Текст книги "Непокорные (СИ)"

Автор книги: Александр Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Телефонный звонок был долгим и требовательным. Сергей Кравцов с трудом поднял голову с подушки. После вчерашней попойки она была пустой и тяжелой. Проклиная все, он включил настольную лампу и выудил из кармана брюк пистолет. Он потянулся за трубкой, «Хлопков у телефона!» По мере того, как Сергей осмысливал передаваемую информация, выражение его лица менялось – от тупой безучастности до уверенности и решительности. «Немедленно вылетать? Буду на аэродроме через десять минут!» Он наскоро оделся, залпом осушил стакан рассола и помчался выполнять приказание. Heinkel He 70 Blitz, скоростной пассажирский и почтовый самолет, стоял с включенным мотором на взлетной полосе. Советские опознавательные знаки были нанесены на его крыльях и фюзеляже. В кабине помимо пилота и радиооператора находилось еще два пассажира, уместившихся на скамьях позади. «Полковник Штаубе, Майор Пферд,» представились офицеры, уже переодетые в красноармейскую форму. Пилоту сделали знак, мотор взревел и через минуту они летели над тайгой. Слабое утреннее солнце окрашивало мир в пастельные тона. Клочья тумана и туч цеплялись за верхушки деревьев. Они громоздились сплошной непоколебимой массой и не было между ними ни прогалины, ни просвета. «Мы с коллегой неделю назад прибыли из Берлина на транспортной подлодке. У вас хорошая база на острове, но там только арийцы,» наклонившись к Сергею, объяснял полковник Штаубе, слабогрудый, рыжеватый человек с бледными впалыми щеками и упорным мрачным взглядом. «Наша задача – исполнение директивы Гиммлера о расовой гигиене. Вы должны обнаружить этнических немцев и евреев в вашем лагере. Немцев отправляем на работы в фатерлянд, евреев расстреливаем на месте. Если вам нужна консультация, то майор Пферд имет большой опыт. Он два года заведовал крематорием в Бухенвальде. Мы не настаиваем на строительстве печей; принимая во внимание небольшой размер лагеря это нецелесообразно, но расстрелять пару сотен недочеловеков вы, конечно, сможете.» Сергей поперхнулся. «Как вы себе представляте подобную акцию? Это все же советский исправительно – трудовой лагерь на советской территории. Исчезновение такого количества заключенных вызовет расспросы. Мы не всемогущи. В лагере двести чекистов и бойцов военизированной охраны. Что мы им скажем? В СССР проводится политика дружбы народов, а тут такое…» «Подлетаем,» услышали они в шлемофонах голос пилота. «Мы обсудим эту тему позже,» Штаубе повернулся к своему коллеге. «Майор Пферд, обрисуйте обстановку.» Майор, блондинистое существо с острыми скулами, хрящеватым носом и выпирающим вперед подбородком, сообщил неожиданное, «Все что сказал полковник будет исполнено в надлежащее время, но два часа назад генерал Рихтер получил приказ из Берлина начать поиски пропавшего экспериментального оружия, ракеты Фау – 3, запущенной из Германии. Согласно расчетам она должна была упасть в квадрате 138 на Центральноякутской низменности. Там протекает река Вилюй. Наша задача провести фотосъемку места катастрофы и убедиться, что никаких обломков, могущих установить принадлежность аппарата к Германии не осталось. Генерал высокого мнения о вас и считает, что вы окажете большую помощь.» «Польщен и сделаю все возможное,» Сергей вытянулся на неудобной скамье. Два часа летали они зигзагом, взад – вперед, прочесывая квадрат, бензин был на исходе и настала пора возвращаться на базу, но ястребиные глаза Пферда заметили аномалию в стройном порядке тайги. «Туда,» закричал он, указывая на проплешину на горизонте. Пилот изменил курс и вскоре они летели над эпицентром. Как огромен он был! В середине образовался гигантский глинистый кратер, а на много километров вокруг лежали поваленные стволы лесных гигантов, все корневищами к месту взрыва, все со сплетенными обожжеными кронами отвернутыми от него. Они кружили над ямой, но ничего металлического не заметили. Непрерывная фотосъемка велась из кабины экипажа. По настоянию пилота самолет повернул на север. Все молчали потрясенные увиденным. Что это было? Какое чудо – оружие испытывал здесь pейх? Внизу под ними разворачивались утомительно – однообразные просторы бесконечных хвойных лесов. Монотонный гул мотора укачивал и убаюкивал. Сергея стало клонить в сон, когда он услышал по радио голос генерала Рихтера, «Лейтенант Кравцов! Только что установлено, что из вашего лагеря совершен побег. Бежавший – зэка Самойлович. Вы головой отвечаете за его поимку.»

Глава 17. Самойлович

Избежать смерти в тюрьме можно лишь одним способом – бежать. Никто не надеялся осилить чудовищный 25-ти летний срок, а получившие 10-ти летний, знали, что по истечению его администрация намотает заключенному новый – и так без конца. Весть о побеге Самойловича быстро разлетелась среди узников. Огромный лагерь, обнесенный трехметровым забором с колючей проволокой всколыхнулся и загудел. В одноэтажных бараках, сделанных из тонкого, обмазанного глиной леса, по комнатам и камерам, где гулял леденящий ветер, разговоры были только о нем. Бежавший был уважаемым человеком, у него оставались друзья и почитатели, с симпатией вспоминающие его дружелюбие и отзывчивость. По ночам в зону доносились звуки автоматных очередей, хлопки винтовочных выстрелов и надрывный лай овчарок. Битком набитые на нарах лагерники вздрагивали – «может в Самойловича палят при попытке задержания», гадали они, «лишь бы не поймали» – желали они удачи своему смельчаку. Так тихо, бедно и легонько пробежала пара дней, но аккурат в воскресенье, когда пробили рельсы на обед и роты стали строиться на плацу, заметили люди болтающееся на веревке у ворот тело. «Неужто он?» пронзило каждого из них. «А кто же еще?» Вот и записка, к его шее примотана: «Заключенные, вот это будет с каждым, кто осмелится бежать. Самойлович», написано красными жирными буквами. Был повешенный весь обгрызенным, разорванным и поломанным, руки выворочены назад, шея свернута и лицо размозжено до неузнаваемости. Вместо столовой начальство строем провело их всех перед трупом, заставляя смотреть и не отводить глаза, чтобы каждому была наука на всю жизнь. С содроганием взирали на него и густые колонны москвичей и ленинградцев, осужденных по 58-ой статье, час назад доставленные на место отбывания наказания на борту парохода Вячеслав Молотов. С чемоданами и мешками в руках и на спинах, закопченные и уставшие, вливались они в ворота по шестеро в ряд, процессией длиной в полкилометра. Суета была необычайная и охрана сбивалась с ног, встречая и размещая вновь прибывших. Овчарки злобно рычали и скалили свои клыки, конвоиры зычно покрикивали, непривыкшие интеллигентные горожане пугались и дрожали – все шло как обычно в ГУЛАГе.

Генерал Рихтер и Иван Иванович Иванов, начальник лагеря, наблюдали из окна комендатуры за марширующим пополнением. Лица узников были угрюмы и бесстрастны и нельзя было определить их мыслей. «Каковы ваши действия, если настоящий Самойлович будет найден?» Иван Иванович повернулся к Рихтеру. Форма полковника Советской армии туго обтягивала его кряжистую фигуру; густые русые брови и светлые глаза на веснушчатом лице могли ввести в заблуждение кого угодно. Между собой говорили они на Hochdeutsch, Рихтер других языков не знал и оба они были уроженцами Баварии. «Вы же знаете, Карл,» легко пожурил его генерал, «что в этом случае его подвергнут допросу с пристрастием, выжмут из него все, а потом за ненадобностью пристрелят в подвале. Рутина…» Рихтер пожал плечами. «Куда он может направляться?» Карл скрестил руки на груди и кожа на лбу его сморщилась и собралась складками. «На что он надеется? Я встречал его. Он достаточно умен, чтобы понимать, что бежать в общем – то некуда и выжить в тундре или тайге в одиночку невозможно.» «Мы проверили всех якутов в поселениях, но его нигде нет.» «Это не просто подкоп под колючку. Мы бы его давно поймали. Обычно мы ловим беглецов через сутки, а этого след простыл. У него должен быть план и помощники,» Карл задумчиво почесал переносицу. «Вот это меня беспокоит. Возможно, что они нас перехитрили. Продолжайте следить за рекой. Других дорог здесь нет.» Зазвонил телефон на столе и генерал поднял трубку. «Комендатура лагеря 620,» прорычал он. Однако его обычно насупленное лицо стало расцветать. Уголки губ дрогнули в сдерживаемой улыбке и вокруг глаз залучились веселые морщинки. «Возьмите всех свободных людей и прочешите все до единой протоки в устье реки.» Oтдав последнее распоряжение, он с лязгом бросил трубку, но весь облик его помолодел и засиял надеждой. «Кравцов звонил с базы. Весельную лодку обнаружили на отмели возле Быкова мыса. В ней пустой мешок и шапка с номером Самойловича. Пусть заодно патрулируют море Лаптевых. Зачем он туда пошел? Может надеется, что его подберет американский конвой на Севморском пути?» Иван Иванович развел руками и разлил по рюмкам шнапс.

«Булган бүре» по – татарски значит «матерый волк»; так прозвали оказавшиеся в неволе жители степей оперативного уполномоченного внутреннего режима старшину Тупикова. Высокий, плечистый и очень сильный, с лицом психопата у него действительно были волчьи повадки. С горящими злобой глазами, ощерив острые зубы, с перекошенным ртом, он сбивал с ног провинившегося и ногою в сапоге бил под дых или в пах. Если несчастный после этого мог подняться, то его подбирали вохровцы и кидали в штафной изолятор. Если нет, то привязывали бирку к ноге трупа, вывозили в тундру и швыряли в яму для умерших. Терпению татар пришел конец, когда бүре покалечил Музагита, младшего брата Каракуша. «Тебе надо отквитаться,» сказали ему земляки и Каракуш согласился. Изобретательный Асляметдин, старший их маленькой общины, разработал заговор. В канун отъезда Тупикова в длительную командировку повар – башкир, специалист по изысканным кушаньям, накормил волка в столовой пловом со свининой и чесноком, да таким, что Тупикова сразу начало пучить, подергивать и случилось расстройство желудка. Бүре побежал к ближайшему туалету. Дощатый, выбеленный известкой ветеран был оборудован очком индивидуального пользования. Широким шагом, потеряв обычную осторожность, поглощенный недомоганием, понесся к нему Тупиков в поисках облегчения. За ним вошел Каракуш и нанес негодяю смертельный удар заточкой. Куда прятать тело? Нет ничего проще! Несколько дней назад один из казахов, бывший доцент технического вуза, осужденный за контрреволюционную агитацию и пропаганду, усовершенствовал верхнюю доску, сделав ее съемной. Теперь приподнятое сиденье открывало широкий путь в зловонную массу. Туда Каракуш и сбросил головою вперед оперуполномоченного вместе с заточкой, торчащей в спине. Булькнув и пустив несколько пузырей булган бүре затих на дне выгребной ямы, поверхность которой опять стала безмятежно спокойной. Это произошло на третий день после побега Самойловича. Бывают же совпадения!

В июне в низовьях Лены самый разгар полярного дня. Снег тает в мае и тундра преображается. Заболоченная местами низменность зарастает пестрым ковром трав, мхов и цветов. По ее просторам бродят стада оленей, над озерками и речонками клубятся тучи комаров, снуют песцы и горностаи выискивая гнезда леммингов, с горных склонов сбегают ручьи с кристально чистой водой. Бледное солнце прогревает воздух до десяти градусов по Цельсию, но ночью не прячется за горизонт, а замирает в небе, бросая сумеречный и загадочный свет на притихшую землю. Природа словно грезит в эти часы и только иногда доносится шум крыльев куропаток или клекот сов, добывающих себе пропитание. Рядом под жемчужными небесами огромная река величаво катит свои волны в океан мимо суровых и скорбных берегов, где никто по своей воле жить не хочет.

Незадолго до полночи, козырнув красной книжечкой часовому на КПП, вышел из лагеря плечистый, подтянутый старшина с фибровым чемоданчиком в руке. Лицо его в полутенях разглядеть было нелегко, но часовому запомнились его рыжие усы, черные глаза буравчиками и молодцеватая походка. Громко стуча сапогами по деревянному тротуару, он дошел до причала, где готовился к отплытию пароход. Большой и двухтрубный, до революции он назывался Сысой Сысоевич и перевозил меха, кожу и мануфактуру по Лене и ее притокам, а после победы Bеликого Oктября переименовали его в Вячеслава Молотова и получил он другое предназначение – доставлять заблудших граждан страны советов на стройки социализма. Его палубы, каюты и трюм опустели в этот час, но ненадолго, на распределительном пункте в Осетрово, 3500 километров отсюда, ждала его новая партия заключенных и отбывал он туда завтра в пять утра. Пароходный капитан П. С. Кокушкин побаивался новой власти. Было ему 60 лет, седой, сухонький и крепкий, капитанствовал он с 25-ти и знал на реке каждый перекат, стремнину и затон, но часто стоя на мостике и глядя на бедолаг, переполнявших его посудину, с трепетом думал, что как бы и ему с семьей не ровен час не оказаться в трюме этого корабля в качестве живого груза. В ту ночь Кокушкину не спалось и, стоя у сходен, он лично встретил бодро подошедшего к нему старшину. Проверяя его документы, капитан прочитал нараспев: Народный Комиссариат Внутренних Дел – старшина Тупиков, Захар Ферапонтович. Был предъявлен билет и командировочное удостоверение, все сходилось правильно, печати, подписи и бланки, и Кокушкин приказал дежурному матросу, по кличке Ванька Стервец, разбитному малому с лукавым взглядом и шрамом на лбу, заработанным за лихую игру в карты, провести старшину к его койке. В каюте с медным иллюминатором были четыре койко – места, как в вагонном купе. На столике среди хлебных крошек стоял мутный стакан и лежала измазанная яичным желтком чайная ложка. «Вот ваше место,» указал матрос на нижнюю полку. «До Дюсюр вы едете один, а там к вам подсядет женщина с двумя детьми.» Ванька смотрел на старшину оценивающе – игрок или не игрок? «Спать пора,» притворно зевнул Самойлович, конечно, это был он, и матрос, негодуя про себя, на цыпочках удалился. Самойлович крепко сжал ладонями виски, повалился на койку и воспоминания охватили его. «Кравцов,» думал он, «эта мистическая личность, не то немец, не то русский, с туманным и запутанным прошлым, сумел завоевать мое доверие, растопить лед моего скептицизма, убедил, что советская власть за мое геройство простит меня и мою семью и в придачу даст правительственную награду. И не удивительно… Ведь информация, которую я везу заслуживает внимания самого тов. Сталина.» Незаметно для себя он задремал. Сон его был неспокоен, он тяжко ворочался, вскрикивал и метался. Три ночи назад Самойлович прорыл подкоп под колючей проволокой, но не полез туда, а вернулся в лагерь. Три дня прятался он под койкой у Кравцова в биндюге, вздрагивая от каждого скрипа в коридоре. На четвертую ночь, приклеив усы, как у Тупикова, одев военную форму и положив в карманы документы на имя старшины и бумажник, приготовленный для него Кравцовым, Самойлович вышел из своего заточения. Под глазами его залегли темные круги; голодный и измученный, он твердо и решительно чеканил уверенной походкой между бараками. Собрав в кулак свою незаурядную волю, не дрогнув и не моргнув, продефилировал он мимо гниющего на веревке трупа с его собственным именем и скоро вышел на пристань. Он удивлялся как легко и складно он попал на пароход. «Поиск к тому времени прекратят,» неделю назад инструктировал его Кравцов. «Теперь дело за вами, Семен Петрович. Ваше хладнокровие решает все. Осторожно, не выдайте себя.» Он крепко спал и не слышал как отдав прощальный гудок судно отвалилo от пристани. Изрыгая клубы дыма, машина запыхтела и потащила Вячеслава Молотова вверх по реке.

Проснулся Самойлович поздним утром. Он был один. Солнечный зайчик весело прыгал по потолку и отражался в гранях стакана. Чавкала вода на лопастях гребных колес, внизу выли от нагрузки поршни и щелкали клапаны, корпус вокруг него потрескивал и натужно стонал такелажный крепеж. «Ничего, я хорошо плаваю,» успокоил он себя и полежал еще немного, уставясь в потрескавшийся желтый потолок. Через час на борту началась суматоха и кутерьма, и посудина причалила к селу на правом берегу Лены. Здесь была сосредоточена местная власть. Населенный пункт, состоящий из сотни изб, выстроившихся рядами на плоском берегу, являлся улусным центром и показался Самойловичу столицей после убогого захолустья, в которое его забросила судьба после ареста в Подольске. Социальная жизнь здесь била ключом. Дом культуры, средняя школа и театр, где давали драму «Власть тьмы», поражали воображение. Был там и рынок, где продавали съестное. Исследовав бумажник, Самойлович нашел там толстую пачку купюр, приготовленных для него Кравцовым. Мужчины на рынке, кроме милиционера, отсутствовали. Торговали женщины разных возрастов – эвенки, якутки и русские – все закутанные в платки и в толстых телогрейках. Перед ними на врытых в землю почерневших деревянных столах лежали дары природы этого края: оленина, рыба, кумыс и много непонятных ему местных лакомств. Самойлович купил то, что понимал, немного оленьей строганины, копченой рыбки и выпил стакан кумыса. В сельпо он обменял свою хлебную карточку на полбуханки хлеба и поспешил на пароход. Капитан Кокушкин прокричал в рупор, «Отдать швартовы! Машина полный ход!» Немногочисленные пассажиры собрались на палубе, наслаждаясь отправлением. Щурясь от яркого солнышка глядели они на удаляющийся травянистый берег и воду бурлящую за кормой. В каюте он нашел пополнение. На его койке сидела узкоглазая девочка лет десяти и читала книжку с картинками, другая девочка постарше лежала на верхней полке с открытыми глазами, ее губы шевелились как будто она что-то декламировала; их мама, молодая и изящная якутянка в темно-коричневом форменном платье, с черными волосами, собранными в пучок, устраивалась на новом месте. Она засовывала саквояж под нижнюю полку, а на столе стояла большая торба. Два объемистых чемодана загромождали проход. «Здравствуйте,» улыбнулся Самойлович. «Давайте знакомиться. Меня зовут Захар. Я ваш попутчик до Якутска.» «Здравствуйте,» словоохотливо ответила женщина. «Мы выходим в Kангаре. Это не так далеко.» «Могу ли помочь?» Не дожидаясь ответа он поднял чемоданы и положил их на багажную полку. «Спасибо,» женщина протянула ему руку. «Туяра,» представилась она. «Первый раз в наших местах?» Самойлович неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. «Тогда угощайтесь,» она достала из торбы сверток и стеклянную банку. «Попробуйте, это наш деликатес,» женщина развернула бумагу и протянула ему упоительно пахнующий кусок чего-то рыбного. «Это квашеные ласты моржа; такого нигде не найдете!» смеялась она. Самойлович съел без остатка и с трудом удержался, чтобы попросить добавку. «Кору полярной ивы не пробовали? Тоже очень вкусно,» она открыла банку и подвинула ее к Самойловичу. «Нет, в другой раз, лучше попробуйте моей оленины.» Он выложил на стол свои приобретения. «Пожалуйста, ешьте.» Лед был сломан и разговор потек плавной рекой. Она рассказала, что родом из соседнего улуса, но работает в Дюсюрской средней школе учительницей математики, что село обезлюдело и все мужчины сражаются за родину, но женщины заменили их на рабочих местах и очень хорошо справляются. «Почему вы не воюете вместе со всеми?» вдруг, внимательно посмотрев, осеклась она. «Я работаю в НКВД,» поежился Самойлович и невольно бросил взгляд на затворенную дверь. «Наше ведомство вылавливает изменников и врагов народа.» «Мой муж с самого начала войны на Волховском фронте,» голос ее зазвенел от гордости и улыбка опять озарила ее лицо. «Я только что получила от него письмо. Он участвовал в прорыве блокады Ленинграда. Он лучший снайпер в дивизии. До войны мой муж охотился на белок и за сто шагов попадал им в глаз. Он пишет, что на фронте ему дали такую винтовку, не чета его старому дробовику, что видит он за километр и бьет немцев не в зрачки, а в переносицы, так вернее, говорит, и патроны берегутся. Двести фашистов застрелил и все не утихомирится. Вот какой он у меня. Его на Героя Советского Союза представили, да полуграмотный он, по русски плохо пишет, не смог правильно бумаги заполнить, вот и задержка вышла. Но ничего, командир обещал, что получит он свою геройскую звезду, обязательно получит.» Она замолчала, но весь облик ее светился. Голова ее поднялась, подбородок выдвинулся вперед, зрачки расширились и уголки губ упрямо изогнулись. В лице ее можно было увидеть сплав многих высоких переживаний. Вероятно великая война обострила ее чувства, сделав эту женщину значительной и сопричастной к смертельной схватке государств, которую она воспринимала как часть своего повседневного существования.

Путешествие продолжалось. Погода стояла благоприятная – солнечная и сухая; с каждым днем продвижения к югу становилось заметно теплее. Лена расширялась, по пути попадались заросшие кустарником низкие острова, на которых паслись лошади и скот. Мимо проплывали разнообразные лодки и суда, беззвучно скользящие вниз по течению. Прошло десять дней. Самойловичу начало нравиться это бездумное, сытое существование, он отдохнул и посвежел, щеки его округлились; годы в заключении постепенно забывались. Он подружился со своими попутчицами и они часами беседовали на всевозможные темы – от косовицы и обмолота на полях страны до полетов к центру галактики. Особенно их интересовали подробности культурной жизни Москвы, ее театры и художественные галереи, сложности купить билеты на хорошие спектакли и постановки, и Захар Ферапонтович обещал посодействовать. В то злосчастное утро он как обычно встал очень рано и отправился в умывальную. Повесив на крючок свой китель и нижнюю рубашку, ослабив брючный ремень, он намылил лицо и начал медленно бриться. Рядом крутился Ванька, тот самый матрос, которого Самойлович встретил в первую ночь на борту. В мутное зеркало Самойлович видел его склоненную голову, плечи и двигающиеся под рубашкой лопатки. Плеснув из ведра водой, Ванька растирал ее шваброй. На голенищах сапог Самойловича появились грязные брызги и под ногами захлюпало. Поелозив и повертевшись вокруг да около, матрос расстелил половую тряпку у входа и посвистывая себе под нос удалился, хлопнув дверью. Самойлович закончил свой туалет и вернулся в каюту. Туяра и ее девочки паковали пожитки, они скоро сходили. Самойлович предложил свою помощь с багажом и все дружно потащили к выходу чемоданы и узлы. Пароход, приветственно рявкнув, пришвартовался к широкой почерневшей от времени пристани с надписью на белом фанерном щите «Kангар». Гряды холмов, заросших густым хвойным лесом, теснились в отдалении, но перед ними высилась широкая сопка, склоны которой были обнажены и покрыты канатными дорогами, ведущими в зияющие отверстия шахт. У ее подножия расположился поселок городского типа, основанный двадцать лет назад после начала промышленной добычи каменного угля. Он состоял из множества деревянных домишек, толпившихся вдоль реки и двух кирпичных пятиэтажных зданий, в которых размещался управленченский аппарат; там же на площади стоял на постаменте обязательный памятник вождю с рукой, вытянутой в светлое будущее; читатель сам знает кому в те времена ставили памятники. Всю эту панораму узрел Самойлович с палубы, держа чемоданы в руках и возглавляя процессию своих якутских друзей. Они спустились по трапу и попали в объятия пожилой пары, родителей Туяры. Те пришли с тачкой, в которую был погружен багаж, и его услуги больше не требовались. Как водится поклявшись в вечной дружбе и обменявшись адресами, случайные попутчики расстались. C неожиданным чувством тоски Самойлович побрел по глинистому, немощеному проспекту. Он привязался к этим людям, они напоминали ему потерянную семью. «Ничего, вот совершу свой подвиг, получу награду, тогда соберемся вместе,» мечтал он. Он обернулся на лай овчарок. Мимо него двигалась колонна заключенных; охранники с автоматами, подгоняли их; зрелище это живо напомнило Самойловичу его недавнее прошлое. Hе сразу рассмотрел oн забор, вышки и колючую проволоку: здесь тоже был исправительно – трудовой лагерь. Колонна прошла, улица обезлюдела, после нее валялись веревочки, лоскутки и какой-то непонятный мусор. Дорогу перебежала дворняжка вся в репейниках и с закрученным баранкой хвостом, от нее вскочила на забор облезлая черная кошка. Было тихо и пустынно. Редкие, задумчивые прохожие брели неизвестно куда по деревянным тротуарам, окна бревенчатых домов были наглухо занавешаны плотными покрывалами, далеко впереди у булочной на углу женщины с кошелками в руках терпеливо выстраивались в очередь. До отхода был целый час, но все же он решил вернуться на пристань. Широко отмахивая руками он быстро шел. Вот и блеснул круглыми глазами иллюминаторов пароход с притихшими до поры до времени длинными трубами; матросы сваливали дрова в кочегарку; на опустевшей пристани возле газетного киоска томились два милиционера. Скучающими глазами они обводили площадь, выискивая к кому бы прицепиться. При виде их у Самойловича появилось чувство тревоги. «Прячься,» что – то внутри шепнуло ему, но Самойлович отмахнулся. «Ерунда,» бахвалился он. «С моими документами я и в Кремль войду.» Казалось, что ноги сами, без участия рассудка несли Самойловича к милиционерам. Услышав приближающийся топот, они посуровели и повернулись к нему. Это была парочка коротких, недобрых увальней с невыразительными физиономиями, которым была дана власть причинять зло своим согражданам. «Вам что, товарищ?» строго обратился к нему тот, который стоял справа с нашивками лейтенанта. «Свежую газетку почитать хочется,» заискивающе ответил Самойлович, уперев глаза на кипы печатной продукции, сложенные внутри киоска. Затюканный и иссохший старичок – продавец замер, ожидая его запроса. «Свежих газет здесь нет. Пресса доставляется в Kангар с двухнедельным запозданием. Вы, что не местный?» Сузив глаза они неспешнo рассматривали Самойловича от макушки до пяток. Самойловичу показалось, что его целиком заглатывает питон. «Нет, я с парохода Вячеслав Молотов. Еду в командировку в Якутск.» «Предъявите ваши документы.» Oдин из них зашел сзади Самойловича. «Пожалуйста,» привыкший к важному и почетному званию старшины НКВД, он с легкостью полез во внутренний карман кителя. Сердце его упало. Карман был пуст! «Я забыл мое удостоверение на пароходе,» его голос внезапно осип. Милиционеры были настроены дружелюбно. «Вас там знают?» «Конечно.» «Назовите вашу фамилию, имя, отчество и место работы.» Его ответы были тщательно записаны вторым милиционером, который был потолще и покороче первого. Уложив блокнот в планшет он направился к сходням. «Капитана позови,» сказал он матросу, облокотившемуся на перила. «Капитана требуют!» прокричал матрос кому – то в глубине железных дебрей. Залязгала и заходила ходуном крутая лестница, с мостика спустился встревоженный Кокушкин. С угодливостью изгибалась его спина. «Вы его знаете?» милиционер ткнул пальцем в сторону Самойловича. Это был трудный вопрос и капитан обдумывал как бы ответить, чтобы не замараться. «В какой – то степени,» лучшего придумать он не cмог. Подошедший поближе лейтенант начал расспросы. Ho oт Самойловича они не отходили ни на шаг. В минуту он почувствовал себя задержанным. Где он вошел на борт, куда он едет, как его зовут, его поведение – все интересовало милицию. «Есть у меня документы,» взмолился Самойлович. «Как же меня на пароход без них пустили бы?» «Верно,» подтвердил Кокушкин. «Предьявил он мне на первой станции свои корочки и все было правильно.» «Я это и говорю,» убеждал их Самойлович. На борту они.» «Мы обыщем вашу каюту,» поднялся по сходням второй милиционер. «Тов. Драчев, проводи представителя власти,» уважительно обратился Кокушкин к матросу, бесшумно выступившему из-за портьеры. «Он в 20-ой.» «Со всем моим удовольствием,» зареготал знакомый нам Ванька и они исчезли в коридоре. Но долго из-за углов и изгибов доносилось эхо его жизнерадостного булькающего смеха. Прошло около получаса, пока они вернулись. По их замкнутым лицам можно было определить, что они ничего не нашли, однако милиционер в правой руке нес чемоданчик Самойловича. Он переглянулся со своим коллегой. «Мы не имеем права позволить вам продолжать поездку без документов. Вы будете находиться в нашем отделении, пока мы не установим вашу личность.» «Не следует волноваться, тов. Тупиков,» успокоил его лейтенант. «Мы делаем нашу работу. Это займет не больше недели. Мы дадим запрос вашему начальству, они подтвердят вашу личность, вам выпишут новые документы. Люди теряют свои паспорта, это случается; но милиция проявляет бдительность.» «Пойдемте, гражданин. Не принуждайте нас применять силу,» милиционеры взяли его за локти. «Я вспомнил!» в отчаянии вскрикнул несчастный. «Это он спер мой бумажник!» Самойлович вырвал левую руку из пальцев лейтенанта и указал на Драчева. «Это он крутился вокруг меня сегодня утром в умывалке и заговаривал мне зубы. Обыщите его! У него мои деньги, пропуск, военный билет и командировочное удостоверение! Отдавай, стервец!» «Это правда?» теперь внимание было устремлено на Ивана. Оба милиционера жгли его глазами. «От гражданина Тупикова поступило заявление, что вы обокрали его. Что вы можете заявить по этому поводу?» У Ваньки перехватило дыхание. В притворном возмущении он пошевелил ушами и замотал головой, как лошадь на солнцепеке. «Все он врет, шпион проклятый! Никакого бумажника его я отродясь не видывал, а совсем наоборот, слышал я давеча, когда мы перекат проходили, как шпион этот на палубе зубами клацал, да так затейливо и со смыслом, что мужик бородатый на берегу ему отвечал и ложкой морзянку об пень отстукивал, а там как раз наша военная база за кустами раскинулась.» «Заявление готов подписать?» встрепенулась милиция. «Хоть сейчас.» «Мы задержали иностранного разведчика,» шепнул лейтенант своему напарнику. «Обеих снимаем c рейса. Драчев будет проходить по делу как свидетель.» Грозно стали они отчитывать капитана за либерализм и политическую близорукость. «Куда же я без старшего матроса?» стенал Кокушкин. «Кто ходовую вахту в рубке стоять будет и за утопающими в пучину нырять?» «Справишься, у тебе вон сколько оглоедов и все в тельняшках. Драчев на обратном пути вас догонит; ты не грусти.»

Самойловича отвели в поселок и поместили в КПЗ. В ту ночь лежа на нарах, он чуть не плакал. «Какая нелепость,» казнил он себя. «Если бы не этот карманный воришка, я был бы на пути к завершению моей миссии. Погублены усилия стольких людей. Мое ротозейство всему виной, нельзя было расслабляться. Есть ли выход? Да! Но это не то, о чем инструктировал меня Кравцов. Он посылал меня к высшему эшелону НКВД, к офицерам контрразведки СМЕРШ. Он говорил, что только у них есть воображение и интеллект поверить в мою невероятную информацию и дать ей ход, который приведет к разгрому нацистcкой базы. Но теперь я до них не доберусь. Пойду напролом. Завтра потребую встречу с начальником областного управления НКВД. Что мне скажут?» Однако никто не позвал его ни назавтра, ни послезавтра. В давке душной камеры, в которой нос к носу сидело двадцать с лишним человек, царил постоянный гул, кашлянье, стоны и плач. Стиснутый в углу, еле дыша, но наедине с самим собой и своими страхами, комплексами и сожалениями, Самойлович грыз себя за свою оплошность. Полуголодный, искусанный клопами, без витаминов и свежего воздуха он быстро утратил свой процветающий вид, превратившись в обычного арестанта. Вызвали его только на шестые сутки. Про шпионаж, морзянку на полянке и цыканья зубами на просторах речных волн речи больше не было. Тем не менее на всякий случай следователь, жизнерадостный молодой человек, заглянул Самойловичу в рот, но портативного радиопередатчика там не обнаружил и Ваньку с позором отослали назад в пароходство, тянуть лямку. Cледователя интересовало местонахождение настоящего Тупикова. Замполит нацистcкого лагеря – Сидоров, Петр Кузьмич – он же Вольфганг Петерсен Крамер накануне приезжал в Kангар и без ведома Самойловича рассмотрел его. «Это не Тупиков,» с хорошо разыгранным равнодушием заявил он местному начальству, но не сказал им, что это Самойлович. «Кто ты?» настаивал следователь. «Откуда у тебя документы старшины? Ты его убил? К кому ты шел? Отвечай, падло!» Самойлович знал, что за угрозами последуют пытки и побои. Зачем запираться? Не являлось ли его целью сказать правду? «Хочу сделать важное заявление в письменной форме, гражданин следователь,» вымолвил Самойлович бескровными губами. «Все расскажу. Дело чрезвычайной государственной важности. Вы получите повышение по службе и правительственную награду.» «Какую награду я получу это не твое собачье дело. Так и быть, садись пиши, вот тебе бумага.» Его заперли в отдельной камере, посадили за столик и оставили в покое. Прошел час, другой, третий, наконец он закончил свое объяснение, исписав много страниц. За ним пришли и отвели к тому же следователю. «Почерк у тебя ничего, разборчивый,» прокомментировал служитель закона, разглядывая написанное, и углубился в чтение. Летели минуты, слюнявя пальцы, он переворачивал страницы, хмыкал и с удивлением поглядывал на арестованного. «Ну, ты даешь, не хуже, чем роман «Граф Монте – Кристо». Не ты его, случаем, сочинил?» пошутил он. Самойлович с гордостью улыбнулся – все шло как надо! Следователь наконец закончил чтение и замер, охватив голову руками. «Вышка тебе за это светит, касатик, и ничего другого,» молвил он скрипучим, ржавым голосом, не поднимая глаз от стола. «Никаких доказательств у тебя нет. В твоем заявлении содержится клевета на сотрудников органов внутренних дел, на честных советских людей, на советскую действительность, признание в убийстве старшины Тупикова и в побеге из лагеря.» В мгновение Самойлович был повергнут с небес на землю. Брови его в растерянности поднялись, кожа на лбу собралась морщинками, глаза округлились, а рот приоткрылся. «Я никого не убивал!» «Это покажет следствие. Ты также заявляешь, что оперуполномоченный капитан Хлопков на самом деле Кравцов, лейтенант фашисткой армии. С каких пор у немцев служат офицеры с русскими фамилиями? Заврался ты; будешь за это отвечать.» «У меня было его удостоверение офицера вермахта.» «Ври да не завирайся. Значит ты у него корочку стырил?» «Да нет, он мне ее сам отдал.» Следователь рассмеялся и с презрением покрутил пальцем у виска. «На сегодня достаточно, иди в камеру, помозгуем, что с тобой делать.» Когда конвой увел задержанного, следователь снял трубку и набрал номер, «Тов. Журавлев, вас следователь Сидоров из Кангарского УВД беспокоит. Мы задержали беглого заключенного. Он утверждает, что ИТР номер 620 управляется нацистами из Берлина.» Следователь почтительно внимал возмущенной ругани своего начальника, от усердия у него покраснели щеки и нос. Судя по его учащенному дыханию и испарине на лбу он сам был не рад, что позвонил. «Есть свернуть подлецу шею. Будет исполнено, тов. Журавлев.» Закончив разговор, он позвонил в охрану. «Арестованного Тупикова ко мне в кабинет.» Самойловича привели вновь. Надежда сияла в его глазах. Какой замечательный день! Не иначе как начальство разобралось и вызывает его для дальнейшей беседы! Следователь Сидоров вывел его в коридор. «Вперед, налево, направо, пошел.» Они спустились в подвал. Там было мрачно и холодно и не звука не доносилось снаружи. Низкий оштукатуренный потолок, облупленные бетонные стены, заляпанный рыжими пятнами цементный пол. Самойловичу становилось не по себе. В засаленной зеленой форме с оторванными погонами, понурив голову, с руками назад он молча брел неизвестно куда. Следователь остановился, вынул наган и поразил свою жертву в затылок, потом подошел ближе и, как его учили, произвел контрольный выстрел в висок. Тело страдальца дернулось в смертной агонии и затихло, из головы потекла кровь. Самойлович освободился окончательно и навсегда.