Текст книги "Похищение Прозерпины (Рассказы гроссмейстера)"
Автор книги: Александр Котов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
БИТВА ГИГАНТОВ
Одна мысль тревожила Капабланку – мысль о Кончите. Принимая поздравления, обнимаясь со старыми друзьями, Хосе Рауль не переставал думать о той, ради которой долгие годы стремился в Аргентину. Рассеянно отвечая на вопросы любителей шахмат, он с нетерпением ждал минуты, когда смог, наконец, освободиться и поспешить к театру Комедии, где они условились встретиться с Кончитой.
Кубинец сгорал от нетерпения скорее увидеть Кончиту и в то же время, боялся этой встречи. Какова она теперь, как изменило ее время? Тринадцать лет – долгий, очень долгий срок для женской красоты! Может, он ее и не узнает. «Старайтесь никогда не встречать женщину, которую вы когда-то любили», – вспомнился ему где-то вычитанный совет. И все же его тянуло к Кончите – чудесное прошлое еще не потеряло над ним власти.
Кончита Веласкес – какое имя! Даже в самом сочетании звуков слышится что-то игривое, кокетливое, танцующее. Кон-чи-та. Попробуйте произнести эти три слога, и вы невольно поведете плечами в такт таинственной музыке, заключенной в этом имени. Ве-лас-кес. Произнесите вслух это слово, и вы обязательно, словно дирижер, взмахнете рукой.
И, конечно, женщина, носящая такое имя, не может не быть красавицей. В который раз Капабланка вспоминал блаженные дни молодости! Уже в первые минуты знакомства с молодой аргентинкой он стал тогда ее послушным рабом. Пленительное рабство! Баловень женщин Капабланка с Кончитой был покорен и кроток; привыкший повелевать, он спешил выполнить каждое ее желание, каждый минутный каприз. Да и она – знаменитая актриса, избалованная преклонением, едва лишь оставалась наедине со своим другом, мигом забывала капризный, властный тон и становилась скромной любящей женщиной.
Вспомнилось Хосе Раулю, как расставались они в первый раз, как встретились потом и снова расстались на долгие, долгие годы… Щемящее чувство одиночества и тоски, не переставая, терзало кубинца все это время.
Кто знает, может быть, им так и не довелось бы увидеться, если бы не предложение аргентинцев организовать матч чемпиона мира с Алехиным. Русский гроссмейстер давно уже претендовал на шахматную корону, однако ему потребовалось целых шесть лет для того, чтобы собрать нужные средства. Тщетно пытался он уговорить меценатов – сторонников своего яркого таланта; и в Европе и в Соединенных Штатах никто не отважился выбросить десять тысяч долларов на дело совершенно безнадежное. Разве может кто обыграть Капабланку, непобедимого «чемпиона всех времен»? Велико было удивление шахматистов всего мира, узнавших о внезапном решении аргентинского правительства дать нужные средства. Но объяснялось все это просто: аргентинские любители захотели увидеть искрометную, полную фантазии и выдумки игру русского чемпиона у себя на родине.
Весть о том, что матч состоится в Буэнос-Айресе, вызвала у Капабланки двойственное чувство. Было неприятно, что все же придется играть с Алехиным – кому хочется защищать высший шахматный титул против самого опасного противника? Но в сообщении было и хорошее: уж если играть этот матч, то, конечно, в Буэнос-Айресе!
Капабланка любил аргентинскую столицу, здесь он чувствовал себя как дома. По душе ему был и город, ровными квадратами – ну, впрямь шахматная доска! – раскинувшийся на берегу Ла-Платы, и быстрый говор жизнерадостных, экспансивных аргентинцев. Ничуть не страдал он от жары: правда, влажность воздуха в Буэнос-Айресе порою была чересчур высокой, зато не так палит солнце, как в Гаване, а в весенние октябрьские вечера ему, жителю экватора, порой было даже немного холодновато.
Без сожаления оставил Капабланка нелюбимую жену, семью, не приносившую счастья. В Бразилии он дал несколько сеансов одновременной игры и за месяц до начала матча приехал в Буэнос-Айрес.
Аргентинцы устроили своему любимцу пышную встречу. Друзья, знакомые, бесчисленные поклонники выражали свой восторг представителю латинской расы, завоевавшему высший шахматный титул. Доктор Карлос Кваренцио, старый друг. Капабланки, предоставил в полное его распоряжение свой дом. По мнению некоторых, это было не совсем удобно: Кваренцио – судья матча, и пребывание в его доме одного из участников могло вызвать ненужные кривотолки. Но что делать: дружба есть дружба!
Увлекшись воспоминаниями, Капабланка не заметил, как подошел к театру. Еще издали он всматривался в стоящих у входа женщин. Капабланка боялся не узнать изменившейся Кончить! и обидеть ее этим. Зря они договорились встретиться на улице. Но волнение оказалось излишним – все произошло совсем просто: еще несколько шагов, и статная женщина в легком платье безмолвно бросилась к нему навстречу.
О, эти первые минуты встречи после долгой разлуки! Мучительны они своей напряженностью, смущением, растерянностью. Не знаешь, что сказать, клянешь себя за то, что стоишь растерянный, безмолвный.
– Как вы живете, Хосе Рауль? Я так рада, что вы приехали! Наконец-то! – твердила Кончита.
Время изменило Кончиту, однако придало ей новую прелесть. Смуглое лицо ее, когда-то прельщавшее матово-коричневой кожей, как будто увяло, стан не был так гибок, как раньше, пышные, жгуче-черные волосы поредели, вместо детски наивной улыбки грустная улыбка усталой женщины. Но опыт жизни дал ей уверенность в себе, сложную науку кокетства, умение в любую минуту поступать так, чтобы каждым жестом, действием, словом своим показать с выгодной стороны, подчеркнуть свое обаяние, внушить людям чувство восхищения. Все еще стройная, с высоко и гордо поставленной головой, с затаенной улыбкой на полных чувственных губах, она плыла в толпе, не замечая никого.
Капабланка узнавал и не узнавал новое для него лицо Кончиты. Она тоже всматривалась в возмужавшего за тринадцать лет Хосе Рауля.
Капабланка мало изменился – в тридцать девять лет он выглядел еще совсем молодым человеком; однако появившаяся седина в черных как смоль волосах да некоторая тучность невольно напоминали о прошедших годах. Мальчик стал самоуверенным статным мужчиной.
Месяц, проведенный Капабланкой в Буэнос-Айресе перед началом матча, оказался не менее счастливым, чем блаженное время былого. Сердца их вновь потянулись друг к другу. Безрассудная любовь молодости сменилась искренней дружбой. Когда кто-то из приятелей Капабланки полушутя заметил: «Зачем вы, дон Хосе, встречаетесь со старой женщиной, когда вокруг столько прекрасных молодых девушек?» – кубинец вспыхнул и резко оборвал, его:
– Я прошу вас с почтением отзываться о Кончите. Она мой друг, и я не позволю никому говорить о ней плохо!
В то время как чемпион мира купался в лучах всеобщего поклонения и любви, прибывший в Аргентину Алехин сразу понял, что трудное соревнование ему придется провести не только без моральной поддержки зрителей, но скорее в обстановке всеобщего недоброжелательства, а может, и ненависти. Да и что его могло ожидать в стране, где Капабланка был божеством, кумиром? Ведь в жилах Хосе текла кровь отважных испанских мореплавателей, путешественников! А он, Алехин, кто он такой? Одиночка русский, оторванный от родной земли! Правда, в шахматы он играет интересно: его замыслы полны сверкающих комбинаций, но разве может русский сравниться с доном Хосе – непобедимым шахматистом всех времен? И как он осмелился посягать на шахматную корону Капабланки?
Внешне все выглядело благополучно: за Алехиным и его женой ухаживали, предоставили им все необходимое, но русский шахматист никак не мог отделаться от ощущения, что он приехал в чужую страну, что здесь никто не пожелает ему успеха.
Пятнадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать седьмого года цвет Аргентины собрался на открытие матча. Корреспонденты, кинооператоры, фотографы спешили описать каждую мелочь, запечатлеть на пленку каждый жест противников. Они передали миру, что Алехин и Капабланка представляют собой живописную пару: блондин с мягкими волосами и голубыми глазами – типичный славянин, и испанец с горящим взором черных глаз. Оба стройные, среднего роста, с мягкими манерами хорошо воспитанных людей.
Правда, некоторые газеты писали, что Алехин весь вечер как-то растерянно улыбался, держался немного неестественно. Он был явно стеснен, его движения лишены свободы и непринужденности; создавалось впечатление, что он не знает, куда девать руки, Одет Алехин был в черный фрак и полосатые серо-черные брюки.
Костюм Капабланки – гладкий, черный – идеально сидел на его статной фигуре. Держался кубинец превосходно: самоуверенные мягкие движения, обаятельная улыбка.
Когда настал момент жеребьевки – нужно было определить, кто играет первую партию белыми, – президент взял белую и черную пешки, подержал их у себя за спиной и, сверкнув бриллиантовыми запонками, предложил чемпиону мира выбор. Хосе Рауль мягко дотронулся до левого манжета президента, тот разжал кулак. На раскрытой ладони лежала белая пешка. «Счастливец, – зашептали кругом, – и здесь ему повезло!» Начинать первую партию белыми, когда матч играется до шести выигранных, несомненное преимущество, особенно для Капабланки. Ведь давно известен его девиз: «Белыми выигрывать, черными стремиться только к ничьей».
Потом начались речи. В пышных, цветистых выражениях ораторы славили обоих выдающихся шахматистов и, конечно, особенно Капабланку. Друзья порою увлекались, расхваливая чемпиона мира, его непобедимость. Никто даже не допускал возможности поражения Капабланки. Алехину тоже доставалась часть похвал, но лишь во вторую очередь, после обожаемого кумира аргентинцев.
«Ну что ж, молодой человек, – угадывал Алехин их мысли, скрываемые за вежливыми речами, – хотите поиграть в шахматы – пожалуйста, денег нам не жалко. Против кого вы играете, сами знаете, потом уж пеняйте только на себя. Мы вас предупреждали».
В речах выступавших сквозила уверенность в том, что каких-нибудь двух недель будет вполне достаточно, чтобы Капабланка выиграл необходимые по условиям шесть партий. Победа его будет встречена ликованием всей Аргентины. Конечно, к русскому отнесутся с должным великодушием, пощадят его самолюбие. Но после разгрома Алехина вряд ли кто посмеет еще раз оспаривать у Капабланки мировое первенство.
Сам Хосе Рауль, по-видимому, тоже был такого мнения. Вот почему, когда президент после жеребьевки, обняв обоих противников, сказал: «Можно теперь начинать, сеньоры. Завтра за работу», – Капабланка ответил:
– Мне не нужно работать. Это пусть сеньор Алехин трудится.
Прошел еще один день, и противники заняли места за шахматным столиком. Простой маленький столик, такой же, как во многих гостиных, только в его темно-коричневую ореховую поверхность вделаны тридцать два желтых пальмовых квадрата. Свидетелем каких больших событий суждено ему стать! За этим столиком должна решиться судьба первенства мира, сюда два сильнейших гроссмейстера принесут весь свой опыт, знания, результат многолетнего труда над освоением премудрости шахмат. Здесь одному из них суждено испытать торжество победы, в то время как другой будет терзаться горечью поражения. Многое дано было историей узнать и увидеть этому маленькому шахматному столику!
Сосредоточенные, внутренне собранные, сели друг против друга чемпион мира и смельчак, захотевший отобрать у него корону. На лицах застывшая улыбка, с трудом скрывающая неимоверное напряжение нервов. Последний раз вспыхнул магний фотографов, пророкотали аппараты кино. Карлос Кваренцио пустил часы.
Медленно передвинул Капабланка белую королевскую пешку на два поля вперед. Битва шахматных гигантов началась.
О, эта ужасная первая партия, сколько неприятностей она доставила Капабланке, сколько тяжелых минут пришлось ему пережить!
Он сел играть первую партию спокойный и уверенный: у него белые фигуры, он в отличной форме – всего несколько месяцев назад Капабланка завоевал первый приз в Нью-Йорке, далеко опередив Алехина и выиграв у него матч из четырех партий. Казалось, ему ли бояться русского гроссмейстера – правда, шахматиста талантливого и интересного, но…
До сих пор Алехину не удалось выиграть у кубинца ни одной партии; почему же он должен выиграть сейчас, когда чемпион мира в расцвете сил, когда весь шахматный мир считает Капабланку непогрешимой шахматной машиной, непобедимым «чемпионом всех времен»?..
Так рассуждал кубинец в начале матча; вот почему он ничуть не расстроился, когда, просмотрев в первой партии несложную комбинацию Алехина, потерял пешку. «Ну что ж, начнем матч с ничьей, – подбадривал, сам себя Хосе Рауль. – Все равно выигрыш Алехина в этой сложной позиции весьма проблематичен».
Однако вскоре Капабланка убедился, что даже при лучшей защите спастись не так-то просто. Алехин играл неподражаемо, находил ходы, которые он и не предвидел. И тогда уверенность начала покидать кубинца, его настроение резко ухудшилось.
…Алехин надолго задумался над ходом. Устав бродить по залу, Капабланка вышел на балкон. Весенний вечер был чудесен, после духоты турнирного помещения свежий ветерок приятно обдувал разгоряченное лицо. «Хорошая погода, – подумал Капабланка. – А тут играй, да еще проигранную позицию… Плохи дела! А может быть, все же спасу партию, неудобно начинать матч с поражения!» Но интуиция подсказывала, что дело его безнадежно.
Вдруг под балконом раздались аплодисменты, послышались крики: «Браво, Капабланка! Ура чемпиону мира!» Вглядевшись в полутьму, он увидел толпу любителей, собравшихся на улице у входа в клуб. Ничего не зная о ходе партии, а может быть, просто не разбираясь в тонкостях игры, аргентинцы шумно приветствовали своего любимца.
Смущенный неуместной овацией, Капабланка был вынужден принимать поздравления. Когда его глаза после яркого света освоились с темнотой, он заметил недалеко от балкона группу танцовщиц из театра «Ба-та-клан» и среди них Кончиту. Женщины старались кричать громче всех, считая своим долгом поддержать знакомого своей подруги.
Поспешно вернувшись в зал, кубинец сел за столик. Мозг его лихорадочно искал спасения. Алехин еще не сделал очередного хода и более двадцати минут обдумывал варианты. Но вот он сделал ход. Русский не зря терял драгоценное время – его тридцатый ход был ошеломляющим. Капабланка не заметил этого ответа черных в своих предварительных расчетах. Алехин возвращал лишнюю пешку, зато его фигуры занимали грозные атакующие позиции. Пока черные старались сохранить свой материальный перевес, у кубинца еще теплилась надежда на спасение, но теперь его позиция сразу стала безнадежной. Ферзь и ладья противника врывались по открытой линии, чтобы начать решающее преследование белого короля.
«Прекрасный маневр, – невольно похвалил Капабланка противника. – Может быть, не брать пешку, а разменять ладьи?» Немного подумав, он пришел к выводу, что в этом случае его шансы на защиту становились совсем минимальны. С тяжелым сердцем пошел Хосе Рауль на невыгодное продолжение, ничего другого уже не оставалось. Последующие десять ходов были разыграны быстро. Когда истекли положенные сорок ходов, Капабланка отложил партию, хотя и прекрасно понимал, что доигрывать ее совершенно бесполезно. Просто ему уже в первый день не хотелось огорчать своих поклонников.
Больше двух недель прошло с начала матча, а события первого дня еще не изгладились в памяти Капабланки. Медленно прогуливаясь по улицам вечернего Буэнос-Айреса, он вспоминал мельчайшие подробности семи первых партий матча.
Как быстро взял он реванш за первый проигрыш! Всего одна ничья во второй встрече, и уже в третьей партии Алехин был буквально разбит. Потом «отдых» – три ничьи, и вот во вчерашней седьмой партии дерзкий претендент вновь жестоко разгромлен в результате блестящей атаки. Хороший урок! Пусть знают все, как играет чемпион мира, как умеет он брать реванш за поражение! Капабланка даже зашагал бодрее – так много сил и уверенности вселили в него приятные воспоминания о блестящих победах.
До встречи с Кончитой оставалось полчаса – у него было еще время погулять. Миновав обелиск в честь независимости страны, Хосе Рауль вскоре дошел до улицы больших магазинов – Флориды. Здесь он на минуту остановился в сомненьи: не пройтись ли направо к улице и площади Мажо – месту важнейших учреждений страны и дворца президента? Где-то близко была и Ривадавиа, но Капабланка избегал эту улицу, напуганный ее гигантской длиной: двадцать три километра! За день ее, пожалуй, всю и не пройдешь!
Толпа все более сгущалась: еще бы, что ни шаг, то кинотеатр. Дальше шла Санта-Фе – улица модниц и самых дорогих магазинов, куда обычно ходят те, кто ради моды готов переплачивать за наряды втридорога. Побродив еще немного в толпе, Хосе Рауль направился в ресторан «Трампесон».
Кончиты в ресторане еще не было. «Задержалась в театре, – подумал Капабланка, – а может быть, опять что-то приключилось с ее „шевроле“». Хосе Рауль улыбнулся, вспомнив, с каким гордым видом сидит Кончита за рулем своего маленького автомобиля и как беспомощен и жалок бывает ее вид, когда пустячная неисправность нарушит работу механизма.
Ресторан «Трампесон», как всегда в вечерние часы, был переполнен. Капабланка с трудом отыскал свободную кабинку и в ожидании Кончиты с наслаждением отдыхал после прогулки. Многие посетители узнали чемпиона мира и кивком головы указывали на него соседям. Женщины не сводили с него любопытных взоров.
Капабланка давно привык к всеобщему вниманию и спокойно рассматривал сидящих за соседними столиками. Бурлящий зал, разделенный невысокими перегородками, напоминал огромные пчелиные соты с квадратными ячейками; монотонный беспрерывный разговор еще более увеличивал сходство ресторана с пчелиным ульем.
– Добрый вечер, дон Хосе, – услышал кубинец голос Кончиты. Задумавшись, Хосе Рауль не заметил, как она подошла.
– Здравствуйте, дорогая, – поднялся с места Капабланка. – Что с вами? Что произошло?
– Ничего особенного. Опять закапризничал Росинант, – и она показала на свои запачканные маленькие руки.
Приход Кончиты вызвал всеобщее внимание посетителей. Как порыв ветра взмывает все флаги в одну сторону, так появление актрисы привело в одно и то же положение все шляпки и прически. Знакомые раскланивались с известной актрисой, мужчины открыто любовались ее пышной красотой. Женщин больше всего интересовал наряд Кончиты: они, не стесняясь, рассматривали ее изящный костюм из дорогого темно-желтого материала, широкополую шляпу, большие серьги и кольца с крупными камнями, блиставшими на длинных тонких пальцах.
– Боже, как я голодна! – театрально воскликнула Кончита. – Дон Хосе, дорогой, закажите мне лягушачьи лапки и седло дикой козочки. Я сейчас приду, – и она ушла приводить себя в порядок. – А все-таки хорош наш «Трампесон»! – сказала она, возвратясь через несколько минут. – Лучший ресторан в Буэнос-Айресе. Особенно для нас, артистов. Да и для вас, дон Хосе, – добавила она, очаровательно улыбнувшись.
Кубинцу тоже нравился этот простой и удобный ресторан на улице Кожао. Пусть здесь нет хрустальных люстр, ослепительной белизны скатертей, поющего хрусталя. «Трампесон» ценят за простоту и удобство, а главное, за то, что он открыт круглые сутки.
Официант принес заказ.
– Что вы делали днем, Хосе? – спросила Кончита.
– Играл в бридж, немного в домино.
– А теннис опять пропустили. Вам же вредно все время сидеть за столом, – укоряла Кончита.
– Мало ли что мы делаем вредное. А потом выясняется, что это вредное-то и есть самое полезное.
– А как ваше настроение после вчерашней победы? Лучше, чем две недели назад? – актриса лукаво улыбнулась, напомнив, как расстроен и подавлен был ее друг после первого поражения. – А вы заметили, дон Хосе, что я приношу вам счастье? – продолжала Кончита, не дождавшись ответа Капабланки.
– О да!
– Я имею в виду ваш матч с Алехиным.
– Конечно, моя дорогая! Вы же мой ангел-хранитель!
– Нет, серьезно, дон Хосе. Разве не я говорила вам после первой партии, что все будет в порядке, что скоро вы победите, исправите печальное недоразумение. Разве получилось не так?
– Именно так, дорогая. Вы принесли мне удачу. Теперь, когда счет матча уже в мою пользу, мне ничего не страшно.
– Я это знаю: вы же гений, мой единственный, неповторимый гений! – Кончита нежно дотронулась до руки возлюбленного. – Разве может кто обыграть моего дон Хосе? Я всегда предсказывала, что именно вы всех победите, а я ведь счастливая.
При этих словах Кончита незаметно подавила тяжелый вздох, ибо жизнь ее вряд ли можно было назвать счастливой. Путь к театральной славе был трудным для Кончиты, хотя она и выступала теперь в лучшем театре страны.
– Быть женщиной – это специальность! – любила повторять Кончита и всем своим поведением оправдывала этот афоризм.
Встретив Капабланку чемпионом мира, Кончита сразу подметила в нем новые черты характера. Никогда не покидавшая его самоуверенность переросла теперь в безграничную самовлюбленность. Как все люди, которым путь к славе и успехам не стоил большого труда, кто достигал всего лишь за счет без меры отпущенного природой таланта, Капабланка слепо верил в свою судьбу, предопределение, в свое неизменное счастье.
Кончита сумела быстро приспособиться к новым качествам своего знаменитого друга: в удачную минуту называла его непобедимым, чемпионом всех времен, гением; вовремя высказывала уверенность в его будущих победах и вызывала в сердце кубинца приятное чувство удовлетворения. Лесть возмещала теперь недостающее влияние былой красоты и обаяние молодости.
Кончита сумела уверить своего друга, что именно она является путеводной звездой к его славе и успехам, что она неизменно приносит ему счастье в матче. Всегда готовый верить в подобные утверждения, Капабланка поверил и в это. Вспоминая теперь перипетии первых семи партий матча, он все больше убеждал себя, что только влияние Кончиты, ее внимание и заботливость помогли ему добиться успеха.
– Сегодня я слышала разговор в театре, – продолжала Кончита после некоторой паузы. – Аргентинцы восхищены вашей вчерашней игрой.
– Да, я играл неплохо, – заметил дон Хосе. – Но мне помог мой противник. Он допустил несколько ошибок в дебюте.
– Кто же не ошибается, играя против Капабланки? Даже я и то веду себя с вами не безошибочно.
– Уже сожалеете, дорогая?
– О что вы! Я согласна всю жизнь делать такие ошибки!
– В отличие от Алехина ваше поражение является самой крупной вашей победой.
– Вот как! А если я вдруг захочу отказаться от побед? Я же не чемпион мира, мне не нужна слава.
Последовало молчание.
– Что еще говорят о матче? – переменил тему Капабланка после небольшой паузы.
– Говорят, что Алехин долго не продержится. Еще бы – проиграть две партии, да еще в таком стиле! А знаете, дон Хосе, я не хочу, чтобы вы быстро выигрывали матч. Тогда вы скорее покинете меня, вернетесь в Гавану… А еще через тринадцать лет я буду совсем старуха.
– Для меня вы всегда будете молодой, – пристально поглядев в глаза любимой, произнес Капабланка. – А насчет окончания матча: не хотите же вы, чтобы я нарочно отказывался от выигрышей?
– Что вы, что вы, мой любимый дон Хосе! Выигрывайте, и чем скорее, тем лучше. Пусть это даже будет хуже для меня. Я согласна…
– Все! Партия проиграна. Как его разделал Капабланка! Три победы в первых девяти партиях. Чемпионом захотел быть! Не так-то просто обыграть нашего Хосе!
Надежда Семеновна с ужасом слушала эти разговоры. И без них, по одному лишь поведению публики, она догадывалась, что дела Саши плохи. Еще одно поражение! Три проигрыша – это конец, ничего исправить нельзя, слишком много упущено! Надежде Семеновне уже рисовалась самоуверенная фигура Капабланки, принимающего поздравления. Ей представлялось, как кругом все ликуют, а они с Сашей, уничтоженные и убитые, возвращаются в Европу.
Тщетно пыталась Надежда Семеновна по демонстрационной доске разобраться в том, что происходит наверху. Как ей понять, что уготовила судьба, запрятанная в загадочной расстановке маленьких картонных фигурок? Блеснет ли радостный свет победы в голубых глазах Александра, или муж спустится к ней внешне спокойный, но взбешенный до предела обидным поражением?
Фигурки на доске не хотели выдавать шахматной тайны. Они жили своей особой жизнью, безразличные к ее умоляющим взорам, равнодушные к ее страданиям. Гордые кони, передвигаемые демонстратором, игриво взмахивали пышными гривами; красавцы ферзи кокетливо несли резные венчики; лихие слоны-офицеры только и ждали случая показать быстроту своего бега. А черный король, когда их взоры встретились, вдруг кивнул Надежде Семеновне укоризненно: «Как же это так – в шахматы не умеешь? А еще жена маэстро!»
Вот когда Надежда Семеновна пожалела, что не изучила как следует шахматы. Уже скоро пять лет она живет рядом с человеком, чьи помыслы, чья каждая минута времени отданы шахматам, но ей так и не удалось освоить ни премудрости шахматных комбинаций, ни тонкости стратегических замыслов. Сколько раз она говорила себе, что неудобно оставаться невеждой в той области, где царствует любимый ею человек, сколько раз давала себе слово заняться изучением теории; но дальше элементарного освоения ходов дело так и не пошло.
Впрочем, нет! Однажды она твердо решила хотя бы научиться читать книги по шахматам, узнать элементы теории игры. Тайком от Александра она разобрала сто лучших его партий, но и этот самоотверженный труд ненамного увеличил ее познания. Существенных же результатов в понимании игры это не дало и лишь убедило в горестном сознании того, что, видимо, она просто не создана для шахмат.
Но и не зная тонкостей этого искусства, Надежда Семеновна за последние годы научилась безошибочно угадывать ход борьбы в партиях Александра. По незаметным, на первый взгляд неуловимым внешним признакам, по малейшим изменениям лица Саши, увидеть которые могла только любящая женщина, она безошибочно узнавала, в чью сторону склоняется чаша весов. Она определяла, как идут дела по тому, как он сидит за доской, как часто встает из-за столика, по выражению его глаз, по взглядам, которые он бросает по сторонам. Много мелких примет, изученных за годы совместной жизни, помогали ей во время игры следить за борьбой и точно определить шансы сторон в этом молчаливом, спокойном на вид, но, как она вскоре поняла, очень жестоком сражении.
Вначале она уставала пять часов подряд следить за шахматной партией, но вскоре привыкла и много времени проводила в турнирном зале устроившись недалеко от столика Саши. Как зачарованная глядела она на шахматные фигурки, молчаливо ждущие приказания играющих, на партнера – в эти минуты заклятого врага не только Саши, но и самой Надежды Семеновны. Ей казалось, что она сама участвует в игре, вдохновляет Сашу, помогает ему в трудные минуты, отдает ему часть своих сил. Беззвучно шептала Надежда Семеновна молитвы в самые острые моменты борьбы, охраняя Александра от ударов злой судьбы.
Когда партия кончалась победой Алехина, Надежду Семеновну охватывала безудержная радость; она считала тогда, что и ее доля участия есть в этой победе; в те редкие, слава богу, дни, когда Саша терпел поражение, она безутешно горевала, жестоко упрекая себя за то, что не смогла уберечь его от несчастья, мало молилась за успех сражения. Постепенно Надежда Семеновна стала неизменным гостем любого турнира, да и сам Алехин привык видеть рядом с собой преданного, верного друга: в него вселяло уверенность уже одно сознание того, что всегда, где-то рядом с ним, совсем близко, обязательно находится его Надежда.
В Буэнос-Айресе Надежда Семеновна также намеревалась неотступно находиться около столика играющих. Еще бы, разве могла она изменить привычкам, оставить его одного во время матча, в самый важный момент жизни! Однако ее ждало разочарование: помещение для игры устроили так, что ей неудобно было находиться рядом с играющими. Лишь в первый день Надежда Семеновна побывала на втором этаже клуба «Ахедрес де Аргентина» и с горечью убедилась, что будет лучше и для Александра и для нее, если она останется внизу, на первом этаже.
Действительно, в маленьком зале, где шел матч, с трудом размещались играющие и секунданты. Немногие зрители, допущенные на второй этаж, были вынуждены следить за игрой через стеклянную перегородку, делившую зал на две части. В святая святых, непосредственно к столику играющих, допускались лишь секунданты Энрико Ибаньец и Даниель Диллетайн. Противники надежно изолировались от внешнего мира и только через бильярдную комнату могли выходить на балкон.
«Делать нечего, раз нельзя быть рядом с Александром, буду где-нибудь совсем близко от него», – решила Надежда Семеновна. Облюбовав удобное кресло у самой лестницы, ведущей на второй этаж, она просиживала в нем многие часы, пока наверху шло жаркое сражение, за которым она могла следить только по демонстрационной доске.
Сегодня одиночество было мучительно Надежде Семеновне. Вот почему она искренне обрадовалась, когда к ней подсел доктор Кастилио, лечивший Алехина.
– Я хотел серьезно с вами поговорить, – начал доктор. – Вы должны настоять, чтобы сеньор Алехин сделал перерыв в игре. В таком состоянии играть невозможно!
– А как дела Алехина сегодня? – осведомилась Надежда Семеновна.
– Мастера говорят: положение трудное, – ответил доктор, считавший себя не настолько компетентным в шахматах, чтобы судить об игре чемпионов. – Это понятно! Играть при такой болезни немыслимо. Поверьте мне, я врач.
– Я не только верю, дорогой доктор, – тихо сказала Надежда Семеновна, взяв аргентинца за рукав. – Я больше всех вижу, как мучается Александр. Ночи не спит, стонет от боли. Я не предполагала раньше, что воспаление надкостницы может протекать так мучительно.
– О, это ужасная болезнь! Хорошо еще, что мы облегчили ее, удалив маэстро несколько зубов. Одного не пойму – как он может играть в таком состоянии? Фантастико! – воскликнул доктор с истинно аргентинским темпераментом.
– Он привык терпеть, – ответила Надежда Семеновна. – Сколько он перенес в своей жизни: контузия, голод, лишения… У Саши сильная воля!
– И все же больше так играть нельзя. Вы обязаны уговорить его сделать перерыв. Иначе он совсем испортит матч, потом нельзя будет ничего поправить.
– Я спрашивала Сашу об этом, Он объяснил, это невозможно. Есть такие лондонские условия, претенденты на матч с чемпионом мира подписали их в двадцать втором году. Там написано: каждый из противников может взять перерыв по болезни только на три дня в течение всего матча.
– Так пусть хоть три дня отдохнет!
– Вы забыли, доктор, он уже сделал перерыв на один день – после четвертой партии, когда терпеть боль совсем не было возможности.
– Я знаю. Но можно же еще два дня… А мы его за это время подправим.
