Текст книги "Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй"

Автор книги: Александр Свечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Таким образом, генеральный штаб не мог помочь высшему командованию выбраться из его затруднений; он был засажен за канцелярскую работу, лишен инициативы, не имел нужного авторитета. Штабная служба была плохо организована. Главнокомандующий в Крыму Меньшиков принципиально обходился вовсе без штаба, обдумывая в тайне свои намерения, и имея при себе лишь одного полковника для рассылки отдаваемых распоряжений.

Организация и мобилизация. Наличный состав армии достигал миллиона нижних чинов. Между тем, крупных организованных единиц было чрезвычайно мало; армия насчитывала всего 29 пехотных дивизий, лишь немного больше того, что могли мобилизовать европейские государства, содержавшие в мирное время на действительной службе в 5 раз меньшее количество едоков. Собственно регулярная армия насчитывала 690 тыс.; 220 тыс. представлял Корпус внутренней стражи; местные интересы обслуживались войсками с чисто крепостной расточительностью людского материала; по своей подготовке и составу части внутренней стражи представляли моральных и физических инвалидов, отбросы рекрутских наборов, и ни малейшего боевого значения иметь не могли. На действительной службе в мирное время находилось 90 тыс. казаков.

Иррегулярные части, по штатам военного времени, должны были представлять 245 тыс. человек и 180 тыс. коней; фактически в Восточную войну они были мобилизованы в гораздо большем составе и представляли массу в 407 тыс. человек и 369 тыс. коней. Возможности дальнейшего роста их имелись налицо. При таком изобилии легкой иррегулярной конницы, мы содержали еще свыше 80 тыс. регулярной кавалерии. Впрочем, количество регулярной кавалерии шло беспрерывно на убыль, не только в процентном отношении к пехоте, но и абсолютно: начало николаевского царствования – 20 кавалерийских дивизий, эпоха Восточной войны – 14 кав. дивизий; после демобилизации были сокращены еще 4 кав. дивизии.

Артиллерия была многочисленна; артиллерийские бригады, имевшиеся по числу пехотных дивизий, состояли из 4 батарей, по 12 орудий в каждой; в соответствии с обычаями, установившимися при Наполеоне, в каждой батарее имелись и пушки и гаубицы (единороги).

Управление характеризовалось централизацией решения всех вопросов в Военном министерстве, на котором лежало непосредственное контролирование войск и военных учреждений.

Войска были сведены в 8 пехотных корпусов – по 3 пехотных дивизии, 3 арт. бригады, 1 кав. див., 1 конно-артиллерийская бригада, 1 саперный батальон; кроме того, имелись 2 кав. корпуса и Отдельный кавказский корпус.

Мобилизация, вызванная революцией 1848 года, указала на необходимость создания запасных частей; вследствие недостатка обученного запаса, приходилось увеличивать армию за счет набора рекрут, обучение которых с выступлением в поход действующих частей должно было вестись в особых частях. Однако резкой грани функций запасных и резервных частей проведено не было, и запасные части перерождались во второочередные дивизии.

Основным недостатком этого военного устройства являлась медленность мобилизации и роста вооруженных сил в случае войны. За исключением Отдельного кавказского корпуса, связанного долголетней борьбой на Кавказе, и Гвардейского и Гренадерского корпусов, расходование коих на полях сражений являлось крайне нежелательным по соображениям внутренней политики, оставалось только 6 пехотных корпусов, что было очевидно недостаточным для обороны западной границы и побережья Балтийского и Черного морей. Приходилось делать новые наборы и приступать к формированию новых батальонов в существующих полках. В Восточную войну появились 5-е, 6-е, 7-е, 8-е, в иных полках даже 9-е и 10-е батальоны, которые сводились во вновь импровизируемые соединения; точно так же росла и артиллерия. Эти новые формирования, образуемые из новобранцев, требовали для своего устройства много времени; вследствие отсутствия кадров, в особенности командного состава, боевые достоинства их были не высоки.

Таким образом, на случай осложнений, приходилось приступать к мобилизации еще за долго до наступления дипломатического кризиса. Так, Россия затратила значительные суммы на мобилизацию 1848–49 гг. и мобилизацию 1863 года; в последнем случае, далее враждебного тона французских и английских дипломатов дело не пошло. В Восточную войну нам приходилось иметь дело с десантом, достигавшим только 200 тыс.; однако ввиду общего обострения отношений и враждебной позиции Австрии, на всякий случай пришлось прибегнуть к общей мобилизации; за время войны были призваны срочно и бессрочно отпускные – 212 тыс., были произведены 7 наборов рекрут, давших в общей сложности 812 888 человек, созвано ополчение – свыше 430 тыс.; к концу войны имелось 337 дружин и 6 конных полков ополчения, общей численностью 370 тыс.; вместе с иррегулярными войсками, доведенными до 407 тыс., общая численность армии достигла двух с половиной миллионов. Мирная организация повсюду раздробилась и смешалась; одни части вливались на пополнение других, другие входили в сборные армии, корпуса, дивизии, третьи играли роль запасных частей; под Севастополем отмечается наибольшее организационное многообразие и вступление ополченских частей в бой. Очевидно, это громадное напряжение совершенно не отвечало скромной цели – содержания в Крыму 200 тыс. действующей армии. Россия перемобилизовалась, и вытекавшее из перемобилизации истощение русской экономики явилось одной из главных причин, заставившей нас признать борьбу проигранной. Такое излишнее заблаговременное напряжение сил, однако, являлось прямым следствием медленности мобилизации.

Военная промышленность. Наша военная промышленность работала крепостным трудом; паровых машин не было; имелись только конные приводы; на многих военных заводах работали и водяные двигатели, преимущественно еще на плотинах, сооруженных при Петре Великом. Крепостное хозяйство, с его ничтожной товарностью, обусловливало малую емкость рынков, что чрезвычайно затрудняло во время войны массовую заготовку снабжения для армии.

Достаточно ясно характеризует условия снабжения армии военный министр князь Долгорукий в письме [9]9
  Это письмо характеризует не только русскую промышленность, но и скептицизм высших руководителей армии. Позиционная борьба под Севастополем потребовала такого напряжения материальных средств и военной промышленности, что и Франция и Англия оказались полубанкротами.


[Закрыть]от 23 декабря 1854 г. князю Горчакову: «Конечно, можно возложить на себя и своих сотрудников ответственность за такую неуспешность, но когда отсутствие мощной промышленности, большие расстояния и плохие условия транспорта выдвигают вам всяческие затруднения на каждом вашем шагу, – поневоле начнешь признавать, что эта ответственность становится пустым словом. Таково наше положение. Чтобы производить порох, нужно увеличить заводы; а вы не находите нужных для устройства их материалов; вы хотите раздобыть селитру, а имеется только количество, которое требовалось в мирное время. Вы хотите сшить мундирную одежду – нет рабочих. Вы хотите продвинуть ваши грузы – нет подрядчиков для перевозки, нет обоза; вы хотите фабриковать ружья точного боя – а вам поставляют ружья, которые ничего не стоят или очень посредственны. Борьба со всеми этими препятствиями идет по возможности, мы бодримся, но надо признать, что наше дорогое отечество еще совсем не вышло из детского возраста. Даже сапоги, даже полотно, все это поставляется; вам лишь ценой самых больших усилий, и почти всегда не вовремя и неудовлетворительного качества…»

Вооружение. В 1845 году армия была перевооружена пистонным ружьем. Так как уже с тридцатых годов в иностранных государствах происходили опыты с нарезным оружием, то в 1843 году и мы выбрали образец штуцера – нарезного, заряжаемого с дула ружья, для вооружения части пехотинцев. Наш штуцер – бельгийского производства – являлся по своим баллистическим достоинствам лучшим образцом нарезного оружия, в особенности после введения пули Минье, но был очень короток; стрельба второй шеренги в сомкнутом строю из него была поэтому невозможна; штык к нему требовался очень длинный и тяжелый; при стрельбе его надо было отмыкать. В силу этих тактических недостатков «лютихские» штуцера распространялись в русской армии медленно. Ими было вооружено к началу Восточной войны только 5 % пехоты – по одному стрелковому батальону на корпус и по 6 отборных стрелков на роту. Но так как и в иностранных армиях нарезное оружие было распространено очень мало, то с этим мирились. Когда началась война, Бельгия прекратила нам поставку штуцеров, а наши враги начали массовое перевооружение пехоты; если под Севастополем у нас сказался недостаток хороших штуцеров, то это непосредственно вытекало из нашей отсталой военной промышленности и демонстрировало невыгоды зависимости от иностранцев. У нас не хватало не только штуцеров, но и пистонных гладких ружей: последних имелось только 790 тыс., и при широком размахе новых формирований пришлось вооружать их кремневыми ружьями образца, оставшегося от наполеоновской эпохи, с полной зависимостью стрельбы из них от состояния погоды.

Вооруженным штуцерами стрелкам у нас придавалось крупное значение; тогда как из гладких ружей ежегодно проходился курс стрельбы всего в 10 выстрелов, на обучение штуцерных отпускалось ежегодно по 120 патронов. Превосходство штуцеров заключалось в том, что тогда как гладкоствольное ружье давало меткий выстрел на дистанцию не свыше 300 шагов, штуцер стрелял метко на 800 шагов; на этом расстоянии он еще давал по сомкнутому строю 20 % попадания; рамки же досягаемости пехотного огня увеличивались с 600 на 1 200 шагов.

Меткий огонь пехоты на 800 шагов позволял ей успешно бороться с артиллерией. Полевая артиллерия в Восточную войну оставалась еще у всех воюющих гладкостенной; главным решающим снарядом, по традиции наполеоновской эпохи, у нее оставалась картечь. Но в наполеоновскую эпоху батареи могли с дистанции 600–700 шагов, без помехи, сметать пехоту картечью; теперь на дистанциях картечного выстрела батареи несли сильные потери от ружейного огня. В силу этого обстоятельства, середина XIX века явилась эпохой временного упадка значения полевой артиллерии. Этот упадок тактического значения полевой артиллерии был особенно невыгоден русской армии, располагавшей прекрасной по составу и многочисленной полевой артиллерией.

Позиционный характер борьбы за Севастополь исключил возможность использования нашей многочисленной конницы, что представляло для нас также крупную невыгоду.

Тактика. Уставы русской армии были не плохи. Пехотный устав 1848 года сохранял еще, правда, устаревшее построение сомкнутого строя в 3 шеренги [10]10
  От которого мы частично отказывались еще при Потемкине.


[Закрыть]; но тогда как в эпоху Наполеона батальон еще являлся не подлежащей дроблению тактической единицей, наш устав уже, по примеру пруссаков, давал форму построения батальона поротно; маленькие гибкие ротные колонны могли гораздо лучше, конечно, применяться к местности и не представляли столь громоздкой цели, как собранный вместе батальон. Бой в стрелковых цепях далеко не игнорировался уставом: помимо штуцерных, в каждой роте подготовлялось 48 лучших стрелков, как «застрельщики» для действий в стрелковой цепи. Считаясь со слабым общим и тактическим развитием начальников, устав приходил им на помощь, давая 4 образца нормального боевого порядка дивизии. Эти образцы варьировали в зависимости от того, на двух или на трех участках артиллерия занимала позицию, один или два полка сохранялись в дивизионном резерве. В общем, построение дивизии представляло квадрат в 1000 шагов по фронту и столько же в глубину. Каждый из полков боевой части строился побатальонно, на 200 шагов интервалов и дистанций. Часть артиллерии удерживалась в резерве. Половина орудий в 200–300 стрелков представляли нормально огневую силу дивизии.

Беда заключалась не в тех или иных недостатках устава, а в том толковании, которое он получал в армии. Гольштейн-Готорпская династия принесла в Россию влюбленность в парад: Павел I, Александр I, Николай I, Александр II не обладали талантами и закалом военных вождей, но глубоко ценили и понимали искусство парада. После большого парада в Вознесенске Николай I писал императрице: «С тех пор, как в России существуют регулярные войска и, полагаю, с тех пор, как вообще существуют в мире солдаты, никогда не было видано что-нибудь более прекрасное, совершенное, могучее. Весь смотр прошел в удивительном порядке и законченности… Все иностранцы не знают, что и сказать – это был действительно идеал…»

Эти парадные тенденции, могущественно поддерживаемые царской властью, находили благодарную почву в реакционном высшем командном составе. Меньков рассказывает о немце, корпусном командире, который связывал успех парадов с надлежащей пригонкой киверов к солдатским головам; поэтому он требовал изучения ротными командирами антропологии, так как начальник, не сведующий в круглых и удлиненных формах человеческого черепа, не сумеет надлежащим образом пригнать кивера и провалится на параде. Фельдмаршал Паскевич, «слава и история царя царствующего», в молодости, под впечатлением борьбы с Наполеоном, обнаруживал здравые взгляды и жестоко критиковал Барклая де Толли за склонность к педантической муштре: «Что сказать нам генералам дивизий, когда фельдмаршал свою высокую фигуру нагибает до земли, чтобы равнять носки гренадер. И какую потом глупость нельзя ожидать от армейского майора?»

Однако, николаевский режим переработал на свой лад и Паскевича; последний стал уделять исключительное внимание церемониальному маршу, и с театра войны писал государю, как хорошо тот или иной полк маршировал мимо него.

Удивительно ли, что при ничтожных средствах для обучения, при отсутствии казарм, хороших стрельбищ, учебников, внимания к тактической подготовке, малограмотном командном составе, все усилия сосредоточились на парадной стороне военного дела? Некоторые полки, великолепно проходившие церемониальным маршем, только прибыв на театр войны, за несколько дней до боя, впервые начинали обучаться высылке стрелковых цепей… Сам Николай I требовал, чтобы стрелковые цепи на полях сражений находили себе широкое применение. Однако при реакционности высшего командного состава, при недоверии каждого начальника к своим подчиненным, – скептицизме сверху и пассивности снизу, – добиться расчленения боевых порядков, действий врассыпную, было невозможно. Искусство командования понималось у нас, как искусство сохранения солдат в своих руках – и это было только продолжающейся в тактику политикой.

В армии устраивались маневры, но они, по образцу, даваемому Красносельским лагерным сбором, обращались в то же парадирование. Вместо соображения с местностью, нормальные боевые порядки строились по линейным. К батареям, действовавшим в интервале между полками дивизии, предъявлялось требование – не занимать позиции на продолжении пехотного строя, чтобы не мешать равнению первой линии пехоты дивизии. Стрелковые цепи равнялись и шли в ногу. Преподавание тактики в Военной Академии тесно сливалось с «опытом» Красносельского лагеря, и проповедовало стройные внешние формы, ничего общего с боем не имевшие.

Убогая тактика отвечала убогим представлениям высшего командного состава. Генерал Панютин, вождь русского авангарда в 1849 г., на вопрос, чем он объясняет ряд своих успехов над венгерской революцией, отвечал: «Неуклонным применением первого нормального боевого порядка во всех случаях».

В течение Восточной войны главнокомандующего армией князя Горчакова обвиняли за вмешательство в круг ведения подчиненных; но последнее становилось необходимым: «Недостаток в способных людях приводит меня прямо в безумие. Без приказания ни один из моих подчиненных не двинет и мизинцем». Действительно, инициативы искать в николаевской армии не приходилось. Тот же Горчаков, в письме к Меньшикову от 5 декабря 1854 г., давал следующую характеристику: «В последний раз вы мне писали, что генерал Липранди всегда и всюду на своем пути видит затруднения. Правда, он совсем не русский человек. Но что такое наши генералы: призовите одного из них и решительно прикажите ему штурмовать небо; он ответит „слушаю“, передаст этот приказ своим подчиненным, сам уляжется в постель, а войска не овладеют и кротовой норкой. Но если вы спросите его мнение о способе выполнения марша в 15 верст в дождливую погоду, то он вам представит тысячу соображений, чтобы доказать невозможность столь сверхчеловеческого усилия. Имеется только один способ придти с ними к какому-либо результату: спросить их мнения, выслушать все идиотские затруднения, которые они вам доложат, объяснить им, каким путем их можно и должно преодолеть и, объяснив им все с большим терпением, отдать приказ, не допускающий прекословия. Я думаю, что если вы будете действовать таким путем с Липранди, это будет человек, который лучше других сделает дело. Понятно, что при этом случае вы ему скажите, что задача, которую вы ставите ему, имеет самое важное значение, и что только он один, по своему уму и энергии, годится для того, чтобы разрешить ее…» [11]11
  Генерал Липранди был образованным и способным человеком. Скептицизм Горчакова по отношению к своим помощникам исключал для него возможность одержать на войне какие-либо успехи.


[Закрыть]

Ограниченные цели Восточной войны. Завоевание Кавказа Россией в 1853 г. не было еще закончено; борьба с Шамилем приковывала до 60 тыс. русских войск; однако, искусная линия национальной и классовой политики, взятая русскими с 1847 г. на Кавказе, уже подрывала единство и силу сопротивления горцев.

Кажущаяся покорность Европы обусловила постановку Николаем I вопроса о разделе наследства «больного человека»; больным признавался турецкий государственный организм; естественная или насильственная смерть его ожидалась в ближайшее время. Еще за полтора десятилетия до Восточной войны началась подготовка к захвату десантом Константинополя. Черноморский флот энергично развивался; туда направлялись лучшие адмиралы, на него не жалели средств. В последний момент, однако, прорыв русской эскадры через Босфор был признан неосуществимым, и энергичное дипломатическое наступление русских завершилось решением оккупировать дунайские княжества – Молдавию и Валахию, находившиеся в вассальных отношениях к Турции и представлявшие крупную экономическую ценность.

Дунайские княжества представляли плодородную страну, являвшуюся в середине XIX века самым серьезным конкурентом России в мировых поставках пшеницы. Чтобы успокоить возбуждение европейских государств, было дано обещание, что русские войска не перейдут Дуная, а флот не предпримет враждебных действий против турецкой территории.

Турция, чувствуя на своей стороне поддержку европейских государств, отклонила посредничество, 15 октября 1853 года завязала на Дунае военные действия и отправила в Черное море под конвоем своей эскадры транспорт оружия для снабжения кавказских горцев. Английская и французская эскадры стянулись к Босфору.

Русская эскадра адмирала Нахимова 30 ноября 1853 г. атаковала на Синопском рейде турецкую эскадру, конвоировавшую перевозку оружия к кавказским берегам, и уничтожила ее. Это был тяжелый удар по престижу Англии, которая создавала турецкий флот своими инструкторами; соперничество Англии с Россией, явившееся в результате низложения гегемонии Наполеона, и обостренное усвоенной Россией покровительственной таможенной политикой и начавшимся проникновением русских на средний Восток, вскрылось. Англия получила возможность опереться на союзника на континенте Европы и решила вступить в войну; конкретной целью ее явилось ослабление России и уничтожение русского Черноморского флота, представлявшего нависшую над Турцией угрозу.

Союзником Англии явилась Франция Наполеона III, для которого представился удобный случай разложить господствовавший над Европой политический союз России, Австрии и Пруссии. Немецкие, в особенности австрийские интересы заключались в сохранении свободы судоходства на Дунае, и Австрия не могла согласиться на нашу оккупацию его нижнего течения. Наполеон III мог рассчитывать на ее дипломатическую и даже вооруженную поддержку. Для Наполеона III Восточная война имела и династический интерес; выступая на защиту интересов Европы против русского самодержавия, Наполеон III рассчитывал нажить внутренний и внешний авторитет, примирить общественное мнение с декабрьским государственным переворотом 1850 г., сделавшим его властелином Франции. Прибыв к Севастополю, командующий французской армией маршал Сент-Арно, один из виднейших деятелей декабрьского государственного переворота, рассчитывал: «через 10 дней ключи от Севастополя будут, в руках императора… теперь империя утверждена, и здесь ее крестины».

Австрия летом 1854 года мобилизовалась против России; австрийское правительство тяготилось опекой России; единственно русская помощь позволила Австрии справиться с венгерской революцией в 1849 г.; это умаляло великодержавное положение последней. Пользуясь трудным для России положением, Австрия стремилась обособиться от нее, преградить России путь расширения на Балканы, заставить Россию уйти из дунайских княжеств. Воинственность реакционной Австрии умерялась стесненным положением финансов, неблагосклонностью к Австрии немецкого общественного мнения и опасением национально-революционных движений среди славян и венгров. Мы переоценивали австрийскую опасность…

Пруссия была недовольна тем, что николаевская Россия, поддерживавшая старый порядок в Европе, помешала ее первым попыткам объединить германские земли, заставив в 1849 г. очистить Шлезвиг-Гольштейн, а в 1830 г. – воспрепятствовав Пруссии атаковать Австрию, в целях объединения Германии.

Нам, по выражению Погодина, предстояло пожать «горчайшие плоды русской политики за последнее пятидесятилетие». Против крепостнической, самодержавной России выступали не только армии и эскадры, но и легион европейского общественного мнения. К нападавшим присоединилась даже маленькая Сардиния, ядро будущей Италии. Ее искусный дипломат, Кавур, отдав Англии напрокат 15 тыс. сардинскую армию, сумел выдвинуться из наемников в союзники.

Однако Восточная война не затрагивала жизненные интересы ни одного из воюющих государств. Все государства выдвигали для войны с Россией только ограниченные, скромные цели. Попытка сокрушения никого не прельщала. Россия перешла к обороне и преследовала только негативные цели. Отсутствие у России непосредственной сухопутной границы с Францией и Англией, отдаление последних способствовало сужению целей войны.

Ограниченные цели войны заставили воюющих очень осторожно прибегать к использованию политического оружия. Россия дала 300 тыс. рублей на поддержку греческой партии войны против Турции; агитация в Греции развилась столь успешно, что потребовалась высадка французского десанта, чтобы успокоить воинственность греков. Подкуп русскими курдских вождей ослабил попытки турок перейти в наступление на Кавказском фронте. В Черногории работали русские агенты и русское золото. Болгары бойкотировали снабжение англо-французов в период их сосредоточения у Варны и удачно сожгли накопленные в Варне запасы союзников, правда, вместе с городом. Но Россия не рискнула обратиться с общим призывом к славянству, с лозунгом восстания сербов и болгар против турок, чехов и других славян – против Австрии. Мечты Погодина о таком политическом переходе в наступление были признаны «поэзией». Действительно, попытка взрыва Австрии бросила бы всех германских националистов в лагерь наших врагов; притом революционные призывы достаточно странно звучали бы в устах русского правительства того времени. Однако, если бы объем войны расширился, Николай I был готов «отпустить на волю» поляков, чтобы создать серьезнейший национально-революционный костер для Австрии и Пруссии.

В течение самой осады Севастополя русское командование стремилось поселить рознь между французами и англичанами. С этой целью нами устраивались торжественные похороны павших при отбитой атаке зуавов, говорились комплименты по адресу французов, устраивались частые перемирия на французском участке фронта под предлогом уборки тел убитых, в течение коих на глазах англичан происходили братания между русскими и французскими офицерами и солдатами. Но в результате мы лишь обострили отношения командующего французской армией Канробера с англичанами; последние заподозрили Францию в стремлении заключить сепаратный мир.

В ту эпоху война между Францией и Россией еще не была связана с выездом русских из Парижа. Салон русской княгини Ливен в Париже продолжал играть крупную роль; около него объединялись дружественные России круги. Весной 1855 г. Наполеон III почти был готов заключить мир с Россией; но он находился во власти военных кругов, находивших необходимым дать французской армии удовлетворение в виде взятия осажденного Севастополя.

Наполеон III хотел было выдвинуть на очередь польскую проблему, что могло углубить войну и сделать ее угрожающей существенным интересам царской России.

Заветной мечтой французской политики всегда являлось – провести через Германию французскую армию на помощь полякам; попутно можно было бы решить в пользу французов и спор о Рейне. Опираясь на сторонников демократических и революционных идей, Наполеон III стремился к этой цели, которая создала бы во Франции прочный фундамент под его династией. Теперь французы стремятся к тому же, но ссылаются уже не на революционные лозунги, а на параграф 16 устава Лиги наций.

Но английская дипломатия этому энергично воспротивилась: попытка революционизировать поляков совершенно не понравилась бы ни Пруссии, ни Австрии, и могла привести к священному союзу в новом издании. Значительную опасность для России мог бы представить финляндский театр военных действий, при условии восстания финнов и выступления Швеции. Но последняя вступила в коалицию против России только к шапочному разбору; шведы были враждебны, но боялись воевать против России, раз эта война не ставила себе целью полное сокрушение русского могущества, а английские эскадры, бороздившие Балтийское море в 1854-55 гг., вместо установления дружеских связей с финнами, бомбардировали беззащитное финские прибрежные города и топили финские лайбы.

Союзники возлагали большие надежды на мусульманское движение кавказских горцев; около союзных штабов вертелось много людей в черкесках; но верные пути агитации союзникам не дались; далеко не дружное выступление горцев-мусульман было отбито русскими; в то же время опасность погрома, создавшаяся для немусульманского населения Закавказья, позволила усилить русский кавказский корпус местными ополчениями [12]12
  Мелочность политических выпадов в этой войне может характеризоваться попыткой английского посланника, оставшейся неуспешной, заставить константинопольского патриарха объявить русскую церковь впавшей в ересь.


[Закрыть].

Экономическое оружие в этой войне с ограниченной целью также нашло лишь скромное применение.

Блокада с моря России могла принести экономике последней значительный удар, так как русская торговля через сухопутную границу, при отсутствии железных дорог, имела слабое развитие. Но основным покупателем русского хлеба и сырья являлась сама Англия; годы войны были неурожайными в западной Европе; дунайские княжества – конкурент России – временно выбыли из числа мировых поставщиков. Блокада России, в этих условиях, являлась и блокадой самой Англии. Последняя вначале пошла на видимость блокады, допустив морскую торговлю России под нейтральным флагом. На Черном море происходил странный торговый оборот: нейтральные суда вывозили русский хлеб из Азовского моря, хлеб продавался в Константинополе и шел на снабжение союзных армий, осаждавших Севастополь. Только в 1855 году враждебные России влияния заставили английское правительство, против его воли, установить действительную блокаду русских портов. Однако сало, конопля, лен, льняное семя направлялись из России в Пруссию и из последней, по полуторной цене, попадали в Англию. Увеличение стоимости фрахта, ввиду резкого недостатка продовольствия и сырья в Англии, ложилось преимущественно на английского потребителя, а барыши доставались немецким, а не английским купцам.

Русский хлеб сухопутной перевозки не выдерживал; цены на него к концу 1855 г. резко упали, и это явилось одной из серьезных причин потери популярности войны среди помещичьего класса.

На вооруженном фронте ограниченные цели войны должны были бы заставить отдавать полное предпочтение узким, чисто географическим объектам действий перед стремлением уничтожить живую силу врага. Естественно создавались рамки для применения стратегии измора, а не стратегии сокрушения. Севастополь, база русского черноморского флота, настолько привлекал внимание союзников, что последние простояли полтора года в полупереходе от русской полевой армии, и, хотя количественное соотношение было большей частью благоприятным для союзников, они ни разу не сделали попытки атаковать русских вне крепости. Однако французы и русские, воспитанные в духе стратегии сокрушения, не понимали вовсе требований, вытекавших из войны, сложившейся на измор, и около этого непонимания складывалась драма высшего командования в эту войну.

Наши противники. Мы оставляем подробную характеристику французской армии до главы о кампании 1859 г. и турецкой – до главы о Русско-турецкой войне. Французская армия, мало приспособленная к требованиям большой европейской войны, была весьма пригодна для посылки сильных отрядов в дальние экспедиции; всего в течение полутора лет из Франции на войну было отправлено 310 тыс. войск. Французы посылали на войну с нами свои лучшие части, хорошо обстрелянные в алжирских походах, и при отправлении перевооружали большую их часть посредственным образцом штуцера. Во время самой войны они создали сильную осадную артиллерию, заново изготовив ее. Тактика французов характеризовалась слабой работой полевой артиллерии, устаревшими и не сохранившими руководящего значения уставами, энергичным огневым боем густых цепей, стремительными штыковыми ударами батальонных колонн, слабым управлением сверху и выросшей в малой войне инициативой, частным почином снизу. Бой велся хаотически, но очень энергично.

Турция была в силах выставить в Европе и Азии до 118 тыс. регулярных войск и до 200 тыс. не устроенных и не снабженных иррегулярных частей. Слабой частью турецкой армии являлась ненадежность ее материального базиса, бедность турецкого государства; сильной ее частью в Восточной войне являлось наличие в ее рядах революционной эмиграции, значительно повышавшей ее боеспособность. Множество энергичных польских и венгерских офицеров, вынужденных эмигрировать в 1849 г., предложило туркам свои услуги, чтобы сражаться против России. Во главе европейской армии турок стоял Омер-паша (бывший австрийский офицер Михаил Матос), недюжинный полководец. Самый талантливый венгерский революционный генерал, Клапка, едва не был назначен командующим турецкой малоазиатской армией [13]13
  Арелан-паша – граф Быстроновский; Искандер-бей – граф Ильинский; Куршид-паша – генерал Гюйон; Бейрам-паша – англичанин Кмети; Вильямс, Бем, находились в турецких рядах. Некоторые турецкие штабы, особенно в Малой Азии, напоминали эмигрантские кафе.


[Закрыть].

Английская армия. Армия Англии, самой передовой страны в экономическом отношении, являлась наиболее отсталой. Консерватизм английской армии представлял совершенно исключительное для Европы явление и напоминал застывшие формы древнеегипетской культуры. Мы находим в английской армии XIX века такие порядки, которые на континенте Европы исчезли уже в начале XVIII века: так, командир английского полка являлся подрядчиком-монополистом, снабжавшим свой полк мундирной одеждой, а извлекаемые отсюда барыши составляли важнейшую сумму в получаемом им вознаграждении; ротами и полками офицеры торговали, что бы обеспечить себя при выходе в отставку, как в эпоху Лувуа, и надо было купить себе полк, а не быть назначенным командиром полка по выбору или за отличие.