Текст книги "Камень Богов (СИ)"

Автор книги: Александр Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

По левую руку от сеньора Трогота, приотстав на треть корпуса, двигался вороной жеребец. Его всадника вполне можно было принять за обычного офицера гвардии герцога Гедеона, тем более, что следом через ворота проследовала группа конных гвардейцев. Но внимательный наблюдатель, наверняка заметил бы богато украшенную сбрую вороного жеребца, изящно пошитые сапоги из кожи тонкой выделки на его всаднике, а также плащ из очень дорогой плотной ткани. А вот его головной убор совсем не вязался с достатком, являясь потёртой кожаной шапкой, какую в городах обычно носят мастера-кожевенники, да и то не самые зажиточные.

Милена наблюдала за возвращением отца с верхней площадки донжона, и такие мелкие подробности, как качество выделки кожи на сапогах, рассмотреть не могла. Её больше интересовал наездник буланой лошади – похоже, Катарина не ошиблась в своих прогнозах.

Телохранители барона, не доезжая до дворца, разделились на две колонны, освобождая дорогу для Трогота и прибывших с ним господ. Двигавшиеся следом в плотном строю, конные гвардейцы, остановились и разом спешились. Замешкался только кто-то из середины второй шеренги, едва не свалился с седла, но товарищи подхватили, не дав упасть неуклюжему кавалеристу. Однако именно он оказался одним из двух гвардейцев, которые помогли сойти с седла на землю человеку в фиолетовом плаще и сопроводили его во дворец.

Позади послышался скрип лестницы, Милена обернулась и увидела выглядывающую из люка Сабину.

– Ваша милость, велено переодеть вас для церемонии. Его высокопреосвященство уже прибыл и скоро они вместе с господином бароном проследуют в собор.

– Я уже спускаюсь. Не следует заставлять ждать архиепископа Берхарда.

Собор Всех Верных был полон народа. Ни одно место не пустовало, даже в первом ряду, где помимо самого барона и его дочери сидел весь командный состав гарнизона со своими жёнами. Десятки горящих свечей подчёркивали торжественность события. Обычно отец Иаков не затруднял церковную казну тратами на освещение, но сегодня не поскупился на самые дорогие свечи, что дало возможность прихожанам хорошенько рассмотреть приехавших из столицы гостей. А посмотреть было на кого – стоящий возле алтаря архиепископ Остгренцский представлял собой зрелище, нечасто выпадающее на долю жителей небольшого провинциального городка, каковым всегда был Кифернвальд, несмотря на свой почтенный возраст и огромные заслуги в деле защиты южных рубежей Восточного герцогства.

Архиепископское облачение потрясало воображение, затмевая своим великолепием всё, чем мог похвастаться собор, включая оба витража. Расшитая риза сверкала в свете свечей при каждом движении Берхарда так, будто была соткана из бесчисленного количества неугасаемых искр. Митра вызывала особое уважение среди людей, вращавшихся в армейских кругах, где размер головного убора значил очень много. Ритуальный посох в левой руке архиепископа мог бы и потеряться на фоне сияющего облачения, если бы не золотое навершие, выполненное в виде символа веры в Двуединого – вытянутого ромба со вписанной в него окружностью.

В двух шагах позади Берхарда стоял прибывший вместе с ним господин, сменивший свою неказистую шапку на роскошный чёрный берет. Его чёрный с красным камзол не сверкал золотым шитьём, но явно шился не самым последним портным в Остгренце, а использованные для отделки кружева, должны были стоить немалых денег. Незнакомец был молод, носил щеголеватые тонкие усики и небольшую аккуратно постриженную бородку. Он со скучающим видом ловил восхищённые взгляды местных дам, иногда делал едва уловимый кивок и слегка растягивал губы в улыбке, видимо следуя столичному этикету. Невозможно представить, что он знал лично кого-нибудь из жителей Кифернвальда.

Архиепископ поднял свой посох, призывая к вниманию, и возложил правую руку на Камень Богов – матовый чёрный шар, размером с головку сыра, на подставке в виде усечённой пирамиды. Его с величайшей предосторожностью доставили из столицы и установили на алтаре. Шар засветился мягким слегка мерцающим голубым светом, вызвав большой ажиотаж в первых рядах. Люди повскакивали со своих мест, надеясь получше рассмотреть святыню, о которой все слышали, но видеть доводилось не многим. Со средних рядов возмутились, начав покрикивать на заслонивших обзор, кто-то полез раздвигать руками не в меру любопытных сограждан. Сидевшие у самого входа, не видя вообще ничего, дружно покинули свои места и рванули вперёд. Началась давка, кое-где перешедшая в потасовку. Мужчины активно заработали локтями, пытаясь продвинуться на более удобное место, дамы пустились в словесную перепалку.

– Одумайтесь! Не пристало Верным завету так вести себя в доме божием! – безуспешно пытался образумить людей Берхард, бросая призывные взгляды на барона. Сеньор Трогот поднялся на ноги, повернулся к толпе и гаркнул во весь голос:

– Отставить! Смирно! Вернуться к первоначальной диспозиции!

Большинство присутствующих были людьми военными, поэтому подчинились сразу и беспрекословно, быстро разойдясь по своим местам. Архиепископ снова поднял посох и, дождавшись тишины, прочёл из священного писания:

– ...И склонились они пред образом Великой Матери, прославляя её чрево плодоносящее, и сделались покорны, и замирились между собою, и оставили поле битвы. И расцвела земля, возделанная трудом их. И просветил разум их Несотворённый Отец, и построили они храм и поклонялись там Двуединому, и был мир в сердцах, и умах Верных завету...

Берхард убрал руку с Камня Богов, начавшего на глазах тускнеть, коснулся ладонью груди в области сердца, затем живота, потом лба. Его жест повторили все присутствующие, испрашивая для себя благодать высших сил.

Милена не успела заметить, откуда появился глашатай, державший в руках горн и свиток пергамента. На одной половине камзола, выполненной в геральдических цветах Трогота, был вышит дракон, на другой – в чёрно-золотых цветах герцога Гедеона – рука, держащая пучок стрел. Глашатай протрубил в горн сигнал «внимание» и объявил волю барона фон Кифернвальд о том, что титул наследует его дочь. Эта новость уже успела распространиться по городу и встречена была без удивления и перешёптываний. Архиепископу не пришлось повышать голос, чтобы сообщить:

– Подойди ближе юная баронесса. Тебе оказана великая честь. Лишь немногим избранным позволено прикоснуться к этой святыне. Позови, и сила, непостижимая для человеческого разума откликнется на твой зов. Но, помни, только тех, кто твёрд в истинной вере, могут заметить Боги.

Ощущая спиной многочисленные взгляды, словно подталкивающие вперёд, Милена приблизилась к алтарю вплотную. Берхард продолжая ободряюще улыбаться, указал глазами на шар. Милена впервые очутилась рядом с архиепископом и совсем не удивилась тому, что вблизи он выглядел гораздо старше. Колеблющееся пламя свечей и блеск золочёного одеяния первосвященника не позволяли разглядеть его лицо издали. Тем страшнее было оказаться недостойной и подвести пастыря, надеющегося на свою духовную дочь и желающего ей только добра. А Милена нисколько не сомневалась, что Боги её отвергнут. Представив многоголосый вздох разочарования, который последует через несколько мгновений, она зажмурилась и коснулась ладонью шара.

Вздох действительно раздался, заставив девушку поморщиться, как от сильной боли, но следом послышались громкие крики, слившиеся вскоре в совершенно невероятный шум. Милена открыла глаза, боясь встретиться взглядом с Берхардом, и была очарована восхитительным голубым сиянием, окружающим Камень Богов и устремлённым ввысь в виде светового конуса. На какой-то миг свет потускнел, и внутри конуса стала заметна фигура женщины в свободно ниспадающих одеждах, с молитвенно сложенными на груди руками.

«Великая Мать, я перед тобой... Прости мне маловерие и гордыню... Мама, я не смогла попросить за тебя... Я была недостойна...» – сумбурные мысли метались в голове, не заслоняя, впрочем, поднимавшегося из глубины души ликования. Во всём теле чувствовалась невероятная лёгкость, будто на ангельских крыльях, Милена воспарила над алтарём, стараясь заглянуть в глаза Богини и, быть может, прочесть там свою судьбу.

Ладонь перестала ощущать шар, и сияние моментально исчезло. Оказалось, что архиепископ, потянув на себя подставку, разорвал контакт. Удивлённая девушка захотела снова коснуться Камня Богов, но Берхард перехватил руку, проворно вышел из-за алтаря, увлекая Милену за собой, и обратился к людям:

– Возрадуйтесь, Верные завету Двуединого! Ибо свершилось чудо! Великая Мать услышала наши молитвы и при посредничестве дочери сеньора Трогота явила свой лик! Запомните этот ень! Те, кто видел, искупили грехи свои, ибо всякий кому посчастливилось узреть сие чудо, очистился и начал жизнь праведную!

Милена радовалась вместе со всеми и была готова упасть на колени, как сделало большинство присутствующих. Особенно ревностные верующие подползли по центральному проходу ближе и стали целовать край одеяния Берхарда, попутно, припадая губами и к платью баронессы. Не ожидавшая такого проявления чувств, она повернула смущённое лицо к архиепископу и увидела, как сосредоточен священник, и с каким вниманием он следит за поведением людей на дальних рядах. Поздний вечер был явно перенасыщен событиями, поэтому, мало кто из присутствующих на церемонии обратил внимание на выход глашатая, который, не особо повышая голос, объявил:

– Сеньор Трогот, барон фон Кифернвальд, даёт положительный ответ на предложение архиепископа Остгренцского Берхарда о заключении брака между управителем церковных земель Восточного герцогства, фогтом Отто и баронессой Миленой.

* * *

Она долго искала возможности поговорить с отцом наедине. Случай представился уже заполночь, когда отдавший все распоряжения Трогот, потребовал вина с лёгкой закуской перед отходом ко сну. Милена терпеливо дождалась лакея у дверей опочивальни, с решительным выражением лица отобрала у него поднос и сама предложила отцу вино и сыр.

Барон не высказал никакого удивления по поводу её присутствия, и повёл разговор так, будто продолжал оборванное на полуслове:

– Лучшего жениха трудно себе представить. Племянник архиепископа Берхарда богат и влиятелен при дворе. Может быть, не настолько знатен как мы, и его герб не идёт ни в какое сравнение с нашим. Но эти геральдические тонкости меня интересуют в последнюю очередь.

– Как вам будет угодно, отец. – всё что она смогла сказать в ответ, оказалось совсем не тем, что было заготовлено заранее, поэтому прозвучало не слишком искренне. Милена хотела рассказать о странном предсказании Аделинды, но не осмелилась, ведь отца это тоже касалось. Но разве мог он выбрать ей в мужья человека, способного причинить вред. Красавчик Отто не производил такого впечатления, ни с первого взгляда, ни со второго.

Барон досадливо скривился, пристально посмотрел на дочь:

– Перестань изображать прислугу, я никогда не требовал от тебя овечьей покорности. Ты уже не ребёнок, и должна понимать, что рано или поздно покинешь родной дом. Да, возможно, всё это слишком неожиданно...

– Конечно, я не ребёнок. Шестнадцать длинных сезонов. – Милена закусила губу и намеренно не смотрела на отца, внимательно изучая орнамент на глиняной бутыли с вином. – Я так понимаю, что должна буду уехать из Кифернвальда.

– Да, выйдя замуж за Отто, ты будешь жить в Остгренце.

– Помнится, у вас... – она сделала паузу – ...с мамой... на мой счёт были совсем другие планы. Я постоянно слышала о тех, кто мечтает получить руку дочери барона Трогота.

– Планы были... Ты же знаешь, мы не купаемся в роскоши. Поместье приносит не такой уж большой доход. Компенсации на военные расходы невелики и крайне нерегулярны. Я мог бы найти для тебя жениха, кого-нибудь из крупных коммерсантов, из тех, которые спят и видят, как бы приладить на свою печать баронскую корону. Это позволило бы поправить наши финансовые, да и другие дела тоже.

– Так, в чём же причина? Мама, ведь, тоже была не против. – она сознательно ещё раз напомнила барону о жене, понимая, что причиняет ему страдание, но и сама сейчас испытывала не лучшие чувства.

Отец вздохнул, осушил кубок, против обыкновения не став смаковать вино. Через силу разжевал кусочек сыра, проглотил, словно горькое лекарство.

– Это было давно... А причина в том, что тебе пришлось бы жить здесь.

– Да, разве, это проблема? Я с радостью осталась бы!

– Пожалуйста, не кричи, – он поморщился, как от зубной боли. – Так будет лучше... Выслушай меня! – впервые применил повелительный тон, видя, что его хотят перебить. – Здесь почти невозможно жить, не принимая участия в... Иными словами, не совсем безопасно. Твоя несчастная мать тому доказательство. Ты – единственное, что у меня осталось в этой жизни. Я уже один раз не смог уберечь любимого человека от беды, и не хочу, чтобы это повторилось. Я принял решение. Ты будешь жить в столице, подальше от бесовского леса, от пограничных стычек с демонами, а особенно от людей, от таких людей, как я...

Последние слова барон произнёс глухо, было видно, что нахлынувшие воспоминания поглотили его целиком. От неожиданности, Милена не могла вымолвить ни слова. Трудно представить, что отец был каким-либо образом причастен к смерти мамы.

– Отец... – заметив, что её не слышат, девушка опустилась на ковёр у его ног, заглянула в лицо. – Я не верю, что вы можете быть в чем-то виноваты. Это невозможно...

– Возможно... Мы любили друг друга... понимали, даже не с полуслова, а... а потом я сам приобщил её... она делала успехи, гордилась этим, мы оба были счастливы. – Трогот ласково смотрел на дочь, нежно гладил её по голове, но Милена понимала, что вместо неё он видит совсем другое лицо. – Она слишком ответственно бралась за дело... не могла по-другому... Аделинда, ведь, отговаривала...

– Что?!! Мама была близко знакома с сестрой повара Джакоба?

Барон вздрогнул, встряхнул головой, словно очнулся ото сна, и посмотрел на дочь так, будто впервые увидел её здесь.

– Отец, пожалуйста, – она умоляюще сложила руки, – похоже, от меня многое скрыли. Как всё было на самом деле?

– Ничего нового я тебе не скажу. Эрна помогала выхаживать раненых, после особенно крупного прорыва Легиона Сатаны...

– Я знаю, но почему заболела только она? Никто же из армейских от этой лихорадки не умер!

– На всё воля Богов, – усталым голосом проговорил Трогот.

Милена знала, что отец никогда не страдал избытком религиозности, и к таким формулировкам прибегал нечасто, лишь в тех случаях, когда старался уйти от неприятной темы в разговоре.

– Мне говорили, что Аделинда... – она помедлила, но всё же произнесла это слово – ...ведьма. Что общего было у неё с мамой?

– Она это слово не любит, называет себя знающей. – барон криво усмехнулся и налил себе ещё вина. Сделал глоток, причмокнул от удовольствия. – У Эрны были любимые овечки, Аделинда помогала ухаживать за ними и лечить. Им требовалось много внимания.

– Я помню овечек. Мне почему-то не разрешали с ними играть. А после смерти мамы они все куда-то исчезли.

– В общее стадо, куда же ещё, – равнодушно сказал Трогот, но ей почудилось, что он очень постарался, чтобы это прозвучало как можно более небрежно.

Следующий вопрос ей задать не удалось из-за внезапно раздавшегося колокольного перезвона.

– Что за дьявол? – Барон нахмурился, вслушиваясь в беспорядочные удары колокола. – Это что за смесь «пожара», «общего сбора» и «карантина»? Раненько, однако, начали праздновать. – и, обращаясь к дочери, добавил: – Ступай к себе, сейчас стража образумит ночного музыканта.

* * *

– Прошу прощения, ваша милость. Господин барон приказал разбудить вас рано. – Бригите пришлось сказать это несколько раз, сопровождая осторожным потряхиванием по плечу, прежде чем госпожа баронесса попыталась открыть глаза.

Милена едва подняла голову с подушки, казалось, что она прилегла всего мгновение назад.

– Вещи уже собраны, его высокопреосвященство желает отправиться в путь немедленно, не дожидаясь завтрака.

– Могли бы и без меня проводить. Скажи там... что я нездорова. – зевая, обратилась она к служанке.

– Это невозможно, госпожа. Вы уезжаете вместе с ним, а в пути прислуживать вам будет Сабина.

– Что?! Ты в своём уме?

– Господин барон распорядился уложить ваши вещи и подготовить костюм для верховой езды, если ваша милость соизволит ехать в седле.

«Лошадь, наверное, и то спросят, захочет она куда-нибудь ехать, или нет», – с досадой подумала Милена и, не скрывая раздражения, прикрикнула на служанку:

– И долго ты на меня смотреть будешь? Пошевеливайся!

Трогот попрощался с дочерью сухо. Не глядя в глаза, поцеловал в лоб и, осенив знаком Двуединого, легонько подтолкнул в сторону открытого экипажа, в котором уже сидел архиепископ в фиолетовом плаще с накинутым капюшоном и пристроившаяся на самом краешке сиденья для слуг Сабина. Милена была не в настроении, но заставила себя вежливо пожелать Берхарду доброго утра. Капюшон качнулся в знак того, что она была услышана, но до словесного общения его высокопреосвященство не снизошёл.

Отто, привстав на стременах, поприветствовал невесту самым изящным поклоном, который можно исполнить, находясь в седле. Его старая кожаная шапка при ближайшем рассмотрении выглядела так, будто переходила по наследству в шестой или седьмой раз, причём, каждый хозяин не очень-то и стремился придать ей достойный вид. Франтоватый молодой человек смотрелся в таком головном уборе весьма забавно, чем вызвал хихиканье служанки и снисходительную улыбку её госпожи. Впрочем Отто нисколько не смутился, адресовав невесте пламенный взгляд, направил своего жеребца в авангард, состоявший из конных гвардейцев.

Кортеж тронулся. Милена, сидевшая лицом вперёд по ходу движения, несколько раз оглядывалась, тщетно пытаясь разглядеть отца среди двигавшегося следом за экипажем отряда его личной охраны. Проезжая по пустынным в этот утренний час улицам, она прощалась с родным городом, стараясь крепче запечатлеть его в памяти и увезти с собой частичку так неожиданно закончившегося детства. Стук колёс по мостовой тяжёлым вздохом отразился от свода надвратной башни. Подъёмный мост опускался рывками и раскачивался, у самой земли его чуть не заклинило, и понадобилось время, прежде чем кортеж смог покинуть городскую черту. Так неохотно расставался Кифернвальд с одной из своих жительниц. Как ни старалась Милена убедить себя в неизбежности и совершенной обыденности происходящего, слёзы предательски потекли в тот момент, когда экипаж выехал из зубчатой тени надвратной башни на большую дорогу. Рука, ещё мгновение назад пустая, ощутила прикосновение платка. Не открывая глаз, девушка повернула голову в сторону скамеечки для слуг и благодарно кивнула заботливой Сабине.

Путешествие оказалось до невозможности скучным. Окрестности баронесса фон Кифернвальд знала неплохо, и смотреть на открывающиеся по обе стороны дороги виды было не интересно. Архиепископ всячески уклонялся от предложенного разговора, качая головой, неопределённо пожимал плечами, и даже более того – он молчал, как статуя, игнорируя все писаные и неписаные нормы поведения в обществе. Милена, не привыкшая к такому откровенному хамству, в конце концов потеряла всякое терпение и потянулась к Берхарду, намереваясь сдёрнуть с его головы капюшон. Священник ловко перехватил её руку, сжав так, что пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Милена помнила прикосновение архиепископа во время церемонии – его, не знавшая тяжёлой работы ладонь, была мягкой, почти женской, но рука, вцепившаяся в её запястье, по твёрдости не уступала ободу колеса.

Из этого можно было сделать только один вывод – перед ней не Берхард. «Надо попытаться привлечь внимание, и негодяя... – а она была уверена в преступных намерениях незнакомца, – ...тут же схватят». Девушка с сомнением посмотрела на спины едущих впереди конных гвардейцев и переключилась на приотставших телохранителей барона, двигавшихся в арьергарде. Сначала она хотела попросту спрыгнуть на дорогу, ведь скорость экипажа была не слишком большой, но потом отказалась от этой идеи, всё-таки решив выбросить что-нибудь такое, что сможет заметить охрана. «Как назло, у меня с собой ничего нет, тюки с вещами приторочены позади сидения. Может быть у Сабины... О! Хорошая идея»! Милена уронила на пол платок и, наклонившись за ним одновременно со следившей за каждым её движением служанкой, прошептала:

– Как только дам знак, выскакивай на дорогу, беги к нашим и зови на помощь. Поняла?

Сабина испуганно округлила глаза, но кивнула утвердительно. Тут Лжеберхард как-то особенно свистнул, и от последнего ряда конных гвардейцев отделился всадник. Придержав коня, он дождался, когда с ним поравняется экипаж, и неторопливо поехал рядом на расстоянии вытянутой руки. Самозванец соизволил, наконец, подать голос, произнеся длинную фразу на непонятном языке. Гвардеец поднял забрало шлема и, не поворачивая головы, сказал:

– Госпожа баронесса, не нужно поднимать шум. Человека рядом с вами зовут Ганс. Он начальник моей охраны. В целях безопасности подменяет меня во время передвижений. Приношу извинения за пережитые вами неприятные мгновения, но сообщить о нашем маленьком секрете не представлялось никакой возможности. К сожалению, Ганс никудышный собеседник, поэтому вам придётся немного потерпеть его общество, пока мы не доберёмся до места на границе с землями графа Этьена. Там гораздо безопаснее, чем на здешних пограничных дорогах, и я с удовольствием составлю вам компанию.

К вечеру того же дня достигли небольшого укрепления, про которое упоминал архиепископ.

– Заночуем здесь, – объявил он, подъехав к остановившемуся экипажу. – Эй, Ганс, снимай капюшон, он тебе совершенно не идёт. Для вас, миледи, подготовлена комната, служанку можете оставить при себе. Возле дверей будет всю ночь дежурить стража, офицер Бергер готов выполнить любое ваше распоряжение.

Утомлённая путешествием Милена кивнула в знак того, что у неё нет никаких вопросов, искоса посмотрела на начальника охраны. Ганс снял фиолетовый плащ, представ в своём истинном облике, который не отличался особым благообразием. Мрачного вида мужлан с грубыми чертами лица и сильно выпирающим вперёд подбородком, производил отталкивающее впечатление. Ганс повернулся к ней и улыбнулся. Баронесса судорожно хлебнула ртом воздух, увидев, как приоткрытые, обезображенные страшным рубцом губы пришли в движение; растягиваясь они сомкнулись с глухим костяным стуком, заставившим её вздрогнуть ещё раз. Начальник охраны сказал что-то нечленораздельное и покачал головой.

– Простите, – выдавила из себя Милена, – я не совсем...

– Ганс просит его извинить, – послышался издалека голос Берхарда, – если вы пообщаетесь с ним хотя бы половину длинного сезона, то вполне сносно сможете его понимать.

Она представила себе эту идиллическую картину, почувствовав, что головокружение уже где-то на подходе, и крепко ухватилась за дверцу экипажа. Резкий запах какого-то ароматического снадобья моментально привёл в чувство, заставив чихнуть и зажмурить начавшие слезиться глаза.

– Хватит, Сабина. Гадость-то, какая, фу... Чтоб я без тебя делала. Вот, возьми пару монет.

– Благодарствую, госпожа. Вы желаете сейчас пройти в апартаменты?

– Воображаю, какие в этой дыре могут быть апартаменты. Наверное, курятник освободили. Знаешь, сходи и посмотри, где нас разместят, а я пока побуду здесь, пройдусь немного перед сном.

Прогуливаться, по большому счёту было негде. Внутренний двор маленькой крепости почти полностью занимали расположившиеся на отдых гвардейцы герцога Гедеона и телохранители барона Трогота. Служивые не медля соорудили несколько костров, в котлы уже посыпалась крупа, готовая превратиться в сытную солдатскую кашу. Интендант архиепископа выставил обоим отрядам шнапс и громогласное «Верны присяге!», вырвавшееся из трёх десятков глоток, распугало, наверное, всех демонов в округе.

Милена и не предполагала, что ходьба может доставлять такое наслаждение затёкшим от долгого сидения ногам. Она обнаружила тропинку вдоль обращённой к лесу стены крепости, соединяющую погреб с полуразрушенным пакгаузом, по которой и прогуливалась, забавы ради считая шаги. Быстро наступившие сумерки застигли её возле погреба, откуда неслись кислые запахи не слишком хорошо приготовленных солений. Девушка в очередной раз наморщила носик и поспешила в противоположную сторону, уже с трудом различая тропинку. «Дойду до пакгауза, и нужно будет повернуть налево, там уже будут видны костры». Осторожно, нащупывая ногой дорогу, она двинулась вперёд, зная, что пройдя тридцать четыре шага, упрётся в груду камней из осыпавшейся стены.

Солдаты явно не скучали. После плотного ужина и согревающей винной порции, послышались звуки барабана и флейты, выводивших мелодию популярной, в среде военных, песни.

Под ногами захрустели осколки камней. «Двадцать девять, тридцать, тридцать один, тридцать два...».

Музыканты доиграли последний такт вступления и сильный мужской голос запел:

– Солдат красотке молодой, – следом с десяток глоток грянули припев:

– Йо хилле, йо хо хо!

– Назначил встречу под сосной.

Милена обошла камни и двинулась вдоль длинной стены.

– Йо хилле, йо хо хо!

– Селянка бойкая была.

Какой-то посторонний, не связанный с песней звук раздался по ту сторону стены. Милена остановилась, но припев не дал ничего расслышать:

– Йо хилле, йо хо хо!

– Но честь девичью берегла.

Осторожно коснувшись грубой кладки, она стала ощупывать камни, пока не наткнулась на небольшое оконце.

– Йо хилле, йо хо хо!

– Хотел её поцеловать.

Приблизив к проёму ухо, девушка с удивлением услышала своё имя. Сначала она подумала, что на её поиски послали слуг, но голос звучал слишком тихо.

– Йо хилле, йо хо хо!

– Красотка стала убегать.

– ... смогла инициировать... – голос, похоже, принадлежал Берхарду.

– Йо хилле, йо хо хо!

– Её сам дьявол захватил.

– ... беспокоит ночной перезвон...

Голос второго собеседника остался неузнанным, но это мог быть только Отто. Представить, что кто-либо другой, вот так, по-свойски будет беседовать с архиепископом в пустом тёмном пакгаузе, было трудно.

– Йо хилле, йо хо хо!

– И в ад с собою потащил.

– ... звонарь был мертвецки пьян...

– Йо хилле, йо хо хо!

– Солдат в погоню, в тот же миг.

– ... возможно, это был сигнал...

– Йо хилле, йо хо хо!

– И злого демона настиг.

– ... шпионы из Западных земель...

– Йо хилле, йо хо хо!

– Рога ему поотрубал.

– ... если заинтересуются...

– Йо хилле, йо хо хо!

– И хвост узлами завязал.

– ... представляет немалую ценность...

– Йо хилле, йо хо хо!

– Спасённая без сил была.

– ... мало кому удавалось...

– Йо хилле, йо хо хо!

– На травку тихо прилегла.

– ... придётся срочно уехать...

– Йо хилле, йо хо хо!

– Солдат спасибо ждать не стал.

– ... при угрозе захвата...

– Йо хилле, йо хо хо!

– И юбку девице задра-а-а-л!

Берхард сказал ещё несколько слов, из которых Милена смогла уловить только «не должна».

– Йо хилле, йо хо хо! – прозвучали финальные слова припева, полностью исключив любую возможность подслушивания. Когда шум поутих, она придвинулась ещё ближе к окошку, но из пакгауза больше не донеслось ни звука.

2

– Эй, есть тут кто-нибудь? – послышалось со стороны тропы в тот момент, когда Вистан решил, что про него уже забыли, и последнюю ночь в долине ему придётся провести в одиночестве.

– Я здесь, – негромко откликнулся он.

– А я уже было подумала, что перелезла через эти чёртовы горы и сейчас начнётся спуск к святошам.

Женщина миновала последний изгиб тропы, помогая себе руками, перебралась через край скальной полки и от усталости села там же, прямо на траву.

– Уф, ну и высоко же ты забрался, – сказала она, пытаясь отдышаться, – даже не представляла...

– У меня ещё выше есть два пастбища, – похвастался Вистан, не вдаваясь в подробности относительно их более чем скромных размеров. Но на гостью эти слова произвели должный эффект – она присвистнула и покачала головой:

– Тропа вроде бы здесь заканчивается, дальше только...

– ... по верёвке.

– И овцы по верёвке сами лазают? – засмеялась женщина.

– Нет, – Вистан не любил, когда над ним подшучивали и во избежание дальнейших расспросов решил объяснить: – Я их никогда не таскаю на тросе – овцы боятся, поэтому одной рукой прижимаю к себе, а другой хватаюсь за верёвку.

– О, да ты сильный парень. А со мной вместе сможешь забраться на верхнее пастбище? – лукаво улыбнулась она.

Вистан окинул взглядом её фигуру. Не слишком высокая, плечи узкие, как и талия, а бёдра и грудь наоборот. Лодыжки тонкие, ступни маленькие. «Сразу видно – работать в поле никогда не приходилось, да и что родильнице там делать? Вес у неё, пожалуй, невелик», – прикинул он, но вслух честно признался:

– Не знаю.

Вопреки ожиданию, она не стала смеяться, поднялась с травы и, сделав несколько шагов, присела на камень возле костра, горевшего у входа в грот. Пещерка была ещё одной гордостью Вистана. Пол он выровнял, сдолбив выступы, а впадины заполнил подходящими по размеру и форме камнями. Получилось не хуже, чем в доме. Аккуратно сшитые шкуры полностью покрывали пол, служив заодно и постелью. Но женщина всем этим не заинтересовалась. Она серьёзно и оценивающее смотрела на Вистана, а он в свою очередь смог поближе рассмотреть гостью. Прежде всего поразила очень бледная кожа на скуластом лице, особенно если сравнить с постоянно работающими на открытом воздухе матерью и тёткой. Рыжие вьющиеся волосы свободно ниспадали на плечи. Маленький вздёрнутый носик и небольшой красиво очерченный рот. Она смотрела прямо на него, но отблеск костра мешал разглядеть цвет её широко расставленных глаз.

– Меня зовут Молли. А ты, Вистан, похоже, из домашних, я права?

Он кивнул, не совсем понимая причину вопроса.

– Отец жив?

– Нет, умер три года назад. А почему ты спрашиваешь?

– Домашних сразу заметно. Только те, кто воспитывался в семье, относятся к женщине... – она вздохнула и добавила – ... как к человеку.

– Не понял.

– И не сомневалась, – снова развеселилась она. – Знаешь, мне бы умыться с дороги. Я пока сюда лезла, слышала шум воды.

– Вон там, за выступом, небольшой водопад. Я обрушил пару камней, и получилось что-то вроде ванны. Пойдём, покажу.

– Ванна! – передразнила Молли. – Так и сказал бы, что устроил поилку для овец.

– Овцы пьют в другом месте! – рассердился Вистан. – А ванна для меня. Ну и ты, конечно, можешь...

– Ладно, не обижайся. Залезай под одеяло, я скоро вернусь.

– И вправду ванна! – послышался издалека её восторженный голос. – Спасибо!

Молли задержалась недолго, вернулась, дрожа и постукивая зубами от холода. Стянув через голову одетый прямо на голое тело балахон, быстро юркнула под одеяло и прижалась к Вистану всем телом.