355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Бушков » Русская Америка: слава и позор » Текст книги (страница 6)
Русская Америка: слава и позор
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:04

Текст книги "Русская Америка: слава и позор"


Автор книги: Александр Бушков


Жанры:

   

Публицистика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Ну а мы вернемся в Иркутск…

Где в 1790 г. произошло событие, имевшее, без преувеличения, огромное значение для дальнейшего освоения русскими Америки – Шелихов наконец-то уговорил своего старого знакомого Александра Андреевича Баранова стать главным управителем всеми делами шелиховской компанией на Аляске и Кадьяке. Без преувеличений, событие это – историческое. Что бы там ни говорили, а Большую Историю творят в первую очередь личности. А уж Баранов, человек честный, умный, решительный и непреклонный, был личностью с большой буквы, более чем четверть века успешно руководивший Русской Америкой.

Убедительно прошу читателя, перед тем как читать дальше, заглянуть в Приложение и внимательно, не спеша, рассмотреть портрет Александра Андреевича Баранова. Душевный, обаятельный, мирный старичок, весьма похожий на добросовестного чиновника какого-нибудь Департамента почт и телеграфа…

Если бы! Приключений и свершений, выпавших ему на долю, хватит на десяток приключенческих романов. Сам себя Баранов (без малейшей шутливости!) любил впоследствии называть «Писарро российский». Франсиско Писарро, если кто запамятовал, – знаменитейший испанский конкистадор. Участвовал в завоевании Панамы и Перу, открыл залив Гуаякиль на Тихоокеанском побережье Южной Америки и Западные Кордильеры, основал несколько городов (в том числе Лиму и Тру-хильо), с горсточкой солдат завоевал богатое государство инков. В шестьдесят три года был убит испанскими же заговорщиками, людьми конкистадора Альмагро, с которыми много лет враждовал. В своем последнем бою дрался один против двадцати, но силы были неравными…

Не преувеличивал ли Баранов, сравнивая себя со столь знаменитой личностью? Баранов, разумеется, не захватывал богатых золотом царств. Но что до остального – давайте рассмотрим его жизнь в Америке подробнее…

В том же году Баранов отправляется к месту своего назначения. По дороге галиот «Три святителя» терпит крушение на Уна-лашке, Баранов вместе со спутниками застревает там надолго, питаясь исключительно гнилой китятиной…

Примерно в это время у берегов Аляски объявился англичанин капитан Кокс. Началась русско-шведская война, и шведы, не способные напакостить России в Америке самостоятельно, наняли Кокса, выдав ему по всей форме каперское свидетельство. Капер, если кто запамятовал, от пирата несколько отличается – во время войны законным, можно сказать, образом захватывает корабли конкретного противника. А посему стоит на ступеньку выше обычного пирата, и вешать взятого в плен капера (как без затей поступали с пиратами), означает поступиться правилами хорошего тона…

Одним словом, Кокс приплыл на Аляску с приказом разорять русские поселения. Но тут произошло нечто, по-моему, не имеющее аналогов в мировой практике: увидев, насколько убого живут русские и какая тяжелая у них жизнь, Кокс жечь и разорять ничего не стал, наоборот, отослал русским продовольствие и одежду, подарил даже секстан и мирно отплыл восвояси.

Поступок для английского морехода немыслимо благородный. Подобного рыцарства за англичанами не замечено. И потому у меня есть стойкие подозрения, что Кокс был кем угодно, шотландцем, ирландцем, валлийцем – но только не англичанином…

Итак, Баранов… Пережив кораблекрушение, он отправил несколько отрядов на эскимосских байдарах для изучения Аляски. Всю весну и лето его подчиненные бороздили море и сушу. Сам Баранов обошел на байдаре вокруг острова Кадьяк – и решил заложить столицу Русской Америки в Синиакском заливе означенного острова. Там помаленьку стало вырастать укрепление, в честь наследника престола названное Павловской крепостью.

Позднее, в 1793 году, Баранов предпринял поход против живущих поблизости эскимосов – с целью не воевать, а «замирить». Это ему удалось: без всяких военных действий эскимосы дали заложников и согласились жить в мире.

К этому времени относится единственный, пожалуй что, конфликт Баранова с Шелиховым. К русским поселениям приплыл английский бриг «Феникс», с капитаном которого, Хью Муром, Баранов быстро подружился (Мур был вполне приличный человек – не англичанин, а ирландец). На прощание Мур даже подарил Баранову своего «крепостного человека», индуса по имени Ричард, который потом несколько лет был переводчиком при встречах Баранова с англичанами.

Так вот, Шелихов (предприниматель крутой, вовсе не благостный) сурово разбранил Баранова за подобное «братание с противником» и выразил недоумение: почему Баранов не воспользовался случаем и не захватил хитростью корабль торгового конкурента? (Мур был на службе не правительства, а Ост-Индской торговой компании.) Баранов невозмутимо написал в ответ: «Меня больше удивил Ваш выговор, который обнаруживает беспредельную алчность корыстолюбия; как вы надеяться можете, чтоб я нарушил священные права странноприимства и человечества?»

Вот такой был человек – суровый, даже откровенно жестокий порой, но с твердыми жизненными принципами, от которых не отступал никогда.

К тому времени в разных местах побережья Аляски уже было зарыто (согласно обычаям восемнадцатого века) около тридцати медных досок с изображением креста и надписью «Земля российского владения».

И вот тут-то зашевелились тлинкиты-колоши. Те самые, что давненько уж «крышевали» многие окрестные племена, получали богатую дань мехами и жили припеваючи. Русские конкуренты им были как кость в горле, – так что никакой тут не было «борьбы благородных краснокожих с бледнолицыми поработителями». В основе опять-таки лежала чистой воды экономика, цинично выражаясь, соседняя бригада отбивала кры-шуемых…

Тлинкиты (которых я далее, по примеру русских и американцев, буду именовать исключительно колошами) выступили в поход. Это было вовсе не опереточное воинство – воевать колоши умели, и боевая раскраска смотрелась жутковато: высоко взбитые волосы посыпаны орлиным пухом, лица вымазаны красной краской, на многие надеты маски в виде моржей, сивучей, медвежьих морд. Встретишь такого в лесу – не заметишь, как на верхушке дерева окажешься. К тому же многие индейцы были в панцирях – хотя и деревянных, но достаточно прочных. Пули из тогдашних ружей пробивали их разве что при стрельбе в упор, а стрелы с копьями не брали вообще. Противник не из тех, над кем можно насмехаться…

И Баранов получил первое боевое крещение. Ночной бой продолжался несколько часов. Лучше всего о нем рассказал сам Баранов: «В самую глубокую ночь перед зарею окружило нас множество вооруженных людей и со всех сторон начало резатье и колотье иноверцев (сопровождавших отряд Баранова промышленников-туземцев). И нас подкололи тут вдруг бросившихся со сна, хотя в карауле и стояло пять человек, но они так близко подползли за мрачностию ночи, что усмотрели уже в десяти шагах колющими в наши палатки; долго мы стреляли из ружей без успеха, ибо одеты они были в три и четыре ряда деревянными и плетеными куяками (панцирями, доспехами) и сверху еще прикрывались претолстыми милащами, а на головах с изображением лиц разных чудовищ претолстыя шишаки, коих никаких ни пули, ни картечи наши не пробивали…»

Сразу начался переполох. Кадьякцы, видя, что их копья и стрелы (да и пули русских хозяев) бессильны против врага, в панике стали разбегаться, одни кинулись на байдарах в море, другие бестолково метались, заслоняя русским прицел. Сам Баранов едва не был убит в начале сражения – но от копий и стрел его спасла кольчуга, которую он предусмотрительно надел под кафтан (и годами потом с ней не расставался!). Он стрелял по нападавшим из фальконета – небольшой пушечки длиной менее полуметра.

(Сейчас, когда я пишу эти строки, такой фальконет стоит в углу комнаты. Неизвестно, кому он принадлежал, это и неважно, но я теперь могу доподлинно представить действия Баранова…)

К Баранову подоспела подмога со стоявшего неподалеку галиота «Св. Симеон», и колоши после нескольких неудачных атак отступили. Это была первая схватка Баранова с колошами, но отнюдь не последняя – все только начиналось…

Самое смешное, что колоши к тому времени числились «подданными Российской империи» – но по чистому недоразумению. Несколькими годами ранее штурман Измайлов, встретившись в заливе Якутат с колошскими вождями-тойнонами, подарил им гравюру с изображением наследника Павла и литой из меди герб Российской империи. Вожди отдарились каланьими шкурами и какими-то ритуальными предметами. Обе стороны смотрели на происшедшее со своей точки зрения. Измайлов полагал, что колоши признали себя российскими подданными, коли приняли герб. А колоши считали, что они с бледнолицыми всего лишь хорошо посидели и обменялись родовыми тотемами…

В те же времена объявились испанцы, которые в заливе Кука раздавали индейцам серебряные медали и некие «грамоты». Вполне возможно, что и они полагали, будто индейцы признали себя подданными христианнейшего короля Испании. Сами индейцы опять-таки так не считали: дарят белые люди какие-то кругляшки, и ладно, будет что в ухо продеть… Шелиховцы, прослышав об этаких международных контактах, поступили просто и эффективно: выменяли у индейцев испанские медали все до одной и выкинули в море (ну а «грамотки» индейцы и сами быстренько истрепали).

Заглянули в поисках выгоды и некие англичане – но этим не повезло категорически, эскимосы-чугачи без малейшего подстрекательства со стороны русских по своему почину захватили судно, ограбили, а всю команду перебили (гораздо позже американский историк Хауэй установил, что это был бриг «Си Оттер» капитана Типпинга).

Русские тем временем обживались. Баранов достраивал Павловскую крепость. Первым помощником себе к тому времени он взял Ивана Александровича Кускова – человека весьма заметного в истории Русской Америки, будущего основателя Форт Росс в Калифорнии.

Колоши пока что присмирели, но на Баранова навалилась новая напасть – со стороны уже не воинственных индейцев, а своих. В Русской Америке активизировались главные конкуренты Шелихова – «лебедевцы», люди якутского купца Лебедева-Ласточкина. «Лебедевцы», в отличие от всех прочих многочисленных компаний, стремились к тому же, что и Шелихов – обосноваться в Америке на постоянное жительство.

Промыслы пушного зверя, как я уже говорил, к тому времени стали истощаться. Крупный отряд «лебедевцев» захватил один из тамошних «стратегических пунктов» – поселения эскимосов-чугачей в заливе Принца Уильяма. Именно что стратегический пункт! Именно чугачи, нанятые в работники, добывали основную массу пушнины, снабжали русских продовольствием, шили теплую одежду, участвовали в перевозке грузов и строительстве укреплений.

Баранов, склонный действовать по справедливости, заключил с предводителем «лебедевских» Коломиным соглашение о разделе сфер влияния. «Лебедевцы» его моментально нарушили, засыпая Баранова угрозами, сводившимися все к тому же бессмертному ультиматуму: шли бы вы, отсюды, ребята, это наша корова, и мы ее доим…

Вскоре «лебедевские» перешли к «активным мероприятиям» – они, прихватив в подмогу индейский отряд, обосновались возле одной из крепостей Баранова, Александровской, стали перехватывать туземцев, шедших к Баранову продавать меха, избивали их и отнимали шкуры. По всем меркам это был форменный беспредел. «Лебедевские» были не прочь захватить и саму крепость, но не решались устраивать открытый бой. Все попытки Баранова договориться с ними по-хорошему отвергались… В заливе Бристоль «лебедевцы» разграбили четыре эскимосских селения, «приведенные под российскую руку» еще Шелиховым, жителей увели в плен, а медный российский герб, подаренный вождю Барановым, разломали на кусочки (что, между прочим, по тогдашним законам Российской империи считалось серьезнейшим государственным преступлением и подлежало суровой каре). А чуть позже «лебедевцы» организовали среди шелиховских строителей в Воскресенской бухте самый настоящий заговор, и Баранов буквально в последнюю минуту предупредил готовившийся бунт – не оружием, а красноречием и убеждением.

Баранов тем временем с помощью нанятого на службу компании англичанина Шильца завел самую настоящую судоверфь и строил там небольшие корабли – а кроме того, пытался наладить собственное металлургическое производство. Из железной руды, найденной на Кенайском полуострове, он, подавая пример, собственными руками отковал несколько прутьев, показывая, что задумка вполне реальная. Из добытой на Кадьяке меди отлили колокола для тамошней церкви. Баранов писал Шелихо-ву: «О меди американской давно есть мое намерение забраться на Медную реку, поднесь бешеные Лебедевские делали преграды и не знаю, будет ли лучше».

Хлопот у Баранова был полон рот. С Большой земли ему присылали «посельщиков», с помощью которых предполагалось наладить землепашество, кораблестроение, металлургию, гончарное дело, обработку кож и другие ремесла. Контингент, как легко догадаться, был специфический – и привыкшие к вольной жизни, и субъекты с уголовным прошлым, и попросту искатели легкой жизни – одним словом, та трудно управляемая, бесшабашная вольница, которая во множестве присутствует во всех местах, где начинается освоение новых земель. Этакий американский Дикий Запад в миниатюре…

Баранов совершенно случайно раскрыл заговор, участники которого, не желая трудиться нормально, собирались убить приказчика, захватить корабль и уплыть на Курилы – а там видно будет. Были и попытки покушаться на жизнь самого Баранова – так что свою знаменитую кольчугу он снимал редко, а спать ложился не иначе как положив у изголовья пару пистолетов, что стало многолетней привычкой. Не сложились поначалу отношения у Баранова и с главой православной духовной миссии Иоасафом. Склока меж ними получалась долгая. Иоасаф бомбардировал Шелихова кляузами, требуя сменить Баранова и прислать «более гуманного и порядочного».

Ну не сошлись они характерами, бывает… Судя по сохранившимся документам, отче Иоасаф все же, с моей точки зрения, изрядно перехлестывал в своих претензиях. Очень уж много требовал порой: построить для миссии отдельную резиденцию, полностью обеспечивать дровами и продовольствием. Меж тем у Баранова не хватало рабочих рук, и он вполне резонно советовал персоналу миссии самому заготавливать дрова и подрабатывать на хлеб ремеслами. Иоасаф в ответ горделиво заявлял, что у духовных особ нет ни одной свободной минутки времени, они, мол, беспрестанно молятся за грешников…

Особенно возмущало архимандрита Иоасафа то, что Баранов, вольнодумец этакий, обучал своих подчиненных «французским вольным мыслям», в чем его активно поддерживал англичанин Шильц – и промышленники развратились настолько, что вступали в дискуссии с духовными по богословским вопросам: ну как в какой-нибудь богомерзкой Сорбонне, право слово…

Судя по всему, архимандрит был из тех идеалистов, что, не считаясь с реалиями, хотят в кратчайшие сроки построить идеальное общество – а Баранов как раз из тех прагматиков, прекрасно знающих, что работать приходится, увы, с тем контингентом, что имеется под рукой. («Нет у меня для вас других писателей!» – сказал в свое время товарищ Сталин в ответ на жалобы некоего идеологического начальника, жаловавшегося, что писатели и водку пьют, и с женщинами чересчур активно общаются.)

Пикантности придавало то, что самому архимандриту все же выделили отдельные покои, но остальная его братия обитала в общей казарме, где работники Баранова преспокойно жили с блядьми (прошу пардону, конечно, но именно этот термин частенько употреблял в письмах сам Иоасаф). Иоасафа чрезвычайно нервировала и эта сторона жизни – настоятельно требовал, чтобы всякий возлегший с бабою был с ней обвенчан по всем правилам, и никак иначе (что в тамошних суровых условиях, будем реалистами, выглядело несбыточной утопией).

Архимандрит изливал душу в посланиях Шелихову: «Жизнь их развратная. Я едва мог убедить некоторых промышленников жениться. А прочие и слышать о том не хотят. А девок держат все публично, да еще и не по одной…» В конце концов отче, должно быть, окончательно озлившись, стал уверять Шелихо-ва, будто Баранов собирается отправить его на тот свет, а потом перебить и остальных духовных особ (Баранов ангелом не был, но вряд ли стал бы лелеять такие планы, за четверть века своего заведования Русской Америкой ни один обладатель духовного звания от него не пострадал никоим образом, так что Шели-хов на эти дрязги особого внимания не обращал, сам прекрасно все понимал насчет несоответствия утопии суровой американской реальности…) Ну не было у Баранова возможности опекать монахов, как детей малых, что поделаешь! И не в его силах было превратить своих подчиненных в ангелов (между нами говоря, и сам Баранов, будучи мужиком не старым, «алеутскую девку держал», чего уж там…)

В конце концов, его грызня с архимандритом-идеалистом не так уж и важна для Большой Истории. Гораздо важнее то, что уже в первые годы своего управления Баранов укрепил экономическое положение растущей колонии, положил начало судостроению, земледелию, обработке металлов, развитию ремесел. Он по-прежнему ходил в кольчуге под кафтаном и спал с пистолетами у изголовья…

Оставим его пока что, читатель, посреди тяжелых трудов и вернемся в Иркутск к Шелихову Там случились новые интереснейшие события, о которых мы просто обязаны знать…

В 1794 г. в Иркутск приезжает Николай Петрович Резанов – еще один главный герой и нашего повествования, и освоения Русской Америки. Находящийся в нашей литературе, так сказать, «на особом положении». Даже те, кто начисто забыл имена Шелихова и Баранова (если вообще слышал), Резанова знают, но исключительно по рок-опере «"Юнона" и "Авось"», в свою очередь, созданной по поэме Андрея Вознесенского. Романтическая история его любви к прекрасной калифорнийке Кончите, трагическая смерть Резанова на полпути домой, безжалостно разлучившая влюбленных, – все это известно многим. Однако получилось так, что из биографии Резанова оказалась выхваченной только история его романа – меж тем личность Резанова интереснее, многограннее и шире и уж безусловно не укладывается в тот весьма схематический образ, что был явлен зрителю на сцене «Ленкома».

Чуть позже я постараюсь представить читателю подлинного Резанова – в строжайшем соответствии с источниками (в том числе его собственноручными записками) и исторической правдой: умного и энергичного строителя империи, поистине государственного человека, прожившего недолгую, порой трагическую, но бурную и славную жизнь. Буду безжалостно расправляться с многочисленными дурацкими мифами, которыми за два столетия обросла история Резанова и Кончиты – но, честью клянусь, читатель не ощутит ничего похожего на разочарование. Потому что подлинная история Резанова еще ярче, романтичнее, увлекательнее, чем известный спектакль (отнюдь не бесталанный)…

Итак, Николай Петрович Резанов. Родился в Санкт-Петербурге 28 марта 1764 года в обедневшей дворянской семье (графом так никогда и не стал, это поэта Вознесенского кто-то обманул).

Получил хорошее домашнее образование с помощью приглашаемых учителей, как тогда было в обычае. С Сибирью некоторым образом связан был сызмальства: его отец одно время служил при генерал-губернаторе Сибири Чичерине, а дядя Петр Гаврилович был председателем гражданской палаты губернского суда в Иркутске, но потом сделал неплохую карьеру в столице, заняв пост обер-прокурора Правительствующего Сената.

Семья дружила с поэтом и крупным чиновником Гаврилой Державиным. Именно он помог в конце семидесятых годов XVIII века перевестись молодому Николаю в лейб-гвардии Измайловский полк.

Полк был престижнейший, по неписаной табели о рангах помещавшийся сразу за двумя вовсе уж элитными, Преображенским и Семеновским. Служба в таком полку служила залогом успешнейшей карьеры.

Однако в начале восьмидесятых Николай оставляет военную службу. Причины непонятного многим в ту пору решения так и остались неизвестными – но нет ни малейших известий о каких бы то ни было неприглядных поступках, послуживших поводом для отставки. Не исключено, молодому офицеру из небогатой семьи была просто не по карману служба в столь элитной части – гвардейский офицер обязан был поддерживать просто шикарный образ жизни, и далеко не всякого на это хватало. Вполне возможно, он не чувствовал в себе никакого призвания к военной службе (пусть и мало обременительной) – такое часто было причиной ухода молодых людей из самых блестящих полков, бывают люди, которым «стиль милитар» категорически противопоказан.

Как бы там ни было, в «статской» службе Резанов как раз сделал неплохую карьеру. Сначала был асессором во Пскове, в тамошней палате гражданского суда. Через пять лет его перевели в Казенную палату Санкт-Петербурга. Там Резанов показал себя неплохо, был повышен в чине и назначен правителем канцелярии у вице-президента Адмиралтейской коллегии графа Чернышева.

В 1791 г., став личным секретарем императрицы, Державин забирает Резанова к себе – опять-таки правителем канцелярии. На этом посту Резанов еще и выполняет при императрице обязанности чиновника для особых поручений. Переходит в штат фаворита императрицы Платона Зубова. Становится обер-секре-тарем Сената. За разборку «Устава о ценах» и расчеты земельных налогов в Москве и Петербурге награжден орденом Св. Анны 2-й степени и «пенсионом» в две тысячи рублей в год. На военной службе случались карьеры и ослепительнее, конечно, но для службы «статской» – очень даже неплохой результат для человека всего-то тридцати лет…

В 1794 г. Резанов приезжает в Иркутск, чтобы проинспектировать деятельность компании Шелихова. Поручение дано Зубовым, но, есть подозрения, исходило от самой императрицы. Екатерина с некоторым недоверием относилась к сибирским купцам и их деятельности в Русской Америке, частенько приговаривая: мол, сами-то они уверяют, будто дела идут прекрасно, но «нихто тамо на месте не свидетельствовал их заверения». Положительно, Матушка опасалась «вашингтонского» варианта – серьезной возможности воздействовать на Русскую Америку, вздумай она отложиться, попросту не существовало…

Вот и послали, должно быть, толкового чиновника Резанова, чтоб посмотрел на месте… Действительный статский советник Резанов задание выполнил, дела Компании на него произвели самое благоприятное впечатление – но финал последовал несколько неожиданный. Николай Петрович влюбился в пятнадцатилетнюю дочь Шелихова Анну, и в январе 1795-го их обвенчали.

Портрета не сохранилось, но девушка должна была быть красавицей, если пошла в мать – статную, синеглазую, золотоволосую, прозванную иркутянами Королевой.

Если оставить в стороне лирику (а она присутствовала, брак, несомненно, был по любви), то и Шелихов, и Резанов оказались в выигрыше. Резанов, живший пусть на высокое, но все же жалованье и других источников дохода не имевший, вошел в семью купцов-миллионеров (вторая дочь Шелихова, Авдотья, была замужем за пайщиком компании отца Булдаковым). А Шелихов и Булдаков, пусть миллионщики, но все же не более чем купцы сибирские, обрели родственника, занимавшего в Петербурге немаленькое положение и лично известного самой императрице. Выгода была обоюдная – чувства чувствами, а жизнь жизнью в те времена, когда сословные различия ощущались особенно жестко… Короче говоря, с этого момента благосостояние шели-ховской компании стало и личным делом Резанова.

20 июля 1795 г. Шелихов неожиданно скончался, будучи всего сорока семи лет от роду – вроде бы от сердечного приступа. Смерть эта уже тогда показалась окружающим странной. Естественно, многие сразу вспомнили о событиях пятнадцатилетней давности, когда ветреная Наталья Алексеевна попыталась отравить мужа. Поползли слухи, что вторая попытка ей все же удалась. Барон Штейнгель, будущий декабрист (в начале XIX столетия четыре года служивший командиром корабля в Охотском море и знакомый со множеством знавших Шелихова, в том числе и с Барановым), в своих воспоминаниях писал без обиняков: «Внезапная смерть Шелихова… была многими приписываема искусству жены его, которая потом, ознаменовав себя распутством, кончила жизнь несчастным образом, будучи доведена до крайности одним своим обожателем».

Трудно сказать, было ли так на самом деле. Расследование не проводилось. Однако следует иметь в виду, что о первой попытке Натальи свет Алексеевны извести мужа отравой Штейнгелю рассказывали люди серьезные: Баранов и один из директоров компании Деларов. Так что… Не бывает дыма без огня. Достоверно известно одно: после кончины мужа Наталья Алексеевна развила бурную деятельность, чтобы взять управление делами в свои руки, подавая прошения не только в Иркутскую канцелярию (наместническое правление), но и лично императрице. За наследство Шелихова разгорелась нешуточная борьба – меж «шелиховским кланом» (Наталья, Булдаков, брат покойного Василий и присутствовавший «за кулисами» Резанов) и сокомпа-нейцем покойного Голиковым. Хотя перипетии этой долгой и ожесточенной схватки интересны сами по себе, излагать их здесь нет необходимости. Скажу лишь, что властная вдова в итоге своего добилась: была создана Соединенная американская компания, куда вошли все наследники Шелихова, Голиков, а также Иркутская коммерческая компания (несколько иркутских купцов совместно с Деларовым, оставившим пост управителя у Шелихова и занимавшимся в Москве коммерцией). Это еще была не та заветная «монополия», к которой стремился Шелихов, но до ее создания оставались считанные месяцы. В создании Соединенной американской компании самое активное участие принимал задействовавший все свои столичные связи Резанов. Ему было за что бороться – по завещанию Шелихова Анна Резанова стала обладательницей шестой доли почти миллионного капитала.

А самого Григория Ивановича Шелихова все эти земные заботы уже волновать не могли… На его надгробии, плите из уральского мрамора, были высечены золотом четыре строки сочинения Гаврилы Державина:

 
Колумб здесь Росский погребен,
Преплыл моря, открыл страны безвестны,
Но зря, что все на свете тлен,
Направил паруса на океан небесный…
 

На Аляске в это время, словно бы отдавая последние почести Шелихову, гремел троекратный залп из пушек и ружей – это Баранов, Писарро российский, водружал на берегах Якутатского залива флаг Российской империи. Поблизости сверкали белоснежные снега на величественной вершине горы Св. Илии, а неподалеку расположилась бухта Разочарования, названная так в память о незадачливом испанском мореплавателе, в свое время тщетно пытавшемся отыскать пролив меж Азией и Америкой. Русские осваивали новые территории на Аляске – к сожалению, вновь и вновь теряя людей. Отец Ювеналий, монах и рудознатец, тут же отправился в глубь этих диких и неизведанных мест, но был убит индейцами возле озера, которое до сих пор именуется озером Шелихова. В следующем году Баранов основал в Якутате новое поселение.

А поблизости, в Кенайском заливе, обретались «буйные ле-бедевцы» и, швыряя в море пустые бутылки, орали, что они не сегодня-завтра пойдут войной на Баранова и истребят его начисто.

Не знали, корявые, что их гульба на Аляске подходит к концу…

Баранов обживался!

Неофициальным гимном Русской Америки стала сочиненная им песня «Ум российский промыслы затеял».

 
Стройтесь, зданья, в частях Нова Света!
Русь стремится: Нутка ее мета!
Дикие народы Варварской природы
Сделались многи друзья теперь нам.
Нам не важны чины и богатства,
Только важно согласное братство,
Тем, что сработали,
Как здесь хлопотали,
Ум патриотов уважит потом…
 

Баранов, конечно, не Пушкин – но он искренне старался в своих неуклюжих поэтических опытах выразить нечто чертовски важное и славное. Так что не торопитесь смеяться над его строками…

Именно во время освоения Якутата Баранов впервые, пока заочно, познакомился с человеком, который… я чуть было не написал по привычке «станет героем нашего повествования». Увы, увы! Мы с ним еще не раз встретимся, но именовать его «героем» ни в коем случае нельзя. Личность, как выражались герои Аркадия Гайдара, гнуснопрославленная.

Итак, знакомьтесь: Генри Барбер, капитан брига «Артур», будущая головная боль Русской Америки. Любить и жаловать не прошу – не за что…

Некоторые авторы до сих пор упорно именуют его «американцем», «янки». Истине это не соответствует. Генри Барбер, хотя и базировался многие годы в Бостоне – англичанин, подданный Его Величества короля Георга III (как известно, донельзя скорбного умом и оттого последние годы жизни находившегося под строгим присмотром). Болтался у берегов Аляски, скупая пушнину у туземцев, – а заодно присматриваясь ко всему, что плохо лежит, и обижая тех, кто не мог за себя постоять. Англичанин Шильц выслушал жалобу колошского вождя – Барбер зазвал его к себе на корабль и поначалу поил-кормил как дорогого гостя, а потом заковал в кандалы и не отпускал до тех пор, пока соплеменники не выкупили своего вождя за шкуры каланов. В отместку они захватили одного из матросов с «Артура», и Барбер его едва выручил вооруженной силой…

Итак, лето 1796-го, первое появление Барбера, которому еще одиннадцать лет предстоит невозбранно резвиться у берегов Русской Америки, пока…

Но не будем забегать вперед.

Люди Баранова строили новые поселения и укрепления, успешно добывали морского зверя, искали медь на Медной реке (Коппер-ривер). А вот у «лебедевцев» дела шли сквернее некуда. Они по-прежнему откровенно зверствовали над аборигенами, что последние не собирались терпеть. Летом 1979 г. индейцы племени атна начисто уничтожили их артель – а оставшиеся в живых бежали из Константиновской крепости, которую тут же заняли люди Баранова. Чуть погодя против «лебедевцев» поднялись индейцы племени тананна – когда конкуренты Баранова, не имея товаров для обмена, стали, не мудрствуя, силой отнимать ее у индейцев. Индейцы уничтожили укрепление «лебедевцев» возле озера Шелихова (Илиамна) со всем «гарнизоном» в 12 человек, их поселение в заливе Тую-нак (общее число погибших – 25 русских и около сотни союзных им туземцев). После чего осадили основанный «лебедев-цами» Николаевский редут. На помощь пришли «шелиховцы», разогнавшие индейцев.

То был конец компании купца с двойной птичьей фамилией. В мае 1798 г. часть их покинула Аляску, а оставшиеся перешли на службу к Баранову. Конкурентов у «шелиховцев» больше не осталось – можно сказать, вымерли естественным путем…

Через сорок лет Лаврентий Загоскин, знаменитый исследователь Аляски, писал о компании Лебедева-Ласточкина: «Эта компания была сильна, цветуща, но в пору образования общей Российско-Американской компании у нее не случилось человека с гибким, изворотливым умом Шелихова и твердым, предприимчивым характером Баранова». Так что историю, господа мои, все же творят Личности…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю