа, не знает ли он, почему этот Смит обратился к этому Бишопу, то Джейкоб сказал прямо, что это произошло по его наводке. И добавил, к удивлению Соломона, что он ненавидит русских за погромы и притеснения евреев. При чем здесь русские, Шифф не сказал.

Письмо было написано еще до убийства русского императора, поэтому Соломон был всего лишь обеспокоен. Но тут Альфонсу все стало ясно. Или здесь имеет место быть дичайшее недоразумение, или пора забывать о родственных связях и рубить концы. Альфонс был на грани отчаяния – почему же эти сволочи, когда затевали такое дело, не спросили его, думал он, меряя шагами свой кабинет.

После появления на европейской шахматной доске Югороссии Альфонс подумал, что зря их предок не открыл банк еще и в Петербурге. Он и сам подумывал заняться этим делом. Ненависти к России, которая прослеживалась у Шиффа, а также других членов клана Ротшильдов, включая даже брата Гюстава, у Альфонса не было.

Лет пять назад в Париж приехал один молодой человек – еврей из Москвы, весьма способный художник. Гюстав, ценитель искусства и меценат, решил купить у молодого человека пару картин, а также составить ему протекцию при приеме в Парижскую академию художеств. А еще он решил устроить мальчику выставку.

На предварительный показ пригласил и Альфонса. Альфонсу картины понравились, и он даже положил глаз на три картины. Но потом произошло вот что. Во время ужина Гюстав начал ругать Россию, на что художник сказал: а я, мол, люблю свою страну и никуда из нее уезжать не хочу. И если евреи научатся жить и приносить пользу родной стране, то нигде им не будет лучше, чем в России. А погромов в Москве вообще не бывает…

После этого, естественно, никакой выставки уже не было. Молодой человек вернулся в Россию – в академию ему путь теперь был закрыт. Но Альфонс подумал, что, может быть, зря они все так ополчились на Россию? Перед отъездом художника он тайно посетил его и все-таки купил те картины. А еще взял у него адрес отца – московского купца, надеясь открыть дело в России.

Но когда картины у Альфонса увидел Гюстав, произошел настолько громкий скандал, что они с братом несколько месяцев не разговаривали, а картины пришлось положить в кладовку. И никто из братьев его не понял – для них Россия так и оставалась адом кромешным.

И теперь, увы, похоже, они совершили преступление против всей семьи, ужасно разозлив русского медведя.

Вскоре он уже сидел в особняке Альберта, щедро одаривая его домашних привезенными из Парижа подарками (часть он еще раньше передал Лайонелу для родственников в Лондоне). Пусть их, от него не убудет. После обеда, где все расхваливали вино – Альфонс привез несколько бутылок со своих виноградников в Бордо, – они уселись с кофе и сигарами в курительной комнате особняка. И вот тут Лайонел рассказал ему все.

Однажды, несколько недель назад, как раз после Афинского инцидента, к нему в контору пришел британский премьер Бенджамин Дизраэли, тоже, кстати, еврей, пусть и выкрест, и сказал ему, что правительству её величества необходимо срочно избавиться от русского царя и его щенка. Что только таким образом Россия перестанет постоянно угрожать Великобритании. Он сказал, что как официальное лицо просит помочь как с финансированием, так и с организацией этого дела, тем более что русские – злейшие враги евреев.

Недолго подумав, Лайонел согласился. Для покушения решили использовать какую-нибудь банду американских ганфайтеров, которых можно потом ликвидировать, и тем самым спрятать концы в воду. Для того чтобы найти и нанять такую банду, Лайонел послал в Нью-Йорк одного из своих людей, который с помощью Джейкоба Шиффа нашел и нанял экс-полковника Бишопа и его отряд.

Тем временем Альберт по его просьбе связал англичан с Саидом Мехмет-оглы, который обещал все устроить непосредственно в Софии. Кроме того, были наняты люди, которые должны были ликвидировать Бишопа и его людей после операции – кто ж знал, что Бишоп не вернется в Бухарест или в Вену. И наконец, Альберт сумел отследить банк, куда Бишоп перевел деньги, и после того, как Бишопа поймали, сумел договориться об их возврате.

Но совсем недавно, после того как три державы предъявили Австро-Венгрии ультиматум, в Вену приехал какой-то странный русский дипломат, который буквально за пару дней успел, судя по косвенным признакам, выйти на след Альберта. Поскольку этим делом сразу занимались полиции четырех стран, у Альберта возникло подозрение, что этот господин под странной фамилией Petroff (вероятно, еще один псевдоним, подумал Альфонс) никакой не дипломат, а высококлассный полевой агент югоросской Кей-Джи-Би. По крайней мере, он уже побывал в том банке, который выплатил Бишопу задаток, и там ему рассказали, откуда именно деньги, выданные Бишопу, пришли в их банк.

Что еще сумел выяснить этот Petroff, никто не знал. Но люди, которые были наняты, чтобы убрать Бишопа и его банду, куда-то внезапно исчезли, и сам Альберт уже не раз чувствовал, что за ним пристально следят.

«Так, – подумал Альфонс, – этот идиот подставил и меня – вполне вероятно, что агенты Кей-Джи-Би уже знают, что Альфонс сейчас у Альберта. Ладно, семья семьей, но сейчас я вижу лишь один выход из ситуации».

Он сказал, что ему нужно подумать, и что самый лучший способ это сделать – отвлечься на пару часов. Все знали, что Альфонс любит гулять один, и никто не удивился, когда он пошел по магазинам за подарками для жены и детей. Но на площади перед Штефанскирхе он вошел в кабачок – было известно, что хозяин его связан с русскими. Этот адрес дал Альфонсу человек в Париже, через которого он собирался начать свой русский бизнес.

– Герр Майер? – спросил он у бармена.

– Да, – ответил тот. – А что вам будет угодно?

– Вам привет от мсье Жильбера, – Альфонс вежливо приподнял шляпу. – Барон Альфонс Ротшильд, к вашим услугам.

– А как поживает мой старый друг? – подозрительно спросил бармен, протирая высокий пивной стакан.

Альфонс вздохнул:

– Он постарел, но до сих пор здоров и крепок.

Герр Майер улыбнулся, ведь это и был оговоренный пароль, и спросил Альфонса:

– И чем же я могу вам помочь, мсье барон?

Ротшильд нагнулся поближе к бармену и шепотом сказал:

– Герр Майер, мне нужно срочно связаться с герром Петрофф из русского посольства.

– Герр Петрофф сейчас в отдельном кабинете, – кивнул бармен. – Подождите немного, и я вас к нему проведу.

Десять минут спустя Альфонс уже рассказывал русскому агенту все, что знал об этой истории, добавив в конце:

– Герр Петрофф, я ничего не знал об этом, и парижская ветвь Ротшильдов готова сделать все, чтобы хоть как-то загладить страшный вред, нанесенный моими проклятыми кузенами.

Герр Петрофф внимательно посмотрел на него и сказал:

– Хорошо, мсье Альфонс, вы подтверждаете имеющиеся у нас сведения. Если хотите выйти из этого дела без серьезных потерь, не говорите ни слова вашей родне. Вы же хотели уже завтра вернуться в Париж? Возвращайтесь. В Париже к вам придут с инструкциями. Этот человек скажет, что он пришел от меня, и представится как мсье Сидорофф. Но если хоть кто-нибудь хоть что-нибудь заподозрит, то тогда пеняйте на себя. Мы, месье барон, сами злые, память у нас крепкая, а руки длинные…

Альфонс в растерянности прижал к груди шляпу.

– Конечно, герр Петрофф, вы можете полностью на меня рассчитывать.

Закончив этот разговор, Альфонс не спеша вышел из кабачка. До отъезда в Париж нужно было еще накупить подарков для членов семьи, чтобы действительно никто ничего не заподозрил…

14 (2) августа 1877 года.

Остров Принкипо в Мраморном море неподалеку от Константинополя.

Частная клиника «Афродита»

Подполковник медицинской службы

Игорь Петрович Сергачев

Большим, однако, прохиндеем оказался мой старый приятель, начальник столичной милиции Аристидис Кириакос. Как не раз говорил мне Шурик Тамбовцев, дело милицейское он знал на ура. Но грек есть грек, и если старина Аристидис видел где-то выгоду, то свое не упускал. Вот и этот проект – во многом его инициатива и заслуга. Ну, не мог бывший контрабандист пройти мимо денег, которые сами текут в руки. Но обо всем по порядку…

Я уже рассказывал о том, как в наш госпиталь МЧС, едва он только открылся и стал принимать пациентов, валом повалили больные. Причем не только со всех концов Югороссии, но, со временем, даже из Болгарии, Греции, Италии и других стран, включая Германию. Примерно месяц назад, а может и больше, был вообще уникальный случай – один египетский шейх, по совету наших морпехов, которые наводили порядок в зоне Суэцкого канала, привез к нам своего сына. У парня оказалась застарелая язва желудка. Он мучился, не находил себе места. Мы провели обследование и обнаружили причину его страданий. Египтянина благополучно прооперировали, после чего счастливый папаша всучил мне в качестве презента кровного арабского жеребца. Честно говоря, я не знал, что мне делать с этим благородным животным.

Но плут Аристидис увидел скакуна, закатил глаза и сказал, что подобная лошадка может стоить очень-очень дорого. И назвал примерную цену, после чего настала моя очередь удивляться. В конечном итоге мы решили, что жеребец станет хорошим свадебным подарком будущему царю Болгарии. Как говорится, кесарю кесарево. А господин Аристидис после этого случая и предложил мне получать с некоторых пациентов за оказанные медицинские услуги звонкой монетой.

Поначалу я возмутился – как можно требовать деньги за излечение страждущих! Но Аристидис довольно доходчиво объяснил мне, что деньги следует брать лишь с тех, у кого их куры не клюют. Они от этого не обеднеют. Тем более если лечение не связано со спасением жизни страждущего, а служит лишь удовлетворению его тщеславия. А с бедных – да, брать за лечение не надо. Тут он со мной согласен.

Подумав, я вспомнил соответствующий роман Золя, который сам был врачом, и согласился со старым греком. Действительно, почему мы бесплатно должны помогать людям, которые бесятся с жиру и могут позволить себе покупать драгоценности за баснословные деньги, а также строить виллы в Ницце и Биарицце? Ведь мы тратим на них не только свое время, но и драгоценные медикаменты, многие из которых здесь пока еще не производятся.

Дополнительно я посоветовался на эту тему со своими коллегами из госпиталя МЧС и с «Енисея». Они тоже, в общем, согласились со мной, что было бы неплохо подзаработать немного денег для страны и для себя. Кроме того, от коллег поступило еще несколько дополнительных и очень дельных предложений. Одна из наших врачей-хирургов сказала, что мы, мужики, совершенно не разбираемся в женской психологии. Для иной дамочки прыщ на подбородке или малый размер груди страшнее цирроза печени. Поэтому вместе с платной больницей для богатеньких буратин можно создать что-то вроде такой же платной хирургическо-косметической клиники, где герцогини и графини могут избавиться от двойного подбородка, откачать с талии лишний жирок, удалить бородавки и рубцы – короче, омолодиться.

У нас было несколько специалистов, которые в свое время занимались подобными операциями. Так что особых сложностей в этом деле быть не должно.

Сказано – сделано. Следующий, с кем я поделился своей идеей создания платной клиники, или проекта «Афродита» – такое рабочее название мы придумали для нее, был Шурик Тамбовцев. А в это время в его кабинете, рядом с ним, сидела и что-то строчила в блокнот наша красавица Ирочка Андреева, которая, даже будучи царской невестой, не забывала о журналистском ремесле. Она сразу же навострила ушки, услышав о клинике «Афродита». Почесав кончик прелестного носика, она пристально посмотрела на нас и мечтательно произнесла лишь одно слово: «Мода…»

Я поначалу не понял, к чему это было сказано, но Шурик, прохиндей еще тот, деловой хваткой мало чем отличавшийся от Аристидиса, закричал, словно Архимед, выскочивший голым из ванны:

– Эврика! Ирочка, ты просто гениальна! Как мы все до этого раньше не додумались!

Потом они в два голоса стали объяснять мне, что можно было бы устроить в нашей «Афродите» настоящий дом мод! Причем такой, которому в нашем времени позавидовали бы Версаче и Армани. Организацию этого почтенного заведения взяла на себя сама Ирина. Но, конечно, неофициально, потому что, по довольно странным понятиям века девятнадцатого, уважающая себя знатная дама не должна была «грязной тачкой руки пачкать». Даже литературный труд считался здесь чем-то неприличным и предосудительным. А потому барышни и дамы, обладающие литературным талантом, писали сплошь под псевдонимами, причем в основном мужскими. А тут какая-то пошлая коммерция! Фи!

Аристидис Кириакос, наш «великий комбинатор», сделал нам всем предложение, от которого мы так и не смогли отказаться. Он сказал, что устроить и клинику, и дом мод лучше всего на одном из Принцевых островов в Мраморном море. Места там были сравнительно уединенные – раньше эти острова служили местом ссылки сановников, чем-то прогневавших византийский базилевсов. Потом, уже в турецкое время, османские султаны отправляли туда своих родственников, недостойных, по их мнению, лицезреть светлый лик падишаха.

Виллы опальных вельмож и султанских родственников сейчас стояли заброшенными. В их помещениях, после небольшого ремонта, можно было разместить и саму клинику, и отели, в которых проживали бы приезжие знатные пациенты. Удобно было и то, что остров Принкипо, с одной стороны, находился неподалеку от Константинополя, а с другой стороны, был изолирован от материка, что могло гарантировать будущим высокопоставленным клиентам безопасность и конфиденциальность.

Информационную раскрутку нового места, где богатые и знатные люди могли бы в полной мере насладиться красотами Мраморного моря, поправить свое здоровье и внешность, взяла на себя Ирина Андреева. Она к тому времени уже свела знакомство с корреспондентами ведущих европейских (и не только) информационных агентств. Ну, а что такое желтая пресса, она знала лучше любого из своих коллег в XIX веке.