Текст книги "Почему умирают гении (СИ)"

Автор книги: Александр Андрианов

– Не сходи с ума и не ной! Лучше ищи новое место для парковки!

– Вот черт! С тобой и ад покажется спасеньем…

Андрей не мог дождаться окончания сегодняшнего дня. Он проходил мимо витрин с равнодушным взглядом, не замечая ни вещей, выставленных на них, ни окружающих людей. Он был где–то далеко отсюда, размышляя о дальнейшей судьбе героев романа или сюжетных линиях, но никак не рядом с супругой, которая клала что–то в тележку, примеряла одежду, бегала по магазинчикам в поисках приличных джинсов. Андрей молча сходил в примерочную раз, другой, третий, и каждый раз, даже не смотря в зеркало, утверждал, что эта вещь чрезвычайно ему нравится и отлично подходит, хотя одни джинсы были явно на размер больше, а другие просто волочились по земле. Но какое это имело значение? Главное – поскорее уйти отсюда и сесть за компьютер, приступив к роману, а чем быстрее они сделают покупки, тем раньше это произойдет. Наташу такое положение вещей крайне раздражало, но зная своего супруга от и до, она уже давно перестала удивляться подобным мелочам…

***

Первое, что сделал Андрей на следующий день – набрал номер Кости и договорился о новой встрече. Когда они увиделись, то крепко пожали друг другу руки и обнялись.

– Я больше не могу так жить, мой друг. Я так устал, я так хочу покоя. Моя душа в багровых полосах от их плетей, от их удушливых гортанных звуков, от их ехидства, блевотных помыслов. От этой массы, что течет по улицам, как гной в прыщах подкожных и нарывах. Но каждый день они передо мной – людишки жалкие. Как можно жить средь них? Питаться их словами и восторгаться рожами неумными на вид и изнутри не краше? Я так устал, мой друг. Я так устал…

– Понимаю тебя прекрасно, – ответил Костя. – Но это наш крест. Это крест всех талантливых людей. Относись к окружающим снисходительно, и они не будут доставлять тебе хлопот. Пойми, люди – это обычный побочный эффект для таких, как мы. Своими законами, идеалами, своим укладом жизни они все время лезут и путаются под ногами. Их не надо критиковать или вступать с ними в споры, а просто обходить стороной, как ты обходишь кучи с коровьим дерьмом.

– Но ведь задача наша им помочь – таланты просто так не выдаются. Должны мы истину до плебса донести, но как? – надежды прахом могут обернуться.

– Не обернутся, во всяком случае, мы этого не допустим. Я много думал после нашей встречи, и… В общем, как насчет того, чтобы организовать клуб? Клуб для таких, как мы? Подобно троянскому коню мы подорвем это общество изнутри, заставим его считаться с нами.

– А что, мой друг, блестящая идея. Мир содрогнется, когда в глаза людские, бесстыжие от самого рождения, вакцину ценностей мы истинных вольем.

– Вот–вот. Клуб, где не будет лжи и лицемерия, серости и убогости, денег и власти. Мы все будем равны и едины. Над нами не будет довлеть это разрушающее общество – у нас будут свои законы, главный из которых – свобода.

– Стихи читать там будем и рассказы, делиться радостью нежданной и бедой, в апологет увянувшему миру – воздвигнем свой.

– Точно! Все так и будет. А как мы назовем наш клуб?

– «Господствующая искренность». Поскольку лишь она над гениями властна, поскольку только ей служить должны, и лишь она поможет нам однажды проклятый плебс под корень извести…

Самой главной проблемой, с которой столкнулись друзья – место для встреч, но ее удалось разрешить довольно быстро. На одном из пустырей они нашли недостроенное здание, которое хотели превратить в магазин. Но деньги на строительство кончились, и теперь помещение пустовало. Поблизости не было жилых строений и дорог – здание находилось вдали от городской суеты и соседствовало с лесным массивом, что как нельзя лучше подходило для целей Андрея и Кости. Друзьям осталось лишь принести туда старую мебель, истертые до дыр и покоящиеся на антресолях ковры, проку от которых нет, а выбрасывать жалко и многие другие вещи, так необходимые для создания уютной обстановки. Они могли гордиться собой – через пару дней все для открытия клуба «Господствующая искренность» было готово.

– Нам имена, пожалуй, стоит поменять – негоже в храм входить в обличье человечьем. Себя я Августином нареку, как будут звать тебя?

– Я выберу Маврикий…

Глава 3

Если с клубом дела складывались хорошо, то в обыденной жизни – все валилось из рук. Вот, например, сегодня Наташа попросила его вымыть полы. Конечно, и сама она не отлынивала от домашней работы, но как можно его, гения, принуждать к физическому труду? Великих людей нужно ограждать от примитивных повседневных хлопот и только лишь вовремя исполнять их просьбы! Пред ними надо благоговеть, приклоняться, превозносить до небес и благодарить судьбу, что тебя, простого смертного, жизнь свела с человеком, наделенным таким талантом. Да, пусть он пока не признан, но ведь это лишь дело времени. Жизнь сама расставит все по своим местам, но так хотелось свободы уже сейчас. Сейчас, а не минутой позже. Чтобы не протирать полы и не выносить мусор, а заниматься творчеством и иметь слуг, которые будут сдувать с него пылинки и исполнять любые прихоти!

«Ну давай же, проклятое пятнышко, стирайся скорее. И ты, следующее пятно тоже, и ты, гнусная чернильная клякса, ну давай же, трись и уничтожайся, сволочь. Ненавижу это никчемное существование, этот жалкий рабский труд. Когда же вы все кончитесь, поганые грязевые точки и полосы, когда же вы изведетесь? Ну что же ты не оттираешься, давай же, давай. Мне некогда возиться с вами, проклятые враги! Меня как пса натравили на вас! Ну почему вы все не кончаетесь? Почему вас так много накинулось на меня одного? Будь проклята эта чистота, будь прокляты все уборки на свете! Вы ведь все равно появитесь снова, так какой смысл гробить на вас свое время? Какого черта, я гений, должен с тряпкой в руках истирать в мозоли колени? Ох, как хочется слуг, бездарных человечков, чье рабское призвание и состоит в этой мирской суете.

Звонок, телефонный звонок… Ну что еще? Кто там смеет мешать моим мыслям? Что за дьявольщина! Вон! Идите прочь, раздражающие звуки и ты, драная, мокрая тряпка! И вы все, масса неудачников и холуев! Кто звал вас в мой мир? Кто сказал, что вы должны быть рядом со мной»?

– Алле, алле! Ну говорите же скорее, что вам надо. Ужель так трудно сообразить – вам здесь не рады!

– Привет! Это Сергей, ну насчет журнала.

– Да я узнал, узнал, давай без промедленья, когда к работе приступать? Когда начнем веселье?

– Понимаешь, мне очень неприятно тебя огорчать, но шеф сказал, что твой план, безусловно, хорош, однако, в ближайшее время вряд ли осуществим. Поэтому он просил тебя поблагодарить, но его ответ – нет…

– Нет? О Боже, ты смеешься надо мной или решил сыграть в игру такую? Какой там шеф? Чего он там решил? Ведь он лишь жалкий черв – отребье. Он высший ум задумал воспитать, быть может, реки вспять пустить задумал? Он кто, Сережа? Кто он, твою мать? Он же букашка, крошка мирозданья!

– Андрей, не огорчайся. Ты талантливый человек, у тебя все получится, и…

– Закрой свой рот и шефу передай, который шефом лишь среди помета быть достоин, что я Андрей Воронин – не дешевка, которой может всякий помыкать. Он чести высшей удостоен был, когда со мной его судьба свела. И так бездарно упустить свой шанс безумец даже вряд ли бы решился, но коль уж он глупец – мне наплевать, другой бы не простил, но я смирился. Ведь с глупостью людской дела иметь привык…

«Ха! Шеф… опять гнусные людишки вякают где–то под рукой, не в силах смириться со своей скорбной участью. Понаделали себе властелинов да королей, мерзопакостные холуи! Ну ничего. Я смету рукой всю вашу жалкую оболочку, и на осколках мира возведу новый. И дырявой, мокрой тряпкой, что драю этот убогий пыльный пол, я заткну ваши рты, гноявые и беззубые. А сейчас надо оттереть эти проклятые пятнышки, эти жалкие полоски на полу… Пусть так, но скоро все изменится, скоро придет мой черед»!..

– Ну как там твой журнал, есть продвижения? – спросила Наташа, когда они уселись перед телевизором и стали смотреть какой–то фильм.

– Не вышло ничего – не велика беда. Неужто ждать признания от слуг бесправных? А ну их к лешему, я так устал от дел этих пустых и дел бесславных…

– Ну я же говорила. С твоим образованием руководить журналом тебе никто не даст. Лучше что–нибудь более реальное поищи.

– Другого человека я б послал подальше, махнул рукой на жалкого раба. С тобою не могу я поступать так. Тебе проститься все, ведь ты жена!

А затем они оба смотрели какие–то дурацкие передачи, обсуждали какие–то дурацкие проблемы и строили дурацкие планы на будущее. Точнее, это Наташа строила, а Андрей лишь молча кивал головой и мысленно переносился в завтрашний день, в заброшенный уголок на пустыре, где должно было состояться первое собрание клуба «Господствующая искренность»…Клуба, который должен собрать под свои знамена всех талантливых людей, понимающих, как близок крах мира и желающих этот мир спасти.

– Нам нужно купить люстры и шторы, а еще у нас засорилась раковина, – доносились до Андрея обрывки Наташиных фраз….

Только объединившись они способны противостоять людской глупости и невежеству – нести крест, сколь бы не была тяжела эта ноша. Но даже этим талантам, собранным по крупицам по всей стране, потребуется вожак. А кому как не ему, Андрею, уготовано быть им? Роман, который он закончит через несколько месяцев, станет эдакой Библией нового мира, откуда люди будут черпать истину. Через книгу они придут к свету. Они станут носить его на руках, боготворить и кланяться в ноги, ведь Андрей откроет им самое дорогое, самое главное в их никчемном существовании – истину и смысл жизни…

– Андрей, в общем, в следующие выходные мы поедем на рынок, а еще через неделю нужно будет….

Да, он даст людям ключик от ворот, о которые они бьются головой целые века. О нем будут писать газеты, его покажут по телевизору, может быть даже предложат государственный пост. Например, министра…или даже президента… Да, президента. Они выберут его царем, назовут в его честь улицы, станции метро, целые города. Ему поставят памятники, его имя увековечат в истории…

– Андрей, ты опять меня не слушаешь? – разозлилась Наташа, обратив внимание на отсутствующий взгляд своего мужа…

– Прости, родная, я чуть–чуть отвлекся, но раковину надо б прокачать!

***

«Ну наконец–то. Вот он истинный храм, их царство света», – подумал Андрей, когда пришел на пустырь в оговоренный с Костей срок. Впрочем, здесь он был никаким не Андреем, а Августином. Да–да, это звонкое имя так ему шло… Оно словно наделяло его могучей таинственной силой, наполняя душу огнем…

Зайдя внутрь, Августин скинул ботинки и уселся на мягкий ковер. Он закрыл глаза и вновь окунулся в фантазии, представляя, как, находясь в окружении красивых женщин, раздает автографы и интервью, как вальяжно проходит сквозь многотысячную толпу зевак и восседает на трон… Как упражняются в лести слуги, а люди все громче и громче скандируют его имя, а затем к его голове подносят золотую корону, украшенную россыпью драгоценных камней, а затем… Вдруг вдалеке послышался чей–то смех, и видение закончилось. Цокнув от досады языком, Августин выглянул в одну из расщелин и заметил Маврикия под руку с какой–то девушкой. Они пили пиво и медленно приближались ко входу в клуб, явно наслаждаясь обществом друг друга.

Девушка не являла собой эталон красоты, но все же была довольно милой – среднего роста, чуть пухленькая, с карими глазами и темными кудряшками, ниспадавшими на плечи. На ней была одета короткая темная юбка и серая блузка, отнюдь не скрывавшая пышных форм, которыми их обладательница, без всякого сомнения, могла гордиться.

– Познакомься, – сказал Маврикий, – это Елена. Очень необычный, а главное, талантливый человек, достойный вступить в наш клуб. Ты не против?

– Разбив мужской союз прекрасной дамой, большую лепту в наше дело внес. В один прекрасный миг, коль нас с тобой не станет, она продолжит род и мир спасет.

– О, отрадно слышать, – с улыбкой произнесла Елена и присела на свободный стул.

– Елена – художница, – продолжил между тем Маврикий, открывая портфель. – Я принес ее работы, чтобы ты заценил. Смотри, вот ангел с порванными крыльями на палубе корабля, вот падающая с неба звезда, вот Бог, вступающий в схватку с Дьяволом. Обрати внимание на буйство красок, на стиль. Это же талант.

Действительно, работы были хороши, и Августин абсолютно искренне заявил об этом, чем несколько смутил Елену, которая, судя по всему, отнюдь не была скромницей.

– Хорошо не только ее творчество, но и она сама, – сказал Маврикий. – Это настоящая бестия. Если б она захотела, у ее ног валялся бы сам папа Римский, но она не хочет. Ей и не нужно ничего, кроме неба над головой, пения птиц, шелеста травы. Ты знаешь, я посвятил ей стихи, вернее даже целую оду. Я прочту тебе прямо сейчас, только…

На секунду задумавшись, Маврикий бросился к девушке и принялся срывать с нее одежду. Лена не сопротивлялась, она наоборот, словно только и ждала этого момента, и спустя мгновение предстала перед смущенным Августином и торжествующим Маврикием полностью обнаженной. Августин не знал, куда ему деваться, краска стыда покрыла его щеки, но он не мог оторвать от Елены взгляда, любуясь ее налитой грудью.

– Ну что, мой друг, ведь правда хороша! Ею нельзя не восхищаться! Она достойна самых лестных комплиментов. Но полно краснеть от стыда, ты не видел главного. Того, чему и посвящены мои стихи, – сказал Маврикий и упав перед девушкой на колени, развел ее ноги в стороны, подложив их на подлокотники.

Августин нервно сглотнул слюну, увидев манящее лоно, на котором не было ни единого стыдливого волоска, хоть немного прикрывающих завесу тайны.

– Вот, вот оно! – закричал обезумивший Маврикий. – Совершенство, идеал, божество! Вот то, ради чего мы все существуем. Вот, где возникает новая жизнь, мой друг. А теперь слушай, слушай внимательно, и ты все поймешь сам…

 
К нам намедни весною повеяло,
Возвратился из Африки птах,
Разливается трель соловеева,
И гормоном наполнился пах.
Развернулась мысля моя та ещё,
Растекаясь слюной по губе,
Про дышащее зноем влагалище,
Так идущее милой тебе.
Как оно изобилует складками,
Как мне лучших не надо наград:
Лишь облизывать горки их сладкие,
Пухлых губок солёный мускат.
Я хочу упразднить со влагалища
Замороженный зимний засов,
Чтоб до пяток упало забралище
Кружевных треугольных трусов.
Чтоб вдыхать исступление мускуса,
Свой язык между губ опустя,
Осязать упоительный вкус его,
Как не знавшее ласки дитя[2]2
  Использованы стихи АТВ


[Закрыть].
 

– Гениально, – произнес Августин, не в силах оторваться от Елены.

– Я знаю, знаю черт возьми. Ну что же ты стоишь, иди же сюда. Сядь рядом со мной и взгляни на нее вблизи. Иди же!

Не в силах противиться, Августин упал на колени и ощутил манящий, возбуждающий запах. Голова закружилась, лоб покрылся испариной и сам не зная, что он делает, Августин принялся лизать призывно распахнутое лоно.

– Да, да, – продолжал безумствовать Маврикий. – Иди на поводу у своих желаний, перестань быть рабом приличий и законов, эталонов и стереотипов. Ты свободен, как и все мы. Делай, что велят желания и обретешь спасение…

– Еще, еще, – молила Елена, стискивая голову Августина руками и вжимая ее в свою плоть, – да, хорошо…

Сняв трясущимися руками штаны, Августин навалился на девушку, войдя в нее, а Елена обхватила его ногами и впилась губами в шею.

– Вот так, – кричал Маврикий, – вот так. Задай ей жару, дай волю безумию и разрушь барьеры, освободись, а вместе с тобой освободится и весь этот мир! И мы станем свободными. СВОБОДНЫМИ ото всех и навсегда!!!

Когда обессиленный Августин оторвался от ненасытной Елены, его место занял Маврикий, а спустя час они вместе, расслабленные и обнаженные сидели на полу, пили коньяк и непринужденно болтали.

– А можно я нарисую картину? – спросила Елена.

– Конечно, – ответил Маврикий. – Давай прямо на стене. А краски у тебя с тобой?

– Да, я тебе их в портфель положила.

Это было потрясающее зрелище – обнаженная художница, разгоряченная от любовных утех, с кистью в руках. Ее движения были размашистыми и уверенными, каждый мазок давался с легкостью, словно высшая сила двигала ею в этот момент. Никто, кроме нее не знал, что именно она рисует, да это было и не важно – даже находясь поодаль, Августин и Маврикий ощущали мощнейшие энергетические флюиды, исходящие от Елены, будто она превратилась в демона, перелетающего от одного края стены к другому. Она и правда парила, ни на секунду не замедляя ход, и когда образы на картине стали отчетливо проявляться, художница уже не сдерживала эмоции. Теперь после каждого мазка, из ее горла доносился стон, казалось, она не рисовала, а продолжала заниматься любовью, неистово отдавая партнеру всю себя…

– Ты любишь эту женщину, мой друг? – вдруг спросил Августин.

– Любви не существует, это люди возомнили ее себе, в надежде склонить голову в очередном рабском позыве. Это свойственно даже самым сильным особям, уверенным в себе и достигших высот. Но рабская душонка все равно дает о себе знать, а единственно возможный способ подчинения в данном случае – игра в любовь. Но ее нет – есть лишь порыв, после которого наступает бездумное паразитическое существование, когда люди живут, пользуясь друг другом. Они называют это семьей. Но в действительно это два обыкновенных паразита.

– Пожалуй, прав ты кое в чем, но все же я поспорю. Огонь проходит, да, но тлеют угольки, и эти угольки любовью называют люди, пока они живут – живем и мы.

– Мы просто называем одни и те же вещи разными словами. Обретая покой и объединяясь в семью, люди неизменно подчиняются желаниям партнера, и чувства, зажатые в тиски, исчезают. А мы с Еленой свободны от всяческих обязательств – она может упорхнуть в любой момент, как и я, и эта возможность придает отношениям особый колорит, не дает огню стать угольками. Мы не два паразита – мы свободные люди, у каждого из нас своя дорога. Эй, Лен, ты меня любишь?

– Я люблю шелест травы, – ответил художница, на миг оторвавшись от картины, – пение птиц, запах леса, а еще я люблю рисовать.

– Вот видишь, – сказал довольный Маврикий. – Меж нами нет любви, но есть нечто большое – понимание того, что мы свободны. Ведь только получив свободу ото всего, ты получишь счастье…

Наконец, картина была закончена. «Вуаля», – произнесла Елена, сделав последний мазок кистью и показав друзьям свое творение. Картина была насколько хороша, настолько же и противоречива. Распахнутое женское лоно, из которого бил вулкан и текла лава на фоне замерших в ожидании Бога и Дьявола с напряженными фаллосами.

– Браво! – воскликнул Августин.

– Ты как всегда великолепна, – поддержал Маврикий. – Эта картина достойна лучших музеев мира.

– Вот еще! – ответила Елена. – Она только для вас. Смотрите и наслаждайтесь и дайте мне, наконец, вина. Ваша дама устала и нуждается в отдыхе…

Глава 4

Сегодня Наташа вновь закатила скандал – упрекала и корила, убеждала искать работу и зарабатывать для семьи деньги. Опять деньги. Эти жалкие бумажки, сводящие с ума примитивных людей. Кто они, эти бесчувственные особи, вкалывающие до седьмого пота и возвращающиеся домой с мертвенно–бледным лицом? Кто вспомнит о них после смерти? Что они оставят после себя в истории? Хоть маленький след, хоть крупицу своего «я»? Да ни за что. Они уйдут и о них тут же забудут, даже если они обладают огромным состоянием. А вот его, Андрея, будут чествовать веками. Дети будут изучать в школе написанные им произведения, а критики испестрят каракулями кипы бумаг в надежде донести до людей суть его творчества. Он станет бессмертным в сердцах миллиардов. А Наташа требует каких–то денег… Господи, почему одних ты одариваешь просветленным разумом, а другим оставляешь лишь скудоумие?

Ну хорошо, хорошо. Он отправит еще несколько резюме этим конторским крысам, недостойным даже его взгляда. Только пусть Наташа отстанет, только пусть успокоится хоть на неделю или две, не пристает, не лезет в душу, не дает советов. Его роман написан почти наполовину, а значит, скоро звезды засверкают на небе в его честь, и вся богема распахнет перед ним объятия. Но он не примет ее – отмахнется рукой, как от проказы, потому что она не ценила его ранее, а хочет лишь воспользоваться им, побыть в зените его взошедшей славы… Ах, скорей бы это произошло. Скорей бы роман издали, и тогда Наташа поймет, как ошибалась, с какой примитивной меркой подходила к нему. Поймет, как несказанно ей повезло, что она отыскала настоящий алмаз в грязевых потоках своей обыденной и банальной жизни…

Как же мучительно ожидание, как медленно тянется время… Нужно выпить. Хоть один глоток обжигающего алкоголя, чтобы не думать больше о светлом будущем, ждать которого нет никаких сил. Подойдя к холодильнику, Андрей извлек водку и плеснул немного в стакан. Осушив его до дна и наполнив вновь, он повторил процедуру, а затем еще раз и еще… Вот так хорошо… Так легко и спокойно… Нужно просто потерпеть, прожить как–нибудь несколько жалких месяцев, оставшихся до прихода славы. Но как оградить себя от Наташиных придирок? Где найти хоть какую–нибудь подработку, маленькую формальность, которая защитила бы его и позволила вздохнуть с облегчением?

А может, украсть? Спереть несколько тысяч долларов и сказать, что нашел работу? А там придет успех, и повод для лжи исчезнет. Или взять кредит в банке, который с легкостью будет погашен, как только книга появится в продаже? А вдруг ему дадут денег просто так, под имя? Конечно, имя его пока не слишком известно, но ведь банки развивают программы по инвестициям в будущее, почему бы им не вложить деньги в Андрея, а он, так уж и быть, где–нибудь упомянет название их тщедушной конторы и сделает ей солидную рекламу. И в самом деле, чем не шанс? И деньги появятся, и жена пилить перестанет. Наоборот, похвалит. Еще бы, ведь он на блюдечке с голубой каемочкой принесет ей эти жалкие бумажки и кинет под ноги, чтобы отвязалась и не приставала до издания романа. А там уж пусть пристает – не страшно. Со славой, деньгами и огромным успехом в народе он сможет свернуть горы и исполнить любую прихоть супруги. Точнее, не он, конечно, а специально нанятые слуги, но сути дела это не меняет. Главное – что его оставят в покое, и не будут лезть в его жизнь.

Итак, решено. Прямо сейчас, покопавшись в интернете и найдя телефоны банков, он позвонит и быстренько договорится о кредите. Какой же он все–таки гений, как просто удалось решить «бумажную проблему». Надо за это выпить хотя бы стаканчик, а лучше два… Вот теперь хорошо. Так спокойно и радостно. Нужно лишь снять трубку, а потом продолжить роман. Вдохновение стучится в дверь, и этим надо пользоваться. Но сначала треклятые деньги…

– Испексбанк, здравствуйте.

– И вам, мадам, не кашлять.

– Вы по какому вопросу?

– Бумажки мне нужны, примерно десять тысяч, желательно сегодня получить. Естественно, без всякой волокиты – очередей и прочих мелочей. Я Волков (так про между прочим сообщаю) и в будущем приближу вас к себе. Итак, я выезжаю, ждите. До встречи, Ауф видерзейн!

– Молодой человек, вы больны?

– Мадам, ведь ясно объяснил – я Волков. Ваш банк обшарпанный порадовать хочу. А вы тут смеете мне что–то вякать? Да кто вы, милая, перечить чтоб царю?

– Ну, знаете, это уже ни в какие ворота не лезет. Проспитесь, а еще лучше обратитесь к врачу.

Когда женщина повесила трубку, Андрей не на шутку рассвирепел. Ишь, какая мелкая сявка! Ну смотри же, вот когда придет слава, боссы за такую недальновидность выкинут с работы. Потеряли самого лучшего своего клиента, ну и беспечность! Какое потрясающее самодурство! Да как же злиться на этих людишек, Боже, они же нуждаются лишь в жалости! Их скудоумие просто не знает границ! Ладно, кто там у нас следующий по списку. Ага, Лорибанк.

– Здравствуйте. Вы позвонили в Лорибанк. Меня зовут Елена.

– Ленок, милуня, сделай одолженье, не повторяй ошибок дураков. Десятку тысяч баксов жду с курьером, переться к вам мне лень – и так полно забот. Я Волков, если вы вдруг не узнали, вам крупно повезло – я позвонил. И напишите мне через полгода, чтоб я ваш банк приблизить не забыл.

– Приблизить? К чему приблизить?

– Как тяжело дела иметь с людьми, Ленуся. Ну что же ты не докумекаешь сама? Я гений, детка, гений – все так просто. Ваш банк тщедушный – пешка для меня. Через полгода, крошка, все забудут, кто создал радио, придумал телефон. Останется одно лишь имя – Волков. А Волков это я. Ну что, вопрос решен?

– До свидания, молодой человек.

И эта идиотка повесила трубку. Неужели они и правда настолько тупы, что не понимают свалившегося на них счастья? Всего лишь за десять тысяч вонючих баксов они могли получить то, что вскоре не получат и за миллион – крупицу внимания. Как теперь отвязаться от Наташи? Ведь не объяснишь же ей, что в банках работают одни болваны! Ее мозг тоже слишком ограничен, чтобы понять прописные истины… А теперь придется мучаться, оправдываться, искать иные решения. А все ради чего? Чтобы спасти этот проклятый мир! И для чего эта жертва, для чего он несет свой крест? Как спасти эту неблагодарную планету, если она даже в мелочах не желает идти навстречу?…

***

Между тем, клуб «Господствующая искренность» развивался с каждым днем, а собрания его членов стали носить регулярный характер. После того, как Маврикий и Августин создали в интернете специализированный сайт, от желающих прийти на пустырь и представить свои произведения не было отбоя. Но приглашения получали далеко не все, а лишь те люди, чье творчество, по мнению основателей клуба, гармонировало с их собственной философией, несло в себе мощный энергетический заряд, было направлено против общества, его моральных принципов и устоев. Так, сегодня Августин и Маврикий ждали сразу трех гостей – Эль Матадора, Ласкалу и Багиру.

Но если первые двое особого впечатления на Августина не произвели – да, интересные творческие натуры с нестандартным мышлением и красивыми стихами, но не более того – то Багира запала в самое сердце. Высокая, статная девушка в черных кожаных штанах и вязаной кофте влетела на пустырь, как ураган. В каждом ее движении чувствовалась сила, после каждого шага словно сотрясалась земля. Черные тени под глазами и черная же губная помада делали ее и без того таинственный образ вызывающим и дерзким, от горящих огнем глаз хотелось спрятаться. А ее стихи… Когда она вышла на импровизированную сцену и принялась читать – равнодушным не остался никто. Она читала их с придыханием, слова будто отскакивали от ее губ и ударялись в стены, настолько эмоциональной и яркой была эта речь. Такая же дерзкая и вызывающая, как и сама Багира…

 
Я слышала где–то в толпе:
«В продаже старые клоуны».
Один из них жалобно пел,
умело боль зарифмовывая.
Иссякла улыбок река,
в душе нынче климат засушливый,
и вот все они с молотка
пойдут, став живыми игрушками, —
и будет, хрустя, их жевать
толпа, как большая столовая.
…Осталась моя голова —
по–клоунски размалёванная…[3]3
  Использованы стихи Елены Луканиной


[Закрыть]
 

Августин не смог сдержать эмоций и зааплодировал, а затем сам взобрался на сцену, желая представить стихи, написанные вчера на полупьяную голову в порыве очередной депрессии.

 
Удар по сердцу, и боль наружу.
Понял я, что свет мне больше не нужен.
Лишь только тьма меня не осудит,
И Бога теперь в моей жизни не будет.
Я испытывал боль, позор и презренье,
Лишь когда умирал – я был счастлив мгновенья.
Теперь я понял, что враги бесконечны,
А слезы мои, как и силы не вечны.
Зачем ты придумал людей, о мой Боже?
Я ухожу, и ты мне больше не нужен.
Тебе принципы, Боже, важней разуменья,
И адовы муки ты зовешь избавленьем.
А люди в руках твоих словно игрушки,
Захочешь – черви, а захочешь – лягушки.
А мы, о Боже, мы ведь тоже живые,
Но мы старики, а они молодые…
А люди твои нас презирают,
Одних калечат, а других убивают.
Ты подумай, мой Бог, в эту зимнюю стужу,
А я ухожу – твой светлый мир мне не нужен[4]4
  Использованы стихи Андрианова Александра


[Закрыть]…
 

И вновь раздались аплодисменты, и Августин с огромным удовлетворением заметил, что Багира, эта чертовка с бесноватым взглядом, тоже приветствовала его…

– А может курнем травки? – произнес Эль Матадор и извлек из кармана несколько косячков.

– А что, какой же творческий кружок без марихуаны? – ответил Маврикий. – Давай!

Через пять минут все помещение заволокло сладковатым дымком. Потом кто–то вновь вышел на сцену и читал стихи, кто–то устроился рядом с холодильником и пил водку, Августин же, подгоняемый наркотическим дурманом, подкрался к Багире и прижался к ней всем своим телом.

– И как тебе у нас, моя принцесса, еще вернешься или сгинешь навсегда? Смогу ль тебя обнять еще за плечи, взглянуть хоть раз в безумные глаза?

Повернув голову и направив на Августина свой пристальный взор, Багира улыбнулась и облизнула кончиком языка его нос.

– Конечно, я приду еще, коль пригласишь. Кстати, у тебя хорошие стихи.

– Спасибо, ангелок. Из уст твоих и мат звучал бы песней!

– Нет, мне не нравится, когда меня называют ангелом. Я дьяволица, черная пантера. Это люди тянутся к солнечным лучам, а мне он причиняет боль. Моя стихия – ночь. Она придает сил, вдохновляет, заставляет жить. Ночью я не вижу на улицах марионеточных людей, их лживые улыбки, не слышу их мерзкий смех, не вдыхаю их запах. В это время они забираются в свои жалкие лачуги и трясутся от страха, а я наоборот покидаю обитель и брожу в одиночестве.

– Не страшно ли тебе бродить одной, ведь мир людской таит в себе угрозу?

– А они меня сами боятся, Августин. Они ведь пустышки, в них нет стержня. Мне достаточно посмотреть в глаза – и они с криками разбегутся. Ну а кроме того, меня хранит моя заступница ночь. Прочитай, пожалуйста, еще какие–нибудь свои стихи.

– Слушай:

 
Не плачь, мой маленький бунтарь,
Когда увидишь боль людскую,
Не плачь, мой маленький палач,
Когда пролью я кровь густую.
Не плачь, мой маленький птенец,
Когда порвутся крылья жизни,
Не плачь, мой милый патриот,
Когда солдат предаст Отчизну.
Не стоит отдавать себя
Во благо девственного счастья,
С небес так падать высоко
На землю боли и ненастья.
Когда красивая душа
С тоски вдруг режет себе вены,
Ты понимаешь, мой малыш,
Что жизнь и счастье не бесценны.
Не плачь, мой сладкий лицемер,
Обидев юную подругу,
Ведь разделивши с ней постель,
Уже зовешь туда другую.
Не стоит плакать, мой алмаз,
Когда тебя кидают в лужу,
Когда не ценят и не ждут,
И говорят, что ты не нужен.
Не плачь, мой глупенький малыш,
Я защищу тебя от боли.
Хотя так трудно устоять,
Когда уже не держат ноги[5]5
  Использованы стихи Андрианова Александра


[Закрыть]…
 

– «Когда красивая душа с тоски вдруг режет себе вены», – шепотом повторила Багира. – Ты удивляешь меня все больше, хотя мне казалось, что я давно уже разучилась удивляться…

Они еще долго болтали, читали друг другу стихи, целовались и обнимались на холодном полу, который в этот самый момент казался им нежнее пуховых перин…Августин парил в облаках и очень не хотел идти в душную квартиру, выслушивать нарекания жены, заниматься формальными поисками никому не нужной подработки. Не хотелось выходить на улицу и видеть слуг с опущенными головами, мчащихся продавать свои жалкие умения за жалкие гроши. Вот бы остаться в клубе навсегда – читать свои стихи и слушать другие, писать здесь роман, а потом предаваться празднествам и веселью. Что еще нужно для счастья? Что еще нужно для того, чтобы чувствовать себя полноценным человеком, радоваться жизни и наслаждаться ею? Как некоторые могут находить призвание в деньгах и карьере, ведь все это такая жалкая мелочевка, недостойная трясина для по–настоящему творческих и одухотворенных натур, которые останутся в веках и будут радовать своими произведениями не одно поколение, в отличие от пустоделов и пустобрехов, чей удел забвение…