Текст книги "Непристойный танец"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава вторая
Тяжкая доля взломщиков

Он стоял неподалеку от ворот и лениво наблюдал за суетой здешнего дворника и еще какого-то малого, кажется, племянника Обердорфа – вроде бы видел его пару раз со стариканом. Оба, стоя на верхней ступеньке приставленной к стене лестницы, старательно устанавливали в металлической подпорке, загнанной в кирпичную кладку на толстенных болтах, древко черно-желтого австрийского флага. То ли древко было новое, плохо подогнанное, то ли с подставкой не все ладно, но штандарт ни за что не хотел утвердиться прямо, кренился в стороны, как корабль в бурю, норовил выскользнуть из рук, так что распоряжавшийся снизу этой процедурой Обердорф орал на всю улицу, потрясая своей сучковатой палкой:

– Mistvieh,[30]30
  Mistvieh – скотина (нем.).


[Закрыть] ты меня перед людьми опозоришь окончательно! Посмотри вокруг, там уже всё в порядке, любо-дорого глянуть! Долго ты там еще, a’bescheissena Haizlputza?[31]31
  a'bescheissena Haizlputza – засранный золотарь (нем. диалект).


[Закрыть]

Нужно сказать, старик несколько преувеличивал – у соседних домов и на той стороне улицы еще продолжалась в точности такая же деловитая суета: крепили флаги, императорско-королевские вензеля, растягивали проволоку с фонариками для иллюминации.

«Что у них за праздник, интересно? – подумал Сабинин. – Для тезоименитства императора поздновато, для даты восшествия Франца-Иосифа на престол рано, декабря надо дождаться…»

Старина Обердорф выглядел важным и церемонным – в отчаянно пахнущем нафталином сюртуке, ровеснике сражений под Плевной, на коем без труда можно было разглядеть глубокие складки от долгого пребывания в сундуке, в начищенном цилиндре. Его воинские регалии красовались на новеньких ленточках и жарко сверкали, начищенные, должно быть, зубным порошком.

– Доброе утро, герр Обердорф, – сказал Сабинин. – Что это за торжество намечается?

– Доброе… Боже мой, эти бездельники меня с ума сведут! Неужели трудно справиться с таким простым делом?

Сабинин присмотрелся:

– Тьфу ты! Герр Обердорф, всего-то и нужно, что взять рубанок и подтесать немного древко, иначе не войдет ни за что, слишком толстое…

– Слышали, идиоты? – завопил Обердорф фельдфебельским тоном. – Немедленно отправляйтесь за рубанком и сделайте, как толково советует этот господин! Только чаевые с господ жильцов грести умеете, тысяча чертей! Живо! Людвиг, бездельник, дождешься, что перепишу завещание! Ох, извините, герр Трайкофф, что не поздоровался с вами как следует, но эти косорукие меня в гроб вгонят… Живо, живо! Сбегайте в мастерскую за угол и одолжите у Франца рубанок!

Его незадачливые подчиненные слезли с лестницы, растерянно озираясь, ища, куда бы прислонить флаг.

– Сверните и осторожненько поставьте у стены! – надрывался Обердорф. – Бережно, я сказал, вы что, хотите угодить под закон об оскорблении величества? Кто так сворачивает? Бережнее! Вас бы обоих в армию, растяпы, там бы из вас сделали хоть жалкое, да подобие людей!

Наконец знамя было должным образом свернуто, и оба побежали в сторону мастерской, подгоняемые воплями Обердорфа.

– Из-за чего все же суета? – спросил Сабинин.

– Очень радостное событие, герр Трайкофф, – поведал Обердорф воодушевленно. Огляделся, понизил голос. – Вообще-то, вы хоть и иностранный революционер, но все же бывший офицер… Человек приличный… Послезавтра через Лёвенбург изволит проследовать его высочество, наследник престола, эрцгерцог Карл Стефан. – Он продолжал почти что шепотом: – Говорят даже, что ожидается его императорское величество, государь Франц-Иосиф. Насчет государя в точности неизвестно, но эрцгерцог проедет точно – чтобы отбыть в Вену поездом.

– Что же вы так волнуетесь? – пожал плечами Сабинин. – Времени еще достаточно…

– Это не меняет дела, – отрезал Обердорф. – Лучше, чтобы порядок был наведен заранее. Поскольку порядок…

Остальное Сабинин пропустил мимо ушей – из ворот показался Кудеяр, сел в ожидавший его фиакр, и кучер прикрикнул на лошадей. Что ж, пока все шло как по-писаному – но все равно следует поторопиться…

– Посмотрите, они все-таки поставили знамя черт знает как, – сказал Сабинин, изобразив на лице нешуточную озабоченность. – Вот-вот упадет, чего доброго…

Обердорф заторопился к свернутому флагу, а Сабинин повернулся и, стараясь не спешить, направился к пансионату. В подвале кипит работа, все на занятиях, помешать может только горничная, но она в это время никогда вроде бы не убирала в номерах…

На цыпочках взбежав на второй этаж, он подошел прямиком к двери комнаты Кудеяра, воровски оглядевшись, сунул в замочную скважину одну из трех стальных штучек, висевших у него на кольце, тихонечко, затаив дыхание, повернул влево, вправо…

Не идет, зараза, хоть ты тресни, застревает. С позиции силы действовать нельзя, еще застрянет…

Он попробовал вторую отмычку. Сердце колотилось, стук крови в висках казался чьими-то чужими шагами. В любую минуту в коридоре может появиться непрошеный свидетель, мало ли кого черт принесет…

Получилось! Хорошо смазанный замок тихо щелкнул, язычок вышел из гнезда. Сабинин нажал на ручку, проскользнул внутрь, прикрыл за собой дверь и запер – точно так же, на два оборота. Быстро огляделся с порога, привыкая к расположению мебели.

Так, вот он, стол… Замок верхнего ящика был гораздо проще дверного и потому быстро поддался третьей, самой простой отмычке, напоминавшей скорее крючок для снятия обуви. Обеими руками Сабинин выдвинул его на всю длину, чутко прислушиваясь, не прозвучат ли шаги в коридоре? Черт побери, толстая дубовая дверь почти не пропускает звуков, можно и вляпаться. А впрочем, кто сунется в номер Кудеяра в его отсутствие? Маловероятно, что сыщется второй авантюрист…

Справа лежала фотографическая карточка Нади – та самая, что ему уже показывал Кудеяр. Сабинин иронично покривил губы: положительно, господин главный бомбист до сих пор, говоря высоким штилем, не излечился полностью от давней страсти…

Некогда было поддаваться посторонним эмоциям. Запомнив, в какой последовательности лежат бумаги, Сабинин осторожно выложил всю стопку на стол. Принялся их ворошить.

Счет от портного – ну, это неинтересно… Парочка социал-демократических брошюрок… письмо, подписанное неким Тулиным-Карповым, речь идет о каких-то пустяках, хотя это, возможно, шифр… все равно неинтересно сейчас… «…есть, по-видимому, закон, требующий от революции продвинуться дальше, чем она может осилить, для закрепления менее значительных преобразований…».[32]32
  Из письма Ленина Адоратскому.


[Закрыть] Короче говоря, в драку мы ввяжемся, а там видно будет… вот они, знакомые открытки от Джона Грейтона… так, вот этих он не видел, и ничего удивительного, судя по датам на почтовых штемпелях, они отправлены и получены еще до его появления здесь… Лиссабон, французский Брест… ну а эти сам забирал у Обердорфа… неужели правильно догадался? И португальский Лиссабон, и французский Брест весьма даже гармонируют с общей тенденцией… железнодорожные билеты – на одну персону, до Данцига через Краков, судя по датам, ими еще только предстоит воспользоваться… и к ним никелированной скрепочкой приколот телеграфный бланк… данным подтверждается, что за господином Лобришоном зарезервирован билет на экспресс «Померания» до города Кайзербурга… билет данный господин соблаговолит получить в Данциге…

Лобришон? Поистине, интересная интрига завязывается. В случайное совпадение имен что-то плохо верится, поскольку против этого…

Сабинин замер, его моментально бросило в пот.

В замке скрежетнул ключ, вставленный уверенной рукой.

Нельзя было терять ни секунды. Он лихорадочно уложил бумаги в прежнем порядке, задвинул ящик стола, моля Бога в душе, чтобы тот не скрипнул, кинулся в сторону, упал на пол и проворно заполз под свисавшее до самого пола белоснежное покрывало застеленной постели. Замер, боясь шелохнуться.

Прозвучали спокойные, хозяйские шаги – через всю комнату, прямехонько к столу. Громко выдвинули ящик. Рукоять браунинга чертовски больно врезалась в бок, под ребра, но Сабинин терпел, борясь к тому же с необоримым желанием расчихаться, – Европа Европой, но горничная, подобно своим российским товаркам, подметала пыль под кроватью чрезвычайно небрежно, и ноздри Сабинину сейчас щекотали невесомые комочки.

Скрипнул стул – что, вошедший надолго устраивается? Плохо, если так. С-ситуация… Вздумай он присесть на кровать, моментально обнаружит незваного гостя – матрац расположен низко, прохладная металлическая сетка почти касается лица Сабинина… нет, с чего бы это человеку посреди бела дня присаживаться на кровать? А если мнимый отъезд Кудеяра был притворством, и сейчас появится горничная Франя? Господа молодые бомбисты за бутылочкой прямо намекали на эту версию, подмигивая и цинически комментируя частную жизнь одного из своих вождей… Вот тогда – все пропало. Никто, предположим, не станет его тут же убивать, да и дорого он им дастся, с одним браунингом в кармане и вторым в рукаве, с двумя запасными обоймами… но вот улепетывать придется быстрее лани, подобно лермонтовскому персонажу, и дорога сюда будет закрыта безвозвратно…

Решительный стук в дверь.

– Войдите, – раздался почти над головой спокойный голос Кудеяра, – ну да, так и есть, это Кудеяр отчего-то вернулся.

– Простите, что побеспокоил, Дмитрий Петрович, – послышался голос доктора Багрецова. – Дело у меня к вам совершенно пустяковое…

Скрипнул стул.

– Михаил Донатович, ничего, если мы поговорим на ходу? – сказал Кудеяр. – Право, я ужасно спешу, совсем было уехал, но встретил знакомого, пришлось вернуться…

– Ради бога, ради бога! Какие могут быть китайские церемонии? Да и речь о совершеннейшем пустяке…

– Ну, тогда пойдемте. Фиакр ждет.

Две пары ног проследовали к двери, слышно было, как в замке дважды поворачивается ключ. Настала совершеннейшая тишина. Сабинин понимал, что никто не расставляет ему ловушку, что произошла чистейшей воды случайность, но все равно не мог себя заставить вылезти из-под кровати. Его даже сотрясла нервная дрожь – оказывается, хлеб взломщика чертовски горек…

Взяв себя в руки, он вылез, старательно отряхнулся и вновь подступил к верхнему ящику стола. Там все было по-старому, только исчезли железнодорожные билеты и телеграмма из Данцига. А в общем, более ничего интересного. Тумба стола и вовсе незаперта, там, кроме коробки патронов к браунингу, нет ничего, хотя бы отдаленно связанного с нелегальщиной. Что ж, дерзкая эскапада все же была предпринята не зря…

Заперев ящик, приведя свою одежду в безукоризненный порядок, он выскользнул из номера, быстренько запер дверь отмычкой. Кажется, обошлось…

Ни на лестнице, ни по пути к воротам никто ему не встретился. У стены вновь кипела работа – дворник с племянником старательно и неумело ширкали рубанком по комлю древка, а Обердорф, звеня регалиями и багровея от усердия, в голос ими руководил, чем вносил лишнюю сумятицу и нервозность. Доктор Багрецов наблюдал за ними с затаенной в усах улыбкой.

– Нет, все-таки против русского умельца австрийские – что плотник супротив столяра… – вполголоса сказал он Сабинину. – Право слово, так и тянет помочь, тут работы-то на минуту, – да нельзя. Противу немецкого порядка. Не имеет права герр доктор на улице с рубанком возиться, неуместно… Коля, где это вы ухитрились изгваздаться?

– А что?

– У вас спина в пыли, вот тут, за плечом… Давайте помогу. – Он властно развернул Сабинина спиной к себе и тщательно вытер платком пиджак. – Где это вас угораздило?

– Запонка под кровать закатилась, – ответил непринужденно Сабинин. – Пришлось на четвереньках ползать… Вы не видели Дмитрия Петровича?

– Только что уехал на извозчике. С каким-то седым господином – этакий диккенсовский персонаж в старомодном сюртуке, с орденской розеткой…

«Совсем интересно, – подумал Сабинин. – Если это не мой заочный знакомец, британский майор, отчего-то любящий себя именовать бельгийским адвокатом, то я – католический патер». А вслух посетовал:

– Жаль, у меня дело к Дмитрию Петровичу…

– Господин Трайков? – послышался вежливый голос. – Доброе утро, рад вас видеть…

Сабинин неторопливо обернулся. Перед ним стоял молодой полицейский комиссар Генрих Мюллер собственной персоной, только на сей раз не в вицмундире, а в партикулярном, даже с гвоздикой в петлице.

– Вы меня помните, господин Трайков?

– Ну, разумеется, господин комиссар, – кивнул Сабинин. – У меня о вас сохранились самые приятные воспоминания.

– В таком случае, зачем же столь официально? Зовите меня просто господином Мюллером… Я вас не оторвал от каких-либо важных дел?

– Я свободен, как ветер. Всецело к вашим услугам.

– Ловлю вас на слове, – с обезоруживающей улыбкой сообщил австрияк. – Быть может, мы побеседуем за столиком в кафе?

– Ради бога, – кивнул Сабинин.

– Вот и прекрасно. Всего хорошего, герр доктор.

«А этот-то с какой бедой на мою голову? – растерянно подумал Сабинин, усаживаясь за столиком в заведении пана Ксаверия. – Случайно забрел в наши края? Что-то не верю я в такие случайности. Да и русский неспроста знает, колбасник…»

– Кофе с ромом? – любезно предложил Мюллер. – Насколько мне известно, вы его предпочитаете здесь всем другим напиткам.

– Пожалуй, – спокойно сказал Сабинин.

Ах, вот даже как… Пытается впечатление произвести, полицейский сопляк, представить себя грозным всевидящим оком. Или что-то за этим кроется?

– Как вы догадались насчет моего любимого напитка? – спросил он непринужденно.

– При чем здесь догадки? – с легкой улыбкой сказал Мюллер. – Я не строю догадок, я точно знаю, – и, не изменившись в лице, бровью не поведя, закончил немецкую фразу на весьма чистом русском, – что именно вы предпочитаете на обед, с кем встречаетесь в приватной обстановке и еще многое…

– Простите, не понимаю…

– То есть?

– Языка не понимаю, на котором вы вдруг заговорили…

Австриец смотрел на него с легкой насмешкой:

– Господин Трайков, а вам не кажется, что вы сейчас выглядите несколько жалко, пытаясь валять ваньку? – Это опять-таки было произнесено по-русски. – Собственно говоря, почему вы с таким упорством открещиваетесь от знания русского языка? – Он строил фразы, виртуозно перемешивая немецкие слова с русскими, так что западня таилась на каждом шагу. – Бросьте. У вас вполне понимающий вид… В конце концов, что странного можно усмотреть в том, что болгарин знает русский?

– Да ничего, пожалуй, – вынужден был признать Сабинин.

– Вот видите. Что же вы притворяетесь? – Мюллер уставился на него весело, пытливо. – Нужно уметь притворяться, господин Трайков, а вы, сдается мне, этим искусством плохо владеете…

– Мало ли какие могут быть причины…

– Например? – быстро спросил Мюллер.

– Ну, так сразу и не скажешь… – пожал плечами Сабинин, уже видя, что дело оборачивается весьма неприятной стороной.

– Господин Трайков, – проникновенно, доверительно сказал комиссар. – Мы с вами можем сидеть здесь до вечера, плетя эти словесные кружева… Но есть ли смысл? Вы мне кажетесь не вполне опытным в некоторых вещах, но тем не менее рассудительным человеком, отнюдь не фанатиком и не ограниченным догматиком… Вы, по моим наблюдениям, любите жизнь во всех ее проявлениях, не чужды некоторого, я бы так выразился, эпикурейства… С человеком вроде вас не в пример легче иметь дело, нежели с фанатиками и догматиками…

– Вы не могли бы изъясняться проще? – спросил Сабинин.

– Извольте. Служба моя трудна и тяжела, господин Трайков. Особенно во времена, связанные со столь значительными событиями, каким, безусловно, является предстоящий визит наследника престола, а то и самого государя… Все подняты на ноги, полиция работает без регламента времени и выходных дней… но наши труды не исчерпываются бравым стояньем в парадной форме на маршруте проезда высоких гостей. Отнюдь. Все обстоит как раз наоборот. По крайней мере, для многих из нас…

– Туманно, – сказал Сабинин. – Крайне туманно.

– Ну что же… Я, как человек деликатный, не смею подробно выспрашивать, насколько активно вы участвуете в… деятельности определенного рода. Это в принципе ваша частная жизнь, до тех пор, пока она не войдет в противоречие с Уголовным уложением Австрийской империи. Я вас умоляю, не пытайтесь напускать на себя невинность и хлопать глазами с видом деревенского простачка, впервые в жизни узревшего танцовщиц в кафешантане… Вся округа знает, что за гости обитают в пансионате «У принцессы Елизаветы». Даже иные уличные мальчишки, пожалуй что, осведомлены… И вы мне предлагаете поверить, что туда может попасть случайный человек? Что для постороннего отыщется свободный номер? Нет, серьезно?

Сабинин угрюмо молчал, пытаясь угадать, что в этой ситуации предпринять, – то ли откланяться и убраться восвояси, то ли устроить скандал, поминая сплоченность европейских социал-демократов, о которой в прошлый раз говорил сам комиссар? Или все же отмалчиваться?

– По-моему, я в бытность свою здесь не нарушил законов империи, – сказал он, взвешивая каждое слово.

– О, безусловно! – воскликнул комиссар. – Я вас и не обвиняю ни в чем подобном. С нарушителями законов империи мы беседуем в комиссариате, куда их доставляют под полицейским конвоем, а с вами мы беззаботно сидим за столиком в кафе, и я вас угощаю на собственные деньги… Речь о другом, господин Трайков. Я превосходно понимаю, что не в состоянии пресечь деятельность… заведений, подобных вашему пансионату. Во-первых, я для этого слишком мелкая сошка, во-вторых, вы стараетесь не нарушать законов империи, в-третьих же… ну, мы уже касались этого вопроса при прошлой нашей беседе. Вздумай грубый полицейский бурбон ущемлять права политических эмигрантов, невинных и нежных, помянутому полицейскому просто-таки гарантирована выволочка от начальства, каковое, в свою очередь, вынуждено считаться с возможными запросами в парламенте и шумом на страницах местной социал-демократической прессы…

– Сочувствую, – кивнул Сабинин.

– Благодарю, – в тон ему ответил Мюллер. – Так вот, хотя я и не в состоянии предпринять какие-либо меры…

– Послушайте, а зачем, собственно, вам что-то предпринимать? – спросил Сабинин серьезно. – Вы сами говорите, что никто из нас не нарушает ваших законов…

– Я не одобряю той деятельности, которой вы здесь заняты, – отрезал комиссар. – Зараза имеет свойство распространяться… Любая революционная деятельность, на мой взгляд, крайне пагубна. И некоторые наши деятели, поддерживая вас ради мелких политических выгод, на деле рискуют гораздо больше, чем в состоянии осознать…

– Интересно, – вкрадчиво спросил Сабинин, – а вы в состоянии повлиять на этих… деятелей или хотя бы заставить их к себе прислушаться?

Судя по печальному виду комиссара, насупившегося и поджавшего губы, Сабинин грациозно и мастерски наступил на любимую мозоль…

– Это не имеет отношения к нашей беседе, – отрезал Мюллер. – Я, с вашего позволения, закончу свою мысль. Действовать я не в силах. Но знать обязан. Я должен знать, что происходит за стенами таких вот уютных, чистеньких пансионатов. В этом я вижу свою обязанность. Вам развивать эту мысль далее или вы и так меня понимаете?

– Бог ты мой, – сказал Сабинин. – Уж не собираетесь ли вы мне предложить…

– Вы прекрасно поняли мою мысль, – с вежливой улыбкой опытного дипломата кивнул молодой полицейский.

– Что же, прикажете выступать в роли полицейского шпика?

– Информатора, – мягко поправил Мюллер. – Шпики – это у вас, в России, хотя лично я не согласен со столь уничижительным термином, естественно полагать, что полиция любого государства, где имеются внутренние… проблемы, прибегает к услугам негласных сотрудников. И все же, господин Трайков, ситуация в корне противоречит той, к которой вы привыкли в России. Там, согласен, ваша деятельность в качестве негласного помощника полиции обязательно привела бы к арестам, судебным процессам, а то и смертным приговорам. Между тем здесь, повторяю и подчеркиваю, речь идет лишь о поставке информации и не более того. Ваша откровенность не повлечет для ваших друзей ровным счетом никаких… последствий. Или я неправ?

– Отчего же, правы, – сказал Сабинин. – Вот только мои друзья, боюсь, не станут вникать в эти тонкости. И всадят мне пулю в лоб, не особенно разбираясь. Им будет совершенно все равно, сотрудничал я с русской полицией или с вами…

– Но ведь этого можно избежать при соблюдении весьма простого условия. Вам всего лишь следует никогда никому не проговориться. И только.

– Все равно, – упрямо сказал Сабинин. – Бывают всевозможные случайности.

– Я так и не понял, вы в принципе отрицаете всякое сотрудничество со мной или вас пугает только лишь возможность провала?

– Ничего себе, «только лишь»! – покрутил головой Сабинин. – Для меня это не «только лишь», для меня это – неизбежная смерть при неудачном обороте дела…

– Я должен понимать так, что вы отказываетесь?

– Вот именно.

– Это ваше последнее слово?

– Будьте уверены.

– Ну что же… – протянул Мюллер вовсе не зло. – Придется вести беседу в ином ключе… Насколько я понимаю, наши скромные полицейские ассигновки вас вряд ли привлекут – вы, по моим наблюдениям, особой нужды в деньгах и так не испытываете. Одеты с иголочки, посещаете дорогие рестораны, букеты дамам дарите не какие-то дешевенькие, а от Кутлера… Поневоле приходится идти в другом направлении… Вы не скучаете по России?

– Не особенно.

– Прижились здесь, а?

– Не скрою, мне здесь нравится.

– Тем более печально будет возвращаться на родину…

– Это с какой же стати? – насторожился Сабинин.

– Вышлем вас, и все, – безразличным тоном сообщил Мюллер. – Причем не в Болгарское княжество, а именно в Российскую империю. Поскольку у меня есть нешуточные основания усматривать в вас именно российского подданного.

– Я – подданный Болгарского княжества.

– Да бросьте, – невозмутимо сказал комиссар. – У вас, признаю, безупречный паспорт, вовсе даже не поддельный, но с ним не все гладко… Вы знаете, я вот уже неделю как интересуюсь вашей скромной персоной. Посылал запросы, депеши… И наша, и болгарская бюрократические машины работают с ленцой, но мои запросы были не столь уж сложными…

– Не тяните кота за хвост.

– Извольте. На наш запрос болгарская полиция ответила, что выехавший три года назад в Австро-Венгрию Константин Трайков действительно существует и является вполне благонадежным… вот только одна маленькая неувязочка присутствует: заграничный паспорт под таким номером был выдан Константину Трайкову, коему от роду, надо вам знать, сорок восемь лет. По-моему, вы неплохо сохранились, а? Я бы вам и тридцати не дал…

– Послушайте, но возможны… ошибки, – сказал Сабинин. – Точнее, однофамильцы. Это какой-нибудь другой Константин Трайков…

– Позвольте вам не поверить. Повторяю, совпадает все: номер паспорта, место «вашего» рождения – город Велико-Тырново и прочие чрезвычайно важные детали. Никакого Константина Трайкова, схожего по возрасту с вами, в списках получивших болгарские заграничные паспорта не значится. Боже упаси, я не виню лично вас в подделке документа, – великодушно сказал Мюллер. – Вам, скорее всего, дали уже готовый. Насколько я могу судить по опыту, в вашем паспорте всего-то в паре мест мастерски переделано по одной цифирке. Отчего его нынешний владелец и выглядит на обозначенные в паспорте года. Исправленные года. Ну, ничего из ряда вон выходящего. С подобной липой можно жить долго, так и не попавшись. При беглой проверке документов, если подчистки выполнены достаточно искусно, полицейские и внимания не обратят. Вам не повезло в том, что я вами заинтересовался и провел глубокую проверку, после которой у вас не стало никаких шансов…

«Вот сволочь какая – Кудеяр, – сердито подумал Сабинин. – Все уши прожужжал в свое время, что паспорт совершенно надежен…»

– А вы, простите, не блефуете?

Мюллер молча полез во внутренний карман пиджака, вытащил свернутые в трубочку бумаги, перетянутые узкой черной ленточкой, положил перед Сабининым:

– Собственно говоря, документация такого рода является секретной, но если нет другого способа вас убедить… Полюбопытствуйте.

Проглядывая бумаги, Сабинин все более мрачнел. Из того, что он видел, недвусмысленно вытекало: чертов австрияк прав, паспорт в самом деле липовый, что дотошная имперская полиция установила совершенно точно…

– Итак? – вежливо осведомился комиссар. – Похоже на фальсификацию?

– Нет, – честно ответил Сабинин.

– Вот видите… Болгарское княжество, таким образом, от вас официальным образом отрекается. Остается Российская империя… но вам ведь туда нельзя.

Опустив глаза, Сабинин кивнул.

– Как видите, положение ваше не из приятных, – участливо сказал комиссар. – Вот и получается, что я – ваш единственный якорь спасения. Могу вас выслать завтра же, а могу и оставить в стране, могу помочь получить настоящий вид на жительство… У меня нет времени, господин Трайков, в связи с предстоящим высоким визитом – ни сна, ни отдыха… Поэтому я не расположен танцевать с вами долгие танцы. Вопрос простой: да или нет? И я жду столь же простого ответа. Жду минуту.

Он демонстративно вытащил часы и уткнулся в них взглядом.

– Вы мне не оставляете другого выхода…

– Это, как я понимаю, означает «да»?

– Правильно понимаете, – буркнул Сабинин.

…Через четверть часа он встал из-за столика в кафе официально оформленным, путем письменного обязательства, негласным сотрудником австрийской полиции под рабочим псевдонимом Готлиб, то есть, если подумать, несомненным покойником, если об этом прознают обитатели пансионата. Положение не из приятных, но что оставалось делать человеку, которого самым циничным образом приперли к стене? Чертов австрияк не дал бы ему времени, чтобы отыскать Кудеяра и попросить помощи – не так он прост, хоть и не старше Сабинина. Ну что поделать, случается… Снявши голову, по волосам не плачут, а?