Текст книги "Аргентовские"

Автор книги: Александр Дудко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Аргентовские

ПОСЛАНЕЦ ИЗ ПИТЕРА

Тихо угасал короткий зимний день. Отблески вечерней зари румянили заснеженные крыши торговых рядов, играли позолотой купола Троицкой церкви и, врываясь через разрисованные морозными узорами окна, угольками тлели на стенах кабинета. Таившийся по углам сумрак густел.

Они сидели уже часа два, а разговору, казалось, не будет конца. Больше рассказывал гость, хозяин внимательно слушал, оживляя беседу односложными вопросами и восклицаниями.

По рассказам отца Лавр представлял Климова другим и заранее был настроен недружелюбно. Все-таки кадровый военный, писарь, не то что солдат или матрос. Сколько таких: на словах – одно, а на деле – меньшевикам и эсерам в рот заглядывают.

«Два месяца, как совершилась пролетарская революция, а бывший председатель Курганской земской управы господин Алексеев раскатывает по уезду и агитирует за учредиловку. Ну, этому Климову я такое скажу… – распалял себя Лавр, собираясь в партийный комитет большевиков. – Верно батя сказал: «Советская власть как бы и есть, а в то же время вроде и нету ее у нас».

Однако встреча между председателем комитета партии большевиков Александром Климовым и матросом Лавром Аргентовским, прибывшим в Курган с мандатом Кронштадтского ревкома, произошла совсем не так.

Комитет размещался на втором этаже бывшей полицейской управы, в просторном кабинете бывшего исправника. Третья дверь слева. Еще мальчишкой раза три или четыре Лавра приводили сюда. Тучный усатый исправник Иконников угощал леденцами и вкрадчиво спрашивал: кто приходит к ним в гости, видел ли в доме револьвер, куда батя ездил на прошлой неделе. Потом его отпускали, строго наказав никому ничего не рассказывать.

Когда Лавр вошел, Климов застуженным голосом раздраженно кричал в телефонную трубку:

– Хоть по телефону бросьте кривляться. Вы – саботажник! Партия… Вся ваша эсеровская партия – ярмо на шее пролетариев!

Климов бросил трубку так, что жалобно брякнули, словно ойкнули, рычажки деревянной коробки настольного телефона.

– Видал ты его, буржуя недорезанного! – вместо приветствия обратился он к матросу, как бы приглашая в свидетели. – Бандиты Ведерникова хозяйничают в городе, даже днем грабят, а милиция операцию по отлову бродячих собак затеяла…

На щеках Климова проступили красные пятна. Он поднял на Аргентовского большие темные глаза. В них – тревога и усталость.

«Ему, видно, тоже не мед… – подумал Лавр, подавая Климову четвертушку синей бумажки – мандат Кронштадтского ревкома, честь по чести заверенный подписями и большой круглой печатью. – Может, батя немного темнил в отношении Климова… Старики любят наизнанку все переворачивать…» – Он с каким-то внутренним раздражением вспомнил слова отца: «…Меньшевики и эсеры переиначили Советскую власть на свой лад».

– Ну, дорогой братишка, вовремя ты к нам пожаловал! – приподнимаясь из-за стола, воскликнул Климов. – Большевики-балтийцы во как нужны! – черкнул он ребром ладони по шее. – Давай поручаемся.

Скуластое лицо председателя засветилось такой искренней радостью, что Лавр невольно улыбнулся; в груди разлилась теплая волна, окончательно растопила ледок недоверия и настороженности.

– Тяжелое положение, – усадив гостя к столу, продолжал Климов. – Чуть ли не все руководящие посты в Советах занимают меньшевики и эсеры. Большевиков трех десятков не насчитывается. Куда ни сунься – везде дыра. Стыдно сказать: уже два месяца как Временное правительство низложено, а в Кургане здравствует образованная им милиция. «Народная» называется. Вывеска-то какая!.. Хоть на божницу ставь… А она такая «народная», что кинь палку – в околоточного или бывшего полицейского попадешь.

Климов скрутил козью ножку, предложил свернутую гармошкой газету и кисет Аргентовскому.

– Спасибо, не курю.

– А я с этим баловством грудницу нажил. Чуть ветерком опахнет – дышать не могу, горло перехватывает.

Затянувшись, Климов откинулся в резном кресле, с прищуром глянул на гостя, словно прикидывая: на что способен матрос. Лавр молчал, теребя лежавшую на коленях бескозырку.

– Ты извини, – спохватился Климов, – что я тебе тут страсти-мордасти рассказываю. Хороший хозяин поначалу должен гостя выслушать: кто и что он, да куда путь держит. А у тебя, братишка, видно, есть о чем поведать.

Биография у Лавра самая заурядная, но… есть в ней кое-что и любопытное.

Л. В. Аргентовский, первый комиссар Курганской горуездной милиции.

Родился на одном из золотых приисков Ленского горного края, куда отец, Василий Алексеевич Аргентовский, был сослан царской охранкой за вольнодумство.

В 1912 году Василий Алексеевич, один из организаторов забастовки на Ивановском руднике, чудом избежал расправы. Срок ссылки к тому времени кончился, и после кровавых Ленских событий большевик Аргентовский с семьей переехал в зауральское село Чесноки. А вскоре перебрался в Курган.

Лавр – старший в семье, семнадцатилетним пареньком начал работать весовщиком на мельнице Смолина.

«Весь в мать», – говаривал Василий Алексеевич, любуясь и втайне гордясь первенцем. Действительно, у него тот же, что у матери прямой нос, открытые карие глаза с черными, в разлет, бровями, девичий румянец на щеках. «Тебе бы, Лавруша, юбку носить – самое что ни на есть кстати…» – подшучивал отец.

У Лавра рано обнаружился музыкальный слух. Восьмилетним мальчуганом он играл на балалайке, а услышав серебряные переливы тальянки, бросал все детские забавы, бежал туда, где раздавались ее волшебные звуки.

Однажды на весенней ярмарке у пропившегося бродяжки Василий Алексеевич купил сыну однорядку с колокольцами. Была она старая, и знакомому мастеру пришлось изрядно повозиться, зато вскоре Аргентовские уже устраивали домашние концерты: младшая сестра, Наташа, подыгрывала Лавру на гитаре, отец брал в руки балалайку, мать пела.

Способности молодого Аргентовского к музыке заметил хозяин мельницы, известный в городе меценат Смолин. По его протекции (даже денег не пожалел) Лавр поступил в Петербургскую консерваторию, но закончить не удалось – призвали на действительную службу. Попал на Балтийский флот. Там встретился с хорошими людьми. Пошел по стопам отца – стал членом партии большевиков. Был связным между Центробалтом и одной из подпольных организаций Петрограда. И вот – ночь на 26 октября. Штурм Зимнего.

…В наступившей темноте скрипнуло кресло.

– Засиделись мы, однако… – Климов зажег десятилинейную лампу, прикрутил фитиль. Разминаясь, прошелся по кабинету. Остановившись против Лавра, сказал: – У меня такая задумка. Пока никому ни слова – кто ты и что ты… Твой мандат останется у меня. Поступишь работать в милицию. Без моей помощи, разумеется. Приглядись, что к чему. Но много времени дать тебе не могу. Каждый человек на счету, сам понимаешь. Начальником милиции сейчас Пляхинский. Он – эсер, атаман Ведерников – тоже. Может, одна шайка-лейка?.. Милиция располагается тут, на первом этаже, но ты ко мне ни шагу. Понадобится, сам тебя найду. Если не по душе задание, скажи, неволить не стану.

– Нет, почему же… Я – член партии большевиков и от любой, самой черной работы не отказываюсь. Хотя сомнение берет: справлюсь ли? Уж больно должность не по характеру.

Климов хлопнул матроса по плечу.

– Надо, дорогой братишка. Больше некому.

На другой день Аргентовский был в приемной начальника милиции, у которого только что закончилось совещание. Сотрудники с веселым гомоном расходились по рабочим местам – хлопали двери, стучали по полу кованые сапоги, слышался смех.

Лавр сунулся было в кабинет Пляхинского, но секретарша, миловидная девушка в шляпке со страусовым пером, грудным голосом сказала:

– Извините, Иван Парфентьевич не любят, когда без доклада, – и, решительно оттеснив матроса, скрылась за дверью. Выйдя, объявила: – Велено немного подождать.

Это «немного» тянулось больше часа. Торчать в приемной Аргентовскому надоело, он принялся расхаживать по узкому длинному коридору, где не было ни одной скамейки. Повсюду царили грязь и запустение. В углах болтались серые нити паутины, кое-где на пол осыпалась штукатурка.

– Вас приглашают, – выглянула из приемной секретарша и предупредила: – Долго не задерживайтесь. У Ивана Парфентьевича заседание в совдепе.

В кресле с высокой спинкой, увенчанной головой льва, за массивным дубовым столом сидел молодой, но уже лысеющий мужчина. Скуластое, хищное лицо, узкие глазки-щелочки, редкие усики.

Пляхинский принял матроса любезно. Вышел из-за стола, поздоровался за руку, пригласил сесть, осведомился: давно ли прибыл в родные «пенаты».

Лавр ответил коротко.

Легкая тень скользнула по лицу Пляхинского, когда он услышал, что матрос хочет стать милиционером.

– Что вы можете?

Вопрос прозвучал жестко. Аргентовский пожал плечами.

– Если начистоту, не подходите вы для нашей службы. Следственной практики нет, постовым – рост не позволяет…

Лавр густо покраснел, будто его уличили в нехорошем. Рост ему никогда не ставили в вину. Средний. Силой тоже бог не обидел. К тому же, владеет приемами джиу-джитсу и карате. Грамотный. Два класса церковно-приходской школы, педагогические курсы и в консерватории учился…

Лавр молча встал и хотел уйти, но Пляхинский, выйдя из-за стола, удержал матроса за локоть. На его лице вновь появилась елейная улыбка.

– Дело, конечно, не в физических способностях. На данном этапе революции определяющими являются убеждения человека – по какую сторону баррикад он находится.

«Ну, ну, по какую же сторону баррикад ты стоишь?» – подумал Лавр.

– Видите ли, Аргентовский, революция изрядно намусорила. И призвание милиции – выметать мусор на свалку истории, но делать это следует с толком, чтобы с дерьмом золото не выбросить.

О значении милиции Пляхинский разглагольствовал долго и туманно. Лавр слушал терпеливо, стараясь уловить смысловую нить пространного монолога.

Наконец, красноречие начальника милиции иссякло. Он вернулся к столу и со вздохом занял двое место.

– Вы мне, Аргентовский, чем-то нравитесь. Пристрою-ка я вас… на первый пост, к Бурмистрову. Завтра выходите на работу.

Не из легких достался Лавру участок – базар.

Самое последнее дело, считал Лавр, моряку возиться со спекулянтами, разбирать ссоры, гоняться за шулерами и ворами. Почти ежедневно Аргентовский задерживал и доставлял в милицию преступников, но их зачастую выпускали. На недоуменные вопросы милиционера Пляхинский только хмыкал и цедил сквозь зубы:

– Не ваше дело…

…В дубленом отцовском полушубке, затянутый ремнями старой армейской портупеи, Лавр шел на работу. Шел раньше обычного. Тревожные раздумья терзали его. То, что рассказал сегодня младший брат Костя, казалось невероятным.

…В кухню Костя влетел вихрем. На ходу снимая кожушок, спросил мать:

– Братка ишшо дома?

– А ты где шастаешь в такую рань?

Не ответив, Костя ринулся в горницу.

Лавр заправлял кровать, старательно разглаживая и одергивая покрывало. Делал он это как заправская хозяйка, а может, чуточку аккуратнее и строже.

Костя поманил его пальцем, увлекая в сени.

– Не седня-завтра в городе объявится банда Ведерникова, – сообщил он шепотом, пристраиваясь на кадушке с квашеной капустой.

– Ну?

– Вот те и «ну». – Костя многозначительно помолчал. – Третьего дни Ванька Янкин осадил голубей Шурки Рыжего. Рыжий – шасть туда. Зарылся в сено рядом с мызой и лежит, высматривает: как бы незаметно голубятню открыть. В одночасье слышит: дверь скрипнула, кто-то на крылечко вышел. Одного сразу признал – Семка, Ванькин брательник. «Вы, – грит, – не волновайтесь. Ведерников – человек слова. Сказал через три дня, значит, через три дня». Другой грит: «Передай атаману: к вечеру ящик патронов и ящик винтовок в приметке за мызой будут. А потом, как договорились. Список тот же. Без стрельбы обойтиться надо».

– А второй-то кто был? – спросил Лавр. – Шурка признал?

– Пляхинский…

– Больше никому ни слова. Договорились?

– Могила!.. – Костя перед лицом скрестил руки. – Я и Шурке наказал…

За спиной скрипнул снег. Лавр оглянулся. Рядом остановилась кошевка, в которой полулежал Пляхинский. На облучке, заломив шапку набекрень, сидел бородатый милиционер. Фамилии его никто не знал, так и звали – Борода. Поговаривали, что раньше служил он в губернском жандармском управлении, но за какую-то провинность был разжалован и сослан в Курган.

– Товарищ Аргентовский, поедете с нами на оружейный склад совдепа. Присаживайтесь, – не поздоровавшись, приказал Пляхинский.

Лавр вскочил на облучок рядом с Бородой. «Ага, вот оно, начинается… Значит, Шурка Рыжий правду сказал…»

– А мы к вам, Михаил Иванович, – с улыбочкой обратился Пляхинский к заведующему складами совдепа Кравченко, собиравшемуся куда-то идти. – Требуется винтовок и патрончиков заполучить.

– Так вы же месяц тому назад получали…

– Мало, Михаил Иванович. Растем. Штат увеличивается.

Глянув в бумажку, которую протянул начальник милиции, Кравченко решительно вернул ее.

– Не могу. Требование должен подписать председатель совдепа. За тот ящик мне головомойка была… С удовольствием бы, но… – Кравченко развел руками. – Сами понимаете, ревтрибуналом пахнет.

– Какой еще ревтрибунал! – взвился начальник милиции. – Ты забыл, с кем дело имеешь! Советую…

– Забыть не забыл, а наперед порядок блюсти буду, – перебил его кладовщик и взял в руки замки, давая понять, что разговор окончен.

– Стерва! Ты с кем говоришь?! Я шутить не умею! Застрелю, как собаку! – крикнул Пляхинский, наливаясь краской.

– Чем стращать, гражданин хороший, съездили бы в совдеп, подписали требование и на законных…

– Да я тебя в порошок сотру, мерзавец!

Пляхинский откинул полог, под которым стояли ящики с винтовками, крикнул Бороде:

– Берись, понесем!

Кравченко решительно встал на пути.

– Не позволю!

Пляхинский с Бородой пытались обойти его, но кладовщик толкнул ящик, и он грохнулся на земляной пол, подняв облачко пыли.

– На, выкуси!

Кравченко сунул под нос начальника милиции огромный кукиш. Тычком Пляхинский ударил его в живот. Тот охнул и присел, корчась от боли.

Лавр, наблюдавший эту сцену, побледнел, крепко схватил Пляхинского за лацканы кожанки, выдохнул в лицо:

– Издеваешься, гад?!

Оттолкнув Аргентовского, начальник милиции отступил за ящики, выхватил наган. Затем угрожающе двинулся на матроса. «Нападать. Не дать ему возможности выстрелить», – мелькнула мысль. Лавр сильно ударил Пляхинского в переносицу. Тот, выронив наган, упал на ящики. Сзади чьи-то пальцы сдавили горло. Выручило джиу-джитсу. Перехватив руки нападающего, Аргентовский завис на них. Под тяжестью тела пальцы ослабли, Лавр крутнулся и выскользнул. Снова тот же прием – удар кулаком в переносицу, – и телохранитель Пляхинского растянулся рядом со своим начальником.

Аргентовский помог кладовщику подняться, толкнул к двери.

– Топаем отсюда. Пока эти твари очухаются…

Но Кравченко запротестовал:

– Склад открытым не оставлю. Давай вытащим их на улицу, пускай ветерком обдует.

Климова у себя не было. Аргентовский и Кравченко направились к председателю ревтрибунала Ястржембскому. Возбужденный происшедшим, Кравченко принялся рассказывать, но прыгал с пятого на десятое, перемежая свою речь проклятиями.

Ястржембский перевел взгляд на Аргентовского.

– Может, вы толком пояснение сделаете?

Лавр подробно изложил суть дела и добавил:

– Пляхинский – враг. Заодно с бандой Ведерникова. Фактически вам говорю, Игнатий Адамович.

Ястржембский удивленно поднял жгуче-черные глаза на милиционера. В них блеснул огонек.

– Случай в складе – не есть повод для… такого серьезного обвинения.

«Не верит!.. Выходит, я – обманщик…» Эта мысль будто обожгла. Сорвав шапку с головы, Лавр кинул ее себе под ноги.

– Да что вы тут, как слепые котята!

Но Ястржембский и глазом не моргнул. На той же ноте, тихо, с хрипотцой продолжал:

– Ревтрибунал карает только по справедливости. Ему народ доверяет. Обмануться не можно.

Деловой тон, невозмутимость председателя ревтрибунала охладили пыл Аргентовского, стало стыдно за свою горячность. Из замешательства его вывел спокойный голос Ястржембского.

– У вас есть доказательства?

Прокашлявшись в кулак, Лавр стал рассказывать историю с голубями Шурки Рыжего. Когда он закончил, Ястржембский решительно взялся за телефонную трубку. Пляхинский откликнулся сразу, будто ждал звонка.

– Ястржембский на проводе. Зайди до меня.

Затем председатель ревтрибунала пригласил в кабинет членов следственной комиссии – Кучевасова и Зырянова. Изложив рассказ Аргентовского, спросил:

– Как будем поступать?

– Арестовать! – в один голос заявили они.

Пляхинский не заставил себя ждать. Как только он появился в кабинете, к нему шагнул Григорий Зырянов, взял за плечо. В тишине властно прозвучал голос Ястржембского:

– Именем революции вы арестованы!

Зырянов и Кучевасов разгрузили карманы Пляхинского, сняли портупею.

Просматривая портмоне, Зырянов нашел клочок чайной обертки, подал Ястржембскому. На оборотной чистой ее стороне корявым почерком было написано:

«Парфеныч пиридай Зубу пущай сварганит гумаги на дюжину кляч и сопчит Анохину Свабода 20».

Увидев, что Ястржембский внимательно читает записку, Пляхинский скрежетнул зубами и потупился.

ЗАСАДА

На другой день Ястржембский сам вызвал Лавра. В кабинете председателя ревтрибунала собрались все члены следственной комиссии и комиссар Красной гвардии Городецкий. Лавра встретили приветливо, как старого знакомого, лишь Городецкий недовольно покосился в его сторону и пророкотал могучим басом:

– А сказали: совещание при закрытых дверях…

– Все свои, Михайло Васильевич, – улыбнулся Ястржембский. – Прошу знакомыми стать – Лавр Аргентовский.

Лавр знал Городецкого, добродушного великана, всегда находившегося в хорошем настроении. По городу о нем ходили легенды. Рассказывали, что однажды в фойе кинотеатра «Весь мир» парни затеяли драку. В это время с тремя патрульными красногвардейцами появился Городецкий и, увидев потасовку, так гаркнул, что с потолка посыпалась штукатурка. Драчуны – врассыпную. А так как выход был отрезан патрулем, они бросились в полупустой зрительный зал, забились под сиденья. Городецкий ходил между рядами, вытаскивал их вместе со связками кресел, «легонько» шлепал каждого и выставлял на улицу.

Михаил Васильевич божился, что такого не было, но при этом добавлял: «Раз верят люди, пусть верят. Осмотрительнее станут…»

Там, где появлялся комиссар, сам собой восстанавливался порядок. Горожане шикали друг на друга.

Ястржембский предоставил слово члену следственной комиссии Федору Кучевасову. Бывший техник-строитель заговорил так гладко, веско, что Лавр диву дался: «Гляди-ка, Федор-то… Молчун, а что выкомаривает!.. Прямо, как по-писаному шпарит…»

– Предварительным следствием установлено: начальник народной милиции эсер Пляхинский связан с бандой Ведерникова, поставляет ему боеприпасы и оружие. На основании свидетельских показаний…

Когда это Федор стал большевиком? Жили они с Лавром почти по соседству, виделись часто. Молчун был такой же, как отец.

Кучевасов пристально посмотрел на Аргентовского, тот опустил глаза и двинул стулом, делая вид, будто удобнее усаживается. Показалось, что Федор догадался о его мыслях – поди ж ты, глаз какой острый, в душу так и вонзается…

– В записной книжке Пляхинского двадцать три фамилии партийцев большевистского крыла и сочувствующих. Полагаем: это контрольная копия того списка, каковой он передал Ведерникову для исполнения террористического акта, – продолжал Кучевасов твердым голосом. – Пляхинский правдивых показаний не дает. Наши предположения может подтвердить или опровергнуть только сам атаман. Следственная комиссия предлагает организовать засаду на явочной квартире. План прилагаем.

Кучевасов положил на стол Ястржембского небольшой листок бумаги. Игнатий Адамович бегло просмотрел его (видимо, уже был знаком с содержанием) и передал Городецкому.

Слушая Кучевасова, Лавр по-доброму завидовал ему: «Как держится!.. Я не смог бы этак-то. Чуть что – краска в лицо».

Его размышления прервал Городецкий. Он спросил Кучевасова, нет ли в списке Пляхинского кого-нибудь из меньшевиков.

– Нет, – категорично заявил Федор. – Мы внимательно проверили каждую фамилию. Даже немощный старик Аргентовский есть, а…

– Что вы хотите?! Пляхинский – эсер. А у них с меньшевиками одна шайка-лейка. Так и смотри, что из-за угла пулю схлопочешь, и знать не будешь: меньшевистская она или эсеровская. – сделал вывод Городецкий. – Цацкаетесь с ними. Дали бы мне волю… – Он сжал огромный кулак и «слегка» стукнул по краю стола. – Все они следом за Пляхинским в каталажку просятся.

План засады обсуждался тщательно и долго. Федор Кучевасов и Георгий Зырянов предлагали организовать ее во дворе дома Янкиных, предварительно арестовав хозяев и всех домочадцев. А чтобы отрезать банде пути отхода, разместить красногвардейцев во всех соседних дворах.

Городецкий запротестовал: может завязаться перестрелка, в темноте своих побить недолго. К тому же большое скопление людей в соседних дворах затруднит конспирацию: кто-то чихнет, кто-то брякнет чем и – пиши пропало. А банду упускать нельзя – другого такого случая может не представиться…

Комиссара Красной гвардии поддержал член ревтрибунала Иосиф Буждан. По натуре осторожный и сдержанный, он вдруг так горячо стал убеждать всех в несостоятельности плана, в разработке которого сам принимал участие, что даже Городецкий посмотрел на него с удивлением и щелкнул себя по кадыку:

– Ты, случаем, Иосиф, не тяпнул с устатку?

Буждан не ответил.

– Что вы предлагаете? – не удержался Ястржембский.

Из Буждана будто воздух выпустили. Он замолчал, уставясь в окно, затем раздумчиво сказал:

– Подумать надо…

– Думать час не можно…

Игнатий Адамович обвел присутствующих долгим внимательным взглядом и остановился на Аргентовском.

Лавр внимательно слушал, взвешивал «за» и «против». Порой его подмывало вставить слово, но спохватывался: «Кто я, чтобы старших учить? Они лучше меня знают…» У него сложился свой план. Сам того не сознавая, он думал об этом со вчерашнего дня, с того момента, когда узнал о заговоре.

Если бы провести операцию доверили Лавру, он сделал бы так: Янкиных арестовывать не стал, а от имени Пляхинского, якобы уехавшего в командировку, доставил на квартиру связника обещанные ящики. Небольшую засаду устроил во дворе и на огороде Янкиных, остальных красногвардейцев рассредоточил вокруг всего квартала. В квартирах людей, обозначенных в списке Пляхинского, тоже устроил засады на случай, если атаман вздумает одновременно и забрать оружие, припрятанное в стожке на огороде, и учинить расправу над большевистским активом.

Продолжая смотреть на Лавра, Ястржембский неожиданно улыбнулся.

– Вы имеете сказать?

Аргентовский замялся, но приказал себе: «Держись… Здесь свои, друзья…» И все же почувствовал, как теплая волна разлилась по лицу.

– Я думал… Мне кажется…

Первые слова принесли облегчение. Дальше он излагал свои мысли уверенно.

Когда Лавр закончил, поднялся Городецкий:

– Я за предложение Аргентовского голосую обеими руками, только имею небольшую поправку в отношении засад на квартирах. Я – против. Засады надо устроить во дворах.

С некоторыми изменениями и добавлениями план Аргентовского был принят единогласно.

Ночь. Полная луна холодным светом заливает дома. Улицы опустели, притихли. Только на железнодорожной станции порой перекликаются паровозы, лязгают буфера вагонов.

Аргентовский и пятеро красногвардейцев зарылись в стожке сена в огороде Янкиных, прислушиваются к чуткой тишине. Что-то брякнуло, загремело упавшее ведро. Под чьими-то шагами хрустнул снежный наст. «Яниха вышла доить корову», – догадывается Лавр. Слышно, как она уговаривает буренку стоять смирно, а о стенки подойника вызванивают тугие струйки молока. Сладко заныло под ложечкой. Вспомнил, что с самого утра ничего не ел. Закрутился и на обед не ходил. Эх, сейчас бы добрых щей да кружечку парного молока!.. Чтобы отвлечься, не думать о еде, стал воскрешать в памяти лица друзей-балтийцев, с которыми расстался три месяца назад. Но в голову лезла всякая чепуха. Затем вспомнились события позавчерашнего дня: арест Пляхинского, первый его допрос, на который пригласили Лавра.

Рядом пискнула мышь. Лавр боялся мышей и с трудом сдержался, чтобы не выскочить, из укрытия. Подавил в себе дрожь, заставил расслабиться. Так пролежал не долго – затекли руки. Лавр вытянул их вперед, коснулся ладонями снежного наста. Вскоре, как иголками, пронизало пальцы. Значит, мороз усилился. «Сколько сейчас времени?» Лавру казалось, что лежат они здесь давно, что скоро запоют утренние петухи. «А что если Шурка Рыжий все выдумал?» Мысль эта пришла внезапно. На него будто ведро холодной воды вылили. «Не может быть… А список в блокнотике Пляхинского?» Слух уловил какой-то шум. Показалось? Нет, скрипнуло крыльцо, послышались шаркающие шаги. Вот они совсем рядом. Человек пошарил в стогу, проворчал что-то под нос, очевидно, не находя крючка (Лавр предусмотрительно спрятал его в снег), и стал руками теребить сено. Набрал охапку и понес в сарай. Его негромко окликнули:

– Семен, ты?

Гонец атамана Ведерникова появился бесшумно. Видимо, хозяева ждали его – оставили калитку открытой.

Лавр напряг слух. Но долетели только обрывки приглушенного разговора:

– Порядок?

– Выполнил… Анисим дурочку порет…

– Нет. Борода… сказывал, уехавши…

Минут через пять после ухода гонца заскрипели полозья саней. Во дворе появилось несколько теней. Они бесшумно проплыли к стогу, выволокли из приметка ящики, взялись по двое и понесли. На пути встал Аргентовский.

– Ни с места! – шепотом приказал он, ткнув переднего стволом маузера. – Вы окружены отрядом Красной гвардии. Сопротивление бесполезно.

Рядом с Лавром встали четверо его товарищей.

– Где атаман?

– У розвальней.

– Сколько вас?

– Человек двадцать.

Аргентовский шагнул на лестницу, приставленную к голубятне, дверца открылась. Из темного проема высунулась голова.

– За мной!..

Осторожно, почти на цыпочках, Лавр пошел к воротам. Минуту собирался с духом, затем распахнул калитку и стремительно бросился к розвальням.

– Руки вверх!

Кони рванули. Аргентовский выстрелил. Левая пристяжная взвилась на дыбы и рухнула. Лавр прыгнул в розвальни. Навстречу плеснул огонь. Рукояткой маузера Лавр ударил возницу по голове, тот мешком плюхнулся с облучка.

Над головой запели пули. Стреляя на ходу, из соседнего переулка выскочила группа бандитов.

Двое красногвардейцев подхватили бесчувственное тело возницы, затащили во двор. Едва Аргентовский успел захлопнуть калитку, как на нее обрушился град ударов. Отступив за угол дома, Лавр выстрелил. По ту сторону ворот кто-то ойкнул, стук мгновенно оборвался. Справа, а затем и слева послышались хлопки выстрелов. Бандиты бросились в переулок, но там их встретили плотным винтовочным огнем красногвардейцы Кузьмы Авдеева, заместителя комиссара отряда Красной гвардии консервного завода. Трое были убиты, остальные сдались.

Пленных обыскали и сгрудили во дворе Янкиных.

Лавр забарабанил кулаком в двери сеней.

– Кто там? – сразу же отозвался старческий голос. По-видимому, Янкин-старший давно стоял за притолокой, прислушиваясь к тому, что делается во дворе.

– Хозяин, выйди, – как можно дружелюбнее проговорил Кузьма Авдеев, на всякий случай отступив за косяк.

На крыльце появился длинный худощавый старец в желтом романовском полушубке. Его бил озноб: тряслась окладистая борода. В призрачном свете луны лицо казалось бескровным, как у святого на иконе.

– Семка дома? – спросил Кузьма и, не дожидаясь ответа, ринулся в избу. Навстречу раздался выстрел. Двое красногвардейцев кинулись на помощь Авдееву. Вскоре они вывели со связанными руками Семена Янкина.

– Кто Ведерников? – спросил Аргентовский, обращаясь к пленным.

Бандиты угрюмо молчали. Аргентовский повторил вопрос. На этот раз из толпы вышел коренастый мужчина, на полголовы выше его. Лавр узнал в нем возницу.

– Ты? Очухался?

Тяжелым немигающим взглядом Ведерников уставился на Аргентовского. На скуластом обветренном лице его ходили желваки, огромные кулаки то сжимались, то разжимались.

– Не дури, дядя, – жестко сказал Лавр. – Пошли.