Текст книги "Вкус смерти"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Что я должен делать, товарищ полковник?

– Лечь в больницу. Туда после операции положили эстонца. Он из команды, с которой нам предстоит иметь дело. К нему обязательно придут дружки. Проведать. И проверить, что случилось с их корешом. При некоторых обстоятельствах его могут прикончить. Ваша задача – быть рядом. Действовать по обстоятельствам. Вы будете в палате вдвоем.

– Как его зовут?

– А вот это ни к чему. Познакомитесь на месте. Так будет естественнее. Да и к тому же интересно, что он скажет, как назовется.

– Мое оружие?

– Пулемет.

– Я не шучу.

– А я – да. Теперь о легенде. О вашей, Пермяков.

– Насчет легенд, товарищ полковник, я секу с колыбели, – Пермяков скривил губы, теранул ладонью под носом и хрипатым голосом – откуда только взялось – спросил: – А что, начальник, мне денек-другой на халяву покантоваться в лазарете не повредит. Там лепила баба или мужик? Был бы еще топчан клевый – завалился и припухай…

– Юрий Иванович! – удивился Прасол. – Откуда у вас это?!

– В натуре, гражданин начальник, верно? Я же инкубаторский.

– Не понял.

– Сперва беспризорник, потом детский дом…

– Молодец. Маску ты уже нашел и не снимай ее… Значит, уголовник…

Закончив с Пермяковым, Прасол уединился с Шарковым.

– Будь добр, Андрей, позвони Портнову. Пусть ко мне занарядят Чумака. Да, скажи еще: надо захватить четыре мандолины…

– Что это?

– Привезет, подержишь в руках.

– Понял. Когда должен приехать этот… Чумак?

– Вчера. Кстати, пока не забыл. Попроси у Портнова сверх мандолин два «вала». И четыре маечки покроя «Консул». Он поймет.

Шарков подумал, что речь идет о каком-то неизвестном ему оружии, но решил не уточнять, о каком именно. Все равно увидит некоторое время спустя. Единственное, что он угадал – маечки – это бронежилеты.

– Кто такой Чумак?

– Железный мастер, – коротко объяснил Прасол.

Шарков так и не понял – это мастер по металлу или просто очень хороший – железный – на все руки специалист. Уточнять не стал.

С перевязанной головой – на бинте запекшаяся кровь – Пермяков лежал в палате и глядел в потолок, когда на каталке привезли Ныыма. Врач, молодой мужчина со щеголеватой бородкой, помог сестре перевалить больного на койку. Ныым натянул одеяло до подбородка и уставился в потолок.

– Че у тебя, мужик? – спросил Пермяков. – Не яйца отстригли?

– Не-ет, – бессильным голосом ответил Ныым. – Аппендицит. Мне брюхо резали…

– Всего и делов? Не бзди! Поживешь годок-другой, отрастет новый. Хочешь выпить?

– Мне нельзя. Опперация.

– Не хочешь, мне больше останется.

Пермяков извлек из-под подушки пластмассовую фляжку, открутил пробку и сделал аппетитный глоток.

– У тебя что болитт? – спросил Ныым.

– Слушай, ты не русский, да? Говоришь странно.

– Не русский.

– Чухна?! Можешь не спорить. Угадал?

– Я эстонец.

– Называйся как хочешь. А у нас свобода. Эстонец – чухна. Еврей – жид. Русский – кацап. Украинец – хохол, в тюбетейке – чурек, в кепке-аэродроме – кацо. Не устраивает? Тогда сопи в тряпочку. Вали ты, а я покемарю…

На вторую ночь пребывания в больнице, как и предполагал Прасол, к Ныыму пожаловал гость. Пермяков, отоспавшийся за день, лежал с открытыми глазами, когда на улице послышался шорох. Кто-то лез в окно. Сперва на фоне неба появилась голова, потом плечи. С подоконника свесились ноги. Нащупав доски, неизвестный мягко спрыгнул на пол.

Пермяков оттолкнулся руками от койки и как кошка прыгнул на ночного гостя, ударив ему коленом в грудь. Оба с грохотом полетели на пол, причем Пермяков оказался сверху. Его руки мгновенно нашли чужое горло и сдавили его. Незнакомец захрипел. Придерживая левой кадык, правой Пермяков охлопал карманы. Вытащил из-за пояса пистолет ТТ, из левого кармана охотничий нож с костяной рукояткой, а из внутреннего кармана куртки извлек бумажник.

Забрав все это, отскочил к своей кровати, сел на нее и зажег свет. Передернул затвор ТТ. Из патронника вылетел патрон. Золотой каплей упал на половичок перед кроватью. Пермяков поставил на него ногу.

– Сядь! – приказал он гостю. – Кто такой?

Неизвестный, обращаясь к Ныыму, о чем-то быстро заговорил по-эстонски.

– Э, чухна! – Пермяков тряхнул пистолетом. – Еще слово не по-русски, и тебя даже хирург не заштопает. Понимаешь? Пу-пу!

– Это понимаю, – сообщил ночной визитер и опять что-то сказал на своем языке.

– Молчать! – прикрикнул Пермяков. – Повторять не буду!

– Он интересовался, кто ты есть, – перевел Ныым.

– А ты что сказал?

– Сказал, ты не милиционер.

Пермяков засмеялся.

– Спасибо, Арнольд. Ты меня очень уважил. А сам он кто такой?

– Он мой труг. Фамилия Валге. Он хочет, чтобы ты отдал ему пистолет и вещи.

Не выпуская оружия, Пермяков согнул руку и левой ладонью ударил по сгибу локтя:

– Во ему! Понял? Как у нас говорят: хренка с бугорка!

– Но этто все его.

– Было, Арнольд. Теперь – мое.

– Так не хорошо.

– Ой, ой! Удивил! Он залез ко мне в окно. Он вор, да? Я научу его заходить в двери.

Пермяков развернул бумажник, пересчитал деньги – рубли и кроны. Валге – Белый беспокойно заерзал на полу.

– Сидеть! – шевельнул пистолетом Пермяков. – Объясни ему, Арни, пусть не дергается. Я ему все равно ничего не отдам. Мне эти вещи понравились. Теперь пусть скажет, зачем пришел?

– Ко мне пришел. Я больной.

– Слушай, Арни, у вас в Чухляндии дверей нет, да?

– Он боялся. В двери не пустит доктор. А я ему отчен нужен…

– Друг, значит? По-русски не говорит. Ходит в гости ночью в окно. С пистолетом. Очень оригинально.

– Он треппует пистоллет назад.

– Ладно, Арни, треппует, так треппует. Я сейчас твоего друга выведу на улицу и совершу акт интернационализации…

– Что такое «интернационализация»? – спросил Ныым, явно не поняв намека.

– Вот, – Пермяков потряс пистолетом, – ТТ – великий интернационализатор. Мертвые, Арни, большие интернационалисты. Лежат рядом фашист, еврей, мусульманин и никаких споров, взаимных обид. И у всех сразу общий язык. Это живые тащат их на разные кладбища. Ты меня понял?

– О, я поннял, – объявил Ныым.

Пока Пермяков прохлаждался в больнице, группа Прасола осваивала трассу. «Генерал» уезжал из гарнизона с утра и возвращался домой после обеда. Строго по часам – в девять утра, в семнадцать – обратно. Надо было приучить людей Железного к мысли – «генерал» пунктуален, беспечен, и взять его будет нетрудно. Операцию следовало проводить к вечеру, когда комдив возвращается в гарнизон. Все должно располагать к такому варианту – в это время на трассе не было посторонних машин, ничто не могло помешать намечаемой акции.

Прасол делал все, чтобы убедить противников в легкости предстоявшего им дела. Он знал: откуда-то за трассой постоянно наблюдают, и вел себя крайне беспечно.

Самым удобным местом, где легче всего было покончить с бандой, Прасол считал большой мокрый луг. И стал это место «обживать».

«Генерал» возвращался из города. Машина неожиданно затормозила перед мостиком через ручей на лугу. Водитель пулей выскочил из «уазика» и полез за домкратом. Генерал неторопливо вылез из машины. Огляделся. Подошел к водителю, возившемуся с колесом. Что-то сказал ему, скорее всего выговорил. Большие начальники склонны верить в то, что с их машинами не должны случаться неприятности, которые случаются с машинами простых смертных. Отведя душу выговором, отошел от машины. Постоял у кювета. Перепрыгнул через него. Выбрался в поле. Стал ходить, изредка нагибаясь.

– Что он делает? – спросил Серый. Вместе с Железным они в тот день наблюдали за дорогой.

Железный поправил резкость у бинокля. Увидел – генерал собирал ромашки. Он криво усмехнулся, отвел бинокль от глаз, повернулся к Серому.

– Цветы любит, а?

Когда он отводил бинокль от глаз, в линзах блеснуло солнце.

– Есть, – сказал Тесля тоном, каким удачливый игрок объявляет шах менее удачливому противнику. – Основное направление левее, десять.

И сразу же стереотруба, укрепленная в машине, направила объектив в указанную точку.

– Вижу, – объявил Шарков. – Засек!

– Что скажешь, Железный? – поинтересовался Серый у шефа.

– Пока одно: хороший генерал. Цветочки любит.

– Смелый, может?

– Просто глупый. Умный генерал всегда должен чувствовать себя на войне. Не подставляться. Надо понимать, что в случае серьезных событий таких, как он, постараются убрать без задержки. В первую очередь. Еще до начала боевых действий.

– Ты словно недоволен, что он такой беспечный.

– Я доволен. И все же, Серый, нам не надо спешить с выводами. Стоит еще присмотреться. Постараться понять, почему он себя так ведет.

– Ты в чем-то сомневаешься?

– Как ты думаешь, почему за много лет риска меня ни разу не накололи?

– Не знаю.

– По одной причине: я всегда во всем сомневаюсь.

– В чем сомневаешься сейчас?

– А вдруг генерал подставляется?

– Ты спятил, Железный? Чтобы подставляться, надо по крайней мере знать, что за тобой охотятся. Мог он об этом догадаться?

– Не знаю.

– Не мог.

– А если?

– Каким образом?

– Что, коли они накололи Зеленого? Почему этот обормот исчез так внезапно?

– Брось, Железный. Мы ведь все выяснили. Аппендицит может прихватить даже тебя. Это проверено. Сосед по палате у него уголовник. Шпана, по-русски.

– Ладно, оставим. Ты спросил, как могли на нас выйти, я тебе дал вариант. А их может быть не один. Есть немало других.

– Предательство?

– Я сказал: кончили. Лучше думай о том, где копать картошку.

– Лично я бы выбрал этот лужок. Удобное место.

– Мне оно не нравится.

– Почему?

– Потому что слишком удобное. В таких местах нормальные люди обязательно будут настороже.

– Слушай, Железный, ты – псих. Это же русские. Ты служил в их армии?

Железный ощерил зубы в усмешке:

– Где я служил, там меня давно нет.

– А я служил у них. Возил командира полка. Водитель ефрейтор Курт Соо, честь имею. Так вот, ни у меня, ни у командира полковника Осипенко никогда и мысли не было, что на нашу машину кто-то может напасть. Даже в поле мы садились перекусить под любой куст, а мой автомат так и лежал в машине. Это называлось чувством хозяина. И его из русских не так-то просто выдавить, поверь мне, Железный.

Перед заходом солнца Прасол и Тесля проверили место, где был замечен блеск оптики. Железный выбрал наблюдательный пункт весьма умело. Это свидетельствовало о его высокой квалификации. С горушки открывался прекрасный вид на всю пойму ручья. Хорошо просматривалась дорога. Наблюдатели, располагавшиеся здесь, даже не пытались скрыть следы пребывания. Да и зачем? Кто запрещает людям облюбовать местечко под деревом, посидеть под ним, покурить, перекусить, поболтать? Трава вокруг была изрядно примятой: люди Железного здесь толклись не один день.

Утром следующего дня «генерал» выехал из гарнизона по обыкновению в девять. «Уазик» не спеша бежал по дороге. Сидевший за рулем Тесля держал на спидометре цифру «50».

Двое раздетых по пояс мужчин косили траву на лугу неподалеку от мостика через ручей.

– А ведь это они, – сказал Прасол уверенно.

– Почему так решил? – поинтересовался Шарков с немалым сомнением. – Тут местные нередко сенцом промышляет. Да и смысл какой нашимглаза мозолить?

– Именно в этом. Чем они здесь будут чаще маячить, тем меньше на них станут обращать внимания. По-моему, я даже узнал, кто они. Тот, что слева, Халликаспруун – Бурый. Справа, который пониже – Суур – Большой.

Тут же Прасол положил руку на плечо Тесле.

– Остановись и сходи в кусты на противоположную сторону. По малым делам. Допустим, вид этих кустиков у тебя вызывает рефлекс…

– Зачем?

– Пусть привыкают к мысли, что мы беспечны и на них не обращаем внимания.

– Проводим подкормку? – спросил Шуршалов языком заядлого рыбака. – Пожалуй, я тоже сбегаю в кустики. Ловись рыбка, большая и маленькая.

Когда машина миновала косцов, Большой отер со лба пот, оперся на косу и проводил «уазик» глазами. Бурый на мелочи не разменивался. Он продолжал косить как ни в чем не бывало.

– Они на крючке, – сказал Большой довольно. – Только подсечь.

Бурый старательно махал косой, врубаясь в сочную зелень с яростью заядлого фермера.

Вечером на машине Шаркова Прасол проехал по дороге в обратную сторону. На полянке возле края болотины стоял аккуратный стожок.

– Я сомневаюсь, – сказал Шарков, – что утром работали нашиклиенты. На кой им было скирду ставить?

– Ты, Андрей, истинный горожанин. Верно? Вот и показалось тебе, что стожок – это скирда. Но заметь такую деталь: крестьянин на несколько дней оставил бы укос подсыхать. Или увез с собой, чтобы сушить сено дома. Мокрую траву не стогуют. Значит, у наших фермеров был другой интерес. Остановись.

Они прошли к стожку, постояли, делая вид, что заняты делами естественными. Осмотрелись. Стожок оказался неплохо сделанным шалашом.

– Я бы сюда посадил снайпера, – признавая поражение, сказал Шарков.

– А я под этот балаган заложу мину, – пообещал Прасол. – Ты мне Астахова призови под знамена. Не сейчас, а когда надо будет.

На другой день, когда сосед Ныыма был на процедурах, в палату, помахивая старенькой потертой планшеткой, вошел Шарков. Показал Ныыму удостоверение.

– Капитан милиции Сидоров. Уголовный розыск. У нас есть сведения, что ваш сопалатник – уголовный преступник. Вы с ним два дня. Не заметили ничего подозрительного?

Ныым ощутил, как злорадство вскипает в нем. Вот и представилась возможность сосчитаться! Этого русского, который унизил гордого Белого, а его, Ныыма, именует только чухной, стоит примерно и зло наказать. Так ему, грабителю с большой дороги, и надо! Ныым уже не сомневался, что его сосед-Лешка – грабитель.

– Да, гражданин начальник! Я его сразу подозревал. Он нехороший. С ним надо быть всегда осторожно. Очень. У него есть нож и пистолет.

– Где он хранит оружие?

– Носит всегда с собой.

– Спасибо, товарищ. Вы очень нам помогли.

Когда милиционер вышел, Ныым вытер со лба капли пота.

Едва переступив порог палаты, вернувшийся с процедур Пермяков с подозрением посмотрел на Ныыма.

– Тут легавые не появлялись?

– Нет, никто не был.

– Мне пора сквозить, – сообщил озабоченно Пермяков. – С утра возле больницы «раковая шейка» стоит.

– Что такое «сквозить»? Что такое «раковая шейка»?

– Мало того, что чухна, ты еще и тундра! Сквозить – это рвать когти. «Раковая шейка» – «мусоровоз».

Ныым и на этот раз ничего не понял, но вопросов больше задавать не стал. Ночью его сосед испарился, ничего не оставив на смятой койке и в тумбочке. Когда он ушел, Ныым не слыхал. Бандит и есть бандит…

В тот же день с бюллетенем на руках из больницы выписали Ныыма.

С какого-то момента, как заметил Шарков, события понеслись с калейдоскопической быстротой.

Когда Ныым покидал больницу, его встретил Прасол. Они прошли в городской сквер, сели на скамейку.

– Вот тебе, любезный, маленький сувенир, – Прасол протянул Ныыму плоскую серенькую коробочку. – Держи.

Ныым взял и стал с интересом крутить ее в пальцах.

– Что есть этто?

– Тебе название или назначение?

– То и труггое.

– Название – пейджер. Тебя устроит? Назначение – связь. Между мной и тобой.

– Я не путту держать связь с вами.

– Будешь.

– Это шантаж?

– Это деловое сотрудничество. Мы с тобой образовали траст – компанию на доверии. В таких отношениях со мной лучшая твоя страховка. Своих сотрудников я берегу. Ты понимаешь?

– О да, понимаю. Я теперь русский шпион?

– Нет, эстонский дурак.

– Вы не любите эстонцев?

– Что значит «не любите»? У меня среди эстонцев есть друзья. Настоящие. Дружба народов – это, Ныым, всего только лозунг. Зато, я знаю, существует дружба людей. Не взирая на национальности. Есть среди эстонцев и немало дураков. Таких, как ты…

– Почему я дурак?

– Потому что позволил Железному повести себя на грязное дело. Мнение о себе ты можешь исправить. В момент, когда Железный назначит операцию, ты мне сообщишь.

– Если я не сделаю этто?

– Ты все правильно понимаешь, Ныым. И еще, как у нас говорят, «заруби на носу». Вернешься домой, можешь ненавидеть Россию и русских. Но под одеялом. Ни в коем случае не бери в руки оружие. Пойми, Россия не всегда будет терпеть ваши штучки. Ты меня понял? Да, вот последнее. Держи, – на открытой ладони Прасол протянул Ныыму пузырек с двумя таблетками. – Когда соберешься выйти из игры с Железным, выпей одну. Тебя начнет рвать. Откажешься от участия в стычке.

– Хотитте отравить?

– Ты все-таки дурак, Ныым. Впрочем, я дал тебе две таблетки. Выбери любую и проверь на собаке.

– Я возьму.

Пузырек исчез в кармане эстонца.

Вечером Прасола ждал приятный сюрприз.

– Можешь поздравить, – сказал довольным голосом Шарков, – мы обнаружили протечку.

– Кто?

– Прапорщик Липкин. Он приезжал в город и встречался с чеченцем Селимханом Имаевым. Нас на него вывел Белый, который из больницы от Зеленого приперся к Имаеву на ночевку.

– Ох, худо России, – задумчиво сказал Прасол. – Зажали ее с двух сторон великие державы – Чечня, Эстония. И Липкин посередине.

– По некоторым предположениям, Липкин продавал Имаеву боеприпасы. Завтра в хранилище начнется проверка.

– Каким образом начальник склада НЗ может быть в курсе дел комдива?

– Его жена – прапорщика Липкина – работает в секретной части штаба дивизии.

– Липкина надо брать до проверки хранилища.

– Не спугнем?

– Если правильно подойдем к делу – нет. Свяжись с прокурором.

На аэродроме десантной дивизии Шарков встретил Чумака. По трапу на бетонку спустился невысокий чернявый мужчина лет сорока, в кепочке с пуговкой, в зеленой куртке-встровке и коричневых ботинках с широкими носами. За ним два солдата вытащили на поле оружейный, добротно сколоченный ящик и большой брезентовый мешок.

– Товарищ Чумак? – спросил Шарков.

– Точно так, – отозвался приехавший. – Только, ради бога, не острите насчет Алана. Он мне ни брат, ни сват, ни седьмая вода на киселе. Я не заряжаю водопроводную воду, не лечу взглядом геморрои. У меня амплуа другое…

– Рад познакомиться, – протягивая руку, сказал Шарков. – Острить не в моем вкусе.

– Тогда мы сойдемся.

Прасол и Чумак при встрече обнялись.

– Слушай, наш дорогой Ильич, – сказал Чумак, – ты мне дашь спокойно поковыряться на даче?

– Разве я виноват?! – возмущенно парировал обвинение Прасол. – Вот, гляди, это он, Шарков, звонил Портнову и шумел: «Ах, пришлите нам Чумака, без него мы словно без рук».

– Верьте вы ему больше, – обиженно сказал Шарков.

– Товарищ майор, – извиняющимся тоном произнес Чумак. – Не обращайте внимания. У нас всегда тот прав, у кого больше прав. А с дачей у меня в самом деле труба. Колорадский жук заедает, собирать надо.

– Костя, выручай, – оставляя шутки, сказал Прасол, – мне нужно «уаз» усилить броней.

– Зачем? Возьми БТР или БМД и шуруй.

– Ха! Спасибо за совет. Но у меня клиент капризный. БТР ему на дух не нужен, подавай «уазик».

– Сколько дашь времени?

– Ты меня знаешь, я щедрый. Нужно было еще вчера.

– Десять дней хочешь?

– Самое большое – завтра.

– Слушай, дорогой Ильич, я не Фигаро.

– Значит, договорились: два дня. Бери машину, кати в Смоленск. Дверцы и задний борт надо усилить броневым листом.

– Движок такую тяжесть не поволочет.

– Поставь другой.

– От СУ-29?

– Все, больше не проси: три дня.

Шарков, наблюдавший за этой пикировкой, понял: два человека, беседовавшие в легком стиле, понимали друг друга с полуслова и по-мужски уважали один другого.

В двадцать два десять в дверь квартиры прапорщика Липкина позвонили.

– Кто? – спросила осторожная хозяйка квартиры Наталья Петровна.

– Сосед. Корнеев. Мне бы плоскогубцы.

Дверь открылась, и сразу в нее, мощно сдвинув с дороги хозяйку, вошли четверо. За ними – понятые, соседи Липкина прапорщики Корнеев и Пышкин.

Хозяин сидел на кухне в майке, синих спортивных штанах и тапочках на босу ногу. Он пил чай. На столе стоял самовар, на блюде лежала горка пирожков с яблоками.

– Вы арестованы, Яков Михайлович, – сказал Шарков и положил на стол бумагу. – Вот постановление, подписанное прокурором. Прошу добровольно до начала обыска выдать незаконно хранимое оружие, боеприпасы, средства конспиративной связи…

– Яша, – губы у хозяйки дома тряслись. – Что ты наделал?

– Прошу вас сесть, прапорщик Липкина. Начинайте обыск, – приказал Шарков.

Час спустя в дровяном сарайчике рядом с гаражом, где стоял «запорожец» Липкина, были обнаружены два пистолета Макарова в смазке, полторы тысячи патронов в упаковках и телефон, искусно подключенный к свободной паре проводов в распределительной коробке городской связи.

Чумак знакомил офицеров группы Прасола с новым оружием, которое он привез с собой.

– Это, – Чумак поднял в руке аккуратный тупорылый автомат, короткий и, несмотря на свою миниатюрность, массивный с виду, – малогабаритный автомат МА. Николай Ильич, – кивок в сторону Прасола, – у нас любитель музыки и называет его мандолиной. У такого музыкального инструмента калибр девять. Масса – два кило. Длина – тридцать восемь сантиметров. Это позволяет укрыть оружие под любой одеждой. На двести метров мандолина гарантирует стопроцентное пробивание бронежилетов, в которые заложены титановые пластины и тридцать слоев кевлара…

Человек, постоянно имеющий дело с оружием, перестает думать о его роковом предназначении и, встречаясь с новыми образцами, в первую очередь оценивает их изящество, оригинальность конструкторских и технологических решений. Его не пугает, а восхищает поражающая сила оружия, и чем она больше, тем сильней восхищение.

– Это, – Чумак демонстрировал второй образец, – бесшумный автомат «Вал». Конструкция оружейника Дерягина. Гордость нашего арсенала. Калибр – девять. Вес – два шестьсот. Патрон конструкции Фролова…

– Не в этом главное, – прервал инструктора Прасол. – Важнее для нас то, что оружие подготовил к бою и зарядил Сергей Петрович Чумак. Заряжено Чумаком – это знак высшей пробы…

И тут случилось неожиданное: Чумак вдруг взорвался. Лицо его покраснело, и даже уши набрякли свекольным соком. Срывающимся голосом он стал выкрикивать:

– Прасол, оставишь ты… твои шуточки… мне они знаешь где?.. Ты хоть думаешь?.. Понимаешь?..

Все удивленно застыли. Пытаясь успокоить Чумака, Шарков сказал:

– Простите, Сергей Петрович, но мне кажется, ничего обидного…

– Если кажется – перекреститесь. А мне эти шуточки…

– Сергей Петрович, – вмешался в разговор Тесля, – в словах «заряжено Чумаком»…

– Что в этих словах?! Что?! В них подтекст, и какой! Когда говорят: «Заряжено Чумаком», имеют в виду Алана. Хотите верьте в его силу, хотите – нет, но он все – и газеты, и воду старается зарядить на добро. Добро – это счастье, вкус жизни. То, что заряжено мной, несет вкус смерти…

– Сергей Петрович, – снова попытался успокоить его Шарков, – рано или поздно каждый из нас познает вкус смерти. Даже те, для кого воду заряжал Алан Чумак.

– Вы опять за свое? То, что заряжено мной, заставляет этот вкус познавать раньше положенного. И мне не легче, что это бандиты, насильники, воры. Мне не легче, поймите…

– Все, Сережа, – сказал Прасол, – ты действительно утомился. У тебя на даче шурует колорадский жук. Езжай туда, мы здесь сами управимся.

Шарков смотрел и думал, насколько разные это люди. Они дружат, служат одному делу, но один из них живет сердцем, подчиняя его уму, во втором все определяет схема, уверенность в том, что жить надо так, как он, и никак иначе…

– Гражданин Липкин, какое сообщение ждал от вас Железный?

– Я должен назвать день, когда генерал Деев поедет в город или оттуда с секретными документами.

– Откуда вы, начальник склада, узнаете об этом?

– У Наташи от меня нет секретов.

– А у вас от нее?

– Были. Теперь они ей известны.

– В какой форме вы должны передать сообщение?

– Должен сказать: «Кабанчик нагулял сало. Можно резать».

– Как они узнают, едет генерал из города или в город?

– Если из города, я скажу: «Пора решать».

– Какие пароли, чтобы доказать, что передали сообщение вы?

– Я должен три раза кашлянуть.

– Каким образом?

– Вот так: «Кабанчик нагулял сало. К-х. Пора решать. Кх-кх».

– Повторите еще раз.

– Кабанчик…

– Записал? – спросил Прасол Шаркова. – Добро.

В тот день с утра на северо-западе – в гнилом прибалтийском углу – начали собираться тучи. Поначалу белые, они постепенно сгущались, серели, наливались темнотой. Солнце померкло, в воздухе похолодало. Поднялся ветер. Он дул порывами, неся с собой острые запахи соснового леса и болотной прели. Потом пошел дождь. Впрочем, дождь – это слишком сильно. Ученый муж из гидрометеоцентра определил бы происходившее как «моросящие осадки в виде водяной пыли». Эта пыль висела в воздухе и тянулась косами за мокрой пеленой проплывающих туч.

– Зараза, – сказал Пермяков, зябко поеживаясь. – Теперь зарядило дня на три…

Они сидели в кабинете Шаркова и пили чай из электрического самовара. Вошел Прасол, хмурый, сосредоточенный. Сел за стол, попросил Шаркова:

– Будь добр, накапай чашечку.

Взял стакан, погрел о него ладони. Бросил в чай дольку лимона. Внимательно смотрел, как светлеет заварка. Поднял глаза на команду. Все напряженно затихли, предчувствуя новости. И не ошиблись.

– Сегодня, – сказал Прасол. – Допивайте – и на трассу. Как поется: в последний и решительный бой. Матч состоится при любой погоде.

Он видел, как всем сразу расхотелось чаевничать.

– Андрей, – попросил Прасол. – Достань мою из загашника…

Шарков встал, открыл сейф и вынул оттуда бутылку «Посольской». Поставил на стол.

– Перед выездом по сто граммчиков, – предложил Прасол.

– Я пас, – сказал Пермяков решительно.

– Что так?

– Дал зарок спиртного в рот не брать, особенно для храбрости.

– В вашей храбрости не сомневаюсь. И не собираюсь предлагать допинг. Однако, учтите, при огнестрельных ранениях алкоголь снижает опасность осложнений.

– Ничего подобного не слыхал, хотя пропущу стакашек с удовольствием, – заметил Тесля и посмотрел налитое на просвет. – Апостольская влага, и монаси ее приемлют. А что полезно, даже жена мне не говорила.

– Она детский врач, так? Между тем огнестрельные ранения требуют специализации. Впрочем, наша медицина всегда была и пока остается лицемерной. Коли ей дана команда бороться с алкоголем, будьте уверены, даже если водка окажется бальзамом долголетия, от народа это скроют.

– Я верю, – сказал Шуршалов и поправил усы. – Впрочем, если бы и не верил, один хрен выпил бы. Мой дед перед ежедневной стопочкой молитву читал: «Изыди нечистая сила, останься чистый спирт». Слава те господи, прожил до восьмидесяти восьми и грешил с ней, с окаянной, до последнего дня.

Он громко выдохнул, лихо опрокинул стаканчик. Блаженно прижмурился. Снова поправил усы, провел ладонью по груди сверху вниз:

– Прошла, родимая, аки змий огненный. Повторить нельзя?

– Позже, – сказал Прасол. – Собираемся.

Два государства: великое – Эстонию и малое – Россию в этих местах разделяло болото: огромное пространство леса, залитое водой. В незапамятные времена здесь плескалось огромное ледниковое озеро с берегами, покрытыми осокой и рогозом. В зарослях гнездились утки, в прибрежных кочках откладывали яйца крикливые чибисы. Сюда залетали чайки, на перелетах садились отдохнуть серые гуси-гуменники. Постепенно озеро зарастало водорослями и мхами. Попавшие в него деревья гнили, отравляя воду продуктами разложения. Озеро сперва отступало от берегов, все больше превращаясь в топь, которая стала прибежищем комаров, стрекоз и лягушек. Постепенно тина, слизь и вонючая жижа оттесняли чистую воду все дальше, пока ее зеркало не исчезло совсем.

По ночам на болоте таинственно светились гнилые пни, наружу вырывались и с утробным треском лопались огромные пузыри. Они распространяли вокруг запахи тухлых яиц и мясной гнили. В глубинах трясины все время что-то бродило, бурчало, словно в брюхе великана-обжоры, страдающего отрыжкой.

Днем и ночью над зеленой топью вились тучи назойливого комарья и мошек. Они яростно набрасывались на все, что двигалось и излучало тепло. От кровососов одинаково страдали и люди, и животные, постоянно обитавшие в окружающих лесах.

– Хоть бы химию сюда напустили, – пожаловался однажды Большой. – Заедают людей начисто, паразиты.

Он ночью нес очередное дежурство и его искусали мошки. От их укусов лицо вздулось, потеряло привычные формы и стало похожим на небольшую лиловую подушку-думку.

– Это ваши городские комары боятся химии, – засмеялся лесник Якобс, хозяин хутора, на котором они жили. – Наши ее не знают и потому им наплевать, чем их посыпают.

Чтобы добраться до русской земли, людям Железного надо было пересечь болото. На это у них уходило часа полтора-два в зависимости от погоды. Они переходили топь по едва заметной стежке, которую среди кочек и яркой зелени гиблых трясин лесник Якобс пометил ольховыми веточками. Листья ольхи подвяли, стали черными, и веточки хорошо выделялись в живой траве.

Ступив на русский берег, боевики остановились. Прислушались. К разгоряченным потным лицам льнули безрассудные комары. Выждав, когда их сядет на лоб побольше, Большой ударом ладони раздавил всех сразу. На коже возникло кровавое пятно.

– Первая кровь, – засмеялся Белый. – Теперь удача в наших руках. Эти комары – русские!

– Заткнись! – прикрикнул Железный. – Идем молча!

Они продвигались гуськом. Железный – впереди. За ним неслышными шагами ступал Черный. Он нес тяжелый рюкзак, который заполняли жратва и принадлежности охоты за генералом – веревка, мешок, чтобы надеть его на голову, шприц и ампулы со снотворным, на случай, если генерал будет сильно артачиться.

Замыкал колонну Зеленый – Ныым. Он шел согнувшись, положив ладонь на правый бок. При каждом шаге отмахивался от насекомых, постанывал и зло ругался, перемежая русский мат с родной эстонской бранью. На голову то и дело падали липкие лосиные мухи, которые осыпались с кустов и веток на все, что двигалось. Потом они ползали по лицу, по шее, стараясь забраться за ворот. Они не кусались, но само ползанье их по телу раздражало до крайности.

Признаков присутствия людей в лесу не обнаруживалось. Только где-то за деревьями невидимый дятел старательно долбил сухой ствол. Боевики прошли к месту, откуда постоянно вели наблюдение за дорогой. Расположились табором. Здесь Зеленый сунул в рот таблетку, подаренную Прасолом. Уже через пять минут его затошнило и стало выворачивать внутренности наружу.

– Да уберите вы его отсюда! – зло сказал Серый. – Меня самого уже тошнит!

– Иди-ка ты, малый, назад, – сочувственно предложил Железный. – В таком виде вояка ты хреновый. Только смотри, никому не попадайся на глаза.

Зеленый молча тронул автомат «узи», болтавшийся у него на плече.

– Учти, полной доли не получишь, – предупредил Серый сердито.

– Я останусь, – сказал Зеленый и снова зашелся в спазме рвоты.

– Какой ты вояка, – еще раз подтвердил свое решение Железный. – Иди. Только мешать будешь. Долю отдам – я добрый…

Сгорбившись и еле волоча ноги – после таблетки состояние действительно стало паршивым, Зеленый поплелся назад по хорошо знакомой ему тропинке. Навстречу жизни, подальше от места, где вот-вот восторжествует смерть…