Текст книги "Эмпириомонизм"

Автор книги: Александр Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Как ни истолковывать подобные факты – видеть ли в них настоящую «множественность сознания» или, следуя другой гипотезе, обширные, растянутые во времени приступы истерии со значительными амнезиями, переменою органического самочувствия и т. д., – из них можно с несомненностью сделать один вывод: психическим опытом личности не исчерпывается вся сумма «переживаний», связанных с ее физиологическими процессами; за его пределами может оставаться масса различных переживаний, которые в обычных случаях бывают сравнительно изолированными и разбросанными, иногда же группируются в сложные единства, во многом аналогичные главной системе психического опыта. Эти побочные психические группировки могут даже временно вытеснять главную и вместо нее господствовать над областью высказываний, что и дает повод к представлению о «смене личностей» в упомянутых нами наблюдениях специалистов; аналогичную картину представляет также лунатизм и психоэпилепсия. В других же случаях удается наблюдать высказывания побочных психических группировок одновременно и нарядус высказываниями главного «сознания». Подобного рода факты также очень важны для вопроса о критике психического опыта, и на них следует несколько остановиться.

В экспериментах, многократно производившихся над истеричными субъектами, удавалось получать сложные, координированные, строго целесообразные высказывания в ответ на такие возбуждения, которые ни в каком случае не могли достигнуть «главного» сознания личности. Вот самые типичные примеры (из опытов П. Жанэ, Бинэ, Бабинского и др.). Пациентка, страдающая местными анестезиями, между прочим полной анестезией правой руки, помещена таким образом, что эта ее рука закрыта от нее ширмой. В руку вкладывают карандаш, складывают пальцы так, как надо для писания, и подкладывают бумагу. Так как пациентка не видит этого, а рука ее нечувствительна, то сама она ничего не знает об этом. Затем на тыльную сторону руки накладывают металлическую букву или какое-нибудь рельефное изображение, и нечувствительнаярука сама пишет карандашом эту букву или довольно точно вычерчивает изображение. При этом детали изображения воспроизводятся иногда с такой точностью, которая указывает на настоящую тактильную гиперестезию – в нечувствительной руке. В других опытах экспериментатор, помещавшийся сзади от пациентки, очень тихим голосом задавал ей вопросы в то самое время, когда ее внимание было совершенно отвлечено оживленным разговором с другими лицами; эти вопросы ни в каком случае не могли достигнуть «сознания» больной, и однако ее нечувствительная рука писала на них ответы карандашом, между тем как «сама» больная даже не знала о том, что в ее руку вложен карандаш.

Подобные эксперименты производились с успехом в самых различных вариациях, например с заменой обычных истерических анестезий – внушенными в состоянии гипноза [27]27
  Изменяя условия опыта, удавалось установить существование довольно тесной связи между «сознанием» и внесознательными координациями: действуя на анестезированную поверхность кожи, внушали «сознанию» различные представления и даже галлюцинации; так, делая незаметно для больного в его нечувствительную кожу несколько булавочных уколов, предлагали ему задумать какое-нибудь число, и он называл именно число сделанных уколов; прикладывали к нечувствительной коже затылка рельефное металлическое изображение, и у больного получался соответствующий этому изображению зрительно-галлюцинаторный образ, и т. п. Эта связь «сознания» и «внесознательных впечатлений» соответствует, очевидно, жизненному единству организма, хотя она и не есть непосредственная ассоциативная связь, какая выступает в поле сознания.


[Закрыть]. Те высказывания, которые при этом получались, соответствуют, как видно из самой постановки экспериментов, не «сознанию» личности, не главной ее психической координации, а другим группировкам переживаний, «подсознательным» существующим рядом с главным «сознанием» и до известной степени самостоятельно от него.

В сущности, с этими фактами вполне однородны все «машинальные» или «бессознательные» высказывания нормальных людей, высказывания, о которых мы говорили раньше: целесообразные реакции глубоко задумавшегося или вообще вполне поглощенного чем-нибудь одним человека на посторонние возбуждения, которых он не замечает. У истеричных субъектов эти явления только сложнее и ярче, что находится в очевидной связи с обычным сужением поля главного сознания, составляющим основную черту истерии. «Подсознание» истеричных, как и «второе сознание» при периодической смене личности, представляет собой отдельно организовавшуюсясистему переживаний, оставшихся за порогом нормального психического опыта; в большинстве же случаев такой отдельной организации не создается, переживания вне главной системы протекают изолированными группами, причем иногда косвенно вступают в связь с этой системой путем высказываний, наблюдаемых другими людьми или оставляющих материальные следы вроде написанного слова, рисунка, сломанной вещи и т. п.

Как видим, критика психического опыта, основываясь на сопоставлении его с опытом объективным, показывает, что область «непосредственных переживаний», связанных с физиологическим процессом, гораздо шире области психического опыта, которая обнимает лишь одну систему таких переживаний, не захватывая ни побочных, до известной степени самостоятельно организующихся систем, ни частных изолированных групп, ни изолированных отдельных переживаний. Соответственно этому должно быть расширено понятие о «непосредственных переживаниях» для решения вопроса о связи их с физиологической жизнью.

Насколько же именно следует расширить это понятие? Прежде всего очевидно, что надо принять наличность переживаний всюду, где имеются высказывания, хотя и оставшиеся вне связи личного психического опыта. Но за высказываниями скрываются жизнеразности, именно те из них, которые настолько значительны, чтобы в достаточной степени нарушить равновесие двигательных центров и вызвать из них достаточно сильный поток энергии (в виде иннервации) по направлению к периферии. Между тем психический опыт сообщает нам о громадной массе таких переживаний, которые не выражаются в высказываниях, потому что связаны с более слабыми жизнеразностями, не способными вызвать внешние движения. Если это так, то мы должны принять, что и за пределами психического опыта «непосредственные переживания» существуют не только там, где они выражаются в заметных движениях, но и там, где соединенные с ними жизнеразности недостаточно для этого значительны. Таким образом мы приходим к выводу, что область «непосредственных переживаний» человека, в сфере психического опыта и за его пределами, совпадает с областью жизнеразностей центрального нервного аппарата.

Принявши такую точку зрения, мы не можем избегнуть вопроса, в каких же случаях переживания входят в сферу психического опыта и в каких нет? Какие жизнеразности имеют ближайшее отношение к психическому опыту и какие нет? Ответ может основываться только на анализе основных психофизиологических данных, касающихся этого вопроса.

V

По своей основной характеристике психический опыт есть система определенных связей, именно ассоциативных. Поэтому переживания «вне опыта» – это те, которые не попали в данную систему связей, те, которые остались изолированными от главного потока переживаний. Ассоциативная цепь воспоминаний, представлений, стремлений, возбуждаемых всяким данным переживанием, выражает собою, с физиологической точки зрения, отраженные, вторичные жизнеразности, вызванные тем, что первоначальное нарушение равновесия распространяется по нервному аппарату, порождая в различных его частях колебания различной интенсивности и различной формы. Если жизнеразность изолированно протекает в некоторых элементах нервного аппарата, не вызывая отзвука в остальных, то соответственное переживание также должно оказаться вне связи психической жизни, потому что нет промежуточных (ассоциативных) звеньев, которые вводили бы его в эту связь. Эти общие соображения еще более подтверждаются, если рассмотреть типичные случаи жизнеразностей, не связанных с психическим опытом.

Громадное большинство наиболее слабых раздражений, действующих на организм человека, совершенно «не замечаются» в сфере сознания, не порождают доступных психическому опыту ощущений. И это вполне понятно: очень слабые жизнеразности не выходят из пределов ограниченного числа непосредственно затронутых элементов, так как нервные проводники представляют известное сопротивление передаче энергетических колебаний. Но в некоторыхспециальных случаях такие же слабые раздражения находят доступ в поле сознания; и это также физиологически вполне понятно: нервные клетки сами по себе заключают, как аккумуляторы, запас потенциальной нервной энергии, для разряжения которой достаточно иногда и очень слабой жизнеразности, пришедшей извне, а разряжение это само может составлять уже гораздо более крупную жизнеразность, с гораздо более широким кругом последовательных колебаний в других частях нервного аппарата.

Как известно, человек делается восприимчивее к определенным слабым раздражениям именно тогда, когда его «внимание» направлено к их восприятию. С точки зрения наиболее принятых теорий внимания (вазомоторно-мускульных) акт внимания всегда связан с повышенным питанием тех элементов центрального аппарата, которые находятся в деятельном состоянии. Вы, положим, желаете рассмотреть детали отдельного предмета и внимательно в него вглядываетесь; это означает, что ваша сосудо-двигательная система путем расширения мелких сосудов, питающих деятельные участки мозга, направляет к этим участкам за счет других наибольшую сумму питания. Таким путем в соответственных оптически-мозговых клетках быстро накапливается потенциальная энергия, и они превращаются в заряженные аппараты, при малейшем внешнем толчке разряжающиеся как бы взрывом энергии, вызывающим вторичные колебания во многих пунктах центральной системы. Вполне естественно, что при таких условиях в общую координацию психического опыта попадают даже сравнительно очень небольшие световые раздражения, соответствующие мелким деталям воспринимаемой картины. Естественно также и то, что для остальных частей мозга, питание которых, наоборот, понижено по сравнению с обычными условиями, энергия которых уменьшена, требуются более значительные жизнеразности, чтобы вызвать передачу колебания в различных направлениях на обширные области центральной системы; и потому в сфере, например, тактильных и слуховых, а также не захваченных актом внимания зрительных ощущений остаются «незаметными» для сознания такие раздражения, которые непременно были бы «замечены», если бы не было «отвлечено внимание».

Во время глубокого сна, наркоза, обморока постоянно наблюдается пониженное питание мозга – его анемия, слабое кровяное давление, медленность тока крови (вследствие уменьшенной работы сердца). При этом, очевидно, в кортикальных клетках-аккумуляторах напряжение собственно энергии очень понижено, и достигающие их возбуждения порождают лишь мелкие жизнеразности, не способные широко разлиться в мозговой коре. Кроме того, при обыкновенном сне, наступающем после дневного утомления, связи центрального аппарата бывают, по-видимому, нарушены вследствие другой еще причины: за время бодрствования в клетках и проводниках скапливаются различные продукты жизненного распада деятельных тканей, так что вследствие изменения химического состава возбудимость клеток и проводимость проводников очень значительно ослабляются. Возникающие жизнеразности, таким образом, остаются изолированными – и то же относится к соответственным переживаниям.

Впрочем, во сне, благодаря неравномерному распределению питания, а также сравнительно сильным раздражениям и прочим случайным комбинациям условий, легко наступающим в такой сложной системе, некоторые жизнеразности оказываются достаточно велики, чтобы вызвать ряд вторичных колебаний; тогда получаются сновидения. Распространение вторичных колебаний при этом может происходить и не по обычным путям, а по тем проводникам, которые, так сказать, наименее засорены продуктами жизнедеятельности тканей; вероятно, в зависимости от этого находится обычная бессвязность сновидений, нелепые превращения, которые в них выступают, и т. п. [28]28
  Вполне аналогичны явления при наркозе – там имеется, с одной стороны, отравление нервных элементов, понижающее их возбудимость и проводимость, с другой стороны – понижение кровяного давления, а стало быть, и питания. Чем слабее наркотическое средство понижает кровяное давление, тем менее постоянно и надежно его снотворное действие – не хватает одного существенного момента, устраняющего связность нервно-физиологической жизни. До сих пор не удаются попытки фармакологов создать верно действующий наркотик, который угнетал бы систему кровообращения не в большей мере, чем это соответствует нормальному сну.


[Закрыть]При лунатизме же дело идет, очевидно, о вторичной, особой системе физиологических связей, в нормальном состоянии не функционирующей, а выступающей во время сна, когда главная система подавлена дневным утомлением. Психически это должно выражаться во второй, более узкой координации, подобной системе психического опыта. В несравненно более развитой форме является эта вторая система при «раздвоении сознания». Там она достигает такой сложности и приспособленности, что может надолго заменять первичную, главную систему в управлении жизнедеятельностью организма, а в некоторых случаях шаг за шагом совсем вытесняет главную систему, причем последняя атрофируется (как это было у больной Азама).

Связь явлений гипноза с необычным состоянием питания мозга несомненна: ослабленный пульс, некоторое побледнение лица, головная боль в случае резкого пробуждения указывают на анемическое состояние мозга при пониженном давлении крови. Поле «сознания» чрезвычайно сужено, но так как «сознание» сохраняется, то можно предполагать, что питание коры понижено не так равномерно повсюду, как, положим, при глубоком сне. Неравномерность эта выражается особенно ярко в фактах внушения; при общем ослаблении и дезорганизации жизни мозга путем повторяющихся внешних воздействий, например высказываний гипнотизирующего лица, поддерживается работа некоторыхэлементов мозга, и тогда эта работа происходит именно в такой связи, которая обусловливается этими воздействиями, т. е. внушениями.

Тут много неясного и неизученного, но все указывает на возможность «психических» группировок вне главной системы психического опыта. Экспериментаторам удается внушать полное забвение того, что пережил пациент за время гипнотического сна, причем из сферы психического опыта искусственно вырываются целые сложные ряды переживаний; удается внушить не видеть или не слышать чего-нибудь в послегипнотическом состоянии, и это выполняется с большой точностью, указывающей на то, что организм хорошо различает и обособляет «невидимые» предметы и «неслышимые» звуки, но соответственные восприятия остаются вне связи психического опыта и его высказываний; удается внушить сделать что-либо в определенное время после пробуждения, и в назначенный момент забытоевнушение с непреодолимой силой вступает в поле психического опыта. Словом, путем внушения достигается до известной степени произвольное обособление некоторых групп переживаний от общей и главной их системы, и введение их вновь в эту систему при произвольных условиях. Несомненно, что всему этому соответствуют значительные изменения в питании всего мозга и отдельных его частей, колебания, следовательно, как потенциальной энергии нервных клеток, так и проводимости нервных волокон, вообще – условия, изменяющие систему связей нервного аппарата, изменяющие границы и направление передачи в нем возникающих жизнеразностей. Таким образом, и здесь есть все основания предполагать, что группировкам переживаний соответствуют группировки жизнеразностей и наоборот.

Во всяком случае, нервный аппарат представляет одно жизненное целое, и потому вряд ли в нем возможны безусловнообособленные группировки связей; так что вряд ли возможны и безусловно отдельные группировки переживаний. Те комбинации переживаний, которые не входят в главную их систему, состоят из частей, которые сами входят в эту систему, только в иных сочетаниях. Если бы это было не так, нам не были бы понятны высказывания, связанные с такими «внесознательными» группами переживаний. Когда, например, лунатик совершает разные действия, довольно обычные для него и наяву, то совершенно ясно, что за этими действиями скрываются целые довольно сложные ассоциации переживаний, которые при иных соотношениях фигурируют и в главном поле психического опыта, в «поле сознания». В других случаях – при мелких «бессознательных» реакциях, например человека, сильно задумавшегося, дело идет о более узких группах переживаний и о сравнительно простых психических комбинациях, которые при иных условиях выступают целиком в «поле сознания». И наконец, даже те внеопытные переживания, которые наиболее несложны и слабы, так что вовсе не выражаются внешним образом, – даже они, соответствуя жизнеразностям различных частных органов и клеток нервного аппарата, слагаются во всяком случае из тех же элементов, из каких и все переживания психического опыта.

Здесь мы пришли, в сущности, к тавтологическому положению. Как выяснено новейшей позитивной философией, элементы психического опыта тожественны с элементами всякого опыта вообще, так как тожественны с элементами опыта физического. Элементы опыта – цветовые, иннервационные, тактильные, акустические и прочие – элементы красного и зеленого, элементы протяжения, элементы твердого и мягкого, теплого и холодного, элементарные тоны и т. д., одинаково образуют и «тела» объективного, физического мира, и восприятия, образы, представления – мира психического. Разница только в типе группировки, в характере связи, которая является в одном случае – связью объективной закономерности, в другом – связью ассоциаций. Таким образом, вообще не может быть и речи о том, чтобы «внепсихические» переживания, соответствующие изолированным нервным процессам человеческого организма, по элементарному составу отличались от тех, которые входят в систему психического опыта. Надо только прибавить, что и тип группировки элементов в тех и других переживаниях одинаковый, именно ассоциативный, как с несомненностью можно заключить из соответствующих тем и другим высказываний.

Вполне очевидно, что с нашей точки зрения теряет всякое принципиальное значение различие между «центрами сознания» и «центрами бессознательных реакций». Если какие-нибудь жизнеразности в своем распространении не выходят за пределы спинного мозга, или отдельного нервного узла, симпатической, например, системы, то соответственные переживания останутся «внесознательными» именно в том смысле, что они принадлежат не к тойкоординации переживаний, которая образует наш «психический опыт». И так как жизнеразности центрального аппарата слагаются из жизнеразностей отдельных клеток, то с полным основанием можно принять, что всюду, где имеется нервная клетка и где возникает в ней жизнеразность, существует также нечто вполне аналогичное нашим «непосредственным переживаниям», хотя бы очень простое и слабое по сравнению с обычным содержанием поля нашего сознания.

Но этого мало. Нервная клетка, в процессе индивидуальной эволюции, есть результат развития и дифференциации клетки эмбриональной, а весь психофизический организм в биологическом процессе – результат эволюции самостоятельной клетки типа protozoa. Развитие не может создавать ничего нового по существу, а только новые и более сложные комбинации того, что в виде элементовимелось и раньше. Поэтому всюду, где есть живая клетка, мы должны – если признаем закон единообразия природы – принимать нечто принципиально однородное с нашими психическими переживаниями. Нет жизни без переживаний, нет «чисто физиологической жизни». Так устраняется тот невозможный, головокружительный скачок, который создают мыслители типа Дюбуа-Реймона в образе «первого ощущения», возникающего в лестнице биологического процесса.

Но не является ли зато неизбежным такой скачок там, где жизнь возникает из неорганических процессов? Конечно нет. Для нас не существует иной природы, кроме той, которая состоит из элементов, и эти элементы, при всем их разнообразии, одни и те же в опыте физическом и психическом, а тем более в природе неорганической и органической. Жизнь есть определенная организацияэтих элементов, а неорганический мир есть иная их комбинация, не обладающая никакой или только низшей организованностью. Только наша способность отвлечения делает неорганическую природу «безжизненной», что совершенно не соответствует всему смыслу нашего опыта, так как эта же неорганическая природа есть необходимая часть нашей собственнойжизни. Непрерывное превращение в живых организмах неорганического материала в составную часть самих этих организмов, возможность постоянного обновления жизни из безжизненного с очевидностью говорит нам, что здесь дело идет только о различиях комбинаций, об изменяющихся отношениях, но не о тех абсолютных различиях, которые так дороги метафизикам. Материал сознания, жизни, всей природы всюду один; группировки его различны. Развитие жизни всегда означает одно и то же: это возрастание организованностив группировке элементов.

Не пришли ли мы тут к панпсихизму, к представлению всей природы по типу человеческого сознания? Всего меньше. Природа не есть нечто «психическое», это станет ясно, если хорошо понять, что именно называется «психическим». Психическое вовсе не «субстанция», а только отношение. Это определенная связь явлений, определенная закономерностьопыта. Когда «элементы» опыта выступают для нас в объективной, общезначимой закономерности, мы называем комплексы этих элементов «физическими телами», когда закономерность иная, необъективная, необщезначимая (именно ассоциативная), мы называем комплексы «психическими». Элементыне имеют ни физического, ни психического характера; они вне этих определений. Панпсихизм, для которого вся природа слагается из психических комплексов, который «объясняет» физическое через психическое, выражает, следовательно, тенденцию свести объективную закономерность явлений к субъективной связи; это стремление в высшей степени антинаучное. Идеал науки диаметрально противоположен этому: сведение всякой субъективной связи к объективной закономерности. В этом смысле материализм был всегда несравненно ближе к прогрессивным тенденциям науки; но он шел недостаточно далеко в анализе действительности, и вместо прямых элементов опыта – физического и психического – подставлял сложные комплексы, называемые «материей». Рассматривая же эти комплексы исключительно с точки зрения объективной закономерности, он был верен духу научного познания и потому представлял ближайшую ступень к научному мировоззрению. Он был более объективен и позитивен, чем спиритуалистические направления, но еще недостаточно объективен и позитивен. Истина и здесь, как бывает обыкновенно, была не в «золотой середине» между сталкивающимися направлениями, а вне их обоих. Прогрессивное мышление нашего времени к борьбе материализма и спиритуализма относится приблизительно так же, как к происходившей некогда борьбе протестантизма и католицизма: считая одно из двух направлений «более истинным», оно и им, однако, не может удовлетворяться.

Возвращаемся к нашей главной теме. На основании всего изложенного мы принимаем наличность переживаний всюду, где имеются жизнеразности органических процессов. Связь переживаний с жизнеразностями мы признаем постоянной, однообразной. Теперь постараемся точнее определить характер этой связи.