Текст книги "Основы теории аргументации: Учебник."
Автор книги: Александр Ивин
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
2. Подтверждение следствий
В науке, да и не только в ней, непосредственное наблюдение того, о чем говорится в проверяемом утверждении, редкость. Обычно эмпирическое подтверждение является индуктивным подтверждением, а эмпирическая аргументация имеет форму индуктивного умозаключения.
В зависимости от того, имеется ли в умозаключении связь логического следования между его посылками и заключением, различаются два вида умозаключений: дедуктивные и индуктивные.
В дедуктивном умозаключении связь посылок и заключения опирается на закон логики, в силу чего заключение с логической необходимостью вытекает (логически следует) из посылок. Такое умозаключение всегда ведет от истинных посылок к истинному заключению.
В индуктивном умозаключении посылки и заключение не связаны между собой законом логики и заключение не следует логически из посылок. Достоверность посылок не гарантирует достоверности выводимого из них индуктивно заключения. Оно вытекает из посылок не с необходимостью, а лишь с некоторой вероятностью.
Понятие дедукции (дедуктивного умозаключения) не является, как будет показано в дальнейшем, вполне ясным. Индукция (индуктивное умозаключение) определяется, в сущности, как «недедукция» и представляет собой еще менее ясное понятие. Можно тем не менее указать относительно определенное «ядро» индуктивных способов рассуждения. В него входят, в частности, неполная индукция, индуктивные методы установления причинных связей, аналогия, так называемые «перевернутые» законы логики и др.
Неполная индукция представляет собой рассуждение, имеющее следующую структуру:
S1 есть Р,
S2 есть Р,
__________________
Sn есть Р,
Все S1, S2, ..., Sn есть S.
Все S есть Р.
Посылки данного рассуждения говорят о том, что предметам S1, S2, ..., Sn, не исчерпывающим всех предметов класса S, присущ признак Р, и что все перечисленные предметы S1, S2, ..., Sn принадлежат классу S. В заключении утверждается, что все S имеют признак Р (горизонтальная черта стоит вместо слова «следовательно»).
Например:
Железо ковко.
Золото ковко.
Свинец ковок.
Железо, золото и свинец – металлы.
____________________________________
Все металлы ковки.
Здесь из знания лишь некоторых предметов класса металлов делается общий вывод, относящийся ко всем предметам этого класса.
Убедительность индуктивных обобщений зависит от числа приводимых в подтверждение случаев. Чем обширнее база индукции, тем более правдоподобным является индуктивное заключение. Но иногда и при достаточно большом числе подтверждений индуктивное обобщение оказывается все-таки ошибочным.
Возьмем пример:
Алюминий – твердое тело.
Железо, медь, цинк, серебро, платина, золото, никель, барий, калий, свинец – твердые тела.
Алюминий, железо, медь, цинк, серебро, платина, золото, никель, барий, калий, свинец – металлы.
________________________________
Все металлы – твердые тела.
Все посылки этого умозаключения истинны, но его общее заключение ложно, поскольку ртуть – единственный из металлов – жидкость.
Поспешное обобщение, т.е. обобщение без достаточных на то оснований – обычная ошибка в индуктивных умозаключениях и, соответственно, в эмпирической аргументации. Индуктивные обобщения всегда требуют известной осмотрительности и осторожности. Их убедительная сила невелика, особенно если база индукции незначительна («Софокл – драматург; Шекспир – драматург; Софокл и Шекспир – люди; следовательно, каждый человек – драматург»).
Высказывалось предположение, что к схемам индуктивного умозаключения могут быть отнесены все «перевернутые» законы логики. Под «перевернутыми» законами имеются в виду формулы, получаемые из имеющих форму импликации (условного утверждения) законов логики путем перемены мест основания и следствия. К примеру, поскольку выражение «Если А и В, то A» есть закон логики, то выражение «Если А, то А и В» есть схема индуктивного умозаключения. Аналогично для «Если А, то А или В» и «Если А или В, то А» и т. п. Сходно для законов модальной логики: поскольку выражения «Если А, то возможно A» и «Если необходимо А, то А» – законы логики, выражения «Если возможно А, то Л» и «Если А, то необходимо A», являются схемами индуктивного рассуждения, и т.п. Законов логики бесконечно много. Это означает, что и схем индуктивного рассуждения (индуктивной аргументации) бесконечное число.
Предположение, что «перевернутые» законы логики представляют собой схемы индуктивного рассуждения, наталкивается на серьезные возражения: некоторые «перевернутые» законы остаются законами дедуктивной логики; ряд «перевернутых» законов, при истолковании их как схем индукции, звучит весьма парадоксально. «Перевернутые» законы логики не исчерпывают, конечно, всех возможных схем индукции.
Наиболее важным и вместе с тем универсальным способом индуктивного подтверждения является выведение из обосновываемого положения логических следствий и их последующая опытная проверка. Подтверждение следствий оценивается при этом как свидетельство в пользу истинности самого положения.
Вот два примера такого подтверждения.
Тот, кто ясно мыслит, ясно говорит. Подобным камнем ясного мышления является умение передать свои знания кому-то другому, возможно, далекому от обсуждаемого предмета. Если человек обладает таким умением и его речь ясна и убедительна, это можно считать подтверждением того, что его мышление является ясным.
Известно, что сильно охлажденный предмет в теплом помещении покрывается капельками росы. Если мы видим, что у человека, вошедшего в дом, запотели очки, мы можем с достаточной уверенностью заключить, что на улице морозно.
В каждом примере рассуждение идет по схеме: «Из первого вытекает второе; второе истинно; значит, первое также является, по всей вероятности, истинным» («Если на улице мороз, у человека, вошедшего в дом, очки запотеют; очки и в самом деле запотели; значит, на улице мороз»).
Однако истинность посылок не гарантирует здесь истинности заключения. Из посылок «если есть первое, то есть второе» и «есть второе» заключение «есть первое» вытекает только с некоторой вероятностью (например, человек, у которого в теплом помещении запотели очки, мог специально охладить их, скажем, в холодильнике, чтобы затем внушить нам, будто на улице сильный мороз).
Выведение следствий и их подтверждение, взятое само по себе, никогда не в состоянии установить справедливость обосновываемого положения. Подтверждение следствия только повышает его вероятность. Но ясно, что далеко не безразлично, является выдвинутое положение маловероятным или же оно высоко правдоподобно.
Чем большее число следствий нашло подтверждение, тем выше вероятность проверяемого утверждения. Отсюда рекомендация – выводить из выдвигаемых и требующих надежного фундамента положений как можно больше логических следствий с целью их проверки.
Значение имеет не только количество следствий, но и их характер. Чем более неожиданные следствия какого-то положения получают подтверждение, тем более сильный аргумент они дают в его поддержку. И наоборот, чем более ожидаемо в свете уже получивших подтверждение следствий новое следствие, тем меньше его вклад в обоснование проверяемого положения.
Общая теория относительности А.Эйнштейна позволила сделать своеобразный и неожиданный вывод: не только планеты вращаются вокруг Солнца, но и эллипсы, которые они описывают, должны очень медленно вращаться относительно Солнца. Это вращение тем больше, чем ближе планета к Солнцу. Для всех планет, кроме Меркурия, оно настолько мало, что не может быть уловлено. Эллипс Меркурия, ближайшей к Солнцу планеты, осуществляет полное вращение в 3 млн. лет, что удается обнаружить. И вращение этого эллипса действительно было открыто астрономами, причем задолго до Эйнштейна. Никакого объяснения такому вращению не находилось. Теория относительности не опиралась при своей формулировке на данные об орбите Меркурия. Поэтому когда из ее гравитационных уравнений было выведено оказавшееся верным заключение о вращении эллипса Меркурия, это справедливо было расценено как важное свидетельство в пользу теории относительности.
Подтверждение неожиданных предсказаний, сделанных на основе какого-то положения, существенно повышает его правдоподобность. Неожиданное предсказание всегда связано с риском, что оно может не подтвердиться. Чем рискованней предсказание, выдвигаемое на основе какой-то теории, тем больший вклад в ее обоснование вносит подтверждение этого предсказания.
Типичным примером здесь может служить предсказание теории гравитации Эйнштейна: тяжелые массы (такие, как Солнце) должны притягивать свет точно так же, как они притягивают материальные тела. Вычисления, произведенные на основе этой теории, показывали, что свет далекой фиксированной звезды, видимой вблизи Солнца, достиг бы Земли по такому направлению, что звезда казалась бы смещенной в сторону от Солнца, иначе говоря, наблюдаемое положение звезды было бы сдвинуто в сторону от Солнца по сравнению с реальным положением. Этот эффект нельзя наблюдать в обычных условиях, поскольку близкие к Солнцу звезды совершенно теряются в его лучах. Их можно сфотографировать только во время затмения. Если затем те же самые звезды сфотографировать ночью, то можно измерить различия в их положении на обеих фотографиях и таким образом подтвердить предсказанный эффект. Экспедиция Эддингтона отправилась в Южное полушарие, где можно было наблюдать очередное солнечное затмение, и подтвердила, что звезды действительно меняют свое положение на фотографиях, сделанных днем и ночью. Это оказалось одним из наиболее важных свидетельств в пользу эйнштейновской теории гравитации.
Как бы ни было велико число подтверждающихся следствий и какими бы неожиданными, интересными или важными они не оказались, положение, из которого они выведены, все равно остается только вероятным. Никакие следствия не способны сделать его истинным. Даже самое простое утверждение в принципе не может быть доказано на основе одного подтверждения вытекающих из него следствий.
Это – центральный пункт всех рассуждений об эмпирическом подтверждении. Непосредственное наблюдение того, о чем говорится в утверждении, дает уверенность в истинности последнего. Но область применения такого наблюдения является ограниченной. Подтверждение следствий – универсальный прием, применимый ко всем утверждениям. Однако прием, только повышающий правдоподобие утверждения, но не делающий его достоверным.
Л.Витгенштейн рассматривает такой пример. Считается, что вождь одного племени своими ритуальными танцами способен вызывать дождь. На каком основании мы полагаем, что люди этого племени ошибочно связывают танец вождя с дождем? Если их система взглядов также согласованна, как и наша, то мы никак не можем судить о них с точки зрения наших представлений и нашей практики. Если, к примеру, мы ссылаемся на статистические данные в пользу того, что ритуальные танцы не имеют никакого отношения к дождям, племенной вождь объяснит нам, что боги капризны. Окажется, таким образом, что, если после танца дождь идет, это подтверждает, что танец способен вызывать дождь; если после танца дождя все-таки нет, это подтверждает, что боги капризны и не обращают внимания на танец. Этому, по мнению Витгенштейна, защитник современной картины мира не сможет противопоставить ничего, что было бы убедительным для тех, кого он хочет убедить.
Общий вывод Витгенштейна скептичен: обратить инакомыслящего разумными доводами невозможно. В таких случаях можно только крепко держаться за свои убеждения и ту практику, в рамках которой они сложились, и объявить противоречащие взгляды еретическими, безумными и т.п. Люди верят в капризных богов, в гадание, в независимое существование физических объектов потому, что они обучены выносить свои суждения и оценки на основании этих предпосылок. Когда меняется система воззрений, меняются понятия, а вместе с ними меняются значения всех слов. На инакомыслящих можно воздействовать не рассуждениями и доводами, а только твердостью собственных убеждений, убедительностью, граничащей с внушением. Если таким образом удастся все– таки повлиять на человека другой культуры, это никоим образом не будет означать, что наши убеждения по каким-то интерсубъективным основаниям предпочтительнее, чем его воззрения[28]28
Wittgenstein L. On Certainity. – Oxford, 1969. – P. 132—133.
[Закрыть].
Пример Витгенштейна выразительно показывает, что подтверждение следствий лишь повышает правдоподобие обосновываемого утверждения, но в принципе не способно сделать его достоверным. При этом само правдоподобие носит во многом субъективный характер. Положение, весьма правдоподобное для представителей одной культуры и одних верований, может казаться малоправдоподобным для тех, кто принадлежит к другой культуре и придерживается иных верований.
Пример с танцем дождя рассматривает и П.Фейерабенд, делающий из него выводы, направленные против непоколебимой веры в науку и ее самокритичность. Что может быть с научной точки зрения более иррационально и некритично, чем танец дождя? Однако, утверждает Фейерабенд, у нас на самом деле нет никаких рациональных, базирующихся на современной науке доводов в пользу того, что танцы дождя племени Хопи не могут вызывать дождя. Нет никаких статистических данных о соотношении дождей и танцев, выполненных должным образом. Ведь для эффективности танцев дождя может потребоваться такая солидарность народа племени, которая теперь уже не существует, и такая степень психической концентрации и самоотдачи, какая нынче уже не встречается. Причиной неэффективности танцев дождя в наши дни может являться утеря гармонии между человеком и природой во всем мире. «Отказывать танцам дождя в эффективности на том основании, что они не эффективны в наши дни, – это все равно, что отбрасывать закон инерции, потому что мы не видим объектов, движущихся по прямой с постоянной скоростью сколь угодно долго без приложения силы»[29]29
Feyerabend P.K. Dialogue on Method// The Structure and Development of Science. – Dordrecht, 1979. – P. 112.
[Закрыть].
Утверждение Фейерабенда, что в отрицании эффективности танцев дождя нет ничего научного, является явной передержкой. Нет особой научной теории, трактующей связь ритуальных танцев с дождем, но такая теория и не нужна: физика атмосферы ясно говорит, что такая связь отсутствует. Критика эффективности танцев дождя отвечает современным стандартам рациональности. Отсутствие дождя после исполнения танца дождя должно считаться опровергающим примером для утверждения «Если вождь племени исполнит танец, то пойдет дождь». Другое дело, что сама рациональность понималась когда-то иначе в рамках другой, первобытной культуры.
Ссылка Фейерабенда на то, что результативности танцев дождя мешает, быть может, утраченная солидарность народа племени, – пример аргумента, который нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Аналогия между подтверждением закона инерции и подтверждением эффективности танцев дождя является поверхностной. В целом аргументы, приводимые Фейерабендом, представляют собой типичный пример недобросовестной, софистической аргументации, ставящей своей целью не истину, а утверждение принятой точки зрения с использованием не только корректных, но и некорректных приемов.
Важность эмпирического обоснования утверждений невозможно переоценить. Обусловлено это прежде всего тем, что конечным источником и критерием наших знаний выступает опыт. Познание начинается с живого, чувственного созерцания, с того, что дано в непосредственном наблюдении. Чувственный опыт связывает человека с миром, теоретическое знание – только надстройка над эмпирическим базисом.
Вместе с тем опыт не является абсолютным и бесспорным гарантом неопровержимости знания. Он тоже может критиковаться, проверяться и пересматриваться. «В эмпирическом базисе объективной науки, – пишет К.Поплер, – нет ничего “абсолютного”. Наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или «данного» основания. Если же мы перестали забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся просто тогда, когда убеждаемся, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере некоторое время, выдерживать тяжесть нашей структуры»[30]30
Поппер К. Логика и рост научного знания. – С. 382.
[Закрыть].
Таким образом, если ограничить круг способов обоснования утверждений их прямым или косвенным подтверждением в опыте, то окажется непонятным, каким образом все-таки удается переходить от гипотез к теориям, от предположений к истинному знанию. Эмпирическое обоснование должно быть дополнено теоретическим обоснованием.
3. Факты как примеры
Эмпирические данные могут использоваться в ходе аргументации в качестве примеров, иллюстраций и образцов[31]31
См.: Перельман X., Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации» // Язык и моделирование социального взаимодействия. – М., 1987. В дальнейшем анализе примеров и иллюстраций используется в основном эта работа.
[Закрыть]. Выступая в качестве примера факт или частный случай делает возможным обобщение; в качестве иллюстрации он подкрепляет уже установленное общее положение; и наконец, в качестве образца он побуждает к подражанию.
Использование частных случаев в качестве образцов не имеет отношения к аргументации в поддержку описательных утверждений. Образцы используются для обоснования ценностей и аргументации в их поддержку. Эта проблема будет обсуждаться позднее.
Употребление фактов как примеров и иллюстраций может рассматриваться как один из вариантов обоснования какого-то положения путем подтверждения его следствий. Но в таком качестве они являются весьма слабым средством подтверждения: о правдоподобии общего положения невозможно сказать что– нибудь конкретное на основе одного-единственного говорящего в его пользу факта. Скажем, Сократ прекрасно владел искусством вести спор и определять понятия; но, отправляясь только от этого частного случая, нельзя правдоподобно заключить, что все люди хорошо умеют вести спор и определять или что по меньшей мере все древние греки искусно спорили и удачно определяли понятия.
Факты, используемые как примеры и иллюстрации обладают рядом особенностей, выделяющих их из числа всех тех фактов и частных случаев, которые привлекаются для подтверждения общих положений и гипотез. Примеры и иллюстрации более доказательны, или более вески, чем остальные факты. Факт или частный случай, избираемый в качестве примера, должен достаточно отчетливо выражать тенденцию к обобщению. Тенденциозность факта-примера существенным образом отличает его от всех иных фактов. Если говорить строго, то факт-пример никогда не является чистым описанием какого-то реального состояния дел. Он говорит не только о том, что есть, но и отчасти и непрямо о том, что должно быть. Он соединяет функцию описания с функцией оценки (предписания), хотя доминирует в нем, несомненно, первая из них[32]32
О двойственных, описательно-оценочных утверждениях говорится в главе «Аргументация и ценности».
[Закрыть]. Этим обстоятельством объясняется широкое распространение примеров и иллюстраций в процессах аргументации, и прежде всего в гуманитарной и практической аргументации, а также в повседневном общении.
Пример – это факт или частный случай, используемый в качестве отправного пункта для последующего обобщения и для подкрепления сделанного обобщения.
«...Грех или моральная испорченность, – пишет Дж.Беркли, – состоят не во внешнем физическом действии или движении, но во внутреннем отклонении воли от законов разума и религии. Ведь избиение врага в сражении или приведение в исполнение смертного приговора над преступником, согласно закону, не считаются греховными, хотя внешнее действие здесь то же, что в случае убийства»[33]33
Беркли Дж. Сочинения. – М., 1978. – С. 331.
[Закрыть]. Здесь Беркли приводит два примера (убийство на войне и исполнение смертною приговора), которые призваны подтвердить общее положение о грехе или моральной испорченности.«Мы несомненно убиваем кого-то, – пишет М.Оссовская, – когда каким– то явным действием, к примеру ударом топора или выстрелом с близкого расстояния, причиняем смерть. Но следует ли понятие убийства применять к описанному в прессе случаю, когда женщина, желая избавиться от своей соседки– старушки, сообщила ей о мнимой смерти ее сына, в результате чего произошло то, что и ожидалось: смертельный инфаркт? Можно ли говорить об убийстве в случае мужа, который своим поведением довел жену до самоубийства, или который, используя свои гипнотические способности, настойчиво вбивал ей в голову мысль о самоубийстве?»[34]34
Ossowska М, Normy moraine. Proba systematyzacji. – Warszawa, 1970. – S. 33.
[Закрыть]. Здесь примеры используются для прояснения смысла понятия «умышленное убийство». Они должны привести в конечном счете к определению этого общего понятия и подтвердить приемлемость предлагаемого определения.
Чаще всего рассуждение, использующее примеры, протекает по схеме: «если всякое S есть Р, то S1 есть Р, S2 есть Р и т.д.; S1есть Р, S2 есть Р и т.д.; значит всякое S есть Р». Это схема индуктивного (правдоподобного) рассуждения.
Аргументация с помощью примера пока исследована очень слабо. Сказывается, по всей вероятности, то, что современная методология науки ориентирована по преимуществу на естественнонаучное познание, в котором примеры не столь часты, как в гуманитарных науках. Проблемы практического мышления, включающего идеологию и утопию, вообще не нашли пока методологического и эпистемологического осмысления. Результатом является то, что примеры растворяются в числе других фактов, а рассуждение, использующее примеры, – в общей, с трудом допускающей расчленение массе индуктивных рассуждений. Остаётся пока в тени и типизирующая функция примера.
Европейская логика всегда была равнодушна к анализу роли примеров в аргументации, поскольку считалось, что доказательная или убедительная сила примеров столь же ничтожна, как и убедительность всех изолированных, приводимых по одиночке фактов. В древнеиндийской логике аргументация с помощью примера нашла отражение в следующем пятичленном умозаключении:
Гора пылает,
Потому что дымится;
Все, что дымится, пылает так же, как очаг,
Такова и гора,
Следовательно, это так.
Переформируем это рассуждение более привычным образом: «Если очаг дымится, то он пылает. Все, что дымится, пылает. Гора дымится. Следовательно, гора пылает». Переход от первого утверждения ко второму является индуктивным обобщением; переход от второго и третьего утверждений к заключению – дедуктивным умозаключением. Индуктивное обобщение опирается на типичный пример пылающего и потому дымящегося объекта – на пылающую гору (вероятно, вулкан), что придает этому обобщению известную надежность.
Примеры могут использоваться только для поддержки описательных утверждений и в качестве отправного пункта для описательных обобщений. Они не способны поддерживать оценки и утверждения, подобные клятвам, обещаниям, рекомендациям, декларациям и т.д., т.е. тяготеющие к оценкам. Примеры не могут служить и исходным материалом для оценочных и подобных им обобщений. И наконец, примеры не способны поддерживать нормы, являющиеся, как будет показано далее, частным случаем оценочных утверждений. То, что иногда представляется в качестве примера, призванного как-то подкрепить оценку, норму и т.п., на самом деле является образцом. Отличие примера и образца существенно. Пример представляет собой описательное утверждение, говорящее о некотором факте, в то время как образец – это оценочное утверждение, относящееся к какому-то частному случаю и устанавливающее частный стандарт, идеал и т.п.
Примеры широко используются в гуманитарных науках. Но, как полагают некоторые теоретики истории, в истории, нередко представляемой как парадигма гуманитарного познания вообще, примеры неуместны. Отличительным свойством истории является внимание как раз к тому, что уникально, что могло случиться только при данных обстоятельствах и лишь с данными людьми и никогда более не способно повториться. Пример же всегда типизирует и намечает определенную тенденцию к обобщению, чего должна избегать история. Вряд ли это мнение справедливо. История говорит не только об уникальном, но и о том, что является в человеческой жизни массовым и повторяющимся, особенно когда речь вдет о поведении больших масс людей, об исполнении обычаев и обрядов, о характерном для определенной среды или определенных обстоятельств поведении и т.п. Все это может быть убедительно дано через примеры, подобранные соответствующим образом и выявляющие общие тенденции в индивидуальном и потому неповторимом поведении.
«В естественных науках частные случаи используются либо как примеры, которые должны привести к формулировке некоего закона или к определению некоей структуры, либо как своего рода образчики, то есть как иллюстрация к уже известному закону или структуре. В области права сослаться на прецедент означает привести его как пример, обосновывающий правило, новое по крайней мере в некоторых своих аспектах. В других случаях юридическое установление часто рассматривается как пример общих принципов, опознаваемых в дальнейшем на основании данного установления»[35]35
Перельман X, Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации». – С. 208.
[Закрыть].
Излагая факты в качестве примеров чего-либо, оратор или писатель обычно дает понять, что речь идет именно о примерах, за которыми должно последовать обобщение, или мораль. Но так бывает не всегда. «Некоторые американские журналы любят публиковать рассказы о карьере того или иного крупного промышленника, политика или кинозвезды, не выводя эксплицитно из них никакой морали. Факты, приводимые в этих рассказах, можно рассматривать как вклад в историю (всеобщую или частную), либо как примеры для произвольного обобщения, либо как иллюстрацию к одному из рецептов общественного успеха; причем герои подобных рассказов предлагаются в качестве образцов преуспевания, а сами рассказы призваны воспитывать читающую публику. Ничто не позволяет судить о цели изложения с полной определенностью; по всей вероятности, такой рассказ должен выполнять и успешно выполняет одновременно все эти роли, ориентируясь на разные категории читателей»[36]36
Там же.
[Закрыть]. Этот пример говорит о том, что, во-первых, факты, используемые в качестве примера, могут быть многозначны: они могут подсказывать разные обобщения и каждая категория читателей может выводить из них свою, близкую ее интересам мораль. Во-вторых, данный пример показывает, что между примером, иллюстрацией и образцом далеко не всегда удается провести ясные границы. Одна и та же совокупность приводимых фактов может истолковываться одними как пример, наводящий на обобщение, другими – как иллюстрация уже известного общего положения, третьими – как образец, достойный подражания.
Цель примера – подвести к формулировке общего утверждения и в какой-то мере быть доводом в поддержку обобщения. С этой целью связаны критерии выбора примера.
Прежде всего, избираемый в качестве примера факт или частный случай должен выглядеть достаточно ясным и неоспоримым. «В чем бы ни состоял способ подачи примера, к какой бы области ни относилось рассуждение, приведенный пример должен – для того, чтобы он был воспринят в таковом качестве – обладать статусом факта, хотя бы предварительно; обращая внимание публики на этот статус, оратор получает большое преимущество. ...Несогласие с примером, – оттого ли, что предлагаемому обобщению можно противопоставить столь же убедительные возражения, – сильно ослабляет в глазах публики пропонируемый оратором тезис. В самом деле, выбор примера в качестве элемента доказательства налагает на оратора обязательства, подобно своего рода обету. Публика вправе полагать, что весомость главного тезиса напрямую зависит от той аргументации, которая претендует на его обоснование»[37]37
Там же. – С. 210.
[Закрыть].
Если факты-примеры, взятые поодиночке, не подсказывают с должной ясностью направление предстоящего обобщения или не подкрепляют уже сделанное обобщение, рекомендуется перечислять несколько однотипных примеров.
Приводя примеры один за другим, выступающий уточняет свою мысль, как бы комментируя ее. При этом примеры должны «"взаимодействовать” друг с другом в том смысле, что упоминание нового примера модифицирует значение уже известных; оно позволяет уточнить ту точку зрения, в рамках которой следует рассматривать предыдущие факты. А именно в области права, несмотря на то, что прецедент иногда упоминается при первом решении суда, принятом в соответствии с некоторой интерпретацией закона, окончательное решение приговора выявляется лишь постепенно, в ходе последующих решений»[38]38
Там же. С. 211.
[Закрыть]. Если автор при аргументации ограничился одним-единственным примером, это указывает, вероятно, на то, что степень обобщения данного примера представляется ему самоочевидной. Почти такая же ситуация возникает, когда автор упоминает многочисленные примеры, объединяя их формулой «часто мы видим, что...» и т.п. Эти примеры чем-то отличаются один от другого, но с точки зрения конкретного обобщения они рассматриваются как единый пример. «Увеличение числа недифференцированных примеров становится важным, когда, не стремясь к обобщению, автор хочет определить частоту события и сделать заключение о вероятности встретиться с ним в будущем. И здесь, впрочем, недифференцированный характер событий предполагает тем не менее разнообразие условий; кроме того, выбор примеров должен производиться таким образом, чтобы убедить читателя в их репрезентативности»[39]39
Там же. – С. 212.
[Закрыть].
Иногда вместо того, чтобы приводить много однотипных примеров, аргументацию усиливают с помощью «иерархизированного примера»[40]40
См.: Там же. С. 211.
[Закрыть]. «...Все почитают мудрецов, – писал Аристотель, – паросцы почитали Архилоха, хотя он был клеветник, хиосцы – Гомера, хотя он не был их согражданином, митиленцы – Сафо, хотя она была женщина, лакедемоняне избрали Хилона в число геронтов, хотя чрезвычайно мало любили науки...»[41]41
Аристотель. Риторика. – Кн. ІІ, 23, 1398.
[Закрыть]. Форма таких примеров проста: «Имеет место то-то и то– то, несмотря на...» и далее перечисляются те ограничения, которые в иных случаях могли бы оказаться существенными.
Если намерение аргументировать с помощью примера не объявляется открыто, сам приводимый факт и его контекст должны показывать, что слушатели имеют дело именно с примером, а не с описанием изолированного явления, воспринимаемым как простая информация. Если определенные явления упоминаются вслед за другими, в чем-то им подобными, мы склонны воспринимать их как примеры. «Некий прокурор, выведенный в пьесе в качестве персонажа, может сойти просто за частное лицо; если, однако, в той же пьесе выведены два прокурора, то их поведение будет восприниматься как типичное именно для лиц данной профессии»[42]42
Перельман X., Олбрехт-Тытека Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации». – С. 208.
[Закрыть].
Пример должен подбираться и формулироваться таким образом, чтобы он побуждал перейти от единичного или частного к общему, а не от частного опять-таки к частному. Аргументация от частного к частному, столь характерная для сократических диалогов, вполне правомерна. Однако единичные явления, упоминаемые в такой аргументации, не представляют собой примеров. «Нужно готовиться к войне против персидского царя и не позволять ему захватить Египет, ибо прежде Дарий перешел [в Грецию] не раньше, чем захватил Египет, а захватив его, переправился. Точно так же и Ксеркс двинулся [на Грецию] не прежде, чем взял [Египет], а взяв его, переправился, так что и этот [то есть царствующий ныне], переправится [в Грецию], если захватит [Египет], поэтому нельзя ему этого позволять»[43]43
Аристотель. Риторика. – Кн. ІІ, 23, 1393.
[Закрыть]. Рассуждение от частного к частному опирается на определенную инерцию мышления, на движение его по намечающейся прямой линии. В данном рассуждении эта линия ведет от одной ситуации к другой, в то время как задача примеров вести от индивидуальных или частных явлений к общему, резюмирующему их положению.
