Текст книги "Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)"

Автор книги: Александр Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ВЕЛИКИЕ БИТВЫ УГОЛОВНОГО МИРА
ИСТОРИЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПРЕСТУПНОСТИ СОВЕТСКОЙ РОССИИ
КНИГА ВТОРАЯ
(1941–1991 Г.Г.)

Автор выражает глубокую благодарность Георгию Константиновичу Ермоленко, Олегу Вячеславовичу Строеву и Дмитрию Михайловичу ШИШКАНОВУ, без помощи и поддержки которых эта книга не увидела бы свет.

В ПРОРЫВ ИДУТ ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ

Амнистия… на передовую

 
Нынче все срока закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены,
Надпись: «Все ушли на фронт».
 
 
За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ:
Если Родина в опасности —
Значит, всем идти на фронт…
 

Мы не случайно начинаем рассказ об очередной «великой битве» в российском уголовном мире с цитаты из песни Владимира Семёновича Высоцкого. Потому что начало Великой Отечественной войны – это в то же время и начало постепенного раскола в «блатном братстве», кульминацией которого явилась вспыхнувшая в конце 40-х годов так называемая «сучья война».

Война поначалу не предвещала коренной ломки в советском преступном сообществе. Это вовсе не значит, что она не затронула уголовников и арестантов. Наоборот! Великая Отечественная всколыхнула весь ГУЛАГ. Заключённые сполна испытали на себе трагедию начального периода войны:

С самого начала военных действий в местах лишения свободы стали распространяться пораженческие настроения. Циркулировали не имевшие под собой никакого основания слухи о том, что неоднократно судимые будут вывезены на Север и ликвидированы, как в 1937–1938 годах. (С. Кузьмин. «Организованные преступные группировки в местах лишения свободы»).

Полковник Кузьмин, мягко говоря, не совсем прав. Разговоры о ликвидациях заключённых имели под собой основание. Может быть, не о тщательно спланированных и заранее продуманных – скорее, вызванных безалаберностью, паникой, желанием работников ГУЛАГа быстрее и проще выполнить задачу эвакуации арестантов. Но уж точно ликвидации эти были достаточно массовыми.

В первые месяцы войны из Центральной России и других регионов, которые могли быть оккупированы фашистами в первую очередь, подлежали эвакуации более 750 тысяч арестантов! Многие этапы проделывали тысячекилометровые переходы пешком, как в далёкие царские ссыльнокаторжные времена. Существуют свидетельства, что под влиянием возникшей паники заключённых не эвакуировали, а расстреливали без суда и следствия.

Особое внимание уделялось уничтожению арестантов, которые, с точки зрения сталинского руководства, ни в коем случае не должны были попасть в руки гитлеровцев. Например, приказ № 2756 от 18 октября 1941 года предписывал специальной группе сотрудников НКВД выехать в Куйбышев для расстрела 21 «врага народа», а попутно расстрелять ещё четверых в Саратове. Соответствующие списки утверждал лично Сталин, составляя их вместе со своими соратниками Маленковым, Молотовым, Ворошиловым, Хрущёвым… Разумеется, под многими расстрельными списками стоит подпись Лаврентия Берии – в то время наркома внутренних дел и генерального комиссара госбезопасности.

Уже в это время власти с целью избавиться от лишней «обузы» начинают проводить политику умеренного освобождения зэков и отправки их на фронт. Поначалу это не касалось профессиональных уголовников. 12 июля 1941 года Президиум Верховного Совета издаёт Указ «Об освобождении от наказания осуждённых по некоторым категориям преступлений». Он не затрагивает лагерников, отбывающих наказание по 58-й «политической» статье, и профессиональных «уркаганов». Свободу получают те, кто осуждён за малозначительные преступления, учащиеся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО (фабрично-заводского обучения), осуждённые по Указу от 28 декабря 1940 года – за нарушение дисциплины и самовольный уход из училища (школы). Добавим сюда же беременных женщин и матерей, имеющих малолетних детей (кроме осуждённых за «контрреволюционные преступления», бандитизм, а также уголовниц-рецидивисток).

24 ноября 1941 года Президиум ВС СССР распространяет действие этого Указа также на бывших военнослужащих, осуждённых за несвоевременную явку в часть и малозначительные преступления, совершённые до начала войны. Разумеется, эти люди сразу же направлялись в части действующей армии.

В целом по этим указам освобождается более 420 тысяч заключённых, годных к военной службе. Совершенно очевидно, что к такому шагу руководство страны не в последнюю очередь подтолкнула обстановка на фронтах, огромные потери Красной Армии и её тяжёлые поражения.

Однако заметим: речь идёт об отправке бывших зэков в обычные части действующей армии! В 1941 году не существовало ещё тех самых легендарных штрафбатов, которые воспел Владимир Высоцкий:

 
Считает враг – морально мы слабы:
За ним и лес, и города сожжены…
Вы лучше лес рубите на гробы —
В прорыв идут штрафные батальоны!
 

Перед войной система мест лишения свободы включала в себя 53 исправительно-трудовых лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний (в том числе 172 – промышленных, 83 – сельскохозяйственных), 172 контрагентских колонии и 50 колоний для несовершеннолетних правонарушителей. По состоянию на 1 января 1941 года в них содержалось 1.929.729 человек…

Обстоятельства военного времени вынудили провести большую работу по эвакуации заключённых, находившихся в непосредственной близости к театру военных действий. Эвакуации подверглись 27 лагерей и 210 колоний с общим числом заключённых 750 тысяч человек. Кроме того, пришлось эвакуировать 272 тюрьмы, в которых содержалось 141.527 человек. Эвакуация контингента в силу особых условий сопровождалась людскими потерями. Представление об этом можно составить по справке Тюремного управления НКВД СССР от 24 января 1942 года, в которой были подведены итоги эвакуации тюрем. В ходе эвакуации по различным причинам выбыло около 43 тысяч человек (21.504 – остались не вывезенными, 7.444 – освобождены при эвакуации, 819 – бежали при бомбёжках, 264 – бежали из-под конвоя, 23 – погибли при бомбёжках, 59 – убиты при попытке к бегству, 346 – освобождены налётом банды, 9.817 – расстреляны в тюрьмах, 674 – расстреляны конвоем в пути следования при подавлении бунта и сопротивления, 769 – незаконно расстреляны конвоем в пути, 1.057 – умерли в пути следования).

«До первой крови»

Штрафные батальоны появились позже. И в ту пору они не были рассчитаны на бывших арестантов.

Оказывается, враг не без основания считал, что «морально мы слабы». Уже в самом начале Великой Отечественной, 16 июля 1941 года, Государственный Комитет Обороны, обеспокоенный катастрофической ситуацией на фронтах, принимает постановление, которое следовало довести до сведения каждого бойца, прочесть «во всех ротах, батареях, эскадронах и авиаэскадрильях». В этом документе, помимо всего прочего, прямо признавалось:

Воздавая честь и славу бойцам и командирам, ГКО считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты строжайшие меры против трусов, паникёров, дезертиров.

Паникёр, трус, дезертир хуже врага, ибо он не только подрывает наше дело, но и порочит честь Красной Армии. Поэтому расправа над паникёрами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины является нашим священным долгом….

Что означало слово «расправа» в те времена и в той обстановке – достаточно ясно. Поначалу паникёров, трусов и дезертиров попросту расстреливали на месте. Более того: в стране был накоплен такой богатый опыт «разоблачения» всевозможных «врагов», что указание сверху было воспринято как прямой призыв к действию:

Инициатива сверху подхватывалась ретивыми чиновниками и военными на местах. В результате масштабы репрессий достигали таких пугающих размеров, что самому же сталинскому руководству приходилось вмешиваться и регулировать этот процесс. Так, 4 октября 1941 года Сталин и Шапошников подписали приказ «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями». В нём отмечались частые случаи незаконных репрессий и грубейшего превышения власти со стороны отдельных командиров и комиссаров по отношению к своим подчинённым: расстрелы без оснований, побои, извращения дисциплинарной практики, самосуд и т. д. Указывалось, что «забыта истина, согласно которой применение репрессий является крайней мерой, допустимой лишь в случаях прямого неповиновения в условиях боевой обстановки или в случаях злостного нарушения дисциплины и порядка лицами, сознательно идущими на срыв приказов командования» («Обречённые триумфаторы». – «Родина» № 6–7, 1991).

Вскоре огромные потери Красной Армии заставили руководство страны внести более определённые поправки в свой курс борьбы против малодушных бойцов.

28 июля 1942 года Народный Комиссариат Обороны издаёт знаменитый приказ № 227, известный под названием «Ни шагу назад!». Напомним, что первая половина 1942 года – полоса серьёзных поражений Красной Армии. Немцы нанесли по советским войскам ряд сокрушительных ударов, расчистив себе путь к кавказской нефти, заняли Воронежскую область, вошли в Ворошиловоград и Ростов-на-Дону… Таким образом, за несколько недель гитлеровцы продвинулись на расстояние около 400 километров. Одним из последствий этих военных неудач стало резкое падение порядка среди бойцов Красной Армии. Нарушения дисциплины и паника приняли невиданные масштабы.

Тогда-то за личной подписью Сталина и выходит названный выше приказ. Он призывал к сопротивлению и осуждал бытовавшее мнение, будто огромные пространства России могут позволить продолжить отступление и дальше. Верховный Главнокомандующий требовал восстановить в войсках железную дисциплину. Именно этот приказ вводил так называемые заградительные отряды, располагавшиеся за спиной боевых формирований и поливавшие проливным пулемётным огнём тех, кто поворачивал вспять.

Фашистская листовка периода Великой Отечественной войны.

[Закрыть]

Однако нас в этом документе интересует другое. Именно приказ «Ни шагу назад!» предписывал Военным Советам фронтов:

«Сформировать в пределах фронта от одного до трёх (смотря по обстановке) штрафных батальона (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушениях дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность своею кровью искупить преступления против Родины».

Для рядовых бойцов предназначались штрафные роты. Обязанность по созданию этих формирований возлагалась на Военные Советы армий:

«Сформировать в пределах армии от 5 до 10 (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 чел. в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной».

В штрафные части провинившиеся отправлялись на срок от одного до трёх месяцев с обязательным разжалованием командного состава в рядовые. За боевое отличие штрафник мог быть освобождён досрочно. Штрафники, получившие ранение в бою, также подлежали освобождению и по выздоровлении отправлялись воевать в обычную воинскую часть (принцип, получивший название «до первой крови»).

Государственный Комитет Обороны (и наверняка лично Верховный Главнокомандующий) вынуждены были к этому времени более «бережно» обращаться с «пушечным мясом» – ввиду его нехватки. Так что слабовольные и трусливые бойцы не «пускались в расход» своими соратниками. Ими затыкали самые горячие участки фронта. Военный юрист Александр Долотцев, принимавший участие в работе военного трибунала тех лет и лично выносивший приговоры, вспоминает:

– Дезертиров мы, как правило, расстреливали редко: годен же, искупает пусть! Расстреливали членовредителей: не годен. Тюрьму ему дать – это будет как раз то, что он хотел. («Штрафники». – «Родина» № 6–7, 1991).

Причём для пущей верности за спинами ставили заградотряды (последнее, впрочем, касалось не только штрафных частей). Это позволяло одновременно и карать малодушных, и эффективно решать боевые задачи.

Второе: поначалу штрафные части предназначались только для наказания личного состава Красной Армии. О заключённых и речи не было! Самое большее, на что шло сталинское руководство – это освобождение «бытовиков» с последующим направлением в обычные части действующей армии.

Вскоре, однако, штрафбаты и штрафроты доказали свою высокую боеспособность. Их бросали на самые ответственные участки, под перекрёстный огонь, на минные поля – и «штрафники» делали то, что казалось немыслимым для обычного солдата!

Верховное командование делает всё от него зависящее, чтобы как можно активнее использовать в боях и пополнять штрафные воинские формирования. Менее чем через месяц, 16 октября 1942 года, заместитель Наркома обороны СССР Е. Щаденко издаёт приказ № 323 «О направлении в штрафные части военнослужащих, осуждённых военными трибуналами с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны». До октября 1942 года эти провинившиеся бойцы воевали наравне с остальными в Действующей армии. Но теперь вспомнили и о них. В приказе с горечью и возмущением было отмечено, что многие дезертиры, а также расхитители военного имущества, пьяницы, злостные нарушители воинской дисциплины и прочие неустойчивые элементы, осуждённые военными трибуналами с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны, фактически избегают наказания:

Осуждённые попадают в запасные части и направляются в Действующую армию вместе со всеми честными бойцами в составе маршевых пополнений. Нередко эти люди, находясь в запасных частях, а также по пути следования на фронт, ведут разлагающую работу, а прибыв на место, растворяются в общей массе, и многие из них скрывают свою судимость. Таким образом, судебный приговор не достигает цели, подрывает авторитет суда и, по существу, наносится вред войсковым частям, куда эти люди прибывают.

Доводы и выводы, честно говоря, удивляют своей несуразностью. Прежде всего, возникают большие сомнения по поводу того, что люди, осуждённые военным трибуналом, направляясь в Действующую армию, «ведут разлагающую работу». Зная обстановку в то время, особенно в районе боевых действий, такое утверждение можно рассматривать как бредовое. Тем более несколькими строками ниже заявлено, что такие бойцы стремятся «раствориться в общей массе». Довольно странный способ «раствориться» – «вести разлагающую работу»! (Тем более неясно, что под этими словами подразумевается).

В общем же смысл приказа № 323 достаточно прозрачен: нужно срочно пополнить штрафные формирования – роты и батальоны советских «камикадзе». Поэтому всех «отсрочников» в обязательном порядке следовало отправлять в штрафные части сроком от одного до трёх месяцев.

Фашистская листовка периода Великой Отечественной войны.

[Закрыть]

Конечно, приказ «Ни шагу назад!» и последовавшее за ним создание штрафбатов сегодня подвергаются резкой критике со стороны многих историков. Но у этого документа есть немало сторонников. В том числе и среди серьёзных западных политиков, которые подчёркивали его необходимость в тяжёлых условиях панического отступления Красной Армии. Например, в беседе с американским профессором Урбаном бывший посол в СССР А. Гарриман следующим образом оценил действия Сталина по созданию штрафных формирований и заградительных отрядов:

– Мы знали, что Сталин в тылу имел своих секретных агентов, готовых стрелять в свои собственные войска, если они будут отступать. Мы были шокированы, но мы понимали, что это заставляет Красную Армию сражаться. Именно это было самым главным.

– Но не было ли это замечание Сталина признанием упадка морального духа в его войсках?

– Нет. Сталин хотел, чтобы они сделали невозможное; он был преисполнен решимости дать ещё один толчок наступлению, которого нельзя было добиться другими средствами. Наши военные, консультировавшиеся с немцами после войны, говорили мне, что самым разрушительным в русском наступлении был его массовый характер. Русские шли волна за волной. Немцы их буквально косили, но в результате такого напора одна волна прорывалась…

Меж двух смертей: «блатные» выбирают фронт

Вернёмся из первых штрафных частей в гулаговские лагеря. Теперь нам уже ясно, что заколоченные крест-накрест лагерные ворота с надписью «Все ушли на фронт» – это, мягко говоря, поэтическая вольность Владимира Высоцкого. Во-первых, на фронт уходили далеко не все. Например, осуждённые по «политической» 58 статье полностью лишались права «кровью искупить перед Родиной свою вину». Ведь они же были «контрики», или – как их называли «вертухаи» и «блатные» – «фашисты». Таким образом, наиболее сознательная часть заключённых, которая действительно рвалась на фронт и желала с оружием в руках защищать Отечество, была вынуждена оставаться «за колючкой».

Что касается «блатного братства», или «законников», то эти арестанты менее всего стремились на фронт. Как мы помним, для «вора в законе» служба в армии считалась несмываемым позором, он ни при каких условиях не имел права по «воровскому закону» брать оружие из рук власти. Соображения патриотизма в расчёт не брались.

Однако «отсидеться» и выжить в ГУЛАГе первых военных лет было едва ли проще, чем на передовой. Отбывавший в то время наказание Лев Разгон рассказывает:

Рабочий день был установлен в десять, а у некоторых энтузиастов и в двенадцать часов. Были отменены все выходные дни. И конечно, немедленно наведена жесточайшая экономия в питании зэка.

К осени людей начала косить пеллагра. Мы тогда впервые услышали это страшное слово и со страхом стали у себя обнаруживать начальные, а затем прогрессирующие следы этой «болезни отчаяния»…

В течение двух-трёх месяцев зоны лагеря оказались набитыми живыми скелетами. Равнодушные, утратившие волю и желание жить, эти обтянутые сухой серой кожей скелеты сидели на нарах и спокойно ждали смерти. К весне 42-го лагерь перестал работать. С трудом находили людей, способных заготовить дрова и хоронить мёртвых. («Хранить вечно»).

Не менее страшную картину рисуют и статистические данные. В 1940 г. в лагерях ГУЛАГа умерло 46.665 человек. В 1941 году ГУЛАГ похоронил (по официальным данным! 100.997 человек. В 1942-м – 248 877… В Богоёловлаге в 1941 г. умерли: в октябре – 247 человек; в ноябре – 458; за первую половину декабря – 495. В этом же году в Ураллаге умерло 1.510 человек; в Сызранском особлагпункте – 1.039.

Значительно сократились нормы питания, в то же время нормы выработки постоянно возрастали. В 1941 году выработка на один отработанный человеко-день составляла 9 руб. 50 коп., в 1944-м – 21 руб.

«Особое внимание уделяется вопросу строгой изоляции осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные преступления. В этих целях НКВД СССР концентрирует особо опасных государственных преступников, осуждённых за участие в правотроцкистских к/р организациях, измену Родине, шпионаж, диверсию, террор, и руководителей к/р организаций и антисоветских политпартий – в специальных тюрьмах, а также в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ), расположенных на Крайнем Севере и Дальнем Востоке (район реки Колымы, Заполярье), где установлена усиленная охрана и режим, сочетаемые с тяжёлыми физическими работами по добыче угля, нефти, железных руд и лесным разработкам».

Из доклада руководства ГУЛАГа (1944 г.)

Положение дел в отдельных лагерях и на важных оборонных строительных объектах осложнялось безответственным, а иногда преступным отношением к отбору заключённых, подлежавших этапированию по нарядам ГУЛАГа. Нарушение приказов и инструкций приводило к массовым заболеваниям и высокой смертности среди этапируемых как в пути следования, так и по прибытии на место… Так, например, для строительства оборонного завода в Челябинской области ОИТК Армянской ССР отправил заключённых, из которых 8 процентов умерли в пути и по прибытии на место. Из прибывших 25 процентов не могли передвигаться без посторонней помощи (крайне истощённые, больные, обмороженные). Из числа принятых 19,5 процента подлежали госпитализации…

Пониженные нормы питания при удлинённом рабочем дне, неудовлетворительное медицинское обеспечение, большая скученность в бараках привели к тому, что за годы войны в местах лишения свободы от болезней и вследствие иных причин умерли почти 600 тысяч человек, то есть почти столько, сколько умерло в блокадном Ленинграде.

С. Кузьмин. «ГУЛАГ в годы войны»

Зэков использовали просто как рабочий скот. Хотя нет: рабочую скотину хозяин всё-таки бережёт, заботится о ней. О заключённых никто заботиться не собирался. Из них требовалось выжать всё, на что они способны. Как уже говорилось выше, рабочий день увеличивался до 10 часов (справедливости ради следует отметить, что он был увеличен по всей стране, и вся страна в годы войны перешла на непрерывную рабочую неделю). Кроме этого, норма выработки повышалась на 20 процентов. В феврале 1942 года была введена инструкция, регулирующая порядок содержания осуждённых в военное время. В ней предусматривалось применение оружия без предупреждения при отказе заключённых приступить к работе после двукратного предупреждения.

Смертность в ГУЛАГе в это время приобретает настолько ужасные темпы, что руководство страны раскручивает маховик репрессий, стремясь пополнить лагеря дешёвой рабочей силой. Во второй половине 1941 года советскими судами было осуждено 1.294.822 человека (а с учётом работы военных трибуналов -1.339.702). Из них 67,4 процента приговорены к различным срокам лишения свободы. В первой половине 1942 года суды вынесли приговоры 1.281.377 человек, военные трибуналы – 115.433, итого -1.396.810, из которых 69,3 процента приговорены к лишению свободы. Во второй половине 1942 года эта цифра значительно возрастает.

Таким образом, в конце 1942 – начале 1945 гг. возникает ситуация, способствующая внесению разброда и шатаний в широкие массы «благородного воровского мира». Созданные на фронтах из провинившихся солдат и офицеров штрафные формирования доказывают свою высочайшую боеспособность. Однако штрафники, используемые как таран, как пушечное мясо на самых сложных участках фронтов, буквально ложатся костьми под огнём противника. А пополнять их ряды из личного состава Действующей армии – задача почти невыполнимая: к началу 1943 года «дезертиров, трусов, паникёров и малодушных» среди бойцов становится катастрофически мало! (Даже несмотря на то, что приказ № 227 объективно положил начало новой волне беспредела армейских начальников в отношении подчинённых; многие пытались скрыть собственные провалы «трусостью и саботажем» бойцов. Это косвенно подтвердила и передовая статья «Красной звезды» от 9 августа 1943 года, где такая практика порицалась и разъяснялось, что надо различать «неисправимых трусов» и людей, «у которых в какой-то момент сдали нервы»).

Изменяется обстановка на фронтах: Красная Армия постепенно начинает давать отпор гитлеровцам, теснить противника.

И тогда «творческий гений» Иосифа Сталина подсказывает спасительный выход: использовать в качестве штрафников… бывших уголовников! В 1942–1943 годах специальными постановлениями Государственного Комитета Обороны на фронт направляется более 157 тысяч бывших заключённых! Разумеется, с их добровольного согласия.

Кто же были эти добровольцы? Оставим в стороне осуждённых военачальников, в отношении которых были изданы персональные решения Президиума Верховного Совета СССР (этими решениями были освобождены, например, генерал-майоры Лазаренко, Кособуцкий, Семёнов, Собенников, Ермаков и другие). Примем во внимание также, что многие «бытовики», «мелкосрочники» и прочая «перхоть» (блатное словечко для определения незначащих арестантов) ушли на фронт ещё в 1941-м – см. выше. «Политикам» дорога в армию была закрыта. Оставались только уголовники (и «бытовики», пополнившие лагеря уже во время войны).

Действительно, штрафники образца 1943 года состояли в подавляющем большинстве из «уркаганов», «блатных» – тех самых «воров», которые считали прежде позорным взять оружие из рук власти. Однако суровая действительность диктовала свои жестокие законы: либо ты сдыхаешь в «зоне», либо получаешь на фронте хоть какой-то шанс уцелеть. А там – война всё спишет…

Безусловно, такое решение пришло не сразу. Наиболее стойкие воры стремились любыми путями придерживаться «воровского закона» (который обеспечивал им главенство среди прочих уголовников и возможность «держать» всё арестантское население ГУЛАГа), уклоняться от работы, тем более от самых тяжёлых, губительных «общих» работ. Именно в 1942–1943 гг. широкое распространение в лагерях приобретают так называемые «мастырки» – другими словами, членовредительство. Заключённые – не только воры, но и все, кто пытался выжить в лагерях – проявляют удивительную изобретательность. В Архангельской области они вводят под кожу керосин, а затем прикладывают к ранам мыло с солью и лепестками ядовитых цветов. В Каргопольском исправительно-трудовом лагере употребляли в огромных количествах соль и соду, что приводило к искусственному опуханию. В Новосибирской области предпочитали есть мыло: этим обеспечивалось страшное расстройство желудка и отравление. И так далее…

Однако власти и администрация сурово расправлялись с «мастырщиками». Они привлекались к уголовной ответственности за членовредительство по «политической» статье 58¹⁴ и становились «контрреволюционерами» – с соответствующими последствиями…

Статья 58¹⁴. Контрреволюционный саботаж, т. е. сознательное неисполнение кем-либо определённых обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечёт за собою -

лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела с конфискацией имущества.

Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 года

Значительное влияние на позицию колебавшихся «блатных» оказало изменение ситуации в Великой Отечественной войне к концу 1942 – началу 1943 гг. Коренной перелом начался с разгрома фашистских войск под Сталинградом, когда окружённые, деморализованные, измученные голодом и холодом германские войска под командованием Паулюса полностью капитулировали. Победа под Сталинградом переросла в общее наступление на огромном фронте от Ленинграда до Кавказа, где германские армии отошли на 600 километров к западу от Ростова, освобождённого 14 февраля. В течение месяца советские войска отбили у противника Воронеж, Курск, Белгород, Харьков и большую часть Донбасса. А 5 июля 1943 года немцы потерпели сокрушительное поражение в Курской битве. В крупнейшем танковом сражении второй мировой войны под Прохоровкой были уничтожены отборные, элитные танковые дивизии фашистов, оснащённые техникой самых современных моделей – «тиграми» и «пантерами»!

Мы специально так подробно останавливаемся на перечислении этих известных событий. Как ни парадоксально звучит, но Сталинградская и Курская битвы ознаменовали не только перелом в Великой Отечественной войне. Именно они привели к крупнейшему расколу в советском уголовном сообществе, а в конечном итоге – к так называемой «сучьей войне»!

Разгром гитлеровских войск воодушевил советских людей не только на фронте и в тылу. Не меньшее воодушевление царило и в лагерях. Именно после этого в армию хлынул поток «блатных» добровольцев – благо командование всячески поощряло такое рвение. Ведь штрафные части нуждались в постоянном пополнении! Конечно, дело было не только в призрачной свободе (год на фронте засчитывался за три, но у «воров» и примыкавших к ним босяков-уголовников сроки были невелики). И не только в желании выжить. Разумеется, в лагерях умирали тысячами, но и штрафные роты – не самое лучшее место для спасения жизни. Хотя уголовники, с их авантюризмом и бесшабашностью (как всё это называется на их языке – «духовитость») предпочитали риск с надеждой на «фарт» (счастье, удачу) безысходной смерти в лагерях. Как верно отмечал писатель Варлам Шаламов, «из уркаганов выходили смелые разведчики, лихие партизаны. Природная склонность к риску, решительность и наглость делали из них ценных солдат». Надеялись в основном на одно – на «первую кровь»: ранение – перевод в обычную часть – война в «нормальных» (по сравнению со штрафным подразделением) условиях.

(Ходили слухи о том, что в 1942 году якобы собралась влиятельная воровская «сходка», на которой многие «воры» выступили за то, чтобы «законники» имели право защищать Родину. Тогда-то, мол, и произошёл раскол между «честняками» и «суками»… Однако никаких подтверждений этому нам найти не удалось. Скорее всего, мы имеем дело с очередной легендой).

Была и ещё одна немаловажная причина. К тому времени в воровском мире многие почуяли запах лёгкой добычи и желали (в случае, если повезёт) принять участие в её дележе: впереди лежала богатая Европа и прежде всего – Германия, куда можно было войти победителем, с оружием в руках и с «праведным гневом». А там уж прямо по Высоцкому:

 
И ежели останешься живой —
Гуляй, рванина, от рубля и выше!
 

Это последнее обстоятельство, на наш взгляд, зачастую оказывалось решающим. Потому что уже в начале 1943 года обстановка в лагерях стала постепенно меняться. Власть всё-таки в конце концов поняла: чтобы использовать зэков эффективно для нужд военной промышленности, необходимо давать им хотя бы необходимый минимум для восстановления сил, заинтересовать арестантов в том, чтобы они больше и производительнее работали:

Год усиленного военного режима давал свои плоды. Резкая вспышка болезней, смертей и, как неизбежное следствие, провалы хозяйственных планов…

И тут маятник снова качнулся в другую сторону. Раздался зычный окрик сверху: «А план кто будет выполнять?» А после окрика – акции официального гуманизма, отменённые было в связи с войной. Снова открылся барак ОПЗ (оздоровительный пункт). Доходяги помоложе, которых ещё рассчитывали восстановить как рабочую силу, получали путёвки в этот лагерный дом отдыха. Там царила блаженная нирвана. И день и ночь все лежали на нарах, переваривая полуторную пайку хлеба.

Но и тем дистрофикам, которые не попали в ОПЗ, стали щедрее давать дни передышки. В обеденный перерыв снова стали выстраиваться перед амбулаторией очереди доходяг с протянутыми оловянными ложками в руках. В ложки капали эликсир жизни – вонючий неочищенный жир морзверя, эрзац аптечного рыбьего жира. (Е. Гинзбург. «Крутой маршрут»)

О том же свидетельствует Лев Разгон:

Оказалось, что без леса нельзя воевать. Лес необходим для строительства самолётов, изготовления лыж, для добывания угля. А самое главное – для пороха. Основой всех современных порохов является целлюлоза, которая, как известно, делается из древесины. Как ни нужны были люди на фронте, но работники лесной промышленности были почти все на броне. И все наши начальники были на броне. Вот только требуемый от них лес они не могли дать: некому было его рубить… И тогда только самое верховное начальство стало делать минимально разумное. Заключённых лесорубов стали кормить по нормам вольных рабочих; заключённые стали единственными людьми в стране, которым разрешалось отправлять продуктовые посылки…

Вот тогда-то мы услышали фамилию нового начальника Устьвымлага – полковника Тарасюка…. Он поощрял хорошо работающих заключённых, особенно отличившимся рекордистам разрешал приводить к себе в барак женщин, не опасаясь надзирателя. И в лагере поддерживался неукоснительный порядок, при котором хорошо было тем, кто умел хорошо пилить лес, и плохо тем, которые – не имело значения, по каким причинам, – этот лес пилить не умели. Была даже справедливость – если можно употребить это столь странно звучащее здесь слово… Ведь при Тарасюке начальники лагпуктов не позволяли себе самоуправничать, заключённых не обворовывали, им давали всё, что положено: выяснилось, что им положено иметь наматрасники и даже простыни, они появились, и арестанты спали на простынях… («Непридуманное»)

Тарасюки стали типичным явлением в лагерях. Главным для них был план. Поэтому они давали выживать работягам. При этом зачастую остальные арестанты для них просто не существовали: не могут работать – пусть дохнут.