Текст книги "Охота на пиранью"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Мгновение – и он двигался, жил, действовал уже в другом ритме, чуть ли не вдвое быстрее обычного человека. Выкинул руку. Нож еще жужжал в воздухе, а Мазур несся вперед в отчаянном броске, шумно расплескивая воду...

Человек с торчащим из шеи ножом заваливался ему навстречу. Подбив его для верности ударом под коленную чашечку, Мазур молниеносно сорвал с шеи ремешок бинокля, накинул себе на шею, выхватил из ножен нож – выдергивать свой – кровь брызнет фонтаном, по уши уделаешься! – бросил себе в карман рукояткой вверх, вырвал ружье. В какой-то неуловимый миг успел еще разглядеть оскаленное в предсмертной гримасе лицо – жесткие усики, впалые щеки, светлые волосы, – черный прибор со шкалами и лампочками, а еще через секунду, пригнувшись, держа ружье наготове, бежал по берегу, крикнул:

– За мной!

Слева мелькнула фигура в камуфляже – Мазур нажал на спуск, целя пониже пояса, на уровне колен. Ружье дернулось в руках, оглушительно выплюнуло заряд, Мазур даванул спуск вторично – проверяя с ходу, полуавтомат у него, или что, – и грохнул второй выстрел, человека швырнуло в папоротники, как сбитую кеглю, он сразу же заорал от непереносимой боли...

– За мной, идиоты!

Мазур кинулся в лес, наискось уходя от реки, держась меж возможными опасностями и заполошно бегущей четверкой. Еще один замаячил слева – выстрел, дуло поднято не выше колен, фигура покатилась по земле...

– Капюшоны, мать вашу!

И они догадались откинуть капюшоны, из-за которых плохо видели, куда следует бежать. Слева ударила наугад автоматная очередь, пули прошли сзади, довольно высоко – ага, вслепую лупит, сука! – Мазур ответил выстрелом, догнал последнего – ну толстый, конечно, – и от души подбавил бодрости ударом приклада по хребту. Оглушительно взвизгнув, Чугунков рванул так, что враз выбился в лидеры...

Азартный собачий визг и лай – но где-то на месте, словно собака привязана. Еще одна очередь вслепую, вовсе уж в другой стороне, ветка пребольно стегнула по щеке...

– Вперед, суки, мать вашу! Бегом! – хрипел Мазур, поддавая кому-то коленом. – Туда! Мимо пня! Бегом!!!

А сам, превозмогая владевшие телом инстинкты, остановился, нырнул за дерево, изготовил ружье. Никого. Посчитав про себя до пятнадцати, бросился следом, легко высмотрев впереди красные пятна спин. И бежал замыкающим, хриплыми воплями подгоняя, едва кто-то замедлял темп, поддавая прикладом...

Казалось, это длится часами – сумасшедший бег меж деревьев, шумное хриплое дыхание, попадавшие по лицу ветки... Клятое ружье уже весило не меньше тонны, но никакая сила не заставила бы Мазура его бросить, пока он был уверен, что там еще остался хоть один патрон, бинокль колотил по ребрам, по животу – лишь бы не зацепился за сук...

– Впер-ред, блядские души! Наддай! Еще наддай!!!

Снова остановился, спрятался за деревом. Шум в ушах и удары собственного сердца мешали прислушаться – но никакой погони он не увидел. Понесся следом за неожиданно обретшей второе дыхание четверкой.

Наконец настал момент, когда поневоле пришлось разрешить привал, – сам Мазур мог бы отмахать в темпе кросса еще изрядный кусок, но его унылая гвардия все чаще спотыкалась и откровенно шаталась, налетала на деревья, усталость понемногу вытесняла страх, так их недолго и загнать...

– Стой! – прохрипел Мазур не так уж и громко.

Однако его услышали все, как подрубленные, плюхнулись, кто где стоял. Перед тем как самому рухнуть в мох, Мазур наскоро определился по солнцу и пришел к выводу, что не столь уж и отклонился от первоначального курса. Вытянулся на спине, закрыл глаза и постарался расслабиться всем телом, как был учен. На ощупь извлек из валявшегося рядом рюкзака фляжку и жадно глотнул, пролив тепловатую воду на грудь. Прислушался к хриплому, свистящему дыханию спутников – пыхтят, конечно, как паровозы, чего другого от них ждать... И поймал себя на гаденькой, однако вполне рационалистической мысли: неплохо было бы, потеряйся и отстань во время безумного бега кто-то из «балласта»...

Все же он был доволен собой: при первом же соприкосновении с противником не потерял ни одного из своих, даже легкораненых нет. А сам сумел вывести из строя как минимум двоих. Второй наверняка только ранен, но к этому Мазур и стремился. Вряд ли на той стороне пристреливают загнанных лошадей. Погоня вынуждена будет отвлечь на раненого часть сил, собьется с темпа хоть ненадолго. Вид раненых, как известно, деморализует, особенно здесь, не на войне, а на охоте. Благополучные импортные охотнички обязательно призадумаются, обнаружив, что с первых же часов лишились двоих...

Шарада, в общем, была нехитрая – охота разделилась с самого начала, и кто-то из них устроил засаду на пути. Убитого Мазур видел на заимке – это с ним и перемолвился там словечком. Что ж, встретились быстрее, чем оба рассчитывали...

Сел и осмотрел трофей – французская самозарядка, патрон с пластмассовой гильзой, увы, остался один-единственный. Судя по маркировке, либо самая крупная дробь, либо самая мелкая картечь – и то, и другое одинаково хреново при метком выстреле метров с пятидесяти. Впрочем, отныне охотнички, как всякий нормальный человек на их месте, непременно будут осторожничать, убедившись, что дичь попалась зубастая. И возникает вопрос: стоит ли тащить с собой эту бандуру ради одного-единственного патрона?

Стоит. Все, что способно сойти за оружие, нужно тут же взваливать на хребет. Вот только с ножом проблема: в старые ножны не лезет, придется и дальше таскать в кармане. Хороший ножичек, рукоятка из охотничьего рога, сталь не в пример лучше, чем у «подаренных»...

Отхлебнул еще глоток воды и зажег сигарету. Погони пока не слышно, вертолета тоже. Прекрасно, что есть бинокль. И крайне скверно, что засада знала о всех перемещениях дичи. Если вспомнить загадочный ящичек на груди убитого, это поневоле наталкивает...

– Вы же их убили!

Мазур поднял голову – над ним стоял толстяк Чугунков в весьма растрепанном виде и полном смятении чувств.

– Одного, успокойтесь, – сказал Мазур. – Второй живехонек, хотя товарный вид, надеюсь, потерял...

– Они же теперь разъярятся...

– Да ну? – ухмыльнулся Мазур. – А до того они за нами гнались, чтобы пряниками накормить? Ты что, медвежью яму забыл?

– Но все равно...

– Что – «все равно»? – Мазур загнал в ствол свой единственный патрон, поставил ружье на предохранитель и закинул на плечо. – Общечеловеческий гуманизм одолел, или рассчитываешь, что не зарежут, если станешь на коленях ползать? Как раз и зарежут, камерад... Ладно, становитесь. Дальше двинемся.

– Поесть бы... – протянул толстяк.

– Попить бы, – в тон ему протянул Мазур. – Пописать бы. И бабу повалять... Отломите каждый по горбушке и пожуйте на ходу. А вообще жратву надо обобществить и жестко нормировать...

Толстяк прямо-таки шарахнулся, прижимая рюкзак к груди. И чета Егоршиных никакого энтузиазма не выразила. Пожав плечами, Мазур не настаивал. Переложил свои припасы в рюкзак Ольге, а сам сходил к речушке, долил флягу и набрал еще литра три в презерватив.

Егоршин подскочил к нему, схватил за отворот куртки и возбужденно зашептал на ухо:

– Нужно зайти в речку и пройти по ней подольше. Тогда собаки обязательно потеряют след, я где-то читал...

Вообще-то резон в таком предложении был, но Мазур, уже обдумавший некую гипотезу, всерьез опасался, что на сей раз этот метод не сработает. Посвящать врача в свои догадки он не стал, с ходу придумал отговорку, кстати, вполне правдоподобную:

– А вы нигде не читали, что в таких случаях собак пускают по обоим берегам? И быстренько определяют, где беглец из речки вышел...

Похлопал доктора по плечу и ободрения ради серьезно сказал:

– А голова у вас варит... Встали, подтянулись! Задачу ставлю простую: нам надо от них оторваться как можно дальше, так что нужно сделать быстрым шагом еще километров десять – каких-то два часа, нечего хныкать заранее... Потом будет большой привал, с банкетом и танцами живота, если кто захочет...

Глава десятая
Вдруг обрадован моряк – появляется маяк...

Мазур забирал правее, на юго-восток, чтобы сделать крюк и оставить в стороне место, где торчала отягощенная раненым засада. Курс верный – потому что, даже сбившись с него, обязательно упрешься в Шантару, а уж это такой ориентир, что лучше и не придумаешь. Он прилежно запоминал дорогу, кедрачи, сосняк и березняк, распадки, косогоры, ручьи, подъемы, спуски и ровные места – потому что по этому же маршруту непременно пройдет погоня, нужно все время держать в голове, где она в данный момент с высокой степенью вероятности может оказаться. И постараться выбрать наблюдательный пункт, откуда ее можно увидеть издали – тогда стоит и прикинуть, бежать дальше, или попробовать самому устроить засаду. Но предварительно следует поискать «клопов», должны быть «клопы», это единственное объяснение...

Однажды далеко позади, на пределе слышимости взлетел над тайгой знакомый воющий свист – кто-то наткнулся на очередную шумную ловушку. Должно быть, штабс, он не похож на размазню, которая будет умирать на коленях, постарается выжить во что бы то ни стало. Как поступил бы на его месте сам Мазур, вздумай догнать беглецов, чтобы малость ограбить? Да почаще взбирался бы на вершины и высматривал, движущиеся ярко-алые пятна видно за километры. Штабс гораздо мобильнее, он один, здоров, как лось, на нем-то не висят толстяки, закомплексованные эскулапы и бабы...

Пора и остановиться, осмотреть одежду. Загадочный ящичек, висевший на шее у убитого охотничка, наталкивал на вполне определенные версии. Существует масса аппаратуры, способной с высокой точностью определить перемещение биологического объекта – портативные штучки, надевавшиеся на дуло винтовки, американцы начали испытывать еще во времена вьетнамской войны, и техника с тех пор рванула семимильными шагами. Правда, при всем желании нельзя отличить человека от, скажем, оленя – но здесь, очень похоже, нет зверья, могли специально распугать.

Хорошо. С помощью некоего аппаратика охотники, сидевшие в засаде на берегу речушки, весьма даже пристально следили за добычей – но это еще не объясняет, отчего они столь безошибочно ту самую засаду устроили. Ожидали точнехонько в том месте, к которому вышел Мазур, не зная, куда идет. Как-то смогли угадать, что он именно туда и выйдет...

Эрго? Должна быть другая аппаратура. И беглецы ее, не ведая о том, несут с собой. Только поэтому Прохор с компанией мог безнаказанно развлекаться целых два сезона – одним знанием тайги, обученными лайками и натасканными по-индейски следопытами столь постоянные успехи не объяснишь...

Когда прошло часа два, Мазур привала не объявил – ландшафт вокруг был неподходящий для его целей. Время от времени то Егоршины, то толстяк жалобно оборачивались на ходу, но Мазур махал рукой, приказывая двигаться дальше. Его весьма занимало, отчего с юга так и не прилетел за ранеными вертолет, точнее, почему вертолета не было слышно. То ли он прошел так далеко в стороне, что шум винта расслышать не удалось, то ли разгадка и вовсе жутковатая. Предположим, раненых тут принято добивать – и своих тоже, в первую очередь своих... Собственно, почему бы и нет? Что прикажете делать с раненым импортным туристом, у которого ноги на совесть продырявлены картечью? Везти срочно в цивилизованные места в хорошую больницу? Но к иностранцам у нас сейчас относятся нежно и трепетно, обязательно станут доискиваться, при каких таких обстоятельствах сэр или герр подвернулся под выстрел. Разве что – частная больничка где-нибудь в Шантарске, где вышколенный персонал не задает вопросов? И все равно риск засветиться есть. Заключить со своими гостями джентльменское соглашение, по которому серьезно раненый участник жестокой забавы автоматически переселяется на Небеса – вполне во вкусе Прохора Петровича с его налитыми темной водицей глазами. И ведь любители пощекотать нервы могут на это пойти, «Золотой арбалет» вполне может оказаться чем-то вроде «русской рулетки»...

Мазур чувствовал, что все это просто необходимо как следует прокрутить в уме – логику противника и его методы необходимо понять, так воевать легче... Но невероятно тяжело баловаться одними домыслами, не имея подкрепляющих домыслы фактов. И он все чаще думал о вылазке навстречу погоне, начинал потихонечку прикидывать варианты.

Ага, то, что нужно. Высоченная сопка слева, с голой вершиной – одиночные сосны торчат кое-где из темнорыжей каменистой земли...

– Туда, – показал Мазур.

– А может, стороной? – безнадежным тоном поинтересовался кандидат.

– Вперед! – рявкнул Мазур. – Зато спускаться будет легче...

На гребне, неподалеку от открытого места, он разрешил остановиться. Пока остальные жадно глотали воду, занялся своим гардеробом. Прежде всего скинул кроссовки и, чуть ли не тыкаясь в них носом, тщательно осмотрел, ощупал.

Выглядят так, словно совсем недавно покинули фабрику. Ни один шов не нарушен, в мягких участках не прощупывается твердых вкраплений. Такое впечатление – «недозволенных вложений нет»... Разве что существует специальная фабрика, где в кроссовки прямо на конвейере заделывают крохотные радиомаячки – но это уже попахивает паранойей...

Разделся до трусов и принялся за одежду. Сначала костюм. Ощупал каждый квадратный сантиметр штанов, распялил их против солнца. Тонкая синтетика, без всякой подкладки – нет, ничего не просматривается, швы, как и на кроссовках, выглядят ненарушенными. Однако Мазур предельно скрупулезно прощупал и их. Нет, костюм подозрений не вызывает...

Другое дело – куртка. Хоть и легкая, но материал гораздо толще, есть подкладка... Посмотрел сквозь куртку на солнце, принялся мять пальцами подозрительные места, где виднелось что-то вроде толстых ниточек – словно шелковинки, впрессованные в доллары...

Не колеблясь, полоснул алую ткань кончиком ножа. Словно занозу из пальца, извлек жесткую на ощупь ниточку длиной со спичку и толщиной с иголку. Повертел, подергал, пробуя на разрыв – прочная, как леска... Даванул ногтем, как вошь, – подается с едва слышным хрустом, ниточка словно бы переломилась в этом месте...

Положив ее на клинок ножа, принялся ковырять острием другого. Кто-то заглядывал через плечо, дыша в ухо, Мазур, не глядя, отмахнулся и продолжал трудиться.

Ну так и есть – в загадочной ниточке имеется вовсе уж микроскопическая начинка. На никелированное лезвие просыпались едва заметные крошки, щепотка странной, жесткой трухи неопределенного цвета, скрипящей под обушком ножа... Вдруг обрадован моряк – появляется маяк. Чего-то в этом роде следовало ожидать – крохотные передатчики, исправно выдающие сигнал в эфир. Нельзя даже назвать последним визгом моды – есть датчики и миниатюрнее, но уж их-то никак нельзя обнаружить ни взглядом, ни на ощупь. А потому ради вящего душевного спокойствия договоримся, что их и нет. Потом будет видно, посмотрим на поведение погони...

Вторую «ниточку» он вытащил уже увереннее. У него самого кожа на пальцах была довольно загрубевшая, поэтому отдал добычу Ольге, велел пощупать и доложить о впечатлениях.

– Шершавенькая, – сказала Ольга. – Словно в крохотных заусенцах вся...

– Вот и цепляется за подкладку... – проворчал Мазур, оглядел всех, придвинувшихся близко и, затаив дыхание, наблюдавших за его манипуляциями. – Поняли мою мысль? Хотите жить – изучите всю свою одежонку с величайшим тщанием... Каждый сантиметр. Это передатчики, чтоб вам было ясно...

– Значит, они нас все время... – охнула Вика.

– Надо полагать, – сухо бросил Мазур. – Шевелитесь! Чтобы ни одной такой воши не просмотрели...

Взялся за рюкзак и очень скоро сделал печальное открытие: его небольшой пестрый «сидор» был прямо-таки нашпигован этими крохотными жесткими ниточками, как селедка – икрой. Они были повсюду, за подкладкой, в лямках, в клапане. Чтобы избавиться от всех до единой, понадобится пара часов – и труд будет сизифовым, потому что придется и подкладку вырвать полностью, и весь рюкзак изрезать в полосочки, он так и так станет совершенно непригодным...

– Рюкзаки, пожалуй, придется бросить, – сказал он сквозь зубы. – Это не рюкзаки, а Останкинская телебашня в миниатюре...

– А как же нести...

– Так и нести, – сказал Мазур. – Тушенку в карманы, хлеб наломать – и в карманы, благо карманы вместительные, фляги – в зубы... Нету другого выхода, господа. Или предпочитаете оставаться и дальше ходячими передатчиками?

Куда еще можно засунуть микромаячки? Уж конечно, не в трофейный бинокль. И не в трофейный нож. И не в трофейное ружье – вряд ли кто из охотников предполагал, что эту экипировку захватят в качестве трофея. Остаются выданные ножи...

Мазур изучал рукоятку собственного, как восхищенный ювелир, заполучивший в руки редчайший бриллиант. Осматривал, водил пальцами, прощелкивал ногтем. Показалось ему, или закругленный конец рукоятки в самом деле отзывался каким-то д р у г и м звуком? Показалось Ольге, что она нащупала подушечками пальцев шов на черной пластмассе?

Положив нож на опустошенный рюкзак, тщательно прицелился и ударил прикладом. Странный какой-то звук... Еще сильнее обрушил приклад.

Треск. Навершие рукоятки лопнуло. Мазур склонился над добычей. Примерно на две трети рукоятка была нормальная, сплошной кусок цельнолитого черного пластика, а вот треть – пустотелый колпачок, искусно приваренный к основанию и скрывавший какое-то хитрое устройство величиной с крупную вишню – по расстеленному рюкзаку разлетелись крохотные электронные чипсы, сверкающие трубочки в полсантиметра длиной, нечто напоминавшее конфетти с проволочными ножками...

– Вот так, – сказал Мазур удовлетворенно. – Арсенал браконьера. Давайте второй.

Во всех ножах рукоятки оказались с начинкой. Ай да Прохор... или это мистер Кук постарался перед тем, как спиться на русский манер? Теперь пользоваться ножами с укоротившимися рукоятками будет не в пример неудобнее, да что делать... Зато уверенности в себе прибавилось, игра пойдет хоть и не на равных, но гораздо более честно...

На радостях Мазур двумя ударами ножа вспорол одну из своих банок и распорядился:

– Подставляйте хлеб, орлы, пора и пожевать малость...

В три прикуса разделался со своим бутербродом, лишь раздразнив этим аппетит – и, чтобы хоть как-то обмануть желудок, напился вдосыт воды. Все равно его изобретение, презерватив-фляга, оказалось бесполезным – в руках этот пузырь не потащишь, значит, и водяной паек будет голодным...

Толстяк возился с консервной банкой, извлекая пальцами остатки жира, пока не порезался.

– Мать твою так, – сказал Мазур. – Как дите, не отберешь игрушку вовремя... Что кривишься? Сними трусы, отхвати кусок и затяни палец, больше нечем... Ну? Потуже затягивай, будешь кровью капать на ходу – прибью...

С кривой улыбкой кандидат сообщил:

– У меня от вида крови голова всегда кружиться начинает...

– Вот врежу – не так закружится, – пообещал Мазур. – Ты у меня, признаюсь честно, давно в печенках сидишь, смотри, чтобы окончательно не рассердил... Так. Теперь я пойду осмотрюсь, а вы все вытаскивайте из курток начинку. И чтоб до единой...

Он так и остался в одних трусах. Повесил на шею бинокль, надел пояс – трофейный нож кое-как уместился в старых ножнах, когда Мазур отломал у них конец. Представил, как выглядит со стороны, невольно хихикнул – Маугли, бля... Ничего, на большом расстоянии загорелое тело сольется с тайгой, это вам не куртка ярчайшего спектрального цвета...

– И тщательнее! – напутствовал он, видя, что все принялись возиться с куртками. – Проверю потом. – Секунду подумав, он сунул Ольге в карман куртки наган и вручил ружье. – Держи, патрон в стволе, с предохранителя снято. Посматривай тут...

И пошел по гребню, к открытому месту. Босиком шагать было чуточку непривычно, однако тут нет ни битых бутылок, ни брошенных консервных банок, так что за ноги можно не беспокоиться...

Оказавшись на лысой вершине, невольно поежился, ставши вдруг открытым всем взорам. Спрятался за сосну. Прекрасный вид – на десятки километров, дикое приволье, хоть и угнетен ситуацией и своей ролью в ней, а дух захватывает... Как он ни всматривался, – и невооруженным глазом, и в бинокль, поворачиваясь во все стороны, – Шантары так и не увидел, и «заимки» впереди не углядел. А вот тайга, если идти по прежнему курсу, будет уже другой – впереди там и сям открытые пространства, равнины, и что-то похожее на болото, определенно скопище кочек. Если двигаться зигзагами, укрываясь в перелесках, чересчур уж размашистые зигзаги придется выписывать, кучу времени потеряешь. Придется рискнуть и переть почти что напрямик – может, и не станут они поднимать вертолет в первый же день охоты. Часа четыре придется шлепать, держа ушки на макушке – зато совсем уж далеко впереди вновь начинаются чащобы, сопки, спасительные дебри... Пиранья на ветке кедра – сюрреалистическая, конечно, картина. Для того, кто не просекает, что наша, родная пиранья и на твердой сухой земле может быть смертельно опасна...

Без особого труда Мазур узнавал пройденный ими путь – будто читал карту. Вон там перевалили подножие сопки, ага, а это и есть та речушка. Отличный бинокль достался от импортного жмурика – двадцатикратный, но не больше нашей «десятки»...

* * *

...Он чисто случайно поймал окулярами это шевеление зеленых точечек на зеленом фоне, сами, можно сказать, вылезли под взгляд... Повертел рубчатое черное колесико, но это ничем не помогло – судя по нанесенной на линзы разметке-масштабу, до погони более чем десять километров, ну да, часа на два и оторвались, не так уж плохо, но и не прекрасно, кровь из носу, разрыв нужно увеличивать.

Он едва различал крохотные силуэты – но все же видел, что это шагающие вереницей люди, числом не менее десяти, а впереди, не удаляясь особенно, маячат два пятнышка, белое и бело-черное. Лайки, конечно. А это хуже, чем любая овчарка, – овчарка, как ни крути, остается служебной, а лайка – здешнее животное, таежное. Огромная разница меж службой и образом жизни, сравните любого, самого ретивого вертухая и охотника-эвенка...

Время от времени там вспыхивали крохотные солнечные зайчики – солнце играло на стволах ружей, значит, они даже не озаботились навести тусклость на стволы, чувствуют себя хозяевами, банкометами в игре... Что ж, самому Мазуру солнце светит почти в спину, так что бликов от окуляров не будет. До темноты остается часов шесть. Вряд ли охота двинет по тайге ночью... или все же станут устраивать игры с приборами ночного видения? Как поступил бы на их месте он сам? Пожалуй что, не рискнул бы охотиться ночью на ловкого «майора», в первые же часы столь изобидевшего засаду... или тебе просто хочется так думать?

Он все еще стоял с прижатыми к лицу наглазниками из мягкой резьбы, когда поодаль, там, где оставил людей, раздался оглушительный выстрел.

Чисто инстинктивно Мазур крутнулся в ту сторону, присел за стволом. Новых выстрелов не было. По звуку – охотничье ружье. То самое, что он оставил Ольге.

Не было времени раздумывать и колебаться. С ножом в руке он рывком преодолел неширокое открытое пространство и бесшумно, как призрак, заскользил меж деревьев, забирая чуть вниз и вправо, чтобы подойти к стоянке со стороны, противоположной той, в какую уходил. Давал изрядный крюк, но иначе нельзя было. И не слышал ни новых выстрелов, ни криков, ничуть не походило на налет азартных охотников – неужели кто-то опять стал показывать характер, настолько, что Ольге пришлось...

Тихонько стал продвигаться вверх, ага, меж коричневыми стволами яркими пятнами показались желтые костюмы. Затаил дыхание, держа нож для броска. Еще дерево, еще одна перебежка, вот они уже метрах в десяти, и никто его не видит...

Мазур осторожно выглянул из-за кедра. Ольга сидела на корточках, привалившись спиной к стволу, зажимая обеими руками живот, морщилась от боли, но на раненую и умирающую, ликующе отметил Мазур, не походила. Прошипела что-то, с ненавистью глядя снизу вверх – а над ней, ухватив французское ружье за ствол, возвышался старый знакомый, неугомонный штабс-капитан. Как и Мазур, он был гол и загорел – только не в черных семейных трусах, а в коротких пестрых. Мазур мысленно провел траекторию, совмещавшую шею штабса с зажатым в руке ножом – и остался ею доволен.

– Где он, спрашиваю? – прорычал штабс.

Замахнулся. Ольга ответила ему словами, которым Мазур ее, безусловно, не учил. Ну, как только ружье дернется...

Нет, штабс отвернулся. Мазур великолепно представлял ход его мыслей и нисколечко не ошибся: штабс направился к трем остальным, сбившимся в кучку чуть поодаль. Снова рыкнул:

– Где майор, мать вашу?

Замахнулся разряженным ружьем, как дубиной, состроив невыразимо зверскую гримасу, определенно рассчитанную на моральное подавление, – Мазур видел, что этот гад насторожен, но спокоен и собран. И рассчитал мерзавец отлично: почти сразу же толстяк Чугунков торопливо вытянул руку, тыкая пальцем как раз в ту сторону, куда Мазур уходил, забормотал:

– Пошел сверху в бинокль посмотреть...

Мазур видел, как Ольга медленно-медленно, все еще морщась от боли, опускает правую руку к карману. И мысленно охнул: дуреха, там же против ствола – два пустых гнезда...

– У нее пистолет в кармане! – взвизгнул толстяк, услужливо тыча пальцем.

Штабс резко развернулся – но Мазур уже отделился от ствола, коротко взмахнул рукой, и нож с роговой ручкой, жужжа, крутясь, на мгновение ослепительно сверкнул, поймав лезвием случайный солнечный лучик...

Он еще падал, когда Мазур вырвался на поляну, выхватил из рук врага ружье, замахнулся было, но тут же сообразил, что правки не требуется. И отступил на шаг, чтобы падающий его не задел.

Истерически вскрикнула Вика – неподвижно застывшее тело с торчащей из горла желтой рукояткой ножа оказалось к ней ближе, чем к другим, она встретилась взглядом с тускнеющим взором «его благородия». «Ну вот и точка» – без всяких эмоций и уж тем более сожалений подумал Мазур, одним прыжком оказался рядом с Ольгой:

– Что? – присел рядом на корточки.

– Да ничего, – сказала она, то морщась, то пытаясь улыбнуться. – Когда он выскочил, я в него бабахнула – и промахнулась, конечно. А он мне ногой под дых, ружье вырвал...

– А остальные где были? – громко спросил Мазур, оборачиваясь.

Остальные торопливо изобразили лицами и фигурами виноватое смущение, причем больше всех старался, естественно, кандидат бесполезных сейчас наук.

– И чего я вас до сих пор не бросил? – совершенно искренне спросил Мазур вслух.

Ответа, разумеется, не дождался – да и какой тут может быть ответ? Руки чесались устроить толстяку детское наказание, но удержали не соображения гуманизма, а недостаток времени. Мазур лишь смерил его взглядом, от которого Чугункова бросило в пот, устало фыркнул и сказал:

– В общем, так – охота на хвосте. Так что в темпе продолжайте выбирать блох из одежды, на крыло подниматься пора...

Сделал два шага, выдернул нож и несколько раз воткнул его в землю, очищая от крови. Виктория принялась было закатывать глаза, но Мазур уже оказался рядом с ней и процедил веско:

– Я т-те покажу истерику... Шевелись!

Сунув в рот сигарету, присел рядом с Ольгой, погладил ее по голове:

– Порядок, малыш, ты-то у меня настоящая скво... Болит еще?

– Не особенно.

– Ну, если не особенно, тогда бери-ка все свои невеликие пожитки, да и мои тоже, завяжи все в куртку, чтобы получился приличный узел. Я тебя люблю и обожаю, но некогда утешать, жива – и слава богу...

Выпрямился, кинув мельком взгляд на мертвеца, – сволочь, конечно, был покойный, но в качестве напарника, честно говоря, подошел бы. Пер следом – и достал-таки, почти достал...

– Готово, – сказала Ольга. – Я всех «червей» вытащила, не сомневайся, чуть ли не на зуб пробовала... А колышки ты возьмешь?

– Ага, – кивнул Мазур.

Он за время пути успел уже заострить все колышки с обоих концов – попадется подходящее местечко, можно и «заминировать». Если понатыкать в высокой траве десятка три – глядишь, кто-нибудь в горячке погони и напорется, споткнется, вьетнамцы в свое время неплохой урожай собирали с помощью таких вот немудрящих подручных средств...

Будь это в кино, непременно следовало бы сгрести за шкирку пробегающую росомаху, украсить ее маячками и отпустить на волю, чтобы завела погоню в непроходимые чащобы. К сожалению, в жизни росомахи шмыгают мимо не столь уж часто, а толстяк, совершенно вышедший из доверия, играть роль приманки ни за что не согласится, хоть ты его режь...

Вон он, родимый, со страдальческим видом сгорбился над курткой, вороша ее одной рукой и вздыхая так, словно не шкуру свою спасает, а выполняет тяжкую повинность, совершенно ему ненужную...

– Все, кажется, – осторожно заметила Вика, и почти сразу же распрямился ее незадачливый муженек.

Мазур тщательно проверил работу – ну, прошляпили, конечно, в Викиной куртке отыскались еще две «ниточки», а у мужа целых три. Мазур ничего им не сказал, молча вырезал «маячки», оставив рваные дыры, мотнул головой:

– Пошли.

– Подождите! – вскрикнул Чугунков. – Я еще как следует и не проверил...

Мазур молча подошел, отобрал у него куртку и швырнул в кусты. Подтолкнул ногой:

– Вставай. Пошли.

– А если дождь?

– Будешь мокнуть. Некогда с тобой возиться.

– Куда ж я все это... – он указал на валявшиеся у ног пожитки.

– Снимай, – Мазур дернул его за рукав пронзительно-желтой курточки. – Заворачивай и тащи...

– Но...

– А, в бога душу мать! – заорал Мазур, уже не в силах более сдерживаться. – Долго ты мне нервы мотать будешь?

И замахнулся – но перехватил осуждающий взгляд Ольги и малость поостыл. Бросил неприязненно:

– Даю минуту на сборы. Вика, помоги ему, что ли...

– Да чтоб он провалился, – сказала Вика сердито. – Одно от него беспокойство...

– Ладно, – сказал Мазур. – Не будем дичать и звереть – чует мое сердце, у нас еще впереди масса возможностей... Помогите обормоту, – и с умыслом добавил: – Доберемся до цивилизации – все вместе будем смеяться над лесными страстями...

Вика, немного просветлев лицом, опустилась на корточки и стала увязывать нехитрые пожитки. Мазур нетерпеливо ждал. Наконец она справилась, протянула толстяку узел и даже сделала книксен по всем правилам:

– Битте...

Но оглянулась на мирно почивающего в папоротниках мертвеца и моментально помрачнела. Мазур показал направление:

– Шагаем туда, и в темпе. Надо оторваться...

Под гору шагалось легко. Ольга чуть задержалась, чтобы оказаться рядом с Мазуром, печально вздохнула:

– Такое впечатление, что на этом свете вовсе не существует ни Кваренги, ни Фальконе... Поверить сейчас трудно, что где-то за горами, за долами есть Петергоф...

– Лишь бы мы существовали, – отмахнулся Мазур. – А все остальное приложится, малыш...