Текст книги "Расстрелянная корона. Книга 2"

Автор книги: Александр Тамоников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Он подошел к премьеру во время второго антракта, как только спустился занавес и опустела царская ложа. Столыпин разговаривал с бароном Фредериксом и военным министром Сухомлиновым.

– Я прямо из театра после спектакля еду на поезд. Подошел проститься, а также узнать, не надо ли чего передать в Петербург, – сказал Коковцев.

– Нет, Владимир Николаевич, передавать ничего не надо, – ответил Столыпин. – Вот если бы вы могли взять меня с собой, я был бы весьма вам благодарен. – Премьер-министр улыбнулся: – Я завидую вам, мне здесь совершенно нечего делать. Счастливого пути, Владимир Николаевич.

Коковцев пошел по правому проходу. Он хотел проститься с владельцами дома, где останавливался, поблагодарить за гостеприимство.

В это время и начал действовать Богров, одетый во фрак. Он быстро подошел к председателю Совета министров, выхватил револьвер и дважды выстрелил.

Раздались крики. Преступник бросился бежать, но был схвачен офицерами, которых в зале было очень много.

Коковцев подбежал к Столыпину, когда тот еще стоял на ногах. На кителе в нижней части – небольшое пятно крови. Подскочили еще люди. У царской ложи появился генерал Дедюлин с обнаженной шашкой.

Столыпин, пошатнулся, совершил крестное знамение и стал опускаться в кресло. Его понесли к проходу прямо в этом кресле. Рядом метался Есаулов. У выхода что-то кричал Кулябко.

Государь и вся царская семья вернулись в ложу. Присутствующие убедились с том, что император жив. Грянул гимн.

Взволнованный Николай стоял у края ложи и смотрел на публику. Затем он резко развернулся и вышел.

Первую помощь Столыпину оказал профессор Рейн. Потом раненого премьера отвезли в клинику доктора Маковского. Там врачи определили, что одна из пуль задела печень и положение весьма серьезно.

2 сентября первым в клинику приехал штабс-капитан Есаулов, за ним – министр финансов. Он застал Столыпина в бодром состоянии, но заметил, что это дается премьер-министру тяжело.

Петр Аркадьевич передал адъютанту ключи от портфеля, которые всегда носил с собой. Он попросил разобрать бумаги, хранившиеся в нем, и доложить о самых важных государю в назначенное время – четыре часа того же дня. Затем Столыпин пожелал увидеть генерала Курлова и побеседовать с ним наедине. Коковцев сумел отговорить его и спросил, не хочет ли Петр Аркадьевич, чтобы о случившемся было сообщено Ольге Борисовне, супруге премьера.

Столыпин согласился. Адъютант вскоре отправил телеграмму.

В исполнение обязанностей председателя Совета министров вступил В. Н. Коковцев. Подполковник Кулябко, едва отошедший от страшного потрясения, доложил ему, что киевляне узнали, что на Столыпина покушался еврей. В городе начались сильные волнения, готовые перерасти в кровавый погром.

Коковцев связался с генералом Треповым, дабы согласовать действия полиции и войск гарнизона по предотвращению погрома. Оказалось, что войска уже ушли на маневры, а полиции и жандармов недостаточно. Пришлось обращаться к помощнику командующего войсками генералу барону Зальцу. Надо отдать ему должное, тот действовал быстро. К семи часам утра в город вошли три казачьих полка, отозванные с учений. Их появление успокоило обстановку.

В двенадцать часов дня в Михайловском соборе состоялось молебствие об исцелении Столыпина.

3 сентября клинику доктора Маковского посетил государь. Столыпина он не видел. Император знал, что Петр Аркадьевич часто терял сознание и бредил, но выразил уверенность, что крепкий организм премьер-министра справится с ранением. Тем более что доктор Боткин утверждал, будто серьезной опасности нет. Вечером Николай уехал на маневры.

Утром 4 сентября приехала Ольга Борисовна. Коковцев встретил ее на вокзале и доставил в клинику.

Состояние Столыпина ухудшалось с каждой минутой. Угасла последняя надежда на благополучный исход. Во второй половине дня всем стало ясно, что минуты Петра Аркадьевича сочтены. 5 сентября около шести вечера он впал в забытье и в 22 часа 12 минут скончался.

Коковцев тут же послал телеграмму императору, который принял решение вернуться в Киев.

В 6 часов утра 6 сентября Коковцев прибыл на пароходную пристань для встречи государя. Там же были граф Бенкендорф и генерал Трепов. Вскоре подошел пароход. Николай принял исполняющего обязанности председателя Совета министров на палубе, выслушал доклад и сказал, что едет поклониться праху Столыпина.

В клинике его встретил доктор Маковский и проводил в большую комнату, где лежало тело Столыпина. У изголовья покойного сидела Ольга Борисовна. Она поднялась, увидев государя. Николай принес ей свои соболезнования.

Подойдя к телу, император почувствовал легкий озноб. Он неожиданно и ясно вспомнил случай в Петербурге, когда после аудиенции Столыпин покинул кабинет и туда сразу же вошел Распутин.

Старец указал на закрывавшиеся двери:

– Сильный человек, но не жилец.

– Отчего? – спросил государь.

– Смерть за ним по пятам идет, недолго ему жить осталось. Жаль.

– Тебе что-то известно, Григорий?

– Все, что известно, я уже сказал.

Тогда император не придал особого значения словам Распутина. Вспомнил сейчас, когда пророчество сбылось. Оттого и почувствовал озноб.

Николай долго молился, потом что-то тихо сказал вдове и вышел из комнаты.

Барон Фредерикс сказал государю:

– Петр Аркадьевич знал, что его убьют.

– Почему вы так думаете?

– Сегодня было вскрыто его завещание, написанное задолго до смерти.

– И что в нем?

– В самом начале весьма странная фраза: «Я хочу быть погребенным там, где меня убьют». Заметьте, ваше величество, не «умру», а «убьют».

– Да… – протянул император. – Похоже, вы правы. Его смерть предрекал и Распутин.

На следующий день император официально предложил Коковцеву пост председателя Совета министров. Владимир Николаевич согласился.

Согласно завещанию, Петр Аркадьевич 9 сентября 1911 года был погребен в Киево-Печерской лавре. Через год, 6 октября 1912 года, на Крещатике в торжественной обстановке был открыт памятник Столыпину.

Для расследования дела об убийстве распоряжением императора была назначена специальная комиссия, которую возглавил сенатор Максимилиан Иванович Трусевич. В начале 1912 года результаты ее работы были переданы в Государственный совет. В докладе указывалось, что в смерти Столыпина виновны Курлов, Веригин, Спиридович и Кулябко. Бездействие названных лиц привело к трагедии.

Ведение следствия было поручено сенатору Шульгину. Оно продолжалось почти год и в начале 1913 года по велению императора было прекращено. Доказать, что Курлов, Веригин, Спиридович и Кулябко виновны в преступном бездействии, не удалось.

Богров прожил дольше Столыпина всего на неделю. На допросах он вел себя спокойно, признавался в приверженности к анархизму, а также в том, что покушение подготовил и осуществил в одиночку. Эсеры так и не взяли на себя ответственность за убийство.

9 сентября состоялось закрытое заседание Киевского военно-окружного суда. От адвоката Богров отказался. Процесс продолжался три часа. Богрову вынесли приговор – смертная казнь через повешение. Террорист не стал обжаловать его и подавать прошение о помиловании. 12 сентября в четыре часа утра приговор был приведен в исполнение.

Весной 1912 года всю Россию взволновали трагические события, произошедшие в Восточной Сибири, на золотых приисках в бассейне реки Лена. Там трудилось несколько тысяч рабочих. Из-за невыносимых условий жизни они начали забастовку.

Администрация и полиция вследствие своей малочисленности не смогли навести порядок. Рабочие фактически стали хозяевами приисков.

В район забастовки был направлен военный отряд. Рабочие, охваченные крайним возбуждением, выступили против него. 4 апреля произошло столкновение пятитысячной толпы с солдатами, которые открыли огонь. В результате две сотни рабочих было убито, столько же ранено.

Вести о кровавом событии, как это всегда бывало в России, мгновенно облетели страну и произвели сильное впечатление на общество. Количество жертв, тяжелейшие условия труда – все это вызвало негодование в обществе.

По всей России на фабриках и заводах начались забастовки протеста. В городах проходили демонстрации.

Новый председатель Совета министров В. Н. Коковцев выступил в Думе с заявлением примирительного характера, обещал отправить на Ленские прииски компетентного человека для проведения всеобъемлющего расследования. Император возложил эту миссию на бывшего министра юстиции С. С. Манухина, который пользовался всеобщим доверием. Тот справился с поставленной задачей, забастовки пошли на убыль.

Третья Государственная дума закончила свою работу. Она в основном выдержала линию сотрудничества с властью и борьбы с революцией.

Принимая 8 июля депутатов в Александровском дворце в Царском Селе, государь дал работе Думы положительную оценку.

Выборы в Четвертую Государственную думу проходили в сентябре – октябре 1912 года. Ее председателем был избран октябрист Михаил Владимирович Родзянко.

В Государственной думе четвертого созыва уменьшилось представительство октябристов, но усилились конституциональные демократы (кадеты) и прогрессисты, а националисты раскололись. В итоге правые, на которых опиралась власть, по численному составу остались на прежнем уровне.

В конце июня 1912 года состоялась очередная встреча императора и кайзера. Но и она не принесла никаких существенных результатов.

Канцлер Бетман-Гольвег благодарил русское правительство за миротворческие усилия. Газеты писали, что, пока Россия и Германия находятся в дружеских отношениях, ничего плохого произойти не может. Германский канцлер встречался и с В. Н. Коковцевым, посещал Москву.

Но практически в это же самое время была подписана франко-русская морская конвенция, дополнившая союзный договор. Приезд же в Петербург президента Французской республики Раймона Пуанкаре превратился в манифестацию русско-французской дружбы. Это отвечало общему настроению российского общества.

Россия стремилась сохранить мир в Европе. Эту цель преследовали и государь, и П. А. Столыпин, и его преемник В. Н. Коковцев, и министр иностранных дел С. Д. Сазонов.

21 февраля 1913 года исполнилось триста лет дому Романовых. Именно в этот день боярин Михаил Федорович Романов был единодушно избран на царство. Его венчание состоялось в июне 1613 года в Успенском соборе.

Трехсотлетие дома Романовых праздновалось с большой торжественностью. По традиции по поводу юбилея были объявлены льготы, прощение недоимок, смягчение приговоров.

Торжества не ограничились Москвой и Санкт-Петербургом. Николай Второй принял решение с наступлением весны совершить поездку по местам, где выросла и окрепла Московская Русь, где была вотчина бояр Романовых.

15 мая государь со всей семьей выехал из Царского Села через Москву во Владимир, оттуда в Суздаль и Нижний Новгород. Далее на пароходе в Кострому, колыбель дома Романовых. Именно в здешнем Ипатьевском монастыре посланники Земского собора просили инокиню Марфу благословить на царство своего сына Михаила Федоровича.

Все население города и ближайшей округи вышло встречать царскую семью. Великие князья и княгини, духовенство, члены правительства собрались приветствовать государя на родине Романовых.

В присутствии царской семьи на краю высокого обрыва над Волгой состоялась закладка памятника трехсотлетию дома Романовых. Николай Второй был очень тронут приемом в Костроме.

Оттуда царская семья проехала в Ярославль и Ростов. 25 мая государь вернулся в Москву.

Грамотная экономическая политика государя и его верного соратника П. А. Столыпина не могла не принести результатов. Они проявились как раз накануне Первой мировой войны. Старшее поколение еще помнит, как достижения народного хозяйства СССР часто сравнивались с уровнем 1913 года.

В тот далекий уже год по объему производства Россия практически сравнялась с Англией, значительно превзошла Францию, Австро-Венгрию, почти догнала Германию. Российская империя являлась крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе.

В период с 1885 по 1913 год Россия показала невероятный промышленный рост без всяких кризисов при высшем показателе в девять процентов и таком же уровне налогов. Меньший налог был только во Франции.

Если в 1860 году в империи добывалось сто шестьдесят тысяч тонн нефти, то в 1907 году – семь, а в 1913-м – девять миллионов тонн.

Значительно выросли добыча каменного угля, выплавка чугуна и стали, производство продукции машиностроения. Россия не только добывала уголь, но и импортировала его. Рос уровень жизни.

Благодаря работам по орошению Туркестана урожай хлопка в 1913 году покрыл все годовые потребности текстильной промышленности.

К 1914 году Россия имела более семидесяти четырех тысяч километров железных дорог и по данному показателю занимала второе место в мире. Великий Сибирский путь являлся самым длинным на планете. Рост промышленности и транспорта в царской России шел невиданными темпами на протяжении десятков лет.

В этом была огромная заслуга великого реформатора Петра Аркадьевича Столыпина.

Глава 4

Наряду с ростом экономики происходили существенные изменения и в армии. К 1914 году она по штату мирного времени насчитывала свыше одного миллиона трехсот тысяч человек.

Государь сделал выводы по результатам Русско-японской войны. Вооруженные силы подверглись серьезной реорганизации.

Начальник Главного штаба Германии генерал фон Мольтке докладывал кайзеру, что за период с 1907 по 1913 год боевая готовность русской армии значительно повысилась. Он особо подчеркивал, что благодаря передислокации нескольких армейских корпусов из западных пограничных районов в глубину страны Россия получила возможность проведения масштабных маневров.

Русский флот, понесший жестокие потери в японскую войну, постепенно возрождался. В этом была личная заслуга императора, который преодолел упорное сопротивление Государственной думы. На петербургских верфях были почти готовы четыре дредноута и столько же линейных кораблей. На упомянутых верфях и в городе Николаеве строились легкие крейсеры, миноносцы, подводные лодки.

Развитие кооперации в России принимало масштабный характер. К этому и стремился великий реформатор Петр Аркадьевич Столыпин. К 1914 году в Москве насчитывалось до восьмисот кооперативов с общим оборотом десять с половиной миллионов рублей.

В 1914 году политические партии в России уже не имели того веса и значения, которыми они располагали во время революции. Это относилось и к представителям интеллигенции, то есть кадетам, и к октябристам. Радикальные же правые партии и общественные организации не располагали какой-либо значительной поддержкой определенных общественных слоев. Они находили сторонников в основном в городах Западного края.

Только социал-демократы пользовались большим влиянием в среде рабочих и обладали самой совершенной для того времени партийной организацией. В деревнях много сторонников было у эсеров, трудовиков, народных социалистов. Но ни одна партия, не считая социал-демократов, не вела широкой, планомерной пропаганды.

На Балканах Черногория, Сербия, Болгария и Греция объединились против Турции. Боевые действия начались в октябре 1912 года. В результате едва ли не вся европейская территория Оттоманской империи перешла к союзникам.

22 марта 1913 года на аудиенцию к государю прибыл В. Н. Коковцев.

Николай выслушал доклад премьер-министра о текущих делах и без подготовки перешел к международной теме:

– Войну за турецкое наследство удалось прекратить без общеевропейского конфликта, однако напряжение в международной обстановке только усиливается. Сергей Дмитриевич Сазонов сообщил мне, что в германский рейхстаг внесен запрос на военные кредиты. Франция восстановила трехлетний срок службы, что означает увеличение состава армии мирного времени в полтора раза. Что вы на это скажете, Владимир Николаевич?

– Мне, конечно, известно о военных кредитах Германии. Я имел на этот счет довольно неприятный разговор с канцлером. Выступая в рейхстаге, господин Бетман-Гольвег мотивировал необходимость получения новых кредитов совершенно неожиданными соображениями. Он сказал о надвигающейся славянской волне, ссылаясь на успех балканских стран.

– Заявление действительно неожиданное и весьма странное, – согласился император. – Неужели такие малые государства, как Болгария, Сербия, Черногория, Греция, могут всерьез угрожать Германии?!

– Канцлер, ваше величество, этим подтвердил мысль, которую уже не раз выражал в довольно резкой форме германский император. Если еще осенью 1912 года Вильгельм Второй благосклонно относился к победам балканских стран, то теперь он изменил свое мнение. Поражение Турции все больше представляется ему в ином свете. Кайзер начинает считать неизбежной борьбу славян и германцев.

– Вот как Вильгельм ставит вопрос?! Интересно. Я уже не раз, особенно во время последней встречи в Палдиски, замечал, что Вильгельм все больше проникается представлением о неизбежности войны. Посему совещание закончилось практически безрезультатно. Это опасный признак. Менее чем через два месяца у меня будет возможность поговорить с кайзером. Трудно рассчитывать, что к тому времени взгляды Вильгельма изменятся, но… посмотрим.

В начале мая 1913 года император пригласил в Царское Село министра иностранных дел Сазонова и сказал:

– Одиннадцатого мая в Берлине начнутся торжества по поводу свадьбы единственной дочери германского кайзера, принцессы Виктории Луизы, с принцем Эрнстом Августом Ганноверским из династии Вельфов. Я получил приглашение на это бракосочетание.

Сазонов ответил:

– Ваше величество, германский посол спросил меня, примете ли вы приглашение. Я ответил графу Пурталесу, что ничего не могу сказать по этому поводу, так как намерения моего государя мне неизвестны.

– Я еще не решил, ехать на свадьбу или нет. Императрица не отправится туда ни в коем случае, что, наверное, не удивит вас.

– Мне хорошо известны довольно холодные отношения императрицы со своим двоюродным братом Вильгельмом. Я знаю, насколько тягостны ей всяческие торжества не только за границей, но и в России.

Государь кивнул и продолжил:

– Я бы поехал в Берлин, но ведь и тут будет выдвинута на первый план политика. Год назад мы с Вильгельмом встречались в балтийском порту, теперь совещание в Берлине. Не много ли это за столь короткий период? С другой стороны, хотелось бы узнать, каких взглядов на вопрос войны и мира сейчас придерживается Германия.

Министр ответил:

– Совещание в Палдиски действительно носило политический характер, но теперь речь идет только об участии в торжествах. Во избежание всяческих ложных толкований министерство может объяснить представителям дружественных правительств, что ваш визит в Берлин носит исключительно семейный характер. Ни о какой политике речи там вестись не будет. Посему я и не сопровождаю вас. Важно и то, что короткая поездка за границу прервет тяжелое однообразие вашей домашней жизни.

Император взглянул на Сазонова:

– Как вы сказали, Сергей Дмитриевич? «Прервет тяжелое однообразие домашней жизни»?

– А разве это не так, ваше величество?

Николай Второй прошелся по кабинету.

– Вы правы. Болезнь сына сделала Александру Федоровну замкнутой, ее воля угнетена, что не может не отражаться на атмосфере в семье, к которой я испытываю самую горячую любовь. Поэтому, пожалуй, я поеду. А вы, Сергей Дмитриевич, обеспечьте то, что обещали, я имею в виду в обоснование мотива моего визита в Берлин.

– Да, конечно.

Торжества в Германии были расписаны на четыре дня.

В день вручения подарков Николай преподнес принцессе Виктории Луизе ожерелье из аквамарина и бриллиантов.

В тот же день Вильгельм и Николай выехали в Берлин. Русский царь был поражен тем, как местные жители встречали их. Сначала ему показалось, что восторг относился к германскому императору, но при возвращении во дворец, когда кайзер вынужден был оставить Николая, народ столь же пылко приветствовал и его.

Очень важный разговор двух императоров состоялся в небольшом кабинете, где обычно проходили неофициальные встречи.

Кайзер откинулся на спинку кресла и заявил:

– Не знаю, как тебя, Ники, а меня уже утомили эти мероприятия.

Один на один они разговаривали по-родственному, обращались друг к другу на «ты» и по именам.

– Меня они тоже изрядно утомили, Вилли. Но самый главный день завтра – венчание и гала-ужин.

– Да, утешает лишь то, что на этом все закончится.

– Вилли, твоя дочь выходит замуж за представителя рода Вельфов, с которыми Гогенцоллерны, к коим принадлежишь ты, находятся, мягко говоря, не в самых лучших отношениях. И вдруг свадьба!..

Вильгельм улыбнулся:

– Любовь, Ники, способна творить чудеса. Да ты вспомни, как сам добивался руки Алисы Дармштадтской, ныне императрицы Александры Федоровны, был готов ради нее отказаться от права на престол. Вас разделяло и куда более серьезное препятствие – вероисповедание. Но ты же добился своего. Отец и мать не стали препятствовать вашему бракосочетанию.

– Когда это было?

– Да, кстати, Ники, как чувствует себя цесаревич Алексей?

Николай Второй посмотрел на германского кайзера:

– Тебе известно о его болезни?

– Иначе разве я стал бы спрашивать?

– Пока, слава богу, с болезнью удается справляться.

– Я слышал, в этом заслуга старца Григория Распутина, внезапно появившегося в Петербурге.

– Да.

– Григорий Распутин действительно обладает незаурядными лекарскими способностями?

– Без него я уже лишился бы сына. Но давай не будем продолжать эту тему.

Вильгельм пожал плечами:

– Хорошо. Поговорим о делах государственных. В последнее время российская печать публикует статьи, никак не способствующие укреплению дружбы между Германией и Россией.

– То же самое я могу сказать и о германской печати. Но пресса есть пресса. Не запрещать же неугодные издания. Это вызовет только негативные последствия. Тем более что последние события создают питательную среду для публикаций подобного рода. Международная обстановка, в общем, только ухудшилась.

Вильгельм приподнялся в кресле:

– Вот, Ники, а почему напряжение не спадает? Не оттого ли, что после боснийского кризиса русское общество весьма недружелюбно относится к Германии?

– Однако ты ранее благожелательно относился к победам балканских стран над Турцией, а сейчас высказываешься о неизбежности борьбы славян и германцев. Россия – славянская держава. Значит, ты думаешь и о войне со мной, не так ли?

– Я такого не говорил, Ники!

– Но все, к сожалению, идет именно к этому. По-моему, нам необходимо не враждовать, а объединять усилия, для того чтобы в Европе не вспыхнул пожар большой войны.

– Я это уже слышал от тебя, но Россия почему-то заключает договор с Францией и Англией, а не с Тройственным союзом.

– У каждого, Вилли, свои интересы. Да и что это за союз, одна из стран которого, Италия, не приняла во внимание мнение партнеров и развязала войну с Турцией, с которой Германия поддерживает дружеские отношения? Захватом Италией Ливии воспользовались балканские страны, причем Болгария рассчитывала на благосклонность Австрии. России пришлось играть далеко не свойственную ей роль, стремиться сохранить неприкосновенность Турции.

– Да, Россия в этом вопросе проявила инициативу. Но без участия центральноевропейских стран, присоединившихся к ней, в том числе и Германии, конфликт не удалось бы остановить.

– Согласен, заявление ведущих европейских стран о том, что они не допустят войны, было сделано. Но, по-моему, уже на следующий день между Черногорией и Турцией начались боевые действия. Так какова цена подобных заявлений? И не твои ли это слова, что нечего ждать, пока Россия будет готова. Мол, пусть дело дойдет до войны.

Вильгельм был явно недоволен тем, как пошел разговор.

– Ники, ты считаешь позволительным говорить со мной в подобном тоне?

– А разве я не прав?

– Я говорю не о правоте, а о тоне. Если хочешь продолжения разговора, будь добр, смени его. Кайзер великой Германии не нуждается в нравоучениях. Как и ты.

– Хорошо, Вилли. Возможно, я погорячился. – Николай достал коробку папирос, взглянул на кузена.

Тот кивнул:

– Кури, если хочешь.

Российский император встал, прикурил папиросу, подошел к окну, из которого открывался вид на реку Шпрее.

– Мне очень симпатичны аккуратность и чистота Берлина. Но продолжим разговор по теме. Я всегда стремился только к улучшению русско-германских отношений и сейчас желаю, чтобы они становились еще крепче. Меня вполне удовлетворяет существующее положение на Балканах. Я готов отказаться от старых притязаний на Константинополь и проливы, если Германия со своей стороны удержит Австрию от раздувания конфликта с балканскими странами. Пусть они сами, без внешнего вмешательства, устраивают свое настоящее и будущее. Берлин должен отбросить мысль о борьбе германцев со славянами.

– Я же сказал, Ники, что у меня нет ни малейшего желания воевать с Россией и вообще с кем-либо.

– Тогда для чего канцлер Бетман-Гольвег запросил в рейхстаге огромный кредит на военные нужды, мотивируя это, между прочим, славянской волной, которая якобы надвигается на Германию?

– Ты, Ники, проводишь реформу армии, я тоже. На это нужны деньги. Не понимаю, что странного ты усмотрел в запросе о кредитах на военные нужды. Кстати, чтобы это не стало для тебя сюрпризом, скажу, что турецкое правительство попросило меня послать в Константинополь новую военную миссию. Мной принято решение откликнуться на эту просьбу и отправить в Турцию генерала Сандерса. Надеюсь, ты не будешь возражать против этого?

– Не вижу причин для возражения.

– Рад слышать.

– Как ты смотришь, Вилли, на пересмотр торгового договора между нашими странами?

– Насколько мне известно, срок действия настоящего договора истекает в шестнадцатом году. Не рано ли ты поднимаешь этот вопрос?

– Я хочу знать твое мнение по существу дела.

– Понимаю. Естественно, России предпочтительнее было бы вернуться к условиям договора восемьсот девяносто четвертого года.

– Ты же понимаешь, что в июне девятьсот четвертого, когда велись переговоры между Витте и Бюловым, мы были весьма стеснены русско-японской войной и открытой западной границей. Согласись, от повышения таможенных ставок потери несла не только Россия, но и Германия. В то же время русская промышленность оказалась практически беззащитной перед дешевым германским экспортом. Мы вынуждены были принимать ответные меры. Это тогда, когда Германия была и остается не только главным поставщиком, но и лучшим торговым партнером России.

– Даже в условиях действующего договора Россия имела баланс в свою пользу. Впрочем, если российское правительство предложит новые условия, удовлетворяющие нас, то почему бы не обсудить возможность пересмотра договора? Ты заодно еще раз подумал бы о том, кого иметь в союзниках, Ники.

– Этот вопрос решен. Россия не желает войны. Думаю, что и ты ее не хочешь, ибо она может обернуться катастрофой для России, Германии и всей Европы.

– Почему ты все время говоришь о войне?

– Потому что я вижу, какую политику проводит твое правительство.

– Так мы в конце концов поссоримся, Ники.

– Это не страшно. Поссоримся, помиримся. Гораздо хуже будет, если пожар войны все же охватит Европу. В теперешней международной обстановке для этого может быть использован малейший повод.

Вильгельм внимательно посмотрел на Николая:

– Ты предупреждаешь меня, Ники?

– Нет, Вилли, просто хочу, чтобы ни ты, ни твои союзники не забывали, что еще никому не удавалось победить Россию. Приведу в пример Наполеона Бонапарта. Да, его армия на начальном этапе войны, в которой Пруссия, Австрия и Италия выступали на стороне французов, добилась значительных результатов. Да, вначале мы отступали, нам пришлось сдать Москву. Но что было потом? Французы бежали из России. Девятнадцатого марта восемьсот четырнадцатого года, век назад, Александр Первый триумфально въехал в Париж. Наполеон же бесславно закончил свою жизнь на острове Святой Елены.

Германский император пожал плечами:

– И к чему ты это сказал, Ники?

– К тому, Вилли, что не следует идти на поводу у партии войны.

– Это я иду? Я готовлюсь к войне? – Вильгельм повысил голос. – Значит, вопрос о военных кредитах, поднятый канцлером Бетманом-Гольвегом, это подготовка к войне?

– Я считаю, да.

– А что же тогда означают переговоры русского правительства с французами о займе на постройку стратегически важных железных дорог? Откуда взялась антигерманская риторика в заявлениях твоих ближайших родственников, великих князей?

Николай удивленно взглянул на Вильгельма:

– Впервые об этом слышу.

– Конечно. Но давай на этом закончим разговор. Я не хочу испортить наши отношения. Тем более в день торжеств. Надеюсь, мы хорошо поняли друг друга. По окончании гала-ужина, если есть желание, можем продолжить беседу. Хотя я не вижу в ней смысла.

– Я тоже.

– Вот и договорились. Теперь насчет нового торгового соглашения. Пусть твой премьер свяжется с моим канцлером по этому вопросу.

– Благодарю за уделенное время.

Вильгельм улыбнулся:

– Ну что ты, Ники, мы же родственники, значит, должны жить в дружбе и согласии.

– Извини, Вилли, возможно, я скажу неприятное. Не верю я тебе.

– Это твое право.

– До свидания.

Так закончилась встреча двух императоров, которая, в общем, велась в дружественных тонах, но имела тайный подтекст и не привела к улучшению русско-германских отношений, на что надеялся Николай Второй.

Николай убедился, что Вильгельм все более укреплялся в мысли о неизбежности схватки. Но российский император еще считал, что большой войны можно избежать, и прикладывал к этому все возможные усилия.

Ситуация же продолжала накаляться.

В ноябре 1913 года поездку в Германию совершил председатель Совета министров. В том числе и для того, чтобы начать переговоры о новом торговом соглашении.

Германский император принял его приветливо, дружелюбно, но по-прежнему жаловался на враждебный тон русской печати, совершенно упуская то, что германская пресса вела себя точно так же. Он сетовал на ухудшение отношений с российским императором и винил в этом только его. Предметного разговора с канцлером по поводу нового торгового договора так и не состоялось. Прошли консультации по общим вопросам, на этом германская сторона и остановилась.

Вернувшись в Россию, Коковцев сразу же прибыл в Царское Село, где был принят императором.

– Как ваша поездка, Владимир Николаевич?

Премьер развел руками:

– Не знаю, что и доложить вашему величеству. Ожидаемых результатов мой визит не дал. – Он довел до императора жалобы и претензии Вильгельма.

Николай покачал головой:

– Почему Вильгельм все ссылается на прессу? Да мало ли что могут написать газеты и журналы с нашей и германской стороны?