Текст книги "На берегах Ярыни"

Автор книги: Александр Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

28

Отосланная своею наставницею домой Аксютка старалась ничем не выдать овладевшего ею волнения. Она заботливо помогала Праскухе по хозяйству, внимательно выслушивала ее наставления и, одновременно со старухою, улеглась на печь, где у нее постлан был войлочек.

Сначала воспоминания о событиях дня не давали ей заснуть, но, мало-помалу, картины этих воспоминаний делались все бледнее; к ним стали примешиваться иные, более приятные и близкие образы. Мысли унеслись куда-то далеко.

А вместе с ними, освободясь от тягостного чувства пережитых за день потрясений, унеслась в сонные дали и душа дочери болотной бесовки Марыськи.

Сперва она витала где-то очень далеко, в мире не передаваемых на человеческий язык состояний; затем вернулась понемногу к земным видам и впечатлениям.

Девочка увидела себя торопливо бегущей по цветущему лугу в направлении к лесу. Там, она знала, ей нужно встретить кого-то, кто укажет ей, как и где может она отыскать свою мать. Аксютка без колебания вошла под древесную сень и узкой тропинкой хотела перебраться к болоту. Но на тропинке вскоре показался кто-то темный и неприятный, загородивший ей путь. Девочка побежала обратно. У нее мелькнула мысль, что узнать о местонахождении матери можно только на том самом придорожном кресте, влезать на который ее заставляла Аниска… Вот Аксютка уже за кладбищем. Небо сделалось темным. Около креста нет никого. Можно, значит, снять платье с сорочкой и сунуть их в кусты возле канавы… Влезать на крест вовсе не так трудно, как это казалось впервые. Даже очень легко. Спина скользит без труда по сыроватому дереву, задевает за лесенку, трость и копье, ноги перекидываются одна за другою чрез перекладину. Запрокинутая голова смотрит сперва на звёздное небо, затем озирает окрестность… Кто-то темный вырастает, совсем близко, из-под земли.

– Слезай, девочка, – послышался голос, знакомый, но вовсе не страшный.

Аксютка послушно слезла с креста. Вглядевшись в подошедшего, она увидела, что это бородатый, с заросшим рыжими волосами лицом человек, очень похожий на кого-то из окрестных мужиков. Вместе с тем девочка поняла, что под этою совсем обыденною с виду деревенской внешностью кроется не кто иной, как сам черт.

– Одевайся, девочка, – сказал властно последний.

Аксютка быстро оделась. Ее мучил вопрос, чего от нее нужно этому волосатому собеседнику, в голосе которого чувствуется какая-то неприязненная сила.

– Пойдем, – зазвучал вновь этот знакомый и решительный голос.

– Куда? Зачем? – робко попробовала спросить Аксютка.

– Начальство тебя требует! – И черт во образе мужика повёл девочку по темной дороге.

– Куда же ты меня ведешь, дяденька? – продолжала спрашивать Ксенька, шагая с ним рядом.

– Увидишь, – мрачно ответил вожатый.

Девочка догадалась, что мохнатый спутник хочет увести ее куда-то, как можно дальше от воды, где, по словам старой бесовки с болота, живёт ее мать, которая одна только может ее спасти и не дать в обиду этому принявшему человеческий облик обитателю адского пламени (какими описывала ей бесов старая Праскуха). "Если он огневой породы, то в воду не полезет", – мелькнула мысль у Аксютки. Это соображение успокоило несколько девочку и заронило в нее надежду на спасение.

– А ежели я с тобой не пойду? – неожиданно храбрым голосом спросила она.

– Поведу, – был краткий ответ. И рука с длинными когтями потянулась к девочке, чтобы схватить ее за плечо.

Марыськина дочь быстро и ловко отпрыгнула в сторону.

– Сначала поймай! – резким, пронзительным голосом вскрикнула она и, подобрав юбчонку, кинулась по дороге к селу.

Тяжело и часто топоча сапогами, неотступно и неутомимо гнался за нею черт во образе мужика.

– Не смей убегать! Все равно изловлю! Все равно наша будешь! – кричал он вслед летящей, как вихрь, через деревню Аксютке.

Та понимала, что ей нужно добежать до реки ранее черта. В Ярыни защитит ее мать!

Девочка напрягала все свои силы. Задыхаясь от быстрого бега, шлепая и брызгаясь, вбежала она наконец по колено в воду и оглянулась.

Черт стоял на берегу и протягивал вслед за нею длинные, все растущие руки…

– Не смей! Тут не твое! – крикнула ему девочка и смело рванулась вперед, к середине реки…

– Отчего ты стонешь, Оксаня, что с тобой? – прервала ее сон старая Праскуха, с огарком в руках подошедшая к приемной дочери.

– Сон, бабушка, страшный видела. Будто от черта в реку пряталась, – отвечала Аксютка.

– Ты вот поменьше с Аниской знайся, так и снов страшных видеть не будешь. А то, прости Господи, целые дни у нее торчишь… Про огород совсем позабыла!.. Еще нечисти какой от нее в хату сюда занесешь! Не ходи к ней больше, Ксенька! – заключила свою речь старая знахарка.

– Хорошо. Не пойду больше, бабушка, – последовал несколько удививший Праскуху ответ приемыша.

– Давно бы так. А теперь спи, Христос с тобой! Помолись хорошенько, и сон увидишь хороший. А то и сама стонешь, и мне спать не даешь.

Скоро и старуха, и ее приемная дочь снова спали, и черт больше не снился Аксютке.

Неожиданная смерть Аниски и Сени взбудоражила тихое Зарецкое.

Про смерть Аниски узнали не сразу. Около домика дьякона с утра толпились мужики и бабы. Некоторые видели, как молодой человек шел в вечернем сумраке к ведьминой хате, и решили потребовать у колдуньи объяснений по поводу случившегося.

Когда после бесплодных стуков в окно сотский с десятским высадили дверь и, стуча сапогами, вошли в жилище ведьмы, та давно уже окоченела. По широко раскрытым глазам и потемневшим губам ползали мухи. Лицо Аниски сохранило страдальчески удивленное выражение.

Столь подозрительно внезапную, одновременную смерть юноши с женщиной нельзя было утаить от властей, которым и дано было знать. На другой день приехали в село становой пристав и врач. Последний произвел вскрытие умерших и признал отравление. Становой занялся опросом жителей. Узнав, что в день смерти Аниски у нее была, между прочим, Аксютка, пристав распорядился позвать к нему девочку.

Та, с тех пор как ей стало известно о смерти наставницы своей в ведьмовском искусстве, а кроме нее и Сени, была сама не своя от волненья и страха. Юной отравительнице даже не верилось, что она была причиною этих смертей. Но страх наказания все более и более овладевал сердцем Аксютки.

Почуявшая недоброе Праскуха пробовала выпытать от своего приемыша, как было дело, но ничего не могла добиться от девочки.

Аксютка была все время как в тумане; ничего не отвечая старой знахарке на ее расспросы, она то молча сидела в углу, то вдруг вскрикивала и, срываясь с лавки, не могла найти себе места в избе и пыталась убежать на улицу.

Но старая Праскуха не пускала ее.

– Перекрестись, Оксаня! Успокойся! Да скажи, что такое случилось с тобою?! – говорила знахарка, тщетно пытаясь добиться от девочки ответа.

Она и прыскала на своего приемыша с уголька, и предлагала испить наговорной водицы, и пробовала даже отчитывать Аксютку какими-то полухристианскими, полуязыческими молитвами, – ничего не помогало. Праскуха совсем приуныла и была близка к отчаянию.

На второй день болезни ее приемной дочери, под вечер, в двери хаты постучались. Праскуха открыла, и на пороге показался украшенный медного бляхою, заросший рыжею густой бородою сотский.

– Чего тебе, Трофим? – спросила старуха.

– Да за дочкой твоей богоданной пришел. Начальство требует… Одевайся, девочка, – сказал Трофим тем же голосом, что и виденный ею во сне у придорожного креста черт.

Аксютка взглянула на его лицо и побледнела, до такой степени они были схожи.

– Да что с ней такое случилось?.. Ишь испугалась! Разве тебе что известно? Зачем тебя требуют? – осторожно спросила Праскуха.

Не отвечая старухе и желая в то же время показать сотскому, что она его не боится, Аксютка сама обратилась к Трофиму:

– А куда же ты меня, дяденька, поведёшь?

– Увидишь, – мрачно и значительно ответил тот.

– А если я с тобой не пойду?

– Поведу.

Девочка молча накинула платок и молча вышла вместе с сотским на крыльцо.

На пороге она полуобернулась и словно обронила Праскухе:

– Прощай, бабушка!

Вдруг, вместо того чтобы войти со своим спутником в Анискину хату, где производилось дознание, Аксютка неожиданно кинулась бежать через все село по направлению к реке.

– Не смей убегать! – кричал сзади пытавшийся догнать ее Трофим.

Быстро мелькая босыми пятками, пронеслась беглянка мимо мельницы, перебежала по мостику на плотину и молча кинулась вниз головою в Ярынь.

Бежавший вслед за нею сотский видел издали, как показалось на миг из реки полузакрытое мокрыми волосами лицо и снова скрылось под водою.

Когда Трофим подбежал к краю плотины, круги от падения уже широко разошлись по поверхности быстро текущей Ярыни…

Посмотрев некоторое время на эти круги, озадаченный, запыхавшийся мужик неожиданно для самого себя плюнул, потом, спохватившись, снял шапку, перекрестился и торопливыми шагами деловито пошел доложить о происшествии по начальству.

Попытки выудить баграми с глубокого дна тело утопленницы не увенчались успехом. Предположено было, что Аксюткин труп унесло теченьем Ярыни.

29

Тишина царила на темноватом, прохладном и вязком дне Ярыни. На скользкой, покрытой мягкой темно-зеленой плесенью коряге, заменявшей ей трон, опершись локтями в колени и положив лицо на ладони рук, задумчиво сидела Марыська. Взор неподвижной, как истукан за ее спиною, донной царицы был устремлен на распростертое в ногах у нее, белое, обнаженное (русалки сняли с утонувшей одежду) тело Аксютки. Марыська ждала, когда круглое пятно от скользившего по дну лунного света пройдет, начиная от вытянутых в предсмертном борении ног, по всему девичьему телу и, остановившись на мертвом лице, даст утопленнице подобие земной, хотя бы и призрачной, жизни. «Вот и еще одной русалкой прибавится. Будет сперва вздыхать и грустить, потом понемногу утешится, станет петь и бегать по житам, смеяться разливчатым смехом и резвиться с подругами, научится заманивать в воду детей и ловить в летние лунные ночи загулявших парней на полях. Каждой из них хочется ведь продлить за чужой счет свою, хотя и невеселую, здешнюю жизнь, прежде чем улететь невозвратно, как пар, в безвестный небесный простор», – думала Марыська.

Безобразный идол Перуна смотрел на ставшую владычицей Ярыни бесовку и тоже думал:

"Девушек в жертву мне не приносили… А почему? Одинаково приятно, должно быть, вдыхать испарения молодой, как юношеской, так и девичьей крови свежезарезанных жертв… Подобные пятнам слабого лунного света излучения из тел утонувших девиц доставались раньше водяному владыке. А теперь, когда его больше здесь нет, кто будет их поглощать? Я – не умею, как ни хлопотала об этом Марыська. Мне приятны лишь испарения крови…"

Между тем круглое пятно проникавшего на дно света серебряной полной луны коснулось уже Аксюткиных ног. Тонкие и стройные, они казались удивительно белыми. Идол Перуна невольно залюбовался.

"Когда-то давно, еще в те времена, когда я был повелителем неба, у одной из моих жен была с такими же ногами девица-подросток. Как ее звали?.. Не помню. Мать ее звалась Лето… А, вспомнил! Летница или Дзевана. Девочка хорошо стреляла из лука… Что с нею сталось? Какая судьба постигла ее? Она была, под разными именами, богинею у разных племен. Ей посвящались, так же как мне, дубравы и рощи… Что, однако, случилось с Марыськой?!"

Повелительница Ярыни уже не сидела на окаменевшей коряге, но стояла на коленях около освещенного лунным сиянием тела и внимательно вглядывалась в темное пятно на голубовато-белом левом бедре. Внезапно донная царица порывисто нагнулась и стала целовать это пятно. Затем схватилась за грудь и откинула в порыве отчаянья голову… Потом вновь, продолжая стоять на коленях, начала всматриваться в постепенно ласкаемые лунным пятном части тела утопленницы.

Когда это светлое пятно дошло до Аксюткиного лица и озарило его, Марыська с мучительною болью в груди, впервые после казавшихся ей невыразимо долгими четырнадцати лет, увидела черты своей дочери. Это озаренное лунным светом лицо как бы оживало теперь, чтобы обладательница его могла стать равнодушной и холодной русалкой в водах Ярыни…