Текст книги "Крысы в городе"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Он приехал на место происшествия, когда там уже работали следователи из города.

– Какая оперативность, майор! – увидев начальника местной милиции, язвительно сказал Савельев и бросил взгляд на часы. – Может, расскажете нам, что здесь произошло?

Сонин проглотил обиду и сделал виноватое лицо. От неприятного разговора его спасло появление серенького «жопарожца», как он сам называл эту породу машин. Не доезжая до места, где собрались милиционеры, «жопарожец» остановился. Хлопнула дверца, и, тяжело согнувшись, из машины на обочину выбрался мужчина огромного роста. Выпрямился, расправил плечи. Огляделся.

Сонин внимательно осмотрел приехавшего. Легкого спортивного покроя куртка, застегнутая молнией до горла, жокейская шапочка с пластмассовым зеленым козырьком. Сам крепкий, прочно сколоченный – метр в плечах, два – ростом. Из-под козырька смотрели блестящие глаза, холодную остроту которых подчеркивала хмурость лица.

Сонин слегка подтолкнул Савельева локтем в бок. Спросил шепотом:

– Кто?

– Катрич.

Савельев назвал фамилию так, словно речь шла о министре внутренних дел, знать которого обязан каждый милиционер. Но Сонину эта фамилия ничего не говорила.

– Кто он?

– Это все непросто, майор. Помнишь Колю Шаврова?

– Два года назад убили на дежурстве?

– Точно.

– И что?

– Катрич вычислил убийцу, отыскал и с д е л а л.

– Просто так? – удивился Сонин. – Подошел и сделал? Дают у вас в городе! Ну и ну!

– Вот те «ну»! Потом он придавил Жору Кубаря. Был такой зубр – два убийства, три судимости и побег. В милицию стрелял первым. Затем добрался до Хачатура. Слыхал? И разделался…

– Но это же…

– Точно, но ты докажи. Хачатур подорвался на собственной гранате. Держал в руке и вознесся…

– Почему тогда решили, что ему помог Катрич?

– Потому что произошло это во дворе, прямо под его окнами.

– Силен, – сказал Сонин задумчиво.

– Была еще группа «Армавир». Слыхал? Если нет, при случае расскажу.

– Об этой помню. Ориентировку читал.

– Так вот Катрич всю их головку накрыл. Один. И перебил, как собак.

– Один против группы? Не может быть!

– Проводили служебное расследование. Сам Сазонов. Все подтвердилось.

– Наградили?

Савельев взглянул на Сонина с сожалением, как смотрят на несмышленышей, публично сморозивших глупость.

– Наградили: перо в зад – и гуляй! Уволили.

– Да-а…

– Что да? Если всех бандитов Катрич приведет в порядок, чем милиция, заниматься станет?

По тону, каким Савельев рассказывал о Катриче, Сонин понял – следователь уважает, а может, даже восхищается им. Законник, которого закон перестает защищать, вынужден иногда искать защиту вне закона.

В это время Катрич подошел к Савельеву, и разговор пришлось прервать.

– Здравствуйте, Федор Иванович! – Катрич протянул руку. Савельев пожал его крепкую ладонь.

– Где Жора? – угрюмо спросил Катрич.

– В больнице. Операцию уже сделали.

– Жив?!'– воскликнул Катрич, не скрывая радости. – А мне сказали…

Савельев похлопал его по спине.

– Лекарев крепкий мужик.

– На чем их подловили?

– Выясняем.

– Гильзы нашли?

– Да. Вот сержант Царьков постарался. Вы не знакомы? Ты в случае чего к нему обращайся. Он поможет. Так, Царьков?

– Так.

– Федор Иванович, – Катрич замялся. – Я ваши трудности понимаю, но я бы хотел взглянуть одним глазком на заключение баллистиков. Из чего стреляли?

– Похоже, ТТ.

– Тогда еще и фото донышка гильзы. Сумеете?

– Понял, Артем. Сделаем…

* * *

Лекарев лежал на койке, вытянувшись во весь рост, укрытый до подбородка одеялом. Его слегка знобило. Чтобы отвлечься, он смотрел на трехрожковый элегантный светильник, прикрепленный к потолку на тонкой трубке, анодированной желтым металлом. Плафоны напоминали нежностью, белизной и формой цветы ландышей.

Дурман от наркоза уже прошел, но тупая боль в плече отдавалась частым покалыванием в спине и не позволяла сосредоточиться. Помимо боли томило то особое гнетущее одиночество, которое испытывает человек, оказавшись на больничной койке наедине со своими болячками и мыслями о бренности жизни. В палате стояла глухая тишина. Лишь временами ее нарушал звонкий стук каблучков за дверью. Там, торопясь по своим делам, пробегали медсестры. Ему даже было обидно – все мимо, не к нему. Когда же открывалась дверь и появлялась Фрося, Лекарев забывал обо всем – о боли, об одиночестве и сожалел лишь о том, что не может встать, распустить хвост, пройтись петухом, закукарекать. Уж что-что, а обвораживать девок он умел с ранних лет. Мать так и звала его – Ухажер.

Катрич появился в палате неожиданно. Его шагов по коридору Лекарев не услыхал. Дверь открылась бесшумно, и весь ее проем заняла крупная фигура брата в накинутом на плечи белом халате.

– Извини, – не здороваясь, сказал Катрич, словно это было самое главное, – побольше кольчужки для меня не нашлось. Вот курточку выдали…

Лекарев постарался улыбнуться. Появление брата его обрадовало.

– Садись, Артем, – он зашарил глазами по палате, отыскивая, на что бы усадить брата.

– Жора, спокойно. Без эмоций. – Катрич взял стул, стоявший в углу, переставил к кровати. Присел.

– Сказки тебе рассказывать не собираюсь. Надо работать, Жора. По горячим следам.

– Артем, – пытался возразить Лекарев, – погоди ты…

– Стоп! – Катрич хлопнул ладонью себе по колену. – Ты не Дуся Саранцева и веди себя как мужик. Поймал животом маслину, будем искать, кто ее тебе послал.

Дуся Саранцева в детские годы была подружкой Жорика и славилась тем, что слезы у нее не просыхали.

– Все случайно вышло. Попробуй… теперь найди…

– Жора, – Катрич взял горячую влажную руку брата. – Случайно в милиционера не стреляют. Да не волнуйся ты! Не напрягайся! Я буду с тобой долго, уходить никуда не собираюсь. А ты лежи, вспоминай помаленьку, что видел, как дело было. Стреляли в вас по какой-то причине. Вы что-то видели, но значения увиденному не придали. Возможно такое? А кто-то вас засек. Вы были ненужными свидетелями. Вспоминай понемно-гу. Глядишь, и поймем, что заставило их стрелять.

– Не-е, – Лекарев устало прикрыл глаза, – в этом нет закономерности. Денисов только хотел прикурить. Остановил «волгу». Случай…

– Инспектор поднял руку, а его – бах! Тебя послушать, такие случаи будут теперь повторяться.

– Может, чеченцы были… Для них встреча с милицией – кровь из зубов.

– Могло и так, но мы не в церкви. На веру брать ничего не станем. Лады?

– Собаки, – шевельнул бледными бескровными губами Лекарев. – Я теперь первым стрелять буду.

– Успокойся, – Катрич сжал безвольные слабые пальцы. – Думай не о том, что будет, а о том, что было. В тот день, в тот вечер.

– Проехали по Никандровке, – Лекарев говорил через силу, тихим голосом. – Обычный объезд. По маршруту.

– Все было спокойно?

– Дачники спать ложатся рано…

– И больше ничего?

Лекарев обессиленно прикрыл глаза.

– Ничего…

Скрипнула дверь. В палату вошла сестра. Улыбаясь, подошла к кровати. Ладная, сероглазая. Русые волосы приятно сочетались с розовыми пухленькими щеками. В руках сестра держала судок из нержавейки со шприцем. Голос се прозвучал ласково, успокаивающе, словно мать обращалась к занедужившему ребенку:

– Укольчик вам сделаю, Георгий Петрович. Лягте на бочок…

Катрич отвернулся. Видеть иглы, которые вгоняют в тело, даже если это в интересах исцеления, ему не доставляло удовольствия. Сестра это заметила.

– Может, и вас, товарищ, слегка уколем?

– Это мой брат, – сказал Лекарев, – Артем.

– Очень приятно. – Она бросила на Катрича цепкий взгляд. – Тоже милиционер?

– Еще больше, чем я…

Кряхтя и постанывая, Лекарев перевернулся на спину. Сестра, улыбнувшись, вышла.

– Машину шефа мы видели, – сказал больной, что-то вспомнив. – У дачи.

– Какого шефа, Жора? – Катрич насторожился.

– Кольцова. Его «волгу» с красной мигалкой.

– Полагаешь, что это была машина Кольцова? «Волги» с красными мигалками есть и у других.

– Номер его был.

– Какой?

– Думаешь, я не помню? ПДА 00-20. Задавать вопрос не стоило. Номер машины начальника областного Управления внутренних дел знали все милиционеры.

– Он же не живет в Никандровке. Возле чьей дачи стояла машина?

– Не знаю. Рядом с новым зеленым забором.

– Это выясним. Других машин не было?

– Там их навалом. В Ннкандровке кто живет?

– За вами никто вслед не двинулся?

– Нет.

– Как-же вы попали под огонь?

– Остановились на шоссе. Я по нужде отошел. Денисов закурить собирался. Думал перехватить огонька у проезжавших.

– Кто стрелял? Ты видел?

– Нс помню. Может быть… Я среагировал… -обессиленный Лекарев закрыл глаза.

Катрич положил ему руку на лоб.

– Тебе худо? Отдохни.

– Мне не худо, меня зло душит. Так купились…

– Ты среагировал на выстрел?

– На стук. Денисов упал, ударился об асфальт головой… Лекарев вдруг замолчал, резко шевельнулся, словно пытался встать, застонал от боли в плече.

– Ты что?!

– Номер! Я видел номер их тачки…

На этот раз Катрич не загорелся азартом охотника. Один раз он уже позволил себе расслабиться в ожидании быстрого успеха, когда выяснял фамилию Альфреда Лаптева. Теперь на удачные совпадения покупаться не спешил.

– Какой?

Немного удивившись холодности, с которой воспринял его сообщение брат, Лекарев назвал номер.

Катрич нахмурился, размышляя. И нисколько не удивился, вспомнив, что номер «волги» был точно таким же, как у «ауди», взлетевшей на воздух с господином Рубцом. Наглость бандитов просто потрясала: они были уверены, что никто не заподозрит существования дубликата фальшивого номера…

Дверь палаты приоткрылась. В образовавшуюся щель заглянула русоголовая сероглазая медсестра. Качнула головой, привлекая внимание Катрича.

– Вас можно? – Она говорила робко, явно стесняясь этого крупного мужчины, заполнившего собой всю палату.

– ^ Что за вопрос! -Катрич хитро взглянул на Жору. – Красавицы предпочитают крупных мужчин. Я это давно заметил. Лекарев изобразил страшную гримасу.

– Артем, убью! Из-за угла.

Он говорил шутливо, но вложил в слова особую интонацию, которая позволяла девушке почувствовать его особое расположение к ней.

Фрося, и без того розовощекая, вспыхнула румянцем до кончиков ушей. Но не сдалась.

– Вы йожете выйти в коридор? А больной пусть потерпит.

– Выхожу, – сказал Катрич, – лечу.

– Убью! – бросил вслед брату Лекарев. – Ты меня знаешь! Когда Катрич вышел, Фрося плотно притворила дверь в палату. Они отошли к окну, выходившему во внутренний двор больницы. Девушка выглядела взволнованной.

– Не знаю, – начала фрося, – может, не стоит вам говорить, может, все чепуха, но меня это беспокоит…

Катрич насторожился, хотя старался не подать и виду.

– Что-то с Жорой? С ним не все ладно?

– Нет, здесь другое дело… Он выздоровеет. И рука заработает…

– Тогда не стесняйтесь. Постараемся разобраться вдвоем, что именно вас тревожит.

Фрося волновалась еще сильнее, и Катрич улыбнулся ей. Он видел, брат небезразличен этой милой и доброй девушке. Судя по всему, неравнодушен к ней и Жора. Все нормально, все хорошо.

– Так в чем дело?

– В кино я видела, как бандиты нападают на больницы, чтобы убить раненых. Скажите, Артем, это правда или выдумка? Катрич не стал отвечать на ее вопрос. Спросил сам:

– Все же что вас беспокоит, милая? Не стесняйтесь, рассказывайте. Сейчас любая мелочь может помочь мне отыскать подонков.

– Недавно в больницу пришел парень. Потолкался возле регистратуры. Говорил, что он брат Лекарева. Предложил деньги, чтобы ему сказали, в какой палате он лежит. Если бы не деньги, ему бы сказали сразу. А так позвонили мне. Я знаю, что его брат вы. О втором ничего не слыхала.

– Я тоже. – Катрич насторожился еще больше. – И каков этот брат из себя?

– Молодой. Лет двадцати. Курносый. В черной куртке. Да что я, он, должно быть, еще в больнице. Пойдемте посмотрим.

Поиски «брата» ничего не дали. Ни в регистратуре, ни в коридорах больницы, которые они обошли вдвоем, молодого человека в черной куртке не оказалось. Только дворник, возившийся у ворот, дал разъяснение:

– Так он укатил. На мотоцикле.

– Давно? – поинтересовался Катрич.

– Недавно, но очень быстро. Должно, далеко умотал. Логика дворника была своеобразной, однако Катрич согласился с его выводами. Он попросил Фросю:

– Пройдите в палату и встаньте у окна. Я выйду на улицу, осмотрюсь.

Через десять минут, найдя на втором этаже нужное ему окно, он вернулся в больницу. Вызвал Фросю в коридор.

– Спасибо, милая. Ни о чем не волнуйтесь. Я проведу с

Жорой эту ночь. Посмотрим, что будет.

– Только вы ему не говорите, не пугайте… Катрич засмеялся.

– Его испугаешь!

– Просто ему нельзя нервничать.

– Понял. Кстати, Фрося, он очень хороший парень. Учтите. Девушка вспыхнула. Катричу нравилось наблюдать ее смущение, и он улыбнулся.

Вернувшись в палату, Катрич сел рядом с братом.

– О чем секретничали? – спросил тот подозрительно.

– Не бойся, Жорик, – Катрич беспечно улыбался. – Если на то пошло, скажу прямо: ты ей нравишься.

– Пошел ты! – Лекарев обиженно закрыл глаза.

Катрич подошел к окну. Открыл створку, выглянул наружу. Смерил взглядом высоту. Подумал, что если придержаться рукой за подоконник, то спрыгнуть на землю будет нетрудно.

Около восьми вечера дородная и строгая сестра, сменившая Фросю, вкатила Лекареву укол снотворного, и тот быстро выключился. утонув в забытьи.

Катрич погасил в палате свет и устроился в шезлонге, который принесли с веранды Для выздоравливающих. Умение не заснуть на дежурстве или в засаде под силу далеко не каждому. Катрич этим качеством обладал в полной мере.

Изредка он вставал, прохаживался по палате, нагибался над постелью брата, ловя его дыхание. Потом подходил к окну и из-за простенка смотрел на улицу. Снова делал несколько шагов по палате. Останавливался у двери, слушал, стараясь уловить какое-нибудь движение в коридоре. Все было тихо, и он возвращался в шезлонг.

Во втором часу ночи он сидел и следил за тем, как покачивался на полу квадрат желтого света, падавшего от уличного фонаря. Внезапно тишину нарушил оглушающий хруст разлетевшегося вдребезги оконного стекла. Вместе со звенящими осколками, падавшими на пол, в палату влетел и закружился на полу черный увесистый шар. Сказать, что Катрич сразу понял, что это такое, было бы неправдой. Тем не менее он стремительно бросился к шару…

В другом месте и при других условиях Катрич не сумел бы повторить то, что сделал тогда, в одно мгновение, еще не успев понять: в палату бросили не камень, а гранату.

Катрич резко оттолкнулся ногой от пола, в падении схватил тяжелый катыш, перевернулся на спину и через себя швырнул снаряд туда, откуда тот прилетел.

Утром, когда в следственном эксперименте макет гранаты бросали в окно, у всех, кто пытался отправить его назад, это занимало не менее десяти секунд. Катрич, по самым строгим подсчетам, уложил свои действия в две секунды.

Он не успел вскочить на ноги, как на улице ухнул взрыв. Взрыватель сработал в воздухе. Оранжевая вспышка отразилась на потолке рваными полосами света. Лекарев даже не шевельнулся в постели.

Катрич распахнул створку окна, положил руку на подоконник, оттолкнулся и выбросил тело наружу. Сдержав падение рукой, он повис на стене и только потом спрыгнул на землю.

Происшедшее не требовало догадок. Распростертое тело человека в черной куртке лежало на дороге. Осколки взорвавшейся гранаты догнали его, когда он бежал к мотоциклу. Катрич нагнулся над телом, ощупал карманы. Вытащил пистолет и только после этого стал искать пульс.

Гранатометчик был мертв. Один из самых крупных осколков попал ему в затылок у основания черепа. Попал и мгновенно выбил террориста из крута жизни.

Во внутреннем кармане кожаной куртки Катрич обнаружил водительские права на имя Матвея Демидовича Осыкн, 1975 года рождения. С фотографии смотрело симпатичное лицо чернявого парня с удивленными глазами.

Мотоцикл марки «Ява» стоял неподалеку, прислоненный к забору, огораживавшему территорию больницы…

Сорвав на всякий случай со свечи провод зажигания, Катрич вернулся в здание – звонить в милицию…

САЗОНОВ

– Иван Васильевич? – Голос, прозвучавший в телефоне, показался Рыжову страшно знакомым, но кому он принадлежал, вспомнить не удавалось.

– Да, я.

– Это Сазонов, узнаешь?

– Василь Василич! Вот не ожидал.

– Что поделаешь, это гора с горой не сходятся… Ты можешь сегодня заехать ко мне? Не знаешь куда? Приезжай в «Ком-банк».

– Ты разве там?! – Открытие было столь неожиданным, что ничего другого Рыжов сказать не мог. – Какими судьбами?

– Я думал, в прокуратуре известно все. Разговор не телефонный. Жду в одиннадцать. Тебя проведут.

Генерал-майор Василий Васильевич Сазонов долгое время возглавлял Придонское управление внутренних дел. Это был высоко классный специалист с академическим образованием, прошедший все ступени службы – от простого сыщика до генеральских погон.

Впрочем, ни ум, ни высшее образование не помогли Сазонову удержаться на высоком месте. Выдвиженец новых демократических властей, он погорел на своей уверенности в праве принимать решения самому, нс ориентироваться на телефонные советы с начальством, не заставлять других думать за себя.

Обрушилась карьера до смешного просто, как рушилось все, к чему прикасалась рука ублюдочной российской демократии девяностых годов двадцатого века.

В станице Рогозинской обокрали храм Всех Святых.

Церковь, построенная в конце прошлого века, без малого семьдесят лет провела в положении страстотерпца: революция низвела чертоги Господни до уровня богадельни. Сперва здесь располагалась трудовая колония для малолетних преступников, позже – зернохранилище колхоза «Красный прогресс». Стены, возведенные на яичной кладке, устояли под натиском погодных невзгод, но изрядно облупились: штукатурка отслоилась, осыпалась, обнажив красную твердь кирпича, спрессованного и обожженного на совесть. Купола давно проржавели, покрытие их обвалилось, и над храмом живым укором нынешней цивилизации чернели мертвые ребра маковок.

Одним из первых шагов демократических властей в Придон-ске стало возвращение бывшей церковной собственности ее нынешним правонаследникам. Церковь, отбросив христианское смирение, взялась за восстановление своих богатств. Из дома бывшего митрополита по настоянию владыки выселили городскую публичную библиотеку. Книги, бережно собиравшиеся ревнителями руйской словесности, перетащили в подвалы кинотеатра «Заря», где их намеревались хранить до момента, когда новая власть повернется лицом к культуре. Однако светлое время не настало, и достояние библиотеки выкинули на улицу новые арендаторы подвала – фирма «Стильная мебель».

Церковь Всех Святых восстанавливали ударными темпами. Бригады штукатуров и медников, гранитчиков и иконописцев, за большие деньги работая день и ночь, уложились в установленный епархиальным начальством срок. Храм воссиял на Крестовом холме золотом пяти куполов и девственной белизной стен.

Новую утварь и иконы привезли из патриарших мастерских, но и прихожане сделали церкви несколько ценных подарков. Профессор Придонского университета Иван Петрович Мирликийский преподнес архиерею старинное евангелие, оправленное в пудовый серебряный оклад. Художник Храпов отказал храму икону шестнадцатого века, до революции считавшуюся чудотворной, а после революции отнесенную к пропавшим без вести. Именно эти ценности и исчезли из храма.

Ограбление произошло за два дня до освящения церкви. Пикантность происшествия была в том, что на торжества собирались приехать представитель патриархата митрополит Валентин, губернатор области Куперман, мэр Придонска демократ Ильченко.

Получив сообщение о краже, Сазонов сам немедленно выехал в Рогозинскую и появился в церкви задолго до того, как туда прибыли сотрудники райотдела. По заведенному для себя правилу Сазонов начал с осмотра места происшествия. Для этого ему пришлось подождать, пока освободится священник отец Никодим, статный красивый мужчина с аккуратной черной бородкой и блестящими карими глазами.

В момент, когда приехал Сазонов, отец Никодим отпевал покойного в небольшой деревянной часовне, временно сооруженной рядом с храмом. В часовне теснились родные и близкие покойника. Гроб с телом стоял перед аналоем на специальном постаменте. Священник читал заупокойную молитву. Несколько старушек неверными жидкими голосами тянули: «Аллилуйя». Жарко горели свечи. Отец Никодим, должно быть, сладко позавтракал, и его клонило в сон. Иногда, выгадав момент, он томно зевал, прикрывая рот ладонью.

– Прогулял ночку попик, – негромко сказал Сазонову приехавший с ним лейтенант Пинаев.

– Циц, охальник! – шикнула на него старуха, стоявшая рядом. – Батюшке судия только Господь Бог!

– Понял, бабуся, – прошептал Пинаев, – и каюсь.

Отслужив заупокойную, отец Никодим подошел к Сазонову.

– Как я понял, вы ко мне, господа?

– Да, мы из милиции.

Священник рассказал все, что знал о хищении. Ночью несколько вооруженных бандитов напали на сторожа, унесли ценности и скрылись, бросив связанного стража на пороге храма. Утром его обнаружил пришедший на службу дьякон.

– Фамилия сторожа? – поинтересовался Сазонов.

– Не знаю, -признался священник. – Зовут Аркадий Иванович.

– Где он сейчас?

– Отпущен домой. Такое потрясение…

– Адрес!

– Простите, не интересовался. Знаю, снимает угол.

– У кого?

Священник пожал плечами.

– У кого-то из прихожан.

Чтобы найти сторожа, Сазонову потребовалось десять минут. Первая попавшаяся ему женщина сразу сказала:

– Церковный сторож? Он квартирует у Чечулиных. Грузный мужчина с круглой лысой головой стоял спиной к двери, согнувшись над чемоданом, который лежал на кровати. Сазонов стукнул согнутым пальцем о косяк открытой двери.

– Можно?

Мужчина порывисто обернулся и быстро захлопнул крышку чемодана. Их глаза встретились.

– Фролов! – Сазонов не скрыл удивления. – Чебухло! – И тут же предупредил: – Только без глупостей!

Рослый Пинаев, поняв, что генерал назвал сторожа по блатной кличке и знает его давно, сразу вошел в комнату, готовый к любой неожиданности.

– Сазонов! – растерянно произнес Фролов и опустился на кровать, безвольно положил руки на колени. – Вяжи, начальник! Вот уж правда: не повезет, так на родной теще триппер поймаешь!

– Кто ж тебя, такого волка, в сторожа взял, Фролов?

– Мало ли дураков, господин генерал. Не все ж такие бдительные, как вы…

– Что ж тогда так дешево лажанулся, Фролов?

– Василий Васильевич! Видит Бог, не думал, что вы сами лично сюда явитесь. А все остальные ваши пинкертоны – дешевка. Они бы здесь воду век переливали. Я им столько хороших улик оставил – ой, ой! Они бы уже в Москву меня искать рванули. Любят ваши легавые улики…

Сазонов забрал Фролова, его трофеи и, не заезжая в храм, вернулся в управление. Не перепоручая никому, сам позвонил в епархиальное управление. Вежливый баритон в лучших канцелярских традициях ответил:

– Приемная архиерея Антонина.

– Я хотел бы побеседовать с вашим шефом. Не те слова, не то почтение к высокому сану духовника, должно быть, сразу подсказали секретарю ответ:

– Его преосвященство занят и телефонных переговоров вести не может. Обратитесь к своему духовнику.

– Вы очень любезны, – язвительно заметил Сазонов. – Если архиерей не может со мной поговорить, передайте ему на словах, что звонил генерал Сазонов по поводу похищенных в храме Всех Святых ценностей.

– Господин генерал, – благочестивый баритон сломался и звучал фальшиво, с дребезжанием, – я соединю вас с отцом Серафимом. Он заведует канцелярией его преосвященства.

– Молодой человек. Я не проситель. Извините меня за вторжение в тихую обитель.

Сазонов положил трубку. Впервые столкнувшись с церковным управлением, он понял – это такая же бюрократическая структура, как и его собственное ведомство. Но милиция не претендует на посредничество между гражданами и Богом. Ее функции в том, чтобы ограждать мирян от преступного мира, и решать эту задачу можно только при условии строгой дисциплины, централизации управления и обеспечении секретности.

Ровно через полчаса Сазонову доложили, что с ним просит встречи священник Павлов Серафим Евгеньевич.

– Пусть пройдет, – разрешил генерал и собрал со стола лишние бумаги.

Осторожно открыв дверь кабинета, тихим крадущимся шагом вошел довольно молодой священник в рясе с серебряным наперсным крестом на груди. Не доходя до стола генерала, остановился, держась ровно, как офицер перед строем. Левая его рука легла на крест.

– Проходите, садитесь, гражданин Павлов.

– Отец Серафим, – ненавязчиво подсказал священник и ласково провел ладонью по бороде.

«Бабник, и удачливый», – подумал Сазонов, хотя вслух сказал:

– Очень приятно, но здесь, как говорят в миру, вы для меня гражданин Павлов. Верно?

– Разве вы не православный?

– Я атеист.

– Прискорбно. – Священник сокрушенно вздохнул. – Русский человек просто обязан быть православным.

– Оставим этот разговор. Русский человек в первую очередь должен научиться быть свободным. Во всем – в выборе, в делах, поступках. Вы верите, я – нет. Я не пытаюсь стыдить вас и не советую этого делать в отношении меня.

– У каждого неверующего есть возможность пересмотреть свое отношение к религии. – Отец Серафим не мог отказаться от своих миссионерских устремлений. – Сейчас православие переживает возрождение. Церковь обретает новые силы…

– Простите, это внутренние темы, которые целесообразно обсуждать в кругу служителей культа. Меня куда больше волнует, что рост православия ни в коей мере не сдерживает роста преступности. Вы должны видеть, что вместе с религией набирает силу уголовная стихия. Я не связываю одно с другим, потому и говорю, что первое меня не волнует, а второе мучает постоянно.

– Нас, поверьте, преступность беспокоит не меньше. Мы связываем ее с падением общественной нравственности, к которому привел общество коммунизм. Разве вы можете это отрицать?

Сазонов не собирался вступать в философский спор. Он не любил душещипательных бесед, зная, что они ни в коей мере не влияют на убеждения. Генерал встречал немало воров, которые носили на шее кресты и считали себя верующими, мотая отвешенный судами срок. В то же время ему встречались сотни людей, которые никогда не произносили имя Господа, но не воровали, не пьянствовали, честно трудились.

Чтобы поставить точку в разговоре, который начался вопреки его желанию, Сазонов сказал:

– Я не готов к богословской дискуссии, но могу твердо заявить: вы передергиваете факты либо их просто не знаете.

Отец Серафим нервно затеребил бороду. Он не ожидал такого ответа. Ему казалось, что в нынешних условиях для государственного служащего поддержка церкви – показатель его лояльности властям и политике президента. Разве не демонстрирует Ельцин своей приверженности православию? В Москве один за одним возводятся некогда разрушенные храмы. Высшие государственные чины посещают богослужения. Выстаивают.всенощные.

– Вы были коммунистом? – спросил священник, и в вопросе прозвучал зловещий подтекст. Таких вопросов пугаются сейчас.

– Почему был? – Сазонов нисколько не стушевался. – Убеждение не кальсоны, хотя я знаю немало таких людей, что уже сняли их на виду у всех. Но давайте честно: вы убеждены, что они верят искренне, когда приходят в церковь?

– Не дело священника решать, кто верит, кто нет. Церковь не судит. Она наставляет. И, если уж на то пошло, мне по душе, когда бывшие большевики осознают, что творили дело неправое и клеймят свое коммунистическое прошлое.

– Не надо, Серафим Евгеньевич. Если вы о большевике Александре Николаевиче Яковлеве, для меня он не авторитет. Был в руководстве партии, а теперь дело своих же рук поливает грязью. Извечная фигура Иуды.

– Да, но он вырос в коммунистическом угаре и пошел против него сознательно. Разве это не достоинство?

– Я, господин Павлов, не крушил храмов и не одобряю таких методов. Но должен заметить, что люди, преследовавшие церкви, давившие клир, – это воспитанники самой религии. Другой идеологии в России до революции не было. Сталин, Микоян – слыхали о таких? – учились в духовных семинариях. Почему же вы не говорите, что измена церкви не была их достоинством?

Отец Серафим не выкидывал белого флага капитуляции. Он даже себе не мог признаться в том, что спорить с милиционером оказалось непростым делом. И он сделал то, что следовало сделать в таких условиях:

– Господин генерал, вы звонили в епархию, хотели побеседовать с архиереем. Владыко поручил мне провести с вами этот разговор.

Сазонов улыбнулся открыто, искренне.

– Самому архиерею приехать ко мне не позволило его номенклатурное положение в церковной иерархии? Я понимаю, понимаю, но это ваши трудности. Мне желательно говорить только'с архиереем.

– Господин генерал, я облечен доверием его преосвященства в полной мере и получил самые широкие полномочия.

– Отлично, воспользуйтесь этими полномочиями и сообщите архиерею, что я жду его сегодня. Время он может уточнить по телефону…

Архиерей появился в Управлении внутренних дел точно в оговоренный час. Плотно сбитый, вальяжный, не чуждый, видно, мирской суетности в виде дорогой туалетной воды, с бородой удивительной белизны («Краски у них особые, что ли?» – подумал Сазонов с завистью. Ему нравилась серебристая седина, которой щеголяли высшие иерархи церкви). Владыко вполне мог послужить прекрасной моделью для художника, решившего рисовать Бога-Отца.

За архиереем двигался тенью отец Серафим, уступавший владыке по внешним параметрам.

Встречая посетителей, Сазонов встал.

– Здравствуйте…

– Владыко… – суфлерским шепотом подсказал из-за спины архиерея священник.

– Здравствуйте, Виктор Павлович, – окончил Сазонов, – проходите, садитесь.

Архиерей прошел к креслу, аккуратно поправил шелковую рясу,сел.

– Я вас слушаю, господин Сазонов.

– Мы можем поговорить с глазу на глаз? Надеюсь, вам не потребуется переводчик?

Архиерей взглянул на отца Серафима и слегка наклонил голову. Тот понял знак, смиренно поклонился и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Теперь о деле, владыко. Архиерей удивленно вскинул брови.

– Отец Серафим предупредил меня, что вы категорически настроены называть священников мирскими именами. С чего же такое отступление?

Сазонов улыбнулся.

– При желании вы можете называть меня генералом, хотя и не обязаны. Достаточно Василия Васильевича. Оба обращения равноценны. Назвав вас Виктором Павловичем, я дал понять, что не намерен целовать руку и видеть в вас своего духовного наставника. Вы это поняли, верно? Теперь я называю вас титулом, хотя религиозных чувств не испытываю.

Теперь улыбнулся архиерей.

– Немного длинно, но понятно. Итак, о чем мы будем говорить с глазу на глаз?

– Попрошу вас встать и пройти сюда, – Сазонов указал на стол в углу кабинета, который был покрыт куском голубой ткани.

К столу они прошли вместе. Взяв покрывало за угол, Сазонов сдернул его со стола.