Текст книги "Рассказы (Блог автора в “ЖЖ“, 2008-2010) (СИ)"
Автор книги: Александр Чубарьян
Жанр:
Киберпанк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Оллан вернулся в обличье человека за несколько минут до того, как в сарай вошел Узур в сопровождении всё также одетых в черные одеяния двух спутников эмиссара.
Староста потоптался на пороге и, опять почему-то глядя в сторону, сказал:
– Ты прости нас, Оллан. Прости, если сможешь. Мы простые люди и мы не сможем противостоять… – он закашлялся. – Поверь, нам будет очень сильно тебя нехватать, даже если мы и не сможем потом этого понять. Прости.
Узур повернулся и вышел из сарая. Он не знал, что Оллан изо всех сил пытался спросить его, за что староста просил у него прощения. Пытался – но не смог.
После полудня его вытащили из сарая – два человека в черном положили его на лошадь и направились в центр поселка.
А там Оллан увидел огромный столб, врытый в землю и обложеный пучками соломы. Вокруг него молча толпились все жители деревни, но при виде Оллана толпа пришла в движение. Крики раздались со всех сторон, многие тянули к вервольфу руки, а через несколько секунд Оллан смог разобрать те фразы, которые кричали его односельчане.
– Люди, вот он! Проклятый оборотень! Убийца! Тварь! Сдохни, чудовище! Смерть оборотню! Смерть! Смерть! СМЕРТЬ!!!
Он был необычным вервольфом – в нем не было желания убивать, он никогда не испытывал злости и ненависти, и ему было намного тяжелее, чем другим оборотням, попавшим в лапы эмиссаров Двенадцати. Оллан понял, за что просил прощения Узур, понял, что страшнее смерти и совсем не почувствовал, когда огонь – Алый Огонь Очищения – лизнул его тело. Последнее, о чем он подумал, это то, что скорее всего, с ненавистью умереть было бы намного легче. Но он не умел ненавидеть и убило его не пламя, а боль, которая была во сто крат сильнее огня. Боль, которая действительно была страшнее смерти.
© 21 ноября, 2008 
Биограф
Биограф первой категории Пол Ленски любит ездить в метро. С его-то работой он вполне может себе позволить себе ездить на позолоченном бентли с бриллиантовыми дисками, но он ездит в метро.
Конечно же, он бывает там не под своим лицом. Его хоть и не показывают по телевидению, но знает огромное количество человек. Тех, которые сейчас толкают его в спину, топчутся по ногам и огрызаются на замечания.
Поэтому Пол Ленски искусно маскируется. Он может быть бородатым студентом, старенькой бабулькой-китаянкой, беременной проституткой и даже пьяным менеджером. Уж с теми возможностями, которыми обладает любой биограф первой категории, Пол Ленски может позволить себе любую маскировку. Наверняка, захоти он – и его превратили бы в самого настоящего джанхарского барса. Но джанхарские барсы не ездят в метро, так что Пол Ленски ограничивется вполне реальными персонажами.
Обычно он делает круг по кольцевой, прежде чем переходит на нужную ветку и едет на работу.
Свою работу биограф Пол Ленски обожает и по праву считает самой лучшей работой в мире. И дело вовсе не в том, что согласно Седьмому параграфу ему полагалется ежегодная государственная биографическая гран-премия. Деньги – это хорошо, но ведь не главное.
Процесс – вот что любит в своей работе Пол Ленски. Начиная с того момента, как перед ним появляется новый impersonal, и заканчивая тем, когда дверь закрывается за человеком, получившим новую биографию.
– 1724-09. Двадцать семь биологических лет, водитель категории А, Б и Ц. – говорил какой-нибудь impersonal.
– Иван Андреевич Демидов, имеет жену Анну, хочет ребенка, мальчика. Родился на Брянщине, родителей не помнит, рос в детдоме… – начинал Пол Ленски и закрывал глаза.
Он всегда закрывал глаза, когда рассказывал новую биографию. Картинки из жизни Ивана Андреевича Демидова слайдами мелькали в сознании Пола Ленски, а он лишь описывал их.
– В возрасте четырнадцати лет по глупости угнал мотоцикл, за что был поставлен на учет в милиции. Курил с пятнадцати до восемнадцати, потом бросил раз и навсегда. – рассказывал биограф.
– Простите, а я люблю картошку?
– Да, ты любишь картошку, особено жареную с луком.
– А пюре? Господин биограф, пюре я люблю?
– Да, ты любишь пюре. – благосклонно отвечал Пол Ленски и продолжал. – Но ты терпеть не можешь рыбу, особенно селедку под шубой. Ты собираешься этим летом поехать…
И он уже любит пюре, а вид селедки сейчас вызовет у него рвотные позывы. Он уже хочет рассказать своим друзьям про угон мотоцикла и вспомнить, как в детдоме объелся зеленых слив.
А Пол Ленски рассказывает дальше, вплетая нити его новой биографии в общую картину.
Потом impersonal уходит, а приходит новая особь, которая оказывается какой-нибудь Анной Георгиевной Демидовой-Ложкиной, имеющая мужа двадцати семи лет, втайне от него принимающая противозачаточные, но любящая его.
У них появляются новые друзья и родственники. Потом у тех появляются новые друзья. Они живут новой жизнью, согласно Первому параграфу и его шестидесятью восьми поправкам.
А потом, спустя от трех до пяти лет, в зависимости от производительности, все эти андреи демидовы исчезают из жизни, а в кабинете у биографа появляются новые impersonal.
Вот такая сложная работа у биографа первой категории. Государственно важная. Социально ответственная. Но Пол Ленски не боится трудностей и ответственности. В конце концов, именно поездки в метро закалили его дух, да и тело тоже.
– 16250-908, сорок четыре биологических года, профессиональный каменщик-штукатур.
– Аршак Маисович Тер-Оганян, в разводе, от первого брака имеет двух дочерей, от второго…
– Господин биограф, а в детстве я любил играть в футбол?
– Да, и очень неплохо…
– 18075-11, двадцать три биологических года, младший бухгалтер.
– Инна Романовна Гольдина, незамужем, встречаешься с байкером по прозвищу Скопер…
– Господин биограф, а мне когда-нибудь дарили много роз?
– Нет, но на двадцатилетие твой бывший парень Иван Демидов подарил тебе сто одиннадцать хризантем…
Судьбы сплетаются воедино. Биограф первой категории должен держать в голове одновременно истории примерно ста тысяч человек, а Пол Ленски мог держать до ста двадцати пяти тысяч.
А потом наступает момент, когда в кабинет к Полу Ленски входит очередной impersonal, и на датчике личного физиосканера тревожно загорается красная лампочка.
Это означает, что когда-то этот человек, будучи иваном демидовым или васей ветровым, что-то сделал в метро. Может, на ногу наступил, а может выругался грубо – и попал в поле зрения самых новейших приборов распознавания личности. Его занесли в личную базу данных Пола Ленски, где он и покоился в ожиданни, когда его тело попадет в кабинет биографа.
И вот он переступает порог, лампочка загорается и пока impersonal называет свой код и возраст с профессией, Пол Ленски принимает серьезно-зловещий вид. А потом говорит громко:
– Сергей Сергеевич Сергеев, ты пассивный гомосексуалист и был им всю свою жизнь. Если ты действительно хочешь услышать про свое детство, то я с удовольствием тебе расскажу про него. И начну пожалуй с папаши-педофила и бешеной собаки…
И вот понурый Сергей Сергеев уходит, а Пол Ленски ухмыляется ему вслед, совершенно не волнуясь насчет падения рождаемости. В конце концов, ничего ему не мешает сказать следующему посетителю, что у него три любовницы и еще жена, жаждущая детей больше всего на свете.
А пидарасы должны быть наказаны по заслугам.
© 3 декабря, 2008
Ромкин рассказ
Музыка:
Squirrel Nut Zippers – bad bussinesman
ГОЛОД
Сначала у него закончилось мясо. Курица, немного свинины и кусок сала, отправившийся в сковородку вместе с картошкой, луком и укропом. Шкварки из него были изумительны. Мда… были…
Хлеб, макароны, крупы, сахар-соль-перец, лавровый лист, кожаная куртка и три пары туфель… Суп из последних по вкусу почему-то напомнил уху.
Два таракана и четыре мухи. Фуууу, бля, гадость! Гадость? Ну это смотря когда посмотреть.
Электропроводка не имела вкуса и запаха, но зато имела разный цвет. В отличие от побелки, использованной вместо муки, когда он делал блинчики их обоев.
Дерево есть можно. С железом сложнее.
Потом было жаркое. Чудное жаркое и бульон. Недосоленный, правда (соль закончилась вместе с туфлями), но ведь мясной бульон! И жаркое не из долбаного линолеума, а из мяса.
Ушел голод, пришла боль. В левой ноге. Он вспомнил, кажется, это называлось фантомной болью. Чтобы отвлечь мозг от левой ноги, пришлось добавить в рацион котлеты и отбивные. Правая нога закончилась так же быстро, как и левая.
После ног были руки. Потом пришлось есть сырое мясо, так как готовить ему было нечем. Почки, печень, сердце – короче, весь ливер. Ребрышки (почти такие же вкусные, как свиные).
Потом он съел глаза и уже не мог видеть, как оголодавший рот жадно сжирает губы, пытаясь добраться до самого себя.
Сытая челюсть, отполированная острыми клыками, еще долго отрыгивала, валяясь на железобетонной плите среди обрывков линолеума.
© 2 ноября, 2008
Лампочка и сигарета
Разговор этот завел Лева Зильберштейн, после трех партий в шахматы, когда уже стемнело, а возиться с удлинителем и выносить лампу было еще лень. Развалившись на своем уличном стуле и уставившись в серое небо, Лева глубокомысленно изрек:
– Мы сейчас с тобой летим.
– Куда? – на автомате спросил я, придумывая причину, почему именно Лева должен принести из дома свою лампу, а не я свою.
– Не куда, а когда. – ответил Лева. – Мы летим в будущем. Причем летим с постоянным ускорением, которое растет c геометрической прогресcией.
За забором было слышно пьяное пение Гориллыча. Судя по тому, что к нему примешивался лай Тужурки, Гориллыч снова выгнал ее из будки и забрался туда сам. Впрочем, Тужурка может лаять на все, что угодно. Непонятно, что в ней Рекс нашел.
– С таким ускорением можно и уебаться куда-нибудь. – заметил я.
Лева – интеллигент. Поэтому он сначала поморщился, что было заметно даже без света, а потом сказал:
– Мы не живем настоящим и никогда не жили. Мы всегда жили в будущем. И сейчас сквозь него летим. Поэтому нашу жизнь уместно сравнивать с полетом. Я сейчас не про нас с тобой говорю, а про все человечество.
– Слышь, человечество, лампу вынеси. – пробурчал я. – У моей провод перегорел.
– Ты сильно удивишься, если увидишь завтра на прилавках одежду с климат-контролем, саморазгоревающиеся консервы и какие-нибудь бесконечные зажигалки? – неожиданно спросил меня Лева. – Если утром включишь новости и услышишь про первую колонию на Марсе? А как ты думаешь, через сколько лет ты услышишь о том, что люди смогут передавать информацию напрямую, и для этого им не понадобится телевидение или интернет? Знаешь ли ты о том, как сильно изменится мир твоих ценностей после того, как в твоей ванной комнате появится молекулярный душ?
Зехеры, которые любит исполнять Лева, мне хорошо знакомы. Только что я проиграл три сотни, и теперь Лева тщательно засирал мне мозги, оттягивая время, чтобы уйти домой с наживой. Поэтому я снова попросил его вынести лампу.
Однако Лева в ответ исполнил кое-что новенькое. Он достал из кармана лампочку, взял ее тремя пальцами, чуть вытянул руку в сторону… и лампочка зажглась.
– Хера се! – воскликнул я и сигарета, вывалившись из моего рта, упала на новые спортивные штаны. Я подскочил, пытаясь сбросить сигарету прежде, чем она проделает в штанах дырку, неловко взмахнул рукой. Лампочка вылетела из Левиной руки и тут же погасла.
В следующую секунду мы услышали характерный звук лампочки, бьющейся о кирпичную стену.
– Как ты это сделал?!
– Зачем ты это сделал?!
Эти два вопроса мы задали друг другу одновременно, после чего я уставился на Леву в немом восхищении. Лева натуральным образом светился. Таким слабым мутным, слегка зеленоватым цветом.
– Лева, ты…
– Я не Лева, дурак! – ответил мне Лева и стал на моих глазах растворяться в воздухе, меняя к тому же внешность. – Лева спит.
– А ты кто? – растерянно прошептал я, уже догадываясь.
– Ты знаешь. – подтвердил мою догадку Никола Тесла, превращаясь в почти бесцветный пар.
– Стой! – заорал я так, что перестала лаять Тужурка и даже Гориллыч замолк на несколько мгновений. – Стой! Не уходи! Расскажи еще! Расскажи про нашу жизнь!
Но Никола Тесла исчез. А через мгновение что-то слабо вспыхнуло и погасло в том месте, где предположительно упала и разбилась лампочка.
– Ну хоть три сотни сэкономил. – философски заметил Рекс из-под стола, где он лежал все это время.
Почуяв, что я не в настроении, пес молча перебрался в будку.
Я растеряно смотрел на Левин стул, у моих ног тлела сигарета, а из-за забора доносилась унылая песня, смешанная с собачьим лаем. И знаете, что? Я пошел домой, взял бутылку водки и направился к Гориллычу. Почему-то мне подумалось, что сейчас только он сможет рассказать что-то толковое про нашу жизнь.
Но перед этим я растоптал долбаную сигарету так, что превратил каждую табачинку в молекулу. Впрочем, тут же прикурил новую, щелкнув своей бесконечной зажигалкой.
© 15 февраля, 2009
лампочка
Это ты? Не может быть!
Ты здесь, чтоб меня убить?
Уже давно заполночь, а я не сплю. Проснулся, сижу на кровати, и смотрю на щель между дверью и полом, в которую пробивается свет коридорной лампочки. Той, которую я выключил перед тем, как пойти спать.
Прислушиваюсь к тишине, царящей в доме. С тоской вспоминаю о том, что на кухонном столе на самом видном месте лежит топорик для разделки мяса, а рядом с ним вечерняя газета, рассказывающая о маньяке, недавно появившемся в окрестностях.
И почему-то вспомнился утренний разговор с женой, которой я не только отказался дать развод, но и пообещал завтра заблокировать все счета.
А в обед был разговор лично с Иваном Андреевичем Каустинским по прозвищу "Индеец". На фотографиях, которые я ему показал, он снимал скальпы со своих должников и кредиторов. Я дал ему сутки на размышление.
Я думаю о том, что перед тем, как зайти в спальню, я выключил свет. Кажется, выключил
Сейчас я не уверен даже в том, закрыл ли я входную дверь. Но чтобы проверить это, мне надо встать с кровати, выйти из спальни, спуститься вниз и…
Я боялся даже встать с кровати, не то что выйти из спальни. Я просто думал о том, что на самом деле я не выключил свет. Забыл это сделать. Такое бывает. Мне просто надо успокоиться и лечь спать.
И когда я уже почти поверил в то, что забыл выключить свет и готовлюсь улечься на кровати, в полоске света отчетливо мелькает чья-то тень.
Это может быть сосед, на которого я донес, что он выращивает у себя марихуану. Конечно же, он не должен был узнать, что это я, но коррумпированность системы все же существует.
А может быть, это придурковатый боксер с соседней улицы. Его жена была так поддатлива, что я не смог устоять, и это продолжается уже второй месяц. Возможно, он что-то узнал, и тогда уже неважно, откуда.
Свой мобильник я оставил внизу. Последний звонок был Максу. Парень был пьян, когда я предупредил, что подам на него в суд, если он не погасит свой долг мне. Бросил телефон на тумбочку. Потом пошел спать…
Но зачем убийце включать свет? Это ведь глупо. Нет, здесь что-то не так. Надо успокоиться и подумать. Или подумать и успокоиться.
Нет, это не человек, это животное. Какая-нибудь сраная кошка запрыгнула в окно… точно! Я открывал окно внизу, на кухне, когда курил. Мог отвернуться, и в этот момент кошка запрыгнула, спряталась за холодильником, а теперь бродит по пустому, как ей кажется, дому.
А свет я просто забыл выключить. И никаких убийств.
Когда я убеждаю себя в этом и снова собираюсь улечься на кровати, ручка двери спальной поворачивается, дверь открывается, а в проеме появляется лезвие моего топорика для мяса.
И надо бы успокоиться, подумать и как-то объяснить все это, но для этого надо время, а его у меня нихера и нету. Я смотрю на топор и вспоминаю, как щелкнул выключателем, погружая коридор в темноту.
Может, это продавец какой-нибудь, а?
© 17 февраля, 2009
Время кино
– Я Летающий Спасатель Сершой, кто звал меня на помощь? Если где-то катастрофа…
– Стоп! – пронесся над площадкой голос режиссера. – Стоп! Ну это никуда не годится! Лавр!
– Что? – отозвался актер.
– Ты сценарий читал?
– Читал.
– Ты хоть понимаешь, что мы снимаем героическое кино? Это значит кино про кого?
– Про героя? – несколько неуверенно предположил актер.
– Именно, Лавр! Про героического Летающего Спасателя.
– Ну так я летаю и спасаю. – попробовал съерничать актер, но тут же поправился. – Так в чем проблема?
– Лавр, ну мы же это с тобой уже обсуждали! – простонал режиссер, заламывая руки. – Почему ты не играешь свою роль?
– Я играю…
– Нет, ты не играешь! – воскликнул режиссер. – Ты стоишь и мямлишь заученный наизусть текст, словно студент на пересдаче. Лавр, ну ты же не студент?
– Я не студент.
– Ты не студент, Лавр! Твое лицо когда-нибудь увидят тысячи, миллионы, миллиарды зрителей! Ты хочешь, чтобы тебе было стыдно за то, что ты сейчас делаешь? Хочешь, чтобы время, которое ты здесь тратишь перед камерами, ушло впустую?
– Не хочу. – пробубнил актер.
– Мне нужны эмоции, Лавр! Э-мО-цИ-И! Сделай так, чтобы твое лицо выражало хоть немного чего-то другого, кроме этой е<….>й улыбки! Надменность, например.
– А почему это надменность? – удивился актер.
– Ведь ты же летающий человек, Лавр. Ты умеешь летать.
– И что? – спросил актер.
– А то… – режиссер спрыгнул с балкона и плавно подлетел к актеру. – А то, что мы снимаем кино про двадцатый век, и люди тогда еще не то что летать, они общаться не умели. Понимаешь? Не умели.
Актер замолчал, попытавшись выудить из своей памяти все, что ему было известно о предыстории мира. Однако попытка не увенчалась успехом, так как почти все кластера были переполнены архивами финансовых сводок с межпланетных бирж и интерактивными биографиями наиболее выдающихся торпедистов. Поиски предыстории мира с его варварским двадцатым веком могли бы занять три с половиной секунды, что вдвое превышало лимит, отведенный на съемки фильма.
По этой причине Лавр свернул всю деятельность, освободив мозг от видения съемочной площадки. И когда режиссер вместе с камерами и съемочной группой окончательно растворились в сознании, Лавр отправился на поиски новых планет. Для этого хотя бы не надо знать историю и корчить глупые рожи. Самое сложное – это сконструировать и построить свой звездолет. Почти две секунды.
Жалко, конечно, столько времени, но оно того стоит.
© 20 февраля, 2009
Хроники одного рейда
– Хей, мальчики-девочки! Ну что, все готовы? Дёма, силу активировал?
– Все о-кей, Кубыч!
– Молодец. Наташа! Наташа!
– Да.
– Я просто удостовериться, что ты с нами. Ну что, поехали. Макс и Визин, транспорт. Джампер, ты со своими последний. Ну, с Богом.
(спустя две минуты)
– Джампер, оборону. Наташа, строй базу и две фермы, потом прокачивай кузницу. Макс, сворачивай оба транспорта, Визин…
– Я с Робиком на разведку пошел.
– Визин, ты все сделал правильно, но если ты еще раз влезешь в эфир без разрешения, я выкину тебя из пати, а завтра утром дам тебе в ебало. Без обид, мы уже это обсуждали. Робик! Карт-бланш на любые странности. Дёма, силу надуваешь?
– Да, босс!
– Не забывай о резистах. И как найдем тайник, сразу апгрейдь топор до боли. Робик, докладывай.
– Север от базы чист, двигаюсь на северо-запад.
– Джампер, продвигайтесь на север. Наташа, строй теле…
– Найден тайник на северо-западе, четыреста семьдесят монет!
– Дёма, на северо-запад, срочно. Робик, Визин, кройте тайник. Красавцы, парни, вовремя. Наташа, строй телевизор к югу от базы, а как Визин топор заапгрейдит, заказывай зажигалку.
– Поняла.
– Макс, транспорт свернули?
– Да.
– Стройте лесопилку.
– Бля, мы че, опять лес рубить будем?
– Макс! Мы же…
– Да ты заебал, в натуре, мы че тут, зэки, что ли? Все качаются, а мы лес хуярим. Давай, ты лес рубить будешь, а я рулить и командный опыт получать!
– Слышь, Макс, во-первых заткнись и не истери, во-вторых не матерись, с нами две девушки, а в-третьих, если еще раз это повторится, выйдешь из пати.
– Ебать, ты меня сейчас напугал! А хуле ты мне, как Визину, в ебало дать не обе…
(!!!МАХ!!! good bye!)
– Техники, у кого есть чертежи лесопилы?
– У меня.
– У кого у меня? Ник какой?
– Баркевич.
– Ага, отметил. Баркевич вместо Макса. Стройте лесопилку, потом подтягивайтесь к южной зажигалке.
– Синие на севере. Приближаются.
– Кто?
– Да хэзэ, сканер показывает десять единиц.
– Крестьяней, что ли, послал? Робик, выдвигайтесь на север.
– Уже идем туда. Блядь! Тут танки!
– Какие танки? Откуда?
– Тут еще пять двадцатых и один двадцать седьмой. Пиздец… Посмотрите в личке.
– Бля… а откуда?
– Пиздец… откуда?
– Пипец… а как такое может быть?
– А во сколько начало было? Точно в семь?
– Я уже смотрю. Бля, так оно в шесть было! Кубыч, мудак! Слышь…
(Coobych good bye)
– Опачки! Нихуя себе мы без рулевого остались!
– Ребят, может хватит мата, а? У меня ребенок в соседней комнате, я и так уже колонки на минимум поставила.
– Наташ, а ты ребенка в аренду сдавай на время пати, как в курятнике.
– Визин, знаешь, если не Кубыч, то я тебе в ебало дам, простите мой французский. Короче, что нам делать?
– Мне похуй, я топор заапгрейдил, сила есть, пойду качаться.
(Dyoma-Killer are hunder attack!)
– Бонита, а ты обе фермы построила?
– Да, обе, и меня зовут Наташа.
– Денег что, вообще нет?
– Нет.
– Бля, вот вы пидарасы!
(Barkevich good bye)
(El Muerte good bye)
(Vampire good bye)
(Doctor good bye)
– Пипец долбоебы! Пока всем.
(Vizin-nevedimko good bye)
– Ара, ты куда, меня же видно!
(Ara-Robic-Ara are hunder attack!)
(Ara-Robic-Ara destroyed!)
(Ara-Robic-Ara good bye)
– Ну, блин, сходили в рейд. И че теперь делать?
– Че делать? Домой езжай! Я сейчас готовить буду, с ребенком хоть позанимаешься.
– Наташ, я хотел еще в магазинчик заехать…
– Никаких магазинчиков, Олег. И вообще, позвони на телефон.
(La isla bonita good bye)
– Все, парни, надо ехать, жена бушует.
– Джамп, ну мы же бахнем на посошок?
– Легко! Всем пока. Дёма, удачи!
– Спасибо. Давай, Джамп.
– Давайте, парни.
– Пока.
– Пока.
– Пока.
(Jumper good bye)
(Papa SmirnOFF good bye)
– Ну че, давайте, до следующего рейда.
/good bye
© 21 февраля, 2009
