Текст книги "Эмпириомонизм"

Автор книги: Александр Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Внушенныепараличи и анестезии дают нам и другой момент этих явлений – образование перерыва координаций путем жизненной интерференции. Тут механизм явлений выступает еще нагляднее. Внушающий прямо стремится вызвать и фиксировать в психике пациента переживания, прямо противоположные тем, которые соответствуют нормальной функции данного органа («твоя рука ничего не чувствует… она бессильна… она неподвижна… она отнялась»… и т. п.). Если внушающему удастся достигнуть таким образом надлежащей интерференции только на одном минимальном пункте ряда переживаний, связывающего данную частную координацию с остальными, то дело сделано, перерыв между группами переживаний осуществлен. Очень понятно, что совершенно аналогичным путем его возможно и устранить, как это и делается.

Внушением при тех особенно благоприятных для него условиях, которые даются некоторыми гипнотическими состояниями, экспериментаторы достигают результатов, заключающих в себе, на первый взгляд, не только психологическое, но и логическое противоречие. Внушается, например, по пробуждении «не видеть» такого-то; и пациент точно исполняет это, без малейшей симуляции, в чем убеждают различные контрольные приемы. Пациент искренне изумляется, когда «невидимое» для него лицо берет и поднимает какой-нибудь предмет, потому что ему кажется, что предмет висит в воздухе. Чтобы таким образом «не видеть» данное лицо, его, очевидно, надо хорошо различать среди всей обстановки, отчетливо выделять из нее, словом – ясно видеть. Единственное возможное разрешение этого формального противоречия, наглядно опровергающего абсолютный априоризм логики, таково: данное «невидимое» лицо все время продолжает существовать для пациента как такой комплекс элементов, который либо интерферируется целиком, либо отделяется от главной цепи переживаний интерферированными ассоциативными звеньями [57]57
  Эти явления часто обозначают как внушенные «отрицательные галлюцинации». С нашей точки зрения – название особенно удачное: принципиального отличия от внушенных положительных галлюцинаций не оказывается; если при наличности комплекса А (восприятие данного лица) внушается дополнительный комплекс – А, который его, так сказать, нейтрализует, то чем это отличается по существу от внушения любого комплекса В, которого нет в наличности, так что он является положительной галлюцинацией?


[Закрыть].

Вполне аналогичный смысл имеют, очевидно, различные опыты с внушенным забыванием и т. п. Но мы полагаем, что пока достаточно иллюстраций. В сущности, все это ничуть не более загадочные факты, чем то постоянное явление, что все комплексы сознания существуют в нашем психическом опыте с перерывами, а все наши двигательные реакции также с перерывами возникают в сфере физического опыта. Познание не может мириться с нарушениями непрерывности; оно творчески их заполняет на основе того же опыта, создавая схемы, превращающие перерывы в частные случаи непрерывности. Для перерывов сознания такая схема – интерференция переживаний, для двигательных реакций – интерференция жизнеразностей.

VII

Одна часть нашей задачи может считаться выполненной: мы показали, каким образом жизненная связь тех комплексов, которые образуют одно «живое существо», допускает разделение тех «полей», в которых являются эти комплексы. С достигнутой нами точки зрения может, на первый взгляд, показаться совсем уж легкой другая часть задачи – вопрос о том, как возможно разъединение психических полей у различныхживых существ. Но очень большая легкость иногда оказывается при ближайшем анализе еще большей трудностью. Дело идет не только о том, как разобщаютсякомплексы опыта различных живых существ, но и о том, как они сообщаются, в каком общем поле находятся их отдельные психические поля. Интерференция может только разъединить то, что уже связано.

Мы приняли на основании многих соображений, что всякому физиологическому комплексу соответствует комплекс непосредственных переживаний, отражением которого он является. Вот физиологический комплекс – сетчатка глаза; так как он представляет собой сложную, в основе нервнуюткань, то мы можем думать, что соответственный комплекс непосредственных переживаний очень высокодифференцирован и вообще отличается высоким развитием. Он находится в непрерывной жизненной связи с остальной системой переживаний, и связь эта выражается в наличности зрительного нерва, объединяющего жизнеразности сетчатки с жизнеразностями мозга. Перережем один из зрительных нервов: связь одной из сетчаток с мозгом нарушена, все «непосредственные комплексы», соответствующие ее жизнеразностям, отделены от главной ассоциативной цепи, не вызывают в ней больше тех комбинаций, которые называются «зрительными впечатлениями». Это – зрительная анестезия, но она не похожа ни на какую истерическую или внушенную слепоту: она не поддается действию никакого внушения. Тут не интерференция ассоциативных звеньев, а что-то другое.

И однако, связь не абсолютно утеряна. Другой глаз видит, и при помощи довольно простой комбинации оптических зеркал и стекол можно сделать так, что он будет видеть сетчатку, зрительный нерв которой перерезан. Но «видеть», «воспринимать» сетчатку– это, как мы знаем, означает получать отражениетех «непосредственных комплексов», которым она, как физиологическое явление, соответствует. Другими словами, изолированные от главной цепи переживаний путем разрушения, дезорганизации посредствующих звеньев, эти комплексы остались в иной, «непрямой» связи с этой цепью: они косвенно «отражаются» в ней, но не вступают в нее непосредственно; и понятно, что это «отражение» неизмеримо беднее их собственного содержания: видеть сетчатку глаза с ее изменениями – это бесконечно меньше, чем «видеть при посредстве» этой сетчатки [58]58
  Последнее выражение при нашей концепции должно считаться неточным: сетчатка, явление физиологическое, не есть «орудие» зрения, а «отражение» ряда непосредственных комплексов, ближайшим образом обусловливающих зрительный ряд переживаний.


[Закрыть].

Перерезка зрительного нерва есть его разрушение, дезорганизация; дезорганизованная часть его приобретает и по отношению к мозгу, и по отношению к живой еще сетчатке такое же значение, как любая часть «неорганизованной среды». Перерыв и тут не абсолютный: есть все основания думать, что те физико-химические изменения, которые свет продолжает еще вызывать в сетчатке, не пропадают и теперь бесследно для мозга, что они и теперь «передаются» через перерыв нерва, но совершенно не в том виде и не в той степени, как прежде; они вызывают не те «зрительные» изменения в мозгу, как прежде, а иные, несравненно менее значительные и несравненно менее сложные и, главное, – иного типа. Словом, через перерыв получается только слабое «отражение» процессов, происходящих в сетчатке, подобно тому как другая сетчатка при посредстве световых волн, зеркал, стекол и вообще неорганизованной среды получает лишь незначительное «отражение» физиологической жизни той же первой сетчатки. Из этих двух случаев «отражения» нам хорошо знаком, изучен по вполне понятным причинам – только последний, но сущности дела это не меняет – не меняет того, что с точки зрения современной науки всюду, где организованная жизненная связь не существует или разрушается, неорганизованные комплексы – внешней или внутренней среды – могут служить посредствующей связью для косвенного отраженияодних жизненных процессов в других.

Такого рода отражения одних жизненных комплексов в других легко возникают и тогда, когда между ними имеется непосредственная, прямая жизненная связь: человек может «видеть» свою собственную сетчатку «при помощи» этой самой сетчатки (для этого требуются очень простые оптические приспособления); человек может «воспринимать свое собственное тело, а при некоторых, правда совершенно исключительных, однако принципиально осуществимых, условиях – и некоторые из своих „нервных центров“». Все подобные случаи совершенно однородны с теми, когда вообще одно живое существо «воспринимается» другим.

Мы определили «среду» живых существ, не «отраженную» в их восприятии и представлении, а взятую «an sich» [59]59
  An sich (нем.) – в себе.


[Закрыть]как цепь неорганизованных комплексов [60]60
  Напомним, в каком – отнюдь не метафизическом – смысле употребляем мы это выражение «an sich». Под известные физиологические процессы других людей мы подставляем «непосредственные комплексы» – сознание; критика психического опыта заставляет нас расширить область этой подстановки*, и мы всякую «физиологическую жизнь» рассматриваем как «отражение» непосредственных организованных комплексов. Но неорганические процессыпринципиально не отличаются от физиологических, которые представляют лишь их организованную комбинацию. Находясь в одном непрерывном ряду с физиологическими, неорганические процессы также должны, очевидно, рассматриваться как «отражение»; но чего? комплексов непосредственных неорганизованных. Выполнить эту подстановку конкретно в своем сознании мы пока не умеем; что же, ведь мы часто не умеем выполнить этого и по отношению к животным (переживания амебы) и даже другим людям («непонимание» их психики). Но вместо конкретной подстановки мы можем формулировать отношениеэтих случаев («жизнь an sich»* – непосредственные комплексы организованные, «среда an sich» – неорганизованные).


[Закрыть]. Вопрос, возникающий из всех вышеизложенных фактов опыта, заключается в следующем: объяснить с точки зрения причинной связи двойственное отношение среды к жизненным координациям – ее свойство и разъединять эти координации, делая, например, сознание одного существа непосредственно недоступным другому, и в то же время косвенно соединять их, обусловливая взаимные «отражения» одной координации в другой.

VIII

Прежде всего у нас есть данные для некоторых отрицательных характеристик интересующей нас области «неорганизованных комплексов».

Во всяком случае, их «неорганизованность» не может быть полною и безусловною, они не могут представлять собой абсолютного хаоса – иначе они не были бы комплексами и не составляли бы вообще никакой среды. Не обладая никакой организованностью, никакой определенностью, они не могли бы «отражаться» в нашем опыте в виде вполне определенных«внешних восприятий» и «физических тел»: они не оказывали бы никакого определенного, устойчивого влияния на течение нашего опыта. Очевидно, дело идет лишь об относительной неорганизованности, или, что то же, о низшей или ничтожной организованности, неопределенной и неустойчивой по сравнению с комплексами развитого опыта.

Далее, нельзя рассматривать эти комплексы и как находящиеся в состоянии полной интерференции, потому что она означает полный перерывсвязи между ассоциативными рядами; а «среда» хотя и разъединяет ассоциативные группировки, например психики различных людей, но оставляет и некоторую связь между ними, допускает возможность косвенного их общения, возможность «отражения» одной психики в другой.

Но, с другой стороны, в любой цепи комплексов, все равно каких, организованных или неорганизованных, перерыв их общего поля достигается только путем полной интерференции, иначе он был бы беспричинным. Если бы сознание А и сознание В связывались цепью неорганизованных комплексов, в которой не было бы полной интерференции, то эта цепь не отличалась бы от любой ассоциативной цепи ничем, кроме очень неустойчивого содержания, и вместе с обоими сознаниями образовала бы одно общее поле, в котором только кроме двух рядов определенных комбинаций была бы еще масса комбинаций неопределенных и неустойчивых. В действительности этого не наблюдается.

Итак, интерференция в ряду комплексов среды есть, и полная, но такая, что полного перерыва связующей цепи не дает, а в то же время дает перерыв относительный, при котором две, например, системы сознания образуют два различных поля переживаний и, однако, «отражаются» одна в другой. Опять перед нами, по-видимому, комплекс противоречий, и притом плоских.

Но это только по-видимому. Присмотримся к делу поближе. В организованной ассоциативной цепи отдельные комплексы обладают известной определенностью и устойчивостью. Если они подвергаются интерференции, то и она представляет собой нечто определенное и устойчивое: при продолжающейся смене переживаний в обеих частях ассоциативной цепи обе они остаются в течение известного времени разъединенными – живут действительно отдельной жизнью. Не таковы неорганизованные комплексы среды: они неопределенны и неустойчивы, они не обладают сложившимся и сохраняющимся строением, они непрерывно и стихийно изменяются – иначе мы не можем представить себе их «неорганизованность». Но если так, то и полная интерференция для каждого из таких комплексов может быть только моментом, но не состоянием: это мгновенная, неустойчивая интерференция.

Принимая как наиболее вероятные характеристики большую несложность и неопределенность, постоянные распадения и непрочные объединения таких комплексов, принимая, что различные ассоциативные, например психические, системы связываются при посредстве очень большого числатаких мелких неорганизованных комплексов, мы можем сделать один важный вывод уже a priori, на основании принципа вероятности. Этот вывод будет такой: во всякой подобной цепи неорганизованных комплексов, примыкающей к двум различным организованным рядам, во всякий данный момент должны найтись пункты полной интерференции (и притом, можно думать, многотаких пунктов).

Раз это так, раз в промежуточном ряду комплексов «среды» всегда имеются отдельные группировки, находящиеся в полной интерференции, то для нас как нельзя более понятно, почему поле психики А и психики В оказывается различным. Но, спрашивается, каким же образом связь между А и В при этом не уничтожается безусловно?

Вопрос решается тем обстоятельством, что здесь дело идет о неустойчивойинтерференции, моментально возникающей и столь же быстро исчезающей в каждом данном ее пункте. Пока интерференция продолжается, она прерывает не только «поле» комплексов, но и взаимное влияние, взаимодействие тех комплексов, которые разъединены интерферированными группировками. Но лишь только интерференция данной группировки прекращается, прежде разъединенные комплексы оказываются в одном поле и начинают взаимно изменять друг друга, тем более интенсивно, чем менее они организованы, чем более неустойчивы. Таким образом, постоянно возникающие перерывы цепи не мешают тому, что различные ее звенья действуют друг на друга, известным образом «отражаются» одно в другом. И если эта цепь связывает две ассоциативные системы, то этот ряд последовательных «изменений» или «отражений» приведет к тому, что каждая из этих систем не прямо, но, как мы видим, весьма косвенно будет изменять другую – «отразится» в ней, породит в ней «восприятие» жизненного комплекса.

Пусть, например, живое существо А и живое существо Z связываются цепью неорганизованных комплексов среды δ, γ, δ, ε, … χ, λ, μ, … ν, φ, χ, φ. Предположим, что в данный момент группировки δ, λ, χ находятся в состоянии полной интерференции. В таком случае, во-первых, А и Z находятся в различномполе; во-вторых, β и λ находятся в одном поле с системой А и подвергаются ее изменяющему влиянию, а φ – в одном поле с Z и также подвергаются ее влиянию; в-третьих, β влияет на γ, ν и на φ, и обратно, но пока δ, λ, χ интерферированы, через них никакое влияние, никакое изменение не передается, не «отражается». Но в следующий момент действием различных примыкающих комплексов эти δ, λ, χ выводятся из состояния интерференции, переходя в новый вид δ', λ', χ' а в состояние интерференции приводятся – также, конечно, действием различных примыкающих комплексов – β, μ, ν. Теперь уже комплекс γ оказывается в одном поле с δ' и ε; а так как он в предыдущий момент изменен влиянием β и А, то это изменение теперь через него «отражается» и в δ', и в ε, словом – «передается» дальше по цепи неорганизованных группировок; но дальше в каком-нибудь пункте «задерживается» другими интерферированными группировками. В следующий момент эти группировки выйдут из своего равновесия, и изменение отразится через них на следующих звеньях и т. д. Этим путем – не прямым, а косвенным – совершится «общение» живых существ, «восприятие» одного из них другим и обратно.

Давая картину этой передачи, мы поневоле прибегаем к пространственным символам («цепь», «смежные группировки» и т. п.); но здесь они имеют тот же переносный смысл, какой придается им в выражениях: «ассоциативная цепь», «ассоциация по смежности» и т. п. Мы воспринимаем свою «среду» пространственно; но это уже отражение неорганизованных комплексов среды в нашей психике, а не самые комплексы в их непосредственности. Это вполне аналогично тому случаю, когда мы воспринимаем человека как «тело», в пространственной форме, но его «сознание» не представляем себе как нечто пространственное [61]61
  Обыкновенно и здесь мы непоследовательны – мы «вкладываем» сознание в тело живого существа и, следовательно, представляем сознание отчасти в пространственной форме. Это так называемая «интроекция»; ее логический анализ дан Авенариусом в «Человеческом понятии о мире»; ее социально-психологический генезис я исследую в статье «Авторитарное мышление» (Из психологии общества. СПб., 1904).


[Закрыть]. Смежность всяких вообще «непосредственных» комплексов следует представлять себе по типу смежности психических группировок в нашем опыте [62]62
  Но без ее определенности и устойчивости это не есть связь «ассоциативная», предполагающая уже значительную степень постоянства в комбинациях элементов и комплексов, при которой комплекс А, как целое, имеет тенденцию ввести в поле переживаний комплексы В, С и т. д. также как целые системы. Связь неорганизованных комплексов сама отличается неорганизованностью; но она настолько же непосредственна, как психическая связь ассоциированных комплексов.


[Закрыть].

Я хотел бы продолжить изложение своей концепции, но здесь возникает опасение, которое заставляет меня немного уклониться в сторону. Очень вероятно, что иного читателя-позитивиста моя концепция приведет в большое недоумение, что он скажет: какая метафизика! – и даже, быть может, с негодованием захлопнет книгу. А читатель-метафизик? Он, конечно, вовсе не будет читать мою работу, и, говоря откровенно, это не слишком огорчит меня. Но у читателя-позитивиста я попрошу еще несколько минут внимания. Мне не хотелось бы, чтобы у меня с ним вышло недоразумение, которое, как я глубоко убежден, послужит не только не к моей, но и не к егопользе.

IX

Метафизика возникает там, где мышление пытается выйти за пределы возможного опыта. Так как всякое действительное мышление есть гармонизация опытаи, следовательно, имеет опыт своим содержанием, то метафизика есть мнимое мышление. Она возможна потому, что область употребления слов шире области мышления; она представляет собой словесные комбинации без познавательного содержания. Она подчиняется не законам логики, но законам грамматики, хотя иногда, впрочем, и их в увлечении нарушает.

Выход за пределы возможногоопыта совершается в двух направлениях:

1. Принимаются элементы принципиально иного рода, чем те, какие имеются в опыте. Такова подкладка непознаваемой «вещи в себе», не имеющей по содержанию (т. е. по элементам) ничего общего с «явлением».

2. Принимаются отношенияпринципиально иные, чем те, в каких соединяются элементы опыта. Таково все «абсолютное», «безусловное», «вневременное» и т. д.

Этими двумя чертами характеризуется метафизика.

Выход за пределы действительногоопыта в область опыта возможного есть не метафизика, а гипотеза. Гипотеза – необходимый элемент всякого познания; она даже является душойпознания. Всякое познание стремится на основе действительного опыта конструировать опыт возможный – стремится к верной гипотезе, дающей прочный базис для практики.

Гипотеза, которая имеет дело с действительными элементами опыта и его действительными отношениями, которая только создает из них новые комбинации, такая гипотеза, конечно, может быть не верна, но она не метафизична. Ей не хватает «предпосылок» метафизичности.

Такова наша гипотеза. Ее «непосредственные комплексы» – это комплексы тех же элементов, какие находит анализ опыта. И внутренние, и внешние отношения этих комплексов – принципиально те же, какими связываются элементы и комплексы в опыте.

Но, может быть, здесь есть третья, хотя и производная, но зато самая важная черта метафизики – словесная пустота абстракций? Этого было бы достаточно. Ведь «непосредственных комплексов», которые для нас «отражаются» в растительных и неорганических телах, мы не можем себе представить; значит, они – только слово?

Слово не пусто, когда оно выражает определенную тенденциюв группировке фактов опыта, хотя бы эту тенденцию мышлению и не удавалось в данное время реализовать. «Жителей Марса» мы не можем себе представить; но это – не пустое слово для того, кто обсуждает вопрос о происхождении каналов на Марсе. Для такого человека данный термин выражает определенную познавательную тенденцию: представить известные особенности планеты Марса по типу культурных изменений земной поверхности. «Житель Марса» – это четвертое пропорциональное к трем данным: «земные каналы» – «человек» – «каналы Марса». Решается задача: определить неизвестное, которое так же относится (не в алгебраическом, разумеется, смысле) к каналам Марса, как человек – к каналам Земли. Очень вероятно, что задача составлена никуда не годно; но не в этом тут дело, а в том, что ее X – не пустое слово, а функция данных величин, хотя даже форма этой функции не вполне определена.

Наша задача составлена так: определить неизвестное, которое стоит в таком же отношении к неорганическим процессам и любой низшей форме жизни, в каком психические переживания стоят к физиологическим процессам нервной системы. К трем данным опыта подыскивается четвертое, чтобы связать эти три в гармонической формуле. Форма связи ближе еще не установлена; большинство позитивистов полагает: неизвестное равно нулю. Я прихожу к иному решению и намечаю направления, в которых следовало бы искать неизвестное, исходя из данного (элементы – те же, что в опыте; отношения – принципиально не отличающиеся от тех, какие нам знакомы в опыте, но только несравненно менее сложные, несравненно менее определенные, несравненно менее устойчивые и т. д.). Решение можно критиковать, можно находить, что гипотеза неверна, бесполезна, но нельзя утверждать, что она пуста, метафизична.

X

Итак, наша гипотеза рассматривает «физическую» среду жизни как «отражение» (в социально-организованном опыте живых существ) среды «непосредственной», которая разлагается на ряды неорганизованных (точнее – минимально организованных) комплексов. «Мир» же, т. е. сумма жизненных процессов и их среды, является в этой концепции как бесконечно развертывающийся ряд группировок, в которых связь элементов представляет самые различные степени организованности, от самых низших, свойственных комплексам среды, до высших, свойственных психике человека. Наконец, «физическая природа», включая в себя и «тела» живых существ, выступает как «отражение» этого мира в одной его части – в высших «психических» группировках, организующихся в человеческой психике под влиянием ее «общения» с другими.

С этой точки зрения теряют всякую таинственность многие основные загадки человеческого опыта.

Во-первых, делается понятным тот факт, что материал для самых высших, «сознательных» форм жизни непрерывно берется из «мертвой природы» и что в эту же «мертвую природу» беспрерывно переходит «живая жизнь». Дело идет здесь о группировке менее организованных комплексов в более организованные, ассоциативные комбинации, а также о дезорганизации этих последних опять на менее организованные комплексы.

Во-вторых, понятно и то, что «жизнь» подчиняется всем общим законам «неорганического мира», не создавая исключений. Это только означает, что высшие степени организованности, возникая путем усложнения и развития низших, естественно включают в себя эти последние, как большее включает в себя меньшее.

В-третьих, ничего загадочного не оказывается не только в общении «психических» существ при посредстве «физической» среды, но и в ограниченностиэтого общения, в том, что оно возможно лишь при целом ряде условий, что оно легко прерывается, и когда существует, то остается в высшей степени неполным. Достаточно представить себе, насколько косвенным путем совершается это общение, как много может быть посредствующих звеньев, из которых каждое влияет только на смежные, насколько должно ослабляться влияние начальных звеньев при возрастании общего их числа и как часто на пути передачи должны возникать интерферирующие комбинации, безусловно ее прерывающие, – и станет ясно, насколько больше в каждом данном случае шансы изолированности, чем шансы общения жизненных комплексов [63]63
  «Общения» в самом широком смысле слова, охватывающем даже простое «восприятие» одного живого существа другим.


[Закрыть]. Но изолированность ничего не создает, а общение порождает организующий процесс, результаты которого прогрессивно накопляются и возрастают.

Наше представление о роли неорганизованных комплексов среды естественно приводит к такому вопросу: а не возможен ли случай, когда во всей связующей два живых существа цепи этих комплексов не найдетсяпункта полной интерференции, так что «переживания» обоих существ окажутся прямо в одном поле, две ассоциативные цепи прямо объединятся? Это было бы настоящим слиянием душ… На этот вопрос можно ответить, что в нашем опыте таких случаев, по-видимому, не встречается; но с другими живыми существами это, по-видимому, бывает. Я подразумеваю конъюгациюодноклеточных организмов и половых клеток. Слияние двух клеток в одну едва ли может выражать что либо иное, как объединение двух раньше независимых рядов переживаний в один ряд. Для людей такой метод слияния душ, очевидно, не годится, хотя греческая мифология и нашла один такой случай (история Гермафродита и нимфы).

Могут ли впоследствии быть найдены людьми какие-нибудь способы и средства прямого общения их психических организаций – вопрос, который здесь бесполезно обсуждать.

XI

Одно из самых вероятных и, как мне кажется, наиболее сильное возражение против изложенной концепции было бы такое. Так как мы не умеем представить себе низших «непосредственных комплексов», то к чему может послужить введение их в систему научного мышления? Расширят ли они область нашего предвидения, которое составляет реальный смысл познавательной деятельности?

Проще всего было бы отклонить это возражение таким путем. Если данная точка зрения действительно устраняет некоторые из хронических познавательных противоречий, не создавая равносильных им новых, то она расширяет сферу предвидения уже тем, что сберегает часть энергии познающего для творческой деятельности познания. Но я лично не склонен остановиться на этом; я склонен полагать, что действительно правильная концепция должна и более прямым путем увеличивать возможность предвидения, хотя бы это обнаруживалось не сразу.

Совершенно очевидно, что наша точка зрения позволяет постоянно, по мере надобности, подставлять вместо комбинаций «отражаемых» – «отраженные», вместо комплектов «непосредственных» – «физические» и наоборот. Фактически мы так и поступаем везде, где принимаем эти обе «стороны» действительности. Когда нам надо предвидеть поступки человека, мы с большой пользой исходим из представления о его «непосредственных переживаниях», когда надо предвидеть траекторию его падения или влияние его непрозрачности на объем нашего поля зрения, мы берем его как «физическое» тело.

То же самое практикуется во всех областях биологического опыта; но только по мере приближения к низшим формам жизни точка зрения непосредственных переживаний все реже становится для нас полезной. Но здесь мы никогда не покидаем ее вполне. Когда, например, мы видим ползущий пласмодий и знаем, что на его пути есть место, слегка смоченное серной кислотой, мы «предвидим», что пласмодий свернет в сторону, хотя характер происходящих при этом физико-химических реакций нам неизвестен. Точно так же мы предвидим, что посаженное нами в тени растение будет «тянуться к свету», хотя механизм этого процесса нам не вполне ясен. Мы не говорим уже о насекомоядных растениях и тому подобных биологических фактах. Все это мы стремимся «объяснить» и с «физической» точки зрения, потому что тогда наше предвидение станет точнее, определеннее, шире: однако и после объяснения для нас иногда будет экономнее пользоваться старым приемом предвидения.

Но и в сфере неорганических явлений наука часто дает такие формулировки для предвидения, применяя которые мы неизбежно становимся на точку зрения антропоморфной аналогии. Таковы, например, все законы, в которые входят понятия minimum и maximum («линия наименьшего сопротивления», «принцип наименьшей поверхности» и т. п.). Из этого антропоморфизма различные метафизики, как Вундт, делают выводы в смысле телеологического миропонимания. Наша точка зрения ставит все эти оттенки познавательной деятельности на их надлежащее место. Она не допускает телеологических выводов, потому что причинно объясняет жизненный смысл и значение этого антропоморфизма: если он бывает пригоден для предвидения по отношению к неорганизованному миру, то именно потому, что наша психика сохраняет общие черты неорганизованных комплексов, из которых возникла путем развития. В то же время наша точка зрения наглядно выясняет ограниченное значение этого антропоморфизма: она показывает, что рамки его полезности суживаются тем более, чем дальше мы уходим от нашего собственного типа организации переживаний. Этим предупреждаются многие ложные предвидения, которые возможны с точки зрения панпсихизма и тому подобных доктрин.

Здесь открывается широкое поле для исследования приемов и возможностей человеческого предвидения вообще.

* * *

С точки зрения нашей концепции получает определенный смысл идея мировогопрогресса. При сколько-нибудь дуалистическом миропонимании понятие прогресса применимо только к области жизни, да и то, строго говоря, не ко всей этой области: о прогрессе жизни, «лишенной сознания», можно говорить лишь с некоторой натяжкой. Но если, как мы принимаем, царство неорганическое и царство жизни, жизнь рефлексов и жизнь сознания представляют собой только различные степени организованности «непосредственных комплексов», то понятие прогресса становится во всех этих областях одинаково полноправным. Его содержанием является тогда возрастание организованностикомплексов.

Закон энтропии, который говорит о переходе мирового содержания к более устойчивым, более уравновешенным группировкам, отнюдь не должен рассматриваться как закон прогресса. Устойчивость, уравновешенность – это, вообще говоря, не то же самое, что организованность. Первая имеет статическую, вторая – динамическуютенденцию.

Возрастание организованности идет в двух направлениях: во-первых, расширение того материала, того содержания, которое охватывает данный комплекс (увеличение суммы его элементов); во-вторых, возрастание прочности той связи, которая объединяет его части (так что требуются все более сильные внешние влияния для нарушения этой связи, для «дезорганизации» комплекса). Например, переход от низшего психического типа к высшему означает и прогрессивный рост количества переживаний, и прогрессивную их гармонизацию. Это – биологическаяхарактеристика прогресса; но ясно, что для принятой нами концепции вполне естественно понятие возрастающей организованности применить и к «неорганическому» миру – рассматривая его не со стороны его отражения в нашей психике и в нашем социальном познании, а со стороны его «непосредственного» существования.

Таким образом, универсальная идея прогресса формулирует тот же идеал, который в более близкой нам биологической и социальной сфере выражается словами: бесконечное возрастание полноты и гармонии жизни.

Та же самая тенденция в еще более частной области – жизни познавательной – воплощается в идеале эмпириомонизма.

Всякий шаг вперед на пути познания или, что то же, всякое истинное познаниеявляется эмпириомонистическим: оно либо расширяет содержание, вмещающееся в данных формах познания, – расширяет его эмпирический материал, либо создает для этого материала более целостные и прочные формы, – монистическиего преобразует; в конечном счете осуществляет и то и другое.

Ни в каком ином смысле прогресс познания невозможен: познание метафизическое, внеэмпирическое есть пустая фикция; познание, лишенное единства, внемонистическое означает только пробел познания. То и другое не есть «истина».

Свою точку зрения мы считаем одним из необходимых этапов эмпириомонизма [64]64
  Эмпириокритическая концепция кажется мне также необходимой, но пройденной ступенью этого пути. Я подразумеваю, конечно, не самый принцип критики опыта – такая критика всегда необходима, – а совокупность взглядов данной школы. Я не стану заниматься здесь разграничением от этих взглядов своей точки зрения – оно слишком нетрудно для сведущего читателя; но чтобы иллюстрировать разницу приемов, я предлагаю читателю сравнить, как трактуется вопрос о связи между живыми существами в «Критике чистого опыта» Авенариуса (ч. II) и его же «Der menschliche Weltbegriff» или в книге его ученика Гольцапфеля «Panideal» и в этой моей работе.


[Закрыть]. Если мы в этом не ошибаемся, то она есть истина времени.