Текст книги "Вкус смерти"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Что?!

– Меня ест комар, – повторил Ныым, и на его лбу Прасол заметил нахального кровососа.

– Это, конечно, плохо, – сказал он философски, – но ты немного потерпи. Я сейчас встану за дерево и дерну шнур. Прощай, Ныым!

– Не натто! – закричал Ныым истерически. – Я все скажу! Все!

Прасол присел, разогнул усики чеки, вынул гранату из-под ремня. Подкинул ее на ладони. Потом хлопнул Ныыма по лбу, убил комара.

– Вставай! Кровь ты пролил героически.

Ныым сел.

– Вы меня – как это будет по-русски? – заверповалли?

– Нет, Ныым, я тебя не завербовал. Ты в крестьянском деле разбираешься? Так вот, я тебя запряг. Как коня. Надел узду, хомут. Ты не хотел работать – я тебя кнутом. Бежать тебе от меня некуда. Я понимаю, Эстония великая мировая держава. От речки до самого моря. Но тебя в ней всегда найдут. Весь наш разговор я запишу на пленку. В случае чего кассету подарю эстонской службе безопасности. Это и будет кнут. Если поведешь себя хорошо – уйдешь с миром. Тебе жить не надоело, верно? Это будет для тебя пряник. Согласись, я с тобой до конца откровенен.

– Та, – качнул головой Ныым.

– Теперь подумаем, как мне быть с тобой после того, когда ты мне все расскажешь.

– Меня будет натто отпустить.

– Это слишком просто, Ныым, и потому опасно. Сейчас мы отсюда уйдем. Потом будем беседовать. Долго и серьезно. Ты опоздаешь вернуться к сроку. Он ведь тебе назначен боссом? Верно? Значит, если босс не дурак, у тебя возникнут неприятности. Ни мне, ни тебе они не нужны. Второй выход – я могу тебя арестовать за нарушение госграницы, за попытку проникнуть в закрытую военную зону. Тебя подержат под следствием, ты наговоришь чепухи, тебя отпустят. Но для твоего босса это будет подозрительней, чем опоздание. Так? Поэтому лучше выбрать третий путь. Тебя положат в больницу. И вырежут аппендикс. Дело неприятное, но верное. Больше у меня предложений нет.

– Я не хочу аппендицит.

– Спокойно, парень. Вопрос не стоит так – хочу, не хочу. Все куда проще: надо или не надо. Я говорю: надо. Значит, так будет.

– Я здоровый совсем. У меня нормальный живот.

– Не бойся, в живот к тебе не полезут. Хирург сделает надрез и наложит шов. Будешь лежать в больнице по советскому паспорту. Ты знаешь, что такое алиби?

– Это когда преступник говорит, что он никого не убивал?

– Почти угадал. Операция даст тебе право говорить боссу: у меня алиби, шеф. Меня прихватило в лесу, я вышел на дорогу. Ехала машина. Отвезла в больницу. Мне сделали операцию. Операция – твое алиби.

Ныым несколько раз резко откинул голову, стукаясь в ярости затылком о сосну.

– Ой, я поппался!

– Да уж, – согласился Прасол. Он заметил, что, ударяясь головой о дерево, эстонец делал это не во всю силу – берегся. Значит, хотел жить; значит, вынужден будет смириться с положением, в котором оказался. – Хватит дурить! Побереги башку! Вставай!

Ныым поднялся, шевельнул плечами, расправляя их.

– Сейчас мы отсюда отчалим, – сказал Прасол. – Оставаться здесь нельзя. Говорить будем в другом месте. И учти, я все время стану проверять, говоришь ты всю правду или что-то скрываешь. Будешь врать – знай, твой аппендицит окажется смертельным.

– Понимаю.

– Тогда начнем. У тебя есть связь со своими?

– Та.

– Где рация?

Ныым обошел валун и носком кроссовки показал на куст можжевельника. Прасол без труда обнаружил тайник – зеленую пластмассовую коробку, врытую в грунт у валуна. Портативная рация «моторолла», запасные батарейки, патроны к «Макарову» россыпью, несколько плиток шоколада, две банки пива «Скол»…

Оставив тайник нетронутым, Прасол поднялся с колен.

– Теперь пошли.

Они расположились километрах в двух от места, где был задержан Ныым, на противоположной стороне шоссе. Новая позиция позволяла Прасолу контролировать обстановку и давала возможность загодя увидеть людей, которые могли появиться со стороны границы.

– Теперь, Ныым, ты будешь отвечать на мои вопросы. – Чтобы заранее предупредить рецидив упрямства, Прасол вынул из кармана гранату и понянчил ее на ладони. – Помнишь наш уговор?

– Да.

– Кто возглавляет вашу банду?

– Мы не пантта.

– Банда, Ныым, банда, но об этом поспорим потом. Сейчас отвечай: кто командир?

– Господин Рауд. Значит Железный. Это его псевдоним.

– Имя, фамилия?

– Хуго Мерри.

– Кто он, откуда?

– Я не все знаю. Только немного. Он из Таллинна. Приехал из Штатов. Американский эстонец…

– Сколько человек у Железного?

– Восемь.

– Кто это?

– Разные люди.

– Называй.

– Один Ныым. Это я.

– Псевдоним?

– Мой? Хальяс – Зеленый. Потому что самый молодой.

– Я бы назвал тебя Рыжим. Как это по-эстонски?

– Пруунпунане. Только так нельзя. Будет сразу видно – это я.

– Согласен. Перечисляй дальше.

– Дальше Халл – Серый. Это Курт Соо. Из Тарту. Валге – Белый. Георг Лиллевяле. Из Пярну…

– Кто же у вас Красный?

– Красный значит советский. Таким никто не хочет. И голубым…

– Эстеты, – заключил Прасол.

Выяснив состав банды, он перешел к другим вопросам.

– Где расположена ваша база?

– Недалеко. От границы пять километров. Метса талу. Как это? Лесной хутор, вот. Три дома, сарай…

– Где переходите границу?

– Можно где хотим. Никакой охраны.

– Я спросил не где можно, а где переходите.

– Через турбасоо – торфяное болото. Кто не знает, тот там не пройдет. Мы знаем…

В какой-то момент Ныым почувствовал, что настороженность русского ослабела. Он увлекся допросом, и дотоле суровое лицо стало мягче, голос – менее жестким.

Тряхнув за спиной скованными руками, Ныым попросил:

– Снимите с меня, как это, кёерауад. – Он все же вспомнил слово. – Наручники…

Прасол пристально поглядел на Ныыма. Тот не выдержал взгляда, отвел глаза.

– Подождешь. Надо привыкать к тому, что ты на привязи. Меньше свободы – меньше глупостей сделаешь. Постепенно привыкнешь. Лошадь тоже к седлу не сразу привыкает…

– Я не лошадь…

– Ты хуже, Ныым. Ты осел.

– Зачем так говоритте?

– Не дошло? Объясняю. Когда ваши политики и интеллигенты куражатся, стараются показать, что им наплевать на Россию, на интересы русских, живущих в Эстонии, – это даже нормально. У ваших интеллигентов давно мозги деградировали. Но ты из простой трудовой семьи, так? Твой хлеб в твоих руках. И все же ты с оружием полез в Россию. Ради каких интересов? Во имя родины? А кто ей угрожает?

Слово «родина», произнесенное русским, будто укололо Ныыма. Он нервно дернулся, опустил голову. Два дня назад почти такой же разговор о родине шел в другом месте: на базе отряда Железного.

Вечером, после дня напряженных военных занятий, боевики устроились за грубым деревянным столом в просторном деревянном доме и отдались национальному эстонскому развлечению – по-черному пили. Белый – Георг Лиллевяле – всегда был суур исамаалане – большой патриот. Он поднял свой стакан повыше и, обрывая разговоры, предложил тост:

– Пусть стоит надо всеми наша прекрасная великая родина – кодумаа… Выпьем, друзья!

– Иди ты! – оборвал его Железный. – Лучше выпьем за баб!

– Родина – это святое, – пытался возражать Белый.

– Кодумаа, кодумаа – родина, родина, – вновь оборвал его Железный. – Вам долбят эти слова, а вы верите, что в них большой смысл. Теперь скажу я, а вы все подумайте. Что лучше – жить на родине с дыркой в кармане или с открытой кредитной карточкой в Штатах? Только ты, Серый, не разевай рот. В Тарту, я знаю, вы все патриоты. Но ни один из вас не держал в руках кредитной карточки. Для тебя болото возле хутора – граница мира. А я вам скажу, мне плевать на то, что вы зовете родиной! Дурак тот, кого распирает гордость, что он эстонец. Однажды в Оклахоме меня спросили, откуда я. Ответил: «Из Эстонии». У янки глаза как у рака вылезли. «Эстонь? Где это? На Аляске?» Я тогда еще был патриот вроде Белого. Сказал: «От нас недалеко Финляндия». Янки башкой закрутил: «Ай доунт ноу – не знаю». Тогда я переступил через себя и сказал: «Россия». – «О, Раша, Раша! – и он меня тут же по плечу похлопал. – Гуд, вери гуд!»

– Конечно, – согласился Серый, – Россия – огромная страна.

– Великая, – поправил Железный. – И мне смешно, когда наши политики залупаются против Москвы. Это все одно, что мартышке лежать в одной постели со слоном и дразнить его: не возьмешь меня! А если он ей палку бросит, мартышка лопнет. Не захочет слон, отвернется, заснет и придавит к стенке – от мартышки останется мокрое место. А вы «великая родина, великая родина»!

– Все же ты не прав, Железный, – Серый не зря учился в пединституте. – Русских мы прижали. Кто такой русский в Эстонии? Мигрант. Для меня вообще таракан. Хлопну ботинком – раздавлю.

За столом прокатился веселый гогот. Серый жестом лихого гусара расправил сивые усы и потянулся к бутылке.

– Давай, давай! – поддержал его Железный. – Вот мы свое дело обтяпаем, я уеду. Потом сяду на берегу и стану смотреть, как вы русских давить начнете.

– И задавим. – Серый не терял гонора.

– Кам он! Давай, давай! – подбодрил его Железный насмешливо. – Потом русские разозлятся, придут и устроят из Эстонии футбольное поле. Одни ворота у Нарвы, другие в Таллинне. А повсюду только зеленый газон…

– Америка не позволит! – вступил в разговор Белый, уже основательно закосевший. Для убедительности он стукнул по столу кулаком. Стаканы подпрыгнули и зазвенели. Железный спокойно закинул голову, плеснул в рот самогон. Острый кадык на худой жилистой шее два раза двинулся – вверх, вниз. Рукой взял из миски соленый огурец и задвигал челюстями. Утер губы ладонью.

– Навалить Америке на вас большую кучу! Политики поорут и утихнут. Америка всегда сильна криком. Там, где ей врезают по сопатке, она мгновенно поджимает хвост. Ты, Белый, вспомни Вьетнам. Или последнее – Сомали. Выдали американцам боевики генерала Айдида, и великая держава утерлась.

– Вы же сами, господин Железный, недавно хвалили Америку, – робко влез в разговор Ныым. Он хотя и побаивался шефа, все же не желал прощать ему противоречий в суждениях.

– Сынок! Хвалил-то я ее за другое. Америка хороша тем, что в ней человек свободен от морали. Если есть деньги, он может делать все, что душа пожелает. Вы здесь этого не понимаете. Всех вас социализм превратил в телят. Настоящий мужик должен пить, есть мясо и тискать баб. А вас все время держали на веревочке. Для строителя коммунизма выпивка – зло. Пили все. Пили по-черному, но дышали в кулак. Чтобы сосед не унюхал и не донес в партком. Хотели бабу – но нельзя. Аморально. Деньги порой жгли ляжки, и хотелось швырнуть их на кон, но такой возможности у вас не было. Азартные игры социализмом запрещены. И никто из вас не думал, что настоящий мужик вырастает только тогда, когда он с детства не боится делать то, что захочет.

– Я всегда делал то, что хотел, – возразил Ныым упрямо.

– Это тебе так казалось, мальчик. Делать то, что хочется, может только тот, у кого в кармане миллион или по крайней мере заряженный пистолет. Пистолет я тебе дал. Теперь у тебя появился шанс стать самостоятельным. Так не упусти его. Запомни – настоящий мужчина всегда волк. И вообще, социализм – строй для баранов, капитализм – для хищников. Сильных, смелых…

– Мне твои разговоры не нравятся, – Белый, покрасневший до синевы от выпитого, громко икнул. – Ты, по случаю, не коммунист?

– Я реалист, – Железный ответил без всякой злобы. Что-что, а держать чувства в руках он умел. – Я точно знаю, что сто баксов больше десяти и этим измеряю все – от выпивки до политики…

Прасол не спеша приближал разговор к главному вопросу, который его волновал больше всего: какую цель ставили боевики, прорвавшиеся на землю России? Однако задавать его он не спешил. Надо было посильнее раскрутить Ныыма, заставить его выложить побольше мелочей, которые он был готов отдать без опасения провалить операцию Железного.

Чем дольше тянулась беседа, тем сильнее нарастало внутреннее напряжение Прасола. Он знал – к главному предстоит подойти осторожно и в то же время решительно. Если Ныым снова заупрямится, как в прошлый раз, или начнет врать, поиск правды может затянуться.

С Ныымом происходило обратное. С момента задержания, ставшего для него шоком, он не оставлял надежды на освобождение. Главное – добиться, чтобы с него сняли наручники. Сила, которую он все еще ощущал в себе, быстрые ноги, густой лес вокруг и, наконец, главное – острое желание смыться, – все это сулило шансы на успех. Однако русский не внял просьбе и наручников не снял. Теперь оковы давили не столько на руки, сколько на моральное состояние Ныыма, угнетали его. Влияла на настроение и погода. По мере того как солнце катилось по небосводу, забираясь все выше и выше, воздух прогревался, и на лес опускалась липкая, тягучая духота. Хотелось пить. От пережитого потрясения Ныыма начало знобить. Временами ему не удавалось сдерживать унизительную дрожь в коленях, и русский мог заметить, что он запугал пленника. Монотонность допроса, дотошность, с какой выспрашивались несущественные мелочи, притупляли настороженность. Желание сопротивляться медленно угасало. Ныым все острее ощущал, как на его плечи ложится страшная усталость. Одно желание все больше одолевало его: лечь бы на траву и заснуть, чтобы, проснувшись, узнать – все происшедшее было всего лишь сном. Мучительным, страшным, но исчезающим в момент, когда открываются глаза.

– Где Железный набирал людей? – Голос Прасола был монотонен и спокоен.

– Меня пригласил принять участие в деле Черный. Это Як Лаар. Мы с ним были на учебных сборах ополчения. Рядом спали. Он сказал, что можно быстро и хорошо заработать…

– Ты согласился сразу?

– Нет, только когда узнал, что заплатят тысячу баксов. Это большие деньги.

– Учитывая риск?

– Железный говорил, что риска не будет.

– Русские глупые и беспечные лопухи. Так?

Ныым пожал плечами. Ответить утвердительно он не рискнул. Зачем злить человека, у которого ты в плену?

– Ладно, оставим. А как ты думаешь, Ныым, я тебя нашел и взял случайно? Пошел в лес по грибы и наткнулся на тебя…

Ныым задумался. Вопрос резко выпадал из ряда тех, на которые он уже дал ответы, и потому сбивал с толку. В самом деле, неужели во всем виноват случай? Нет, такого не может быть. Выходит, русский бродил по лесу не случайно и знал загодя, что ищет? Значит, их планы не такая уж тайна? И вопросы, судя по всему, задаются не случайные. Похоже, русский только уточняет детали, интересуется незначительными мелочами. А раз так… Значит, Железный и вместе с ним все мы под колпаком. И теперь скрывай, не скрывай факты, дело обречено на провал. Черт с ними, с тысячей баксов! Куда хуже, если посадят в тюрьму или…

Это «или» пугало особенно.

– Ну что? – спросил Прасол. – Дошло? Скорее всего, Ныым, в твоем роду были чукчи… Теперь ответь, какую задачу перед бандой ставил Железный?

– Я…

– Не спеши, Ныым. Вопрос контрольный. Хочу проверить, насколько ты честен со мной.

– Я точно задачи не знаю. Честное слово. Железный нам не все говорит. – И тут же, наморщив лоб: – Почему вы мне про чукчу сказали?

– Обычно до эстонцев все туго доходит. Ты не типичный. Врубаешься в суть мгновенно. Замечаешь?

– Да-а, – согласился Ныым уныло. – Я хорошо соображаю.

– Это по всему видно, – усмехнулся Прасол. – Теперь давай соображать вместе. Если верить тебе, то Железный послал своего человека в лес и приказал: «Иди и сиди там, Ныым». И ты просто сидел. Так?

– Нет.

– Что же приказал тебе Железный?

– Следить за дорогой от гарнизона. Записывать, куда и сколько машин едет. Их номера. Отмечать время, когда проехали. Особенно когда едет смена караула. Когда военная автоинспекция…

– Теперь о главном. Не из простого любопытства вы следите за дорогой. Верно? Так за чем ваша банда охотится?

Ныым тяжело вздохнул.

– Я туммаю, вы меня теперь упьетте. Скажу все, и мне конец. Я не хочу умирать.

– Долго думал?

– Все время туммаю.

– Молодец, парень! Думать всегда полезно. Теперь подумай о другом. Ты мне помогаешь. Через силу, вопреки своим желаниям, но помогаешь. Мы сотрудничаем. Так вот, тех, кто мне помогает, я никогда в обиду не даю. Не только гарантирую тебе жизнь, но и буду заботиться о твоей безопасности. Мне совсем не нужно, чтобы твои дружки свели с тобой счеты…

Произнося эти слова, Прасол не лицемерил. Он был русским до мозга костей – ответственным, охочим до дела, с врожденными чувствами совести и чести.

Русский человек по природе вынослив и крепок. Он одинаково хорошо чувствует себя в суровом Забайкалье, где зимой студеные ветры валят с ног; в ледяном безмолвии Верхоянской тундры, в которой от морозов лопаются стальные конструкции; но столь же терпеливо переносит жару Кызылкумов и влажную, душащую европейцев парилку тропиков. Эти крепость и выносливость сделали характер русских доверчивым и простодушным. Сильным людям чуждо коварство. Выносливому не надо ловчить, облегчая ношу или свою участь за счет других. Русский ум прост, не изощрен в коварстве и обмане. Русским почти несвойственно вероломство. Все эти качества жили в Прасоле с детства, и он не обманывал Ныыма, ни тогда, когда обещал ему погасить дыхание, ни сейчас, когда гарантировал жизнь и безопасность.

– Как я могу вам верить? – спросил Ныым после томительного раздумья.

– Я тебя в чем-то обманул?

– Нет, но я был нужен…

– Будешь нужен и дальше.

– Правда?

– Слово офицера.

– Хорошо, скажу все. Железному нужен генерал Деев. Командир ракетной дивизии…

Прасол на миг онемел. Он смотрел на Ныыма и молчал. Еще не зная, в чем дело, он перебирал варианты возможных действий банды. Со всех сторон обдумал вероятность хищения оружия и боеприпасов к нему. Оценил шансы на захват ракетно-пусковой установки, выводимой к стартовой позиции на боевое дежурство. Но вот то, что банда нацелилась на самого комдива, в голову Прасола не приходило. Слишком неожиданным оказался пассаж.

– Повтори, – сказал он, не сумев до конца скрыть растерянности.

– Железному нужен генерал. Роман Деев. Как у вас говорят – собственной персоной.

Чтобы осмыслить новость, Прасол увел разговор в сторону.

– Зачем убили лейтенанта Доронина?

– Кто такой? Я не знаю.

– Человек в лесу, где выставили «клопа» на кабель.

– Я не уппивал…

– Ныым, я не спрашиваю ктоубил. Спрашиваю, зачем и почему?

– Это голый человек? Он пришел туда, где мы копали. И Серый…

– Он знал, что это офицер?

– Он голый. Никто не знал, кто он. Просто ненужный свидетель…

– Значит, убил Серый?

– Да.

– Ты сам видел?

– О да, я копал яму.

– Теперь вспомни все, что знаешь о похищении генерала. Где, когда собирается это сделать Железный? Кто ему платит? Чей заказ? Какие деньги? Не спеши, подумай. Вспоминай все подробности. Вы об этом в своем кругу говорили?

Да, они говорили. И совсем недавно. Тихим белым вечером на базовом хуторе.

В тот раз они много и лихо пили. Серый в одиночку высадил две бутылки водки и пришел в состояние возбуждения. Ныым заметил, как постепенно менялось его настроение. Лицо Серого покраснело, в глазах без труда прочитывалась злость, которая в трезвом состоянии скрывалась от постороннего взора в темных глубинах души.

Серый – Курт Соо – был огромен ростом: без малого метр девяносто и одинаково широк от плеч до бедер. При этом брюхо его не висело, переползая через брючный ремень, а бугрилось рельефом мышц, которые булыжниками проглядывали из-под загорелой кожи. Какое-то время назад Соо баловался с железом, получил первый разряд во всесоюзной классификации в тяжелом весе, потом увлекся выпивкой («спирт – сила, спорт – могила»), бросил занятия штангой к чертовой матери и стал заядлым игроком в литрбол. В пьяном виде он сатанел, становился злым, драчливым и опасным. Как давно приметил Ныым, только одного Соо Железный держал за человека и считался с его мнением.

– Слушай, Железный, – неожиданно сказал Соо и потянулся к бутылке. – Думаю, пора тебе открывать карты. Команда собрана. Все вместе уже пять дней. Друг друга узнали. Проверили. Кровью спаяли, – Ныым понял, что Соо намекает на русского, убитого в лесу. – Дальше играть втемную нет смысла. – Соо замолчал и замотал головой, будто конь, отгоняющий мух. – Обещанные деньги остаются не нашими, если точно не знаешь, получим мы их или нет…

– Ты мне не веришь? – вскипевшая ярость Железного плеснула через край. Стараясь ее задавить, он что было сил хряснул огрызок огурца об пол. Огурец разлетелся во все стороны, забрызгав скользкими семечками штаны Ныыму. Тот отряхнулся и успокаивающе сказал:

– Кончайте, отцы! Был уговор: не горячиться.

– Ты прав, – сказал Железный. Он уже овладел собой и говорил спокойно. – Так чего ты хочешь, Серый?

– Чтобы ты сейчас, вот прямо сию минуту, объяснил нам все и до конца – что нам предстоит сделать, зачем и почему? Играть, не зная правил, не в моих привычках.

– Хорошо, парни, – Железный смирился окончательно, и хмель стал заметен в его словах. – Сперва объясню, ради чего мы пошли на дело…

– Главное, – пробурчал Соо, – на какое дело? Остальное – семечки…

– Ну, нет Серый, – возразил шеф. – Даже торговля семечками дает неплохую прибыль. А наше дело обещает куш каждому. Начну с денег. Без грошей, – Железный состроил гримасу, отчего его лицо стало похоже на морду барсука, – мы в этом мире ни хрена не значим. Навозные жуки, копошащиеся в дерьме. И каждый старается скатать свой шар, чтобы уволочь в свою норку…

Железный нацедил стакан, посмотрел сквозь него на свет, шумно выдохнул, открыл рот и лихо плеснул туда спиртное, как в пустоту. Посидел молча, прижмурив глаза то ли от удовольствия, то ли от отвращения – у пьяницы поди разбери, что он испытывает. Взял рукой из миски картофелину, стрелку лука и стал смачно жевать. Ныым уже подумал, что Железный забыл вопрос, с которого начался разговор, но тот вдруг продолжил:

– Все в этом мире делается из-за денег. Они и проклятье и благо. Проклятье – когда карман пуст. Благо – когда можешь швырять сотенные налево и направо, не считая их и не боясь, что те на исходе. Нам, чтобы обеспечить себе такой куш, надо украсть русского племенного бычка и продать его на кавказской толкучке…

– Кто этот бычок?

– Животинка важной породы, – Железный довольно заржал. – Генерал-майор Деев. Командир ракетной дивизии…

Судя по тому, как вытянулись лица у членов команды, как все сразу отставили жратву и стаканы, Ныым понял – известие явилось для всех неожиданностью.

– Ты не шутишь, Железный? – спросил Серый с подозрением.

– Какие шуточки! Ты хотел знать задачу. Я ее назвал.

– Кому же потребовался этот… – Серый замялся и вдруг принял определение шефа, – этот… бычок?

– Есть просто богатые люди, есть очень богатые. Так вот, у очень богатых людей русские на чем-то подловили и повязали друзей. Бросили их за решетку, избави бог нас от такой участи. Очень богатые люди хотят своих друзей выручить. Получив генерала, они сделают простой ход: верните наше, мы вернем ваше.

– Почему именно генерала?

– Ха! Господина Ельцина не украдешь. Этого быка пасут десять тысяч сторожей. Украсть народного артиста – так клоунов у русских от Москвы до Владивостока в ряд не переставишь. Кто за артиста выкуп даст? Пошумят и забудут. Комдив-ракетчик – фигура. Прежде всего, вокруг похищения власти не станут шуметь. Все будет делаться втихаря. Представляете, какой в мире поднимется шухер, если в Америке узнают, что в России можно украсть ракетного генерала и увезти на Кавказ?

– Значит, у нас заказ с Кавказа? – сделал вывод Серый.

– В очко! Там у них в горах денег – навалом. И зеленые, и деревянные. Греби мешками.

– Что-то мне не очень понятно, – вступил в разговор Белый. – Почему они сами у себя на Кавказе генерала не прихватили? Нет ли в этом какой-то покупки?

– Никакой! – Голос Железного звучал воодушевленно. – Знаешь, что такое лес непуганых зверей? Это где олени нисколько не боятся человека. Потому что отродясь охотников не видали. На Кавказе русские военные настороже. Там можно генерала ухлопать, схватить труднее. На том и строится план…

– Шеф, – сказал Соо, – а денег у заказчика хватит?

– С деньгами забито железно. Я лично провентилировал это с черными.

– Кто они?

– Генерал Умар Яндарбиев. Друг президента Дудаева. Сам Дудаев тоже был российским генералом. Наши места знает. Служил где-то рядом. Скорее всего, даже знаком с Деевым. Умар точно назвал, кого пасти и кому скрутить копыта.

– Нас не подставят? От этих черных можно всего ожидать.

– Не подставят. Меня на заказчика вывел Витаутас Мацкявичус. Из Литвы. Мы с Витом не один день провели рядом. Еще там, – Железный махнул рукой в сторону, и все поняли: имел в виду заграницу. – Вит мужик крутой и верный. Чечены сперва ему это дело предложили, но он бычков живьем брать не привык. У него другой профиль, – Железный полоснул себя пальцем по горлу. – Чик, и пожалуйста! Потому Вит направил гостей ко мне. Миллион зеленых стоит на кону…

– Баксы – дело доброе, – сказал Серый. – Однако есть одно «но». Когда на кону большие деньги, каждый старается сорвать куш в одиночку. Спеленать генерала одному не под силу. Вместе мы сможем. А вот где гарантия, что мы получим свою долю? Что ты со своим дружком Витом, который, как я понял, может хлопнуть кого угодно, от нас не избавитесь? Чтобы не платить.

– Я бы в другом случае за такое дал в морду, – сказал Железный обиженно и потянулся к бутылке. – Но ты сейчас прав, когда задал такой вопрос. Учти, Железный не погань. Я привык платить по своим счетам честно. Мне не платили. Было такое. Но вам я отдам все сполна. Слово чести.

Когда Ныым рассказал бóльшую часть из того, что знал о готовящемся похищении, Прасол взглянул на часы.

– Теперь скажи, кто работает на Железного в гарнизоне?

Уверенность, с которой был задан вопрос, показала Ныыму, что о существовании такого человека контрразведчик знает точно, и он даже не пытался что-либо отрицать.

– Точно не знаю, Железный его не называл.

– Как он его завербовал?

– Разве русские не любят деньги? – ответил вопросом Ныым. – Любят. И водку…

– И закуску, – добавил Прасол. – Связь вы как поддерживаете?

– Этот человек звонит нам по телефону.

– В город?

– Нет. В кабеле телефона несколько пар свободных проводов. От распределительной коробки в гарнизоне сделана отводка. Наш человек звонит оттуда по трехзначному номеру. Никуда этот звонок не идет, только на приемную муфту. Ту, что поставлена в лесу. Мы ждем только одно сообщение.

– Какое?

– Железный говорил, что наш человек сообщит ему, когда генерал поедет с важными документами. Тогда нам его брать выгодней. Генерала сдадим чеченам. На бумаги у Железного свой покупатель.

– На этом пока окончим, – сказал Прасол. – Тебе уже пора лечиться.

– Зачем? Я здоров.

– Нет, Ныым, у тебя приступ аппендицита.

– Не натто опперации. Я поюсь уколы.

– Надо, Ныым, надо. Мне важна твоя безопасность…

Шарков с машиной ждал Прасола на шоссе в условленном месте. Увидев Ныыма с руками, скованными наручниками, он удивленно вскинул брови.

– Это наш друг, – представил пленного Прасол. – Очень плохо себя чувствует. Его бы в больницу определить…

– Ты всерьез?

– Конечно. Ах, да. Наручники. Перед операцией снимем…

За обедом в тесной однокомнатной квартире Шаркова Прасол инструктировал хозяина:

– Сегодня вечером ты должен встретиться с Деевым. Его надо предупредить о готовящемся похищении. Сообщение сделай в самой общей форме при трех обязательных условиях. Первое, ни моей фамилии, ни о моем присутствии здесь упоминать нельзя.

– Почему?

– Обязательно объясню потом. Второе, ни в коем случае не говори, что генерала пасут на шоссе.

– Почему? Это ты можешь объяснить?

– Деев способен наломать дров. Вдруг он организует патрулирование трассы и вспугнет Железного? От покушения тот не откажется, но выяснять, где он проведет операцию, будет труднее.

– Аргумент веский. Что третье?

– Если Деев не придаст предупреждению значения, не нажимай. Я знаю, генералов словами пронять бывает трудно. Это надо учитывать.

– Логично. Поедим, я направлюсь к комдиву.

С генералом Деевым у майора Шаркова были сложные отношения. Человек властный, самоуверенный, противоречивый, Деев был о себе самого высокого мнения и для него майор, хотя тот и являлся офицером службы безопасности, был всего лишь майором. Однако положение Шаркова заставляло генерала при определенных обстоятельствах считаться с ним.

На «ты» они перешли в день первого знакомства. Возвращаясь с совещания в штабе армии, генерал-майор Деев подсадил в машину только что прикрепленного к дивизии майора Шаркова. Тронулись. Немного проехали молча. Потом невесть с чего Деев положил руку на колено майора и спросил: «Ну, как служба?» Обычно выдержанный, Шарков в этом случае совладать с собой не сумел. Он тут же положил руку генералу на колено и спросил: «А как у тебя служба?» Деев опешил от такой фамильярности: «Ты что это со мной так?» – «А ты?» – спросил Шарков.

Превращая стычку в шутку, Деев громко захохотал:

– Ну, майор, ну, молодец!

Когда они приехали в гарнизон, улучив момент, водитель генерала подошел к Шаркову и сказал:

– Спасибо, товарищ майор. Хоть вы нашего генерала на место поставили. Он у нас всем тычет, а ему скажи…

Несмотря на то, что инцидент закончился смехом, Деев принял непочтительность контрразведчика как вызов, и отношения их не сложились.

Деев встретил Шаркова, сидя за столом. Сделав вид, что они уже встречались, не поздоровался, не предложил сесть.

– Что там у тебя? Докладывай.

– Есть необходимость, мой дорогой генерал, предупредить тебя о том, что стало известно нашей службе.

В слова «мой дорогой генерал» Шарков вложил ровно столько иронии, чтобы Деев понял, сколь невежливо «дорогому» не предлагать своему почитателю присесть. И генерал понял.

– Да ты садись. И в другой раз давай без приглашений. Так что у тебя, дорогой майор, за новость?

– Готовится похищение. Тебе покажется невероятным…

– Уже показалось. У меня что-либо похитить трудно. Самое большое – могут ограбить склад с портянками. Однако и это потребует жертв. Ты знаешь о моем приказе стрелять на поражение при любом нападении на посты.

– Не думаю, что прицел взят на портянки.

– Тогда на что? Нападение на ракетно-пусковые комплексы мог задумать только сумасшедший…

Деев встал. Громыхнуло отъехавшее на колесиках кресло. Генерал прошелся по ковровой дорожке вдоль ряда стульев. Остановился, круто повернулся на каблуках.

– Не напускай на себя вид прорицателя. Что?

– Тебя, генерал. Персонально.

– Все, Шарков. На этом окончим. Испугать меня трудно. Особенно тем, что ты мне поведал. Могли бы в своей конторе придумать что-то получше.

– Не понял.

– Брось, все ты понял. Докладную о нашем разговоре пойдешь строчить сразу или отложишь на завтра? Смотри, не опоздай.

– Разве в докладной дело?

– Твое во многом в докладных. Писать – это твоя, так сказать, священная обязанность. Будто не знаю – писал ты на меня, и не раз. Кто из вашей конторы держит под рентгеном генерала Деева? Конечно, ты. Много мне анекдотов в строку вставил?