Текст книги "Охота на пиранью"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Каков? – спросил хозяин, честное слово, с нежностью. – Вот так и делают человека из цивилизованного заморского жителя... Угощайтесь, господа, угощайтесь. Вас я, в отличие от Кука, вовсе не собираюсь напаивать до изумления, так что сами наливайте себе по мере потребности и закусочки не забывайте. Все свежее, без консервантов и канцерогенов... Вы, господин майор, не иначе как служили в десанте или иных крайне зубодробительных войсках? Слышал я про вашу Берлинскую бригаду... Ну, не стесняйтесь. Бедный Мишаня был ухайдокан вполне профессионально, да и из кандалов вы, по слухам, выскальзываете, что твой угорь... Все-таки десант?

– Десант, – кивнул Мазур после короткого раздумья.

– Замечательно. И курс выживания проходили, конечно?

– Был грех.

– Ну что вы так, не грех, а достоинство... И для вас, и для меня. Признаюсь честно – вас-то нам, милейший майор, и не хватало. Вы же видели ваших соседей по нарам – ну, дрянь людишки, я вам скажу, слякоть, слизь, горожане балованные...

– А позволено ли мне будет осведомиться...

– Прохор Петрович, – мягко прервал его хозяин.

– А позволено ли мне будет осведомиться, Прохор Петрович, что стоит за столь неожиданным приглашением в гости? Ваши люди разводят столько таинственности и напускают такого тумана...

– Как им и велено было, вы уж их простите. Что же вы икорку вниманием обходите? По второй, быть может? За приятную встречу мы уже выпили, теперь самое время – за удачную забаву. – Он не отрывал взгляда от Мазура, пока тот не наполнил свою чарочку водкой, а Ольгин бокал – шампанским. – Ваше здоровье! Так вот, милейший майор, что касается приглашения в гости, тут я был не оригинален, простите великодушно. Вы же человек местный, слышали, быть может, как развлекались в царские времена наши миллионщики? Вздумается загулять, велит натянуть канат поперек дороги, вышлет молодцев – и нет прохода и проезда ни конному, ни пешему, невзирая на чины и звания... Вот и решил я возродить старую традицию. Только народишко плыл в сети на удивление убогий, узнав о вас, я прямо-таки душою воспрянул... – улыбка у него стала хитроватой. – Ну, не буду вас далее томить. Пригласил я вас, чтобы вы и ваша очаровательная супруга приняли вместе с нами участие в охоте. Вот вам и весь секрет, других не держим...

– А на кого будем охотиться? – спросил Мазур.

– Это мы, простите, будем, – с мягкой улыбкой поправил Прохор. – Я и мои гости. А вам выпадает несколько иная роль – потому что на охоте всегда бывает, если можно так выразиться, две стороны. Одна охотится, а на другую, соответственно, охотятся. Без этих двух сторон, согласитесь, охота бессмысленна, необходимы и охотник, и дичь...

– Это что, шутка? – спросила Ольга.

– Как по-вашему, все, что вы здесь видели, напоминает хоть немного шутку?

– Не особенно.

– Вот видите. Поверьте, все здесь делается всерьез. Даже мой эскулап и орел в золотых погонах нисколечко не играют. Им невероятно хочется жить именно так, и быть именно теми, кого они в данный момент собой представляют. Так что для них это – серьезнее некуда. А уж когда речь заходит об охоте, не ищите в ней ни малейшей несерьезности. Нет там и призрака игры...

– Очень мило, – сказал Мазур. – И как все это, простите, должно выглядеть?

– Вот это уже деловой разговор, – кивнул Прохор. – Выглядеть все будет предельно просто. Послезавтра, а может быть, уже и завтра вас забросят на вертолете в тайгу. Вертолет немедленно улетает, и вам дают час форы. А через час мы начинаем охоту. Разумеется, если вы будете себя вести, как и подобает приличной дичи, забава затянется не на час и не на сутки... Без минимума снаряжения я вас не оставлю, не беспокойтесь – дам ножи, немного еды, спички... Компаса, простите, дать не могу – вы когда-нибудь видели медведя или оленя с компасом? Я тут, пока летел, кое-что обдумал... Персонально вам, майор, я даже дам наган с патронами. В последнее время дичь нам попадалась трусливая и ленивая, так что не помешает, право, добавить пикантности, пощекотать нервы, чтобы для охотника это стало не просто безопасной забавой, а обрело определенный риск для жизни...

– Я ж могу рассердиться, – сказал Мазур. – И влепить из вашего нагана кому-нибудь между глаз...

– И прекрасно! – воскликнул Прохор. – Не думайте, бога ради, что вам подсунут пустышки. Настрого прослежу, чтобы патроны были боевыми. Вы, должно быть, сами понимаете: охота, где нет для охотника ни малейшего риска, превращается в совершенно убогое развлечение вроде стрельбы по пустым бутылкам... Я вам не просто разрешаю воспользоваться оружием – я настаиваю, чтобы вы его пускали в ход при первой же удобной возможности!

– А вы?

– Простите, майор?

– Вы будете с оружием?

– Естественно. Мы же охотники. Все должно быть честно. Если вам разрешается стрелять в охотников, они должны отвечать тем же.

– А потом?

– Когда – потом?

– Ну, чем эта ваша охота должна закончиться? – спросил Мазур.

– Помилуйте! Чем заканчивается приличная охота? Неужели вам еще нужно объяснять?

– Так это что, всерьез?

Казалось, Прохор огорчился:

– Бог ты мой, а мне-то казалось, я вам все растолковал быстро и недвусмысленно... Конечно, майор. Все всерьез. Как настоящая испанская коррида – я умолчу о португальской, это сущая профанация, там с быком просто играют... Все всерьез. Если вас настигнут, все для вас кончится крайне печально – уж простите, я не намерен золотить пилюлю и предпочитаю внести ясность сразу. Это же охота...

– Это же убийство! – сказала Ольга.

– Простите, вы ошибаетесь, – вежливо поправил Прохор. – Это все-таки охота, древнее и благородное занятие настоящих мужчин. Не думаете же вы, будто я настолько лишен благородства, что выпущу вас в тайгу в кандалах? Что вы... Никаких кандалов. У вас будет свой шанс. Признаюсь откровенно, зыбкий шанс, невеликий согласно теории вероятности – но он будет. Настоящий охотник никогда не потребует, чтобы оленя для него привязали к дереву. Мы, я и мои друзья, до таких пошлостей никогда не опускались. Любим настоящую охоту...

Мазур аккуратно налил себе водки и выпил. Опустив взгляд в тарелку, работал вилкой. Мысли не растекались по древу, он как-то сразу поверил, что розыгрышем не пахнет. Столь гнусно начавшееся предприятие чем-то подобным и должно было закончиться...

– Замечательно, – сказал Прохор. – Рад, что в вас не ошибся. Вы не поверите, но до вас попадалась сплошная слякоть. Мне рассказали, этот иркутский докторишка долго визжал что-то насчет того, что мы не имеем права...

– А вы имеете? – небрежно спросил Мазур, подняв глаза.

– Естественно. Право сильного – вам это что-нибудь говорит? Изначальное право рода человеческого, впоследствии немного пришедшее в упадок из-за преобладания слабых, выдумавших для защиты от сильных так называемые законы... Но вы же – сильный человек, майор? Надеюсь, не станете пугать меня прокурором? И прочими страшилками цивилизованного мира? Впрочем, сразу уточню, вы вправе жаловаться любому прокурору... как только до него доберетесь. Воля ваша. Я же сказал, вы будете без кандалов, дорога открыта...

– И она тоже? – Мазур кивнул на Ольгу.

– Конечно. Разлучать вас было бы слишком жестоко, не так ли? Кузьмич на моем месте обязательно процитировал бы что-нибудь из Писания – насчет того, что жена обязана повсюду сопровождать мужа своего... Но я, скажу по совести, не особенно крепок в вере. Вы оба, что-то мне подсказывает – тоже. Просто я предпочитаю играть честно. Ну не брать же вашу очаровательную жену в рабство или отдавать на потеху Кузьмичевым дикарям? Справедливости ради ей следует предоставить тот же шанс, что и вам. «Едина плоть», как-никак, если все же вернуться к Писанию...

Мазур переглянулся с Ольгой. Глаза у нее были испуганные, но собой владела – принужденно усмехнувшись, потянулась к бутылке шампанского. И горлышко всего лишь раз звякнуло о край бокала.

– А где тут подвох? – спросил Мазур.

– Нет здесь никакого подвоха. Абсолютно честная игра. Перед вами открыты все дороги, бегите, как японцы выражаются, на восемь сторон света...

– А вы – следом?

– А мы – следом. Как охотникам и положено. Нет, майор, вы мне положительно нравитесь. Мало того, что не кипятитесь, еще и ведете себя, как джентльмен, – ни единого грубого слова, ни единого неприглядного эпитета... Прохор созерцал его с рассеянной улыбкой. – И даже, я бы сказал, повеселели. Тайга вас не пугает, а? Ну и великолепно. Заранее предвкушаю поистине царскую охоту... Угощайтесь, прошу вас. Нам нет никакой необходимости смотреть друг на друга зверьми, право. То, что мы оказались в этой игре по разные стороны, еще не означает, будто необходимо скалить клыки и плеваться... Давайте останемся благородными людьми, идет?

Мистер Кук открыл один глаз и хрипло промычал:

– Янки Дудль был в аду, говорит – прохлада...

И умолк. Мазур играл массивной вилкой. Пожалуй, и зорко следивший за ним пес не успеет помешать полету этой вилочки по немудреной траектории – прямо к глотке Прохора Петровича. А что потом? Даже если удастся нейтрализовать и пса – что потом? Да тот же бег по тайге – если повезет. Без обуви, без еды... нет, слишком много здесь стволов и лошадей. Не дадут пересечь долину. Гораздо проще подождать денек – и играть по тем правилам, какие предлагают, но с неизмеримо большими шансами...

– Вы мне положительно нравитесь, майор, – повторил Прохор. – Вообще-то, вы мне начали нравиться заочно – как только я узнал, что Кузьмич вас форменным образом возненавидел. У этой старой паскуды нюх потрясающий. Слабаки и слизняки у него вызывают не более чем тихое презрение – а вот чтобы заслужить его ненависть, нужно быть личностью...

– А он в охоте будет участвовать? – с надеждой спросил Мазур.

– Нет, к сожалению. Мне и самому интересно было бы взглянуть, как вы попытаетесь друг до друга дотянуться – но Кузьмич мне нужен здесь. Редкостная сволочь, верно? Всерьез подозреваю, что он и меня втихомолку ненавидит, но это особой роли не играет – лишь бы боялся, как надлежит... – Он посмотрел на Ольгу. – У вас великолепная жена, майор. Ни малейших признаков истерики, а ей ведь страшно... Она в вас верит, а?

– Представьте себе, – неприязненно бросила Ольга.

– Замечательно, – сказал Прохор без тени издевки. – Бога ради, не сочтите за оскорбление или насмешку, но вы, я уверен, будете сущими звездами как прошлого, так и нынешнего охотничьих сезонов. На сей раз гости у меня будут исключительно иностранными, и вы уж покажите им, на что способна Сибирь-матушка...

– Иностранцы? – поднял брови Мазур.

– Ну да, – безмятежно сказал Прохор. – Мое предприятие, знаете ли, международное. Интернациональное, как выражались в прежние времена. Они там, за бугром, пресыщены, как рождественские гуси в мешочках, и мне приятно, что российская земля всех иноземцев снова обогнала и показала, что умом ее не понять... Если вы подстрелите кого-нибудь из залетных жирных гусей, я ничуть не обижусь. Правда, сердце мне подсказывает, что беречь патроны вы будете для меня, я ведь отсиживаться в кустах не стану... Сделайте одолжение. По секрету признаюсь, мне в последнее время стало очень скучно жить, и вы, майор, прямо-таки вливаете в меня жизненные силы. Надеюсь, я не кажусь вам чудовищем? Или безумцем? Смелее, я обещаю, что никаких наказаний не последует...

– Есть у меня впечатление... – сказала Ольга.

– Ну-ну, – любезно сказал Прохор.

– Нет уж, – сказала она с обаятельной улыбкой. – До сих пор задница от плетки болит. Я не боюсь, просто сидеть неудобно...

– Заверяю вас, никаких репрессий...

– А вы правда не сумасшедший?

– Вряд ли я псих, – сказал Прохор серьезно. – Если даже и сумасшедший, то в нашем мире, где столько безумцев, я вряд ли буду так уж бросаться в глаза... И потом, что вы нашли безумного в охоте? Мысля масштабно, война – та же охота на человека, вы у мужа вашего спросите... Только обставлена иначе. Никаких религиозных препятствий в данном случае нет. Что до моральных... Ну, не смешите, Ольга Владимировна. Все зависит от точки зрения. Вы попали не на ту сторону, только и всего. Вот вам и не нравится затея. Повернись иначе, могли и оказаться на той стороне, где в приятном предвкушении смазывают ружья, кормят собак... Я не любитель философствовать, как мой Кузьмич. Всего-то навсего отношусь к жизни раздумчиво. Даю вам честное слово: я вас немедленно отпущу с мужем вместе, если отыщете сейчас убедительные аргументы для такого решения. Я понимаю, вам «не хочется». Но перед правом силы это чрезвычайно слабый аргумент. У вас есть другие? Нет? Вот видите... А что до «чудовища»... Монстр вас пытал бы, насиловал, издевался – по-моему, ничего подобного не наблюдалось. Я пытаюсь, как могу, компенсировать вам все будущие неудобства. Что, цепи? Снимут, как только выйдете, я бы прямо сейчас распорядился, но ваш благоверный может, признайте, что-нибудь отчаянное выкинуть... Смерти я не боюсь – боюсь глупой смерти.

– Я постараюсь, – пообещал Мазур, глядя ему в глаза.

– Я тоже, майор, – кивнул Прохор. – Ешьте, ешьте, осетринки положите, замечательного копчения, с можжевельником... Рекомендую кедровую наливку, вон тот графин. Да, так вот, Ольга Владимировна, мораль – штука прихотливая. Меняется, проституточка, вместе с бегом времени. Если только на этой веселой планете маломальски цивилизованная жизнь продержится еще лет двести, мы, все трое, даже в этнографические курьезы не попадем, не говоря уж о суде истории. Ну какой такой суд истории? Какая боль за предков? Вот вы из Петербурга, как я помню. Очаровательный город, ассоциации возникают сплошь почтительные: Кваренги, Росси, Фальконе, фонтаны петергофские... А сколько там косточек, милейшая Ольга Владимировна, под этими дворцами и фонтанами? И не одни русские – Петрушка, реформатор припадочный, в эти болота еще и сорок тысяч пленных шведов положил. Вы не знали? Есть у меня знакомый профессор из Упсалы, он мне про своих несчастных земляков подробно растолковал, и даже цифирку, как позже другие объяснили, чуточку преуменьшил, чтобы русского гостя не травмировать... Так вот, к чему это я – вы же, Олечка, над этими костями цокотали каблучками столько лет, на свидания бегали, за мороженым, и ни разу у вас в сердце ничего не закопошилось, кроме любви к родному великому городу. Правда? Вот и над нашими косточками то же будет через пару веков – и при чем тут мораль? Мораль ваша – все равно, что огонек, по шнуру бегущий. Сверкнул, пшик – и погас... Я не прав, майор? – он внимательно глянул на Мазура и улыбнулся Ольге. – Муж ваш практичнее на эти вещи смотрит. Его философия тоже не интересует ничуточки, уже прикидывает, как бы ему половчее и ноги унести, и меня предварительно зарезать...

Мазур старательно накладывал себе на тарелку той самой копченой на можжевельнике осетрины, гусиную лапу с хрусткой золотистой корочкой, клал икру ложками. Конечно, он самую чуточку работал на публику, сиречь на Ольгу, внушая ей спокойствие и уверенность таким поведением – но игра игрой, а пренебрегать таким столом тоже не стоило. Определенность была полная, и потому он не считал нужным зря дергаться. Добраться до тайги, а там посмотрим...

– Во всем этом есть только одна недоработочка, – сказал он, плеснув себе ароматной водочки. – Предположим, мы наотрез откажемся участвовать в этой вашей охоте? Хоть режьте, хоть насилуйте. Сядем сиднем под елкой и с места не сдвинемся. А? Встретим, так сказать, смерть лицом – но без предварительной беготни?

Прохор усмехнулся не без загадочности и промолчал. Мазур, долго буравя его взглядом, но так и не дождавшись ответа, пожал плечами и принялся уплетать за обе щеки все, что лежало на тарелке. Мистер Кук громогласно храпел, совсем по-русски.

Глава седьмая
Пейзаж перед битвой

Прохор свое слово держал – едва они с Ольгой, ощутимо отяжелевшие от съеденного и выпитого, покинули гостеприимного (чертовски гостеприимного!) хозяина, кандалы сняли с обоих. Правда, охранник вместо прежних двух шагов держался от них не менее чем в пяти метрах, и Кузьмич старался не подходить близко. Прекрасно понимая ход мыслей старика, Мазур решил немного поиграть у него на нервах – благо был, как-никак, несколько хмелен – и бодро окликнул:

– Кузьмич, старче божий! А знаешь что? Сердце мне вещует: если я тебя, паскудника старого, сейчас пришибу, мне за это ничего и не будет – я ж нынче, как прима-балерина!

– Тьфу на тебя! – отплюнулся Кузьмич, но осторожность удвоил.

И в тюрьму уже не зашел, остался около крыльца, предупредительно распахнув дверь. Охранник тоже не пошел в глубь коридора, встал возле двери. Зато караульный, несший службу возле камеры, вел себя крайне беспечно: мельком глянув на входящих, вновь приник к окошечку, похохатывая и ухая от избытка чувств. Из камеры доносился шум нешуточной свалки. Карабин караульного оказался прислонен к стене, в пределах досягаемости, но Мазур бросаться к нему не стал: изучил уже здешнюю методику, карабин, вероятнее всего, опять без патронов, а даже если и заряжен, жизнь этого усатого и жизнерадостного болвана предметом серьезного торга ни за что не станет – стоит вспомнить, как легко списали в тираж незадачливого Мишаню, будто костяшку на счетах перебросили... Поэтому Мазур, хладнокровнейше скрестив руки на груди, рявкнул:

– Мне что, в коридоре стоять?

Караульный нехотя оторвался от окошечка. Внутри кричали, послышался женский визг, хлесткие удары, что-то со стуком разлеталось по полу – и всему этому аккомпанировал неумолчный звон железа. Догадаться было немудрено.

Ну так и есть – в камере увлеченно дрались. Эскулап и толстяк возились на полу, сплетясь в невообразимую фигуру, молотя друг друга как попало и по чем попало. Похоже, они бы и рады выйти из клинча, но надежно перепутались цепями и распутаться уже не могли. Виктория ошалело металась вокруг, то пыталась помочь благоверному выпутаться – в прямом смысле слова – то наудачу проезжалась извечным женским оружием, ногтями, по физиономии толстяка, уже украшенного по щекам и лбу несколькими влажно-алыми полосами.

Мазур, обогнув дуэлянтов, запрыгнул на нары и быстрым взглядом оценил обстановку. Одна пластиковая бутылка так и лежала на нарах неоткупоренной – хороши гуси, это они после первой моментально пошли вразнос...

Закурил, созерцая потасовку. Поймал себя на том, что искренне презирает этих людей, а это плохо, это в нем что-то новое прорезалось – с каких таких пор начал с презрением относиться к другим только оттого, что они оказались слабее в нелегких жизненных испытаниях, ибо не прошли кое-какую суровую школу? Положительно, в этом узилище на поверхность души поднимается довольно грязная пена, о наличии которой в глубинах подсознания вроде бы и не подозревал...

– Да помогите же! – отчаянно закричала Виктория, повернув к нему заплаканное лицо.

Мазур вздохнул, неторопливо слез с нар, постоял над звенящей грудой буйной человеческой плоти, набрал в грудь побольше воздуха и боцманским голосом заорал:

– Пр-рекратить! Поубиваю, суки!

Груда не сразу, но распалась – на двух встрепанных и перемазанных кровью мужиков. С угрожающим видом Мазур стоял над ними, пока не остыли, но цепи все еще соединяли их, будто сюрреалистических сиамских близнецов.

– Ну-ка, распутались помаленьку, – сказал он уже мирно. – Вот так... рученьку сюда, доктор, а вы, мсье Чугунков, сделайте пируэт вправо, цепочка-то и размотается... Чует мое сердце, толстый, что ты опять в зачинщиках...

– Я бы вас попросил! – рявкнул толстяк. – Я кандидат наук...

– Люблю интеллигенцию, – сказал Мазур, похлопал его по плечу. – Но если вы, господа интеллигенты, разброд и шатание вносить будете в спаянные ряды заключенных, я на ваши степени и дипломы не посмотрю... Вика, с чего это они так развеселились?

– Он ко мне полез, – угрюмо сказала Вика, кивая на толстяка. – А Алексей...

– А Алексей вознегодовал, – понятливо кивнул Мазур. – Ну, ясно. Толстый, у тебя определенно эротическое буйство началось, и перманентное, как революция у проститутки Троцкого... Смотри у меня.

– Ты у меня сам смотри! – заорал толстяк, дыша перегаром и смахивая кровь со щек. – Вы почему оба без цепей? Ты, вообще, кто такой? Почему распорядок не для вас писан? Вы кто такие оба?

Истерия – штука заразительная. Мазур видел, что у бедолажной четы Егоршиных лица мгновенно стали злыми и подозрительными. И прикрикнул:

– Ну-ка, без митингов! Нашли крайнего, все тут в одинаковом положении... Унялись, а то уйму!

Они унялись, успели уже выработать здесь условный рефлекс на командирское рыканье. Но Виктория, поправляя волосы закованными руками, все же спросила не без надрыва:

– А в самом деле, почему вам такие вольности?

– Как себя поставишь, – отрезал Мазур. Увидел, что потные, раскрасневшиеся дуэлянты жадно поглядывают на нетронутую бутылку водки, подобрал ее и кинул в угол, к своему месту. – Нет уж, хватит с вас, голубки, всем скоро силы понадобятся, а от похмельных от вас толку чуть...

– Вы хоть знаете, что нам тут готовят? – спросила Виктория.

– Знаю, – сказал он мрачно. – Тем более, не водку надо жрать, а вспоминать навыки бега...

Бывает хуже, мог бы он добавить. Когда под тобой нет глубины, а низко над волнами несется вертолет с подвесным гидролокатором, и вслед широкой цепью идут мотоботы, а с них спиной вперед рушатся в воду чужие аквалангисты. Или когда твои парни в отчаянной спешке подрывают портовые арсеналы и секретное оборудование, которое никак нельзя оставлять противнику, а «Саладины» полковника Касема уже рычат моторами совсем рядом, так, что их пулеметы лупят прямой наводкой по ожидающему твою группу, последнему эсминцу, а тебе еще нужно поднять на воздух три пакгауза, собрать всех, погрузиться и выйти из залива. После этих веселых передряг бескрайняя тайга, пусть даже с идущей по пятам погоней, покажется землей обетованной...

– Знаю, – повторил он мягче. – Но главное, без соплей...

– Думаете, есть шанс? – она смотрела на Мазура с пугливой надеждой.

– Он всегда есть, – буркнул Мазур, отвернулся и полез на нары.

– Наговорит он тебе, – бормотал толстяк. – Лично мне эти два индивидуума крайне подозрительны, да и прецедент есть...

– Цыц! – рявкнул Мазур, и кандидат неизвестных наук покорно умолк.

Что не понравилось Мазуру в самом себе – так это гаденькое сознание превосходства над собратьями по несчастью. Радость оттого, что других унижают, а с ним, наоборот, обходятся даже уважительно... Нашел чему радоваться, балда. А ведь, когда-то прочитав в исторической книжке, что благосклонный взгляд надсмотрщика был для галерного раба нешуточной наградой, не поверил. Оказалось, так оно и есть...

Пора было обдумать предстоящее. Прохор, конечно, человек психически ненормальный, но от этого не легче. Даже труднее, пожалуй. Масса психических болезней основана на том, что в мозгу поселяется одна-единственная бредовая идея – а дальше субъект действует с несокрушимой логикой, дьявольской изобретательностью и целеустремленностью. Вроде резвящихся годами сексуальных маньяков. Или наполеоновского генерала Мале, который, выбравшись из сумасшедшего дома, ухитрился исключительно силой убеждения поднять солдат, арестовать нескольких министров и на несколько часов стать хозяином Парижа, пока власть предержащие не очухались от шока и не сообразили, что это не военный переворот, а самодеятельность безумца...

Во всяком случае, окружение Прохора состоит отнюдь не из безумцев. И возможности у них по сравнению с Мазуром широчайшие. Прохор вскользь упоминал о двух охотничьих сезонах. Коли уж до сих пор здешние охотничьи забавы остаются тайной для большого мира – логично заключить, что ни один из тех, кому выпала роль дичи, из тайги не выбрался. А это, в свою очередь, подразумевает изощренное мастерство в организации охоты. Что это может быть? И в чем тут подстраховка? Решительно непонятно...

Есть великолепный вариант – захватить вертолет. Худо-бедно водить вертушку Мазур умел, хулиганские фигуры высшего пилотажа проделывать вряд ли сможет, но уйти уйдет. Однако на такой исход рассчитывать всерьез не стоит – аэродром еще нужно искать, и неизвестно, сколько там народу... Значит, выход один: смирнехонько принимать условия игры, десантироваться в тайгу, а уж там усиленно играть в кошки-мышки... Благо тут два варианта: либо посвятить все силы и выдумку примитивному бегству, либо рубить хвост кусками[4]4
  «Рубить хвост кусками» – жаргонное название одного из тактических приёмов, применяемого в спецвойсках. Уходя от погони, диверсант довольно долго бежит, добиваясь того, чтобы его преследователи растянулись длинной цепочкой, отдалившись друг от друга. После чего резко поворачивает назад и кончает с самым прытким, вырвавшимся вперёд, бежит дальше – и, улучив подходящий момент, проделывает то же снова и снова. – Прим. авт.


[Закрыть] по наработанному обычаю...

– Настроение? – тихонько спросил он Ольгу.

– Паршивое, честно говоря, – ответила она полушепотом. – Бред какой-то...

– Ничего, – сказал Мазур. – Ты, главное, малыш, держи хвост пистолетом, а остальное приложится...

– Дай водки! – дико заорал толстяк. – Водки дай, говорю! Ведь подыхать придется!

– Подыхать лучше всего на трезвую голову, – непреклонно сказал Мазур. – Сиди, доцент...

После полудня в замке проскрипел ключ. Дверь распахнули, и успевший уже надоесть голос Кузьмича объявил:

– Выходите, гости дорогие. Опять по тайге прогуляемся, покажу вам поучительное зрелище...

На сей раз верховых охранников было целых пятеро. Повозка, как быстро определил Мазур, катила в те же места, где совсем недавно им показывали выставленного «на комарики» беднягу штабс-капитана – ну да, так и есть, справа меж деревьев показалась та самая поляна, только деревянная конструкция на сей раз пуста. Пахнуло гниющим мясом, вокруг повозки сразу заклубилось невесомое облачко гнуса, Кузьмич пшикнул из ярко раскрашенного баллончика, и мошки ненадолго отвязались.

Проехав метров пятьдесят, повозка остановилась. Раздался звон цепей – с остальной троицы кандалов так и не сняли, скорее всего, просто по забывчивости, потому что психологическая обработка определенно кончилась.

– Пойдемте, милые, – сказал Кузьмич, держась подальше от Мазура. – Вот тут кое-кто недвусмысленно заявлял, что он, стервец, ни в какой охоте участвовать не намерен ни в каком качестве. Сяду, кричит, под елочку – и режьте меня... Резать никого не будем, нешто это дело – резать ножичком живого человека? А вот что мы сделаем, если кто примется лодырничать и нагло отлынивать, я вам сейчас покажу... Вперед!

Вскоре обнаружилась тропинка, уводящая в чащобу, и конвоиры повернули процессию туда. Закованные едва тащились, обуреваемые похмельем, водка выходила потом, и Мазуру с Ольгой приходилось приноравливаться к их черепашьим темпам. Мазур не без труда подавил в себе желание молниеносно достать оказавшегося ближе других Степана, забрать автомат и начать игру прежде времени. Натренированные рефлексы так и рвались наружу...

Тропа расширялась, а тайга чуточку поредела. На полянке Мазур увидел колодец, прикрытый шатровой крышей на четырех столбах – простых, без всяких выкрутасов. Тут же стояли две больших избы, столь же незатейливых, но срубленных на совесть. Из труб поднимался раскаленный воздух, внутри звенела посуда, но встречать прибывших никто не вышел.

Мазур задрал голову. На двух высоченных столбах, отстоящих друг от друга метров на двадцать, растянута довольно сложная антенна. Судя по высоте столбов, форме антенны и ее ориентировке относительно сторон света – отсюда можно без труда держать связь и с Шантарском, но столь ценное наблюдение в быту полностью бесполезно. Предположим, удастся сюда прорваться и вызвать кое-кого из знакомых – что дальше? Самолет прилетит самое малое через час, а за это время избу сто раз спалят вместе с засевшим в ней «морским дьяволом»... Нет, не стоит тешиться наполеоновскими планами. Цель одна – попасть в тайгу, а там охотнички посмотрят, как умеет вести себя на суше зубастая рыбка пиранья...

– Направо, – прикрикнул конвоир. – Мимо скамейки – и по тропке, по тропке...

Тропинка вскоре уперлась в высокую стену из ошкуренных бревен, успевших уже потемнеть, – похоже, мощная изгородь без малейшего просвета сооружена самое малое полгода назад.

– Направо, – последовал окрик.

Все двинулись направо вдоль ограды, пока не оказались перед проемом. Оттуда несло смешанным запахом падали и гнили, за проемом был неширокий помост, окруженный деревянным заборчиком, нависший над огромной ямой.

– Все туда, – сказал Кузьмич. – Посмотрите сейчас, что бывает с лодырями... Марш!

Едва они вошли на помост, сзади с грохотом захлопнулась высокая калитка, лязгнул засов. На противоположной стороне квадратной ямы Мазур увидел такой же помост, окаймленный таким же хлипким заборчиком. Посмотрел вниз.

Яма была метров двадцати в длину и в ширину – и глубиной метров в десять. На дне валялись кости, ветки, какой-то мусор, падалью воняло вовсе уж нестерпимо, и что-то живое, большое, сильное с недовольным ворчанием заворочалось прямо под помостом, заскреблось по бетонированным, отвесным стенкам ямы.

Дружно взвизгнули женщины, и Мазур сообразил наконец что это и есть пресловутая медвежья яма. Сам инстинктивно отшатнулся от невысокого барьерчика – а остальные уже жались у запертой калитки.

Но медведя прекрасно было видно и оттуда. Он косолапо вышел на середину, громадный, неуклюже-грациозный, встал столбиком, шумно нюхая воздух, развернулся в сторону людей на помосте, коротко, утробно прорычал. И остался на том же месте – видимо, давно успел сообразить, что людей с этих двух насестов ему ни за что не стащить, а потому не стоит и суетиться. Медведь – животное умное, не зря таежный кочевой народ верит, что человек именно от косолапого амикана[5]5
  «Амикан» – название медведя у эвенов, «аю» – у хакасов. – Прим. авт.


[Закрыть] и произошел... Как любил говаривать майор Султреков, поддавши, «аю-аю – это вам не баю-баю».

Мазур подошел к краю, осторожненько попробовал барьер держится вроде бы прочно. Медведь разглядывал его с нехорошим интересом, пустив из пасти струйку слюны. В тайге, в это время года косолапый почти всегда безопасен – но этот, Мазуру чутье подсказывало, особенный...

На противоположный помост вышли несколько человек. Медведь враз повернулся к ним. Кузьмич махнул картузом и крикнул:

– Вот вам, господа, и полная свобода выбора! Кто не хочет играть в хозяйские игры, перекрестись и сигай вниз! Один вот лодырничать настроился...

Он посторонился. Двое вытащили на помост отчаянно бьющегося человека – странно, но он не кричал, молча пытался вырваться. И тут же верзилы, рывком вздернув его в воздух, перевалили через барьер. Стало видно, что под мышками у него пропущена петля, он повис на толстой веревке, отчаянно суча ногами, обеими руками вцепившись в эту самую веревку, попытался даже по ней взобраться – но веревку быстро вытравливали, человек опускался все ниже. И тут он завопил так, что волосы вставали дыбом. Медведь оживился, рысцой направился к тому месту. Мазур застыл, сжав тесаные доски барьерчика. Нечеловеческие крики проникали под череп, там, на противоположной стороне ямы, перекинули через ограду свободный конец веревки, и она полетела к земле, свиваясь клубком. Еще один жуткий вопль, короткое рявканье зверя – и медведь навалился на жертву, послышался хрип, крики смолкли, слышалось лишь довольное урчание.