Текст книги "Мировая история и социальный интеллект"

Автор книги: Александр Кабанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

культурные феномены у каждого народа, настолько устойчивы, что ни

время, ни беспрецедентный рост производительных сил последних

столетий не способны изменить их, хотя множество прочих частей тех

же самых систем трансформируются под влиянием этих факторов?

2. Почему вообще существуют и каковы происхождение и природа

дифференциации отдельных устойчивых элементов социальных

систем у различных народов?

3. И самое поразительное. Почему у ряда народов, принадлежащих

совершенно разным цивилизациям, проживающих в разном климате,

имеющих разную веру и в отдельных случаях даже различный ее тип

(политеизм или монотеизм), разрез глаз и цвет кожи мы часто

наблюдаем практически полное сходство некоторых культурных

аспектов, странным и загадочным образом вновь и вновь

появляющихся через сотни и даже тысячи лет в различных частях

света?

В подтверждении последнего можно привести множество

разнообразных примеров, известных из истории. В частности, как

отмечал Геродот, в V веке до н.э. у персов существовал обычай

подгонять отряды, охваченных страхом воинов, ударами бичей, что не

возможно было себе представить у спартанцев, афинян или римлян (по

крайней мере, в материнских частях, исключая союзников). Спустя

почти две тысячи лет подобные методы практиковались в турецкой

армии: так при штурме османами Константинополя в 1453 году

многоязычное нерегулярное войско подгоняли ударами плетей и

железных прутьев, шедшие позади специальные отряды. А совсем

недавно уже в двадцатом столетии русские в первую и вторую мировую

войну использовали для тех же целей особые «заградительные

отряды», расстреливающие самовольно отступающих (приказы

царского генерала Брусилова и коммунистического тирана Сталина).

Что не могло придти в голову не только американцам, британцам или

французам, но даже преступному фашистскому режиму, ибо такие

действия в отношении людей западной культуры привели бы не к

усилению войска, как в случаи с русскими, а к его ослаблению и полной

деморализации. Британский военный историк Кристофер Бишоп

замечает: “Дисциплинарные проблемы, однако, оставались

относительно редким явлением, по крайней мере, до 1945 года.

Советские комиссары могли гнать свои войска в бой, как скот, но

немецкие офицеры знали, что боевая эффективность требует

свободной воли солдат” (К. Бишоп. Немецкая пехота Второй мировой

войны).

Далее, как свидетельствует Геродот, афиняне, утратив гражданские

права и свободы, стали плохо сражаться и не могли выиграть ни одного

сражения. Нет никаких сомнений, что установление тирании сегодня

вызвало бы сходное разлагающее действие на большинство армий

западного мира.

Публичная политика была обычным делом в Афинах и Риме, а в наше

время вновь возродилась в Соединенных Штатах, в Европе и

некоторых других местах; между тем, бюрократия и деспотизм

существовали в Персии, затем в Византии, Османской и Российской

империях.

Макс Вебер считал, что «трудовая этика» и развитие капитализма на

Западе – порождение протестантизма; между тем, аналогичную

склонность к упорному и добросовестному труду мы находим и в

совершенно другой части света – в Японии (как известно, Роберт Белла

доказал сходство японской трудовой этики с трудовой этикой

кальвинизма).

Несомненно, все перечисленные совпадения не могут быть следствием

случайного стечения обстоятельств, а являются внешним проявлением

какого-то очень важного социального фактора, оказывающего

определяющее значение на ход всемирной истории (включая войны,

миграции и т.д.), но тщательно скрытого от наших глаз пестротой

исторических событий. Еще Эдвард Тейлор, знаменитый британский

антрополог конца 19-го – начала 20-го века, заметил удивительное

воскрешение тех же самых культурных артефактов: он считал, что

подобно животным и растениям обычаи и культурные феномены могут

мигрировать из одного географического района в другой, из одной

исторической эпохи в другую. Но как я докажу впоследствии в

большинстве случаев миграция обычаев по своей природе совершенно

не похожа на миграцию флоры и фауны, посредством переноса семян

или перемещения потомства, а имеет радикально иной характер. Ведь

совершенно очевидно, что между древними персами и русскими,

древними греками, современными американцами и японцами очень

мало общего во внешности и происхождении, а слепое копирование

чужих обычаев невозможно (в любом случае необходимо объяснить,

почему одни чужеродные обычаи и традиции перенимаются, а другие

отвергаются). Что поэтому происхождение сходных культурных явлений

в разных частях света и исторических эпохах, как правило, основано не

на заимствованиях, а имеет собственное органическое происхождение.

Как бы там ни было перечисленные вопросы столь важны, что от них

нельзя просто отмахнуться, каким бы сложным не было получение

ответов, ибо от этого зависит понимание принципов функционирования

сегодняшнего все более глобализующегося мира. И, надо отметить,

многие это осознают: “Вне зависимости от того, ведет противостояние

культур к конфликту или прогрессу и дальнейшей адаптации, сегодня

стало жизненно важным выработать более глубокое понимание в

отношении того, что делает различные культуры различными и что

составляет основу их формирования, – ибо проблемы глобальной

конкуренции, как политической, так и экономической, все чаще будут

формулироваться именно в терминах культуры” (Ф. Фукуяма. Доверие.

Социальные добродетели и путь к процветанию. Часть I. Глава I. 1995).

ГЛАВА I

СОЦИАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

Предваряя дальнейшее изложение, следует сказать несколько слов об

истории возникновения и научного употребления термина «социальный

интеллект». В 1920 году американский психолог Эдвард Торндайк

опубликовал небольшую статью под заголовком “Интеллект и его

использование”, в которой он выделил несколько видов человеческого

интеллекта – абстрактный, практический и социальный; последний из

них определялся Торндайком как способность действовать мудро в

межличностном общении. Спустя несколько десятилетий, в 60-х годах,

Гилфорд несколько расширил его классификации, а кроме этого были

осуществлены попытки измерить уровень социального интеллекта (в

частности, тесты Салливен). Таким образом, под аббревиатурой

«социальный интеллект» психологи, как правило, понимают

способность человека понимать поведение окружающих (их мотивы,

цели и задачи) и его умение взаимодействовать с другими людьми,

которыми конкретные личности, разумеется, наделены далеко не в

равной степени. По мнению психологов, социальный интеллект

индивида формируется в процессе его социализации под воздействием

культуры, образования, воспитания и множества других причин (Об

истории изучения социального интеллекта психологами см. Френк

Лэнди; 2005).

Что касается представителей прочих общественных дисциплин

(этологов, социальных психологов и философов), то употребление ими

термина «социальный интеллект» в настоящее время носит

произвольный и спорадический характер. В отдельных случаях под ним

подразумеваются: навыки социального взаимодействия индивидов,

способность общества решать важнейшие социальные проблемы

(голода, эпидемий, войн, экологии), разумность, целесообразность и

контроль происходящих социальных процессов, а иногда некое

«коллективное сознание» независящее от воли и сознания конкретного

индивида.

Раздел I

О социальном интеллекте

Существует достаточно много различных научных трактовок

человеческого интеллекта. В общем случае, под ним подразумевается

некая общая умственная способность, благодаря которой человек в

состоянии познавать окружающий мир, понимать суть вещей, делать

заключения, планировать свою деятельность, решать стоящие перед

ним проблемы, абстрактно мыслить, создавать и понимать сложные

идеи (см. Л. Готтфредсон. Мейнстрим науки о интеллекте. 1994).

Здесь, вероятно, следует особо отметить, что понятие интеллекта и его

научное использование довольно часто наталкиваются на разного рода

необоснованные возражения. Чтобы развенчать подобного рода

предубежденность, будет уместно процитировать Айзенка: “Интеллект

больше, чем какое-либо другое научное понятие в психологии оказался

объектом споров, критики и неприятия. Последние в значительной мере

носят философский характер и, таким образом, не особенно влияют на

работу экспериментатора. Часто декларируется, что интеллект – нечто

несущественное, и поэтому любые попытки его измерить

беспредметны. Однако говорить так – значит не понимать самой

природы науки. Мы вовсе не стремимся придать материальность и в

равной мере не утверждаем, что он «существует» в том же смысле, что

и любой объект нашего окружения. Интеллект – научное понятие, такое

же, как гравитация, эфир, электричество, химические связи, – все они не

«существуют» в этом смысле, что, однако, не делает их менее ценными

в качестве научных концепций” (Г. Айзенк. Понятие и определение

интеллекта. 1986).

Не подлежит сомнению, что интеллект человека может применяться им

для решения широкого круг жизненных задач: для обустройства

домашнего очага, разрешения поставленных перед ним руководством

профессиональных задач и многих других. Нас же здесь, естественно,

интересует его практическое употребление в сфере регулирования

социальных взаимоотношений между людьми. А так как подобного рода

отношения, как было уже сказано, регламентируются различного рода

социальными системами (моралью, законами, корпоративной этикой и

т.д.), то они, в сущности, суть порождение и отражение социального

интеллекта индивидов, образующих общество, чья деятельность

упорядочивается благодаря совокупности этих систем.

Далее, очевидно, что уровни социальных интеллектов конкретных

индивидов внутри того или иного сообщества (обыкновенно, нации)

несколько различаются, прежде всего, ввиду различия сфер их

профессиональной деятельности. Интеллектуальные способности,

скажем, сельскохозяйственных или промышленных рабочих, в среднем,

ниже, чем аналогичные способности у мелких коммерсантов, а у

последних, в свою очередь, ниже, нежели у лиц занятых юридической

практикой. Эти различия приводят к некоторым особенностям

социальных систем (нравственной и корпоративной этике)

свойственных конкретным социальным группам. Вместе с тем не

подлежит сомнению, что нравственные системы этих групп имеют

множество общих элементов, так как члены различных групп и

профессиональных сообществ, населяя одну страну и часто общаясь

меду собою (обмениваясь продуктами труда т.д.), неизбежно

вырабатывают общие правила проживания или, как сказал бы Ницше,

“общий язык добра и зла” (Ф. Ницше. Так говорил Заратустра).

Конечно, научное употребление любого термина, в том числе и

словосочетания «социальный интеллект» непосредственно зависит от

области и предмета исследования, а так же от конкретных задач

последнего. Ясно, что психологи преимущественно будут

акцентировать свое внимание на межличностных взаимоотношениях

индивидов и на психических особенностях личности, дающих той

преимущества или, напротив, отягощающих ее жизнь в обществе.

Между тем, в социальной философии и социологической науке

наиболее продуктивным будет именно описанное мною здесь

понимание данного термина – как способности создавать

разнообразные, писанные и негласные системы социальных норм и

правил, призванных упорядочить и облегчить жизнь индивидов, сделать

ее более безопасной и комфортной. Прочие же трактовки, время от

времени используемые в этих отраслях человеческого знания, такие как

способность общества решать наиболее насущные проблемы и

вызовы, качество и рациональность социальных процессов или

способность общества к усвоению и использованию имеющейся

совокупности знаний в целях его развития, по сути, более удаленные и

специфичные, а потому и неизбежно и более размытые отражения и

последствия деятельности социального интеллекта.

Предложенная мною трактовка социального интеллекта, как мы это

вскоре увидим, поможет объяснить и подробно описать механизм

воспроизводства отдельных особых культур. И, тем самым, во-первых,

прояснить природу и причины возникновения культурных феноменов у

конкретных народов. А, во-вторых, понять, почему сходные культурные

явления вновь и вновь через столетия и тысячелетия появляются в

разных частях мира у несвязанных общей историей и предками

народов, в то время как у других народов, имеющих общее

происхождение, со временем усиливается дифференциация культурной

и общественной жизни.

Раздел I

Об уровне социального интеллекта и его устойчивости во

времени и пространстве

Несомненно, как у живущих в прошлом, так и у нынешних народов

существуют значительные отличия в способности создавать разного

рода социальные системы, регламентирующие жизнь и социальное

поведение, как правило, довольно эгоистически настроенных

индивидуумов. Существует прямая связь между уровнем социального

интеллекта нации и качеством, сложность и рационализмом ее

социальных систем. Проще говоря, чем выше уровень социального

интеллекта, тем более развиты ее социальные системы и, наоборот,

чем он ниже, тем более примитивными, плохо структурированными,

более неопределенными (и, соответственно, менее эффективными),

регламентирующими социальную жизнь системами она будет обладать.

Если население какой-либо страны в своем большинстве имеет

ограниченный круг жизненных целей, что является обычным явлением

для жителей слаборазвитых стран (примитивизм потребностей); если

ее члены не способны посмотреть на себя глазами друг друга,

представить себя на месте другого, определить стратегию собственного

поведения, учитывая все многообразие альтернатив последнего; если

оно не понимает жизненных планов, помыслов и поступков

окружающих, иными словами, мало способно к социальному

воображению и мышлению, то: оно оказывается неспособным и

создавать совершенные и облегчающие жизнь социальные институты, к

примеру, морали. В обратном случае, когда население наделено всеми

перечисленными качествами, оно в состоянии создавать развитые и

адекватные социальной среде институты.

Взять ту же систему общественной морали. У наций с более высоким

уровнем социального интеллекта она будет характеризоваться такими

качествами, как охват большого количества людей, универсальностью

и многочисленностью норм и правил поведения. В свою очередь, у

наций обладающих низким уровнем социального интеллекта ее охват

будет гораздо ниже, а действие, скорее всего, будет распространяться

только на членов семьи или клана (явление, которое Эдвард Бэнфилд

окрестил «аморальный фамилизм»), а универсальность применения

норм будет крайне низкой (применение по желанию, по ситуации, что

можно назвать «избирательной моралью»).

Что касается причин, которые определяют постоянство или

устойчивость социального интеллекта нации во времени и

пространстве, то их всего две. Унификация социальных интеллектов

индивидуумов внутри одного поколения, вследствие необходимости

придерживаться одинаковых действующих в обществе регуляторных

систем. И передача конкретного уровня социального интеллекта от

одного поколения к последующему посредством качества и сложности

используемых и передаваемых в наследство социальных систем.

Связи с первой из них, здесь уместно вспомнить об одном интересном

персонаже древнегреческой мифологии – разбойнике по имени

Прокруст, который промышлял тем, что обманом заманивал в свой дом

встречавшихся ему на дороге людей, где затем укладывал их на свое

страшное ложе. Тех, кому оно было слишком коротко, он обрубал ноги;

тех, кому оно было напротив велико, вытягивал по его длине, причиняя

тяжкие страдания. Впоследствии выражение «прокрустово ложе» стало

весьма расхожим и означало подогнать что-либо или кого-либо под

известную мерку или стандарт, невзирая на все сложности и побочные

издержки. Так вот, общественная жизнь нации, регулируемая

множеством социальных норм, с точки зрения воздействия на

интеллект и психологию индивидуумов в значительной степени похожа

на упомянутое прокрустово ложе.

Чтобы быть принятым и успешным в любом обществе попадающий в

него и проживающий в нем человек должен принять господствующие в

нем нормы и правила. Эти правила совместного бытия требуют

наличия определенного уровня социального интеллекта, ибо их слепого

копирования недостаточно, ведь в жизни часто возникают

нестандартные ситуации, принятие решения в которых требует работы

мысли. По причине этого социальный интеллект даже взрослого

индивида, если его уровень недостаточен, будет, по мере возможности

и обстоятельств, развиваться и усовершенствоваться; в противном

случае, когда уровень социального интеллекта субъекта значительно

выше, он будет постепенно деградировать до необходимого уровня, так

как не будет регулярно востребован в практической жизни. (На самом

деле, высокий уровень социального интеллекта может быть даже

вреден и опасен для человека, и может привести к тому, что Бенедикт

Харман назвал термином «антисоциальное наказание»).

Однако, самый важный период унификации уровня социального

интеллекта нации – детство. Ведь преимущественно именно в этот

период происходит формирование человека и развитие его интеллекта

до известного уровня. Именно в эти годы, как привило, родители тесно

общаются со своим ребенком, передавая тому начальные знания о

добре и зле, дурном и хорошем и обучая его основным правилам

социального поведения, объясняя их смысл и показывая их на примере

собственного поведения между собою и прочими людьми.

Помимо передачи социального интеллекта во времени, он может в

отдельных случаях распространяться и в пространстве вместе с

переносящим его в результате миграции населением. Так нынешние

жители Австралии, Новой Зеландии, Соединенных Штатов и Канады в

значительной мере сохранили высокий уровень социального

интеллекта населения Соединенного Королевства и других

западноевропейских народов. Здесь важно отметить, что значительная

часть первых эмигрантов не отличалась образованность и

нравственностью, а состояла скорее из лиц совершивших преступления

и бежавших от тюрьмы или виселицы и прочих асоциальных

элементов. Например, заселение района реки Миссисипи,

осуществляемое одноименной французской компанией,

преимущественно, заключалось в том, что ее агенты вылавливали на

улицах Парижа проституток, бродяг и нищих, которых затем с согласия

властей насильственно, под крики, стоны и плач, сажали на корабли

компании и отправляли в Новый Свет. Но, что важно, все эти люди,

несмотря на их прежние наклонности и недостойный образ жизни, были

европейцами и обладали одним неоспоримым преимуществом –

высоким уровнем общественного интеллекта, который они

использовали для регламентации социальной жизни на новом месте, а

затем передали его своим детям и внукам; в результате в истории

появилось несколько свободных, богатых и процветающих стран. И

можно не сомневаться: если бы эти территории были заселены

китайскими мандаринами или русскими аристократами, то они не

достигли бы и половины того, чем обладают и гордятся ныне.

В свое время британский экономист Альфред Маршалл отмечал, что

разрушенные в войнах города и разоренные страны очень быстро

восстанавливают свое благосостояние, и основная причина этого в

сохранении научного и технологического знания, позволяющего быстро

восстанавливать прежний уровень материального благополучия.

Действие социального интеллекта в чем-то похоже. Если предположить,

что группа индивидов с развитым социальным интеллектом полностью

теряет социальную память, не помнит ни традиций, ни обычаев, ни

прочих социальных норм, то она, благодаря сохранившемуся уровню

социального интеллекта довольно быстро вновь выработает те же

самые правила, хотя это и потребует некоторых усилий.

Итак, подводя итоги только что изложенному, мы можем заключить.

Социальные системы каждой нации, следовать которым принуждаются

отдельные индивиды, являются особого рода передаточным

механизмом, в результате работы которого уровень социального

интеллекта нации длительное время остается постоянным во времени

и пространстве, передаваясь по цепочке от одного поколения к

последующему. Чтобы успешно действовать в сообществе, человеку

жизненно необходимо понимать правила и нормы его

функционирования, таким образом, качество, сложность и

универсальность их задает (преимущественно, в молодом возрасте)

планку социального интеллекта индивидуума, а, следовательно, и его

способность создавать в последующем регламентирующие

общественную жизнь социальные системы.

Воспроизводство культур и появление сходных культурных феноменов

Выявленный только что механизм передачи уровня социального

интеллекта нации от одного поколения к другому, в сущности, есть ключ

к ответу на поставленные в предыдущей главе вопросы. К разгадке

причин возникновения определенных культурных явлений; сути

процесса воспроизводства культур; и объяснению того, почему одни и

те же самые культурные феномены самым непостижимым и часто

неожиданным образом возникают у совершенно разных народов,

живших на разных континентах в самые разные времена.

В свое время известный французский культуролог Леви-Стросс отмечал

универсальность структуры мышления у людей самых различных рас –

от дикаря до человека постиндустриального общества. Человеческий

интеллект вообще и социальный интеллект в частности по своей

природе универсальны (как универсальны операционные процессы

самого первого и самого новейшего и современного компьютера);

различия существуют лишь на качественном уровне – в уровне

развития.

Вследствие того, что социальный интеллект универсален, способность

индивидуумов создавать качественные и сложные системы морали и

законодательства не зависит ни от разреза глаз, ни от цвета кожи, глаз

или волос, ни от господствующей религии или чего иного. Люди самых

разных народов, при наличии у них сходного уровня социального

интеллекта, будут неизбежно создавать регламентирующие

общественную жизнь социальные системы с длинным перечнем общих

элементов. Элементов, которые, в свою очередь, определяют

преобладающие в обществе стили поведения, господствующие идеалы,

жизненные цели, приоритеты и смыслы, навыки мышления и ценности,

воплощающиеся не только в образе социального поведения, но и в

материальных и духовных произведениях культуры – в литературе,

музыке, архитектуре, живописи и скульптуре, то есть во всем том, что

обыкновенно понимается под термином «культура» в широком смысле.

Таким образом, универсальность социального интеллекта при сходных

уровнях последнего создает похожие элементы социальных систем, а

они уже непосредственно приводят к универсализму культурных

феноменов. При низком уровне социального интеллекта неспособность

индивидуумов создавать качественные, универсальные и

справедливые социальные нормы и правила практически

автоматически приводит к политическому деспотизму, отделению

власти от народа, пресмыкательству и заискиванию перед правителем,

от воли которого зависит если и не все, то очень многое, что,

собственно, и наблюдалось у персов в V веке до н.э., турок-османов и

русских в XVI столетии. В сущности, в отсутствии развитой этической и

прочих систем единственный способ регламентации общественной

жизни – господство и подчинение. С другой стороны, при относительно

высоком уровне социального мышления способность народов творить

универсальные и справедливые социальные системы приводила к

публичной политике, развитой судебной системе, свободе слова и

плюрализму мнений, которые характерны как для Афин времен

Перикла, Римской Республики, так и для современного западного мира.

Кроме этого, описанный здесь механизм передачи социального

интеллекта от одного поколения народа к его последующим поколениям

приводит к долговременной устойчивости некоторых частей его

нравственных и законодательных систем (обычаев и традиций),

способствуя сохранению преобладающих жизненных целей и смыслов,

идеалов и, тем самым, обеспечивая воспроизводство его культуры.

Раздел I I

О трансформации отдельных элементов моральной системы

при постоянном уровне социального интеллекта

Когда я говорю о том, что известный уровень социального интеллекта

во всех случаях неизбежно порождает определенные элементы

моральной системы и соответствующие им типы культурных явлений,

то я вовсе не утверждаю, якобы этические системы народов

совершенно не подвержены каким-либо переменам под влиянием

общественно-исторических условий. В том числе: научного прогресса,

экономического развития и усовершенствования политической системы.

На сегодняшний день в научной (культурология, социология и

психология) и философской литературе существует явный дуализм в

объяснении происхождения отдельных элементов моральных систем.

Предполагается, что часть из них (постоянная) в виде традиций и

обычаев механически по инерции передается последующим

поколениям посредством общения, приобретения привычек,

осмысленного или безотчетного подражания, другая же часть

(переменная) элементы которой могут заменяться по мере изменений

социальной среды, условий хозяйствования и жизни. Бесспорно, такой

причинный дуализм – показатель теоретической слабости

перечисленных дисциплин в этом важном вопросе. На мой взгляд, это

положение вещей очень сильно напоминает период разложения теории

ценности классической школы, когда меновая ценность одних

(свободно воспроизводимых) благ определялась затраченным на их

производство трудом, а других (например, произведений искусства,

редких вин) в основном спросом на них. Что, в конечном счете, привело

к маржиналистской революции, теория ценности которой объясняла

ценность всей совокупности благ на основе единого принципа –

предельной полезности.

В самом конце 19-го столетия Габриэль Тард утверждал, что в основе

передачи норм социального поведения (традиций и обычаев) лежит

принцип подражания; само подражание может быть как вполне

осознанным и желаемым самим субъектом, так и слепым,

иррациональным, основанном на инстинктивном копировании

поведения окружающих. В свою очередь, в начале 20-го столетия

основатель американского институализма Торстен Веблен считал, что

различные правила и стереотипы поведения – это “привычный образ

мышления, который имеет тенденцию продлевать свое существование

неопределенно долго”. В конце 20-х, начале 30-х годов в культурологии

выделилось особое научное направление «культура-и-личность», в

центре которого оказалась воспроизводящая культуру личность; а

американский культуролог Херсковиц выделил и изучал два

качественно отличных процесса – социализацию, как обретение

навыков жизни в обществе, и энкультурацию, как процесс вовлечения

индивида в конкретную культуру с ее традициями и нормами

поведения.

В последние десятилетия продолжает господствовать мнение, согласно

которому большинство социальных норм принимаются индивидами в

силу привычки или подражания (в частности, такого взгляда

придерживались и Хантингтон и Фукуяма). Здесь, вероятно, будет

уместно отметить, что гносеологически подобный взгляд основывается

на принципе знаменитой локковской «чистой доски» (tabula rasa) и

основах когнитивной психологии, то есть отрицает наличие у субъектов

врожденных идей, предполагая, что социальное сознание, ценности и

поведение – продукты деятельности ума (в виде совокупности опытных

знаний и чувственных восприятий социального мира). Соответственно,

единственной альтернативой такому пониманию причин постоянства

традиций, отдельных социальных норм и правил является бихевиоризм

и его наследники (этология), считающие их проявлением врожденного

знания, как это делает, к примеру, американский социобиолог Эдвард

Уилсон (хотя возможность приобретения инстинктов они не отрицают).

Но как бы там ни было с гносеологической точки зрения, вопрос, почему

отдельные элементы системы морали, регламентирующие социальную

жизнь и именуемые традициями и обычаями, оказываются чрезвычайно

устойчивы, хотя другие, лишенные этого свойства, подвержены

разрушительному влиянию времени, по-прежнему остается. Например,

за последние десятилетия в западном мире горизонтальный

индивидуализм, плюрализм мнений, стремление открыто выражать

свою позицию, уважение к решениям судебной власти и государству

остались нормой социального поведения. Между тем, широкая

вовлеченность женщин в экономическую жизнь привела к увеличению

их заработков, большей социальной независимости, одним из

результатов чего стал рост числа неполных семей, а матери-одиночки

теперь не подвергаются тому нравственному порицанию, как раньше;

нетрадиционная сексуальная ориентация перестала открыто

осуждаться, так как ученые и общество пришли к мнению, что процент

таких людей во все времена относительно стабилен и невелик и не

следует дискриминировать и осложнять жизнь людям; по мере роста

благосостояния люди голосуют за увеличение государственных

социальных гарантий, пособий по безработице, расширение

медицинского страхования, к чему еще в середине прошлого века в

Америке относились крайне негативно.

Я не собираюсь отрицать того очевидного факта, что обучение или

слепое подражание часто наблюдаются в социальной жизни и

посредством них люди усваивают важнейшие нормы социального

поведения; особенно это справедливо, разумеется, применительно к

детям и молодым людям, которым требуются авторитеты и примеры

поведения. Но подобные примеры можно найти не только в

общественной жизни: покупающий удобрения фермер использует их

согласно инструкции, проектировщики зданий не рассуждают над

истинностью законов Ньютона, а ученые, исследующие какую-либо

проблему, обыкновенно действуют на основе господствующей

парадигмы, используя ее метод и инструментарий. Очевидно, что все

дело в отсутствии компетенции, общественном разделении труда и

ответственности. Однако это совершенно не означает того, что

индустрия удобрений и наука не совершенствуются, а предшествующие

результаты не подвергаются критическому осмыслению. (На самом

деле, как отмечал когда-то Томас Гоббс, критике мысли подвергаются

даже тайны веры, которые с его точки зрения необходимо как горькие

пилюли глотать целиком, если же их подвергнуть критике языка, то их

придется выплюнуть).

Соответственно, то же самое наблюдается и в общественной жизни;

критическое осмысление социальной действительности, как правило,

это удел в прошлом старейшин племени, царей и философов (Солон,

Ликург, Платон, пифагорейцы и т.д.), а ныне общественных деятелей,

просветителей, писателей и гражданских активистов.

Возможно, наиболее стабильные и устойчивые во времени нормы

социального поведения (традиции) и в меньше степени подвержены