Текст книги "Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период (СИ)"

Автор книги: Александр Бельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Камень-1. Часть 2. Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период.

Глава 1

Часть 2.

Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период.

Глава 1, в которой герою крутят уши, говорятся важные вещи и родовичи решают, как им быть дальше.

Не так себе представлял Камень встречу с родичами, совсем не так! Как прекрасно все было в его мыслях всего сутки назад, да какой сутки, час! И как отвратительно стало сейчас, сию минуту!

Ну, то есть прекрасно было, пока лучащиеся умильными улыбками Рарри и Гимли не двинулись к нему. Он-то думал, что порадовал их гномьи души и потряс до самого их скального основания! Ну, и наивно полагал, что почтенные старцы, не сговариваясь, шагнув к нему, намерены выразить свои восторг и восхищение. Восхищение выразилось в том, что железной хваткой подхватив его под локти, старцы затащили его за кабину грузовика, скрыв от людей. Ну, а восторг – в том, что, выполнив этот маневр, Гимли, свирепо пыхтя и вращая глазами, всё же схватил Дарри за одно ухо и начал нещадно его драть, а старейшина, отвесив тяжёлую оплеуху, свистящим шепотом злобно пропыхтел в другое ухо:

– Ты что творишь, балбес малолетний! Рунотворец хренов! Никто! Слышишь, НИКТО! Никто вне народа казад не должен и знать об этом! А он тут устроил балаган на ярмарке! Ещё мишень бы на спину повесил, себе и всем нам!

– Да почему? – взвыл Дарри, позабыв от боли, обиды и испуга о своем обретённом могуществе, – Наоборот же, больше роду почёта и уважения будет!

Старцы, словно только сообразив что-то, посмотрели друг на друга над головой Камня, скрутившегося в спираль – Гимли его уха так и не отпустил.

– Тьфу ты, пропасть, он же большое посвящение у Камня не проходил! – в сердцах ругнулся в черно-седеющую, с заплетенными косичками бороду Рарри.

– Ага… Позабыли мы это с тобой. И вот за что нам напасть такая? – пробубнил ур-барак печально. И, без малейшего перехода, негромко, но таким голосом, что от него стыли камни, а в желудке поселялась осень, ответил старейшине:

– Был Камень у Камня, не был, тьфу на это! – тут он для убедительности смачно плюнул, едва не попав на сапог Дарри, и продолжил уже для молодого гнома – Для людишек… Всех людишек, понял? И для всех иных народов тоже, понял? Ты – Рунознатец! И то молод больно, прости мои грехи Прародитель, бороды даже нет!

– Да как же, дядька Гимли… Ой! – пальцы унтера, ослабившие было хватку, отреагировав на фамильярность, вновь крутанули ухо, – Все же видели!

– А вот так! Амулеты у тебя… Были. Одноразовые. И шутки дурацкие. И за эти именно дурацкие шутки и порчу ценных артефактов мы тебе уши и вытягиваем! А стоимость испорченного вычтем из жалования! – Уже почти в полный голос рыкнул ур-барак.

Затем ноздри его здоровенного носа раздулись, глаза сузились, а сам нос забавно зашевелился. Но Дарри смешно не было – скорее, ему это напомнило медведя, принюхивающегося к колоде с пчелиным роем. Брови начальника охраны, гофря на пути лоб, задрались вверх, а сам он раскатисто захохотал, не отпуская, однако, злосчастное ухо.

– Ой, не могу! Рарри! – пробулькал сквозь смех отставной унтер, – Да от него бабой за версту несёт! Точно тебе говорю – пока мы тут воевали, он какой-то молодке под подол залез!

– И что, за это ты его пытаешься в эльфа превратить? Тогда надо было за оба уха тянуть, старый ты пенёк, – донеслось сверху. Гимли от неожиданности наконец-таки отпустил несчастный малиновый лопух, и все три гнома посмотрели вверх. На капоте грузовика, баюкая на коленях винтовку, сидел по-портновски пришлый и смотрел на них с высоты с совершенно непроницаемым выражением на конопатом лице. Хотя веснушки его были еле различимы – как и Гимли, пришлый был весь серый, пропылённый и закопчённый. А вот винтовка была чистой и ухоженной. Ур-барак стрельнул взглядом на Старейшину и, сделав страшные глаза – на Камня. Его, очевидно, беспокоило бесшумное появление человека, и, ещё больше – то, что же услышал конопатый. Они, конечно, говорили шёпотом, ну, или тихо. Хотя, конечно, гномий шёпот это само по себе не очень тихо. А Дарри всё никак не мог вспомнить имя пришлого. Тот же, тем временем, взяв винтовку за цевьё правой рукой и опершись левой о капот, мягко спрыгнул к ним. Поправив сбившееся кепи и скупо улыбнувшись, он представился старейшине Рарри, и Камень, наконец, вспомнил, как его зовут:

– Воронов. Сергей. Младший унтер-офицер пограничной стражи, а в последнее время унтер сводного гарнизона управы, вместе с этим старым ворчуном.

Гимли на такую вольность только улыбнулся, что многое сказало Рарри, и он протянул пришлому свою широкую лапу, что, в свою очередь, много сказало Гимли. Пришлый совершенно спокойно выдержал тиски старейшины и уж потом, повернувшись к Дарри, серьёзно сказал ему:

– Рад видеть тебя, потеряшка. Ума не приложу, как ты ухитрился выжить, да ещё затрофеить грузовичок. Обязательно хочу тебя послушать. Сильно я огорчался, что ты тогда пропал. Я ведь так и не сказал тебе спасибо. Кабы ты так прытко не начал пальбу, там, на перекрёстке, где мы Копейку оседлали, нас при ней и положили бы жёлтопузики. Так что я твой должник, и ты, Гимли, кстати, тоже. И как-то ты странно долг отдаешь. А вообще тебя Потапов ищет. Сильно ищет. Ты же, вроде, сейчас дежурный по гарнизону?

Гимли охнул, повернулся и резво потрусил к развалинам, так что старейшина Рарри сказал, то ли спине Гимли, то ли пришлому:

– Я, вообще-то, забираю своего родовича прямо сейчас!

– А вот «прямо сейчас» это вряд ли. Гарнизон хоть сводно-сбродный, да время военное. Гимли внесён во все сводки и ведомости как унтер и введён во временную присягу. Так что – до роспуска сводного отряда или отмены военного положения покидать без приказа или разрешения командира расположение, считай, дезертирство! Даже вон управляющий банком пока под подпоручиком Потаповым ходит и не чирикает. Ну, там, правда, лиса та ещё, полагаю, он не зря командование не принял. Случись чего – так и не ему за утрату ценностей и документов отвечать, а Потапову.

Рарри насупился и пожевал губами. Не привык он, что выходит не по его, да и последнее слово как-то всегда было за ним. Кроме того, его крайне беспокоило, что же таки пришлый слышал из их разговора. Оно, конечно, они говорили на двергском, но… Немало людишек ведь его знает, и тутошних, и пришлых. Подвигав косматыми чёрными бровями, он просветлел лицом, найдя, как ему показалось, нестыковку в словах Воронова:

– О! Не бьётся у тебя! Я вот ни в какую такую роту не введён и ни у кого не отпрашивался! Так что путаешь ты что-то, я тебе скажу. И так что забираю я Гимли, вот так!

Пришлый блеснул желтоватыми зубами в улыбке, особенно заметной на закопчённом лице. Старательно скрывая терпеливую, как с ребенком, снисходительность, ответил:

– Вы же сами сказали, уважаемый, что присяги не давали. Да и Полухин с вами не так просто, а то бы вас и задержать могли. А старший унтер-офицер – личность известная. Так что уважили вас, да. Думаю, и пропуск на вас выписан, и печатью заверен. И он сейчас либо у Полухина, либо у вас. А у нас тут дело совсем другое, и всех не из гарнизона или пограничной стражи привели к присяге, или, как вы выразились, ввели в роту. Во избежанье. Так что Гимли, хоть и иррегулярный, но унтер-офицер сводного гарнизона и уйти просто так не может. Впрочем, не огорчайтесь! Я же сказал, либо должны отменить военное положение, либо расформировать сводный отряд. Военное, конечно, отменят не скоро, потому что его пока даже и не объявил никто, а вот гарнизон распустят и раздёргают, я так думаю, уже прямо сегодня. Так что долго он тут не задержится.

– С чего бы это так быстро? – ворчливо спросил старейшина, словно был этим даже и недоволен.

– Ну, первая причина – Потап командир правильный. И ни он, ни, тем более, Шадрин – не дураки. Держать сейчас под ружьём гражданских, когда безобразие в городе почти закончилось, а у них всех невесть что дома творится, никто не будет, люди так и озвереть могут и новый бунт запалить. Да и смысла в том нет никакого, всё, отбились уже. Но и так тоже не бросишь всё враз. Тут ведь и лазарет с ранеными, и припасы, и документы из управы. Банк, опять же, но их на самих себя Потапов оставит, и с радостью. Ну и погибшие в бою на льду лежат. Ваш, кстати, тоже. Так что нельзя всё здесь оставить без охраны, а из управы тут – полтора землекопа при трёх лопатах. И вот, думаю, судя по тому, как Полухин с Потаповым что-то оживлённо обсуждают прямо сию секунду, всех штатских аккурат сейчас и отпустят, а военных пока притормозят. Наверняка даже. Все гражданские у Потапова переписаны, и благодарность за помощь неминуемо получат. Но это только первая причина. Вторая… А вы не слышите? Вон она едет, вторая причина и ответы на вопросы.

Действительно, даже нечуткому гномьему уху уже какое-то время был слышен какой-то треск и рокот, который, казалось, окружает город. Впрочем, как пояснил Воронов, так оно и было, и город именно что окружали. Наконец, там, где были впустившие их в Пограничный ворота, звук, нарастая и отражаясь эхом в их проёме, явил свое происхождение. Треща глушителями и смердя из них синим дымом, из зёва распахнутых створок вынырнули, один за другим, пять мотоциклов с колясками, запылённых и забрызганных засохшей грязью до полной неопределимости цвета. На каждом сидело по два человека, тоже запылённых и грязных до изумления. Один был за рулём, а второй – за пулемётом, торчащим из каждой коляски.

Первый экипаж остался у ворот, второй – у взорванной кордегардии неподалёку, а три покатили дальше. А вскоре в ворота поползла гусеница колонны грузовиков, АТЛ-Т и различных бронеходов, размалёванных зелёно-жёлто-бурыми пятнами и полных хмурых и запылённых людей в форме.

– Кто это? – спросил Дарри, перекрикивая гул и лязг колонны, целеустремленно ползущей к форту.

– Это? Новая власть в городе и округе, как я понимаю. Конкретно вот это, вроде, мотострелки, хотя я увидел и машины наших егерей, видать, влились в деблокирующую группу.

– Да тут целый большой хирд!

– Ну, нет, не больше батальона мотопехоты. Ну, егеря ещё, ну, усиление… Но, сдаётся мне, что командовать ими и рулить тут будут тут совсем из других палестин начальники. Контрразведка и жандармерия, – судя по тону, ни жандармы, ни контрразведчики не относились к числу любимцев Воронова.

– И что они будут делать?

– Как говорит наш начальник погранотряда, «наносить добро и причинять справедливость». Контроль над ключевыми точками, блокировка въезда и выезда. Зачистка и фильтрация. Так что, думаю, скоро здесь вообще будет новый гарнизон. Или, скорее, караул. И, знаете ещё что? Я бы вам посоветовал прихватить паренька и вернуться в форт. Спокойней будет…

Рарри набычился ещё больше. Посопев, словно запускаемый паровой двигатель, он сказал Воронову:

– Прав ты, не поспоришь. Только вот какая штука – ты сам говоришь, что отпустят скоро наших родичей. Значит, надо озаботиться раненым Ториром и похоронами Глоина. Надо проверить, что там с гостиницей, где мы жильё оплатили, и с вещичками нашими в форту.

Дарри, хоть и слушал только в половину своего малинового уха, всё же понял, что в их дальнейшей жизни ничего не ясно. Ни где, ни как, ни в качестве кого они будут эту самую жизнь осуществлять. Кроме того, он так и не понял, почему ему нужно таить обретённое умение, и от кого. Но ясно было одно – из города им в ближайшее время не уехать.

Воронов напророчил. Ревущая колонна заметно усилила шевеление на развалинах управы. Пограничник извинился, и, не менее живо, чем Гимли за пять минут до этого, потрусил присоединяться к общему сумбуру и оживляжу. Полухин с Потаповым, завидев и заслышав подмогу Пограничному (войск в колонне было раз в пять-шесть больше, чем в городе и форте), с ходу свернули дискуссию, козырнули друг другу и поручкались, явно прощаясь. Подпоручик нырнул в руины, а старший унтер направился к Рарри и Камню, и даже шаг его казался задумчивым, не говоря уж о лице. Дойдя до них, он оглядел Дарри, а Дарри, в свою очередь, оглядел его. Это был немолодой старший унтер с двумя звёздочками за выслугу на просветах петлиц и наградными планками на груди потрепаного, но чистого мундира. Левая рука была затянута в чёрную перчатку, и Камень подумал – уж не о нём ли говорила Варазза? Насмотревшись на Камня, Полухин спросил у Рарри:

– Нашлась пропащая душа? Ну и слава всем светлым богам! Вот что, старейшина… Потапов сейчас всех гражданских от временной присяги освободит и распустит. Так что, Рарри, твоё воинство вновь соберётся. Вот только… В форт сейчас народу набьётся, да и, поверь ветерану, лучше бы вам пока там не отсвечивать. Нет, из города, вестимо, теперь всё равно никого не выпустят…

– Да мы из города и не рвёмся пока. И товар надо попытаться выручить, и вторую машину попробовать сыскать, – пробасил своим трубным голосом старейшина. Подёргав косички чёрной с сединой бороды, он продолжил, – да и на дороги лезть сейчас только безумец будет. Там сейчас банд больше, чем колдобин. Но нам вот тут наоборот, в форт советуют.

– Воронов-то? – понятливо сказал унтер, – ну, тут он не додумал. Молодой ещё! Там будет… беспокойно. Даже немного нервно. Нет, проверку вам всё равно придётся пройти. Но первое время в форту лучше не маячить. Если наш дом уцелел, то мы с Саломи рады будем вас пригласить. Но я пока даже не знаю, что с ним, с домом. Табличка на дверях там… приглашающая к грабежу и непотребству в последние дни. Поэтому, думаю, нам надо держать к форту, там вы быстренько соберёте ваш скарб, а Саломи пока узнает, что у нас дома творится.

– Спасибо за гостеприимство, Николай. Но… Больно много нас, да ещё раненый и убитый. Так что мы попробуем в «Улар-реку». Иваныч туда одновременно с нами из форта умчался, а кров мы оплатили. Авось не разграбили дотла, сама-то гостиница стоит. А вот подскажи, с учётом этого, ну, что мы сперва в гостиницу всё же завернём – добро из форта нам когда лучше своё забрать, сейчас, сегодня, но после гостиницы, или погодя? Да и машину Сашкину тоже перегнать надо, а то не реквизируют, так раздербанят. Мы про него ведь не забыли.

– Хорошо, что не забыли, – как ни в чём ни бывало сказал Полухин. – Сейчас, конечно, лучше. Потому что не до вас будет. Только не надейтесь. Комендант Шадрин тебя давно знает, конечно, и может поручиться. Но только у него сейчас у самого положение шаткое до невозможности, и его ручательство как бы не навредило даже. Контрразведка будет трясти его в частности и гарнизон вообще, а жандармы – всех остальных. Так что чем быстрее соберётесь и исчезните из форта, тем лучше. Это сейчас пока не до вас. Но вот именно о вас ещё те ребята, что за забором пропылили, тоже вспомнят, и на огонёк заглянут, это обязательно. Так что готовьтесь к вопросам. Впрочем, вам-то бояться нечего, каждый чих был на виду, а вот юноше вашему надо внимательно припомнить, где, что, когда и как, да чтоб было кому подтвердить.

– Тогда мы сперва в «Улар-реку», и, если будет всё в порядке, в форт за имуществом. Думаю, Глоина пока не будем трогать, если Потапов дозволит, негоже мёртвых покоя лишать.

– Ну, тогда заедем к Иванычу вместе, а потом вместе же в форт. Мне, как ты понимаешь, путь-дорога лежит туда же, да и помочь вам нужно будет в случае задержек, пока в силах хоть это сделать.

Рарри пожевал губами. Больше всего ему бы хотелось сейчас вдумчиво и без посторонних клану ушей поговорить с Камнем, но отказать Полухину было бы слишком даже для толстокожего гнома. И он просто протянул унтеру в знак согласия свою лапищу. Про себя же он решил, что, если всё сладится в гостинице, надо будет оставить там Дарри и Гимли – мальцу в форт соваться не стоит, ур-барак за ним присмотрит, а вместе они как будто помогут Иванычу наводить порядок, авось, и цену за постой можно будет снизить.

Через десять минут начался исход гражданских. Из двадцати двух людей и гномов, выживших в осадном сидении в управе, таких было почти половина, двенадцать разумных. Странно, за пять минут до появления колонны все они (ну, может, кроме непоколебимых, как скала, и не имеющих в Пограничном недвижимости гномов) нервничали, торопились домой, даже бузили. Но, лишь стоило Потапову освободить их всех от обязательств и распустить по домам, как вдруг у всех нашлись дела на доделать и разговоры на договорить, словно все в нерешительности медлили с уходом. Так что подпоручику пришлось даже повысить голос, разгоняя их из руин управы. В ней остались лишь государевы люди: пограничники, егеря, да один воентехник из авиаотряда. Правда, поговорив с Потаповым, остались также Далер и ещё два аборигена, честно сражавшиеся на стороне законной власти во время бунта. Им явно было сейчас безопасней в управе. Подпоручик пообещал им, что сегодня же, но чуть позже, они вместе с военными обойдут свои дома. Остался лежать в леднике на соломе и Глоин – Потапов с пониманием отнесся к просьбе Рарри, а, точнее, Гимли. А вот Торир был признан выздоровевшим, и Далером, и, что важнее, старейшиной.

– Поспал? Теперь пора поработать, – безжалостно сказал Рарри. Впрочем, Торир уже и сам изнывал от безделья и работать был совсем не прочь. Закинув оружие и вещи Глоина, а также то немногое, что у него было в управе с собой, в кузов «ЗиЛа», Торир направился было к кабине. Но там на пассажирском сиденье уже воцарился Гимли. Он лишь вопросительно поднял брови.

– Так это… Хочется же Камня послушать, как он там без нас…

– Да? Нечего, он ещё даже старейшине Рарри не отчитался. Марш в кузов!

Вздохнув, Торир побрел назад и залез в кузов, где невозмутимый и безмолвный Бофур уже бесцеремонно заглядывал в ящики и тюки, которыми был почти под завязку забит грузовик. Их, вопреки ожиданию, стало заметно больше, чем было, и ясно было, что Бофуру хочется услышать рассказ Дарри не меньше, чем Ториру.

Саломи Полухина, прихватив винтовку, уже ушла, видимо, на разведку – осталось ли что от их дома. Рарри и Балин заняли свои места в «Полевике» унтера (Балин опять сел за руль). Старейшина внимательно следил за ЗиЛом, и, не удержавшись, одобрительно кивнул головой, когда Гимли отправил Торира в кузов. Он надеялся, что ур-барак за недолгое время пути успеет просветить мальца, о чём и кому говорить можно, а о чём не стоит, даже своим, клановым. Наконец Балин завел двигатель, и почти мгновенно взревел мотор ЗиЛа. Их кавалькада тронулась в недолгий путь к «Улар-реке». Но Рарри этот путь показался бесконечным. Он сидел и терзался – всё ли успеет объяснить Камню Гимли и, главное – всё ли тот поймет?

Глава 2

Глава 2, в которой все возвращаются под свой кров и попутно выясняется, что даже опытный гном может потерять голову от сильного чувства. Особенно, если это чувство голода.

До гостиницы «Улар-река» было рукой подать. Она даже видна была на противоположной стороне площади, дальше и справа, в углу, образуемом стеной форта и городской, правда, виднелся только кусок крыши. Только вот что по площади, что вокруг неё было не особо-то и проехать. После «Громовержцев» она напоминала пещеру похмельного великана, пытавшегося утром найти носки, которых у него отродясь не было. Причем потом местами случился пожар. Мерзко пахло горелой резиной от сожжённых грузовиков. Ну и трупы. Убирать было пока что некому и некогда, и пусть прошедшие с начала событий три дня и были не самыми жаркими, запах мертвечины на рыночной площади был уже густ, сладок и тошнотворен. Так что нужно было петлять в объезд, убравшись в сторону по впадавшим в площадь улицам. А на площадь выходили как минимум три улицы с этой стороны. Впрочем, особого выбора не было. Улицы тоже, хотя и не так густо, как площадь, служившая местом сбора трофеев грабь-команд (в том месте, где она не простреливалась из форта и управы) были захламлены. Брошенным малоценным и громоздким хабаром, ставшим в одночасье ненужным, раскуроченными тележками, телегами и машинами. И опять – мертвецами. И только одна, ведущая не к реке, а почти параллельно площади к стене, была относительно свободна. Хоть и близко к форту, и мангруппа тут уже прошла, но все равно был шанс нарваться на задержавшихся в городе бунтовщиков, так что и Полухин, и Рарри, не сговариваясь, приготовили оружие. Впрочем, старые и новые боги уберегли, и Балин, аккуратно объехав прицеп, присевший на лишенную одного колеса ось, вскоре снова свернул к площади, уже почти напротив гостиницы.

Словно стремясь прикрыть все пакости, которые сотворили люди, Приграничный, обильно и любовно обсаженный яблонями, за последние пару дней окутался белой кипенью их цветения. Но только ни пожарища не скрылись из глаз, ни запах не перебило. Так что бело-розовый яблоневый цвет больше походил на саван, укрывший обезображенный труп городка. Впрочем, нет, город всё же выжил. И уже копошился своей жизнью тяжело раненого, который собирается пойти на поправку… Где-то мрачный пришлый поправлял поваленный забор, где-то невидимый глазу хозяин дома стучал молотком, заколачивавший ослепшие без стекол окна досками.

И вот они уже на площади. Из-за причудливого пути они оказались совсем рядом от дома Полухина, тот был буквально на соседней улице, точнее, на углу её и площади перед фортом. Хотя унтер и не собирался поначалу заезжать к себе (потому и не возражал, что жена отправилась туда сама), тут он не утерпел. Извиняющимся взглядом попросив прощения у старейшины, Николай, хлопнув Балина по широченному плечу, махнул рукой в сторону нужного перекрестка. Ворота и калитка выходили не на площадь, а на ведущую к ней улицу. Но Балин не стал сворачивать, а остановился прямо у забора нужного дома, едва проехав перекресток. «ЗиЛ» добросовестно повторил за ними извилистый путь и, фыркнув почти по-паровозному тормозами, встал, не доехав до угла, чтобы не перекрывать проезд.

Полухин, сидевший в кузове пикапа, неловко из него выбрался и заспешил к воротам. Уезжая в спешке, под огнем, он не запирал ни их, ни дверей в дом, причём вполне осознано. Запертые двери не остановили бы грабежа, а открытые, по крайней мере, не выломают. Ну, был такой шанс. Тем более, дом был неудобен захватчикам при осаде форта – в сторону укрепления не смотрело ни одного окна, и стрелять получилось бы только с чердака. Но чердак был не из бревна под самый конек, а обшит доской, и даже от винтовочного обстрела не спасал. И крыше, и забору, и бревенчатым стенам досталось, но, в основном, тем самым винтовочным калибром. По большей части, со слепой стороны, обращенной к форту, так что, на первый взгляд, ничего критичного пока не было.

Шанс сработал, но лишь отчасти. Ворота были целы, как и калитка, хотя одна верея, столб, на который навешивается воротина, изрядно перекосилась. И не лень же было кому-то пытаться её выдрать, как гнилой зуб! А вот входную дверь изрядно исклевали чем-то, срывая с нее приделанную на совесть бронзовую табличку «Ст. унт.-оф. Н.Полухин». Её, измятую-исковерканную, бросили тут же, у крыльца. Дверь, сделанная из могучей толщины досок, все так же могла преграждать путь непрошеным гостям, но сейчас была распахнута настежь. Войдя в дом, Полухин по запаху понял, почему. Мебель была повалена и отчасти разломана. Видимо, искали тайники и ухоронки, но не нашли.

Опуская ствол, справа неслышно возникла Саломи, и унтер, не жалуясь, а именно словно удивляясь, спросил не то у жены, не то у возникших за плечом гномов:

– И почему вот для некоторых главный поступок в жизни – нагадить на чужом столе?

– И почему вот для некоторых главное дело в жизни – насрать посреди чужого дома? – через какие-то пять минут гневно орал Иваныч, и никак не мог взять в толк, отчего грубые и бесчувственные гномы неделикатно заржали. Впрочем, толстокожестью он почти не уступал своим постояльцам, и, кроме того, не мог нарадоваться на относительную целость гостиницы, с которой мысленно он уже простился. А она устояла, чему помогли толстенные стены сруба и то, что после сожжения «Отставной К. Барабанщика» и немедленного драпа всех из «Улар-реки» огнестрельная активность в этом углу города как-то утихла. «Барабан» был ключевой точкой мятежников, и без него смысл захвата ими «Улар-реки» падал почти до нуля. Иваныч каждый день правдами и неправдами проникал на стену форта, обращённую к его кормилице, посмотреть – цела ли? Но успокоился он только вернувшись домой. Конечно, успокоиться получалось не полностью, ремонт в самой гостинице был невелик, да ведь только стены это ещё не все. И траты предстояли нешуточные. Понятно, что деньги, а, следовательно, и постояльцы, невзирая на царивший внутри погром, ему нужны были как воздух и соль. Так что, услышав о цели их приезда, Иваныч, отставив, наконец, Маузер, которым размахивал, как дубиной, начал азартно торговаться с Рарри. Тот, не успев ещё даже толком оглядеться, встрял в препирательства с хозяином, считавшим, что все оплаченные дни у гномов уже закончились. В свою очередь старейшина долдонил, что, с момента их эвакуации в форт гостиница не работала, и эти дни в зачет не идут. Таким образом Рарри не заметил, что хитрый Иваныч его уже переиграл, и ненароком проскочил заявленную Полухину у Управы фазу «осмотреться, не разграбили ли гостиницу дотла». Факт того, что гномы остаются в «Улар-реке» уже словно бы считался решённым, чему поспособствовала возникшая из кухни монументальная усатая домоправительница. Меж тем гостинице досталось посильнее полухинского дома. Так, по крайней мере, показалось Дарри. «Улар-реку» он покинул ещё до мятежа, и увиденное сейчас сильно отличалось от воспоминаний. Ни одного целого окна, вся мебель, по крайней мере, на первом этаже, перевернута, изломана и расстреляна-растрощена. Вызывали изумление несколько стопок простыней, неизгвазданных и практически не пострадавших. Непонятно, почему их миновала общая судьба, может, они перебедовали погром в каком-то закутке, и лишь только сейчас были извлечены на свет божий хозяевами. Перевязанные шпагатиками с кокетливыми бантиками, они выглядели немым укором царящему вокруг них разгрому. А разгром, что и говорить, был знатный. Все припасы частично разграблены, частично растоптаны. Вещи и бельё из шкафов и кладовых громоздились изорванными и изжёванными кучами на полу, пересыпанные мукой, крупой, осколками битого стекла и посуды. Входная дверь выломана и отброшена, и даже полы местами с мясом разломаны выдергой или ломом-щипком. Ну, и дерьмо повсюду усиливало вид и смрад разрухи. Правда, сам Полухин задержался дома, как он сказал, на пятнадцать минут и сравнить масштабы бедствия тут и у себя не мог.

Камень выбрал местечко, где зловонных куч не было, и сгрузил на хрустнувшие осколки стекла и посуды вещмешки, которыми был навьючен. Он с любопытством посмотрел на перевернутый буфет в углу холла, ящики из него были выдраны с мясом, безжалостно, словно больной зуб подвыпившим ярмарочным зубодёром. Рядом и вокруг, довершая эту картину мебельного побоища, громоздились заваленные на бок столы… Дверцы у буфета были выломаны, а столы выглядели так, словно на них происходил всемирный чемпионат дятлов.

– И не лень же им было все тут перевернуть, – пробормотал он себе под нос. Тем не менее, пышноусый содержатель гостиницы, азартно размахивающий руками и вопящий, как раненный визгун-пустырник, услышал его, и, прервав свою торговлю со старейшиной, совершенно спокойным голосом сказал:

– Нет, это мы сами баррикады от обстрела устраивали. Тут знаешь, какая пальба была?

После чего, будто и не было этой спокойной реплики, перепалка продолжилась. Гимли, стоящий за Камнем, уже понял, что они остаются в гостинице, чем бы ни закончился торг об условиях между Иванычем и старейшиной Рарри. В машине он так и не успел растолковать мальцу, что и кому говорить можно, а что – нет, и это нужно было исправить как можно скорее. Поэтому, слегка толкнув его в спину, пробурчал:

– Нечего тут стоять штрековыми подпорками, старейшина сам договорится с хозяином. Пошли обживаться!

И они, стараясь не вляпаться в дерьмо, потащили свои и чужие неподъёмные для человека вещмешки по скрипящей под такой тяжестью лестнице наверх. Что-то бурчащий себе под нос Балин и молчаливый Бофур, чуть отстав, отправились за ними. Торир, сделав себе непонятливое лицо, остался внизу. На втором, гостевом, этаже разгрома было поменьше. Возможно, потому, что тут уже вовсю кипела уборка, так что уединённо поговорить им снова не выходило. Обе работницы, аборигенки из Марианского герцогства, уже почти закончили выметать битое стекло из номеров, обращенных на площадь. Одна, насколько это помнил Дарри, была горничной, а вторая и вовсе кухаркой. Но сейчас они, подоткнув подолы длинных юбок и засучив рукава, не чинясь, работали уборщицами. Стекла было много, и, стараясь не порезаться, марианки пересыпали осколки из сметенных в коридор куч в невесть откуда принесённые носилки с жестяным дном, одна каминным совком для углей, а вторая – лопатой. Навьюченым гномам протиснуться к своим старым комнатам было просто невозможно, и Гимли, не мудрствуя, завернул в первую же дверь с той стороны коридора, что была ближе к стене города, а не площади, благо, все двери были нараспашку. Этот номер почти не пострадал, или его уже успели убрать. Даже стёкла уцелели. Местами… На месте был и шкаф, и прикроватные тумбочки, а вот сами кровати присутствовали, точнее, присутствовала, в единственном числе. Вероятно, вторую утащили на импровизированную баррикаду в какую-нибудь из комнат напротив. В коридоре возобновилось скрежетание совка и дребезг ссыпаемых в гулкую жесть носилок стеклянных осколков. Гимли чертыхнулся – продолжать инструктаж Камня не было никакой возможности, пока уборка не закончится, а им ещё в форт нужно побыстрее, забрать машину неведомого ему Сашки и оставленное там имущество. Как всё… по-людски! Суетно и неудобно. Причем в форт-то мальца, конечно, лучше не тянуть, но и тут его без пригляда не оставишь. Ну, видно, ему и оставаться с малым, в форту-то его никто не знает, и могут быть лишние вопросы. Рассудив, что, чем раньше закончится уборка, тем быстрее можно будет поговорить без чужих ушей, он выглянул в коридор и сказал служанкам:

– Так, мы можем помочь навести в этом хлеву порядок. Расставим мебель по местам, а вы уж потом дометёте и домоете эти руины.

Гном, да ещё и не рядовой, добровольно, хотя и раздражённым голосом, вызывающийся помочь трактирной прислуге с уборкой? Служанки словно превратились в щелкунчиков для орехов – челюсти отвисли, зато все остальное тело будто одеревенело. Поняв, что опростоволосился, ур-барак взревел пароходной сиреной, пряча неловкость за громкостью: