Текст книги "Непокорные (СИ)"

Автор книги: Александр Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

В ту ночь Сергей метался без сна. Он был вне себя. Во мраке кулаки его гневно сжимались; кровь стучала в висках. «Мне лгали с детства! Зачем?! Мой отец не белый офицер! Мой отец коммунистическое ничтожество, продавшее родину врагам России! Какой позор! Что могло побудить его на этот подлый поступок? Он неглупый человек… Двадцать лет в аппарате ЦК говорят о его незаурядных способностях… Сейчас он поплатился за свой выбор! Его партийные товарищи послали его на каторгу! А ведь он был у истоков революции и брал Зимний! Не он ли признал: «Мы сделали революцию, получилось вкривь и вкось, но мы ее и поправим»? Oн же мой отец! Я должен ему помочь! Что делать?» Ответ, такой очевидный, нашелся в ту же ночь, когда Сергей погружался в сон.

Замполит – Сидоров, Петр Кузьмич – оказался компанейским парнем, его круглое добродушное лицо источало дружелюбие и благосклонность и после первого стакана водки они без церемоний стали обращаться друг к другу на ты. Сергей больше молчал и слушал, а Петр говорил. Отбой давно прозвучал, пара электрических лампочек на стене не могли разогнать темноту в огромном помещении столовки; перед уходом зеки-повара оставили для них бачок пшенной каши с салом и полбуханки ржаного хлеба. «На фронте наши жмут. Противник бежит во все лопатки. До Москвы осталось меньше ста километров. Опередил наш фюрер Сталина – ударил первым, потому у красных потери и трещит все по швам. Видишь как хорошо получается, когда расчет верен. Передай солонку,» Петр круто посолил кусочек чернушки, понюхал ее и отправил в рот. «Совсем русским я стал в этом лагере, мне даже приятны манеры дикарей,» он чокнулся о стакан Сергея и допил свою водку насухо. «Как война кончится, наша семья переезжает в родовое поместье в Латвии. В Рундале у нас 800 гектаров пахотной земли и особняк. В Германии мы живем тесно. Ждем не дождемся победы.» «Я думал, что ты русский.» «Я знаю, что я неотличим,» Петр осклабил свои острые, волчьи зубы. «Нет, мы немцы из Остзейских губерний. Мы жили там сотни лет, пока нас не раскулачили большевики. Что делать? Вернулись на историческую родину, а тут война подвернулась и мое знание языка пригодилось. Я стал военным, как мой отец, мой дед и прадед. Они верой и правдой служили русскому императору; я продолжаю традицию.» «Но ты же присягал Гитлеру, причем здесь русский царь?» «Все одно – мы бьем большевиков, а они царя убили.» «Я никогда не слышал, что у Гитлера были планы воссоздать национальную Россию. После завоевания oна будет расчленена и колонизована». «Пускай. Это забота русских. Я волнуюсь о своем поместье в Латвии и больше ни о чем. Наша работа приближает победу и я горжусь этим. Редкие металлы и элементы, которые содержит здешняя руда применяются во всех областях военной и гражданской промышленности. Это наш вклад в торжество Германии.» Он закурил Казбек и продолжил, «Пункт Икс не единственный. Есть пункты Игрек, Зет и так далее. Они разбросаны по всем континентам и отовсюду наш подводный флот доставляют сырье в фатерлянд. Морская блокада Германии давно прорвана!» «Чекисты не догадываются?» «Мы их до причала на допускаем. В летнее время добыча сплавляется на барже вниз по реке, а в зимнее – продукция укладывается на берегу в ожидании весеннего тепла. Плавсредствами оперирует исключительно немецкий персонал. Хуже всего то, что чекисты пишут на меня и на Иванова доносы в управление за мягкотелость и либерализм по отношению к заключенным. В нашем лагере людей не бьют без нужды и они не голодают. Зато у нас приличная производительность труда.» «Ну, а как же доносы?» «От доносов мы откупаемся коньяком и парфюмерией.» Они долго смеялись и выпили еще по одной. «Сейчас или никогда,» Сергею показалось, что настал правильный момент и сморщив лоб он начал объяснять, «Рано или поздно это выплывет наружу, поэтому скажу сам – вчера во время проверки дел я обнаружил, что заключенный Ж-321 мой отец. Можно ли ему помочь?» Петр отвел глаза в сторону. «Не волнуйся, мы это давно знаем.» Он протянул руку через стол и похлопал Сергея по плечу. «В чем его вина?» «Троцкисткий заговор. Он бывший работник Ленинградского горкома партии и сослуживцы подсидели его.» «Какое безобразие! У красных не хватает фантазии – у них все одно – или шпион, или троцкист, или буржуй!» В притворном гневе Петр взмахнул кулаком. «Ему шестьдесят лет,» ободренный Сергей ловил каждое движение пьяного лица замполита. «Он совершенно безвреден. У нас в лазарете иногда умирают люди. Можно было бы поменять документы? Живому дать документы мертвого, а мертвому – документы живого. Никто не докопается, а мой отец тихо доживет свой век.» «Конечно можно,» икнул Петр. «Заходи ко мне завтра в политчасть. Там поговорим.» Он взглянул на свои часы. «Завтра уже настало. Пора спать.» Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по своим углам. Сергей встал поздно. Его тошнило, голова трещала и мучила сильная жажда. Бледный свет полярного солнца проникал через подслеповатое оконце в его комнатку. Здесь умещалась односпальная кровать, тумбочка и стул. Над кроватью висела большая карта Советского Союза, а на другой стене портрет Ф.Э. Дзержинского. Его скуластое лицо озаряла загадочная полуулыбка, как если бы он знал то, чего другие еще не узнали. Из глубины барака доносилось хоровое пение – вохровцы репетировали концерт ко дню Cоветской армии. Скрипнула входная дверь, тяжелые шаги остановились возле его каморки, раздался вежливый стук, «Товарищ капитан, вас срочно вызывают. Зека Ж-321 не вышел на развод и был найден мертвым.» Кровь бросилась в лицо Сергею. Он схватился за спинку стула, чтобы не упасть. Наскоро одевшись oн вышел. Вид у Сергея был внушительный – белый овчинный полушубок и шапка со звездой, кожаные сапоги, револьвер на портупее, офицерские эмблемы на рукавах и в петлицах. Блеклое жемчужное небо было безоблачным, но дышало холодом, напоминая о ранней зиме. Снега выпало мало, но изморозь сковала глинистый грунт. Два ряда бревенчатых бараков образовывали улицу. Из труб вились белые дымки. Над воротами в лагерь повыше будки КПП висел кумачовый лозунг «Наш труд укрепляет могучий Советский Союз!» Вокруг бараков, находилась запретная зона, в которой рыскали овчарки. Высокий деревянный забор, обвитый поверху колючей проволокой служил внешней оградой. Внутри находилась изгородь из проволоки под высоким электрическим напряжением. За ней находилась третья изгородь высотой три метра, тоже обвитая колючей проволокой. Нужный ему барак находился у ворот возле избы – читальни. Сергей сильно толкнул задубевшую дверь и вошел. Внутри было пусто; его обитатели были на работе. Трехъярусные койки были аккуратно заправлены, некрашенные полы влажны от протирки, в печке горели поленья. Дежурный, малорослый небритый старик в серой застиранной одежде и валенках, бросился к нему. «Это там, товарищ капитан.» Он повел Сергея между рядов. Вот он! На среднем ярусе, накрытое одеялом, лежало скрюченное в агонии тело. Голова была свернута на бок; в остекленевших глазах застыло удивление; струйка запекшейся крови натекла на подушку, а из уха торчал толстый гвоздь. «Кто нибудь видел убийцу?» Сергей в отчаянии повернулся к дневальному. Тот задумчиво надул свои впалые, бледные щеки. «Никто не видел,» и растерянно развел руками. «Кто соседи Кравцова по койке? Вызови их ко мне после ужина в оперчасть. А также соседей справа и слева.» С усилием Сергей вытащил гвоздь из уха убитого и положил его в карман. «Тело в санчасть,» распорядился он и вышел. «Дохлый номер», – рассуждал про себя Сергей, шагая по замерзшей глине. «Если повезет, то найду исполнителя, но кто отдал приказ? Тем не менее не следует спешить с выводами. Заключенные могут многое рассказать о моем отце.» Через несколько часов стемнело и в его кабинете стали появляться один за другим посетители. Они мяли шапки в руках, унижено горбились на табурете, уверяли в своей чистосердечности и правдивости и, боясь оказаться впутанными и понести наказание, были скупы в словах. Следствие с самого начала зашло в тупик: никто ничего не знал и не видел, однако все обрисовывали убитого хорошо – тихий, вежливый, доброжелательный человек; правда, друзей у Кравцова в лагере не было. «Кому это выгодно?» терзался Сергей. «Неужто Петр таким образом избавил меня о заботе о моем отце? Это чудовищно. Что здесь на самом деле происходит? Рихтер говорил, что в лагере работают несколько разведчиков Абвера. За мной следят?» Он взглянул в черное, незанавешанное окно. «Лучшее для меня в этот момент – плыть по течению; успокоиться и выполнять приказ начальства – выявлять контингент, способный работать с немецким горнодобывающим оборудованием… Дальнейшее видно будет.»

Он упорно работал месяц, читая анкетные данные осужденных, пока не отобрал сто человек, но ему требовалось создать бригаду из десяти и, чтобы сузить круг и изучить их личности, он долго беседовал с каждым из кандидатов, пытаясь понять их мировозрения. Критериями служили хорошее здоровье и сообразительность, инженерное образование и элементарное знание немецкого языка, чтобы понимать инструкции для эксплуатации оборудования. Пытаясь заполучить легкую работу заключенные часто говорили неправду, преувеличивая и приукрашивая свои способности, и Сергею приходилось быть очень скептичным и осторожным. Прошло еще несколько недель, список был составлен и представлен замполиту на утверждение. Группа была разношерстная, машинисты, механики и металлурги, все осужденные на длительные сроки по 58-ой статье, но не раздавленные несчастьем выпавшим на их долю; все с интересом к заграничной технике и желанием жить и работать. Среди них выделялся сметливостью и силой духа зэка Самойлович. До ареста он был начальником смены на оборонном предприятии в Подольске, но за год до начала войны был репрессирован. Не помогли ему ни производственные достижения, ни долгий партийный стаж. Мышеловка захлопнулась и оказался он на нарах с такими же изможденными, завшивевшими бедолагами, каким стал и он вскоре после ареста. Удивительно, что по прибытии в новый лагерь его самочувствие улучшилoсь. На кухне воровали меньше, соблюдалась санитария и гигиена, бригадиры лишь изредка отвешивали пинки и зуботычины. У Самойловича появилась надежда выжить и вернуться здоровым к своей семье. В закапанных слезами письмах его шестилетний сынишка писал о своей невеселой жизни в детдоме и о тоске по родителям. Самойлович отвечал, что не надо переживать, но твердо верить в великое дело Ленина – Сталина и ждать освобождения мамы, у который, как у члена семьи врага народа, срок был полегче, а там глядишь, годков через семнадцать и он к ним вернется; как им будет весело, мечталось ему…

В начале лета 1942 г. оборудование было доставлено на рудник: экскаватор, ленточный конвейер, камнедробилка, компрессор и дюжина отбойных молотков. После таких впечатляющих инноваций германское командование ожидало резкого увеличения производительности труда. Стоял необычно теплый июньский день. Кудрявые облачка плыли по голубому небу, далеко на востоке синели отроги Верхоянского хребта, солнышко сияло на широкой глади реки и блестело на эмалированных боках экскаватора, усердно пыхтящего на берегу. В его кабине был Самойлович. Он уверенно оперировал рычагами и педалями, опуская ковш в высокую кучу измельченной руды, сложенной на берегу, зачерпывал дополна, поворачивался на гусеницах и заносил стрелу прямо над баржей, закрепленной за причальные кнехты. Наполняясь посудина медленно оседала в воду, пока с баржи не раздался предупредительный свист. Самойлович повернул ключ зажигания и остановил механизм. Он наслаждался работой. Одет он был как и все в то, что лагерники носили круглый год – ватные штаны и телогрейку, на ногах чуни. На спине, на правой ноге и на шапке были пришиты белые наклейки с его лагерным номером С-101. Он был жилистым, среднего роста, подстриженным под ноль мужчиной. Его тело не утратило гибкости и пластичности, движения рук его были точны и гармоничны, но в черных глазах застыли печаль и страдание. Cергей прервал свой разговор с охранником, с которым он четверть часа зубоскалил на пригорке возле сторожевой башни, и подошел к Самойловичу. «Как работается, Семен Петрович?» «Привыкаем, тов. капитан,» словоохотливо ответил тот. «Хорошая, удобная машина.» «Из дома что – нибудь пишут?» «У меня там никого не осталось. Старуха – мать доживает свой век на иждивении у родни. Болеет сильно. Говорят, не сегодня – завтра помрет…» «Не переживайте. Все там будем. Зайдите ко мне сегодня в семь часов вечера.» Лагерь уже давно окутала тьма и свет прожекторов рыскал по запретной зоне, когда Самойлович появился в кабинете оперуполномоченного. Сергей усадил его на табурете и предложил бутерброд с ветчиной и чаю с конфетами. Отвыкший от такого угощения заключенный держал себя с достоинством и ел маленькими кусочками. «Вы знаете как трудно сейчас на фронте. Немецко – фашистcкие захватчики рвутся к Волге. Они хотят уничтожить нашу советскую родину. Вы готовы к подвигу?» Не понимая к чему опер клонит Самойлович на всякий случай кивнул головой. «У вас впереди почти двадцать лет заключения. Я предлагаю вам очень короткий путь вернуться к вашей семье,» Сергей затрепетал. Его лицо покраснело и покрылось потом. Сейчас он пойдет ва-банк… «Я уверен, что за ваше мужество и героизм советское правительство наградит вас орденом и восстановит гражданские права вам и вашей жене.» Самойлович был в недоумении. «Что я должен сделать?» «Раскажите в областном НКВД, что наш исправительно – трудовой лагерь находится под контролем разведчиков абвера и руда, которую мы добываем, целиком и полностью уходит в Германию. Там oна используется для производства немецкого оружия и улучшает его качество. Мы не должны этого допустить.» Самойлович был ошарашен. Он замер раскрыв рот, брови его подскочили вверх и глаза округлились. «Да вы, что с ума сошли? Все вокруг нас фашисткие агенты? И охрана, и чекисты? Не может быть.» «Только начальник лагеря и замполит – немцы. Остальные простые советские люди; они ничего не подозревают.» «А вы? Вы же русский.» «Я это другое дело.» Плечи Самойловича поникли и он опустил голову. Казалось, что он потрясен услышанным. Потом он криво улыбнулся; его взгляд стал холодным и оценивающим. «Как вы можете обещать не зная, что мне скажут в НКВД?» «Чувство благодарности – это естественная человеческая реакция.» Самойлович покоробился и с сомнением сжал губы. «Почему вы не сделаете этого сами?» «В СССР меня никто не знает. Вас знают. Капитан Хлопков не существует. Все мои документы поддельные и не выдержат проверки. Вы лучше принесите в НКВД вот это.» И порывшись глубоко в кармане Сергей протянул ему свое удостоверение лейтенанта вермахта. «Тогда вам поверят. Я устрою ваш побег. Вы согласны?» Самойлович долго не отвечал, его опущенное вниз лицо было замкнуто и неподвижно. «Возможно,» едва слышно изрек он.

Глава 16. Отчаянные попытки

В недавнем прошлом Ганс Хайльшер был сугубо штатским человеком, терпеть не мог военную форму и не хотел воевать. В детстве он любил собирать марки и гоняться за бабочками с сачком в руке. Он хорошо учился в школе, у него были любящие родители и его невеста плакала, провожая его на призывной пункт. К тому времени вторжение в СССР уже началось, но из него хотели сделать образцового солдата и послали на шестимесячную переподготовку, принимая в внимание его службу в Арктике в 1935 году. На курсах требования к новобранцам были суровыми, особенно в плане дисциплины. Вся их тренировка с жестокой муштрой, ночными стрельбами и многокилометровыми бросками была направлена на то, чтобы действия подразделения на поле боя были быстрыми и четкими, закрепленными на уровне рефлексов. Так же быстро и без колебаний они должны были выполнять приказы. По прибытию на Украину Ганс узнал, что требовались и другие качества. Местное население выглядело пассивным и внешне не проявляло к ним враждебности. Бедность, которую они выносили при Сталине, съедала их заживо и удивляла немецких солдат. На улицах было невозможно отличить женщин от мужчин. На всех были одинаковые выцветшие ватники, полы которых были стянуты веревками из-за отсутствия пуговиц. Не было у населения и фабричной обуви. Очень редко Гансу доводилось увидеть на ком-нибудь из местных жителей кожаные туфли или сапоги. Самая распространенная обувь была сделана из бересты, парусины и войлока, а чаще всего из кусков автомобильных покрышек, привязанных к ступням. Это было царство социализма, о котором советская пропаганда трубила на весь мир. Стены и заборы были обклеены плакатами противоречивого содержания: Гитлер – освободитель; Покончим с Гитлером – возьмемся за Сталина; Смерть фашистским оккупантам. Неизвестные на улицах стреляли и не только по ночам, а в сельской местности грузовик, который перевозил Ганса и его камрадов, попал в засаду. Бой был трудный и утомительный, но он уцелел, убив из пулемета четырех партизан. У них тоже были потери: двое убитых и раненый. Об этом доложили по радио в штаб. От полковника пришел приказ – сжечь деревню и ее обитателей. Поселение было небольшое: десяток покосившихся, с проваленными крышами хат на лесистой, заболоченной равнине. Ганс помогал сгонять старых и малых в пустой коровник на околице. Они кричали и плакали, размазывая сопли и слезы. Матери причитали, вставая на колени и обнимая детей. Но тщетно. Приказ есть приказ и скоро жаркое, жадное пламя проворно охватило свою добычу. Солдаты не стали ждать пока догорит до остовов, погрузились на грузовик и сразу уехали. Подскакивая на жесткой скамье на ухабистой дороге Ганс надеялся в глубине себя, что люди в сарае успеют выбежать, если не задохнутся и не обгорят. В Киеве его рота была включена в 6-ую армию генерала Паулюса и в августе 1942 года подошла к Волге. Поначалу все шло неплохо и противник был прижат к узкой полоске вдоль реки, но с течением времени силы у Паулюса стали иссякать, а у противника прибавляться. Сталинград был подвергнут уничтожающей бомбежке и все живое было стерто с лица земли. Но словно восстающая из смерти птица Феникс, вновь и вновь из горячего пепла развалин поднимались в атаки советские бойцы. Опять и опять с востока из глубины степей появлялись люди и техника. Они напоминали грозные волны, бег которых остановить было невозможно. Нападающие превратились в осажденных. Они переоценили себя. Ганс проснулся от холода. Горел фитилек керосиновой лампы. В блиндаже тревожным, лихорадочным сном забылись десятка два его товарищей по оружию. Они тяжело дышали, хрипели и простуженно кашляли. «Война оказалась страшнее, чем я думал. Как я сюда попал?» Ганс заключил свои размышления. «Больше всего на свете хотел бы я сейчас сидеть в моей любимой пивной на Брудерштрассе, где посетителей встречают чаркой шнапса и блюдом с жареной колбаской, правой рукой щупать под столом коленки Гретхен, а в левой держать кружку пива Бекс.» Он даже зажмурился от удовольствия. «Подъем!» Команда офицера прервала его грезы. Утро было серым, промозглым, сырым. Тонкая пелена снега лежала на бетонных останках зданий, на покареженных ржавеющих балках, на изрытой воронками от снарядов площади. Монотонное постукивание приклада висевшей у него на плече винтовки, скрип снега под сапогами – все эти звуки смешивались с нараставшим по мере их приближения к передовой грохотом боя. Вскоре на пути стали встречаться первые раненые; те, которые могли передвигаться самостоятельно. Их лица были землистыми, глаза растерянными. Ганс и его товарищи добежали, грамотно заняли позиции за обломками рухнувшей стены, перегруппировались и подтянули пулемет. Перед ними громоздились холмы трупов советских солдат, но неисчислимые полчища рвались вперед. Немецкие пулеметы скашивали их своим огнем, но появлялись новые шеренги и лезли на смерть; так продолжалось много часов, пока у защитников не кончились патроны. Орущая Ура человеческая масса захлестнула Ганса и его приятелей и, исколов их штыками, высоко водрузила красное знамя. Победа была полная и несомненная.

«Сообщения с театра военных действий удручающие. Если русские доберутся до Германии, не могу представить, что они здесь натворят,» фон Браун передал газету Борису Зиглеру. Они находились в заводской столовой на Пенемюнде. Оба были уставшими, несвежими, постаревшими и в измятых рабочих комбинезонах. Их работа не останавливалась ни на час, впереди был ответственный этап испытаний, но иногда они приходили сюда перекусить и подкрепить силы. Меню нельзя было назвать изысканным и разнообразным. Уже на третий год войны в осажденных странах Оси ощущалась нехватка пищевых продуктов. Друзья заканчивали свой скромный ужин. Перед каждым из них стояла тарелка с отварным картофелем, чашка c эрзац кофе и лежал ломоть эрзац хлеба с кусочком маргарина. За окном был ранний декабрьский вечер, на сторожевых вышках сияли прожектора; в столбах света танцевали снежинки и блестели фарфоровые изоляторы на проводах высокого напряжения; в ослепительный луч попал строй заключенных в полосатой одежде, они вздрогнули, зажмурились, закрыли лица руками, но продолжили свой марш на ночные работы. «Соединенные Штаты и Англия вооружают до зубов Советский Союз. Рузвельт предоставил Сталину беспроцентный ленд-лиз на 50 миллиардов долларов. Красные получают из США все, что им необходимо для ведения войны, включая оборудование, продовольствие и одежду. Ты, можешь представить, американцы кормят Советскую армию?» фон Браун всплеснул руками. «Наши подводники топят, как котят, морские конвои в Атлантике и на Северном Морском Пути, но далеко не все. Американцы создали воздушный мост через Тихий океан и гонят десятки тысяч боевых самолетов в Россию; с этим мы ничего не можем поделать. Случилось страшное: орды русских дикарей получили передовое англо – американское оружие и в результате этого только на восточном фронте Германия теряет каждый месяц 60 тысяч военнослужащих.» Борис утвердительно кивнул, «Стало очевидным, что противник, обладает огромными и по-видимому неисчерпаемыми резервами. Победить его традиционными методами ведения войны не представляется возможным. Он превосходит нас в людских и материальных ресурсах. Остается одно – передовая германская технология. На это можно надеяться.» «Над этим мы и работаем,» фон Браун повинулся ближе и понизил голос. «У нас есть разрушительные бомбы, средства доставки, но нет систем наведения ракеты на цель. Мы лишь стреляем в направлении цели. Наши Фау-2 требуют оптико – электронных систем наведения, но инженеры все еще разрабатывают их.» «Мы обсуждали это,» Борис был явно раздосадован. Его брови приподнялись, лицо вытянулось, голова поднялась вверх. «Я полечу сам и приведу ракету к цели. Для этого я уже год тренируюсь. Жизнь одного человека ничто по сравнению с победой Германии.» «Это большая жертва. Мы не можем ее принять.» «Я требую.» «Я поговорю с руководством,» ответил фон Браун после длительного молчания.

Решающий день настал. Накануне запуска Борис особенно нежно попрощался с семьей, не раскрывая свою миссию, однако от Эльзы нелегко было скрыть, ее сердце часто забилось и глаза покраснели, она почувствовала зловещую тень экстраординарного, коснувшегося всех. «Что тебе приготовить к ужину, дорогой?» она крепко прижалась к нему и не хотела отпускать, пока Борис не запротестовал, «Мне пора. Не провожай меня.» Он затворил за собой дверь и исчез в предрассветной зябкой мгле. В кармане его лежало два письма, адресованных его верной подруге Эльзе и брату Сергею Кравцову, двум достойнейшим существам, в его понимании, могущим постичь глубину его взглядов. По прибытию в центр он опустит их в почтовый ящик. Почта будет доставлена, когда все уже свершится и он уже не будет присутствовать в этом бренном мире. Несмотря на разницу обращений к адресатам в начале каждого послания, средняя часть обеих писем была неотличимой, мы приводим сущность ниже: «Цель большевизма – мировое господство. Большевики хотят ввергнуть цивилизованный мир в хаос и используя последующие за этим безнадёжность и отчаяние, установить свою тиранию. Только немецкая армия, немецкий народ и наши союзники могут спасти мир от этой угрозы. Мы должны действовать быстро и решительно, или же будет слишком поздно. Поэтому я, с помощью оружия данного мне родиной, сегодня нанесу удар в сердце врага. Цель моего удара это не глупый Кремль, где я убью лишь Сталина и десяток его палачей – приспешников; их гибель не изменит хода войны. Я ударю по стратегически важному району, где враг строит множество своих танков и где проходит железнодорожная артерия, по которой советская армия получает американское снабжение – по транс-сибирской магистрали. Мой удар будет беспощадным и сокрушающим. Я уверен, что моя жертва не будет напрасной. Германия победит! Хайль Гитлер!»

Межконтинентальная баллистическая ракета Фау – 3, плод многолетних титанических усилий фон Брауна и его ученых, возвышалась огромной башней на взлетном поле. Она покоилась на трех массивных стабилизаторах и в ней было две ступени; первая ступень состояла из четырех идентичных жидкостных ракет-носителей, вторая ступень состояла из боеголовки, кабины пилота и еще одного ракетного мотора; общая высота составляла 33 метра и масса превосходила 110 тонн. Рядом с ракетой стояла ажурная вспомогательная башня, в которой был лифт, облегчающий осмотр и техническое обслуживание корабля. Толстая резиновая труба соединяла первую ступень с бензовозом. Происходила закачка горючего. Горючее было настолько ядовитым, что одна случайно оброненная на бетон капля мгновенно вызывала головокружение, тошноту и слезы даже у здоровых людей. Разумеется наиболее подходящим контингентом для выполнения такого задания оказались заключенные. Военнопленные или жители Европы, виновные перед режимом фактом своей принадлежности к неправильной расе, они не были сознательными врагами рейха; они были овцами, попавшими к нему на съедение. Рабский труд построил эту ракету, рабы ненавидели ее и, зная ее предназначение, портили и ломали везде, где возможно. За это их стегали плетьми, держали в карцерах и казнили; они умирали десятками тысяч, но продолжали свое. Выпущенная на несколько часов из подземного завода команда узников заканчивала последние приготовления. Неподалеку от них, за оградой полигона серые воды Балтики сверкали в лучах восходящего солнца. Береговой ветер приносил душистый аромат цветов и трав. Годами не видевшие ничего, кроме промозглого мрака тоннелей, они поднимали свои лица, пытаясь унести с собой обратно в катакомбы, частичку солнечного дня. Охрана с автоматами наперевес приказала им торопиться и вскоре поле было очищено от посторонних за исключением кинооператоров из Die Deutsche Wochenschau, чтобы в случае успеха прославить Германию на весь мир, а в случае неуспеха – развести руками и сделать невинный вид. Борис, одетый в скафандр со свастикой на груди и на шлеме, слушал последние наставления фон Брауна, «Твой полет не будет долгим каким он мог бы быть. Ты должен был лететь в Нью – Йорк, но наши агенты, посланные установить радиомаяк на крыше Empire State building были пойманы ФБР. Вместо полета на запад ты летишь на восток. Челябинск находится в 3500 км отсюда. Ты будешь над городом через двадцать минут. Радиомаяк был успешно установлен вчера на шпиле дворца культуры и уже включен. Твоя боеголовка сотрет с лица земли весь город. Желаем удачи. Адольф Гитлер прислал тебе телеграмму. Мы все гордимся тобой. Если уцелеешь, то после войны полетим с тобой на Луну. Обещаю.» Фон Браун пожал ему руку и вернулся на командный пункт. Борис остался один в тесной кабине. В наушниках слышался голос оператора, отсчитывающего секунды. Борис был сосредоточен, спокоен и наблюдателен. У него не оставалось места для мыслей о доме, друзьях или о семье. Его организм был напичкан психотропными веществами стимулирующими нервную систему, и энергия переполняла его и хлестала через край. Он думал только о выполнении задания. «Пять, четыре, три,» считал оператор, «два один, зажигание!» Корабль застонал, задрожал, завибрировал и стал нехотя подниматься, убыстряя свой полет. Перегрузка вдавила Бориса в сиденье до хруста позвоночника, она плющила череп, вминала его плоть в кости скелета, во рту появился привкус горячей крови, погружая его в пучину страданий. Тренировки на центрифуге научили его преодолевать неудобства; он старался не замечать своих мучений, бесстрастно наблюдая зеленый экран радиолокатора. Над экраном было длинное узкое окно, позволяющее ему обозревать окружающее. Слой облаков промелькнул и исчез и вместо них в темно – фиолетовом небе выступили яркие, немигающие звезды. Бориса не мог любоваться на них, его мучили боли. Ему казалось, что он теряет сознание. На секунду он прикрыл глаза и тут же открыл. «Почему не отвечаете? Вы меня слышите?» лез ему в уши голос оператора. «Отзовитесь!» «Я в полном порядке.» «Вы молчали две минуты. Вы были в обмороке.» «Сейчас я в полном порядке.» Борис поднял руку, чтобы утереть лоб. Это оказалось удивительно легко. Он обратил внимание на плавающий перед его глазами карандаш. «Какой стыд,» подумал он, «Я не заметил, как отключилась первая ступень.» «Пеленгуете ли вы сигнал?» беспокоился оператор. «Да, прием устойчивый и четкий.» Он взглянул на экран, где две жирные полосы перекрещивались на цели, к которой он несся со скоростью шесть километров в секунду. «Через одинадцать минут начинайте торможение и выход на цель.» «Будет исполнено!» Он поправил рукоятки управления. «Все идет по плану,» доложил он. Борис с удивлением рассматривал Землю, принявшую форму шара. Сквозь прорехи в облаках проглядывал континент. Городов видно не было, но зеленые массивы лесов раскинулись на коричневой равнине, испрещенной реками. К северу блестели льды арктического океана. На востоке сквозь радужный ободок атмосферы восходило солнце нового дня. «Как странно, что обитатели этой планеты постоянно воюют между собой,» проскользнуло в его сознании перед тем как он начал заключительный маневр торможения. Перегрузка опять навалилась на него. Его сердце билось как птица в клетке, тело ломило от боли и весь он покрылся горячим потом. За смотровой щелью бушевало оранжевое пламя, от жара в кабине становилось трудно дышать, но глаза Бориса были прикованы к пеленгатору – цель приближалась! Внезапно корабль тряхнуло, раздался шипящий треск, яркая вспышка на мгновение ослепила его, по экрану пробежала рябь и изображение погасло, превратившись в черный круг. Запахло озоном и горелой изоляцией, из – за приборной панели пополз сизый дым. «Я потерял радиолокатор и на борту пожар!» прокричал Борис в микрофон. Пенемюнде ответило не сразу, но связь работала. Он уловил вдалеке оживленный спор, обвинения и кто – то голосом фон Брауна сказал: «Саботаж». «Не волнуйтесь,» oператор вернулся к своим обязанностям. «Мы приблизительно знаем ваши координаты,» успокаивали его, но позади слышалось жужжание взволнованных голосов. «Вы тормозите недостаточно быстро и сбились с курса после последнего поворота. Вас отнесло на северо – восток. Выберите крупный населенный пункт и направьте боеголовку точно в него. Наши усилия не будут напрасны.» «Я ничего не вижу,» были его последние слова. Яркая звезда соскользнула с неба, с диким воем прорезала пелену облаков и с размаху ударила в лесное озеро. Вода вскипела и превратилась в пар; грохот прокатился по всей Сибири.