Текст книги "Основы теории аргументации: Учебник."
Автор книги: Александр Ивин
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
Аналогия обладает слабой доказательной силой. Продолжение сходства может оказаться поверхностным или даже ошибочным. Но доказательность и убедительность – разные вещи. Нередко строгое, проводимое шаг за шагом доказательство оказывается неуместным и убеждает меньше, чем мимолетная, но образная и яркая аналогия. Доказательство – сильнодействующее средство исправления и углубления убеждений, в то время как аналогия подобна гомеопатическим лекарствам, принимаемым ничтожными дозами, но оказывающим во многих случаях заметный лечебный эффект.
Аналогия – излюбленное средство убеждения в художественной литературе, которой по самой ее природе противопоказаны сильные, прямолинейные приемы убеждения. Аналогии широко используются также в обычной жизни, в моральном рассуждении, в идеологии, утопии и т.п.
Метафора, являющаяся ярким выражением художественного творчества, представляет собой, по сути дела, своего рода сгущенную, свернутую аналогию. «Любая аналогия – за исключением тех, что представлены в застывших формах, подобно притчам или аллегориям, – способна спонтанно стать метафорой»[248]248
Там же. – С. 253.
[Закрыть].
В традиционном понимании метафора – это троп, удачное изменение значения слова или выражения. С помощью метафоры собственное значение имени переносится на некоторое другое значение, которое подходит этому имени лишь ввиду того сравнения, которое держат в уме. Уже это истолкование метафоры связывает ее с аналогией. «..Лучше всего роль метафоры видна в контексте представления об аналогии как об элементе аргументации»[250]250
Перельман X. Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации». – С. 249.
[Закрыть]. Метафора возникает в результате слияния членов аналогии и выполняет те же функции, что и аналогия. С точки зрения воздействия на эмоции и убеждения аудитории метафора даже лучше справляется с этими функциями, поскольку «она усиливает аналогию, вводя ее в сжатом виде в язык»[251]251
Там же. С. 259.
[Закрыть].
Еще одним способом аргументации в поддержку ценностей является апелляция к образцу.
Образец принципиально отличается от примера. Пример говорит о том, что имеет место в действительности, образец – о том, что должно быть. Пример используется для поддержки описательных утверждений, ссылка на образец призвана поддержать оценку.
Образец, или идеал, – это поведение лица или группы лиц, которому надлежит следовать. Образец, в силу его особого общественного престижа, служит также порукой выбранному типу поведения. «Следование общепризнанному образцу, принуждение себя к этому гарантирует высокую оценку поведения в глазах общества; деятель, повышающий таким способом свой авторитет, сам уже может послужить образцом: философ являет собой образец для своих сограждан постольку, поскольку для него самого образцом выступают боги [Паскаль]; пример святой Терезы воодушевляет христиан, поскольку для нее самой образцом являлся Иисус»[252]252
Там же. – С. 220.
[Закрыть].
Имитация чужого поведения может быть спонтанной. Имитирующий тип поведения имеет большое значение в социальной жизни. Повторение одного и того же поведения, в отличие от изменения или отклонения от него, не нуждается в обосновании. Аргументация требуется в том случае, когда поведение ориентируется на сознательно избранный образец, действия которого противопоставляются другим возможным способам деятельности.
Образец должен обладать определенным авторитетом и престижем: неизвестным, никак себя не зарекомендовавшим людям не подражают. Как заметил Ж.-Ж.Руссо, «обезьяна подражает человеку, которого она боится, и не подражает презираемым ею животным; она находит правильным то, что делает высшее по сравнению с ней существо»[253]253
Руссо Ж.-Ж. Педагогические сочинения: В 2 т. – М., 1981. – Т. 1. – С. 137.
[Закрыть].
Имеются образцы, предназначенные для всеобщего подражания, но есть и образцы, рассчитанные только на узкий круг людей. Своеобразным образцом является Дон Кихот: ему подражают именно потому, что он был способен самоотверженно следовать избранному им самим образцу.
Образцы, или идеалы, играют исключительную роль в социальной жизни, в формировании и укреплении социальных ценностей. «Человек, общество, эпоха характеризуются теми образцами, которым они следуют, а также тем, как, каким способом они эти образцы понимают»[254]254
Перельман X., Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации». – С. 220.
[Закрыть].
Образцом может быть реальный человек, взятый во всем многообразии присущих ему черт. Нередко в качестве образца выступает поведение какого-то реального человека в определенной, достаточно узкой области: есть образцы любви к ближнему, любви к жизни, самопожертвования и т.д. Образцом может служить также поведение вымышленного лица: литературного героя, героя мифа, легенды и т.д. Иногда такой вымышленный герой выступает не как целостная личность, а демонстрирует своим поведением только отдельные добродетели или пороки. Можно, например, подражать Кутузову, но можно стремиться следовать в своем поведении Пьеру Безухову или Наташе Ростовой. Можно подражать альтруизму доктора Ф.П.Гааза, но можно следовать Дон Кихоту или Дон Жуану.
«...Безразличие к образцам, – пишут Перельман и Олбрехт-Тытека, – может само по себе выглядеть как образец: в пример иногда ставится тот, кто умеет избежать соблазна подражания. Тот факт, что аргументация посредством обращения к образцу действенна также и в этом нетипичном случае, убедительно показывает нам, что способы аргументации применимы в самых различных обстоятельствах, то есть техника аргументации не связана с какой-либо определенной общественной ситуацией или с приверженностью таким-то, а не каким-либо иным ценностям»[255]255
Там же. – С. 220-221.
[Закрыть].
Если образцом выступает реальный человек, имеющий обычно не только достоинства, но и определенные недостатки, нередко бывает, что эти его недостатки оказывают на поведение других людей большее воздействие, чем его неоспоримые достоинства. Как заметил Паскаль, «пример чистоты нравов Александра Великого куда реже склоняет людей к воздержанности, нежели пример его пьянства – к распущенности. Совсем не зазорно быть менее добродетельным, чем он, и простительно быть столь же порочным»[256]256
Ларош Фуко Ф. Максимы. Паскаль Б. Мысли. ЛабрюйерЖ Характеры. – С. 135.
[Закрыть].
«Хотя служить образцом престижно, – отмечают Перельман и Олбрехт-Тытека, – но вызванное имитацией сближение между образцом и тем, кто ему следует и кто почти всегда ниже его, может несколько обесценить образец. ..Любое сравнение влечет взаимодействие между его членами. Более того, вульгаризуя образец, мы лишаем его той ценности, которой он обладал благодаря своему своеобразию: феномен моды во всех ее ипостасях объясняется, как известно, свойственным толпе желанием приблизиться к тем, кто задает тон, равно как и желанием последних выделиться из толпы и бежать от нее»[257]257
Перельман X., Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации». – С. 222.
[Закрыть].
Наряду с образцами существуют также антиобразцы. Задача антиобразца – дать отталкивающий пример поведения и тем самым отвратить от такого поведения. Воздействие антиобразца на некоторых людей оказывается даже более эффективным, чем воздействие образца. «Есть, может быть, и другие люди, вроде меня, – писал философ М.Монтень, – которые полезный урок извлекут скорее из вещей неблаговидных, чем из примеров, достойных подражания, и скорее отвращаясь от чего-то, чем следуя чему-то. Этот род науки имел в виду Катон Старший, когда говорил, что мудрец большему научится от безумца, чем безумец от мудреца, а также упоминаемый Павсанием древний лирик, у которого в обычае было заставлять своих учеников прислушиваться к игре жившего напротив плохого музыканта, чтобы на его примере учились они избегать неблагозвучия и фальши»[258]258
Монтень М. Опыты.: В 3 кн. – М,, 1979. – Кн. 3. – С. 132.
[Закрыть].
В качестве факторов, определяющих поведение, образец и антиобразец не вполне равноправны. Не все, что может быть сказано об образце, в равной мере приложимо также к антиобразцу. Последний является, как правило, менее определенным и может быть правильно истолкован только при сравнении с определенным образцом. На эту асимметрию аргументации с помощью антиобразца и аргументации посредством образца обращают внимание Перельман и Олбрехт-Тытека: «...Тогда как в последнем случае предлагается вести себя пусть даже неумело, но подобно лицу, чья манера поведения относительно хорошо известна, аргументация с помощью антиобразца побуждает к отталкиванию от некоего лица при том, что отнюдь не всегда его поступки бывают с точностью предсказуемы. Их определение зачастую становится возможным только благодаря имплицитной отсылке к некоторому образцу: что значит отстраниться в своем поведении от Санчо Пансы, понятно лишь тому, кому знакома фигура Дон Кихота; образ раба-илота означает определенный тип поведения лишь для того, кому знакомо поведение воина-спартанца»[259]259
Перельман X, Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации». – С. 223.
[Закрыть]. Антиобразец, как правило, менее выразителен и определенен, чем образец. Обычно антиобразец представляет собой не конкретное лицо, взятое во всем объеме присущих ему свойств, а только тот этический минимум, ниже которого нельзя опускаться.
Аргументация с помощью образца или антиобразца требует для своей убедительности определенного поведения со стороны того, кто прибегает к ней: «...Оратор, толкующий о своей вере во что-либо, подкрепляет свои слова не только силой своего авторитета. Его собственное поведение может либо служить образцом, побуждая вести себя так, как это делает он, либо, напротив, отвращать от его образа действий, если он является антиобразцом»[260]260
Там же. – С. 224.
[Закрыть].
Аргументация к образцу обычна в художественной литературе. Здесь она носит обычно непрямой характер: образец предстоит выбрать самому читателю по косвенным указаниям автора.
Обращение к образцу играет важную роль в психологии личности, в моральных рассуждениях, в обучении и т.д. В сущности, аргументация к образцу присутствует почти везде, где речь идет о поведении человека: образцы – одна из форм создания и закрепления традиции, которой определяется по преимуществу поведение.
До сих пор понятие образца употреблялось для обозначения такого поведения отдельного лица или группы лиц, которому надлежит следовать. Такие образцы можно назвать идеалами.
Наряду с образцами действий имеются также образцы иных вещей: предметов, событий, ситуаций, процессов и т.д. Образцы такого рода можно назвать стандартами.
Для всего, с чем регулярно сталкивается человек, будь то топоры, часы, пожары, церемонии и т.д., существуют свои стандарты, говорящие о том, какими должны быть объекты данного рода. Ссылка на эти стандарты – частый прием аргументации в поддержку оценок.
Оценочные термины «хороший», «плохой», «лучший», «худший» и т.п. нередко характеризуют отношение оцениваемых вещей к определенным образцам или стандартам. В этих складывающихся стихийно стандартах фиксируются совокупности эмпирических свойств, которые, как считается, должны быть присущи вещам. Для вещей разных типов существуют разные стандарты: свойства, требуемые от хороших молотков, не совпадают со свойствами, ожидаемыми от хороших полководцев, и т.п. Стандартные представления о том, какими должны быть вещи определенного типа, не являются неизменными с течением времени: хороший римский военачальник вполне мог бы оказаться плохим современным полководцем, и наоборот.
Для отдельных типов вещей имеются очень ясные стандарты. Это позволяет однозначно указать, какие именно свойства должна иметь вещь данного типа, чтобы ее можно было назвать хорошей[261]261
М.Оссовская указывает, что иногда приближение некоторого предмета к образцу так явно зависит от наличия у этого предмета определенных свойств, что высказываемое о нем слово «хороший» прямо означает эти свойства. Например, способность давать высокий урожай столь очевидно относится к условиям, которым должна удовлетворять хорошая земля, что выражение «хорошая земля» попросту означает то же, что и «урожайная земля». Сходно, «хорошая семья» означает обычно то же, что и «семья, живущая в согласии», «хороший друг» – то же, что и «друг, на которого можно положиться» и т.д. (Ossowska М. Podstawy nauki о moralnos'ci. – Warszawa, 1957. – S. 57—58).
[Закрыть]. Для других вещей стандарты расплывчаты и трудно определить, какие именно эмпирические свойства приписываются этим вещам, когда утверждается, что они хороши. Легко сказать, например, какие свойства имеет хороший нож для рубки мяса или хорошая корова, сложнее определить, что человек понимает под хорошим домом или хорошим автомобилем, и совсем трудно вне контекста решить, какой смысл вкладывается в выражение «хороший поступок» или «хорошая шутка».
Для некоторых вещей вообще не существует сколь-нибудь определенных стандартов. С ножами, адвокатами, докторами и шутками приходится сталкиваться довольно часто, их функции сравнительно ясны и сложились устойчивые представления о том, чего следует ожидать от хорошего ножа, доктора и т.д. Хороший нож – это такой нож, каким он должен быть. Для пояснения того, каким должен быть нож, можно назвать несколько свойств, из числа входящих в устоявшееся представление о хорошем ноже. Но что представляет собой хорошая планета? Сказать, что такая планета, какой она должна быть, значит ничего не сказать. Для планет не существует стандарта или образца, сопоставление с которым помогло бы решить, является ли рассматриваемая планета хорошей или нет.
Понятие образца как стандарта почти не исследовано. Можно отметить, что стандарт, касающийся предметов определенного типа, обычно учитывает характерную функцию этих предметов. Помимо функциональных свойств стандарт может включать также некоторые морфологические признаки. Например, никакой молоток не может быть назван хорошим, если с его помощью нельзя забивать гвозди, т.е. если он не способен справиться с одной из тех задач, ради выполнения которых он был создан. Молоток не будет также хорошим, если он, позволяя забивать гвозди, не имеет все-таки рукоятки. Стандарты для вещей других типов могут не содержать морфологических характеристик (таковы, в частности, стандарты, имеющиеся для врачей, адвокатов и т.п.).
Важным способом обоснования оценок является целевое, или мотивационное, обоснование. Оно представляет собой параллель эмпирическому подтверждению описательных утверждений (подтверждению следствий) и может быть названо также целевым подтверждением.
Иногда целевое обоснование именуется телеологическим, особенно если упоминаемые в нем цели не являются целями человека.
Целевое обоснование позитивной оценки какого-то объекта представляет собой ссылку на то, что с помощью последнего может быть получен другой объект, имеющий позитивную ценность.
Например, по утрам следует делать зарядку, поскольку это способствует укреплению здоровья; нужно отвечать добром на добро, так как это ведет к справедливости в отношениях между людьми, и т.п.
Универсальным и наиболее важным способом эмпирического обоснования описательных утверждений является выведение из обосновываемого положения логических следствий и их последующая опытная проверка. Подтверждение следствий – свидетельство в пользу истинности самого положения.
Общая схема косвенного эмпирического подтверждения:
(1) Из А логически следует В; В подтверждается в опыте; значит, вероятно, А истинно.
Это – индуктивное рассуждение, истинность посылок не обеспечивает здесь истинности заключения. Из посылок «если имеет место первое, то с логической необходимостью имеет место второе» и «имеет место второе» заключение «имеет место первое» вытекает только с некоторой вероятностью.
Эмпирическое подтверждение может опираться также на подтверждение в опыте следствия причинной связи. Общая схема такого каузального подтверждения:
(2) А является причиной В; следствие В имеет место; значит, вероятно, причина А также имеет место.
Например:
Если идет дождь, земля является мокрой.
Земля мокрая.
Значит, вероятно, идет дождь.
Это – типичное индуктивное рассуждение, дающее не достоверное, а только проблематичное следствие. Если бы шел дождь, земля действительно была бы мокрой; но из того, что она мокрая, не вытекает, что идет дождь: земля может быть мокрой после вчерашнего дождя, от таяния снега и т.п.
Аналогом схемы (1) эмпирического подтверждения является следующая схема квазиэмпиртеского обоснования (подтверждения) оценок:
(1*) Из А логически следует В; В – позитивно ценно; значит, вероятно, А также является позитивно ценным.
Например:
Если мы пойдем завтра в кино и пойдем в театр, то мы пойдем завтра в театр.
Хорошо, что мы пойдем завтра в театр.
Значит, по-видимому, хорошо, что мы пойдем завтра в кино и пойдем в театр.
Это – индуктивное рассуждение, обосновывающее одну оценку («Хорошо, что мы пойдем завтра в кино и пойдем в театр») ссылкой на другую оценку («Хорошо, что мы пойдем завтра в театр»).
Аналогом схемы (2) каузального подтверждения описательных утверждений является следующая схема квазиэмпирического целевого обоснования (подтверждения) оценок:
(2*) А является причиной В; следствие В – позитивно ценно; значит, вероятно, причина А также является позитивно ценной.
Например:
Если в начале лета идут дожди, то урожай будет большим.
Хорошо, что будет большой урожай.
Значит, судя по всему, хорошо, что в начале лета идут дожди.
Это опять-таки индуктивное рассуждение, обосновывающее одну оценку («Хорошо, что в начале лета идут дожди») ссылкой на другую оценку («Хорошо, что будет большой урожай») и определенную каузальную связь.
В случае схем (1*) и (2*) речь идет о квазиэмпирическом обосновании, поскольку подтверждающиеся следствия являются оценка– м и, а не эмпирическими утверждениями.
В схеме (2*) посылка «А является причиной В» представляет собой описательное утверждение, устанавливающее связь причины А со следствием В. Если утверждается, что данное следствие является позитивно ценным, связь «причина – следствие» превращается в связь «средство – цель». Схему (2*) можно переформулировать таким образом:
А есть средство для достижения цели В;
В позитивно ценно; значит, вероятно, А также позитивно ценно. Рассуждение, идущее по этой схеме, оправдывает средства ссылкой на позитивную ценность достигаемой с их помощью цели. Оно является, можно сказать, развернутой формулировкой хорошо известного и вызывающего постоянные споры принципа «Цель оправдывает средства». Споры объясняются индуктивным характером скрывающегося за принципом целевого обоснования (оправдания): цель вероятно, но вовсе не с необходимостью и не всегда оправдывает средства.
Еще одной схемой квазиэмпирического целевого обоснования оценок является схема:
(2**) Не-А есть причина не-В; но В – позитивно ценно;
значит, вероятно, А также является позитивно ценным.
Например:
Если вы не поторопитесь, мы не придем к началу спектакля.
Хорошо было бы быть к началу спектакля.
Значит, по-видимому, вам следует поторопиться.
Иногда утверждается, что целевое обоснование оценок представляет собой дедуктивное рассуждение. На наш взгляд, это не так. В дальнейшем будут приведены аргументы, говорящие, как кажется, о том, что целевое обоснование – это индуктивное рассуждение[262]262
См. гл. «Объяснение и понимание в аргументации».
[Закрыть].
Схема (2**) эквивалентна (на базе простых принципов логики абсолютных оценок) схеме:
А есть причина В; В – отрицательно ценно;
Значит, А также, вероятно, является отрицательно ценным.
Например:
Если все лето идут дожди, урожай будет невысоким.
Плохо, что урожай будет невысоким.
Значит, по всей вероятности, плохо, что все лето идут дожди.
Целевое обоснование оценок находит широкое применение в самых разных областях оценочных рассуждений, начиная с обыденных, моральных, политических дискуссий и кончая методологическими, философскими и научными рассуждениями.
«Некоторые взгляды Локка настолько странны, – пишет Б.Рассел, – что я не вижу, каким образом изложить их в разумной форме. Он говорит, что человек не должен иметь такого количества слив, которое не могут съесть ни он, ни его семья, так как они испортятся, но он может иметь столько золота и бриллиантов, сколько может получить законным образом, ибо золото и бриллианты не портятся. Ему не приходит в голову, что обладатель слив мог бы продать их прежде, чем они испортятся»[263]263
Рассел Б. История западной философии. – М., 1993. – Т. 2. – С. 153.
[Закрыть]. По-видимому, Локк рассуждал так: «Если у человека слишком много слив, то часть из них непременно испортится; плохо, когда сливы портятся; значит, нельзя иметь чересчур много слив». Это рассуждение является попыткой целевого обоснования оценки «Нельзя иметь слишком много слив». Рассел правильно замечает, что данное рассуждение неубедительно: первая его посылка не является истинным утверждением.Другое целевое обоснование, присутствующее у Локка: «Драгоценные металлы являются источником денег и общественного неравенства; экономическое неравенство достойно сожаления и осуждения; значит, драгоценные металлы заслуживают осуждения».
Локк принимал первую посылку этого рассуждения, чисто теоретически сожалел об экономическом неравенстве, и вместе с тем не думал, что было бы разумно предпринять такие меры, которые могли бы предотвратить это неравенство[264]264
Там же. – С. 163.
[Закрыть]. Логической непоследовательности в такой позиции нет, поскольку заключение не вытекает логически из посылок.Философы-эмпирики XVIII—XIX вв., занимавшиеся этикой, считали удовольствие несомненным благом. Их противники, наоборот, презирали удовольствие и склонялись к иной системе этики, которая казалась им более возвышенной. Гоббс высоко ценил силу, с ним соглашался в этом отношении Спиноза. Разные системы принимавшихся исходных ценностей вели к различиям в целевых обоснованиях. Скажем, рассуждение «Взаимная благожелательность доставляет удовольствие, и потому является добром» было бы приемлемым для Локка, но не для Гоббса или Спинозы.
«Большая часть противников локковской школы, – пишет Рассел, – восхищалась войной как явлением героическим и предполагающим презрение к комфорту и покою. Те же, которые восприняли утилитарную этику, напротив, были склонны считать большинство войн безумием. Это снова, по меньшей мере в XIX столетии, привело их к союзу с капиталистами, которые не любили войн, так как войны мешали торговле. Побуждения капиталистов, конечно, были чисто эгоистическими, но они привели к взглядам, более созвучным с общими интересами, чем взгляды милитаристов и их идеологов»[265]265
Там же.
[Закрыть]. В этом отрывке упоминаются три разных целевых аргументации, обосновывающих оправдание и осуждение войны:– Война является проявлением героизма и воспитывает презрение к комфорту и покою; героизм и презрительное отношение к комфорту и покою позитивно ценны; значит, война также позитивно ценна.
– Война не только не способствует общему счастью, но, напротив, самым серьезным образом препятствует ему; общее счастье – это то, к чему следует всячески стремиться; значит, войны следует категорически избегать.
– Война мешает торговле; торговля является позитивно ценной; значит, война вредна.
Убедительность целевого обоснования для аудитории существенным образом зависит от трех обстоятельств: во-первых, от эффективности связей между целью и тем средством, которое предлагается для ее достижения; во-вторых, от приемлемости самого средства; в-третьих, от приемлемости и важности для данной аудитории оценки, фиксирующей цель.
Связь «цель – средство» в контексте целевого обоснования это причинно-следственная связь: средство является той причиной, благодаря которой достигается цель-следствие. Слово «причина» употребляется в нескольких различающихся по своей силе смыслах. В целевых обоснованиях обычно используются не слова «причина» и «следствие», а выражения «способствовать наступлению (какого-то состояния)», «способствовать сохранению», «препятствовать наступлению», «препятствовать сохранению». Эти выражения подчеркивают многозначность слова «причина». Наиболее сильный смысл этого слова предполагает, что имеющее причину не может не быть, то есть не может быть ни отменено, ни изменено никакими иными событиями или действиями. Наряду с этим понятием полной, или необходимой, причины имеются также более слабые понятия частичной, или неполной, причины. Полная причина всегда или в любых условиях вызывает свое следствие, частичные причины только способствуют в той или иной мере наступлению своего следствия, и следствие реализуется лишь в случае объединения частичной причины с некоторыми иными условиями[266]266
См. об этом: Ивин А.А. Основания логики оценок. – М., 1970. – Гл. 5. Логика утилитарных оценок.
[Закрыть].
Чем более сильной является причинная связь, упоминаемая в целевом обосновании, то есть чем эффективнее то средство, которое предлагается для достижения обозначенной цели, тем более убедительным кажется целевое обоснование.
Средство, указываемое в целевом обосновании, может не быть оценочно нейтральным (безразличным). Если оно все-таки приемлемо для аудитории, целевое обоснование будет представляться ей убедительным. Но если средство сомнительно, встает вопрос о сопоставлении наносимого им ущерба с теми преимуществами, которые способна принести реализация цели.
Следует еще раз подчеркнуть, что целевое обоснование является индуктивным рассуждением. Если даже используемая в нем причинная связь является сильной, предлагаемое средство – приемлемым, а поставленная цель – существенной, заключение целевого обоснования представляет собой проблематичное утверждение, нуждающееся в дальнейшем обосновании.
