Текст книги "История Византийской империи. Том 1"

Автор книги: Александр Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Недавно некоторые историки предприняли интересную попытку представить Константина более как продолжателя и исполнителя политики других, чем единственного поборника христианства. Согласно А. Грегуару, Лициний еще до Константина начал политику терпимости к христианству. Шенебек, немецкий историк, оспаривал мнение Грегуара. Он рассматривал Максенция как поборника христианства в своей части Империи, а также в качестве того, кто создал Константину модель для подражания[104]104
  H. Gregoire. La «conversion» de Constantin… p. 231—232; H. von Schoenebeck. Beitrage zur Religionspolitik des Maxentius und Constantin. Leipzig, 1939, SS. 1—5, 14, 22, 27.


[Закрыть].

Нельзя совершенно оставлять без внимания и его политические планы; последние также должны были сыграть роль в его отношениях к христианству, которое во многом могло ему помочь. Но, во всяком случае, не политические планы явились причиной обращения Константина; последний обратился к христианству в силу внутреннего убеждения, возникшего и окрепшего не под влиянием политики. В том-то и заключается гениальность Константина, что он, сам искренне сочувствуя христианству, понял, что в будущем оно будет главным объединяющим элементом разноплеменной Империи. «Он хотел, – как пишет кн. Е. Трубецкой, – скрепить единое государство посредством единой церкви»[105]105
  Е. Трубецкой. Религиозные и общественные идеалы западного христианства в пятом веке. М., 1892, т. 1, с. 2.


[Закрыть].

Обращение Константина связывается с известным рассказом о явлении на небе креста во время борьбы Константина с Максенцием, т.е. для объяснения причин обращения вводится элемент чуда. Однако источники об этом вызывают большие несогласия. Древнейшее свидетельство о чудесном знамении принадлежит христианскому современнику Константина Лактанцию, который в своем сочинении «О смерти гонителей» (De mortibus persecutorum) говорит лишь о полученном Константином во время сна вразумлении, чтобы он изобразил на щитах небесное знамение Христа (coeleste signum Dei)[106]106
  Lact. De mortibus persecutorum, 44.


[Закрыть]. О действительном же небесном знамении, которое будто бы видел Константин, у Лактанция не говорится ни слова.

Другой современник Константина, Евсевий Кесарийский, дважды говорит о победе его над Максенцием. В более раннем произведении, в «Церковной истории», Евсевий лишь замечает, что Константин, идя на защиту Рима, «призвал в молитве в союзники Бога небесного и Его Слово, Спасителя всех, Иисуса Христа»[107]107
  Euseb. Hist. eccl, IX, 9, 2.


[Закрыть]. Как видно, ни о сне, ни о каких знаках на щитах здесь не говорится. Наконец, тот же Евсевий в другом своем произведении, написанном лет двадцать пять после победы над Максенцием, а именно в «Жизнеописании Константина», дает, со слов самого императора, клятвенно подтвердившего свое сообщение, известный рассказ о том, будто Константин во время похода увидел над солнцем знамение креста с надписью: «сим побеждай» (τουτω νικα). Ужас объял его и войско. В ближайшую ночь явившийся Константину во сне Христос с крестом повелел сделать подобие его и с таким знамением выступить против врагов. Утром император рассказал о чудесном сновидений, призвал мастеров и, описав им вид явленного знамения, приказал приготовить подобное знамя[108]108
  Euseb. Vita Constantini, 1, 38—40.


[Закрыть], известное под названием labarum[109]109
  Загадка происхождения этого слова была разрешена Грегуаром – L'etymologie de «Labarum». – Byzantion, vol. IV, 1929, pp. 477—482. Это латинское слово laureum в значении signum или vexlilum. См. также в Byzantion, vol. XI, 1937 (указание страниц отсутствует. – Науч. ред.), и Byzantion, vol. XIII, 1939, р. 583. Этимология Грегуара выдвигалась также Валезием (H. Valois) в семнадцатом веке.


[Закрыть].

Лабарум представлял собой продолговатый крест, с поперечной реи которого спускался вышитый золотом и украшенный драгоценными камнями кусок шелковой ткани с изображениями Константина и его сыновей; на вершине креста был прикреплен золотой венок, внутри которого была монограмма Христа[110]110
  Изображение «лабарума» можно видеть на монетах эпохи Константина. См.: J. Maurice. Numismatique Constantinienne. Paris, 1908, vol. I, p. 2, а также tab. IX.


[Закрыть]. Со времени Константина labarum сделался знаменем Византийской империи. Упоминания о явившемся Константину «богознамении» или о виденных на небе войсках, посланных Богом ему на помощь, можно найти и у других писателей. Известия по данному вопросу настолько сбивчивы и противоречивы, что не могут быть в должной мере исторически оценены. Некоторые даже думают, что рассказанное событие имело место не во время похода против Максенция, а еще до выступления Константина из Галлии.

Так называемый Миланский эдикт. Во время Константина Великого христианство получило законное право на существование и дальнейшее развитие. Первый указ в пользу христианства вышел из рук одного из самых свирепых его гонителей, а именно Галерия. Последний в 311 году издал указ, на основании которого христиане, получая прощение за свое прежнее упорство в борьбе с правительственными распоряжениями, имевшими целью вернуть христиан к язычеству, вместе с тем признавались имеющими законное право на существование. Указ Галерия объявлял: «Пусть снова будут христиане, пусть они составляют свои собрания, лишь бы не нарушали порядка! За эту нашу милость они должны молить своего Бога о благоденствии нашем, нашего государства и о своем собственном»[111]111
  Lact. De mortibus persecutorum, 34, 4—5; Euseb. Hist. eccl VIII 17, 9—10.


[Закрыть].

Через два года, после победы над Максенцием, Константин и вступивший с ним в соглашение Лициний сошлись в Милане и, обсудив положение дел в Империи, издали интереснейший документ, который, может быть не совсем правильно, называется Миланским эдиктом. Сам текст документа до нас не дошел. Но он сохранился у христианского писателя Лактанция в форме написанного по-латыни рескрипта Лициния, данного на имя префекта Никомедии. Греческий же перевод латинского оригинала помещен Евсевием в его «Церковной истории».

На основании этого указа христианам и всем другим предоставлялась полная свобода следовать той вере, какой кто пожелает; всякие мероприятия, направленные против христиан, устранялись. «Отныне, – объявляет указ, – всякий, кто хочет соблюдать христианскую веру, пусть соблюдает ее свободно и искренно, без всякого беспокойства и затруднения. Мы заблагорассудили объявить это твоей попечительности (т.е. префекту Никомедии) как можно обстоятельнее, чтобы ты знал, что мы предоставили христианам полное и неограниченное право почитать свою веру. Если это мы разрешили им, то твоей светлости должно быть понятно, что вместе с этим и для других предоставляется открытое и свободное право, ради спокойствия нашего времен, соблюдать свои обычаи и свою веру, чтобы всякий пользовался свободой почитать то, что избрал. Так определено нами с той целью, чтобы не казалось, будто мы хотим унизить чье-либо достоинство или веру»[112]112
  Lact. Op. cit., 48, 4—8; Euseb. Hist. eccl., X, 6, 6—9.


[Закрыть].

Этот же указ повелевал возвратить христианам, безвозмездно и беспрекословно, отобранные у них частные здания и церкви.

В 1891 г. немецкий ученый О. Зеек выдвинул теорию, что Миланский эдикт никогда не существовал. Единственный эдикт, который когда-либо появлялся, – утверждал он, – эдикт о веротерпимости Галерия от 311 г.[113]113
  O. Seek. Das sogennante Edikt von Mailand. – Zeitschrift fur Kirchengeschichte, Bd. XII, 1891, SS. 381—386. См. также его же: Geschithte des Untergangs der Antiken Welt. Berlin, 1897, Bd. 1, 2. Aufl., S. 495.


[Закрыть] Долгое время большинство историков отказывалось признавать эту точку зрения. В 1913 г. тысячешестисотлетие Миланского эдикта торжественно отмечалось во многих странах и появилось большое количество литературы по этому запросу. На деле, конечно, цитированный выше эдикт, провозглашенный Лицинием в 313 г. в Никомедии, был подтверждением эдикта Галерия, который, совершенно очевидно, соблюдался недостаточно. Документ, подписанный в марте 313 г. в Милане Константином и Лицинием, был не эдиктом, а письмом, адресованным главам провинциальных администраций Малой Азии и Востока в целом с объяснением и указанием, как следует поступать с христианами[114]114
  Я приведу лишь несколько комментариев исследователей: «7. Knlpflng. Des Angebliche Mailander Edikt von J. 313 im Lichte der neueren Forschung. – Zeitschrift fur Kirchengeschichte, Bd. XL, 1922, S. 218: «Следует отрицать существование так называемого Миланского эдикта»; N. Baynes. Journal of Roman Studies, vol. XVIII, 1928, p. 228: «Мы теперь знаем, что не было никакого „Миланского эдикта“»; E. Caspar. Geschichte des Papstum. Tubingen, 1930, Bd. I, S. 105, Anm. 3: «„Миланский эдикт“ следует исключить из истории»; H. Gregoire. La «conversion» de Constantin… p. 263: «Эдикт о веротерпимости от марта 313 г., подписанный Константином в Милане, это не эдикт, а рескрипт или письмо наместникам провинций Азии и Востока».


[Закрыть].

На основании данного текста Миланского эдикта надо прийти к заключению, что Константин признал христианство религией, равноправной с другими религиями, а значит, и с язычеством. Для времени Константина о торжестве христианства говорить еще нельзя; его лишь можно предчувствовать. Христианство казалось Константину совместимым с язычеством. Великое значение акта Константина заключается в том, что он позволил христианству не только жить, но и взял его под защиту государства. Это был важнейший момент в истории раннего христианства. Никомедийский эдикт (The Edict of Nicomedia), таким образом, не дает права творить, как утверждают некоторые историки, о том, что при Константине христианство было поставлено во главе всех других религий, которые признавались лишь терпимыми[115]115
  А. Лебедев. Эпоха гонений на христианство, 3-е изд. СПб., 1904, c. 300—301


[Закрыть], и что Миланский эдикт установил не толерантность, а провозгласил господство христианства[116]116
  Н. Гроссу. Миланский эдикт. – Труды Киевской Духовной академии. Киев, 1913, с. 29—30.


[Закрыть].

Когда поднимается вопрос о господстве или равных правах христианства с язычеством, решение должно быть в пользу равных прав. Как бы там ни было, значение Никомедийского эдикта (the Edict of Nicomedia) велико. Как сказал А.И. Бриллиантов[науч.ред.10][науч.ред.10]
  В английской версии работы (р. 52) сказано безлично: «as one historian has said». Здесь имя А.И. Бриллиантова появляется только в сноске. В соответствующем месте русской версии (с. 53) имя А.И. Бриллиантова стоит в тексте, что и позволило в данном случае последовать тексту 1917 года.


[Закрыть], «в действительности, и без ненужного преувеличения, остается несомненным важное значение Миланского эдикта, как акта, положившего решительный конец бесправному положению христиан в Империи и вместе с этим, через объявление полной религиозной свободы, низведшего язычество de jure из прежнего положения единой государственной религии в ряд всех других религий»[117]117
  А.И. Бриллиантов. Император Константин Великий и Миланский эдикт. Пг., 1916, с. 167. Ср.: M.A. Huttman. The Establishment of Christianity and the Proscription of Paganism. New York, 1914, p. 123: «Тогда как мы можем рассматривать Константина как первого христианского императора и первого императора, который поставил христианство в равные условия с язычеством, он не был первым, кто стремился сделать христианство легальным, ибо Галерий осуществил это в 311 г.». Впечатляющие свидетельства свободного сосуществования христианства с язычеством дают монеты. См.: Maurice. Numismatique Constantinienne. Paris, 1910, vol. II, p. IV.


[Закрыть].

Но Константин не удовольствовался лишь дарованием христианству равноправия, как определенному религиозному учению.

Духовенство (clerici) освобождалось при нем, подобно языческим жрецам, от несения государственных податей и повинностей, от всякого занятия должностей, которые могли бы отвлекать клириков от выполнения их духовных обязанностей (право иммунитета). Каждый человек имел право делать завещание в пользу церкви, за которой этим самым признавалось пассивное наследственное право. Таким образом, одновременно с объявлением религиозной свободы христианские общины стали признаваться за юридические лица, а последнее обстоятельство создавало для христианства совершенно новое положение в юридическом отношении.

Очень важные привилегии были даны епископским судам. Всякий человек имел право, по соглашению с противной стороной, переносить любое гражданское дело на епископский суд, хотя бы дело в гражданском суде и было уже начато. В конце правления Константина компетенция епископских судов была еще более расширена: 1) решения епископов должны были признаваться окончательными по делам лиц всякого возраста; 2) всякое гражданское дело могло быть перенесено в епископский суд в любой стадии процесса и даже при нежелании противной стороны; 3) приговоры епископских судов должны утверждаться светскими судьями. Подобные судебные привилегии епископов, возвышая их авторитет в глазах общества, в то же время являлись для них тяжелым бременем, так как создавали немало осложнений; претерпевшая сторона в силу безапелляционности епископского приговора, который не всегда мог быть и правильным, сохраняла в себе чувство раздражения и недовольства. К тому же привлечение епископов к исполнению светских функций вносило в их среду чрезвычайно много мирских интересов.

Кроме этого, церковь пользовалась богатыми приношениями из государственных средств, в виде земельных участков, денежных и хлебных выдач. Христиане не могли быть принуждаемы к участию в языческих празднествах. Под влиянием христианства были введены некоторые смягчения в наказаниях.

В добавление ко всему этому имя Константина связывается с возведением многих церквей во всех частях его огромной Империи. Базилика Св. Петра, как и Латеранская в Риме, приписываются ему. Особенно он был заинтересован в Палестине, где его мать, Елена, нашла, как предполагают, истинный Крест. В Иерусалиме, на месте, где был похоронен Христос, был возведен храм Гроба Господня, на Оливковой горе Константин возвел церковь Вознесения и в Вифлееме – церковь Рождества. Новая столица, Константинополь, и его пригороды также были украшены многочисленными церквами. Самая известная – церковь Апостолов и церковь Св. Ирины; возможно, Константин заложил фундамент Св. Софии, который был завершен его преемником Констанцием. Много церквей строилось во время царствования Константина в других местах – в Антиохии, Никомедии и Северной Африке[118]118
  См., например, по поводу Никомедии: J. Solch. Historischgeographische Siedlungen: Nikomedia, Nizaa, Prusa. – Byzantinisch-neugriechische Jahrbucher, Bd. 1, 1920, SS. 267—268; по поводу Африки см.: D. Gsell. Les monuments antiques de l'Algerie. Paris, 1901, vol. II, p. 239.


[Закрыть].

После царствования Константина образовалось три важных центра христианства – ранний христианский Рим в Италии, хотя языческие симпатии и продолжали существовать некоторое время; христианский Константинополь, который очень скоро стал вторым Римом в глазах христиан востока; и, наконец, христианский Иерусалим. После разрушения Иерусалима Титом в 70 г. н.э. и основания на его месте римской колонии Элии Капитолины, во время царствования Адриана во II веке н.э., старый Иерусалим потерял свое значение, хотя и оставался церковью-матерью христианства (mother church of Christendom), и центром первой апостольской проповеди. Христианский Иерусалим возродился к новой жизни во времена Константина. В политическом смысле город Цезарея, а не Элия, был столицей провинции. Церкви, построенные во время данного периода в этих трех центрах, стали символами триумфа Христианской Церкви на земле. Эта Церковь скоро стала государственной. Новая идея царства земного была прямо противоположной первичной христианской концепции «царства небесного»[науч.ред.11][науч.ред.11]
  Буквально у А.А. Васильева в английском тексте (р. 54) сказано: «not of this world» – «не этого мира».


[Закрыть] и скорого приближения конца света[119]119
  В.В. Бартольд в «Записках Коллегии востоковедов при Азиатском музее РАН». Л., 1925, т. 1, с. 463.


[Закрыть].

Арианство и первый Вселенский собор

При создавшихся новых условиях церковной жизни в начале IV века христианская церковь переживала время напряженной деятельности, которая особенно ярко выражается в области догматики. Догматическими вопросами в IV веке занимались уже не отдельные лица, как то было в III веке, например Тертулиан или Ориген, но целые многочисленные по составу партии, прекрасно организованные.

Соборы в IV веке становятся обычным явлением, и в них усматривается единственное средство для разрешений спорных церковных вопросов. Но уже в соборном движении IV века замечается новая, в высшей степени важная, черта для всей последующей истории отношений между духовной и светской властью, между церковью и государством. Начиная с Константина Великого, государственная власть вмешивается в догматические движения и направляет их по своему усмотрению. В последнем случае далеко не всегда государственные интересы совпадали с интересами церковными.

Уже давно главным культурным центром Востока была египетская Александрия, где интеллектуальная жизнь била могучим ключом. Совершенно естественно, что и новые догматические движения развились в той же Александрии, которая с конца II века «сделалась, – по словам проф. А. Спасского, – центром богословского развития Востока и приобрела в христианском мире особую славу – славу церкви философской, в которой никогда не ослабевали интересы к изучению высших вопросов веры и знания»[120]120
  А. Спасский. История догматических движений времени первых Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1906, с. 137.


[Закрыть].

Однако именно александрийским священником был Арий, который дал свое имя наиболее значительному «еретическому» учению времени Константина. Сама же доктрина образовалась во второй половине III в. в Антиохии, в Сирии, где Лукиан, один из наиболее образованных людей того времени, основал школу экзегетики и теологии. Эта школа, как сказал Гарнак, «является кормилицей арианской доктрины, а Лукиан, ее глава, является Арием до Ария»[121]121
  A. Harnah. Lehrbuch der Dogmengeschichte. Tubingen, 1919, Bd. II, S. 187


[Закрыть].

Арий выдвинул идею о том, что Сын Божий создан, сотворен. Это и составило сущность арианской ереси. Учение Ария получило быстрое распространение не только в Египте, но и за его пределами. На сторону Ария перешли Евсевий, епископ Кесарийский, и Евсевий, епископ Никомедийский. Эмоции поднялись высоко (feeling ran high). Несмотря на старания единомышленников Ария, епископ Александрийский Александр отказывал Арию в общении. Попытки успокоить взволнованную церковь, предпринятые местными средствами, не привели к желанному результату.

Константин, только что победивший Лициния и сделавшийся единодержавным государем, прибыл в 324 году в Никомедию, где и получил целый ряд жалоб как со стороны противников Ария, так и его сторонников. Желая прежде всего сохранить церковный мир в государстве и не отдавая себе отчета в важности происходившей догматической распри, император обратился с письмом к Александру Александрийскому и Арию, где убеждал их примириться, взяв пример с философов, которые, хотя и спорят между собой, но уживаются мирно; примириться же им легко, так как оба признают Божественное провидение и Иисуса Христа. «Возвратите же мне мирные дни и спокойные ночи, – пишет в послании Константин, – дайте и мне насладиться безмятежной жизнью»[122]122
  Euseb. Vita Const. II, 72.


[Закрыть]. С письмом Константин отправил в Александрию одного из самых доверенных лиц, епископа Кордубского (в Испании) Осию, который, передав письмо и разобрав дело на месте, после возвращения разъяснил императору всю важность арианского движения. Тогда Константин решил созвать собор.

Первый Вселенский собор был созван императорскими грамотами в 325 году в вифинском городе Никее. Число приехавших членов собора в точности неизвестно; обычно число никейских отцов определяется в 318[123]123
  Иное количество см.: Battlfol. La paix Constantinienne. Paris, 1914, рр. 321—322. См. также: E. Honigmann. La liste originale des Peres de Nicee. – Byzantion, t. XIV, 1939, pp. 17—76; E. Honigmann. The Original Lists of the Members of the Council of Nicaea, the Robber-Synod and the Council of Chalcedon. – Byzantion, t. XVI, 1, 1944, pp. 20—80.


[Закрыть] человек. Большинство состояло из восточных епископов. Престарелый римский епископ прислал вместо себя двух пресвитеров. Из дел, предназначенных для разбора на соборе, самым важным был вопрос об арианском споре. На соборе председательствовал император, который даже руководил прениями.

Деяния (акты) Никейского собора не сохранились. Некоторые даже сомневаются, составлялись ли вообще протоколы собора. Сведения о нем дошли до нас в сочинениях участников собора и историков[124]124
  S.A. Wilckenhauser. Zur Frage der Existenz von Nizanischen Synodalprotocolen. – Konstantin der Grosse und seiner Zeit. Gesammelte Studien, herausgegeben von F. Dolger. Freiburg, 1913, SS. 122—142.


[Закрыть]. После жарких споров собор осудил ересь Ария и после некоторых поправок и дополнений принял Символ Веры, в котором, вопреки учению Ария, Иисус Христос признавался Сыном Божиим, несотворенным, единосущным Отцу. С особым рвением и большим искусством восставал против Ария архидиакон александрийской церкви Афанасий. Никейский символ подписали многие из арианских епископов. Наиболее же упорные из них, в том числе и сам Арий, подверглись изгнанию и заточению. Один из лучших специалистов по арианству писал: «Арианство началось с мощью, обещавшей большое будущее, и через несколько лет казалось, что на Востоке нет равного претендента на господство. Однако его сила надломилась в момент собрания собора, „увянув“ (withered) от всеобщего осуждения христианского мира… Арианство казалось безнадежно сокрушенным, когда закрылся собор»[125]125
  H.M. Gwatkin. Studies on Arianism. London, 1900, pp. 1—2.


[Закрыть]. Торжественное соборное послание возвестило всем общинам о наступившем церковном согласии и мире. Константин писал: «Что ни злоумышлял против нас дьявол, все (теперь) уничтожено в самом основании; двоедушие, расколы, смуты, смертельный яд, так сказать, несогласия – все это, по велению Божию, победил свет истины»[126]126
  Socrat. Hist. eccl., 1, 9.


[Закрыть].

Действительность не оправдала этих радужных надежд. Никейский собор своим осуждением арианства не только не положил конца арианским спорам, но даже явился причиной новых движений и осложнений. В настроении самого Константина замечается совершенно определенная перемена в пользу ариан. Через три года после собора из ссылки были возвращены Арий и его наиболее ревностные приверженцы[127]127
  См. две весьма интересные статьи Н. Бейнза в Journal of Egyptian Archaeology: «Athanasiana» (vol. XI, 1925, pp. 58—69) и «Alexandria and Constantinople: A Study in Ecclesiastical Diplomacy» (vol. XII, 1926, p. 149).


[Закрыть]; вместо них в ссылку направились наиболее видные защитники никейского символа. Если никейский символ не был официально отвергнут и осужден, то он был сознательно забыт и отчасти заменен иными формулами.

Трудно с точностью выяснить, каким образом создалась упорная оппозиция Никейскому собору и чем была вызвана перемена в настроении самого Константина. Может быть, в числе различных даваемых объяснений этому из области придворных влияний, интимных семейных отношений и т.д., надо выделить одно объяснение, а именно, что Константин, приступив к решению арианского вопроса, не был знаком с религиозным настроением Востока, который в своей большей части сочувствовал арианству; сам император, наученный вере Западом и находившийся под влиянием своих западных руководителей, например Осии, епископа Кордубского, выработал в этом смысле и никейский символ, не подходивший к Востоку. Поняв, что на Востоке никейские определения шли вразрез с настроением церковного большинства и с желаниями массы, Константин и стал склоняться к арианству.

Во всяком случае, в последние годы правления Константина арианство проникло ко двору и с каждым годом все прочнее утверждалось в восточной половине Империи. Многие приверженцы никейского символа были лишены кафедр и отправились в изгнание. История арианского преобладания за это время, из-за состояния источников, недостаточно еще выяснена наукой[128]128
  См., например, попытку Гуоткина объяснить новое отношение Константина к арианству ссылками на консерватизм Азии: Studies in Arianism. London, 1900, p. 57, 96.


[Закрыть].

Как известно, Константин до последнего года своей жизни оставался официально язычником. Лишь на смертном одре он принял крещение из рук Евсевия Никомедийского, т.е. арианина; но, как замечает проф. Спасский[129]129
  А. Спасский. История догматических движений… с. 258.


[Закрыть], умер с завещанием на устах возвратить из ссылки Афанасия, известного противника Ария. Своих сыновей Константин сделал христианами.

Основание Константинополя

Вторым событием первостепенной важности, после признания Христианства, было основание Константином новой столицы на европейском берегу Босфора, уже при входе его в Мраморное море, на месте древней мегарской колонии Византия (Βυζαντινον – Byzantium).

Уже древние, задолго до Константина, прекрасно оценили исключительное по важности военное и торговое положение Византия на границе между Европой и Азией, дававшее господство над двумя морями, Черным и Средиземным, и приблизившее Империю к источникам древних блестящих культур.

Насколько можно судить по дошедшим до нас сведениям, мегарские выходцы в первой половине VII века до н.э. основали на азиатском берегу южной оконечности Босфора, напротив будущего Константинополя, колонию Халкидон. Через несколько лет после этого другая партия мегарцев основала на европейском берегу южной оконечности Босфора колонию Византий, название которой производится от имени главы мегарской экспедиции Визы (Βυζας – Byzas). Преимущества Византия перед Халкидоном понимались уже древними. Греческий историк V века до н.э. Геродот (IV, 144), рассказывает, что персидский полководец Мегабаз, прибыв в Византий, назвал жителей Халкидона слепыми, потому что они, имея перед собой лучшее место, а именно то, где через несколько лет был основан Византий, выбрали худшее. Позднейшая литературная традиция, как то: географ Страбон (VII, 6, с. 320) и римский историк Тацит (Ann. XII, 63), приписывает несколько измененное выражение Мегабаза Пифийскому Аполлону, который на вопрос мегарцев у оракула, где им построить город, ответил, чтобы они искали поселения против земли слепых. Византий играл значительную роль в эпоху греко-персидских войн и Филиппа Македонского. Превосходно оценил политическое и особенно экономическое положение Византия греческий историк II века до н.э. Полибий (IV, 38 и 44), который, признавая всю важность товарообмена между Грецией и городами Черноморского побережья, писал, что без воли жителей Византия ни одно торговое судно не сможет ни войти в Черное море, ни выйти из него, и что византийцы держат в своих руках все полезные для человеческой жизни продукты, даваемые Понтом[130]130
  Polyb. Hist., IV, 38, 44.


[Закрыть].

С тех пор как Римское государство перестало быть республикой, императоры не раз имели намерение перенести столицу из республикански настроенного Рима на Восток. По свидетельству римского историка Светония (1, 79), уже Юлий Цезарь собирался переехать из Рима в Александрию или Илион, т.е. на место древней Трои. Императоры первых веков христианской эры нередко надолго покидали Рим благодаря частым военным походам и разъездам по государству. В конце II века Византий постиг жестокий удар. Септимий Север, победив своего соперника Песценния Нигера, на стороне которого был Византий, подверг город жестокому разгрому и почти полному разрушению. Между тем Восток продолжал привлекать к себе императоров. Император Диоклетиан (284—305) с особенной охотой жил в Малой Азии, в вифинском городе Никомедии, который он украсил великолепными постройками.

Константин, решив создать новую столицу, не сразу остановил свой выбор на Византий. Некоторое время он, по-видимому, думал о Наиссе (Нише), где он родился, о Сардике (ныне София) или о Фессалонике (Солуни). Но особенное внимание Константина было привлечено местом древней Трои, откуда, по преданию, прибыл в Италию, именно в Лациум, Эней и положил основание римскому государству. Император лично отправился в знаменитые места, где сам определял очертания будущего города. Ворота были уже построены, как, по свидетельству христианского писателя V века Созомена, однажды ночью Константину во сне явился Господь и убедил его искать для столицы другое место. После этого Константин остановил окончательно свой выбор на Византий. Еще сто лет спустя проезжавшие на кораблях мимо троянского берега видели с моря неоконченные постройки Константина[131]131
  Soz. Hist. eccl., II, 3.


[Закрыть].

Византий, не оправившийся еще от разгрома, учиненного Септимием Севером, был в это время незначительным селением и занимал лишь часть мыса, вдающегося в Мраморное море. В 324 г. Константин решился на строительство новой столицы и в 325 г. началась постройка основных зданий[132]132
  См.: J. Maurice. Les Origines de Constantinople. Paris, 1904, pp. 289—292; L. Brehier. Constantin et la fondation de Constantinople. – Revue historique, vol. CXIX, 1916, p. 248; D. Lathoud. La consecration et la dedicace de Constantinople. – Echos d'Orient, vol. XXIII, 1924, pp. 289—294; С. Emereau. Notes sur les origines et la fondation de Constantinople. – Revue archeologique, vol. XXI, 1925, pp. 1—25; Е. Gerland. Byzantion und die Grundung der Stadt Konstantinopel. – Byzantinisch-neugriechische Jahrbucher, Bd. X, 1933, SS. 93—105; R. Janin. Constantinople Byzantine. Paris, 1950, pp. 27—37.


[Закрыть]. Христианское предание рассказывает, что император с копьем в руке определял границы города, и когда приближенные, видя чрезвычайные размеры намечаемой столицы, с удивлением спрашивали его: «Докуда, государь, (ты пойдешь)?», – он отвечал: «(Я пойду) до тех пор, пока не остановится идущий впереди меня»[133]133
  Philostorg. Hist. eccl., 11, 9.


[Закрыть]. Этим он объяснял, что некая небесная сила им руководит. Рабочие и материал для постройки были собраны отовсюду. Лучшие языческие памятники Рима, Афин, Александрии, Эфеса, Антиохии шли на украшение созидавшейся новой столицы. 40.000 готских воинов, так называемых федератов, участвовали в работе. Целый ряд разнообразных льгот, торговых, денежных и т.д., был объявлен для новой столицы, чтобы привлечь туда население. Наконец, к весне 330 г. работы настолько продвинулись вперед, что Константин счел возможным официально открыть новую столицу. Открытие состоялось 11 мая 330 г. и сопровождалось празднествами и увеселениями, длившимися сорок дней. В этом году христианский Константинополь оказался как бы «наложенным» (superimposed) на языческий Византий[134]134
  N. Baynes. The Byzantine Empire, p. 18.


[Закрыть].

Трудно точно определить размеры города времени Константина. Во всяком случае, он по величине далеко превосходил территорию прежнего Византия. У нас нет точных данных о численности населения Константинополя в VI веке. По предположительной оценке, она могла превышать 200.000 человек[135]135
  E. Stein. Geschichte des spatromischen Reiches. Wien, 1929, Bd. I, S. 196; F. Lot. La fin du monde antique et ie debut du Moyen age. Paris, 1927, p. 81. А. Андреадес склонен считать, что численность населения составляла от 700 до 800 тыс. человек: «De la population de Constantinople sous les empereurs byzantins». – Metron, vol. 1, 1920, p. 80. См. также: J.B. Bury. A History of the Later Roman Empire, 2nd ed. London, 1931, vol. I, p. 88.


[Закрыть]. Для защиты с суши против внешних врагов Константин выстроил стену, которая шла от Золотого Рога до Мраморного моря.

Несколько позднее древний Византий, превратившийся в столицу мировой державы, стал называться «городом Константина», или Константинополем. Столица получила муниципальное устройство Рима и делилась, подобно последнему, на четырнадцать округов-регионов, из которых два лежали за городскими стенами. Из памятников города, современных Константину, до нас почти ничего не дошло. Однако к его времени относится церковь св. Ирины, которая, будучи позднее дважды перестроена, особенно при Юстиниане Великом и потом при Льве III, существует и поныне (в настоящее время в ней помещается турецкий военный музей). Затем знаменитая змеиная колонна из Дельф (V века до н.э.), сделанная в память сражения при Платее, перевезенная Константином в новую столицу и водруженная им на Ипподроме, находится на том же месте, правда, в несколько испорченном виде, и теперь.

Гениальная прозорливость Константина сумела оценить все преимущества положения прежнего Византия, политические, экономические и культурные. В политическом отношении Константинополь, этот «Новый Рим», как часто его называют, для борьбы с внешними врагами обладал исключительными условиями: с моря он был недоступен; с суши его охраняли стены. В экономическом отношении Константинополь держал в своих руках всю торговлю Черного моря с Архипелагом и Средиземным морем и был предназначен сделаться торговым посредником между Европой и Азией. Наконец, в культурном отношении Константинополь находился вблизи главнейших очагов эллинистической культуры, которая, слившись с христианством и, конечно, видоизменившись, дала в результате христианско-греко-восточную культуру, получившую название византийской культуры.

«Выбор места для новой столицы, – пишет Ф.И. Успенский, – устройство Константинополя и создание из него всемирно-исторического города составляет неотъемлемую заслугу политического и административного гения Константина. Не в эдикте о веротерпимости мировая заслуга Константина: не он, так его ближайшие преемники принуждены были бы даровать господство христианству, которое от того ни мало не потеряло бы; между тем как своевременным перенесением столицы мира в Константинополь он в одно и то же время и спас древнюю культуру, и создал благоприятную обстановку для распространения христианства»[136]136
  Ф.И. Успенский. История Византийской империи. СПб. 1913 т 1 c. 60—62.


[Закрыть]. Со времени Константина Великого Константинополь делается политическим, религиозным, экономическим и культурным центром Империи[137]137
  Мы уже некоторое время отмечаем тенденцию уменьшать значимость основания Константинополя. См.: O. Seek. Geschichte des Untergangs der antiken Welt. Berlin, 1921, Bd. III, SS. 426—428. Ему следует Э. Штайн: Geschichte des spatromischen Reiches. Wien, 1929, Bd. I, SS. 2—3, 193, Anm. 6. См. также: Gnomon, Bd. IV, 1928, SS. 411—412. Ср. также его же: Byzantinisch-neugriechische Jahrbucher, Bd. 1, 1920, S. 86. Ф. Лот отмечает, что основание Константинополя является со всех точек зрения очень важным историческим событием, но он добавляет, что «основание Константинополя – это загадка», и что «столица родилась из каприза деспота, охваченного сильной религиозной экзальтацией» (La fin du monde antique… pp. 39—40, 43).


[Закрыть].