Текст книги "Повелитель Ижоры"

Автор книги: Александр Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вот блин. Натуральное зомби, – бормотал он, выискивая под сиденьем обкусанный обломок «Аленушки». Никак нельзя было оставлять ее на грязном полу.

Автобус уже пылил по транзитному проспекту к новостройкам. «Скоро кольцо», – подумал Фил.

* * *

– Ага, здесь прогнозы. Рейтинги. Счет я подписал. Спасибо, Фил, – сказал Мирский и положил руки на стопку документов. На его пальце сверкало тонкое золотое кольцо нездешней работы, с маленькой бриллиантовой пирамидкой. Подпись, поставленная этой рукой, стоит дорого, решил курьер.

Николай Павлович был при галстуке. Мятый льняной пиджак растопырился на плечиках на вешалке в углу. Хозяин кабинета нервно постучал по столу пальцами, словно набрал password на невидимой клавиатуре (кольцо отозвалось волшебным блеском). Гость решил, что это сигнал на выход. Но Мирский направил палец прямо на него:

– Филипп, ты мне нужен.

Фил вздрогнул. «Вот еще новости, – пронеслось в его голове. – Я бы домой поехал».

Тут он вспомнил, что дома и заняться-то нечем.

– А что случилось? – спросил он, стараясь быть корректным.

– Так… один вопрос.

О причудах Николая Павловича знали многие. На шее он носил мальтийский крестик из чистого золота – злые языки уверяли, что это масонский знак; мало того: он гордился своей княжеской фамилией – Святополк-Мирский – и уверял, что она природная, а вовсе не благоприобретенная (мать говорила, лет десять назад можно было хоть Рюриковичем стать). Он был директором консалтинговой фирмы имени самих себя (и Святополка, и Мирского), занимался медиаисследованиями и всякой другой виртуальной чертовщиной, за которую, похоже, получал немало денег.

Поначалу любопытный Фил терялся в догадках, для чего у Мирского в штате столько сотрудников – ими был набит целый этаж, причем все они без работы не сидели: по коридорам не слонялись и даже в курилках обсуждали малопонятные проблемы поставок и рекламаций.

Но вскоре ему удалось кое-что разнюхать.

Оказывается, помимо телерекламы контора господина Мирского по-тихому, полулегально, торговала программным обеспечением для спикеров и стационарных излучателей, а именно – графическими моделями и движками для визионерских игр, причем самыми новыми, нелицензированными, а то и вовсе запрещенными. Фил был бы счастлив утащить отсюда хоть один комплект, но об этом и думать было нечего.

Надо сказать, Филипп был увлеченным визионером.

Многие считают, что это возрастное. Но почему же тогда столько людей жить не могут без «Strangers» и прочего? – сомневался Фил. – И почему, с другой стороны, многим их ровесникам это на хрен не нужно? Как играли в свой «World of Warcraft», так и играют. Что, возраст на всех действует по-разному? Или возраст тут вообще ни при чем?

Самое занятное, что как-то раз, с месяц назад, Мирский спросил его – не увлекается ли он играми в пространстве, вроде «Distant Gaze»? А может, и теми, другими – ты ведь знаешь, о чем я? Фил не стал отнекиваться, хотя и покраснел. Сказал, что ничего дурного в этом не видит. Никто никого не заставляет, спикеры продаются свободно, а что касается привыкания… к трехмерке тоже быстро привыкли, теперь от старых экранов морды воротят, плюются… А насчет ухода в иную реальность – так и тут бояться нечего. Хотя бы потому, что абсолютному большинству и обычного мира за глаза хватает.

Выпалил всё это на одном дыхании и умолк.

Мирскому тогда понравился ответ. Он заявил, что Фил мыслит реально, и довольно фамильярно взъерошил ему рыжие волосы, уже отросшие со школы. Курьер не знал что и подумать: впрочем, было доподлинно известно, что Мирский женат и что дети у него уже почти взрослые.

– А вопрос такой, – продолжил Николай Павлович, сцепив пальцы в замок. – Ты помочь мне можешь. А я могу сделать так, чтобы у тебя все в жизни получилось. Собственно, это даже не вопрос.

– Не вопрос, – как эхо, повторил курьер, и Мирский невесело усмехнулся, как будто вспомнил что-то давнишнее, а потом потер лоб тыльной стороной ладони.

«Смотри-ка, вспотел даже», – удивился Фил.

– Я неудачно выразился, – хмуро произнес Николай Павлович. – Давай-ка я заново начну. Понимаешь, мне тут понтоваться перед тобой незачем («Тоже словечко: понтоваться», – отметил Фил для себя). А раз понтоваться незачем, то остается только признать: в жизни есть вещи, которых я понять не могу. Например… – Гость раскрыл было рот, но Мирский жестом попросил его помолчать. – Например – за что тебя ненавидит собственная дочка. И почему она сбегает из дома.

Сказать по правде, Мирский опять выразился неудачно. Фил хлопал рыжими ресницами и глядел недоверчиво; вот он отвел взгляд и еле заметно пожал плечами, будто хотел сказать: да какого черта ты, медиамагнат хренов, тут на жизнь жалуешься. «Я разучился их понимать, – вздохнул Мирский. – Зря я этот разговор начал». Последняя мысль явно материализовалась и зависла в воздухе, потому что собеседник поднял на него глаза:

– Вы не огорчайтесь, Николай Павлович. Всё еще изменится.

– Это почему же?

– Ненависть – самое тупое чувство. Но это ненадолго.

Мирский помолчал. Кивнул. Парень был подкован не по годам.

– Короче, смотри. – Он вынул из ящика лист бумаги и протянул Филу. Это была распечатка голосового письма со спикера: иногда в интервалы между словами вклинивались непонятные символы. Проставлена и дата: два дня назад.

«Папа, здравствуй – я не приду. После всего, что случилось – я не знаю, когда вернусь. Если хочешь знать, с кем я, то ни с кем – это правда. Вообще ни с кем. За это не беспокойся. Но не рассчитывай на меня – в ближайшее время. Мне очень жаль, но я не вписываюсь в твою картину мира. Не ищи меня и пожалуйста – в школу не сообщай».

– И всё. За два дня больше ничего. Неужели ты тоже так с матерью общаешься?

«Не совсем, – подумал Фил. – А откуда он знает, что мы без отца живем?»

Но вслух ничего не сказал. Да Николай Палыч и не слушал. Он покачал головой сокрушенно:

– «Не вписываюсь в твою картину мира». Каково? Девчонке только исполнилось шестнадцать… Нет, я слышал про такое, но не ожидал. Как бы тебе сказать? Она слишком привязана к Нику…

Фил навострил уши.

– Ну да, у нее есть брат. Помладше Ленки, они погодки. Их мать осталась за границей несколько лет назад. С тех пор мы в разводе.

Мирский усмехнулся через силу. Улыбка вышла невеселой.

– В общем, дело не в этом. Ник в последнее время сильно изменился. Стал одеваться, знаешь, в черное, челку себе сделал. – Мирский растопырил пятерню, показал. – В мое время таких называли emo-kids, ну, в смысле emotional. А теперь даже и не знаю как…

– Я понимаю, – сказал курьер.

– Вот и хорошо, что понимаешь. И это бы все ладно, но ведь он не дружит ни с кем. Развесил у себя в комнате плакаты какие-то суицидальные… Пишет рассказы, выкладывает в своем дневнике – один другого страшнее. Я из него хрень эту как только ни выбивал, все бесполезно. А Ленка, дурочка, его обожает – а значит, меня должна ненавидеть. Пока что всё как в мыльной опере, верно?

Он поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. У него были густые светлые волосы, выгоревшие на солнце, как у бойскаута, и прозрачные глаза, серо-зеленые, холодно блестящие из-под длинных ресниц, – даже когда он улыбался, глаза оставались серьезными. Слишком серьезными для владельца крупного бизнеса лет сорока от роду. Наш курьер наблюдал таких бизнесменов во множестве: это был особый сорт людей, продукт параллельной эволюции. На окраинах (а Фил с матерью жили на окраине) кипел совсем другой естественный отбор.

– Понимаешь, Филипп, – снова начал Мирский. – Наш Ник – неплохой мальчик, только думает о себе слишком много… И вот вдруг – несчастный случай, стресс, нервный срыв, – рассказчик несколько театрально взмахнул рукой. – Да, нервный срыв. Перенапряжение.

– Наркотики? – предположил курьер.

– Не-ет, – злобно сощурился Николай Павлович. – На этот раз вряд ли. Он как-то однажды попробовал. Полшколы поставил на уши. Да и куда ему… соплей перешибешь… тут другое.

«Что-то не пойму я, к чему он клонит», – подумал Фил.

– Короче, Ник сейчас лечится в одной хорошей клинике, на Черной речке, я его туда с трудом устроил. За него я относительно спокоен. Но я не ожидал, что Ленка воспримет это так близко к сердцу. И теперь у меня вместо двоих ребят – две проблемы.

Мирский помолчал. Продолжил тише:

– Я тогда тоже сорвался. Дурой ее обозвал. А она этого не терпит.

– Вы думаете, она к нему поехала? – спросил Филипп осторожно.

– Гм… кто ж ее туда пустит?

«Странная семья», – решил Филипп.

– Понимаешь, Фил, я в безвыходном положении. Я чувствую себя полнейшим идиотом. У меня ушла из дома дочка, а я не могу ничего сделать. Поручить службе безопасности? Задействовать дорожную полицию? Представляю, как она после этого на меня посмотрит… Может, закрыть ее счет? Перестать оплачивать связь, права аннулировать? Что называется, вернись, иначе по миру пойдешь? Так ведь она не вернется… она гордая… Фил, найди мне ее.

Филипп от неожиданности вздрогнул. Хозяин кабинета по-прежнему стоял перед ним, а его рука, как манипулятор из фильма ужасов, как-то автоматически тянулась к его же собственному галстуку – собиралась задушить. Курьер испуганно глядел на Мирского снизу вверх.

– Николай Палыч, – окликнул он.

– Найди, я тебя очень прошу, – повторил Мирский. – И уговори вернуться. Ты сможешь. Ты знаешь, как с ней разговаривать: у вас много общих интересов… этот ваш андеграунд… я уточнил в твоем клубе… Ты не обижайся, такой уж у нас бизнес. И потом, твой шеф дал тебе отличные рекомендации.

«Педант», – вспомнил Фил.

Мирский уже улыбался:

– Поэтому я Петрова попросил тебя ко мне прислать. Прямо сегодня. Ты еще не понял? Ну и документы подписать… заодно…

«Вот черт, всё подстроено», – подумал курьер едва ли не вслух.

– Не обижайся, – повторил Мирский. – Всё это не зря. Если ты мне поможешь, ты не пожалеешь. Хочешь, я возьму тебя на работу? Ник не справился. А ты крепкий, ты сможешь. Скажи сразу: ты согласен?

Фил хотел было обрадоваться, чего от него и ждали. Но удержался. Вчера, перед тем как эти суки ограбили, тоже ведь думал о чем-то хорошем, уже не вспомнить, о чем.

Сглотнув слюну, он спросил:

– Ну а как я ее найду? У меня даже спикер вчера сняли.

– Не вопрос. Точнее – не ответ. Фил, я тебе выдам телефон. Прямо сейчас. Самый лучший.

– Мне мать уже обещала.

– Потом обратно заберу.

– Тогда согласен, – почему-то сказал Фил.

* * *

Если честно, я сперва даже не понял, чего он от меня хочет. Я ему кто – сын? Брат? Слуга? И почему именно я?

Эта Ленка, дочка, и вправду для него что-то особенное значит, это видно. И сам он следить за ней не станет. За мной мать поначалу следить пыталась, если я в клубе зависал, и я помню, как это меня бесило. Вот только заблокировать мой счет она вряд ли смогла бы, потому что нет у меня никакого счета, только свой собственный сетевой кошелек, чтобы легальные обновления хоть изредка скачивать. И дорожной полиции на меня наплевать, да и прав у меня еще нет. Хотя, между прочим, я месяцев на пять старше дочки господина Мирского.

Он показывал мне видео, где она еще дома. Вывел на экран со своего телефона – классичная такая модель, блин, я таких и в руках не держал, – я не про девчонку, конечно, а про спикер. Но девчонка тоже вполне себе ничего. Вот только глаза, как у отца, грустные.

Тут я бабку вспомнил, в автобусе. Но этой-то Аленушке, думаю, с чего грустить, вся упакована, в доме весь второй этаж для нее. Целая мансарда. А чтобы уж совсем охренеть, «остин-мини» свой – английский репликар, их сейчас снова делают. Папин подарок на шестнадцатилетие. Он тоже из гаража пропал. Все это Мирский мне между делом поведал, разговорил я его, – хотя и он, и я понимаем, конечно, что дело вовсе не в мансардах и не в английских машинах.

А в чем? То есть это он меня спрашивает: как ты думаешь, Фил, в чем? Любовь у нее? Приключений захотелось? Я его успокаиваю: нет, говорю, в письме-то ясно сказано, что никого у нее нету. Никого у нее нету? – переспрашивает Мирский, а сам уныло так головой кивает. – Да я и сам знаю, что никого, – говорит. Даже подруг нет. По крайней мере он не видел. Ну, это вовсе не обязательно, говорю. Сейчас уже можно, из дома не выходя, не только знакомиться-общаться, но и… Ну да – он опять кивает. Ага, знаю, говорит. Все этот ваш любимый «Strangers». Ну да, было с ней и такое. Еле-еле отучил ее от этой заразы, слава богу.

«А кстати, – говорит он, – скажи мне, Фил, у тебя есть друзья?»

Не готов я был к такому вопросу. Потому что если сказать правду, то получится как-то унизительно, а соврать – неубедительно. Одним словом, друзей у меня нет. Так сложилось. Не считать же друзьями соседей по подъезду, с которыми на крышу лазили, или там еще пару приятелей по школе. Им на меня наплевать, и мне, если честно, на них тоже. Был, конечно, парень в «Strangers», с которым мне и сейчас хотелось бы встретиться, но он в игре давно не появлялся. Хотя господину Мирскому вряд ли следовало знать такие подробности.

Поэтому вместо ответа я неопределенно пожал плечами.

«Про девушек я не спрашиваю, – сказал тогда Мирский. – В общем, я тебе доверяю, Фил. Постарайся держать все в секрете, ладно?»

«Ладно», – пообещал я.

«Вот и спасибо. Я ведь, если ты не в курсе, твоего отца когда-то знал. И даже довольно близко».

«Он от нас ушел, если вы не в курсе, – произнес я холодно. – Мне было года три. И с тех пор он ни разу не написал даже».

«Я знаю. Он был довольно необычным человеком, твой отец».

«Меня это не слишком волнует», – сказал я.

Меня это действительно не волновало. Я размышлял, что я скажу матери, если вдруг сменю работу. А еще гадал, сколько Мирский станет мне платить. Хорошо бы, чтобы к осени хватило на новый вижн. Или попросить у него денег вперед? Раз уж чудеса начались, возможно, они будут продолжаться?

А потом я почему-то подумал: где-то я уже видел эту его Ленку. Где-то встречал. И еще я подумал, что все чаще про нее думаю. Такие дела.

Глава 2,
в которой охотник ловит кое-что лишнее, а потом и сам становится добычей

«4Dimension» был клубом без вывески. Дорогу к нему указывали специальные граффити на фасадах расселенных зданий – для посвященных, да и то для тех, кто шел в первый раз. Любой визионер мог бы найти «4D» с закрытыми глазами. Собственно, никто и не ходил сюда иначе. Считалось хорошим тоном включать вижн-дивайс (по-простому – очки) еще за несколько улиц, как только начиналась зона уверенного приема.

Тогда заброшенные кварталы расцветали. На месте громадин мертвых домов вырастали дворцы и небоскребы, многоступенчатые китайские пагоды и незнакомые, вовсе дикие руины, похожие на башни из мокрого песка. Рассказывали, что Джек Керимов, главный конструктор «4D», прошлой зимой побывал далеко, в Камбодже, посетил храмовый комплекс Angkor Wat и вернулся в сильно измененном состоянии ума. С тех пор в его творчестве преобладали религиозные мотивы, но все из каких-то экзотических религий. Фил от изумления даже перестал ходить в «4D», и не он один. Но однажды господин Ли Пао, хозяин клуба, из любопытства включил очки, спустя малое время выключил и…

Короче говоря, Джеку пришлось прибрать азиатчину и срежиссировать несколько разных графических моделей, на любой вкус. Каждый визионер мог выбрать свою – но все эти таинственные дороги вели к дверям «4D».

Отчего-то Фил предпочитал всем графическим изыскам экономичный режим industrial. Блуждая среди взлетающих к небу плоскостей из темного стекла, он представлял себя путешественником во времени. Иногда, посредством хитро подключенных обработок он достигал странного эффекта: похожая на него фигурка, отражаясь в стеклах, на долю секунды опережала его движения. Оставалось выключить основной сигнал и остаться в будущем. Но, как он знал, это не удавалось еще никому.

Сегодня задача ставилась другая. Развлекаться было некогда.

Чтобы улицы не выглядели совсем уж мерзко, Фил не стал выключать доводку картинки, но до предела упростил графику. В последних лучах заката силуэты домов казались вырезанными из темного картона. Камера не тормозила, и он мог внимательно оглядывать местность, иногда кидая быстрые взгляды по сторонам. Размашистые граффити вспыхивали огненными буквами, казалось, прямо на сетчатке глаза.

Объехав провалы в асфальте, он остановил роллер возле крайнего дома в темном и узком переулке. Сюда выходило несколько слепых окон, заложенных кирпичом в незапамятные времена: сам же клуб, ясное дело, прятался в подвале. Натуральный андеграунд. Плотный андеграунд. Деловым людям из центра, вроде Мирского, здесь делать нечего. Они это явление игнорируют и боятся. И наказывают дочек, если встречают в их спикере ссылки на «4Dimension».

Ленка, дочка Мирского, оказалась продвинутой девчонкой. И в ее спикере встречались ссылки на «4D». И еще кое-какие.

Мало того: свое последнее послание она отправила именно отсюда. И отключилась. А может, просто забросила старый спикер в канал – вон он, рядом, отсюда в двух шагах. Вонючая сточная канава с облезлыми берегами.

Фил помнил эти места еще до наводнения. Он тогда был совсем мелким. Куда-то сюда они ездили с матерью, кажется, к ней на работу. Там он сидел и скучал и посматривал со второго этажа на поросшие веселой травкой берега канала. На дальнем берегу затевалось большое строительство: там ввинчивали в сырую землю сваи и заливали котлован бетоном. Маленькому Филиппу это нравилось. Он говорил, что станет архитектором, когда вырастет. Мать устало улыбалась.

В одну ветреную ночь все полетело к чертям. Мутная вода покрыла близлежащую низину и не уходила два дня. Сваи торчали из болота, как растопыренные мертвые пальцы. Из близлежащих домов эвакуировали жителей, а потом и вовсе их заколотили.

Следующей весной ямы засыпали на скорую руку – получились огромные братские могилы для утонувших кошек и крыс, – подъезды к бывшей стройке перекрыли и сделали вид, что так и было.

О наводнении вспоминали только местные, да кто их слушал? Мама Филиппа в одну ночь потеряла работу, да и сама работа потерялась: торговый центр рассыпался, словно детский конструктор, а собрать его снова за десять лет так никто и не пожелал.

Зато геймерам здесь было весело. Электричество почти везде отключили, поэтому в эфире не было помех; сигнал обычной видеосвязи не ретранслировался и распознавался еле-еле, а в подвалах не ловился совсем. Зато случайно возникший режим radio silence (так это называл старина Джек) позволял устраивать суперконференции для десятков пользователей. Здесь собирались нонконформисты со всего города. Это и вправду была иная реальность, настоящее ментальное облако, в котором барахтались восхищенные визионеры – луна-парк будущего, а может, модель грядущего мира.

Филипп уже не застал этих сказочных времен. Теперь электричество включили снова, в клубах торговали пивом, а в темных углах – и таблетками. Целые залы были отданы под дансинг-холлы, где гремела музыка, а графическая модель включалась одна на всех, о чем заранее объявлялось в сети. Многих это устраивало. А в дальних, неосвещенных, залах происходили странные и заманчивые вещи.

В пятнадцать лет ты готов все отдать, чтоб только побывать там (хотя отдавать, в сущности, и нечего). Несколько раз Филипп оказывался на самом пороге запретной комнаты, и всегда его со смехом выдворяли обратно в общий зал. Он почему-то не противился – то ли потому, что к этому времени успевал напиться для смелости, то ли (как он сам уверял себя наутро) судьба готовила его для каких-то иных, великих свершений и никак не позволяла размениваться на… в общем, пока что с девчонками ему не везло. Столько попыток, и все как-то невнятно кончались.

Нынешним летом он планировал что-то с этим сделать. Даже завел себе футболку с надписью «F.B.I.: Female Body Inspector».

Легонько нажав на педаль, он подъехал к неприметной железной двери. Несколько минут посидел, глядя в замаскированную камеру и не выключая бесшумный моторчик. Дождался, пока внутри его заметят, тронул воротничок темной куртки, произнес вполголоса несколько слов. Затем слез и не спеша подвел аппарат поближе к входу. Прицепил к решетке рядом с несколькими другими. Оглянулся. Взялся за дверную ручку.

* * *

– Всем привет, – произнес он, входя в первый зал – светлый: кирпичные стены – loft, закос под конец века, а может, просто отделывать было лень, – медитативная вьетнамская музыка (Джек не угомонился), газовое пламя в светильниках. Ленки, конечно, здесь не было. Возле барной стойки торчали какие-то парни, среди них он, как обычно, приметил знакомых (знакомые, как легко понять, могут встречаться только в светлом зале). Парни молча пили пиво: для чего другого было еще рано. Кто-то оглянулся, послал встречное приветствие. Славик, приятель, поднялся ему навстречу.

– Ничего себе дивайс, – потянулся он к филипповым очкам. – Откуда такой?

– Вчера выдали, – ответил курьер коротко. – По работе нужен.

– Ты чего теперь, на «Эппл» работаешь? – спросил Славик недоверчиво.

– Ага. Дегустатором.

– Блин, дай потискать.

– Погоди. Дело есть.

Фил достал спикер, переключил на приемник Славика. Спросил негромко:

– Смотри. Ты встречал ее в последнее время? Здесь или где-нибудь?

– Я бы с ней повстречался, будь уверен, – прошептал Славка мечтательно, прикрыв глаза от света ладонью. – Чего ты меня спрашиваешь? Как я ее узнаю? Она же здесь по-домашнему. Ты сам, что ли, снимал?

– Да какая разница.

– Ага, значит, не ты… Короче, так: в светлом вряд ли я ее видел. Если бы видел, запомнил бы. В темном – точно не видел…

– Размечтался… в темном… Если вдруг встретишь ее здесь, скажи мне. В любое время дня и ночи. Слышишь меня? Это важно. Очень.

– Ладно. Дашь тогда очки поглядеть?

Фил нехотя отключил спикер и снял вижн-дивайс. Пусть очки давно стояли на режиме bypass, но что-то все же произошло там, в голове. Что-то щелкнуло. Это была иллюзия, игра воображения, но Фил готов был поклясться: каждый раз мир вокруг исчезал на мгновение и снова возвращался – но чуточку сдвинутым, как будто сперва ты смотрел на него одним глазом, а потом – другим. Кажется, это называется параллаксом. «Не зря они так боятся здесь бывать, – подумал Фил. – Хотя кто боится? Взрослые в основном. Кто не пробовал, тот больше всех и критикует».

Славик пристроил тонкую гибкую пластинку к себе на лоб, надвинул козырек и шепнул что-то в микрофон.

– Ты что, сразу в двух хочешь? – толкнул его Фил. – А мозги не спекутся?

– А чего, попробую, – пробормотал Славик. – По-моему, никто из наших еще не пробовал. Твои тем более такие дорогущие…

Он уже не глядел на Фила. Повернулся и пошел мимо остальных сквозь внушительный пролом в стене – туда, в глубь подвала. Его друг двинулся следом.

В сумеречном зале без визуализации нечего было делать. Курьер прислонился к кирпичной стенке (в стандартном режиме на ее месте красовались зеркала и черный бархат). У стен на мягких диванах сидели, раскинувшись, темные фигуры; для кого-то играла музыка, и несколько пар перемещались по залу в загадочном бесшумном танце – как водоросли на дне моря – пришло в голову Филиппу. Несколько плоскостей в зале были слабо подсвечены, а границы танцпола как будто прорисованы холодным лазерным лучом. Такие же лучи пронзали пространство сверху вниз и снизу вверх. «Грубый каркас реальности», – говорил Джек.

«А может, и верно – они разные? Реальность, которую нельзя реконструировать и которую можно? – Фил по старой привычке думал вслух. – Люди привыкли видеть одну, неизменную. Пока не появились графические модели».

Мысль затормозила и оборвалась. Все равно никто не слушал: верный филик сгинул навеки, а к новому спикеру он еще не привык.

Люди в зале не обращали на Филиппа внимания. Для них он оставался неясной, неидентифицируемой тенью из иного мира.

Разведчику надоело подпирать стенку, и он выбрался обратно в светлый зал. Знакомые куда-то делись, у стойки остался только один тип, то ли администратор, то ли охранник. Лет двадцати, с хитрой рожей, ставленник господина Ли Пао. Зовут его Антон, вспомнил Фил. О чем-то этот Антон толковал с барменом, время от времени все же оглядываясь на монитор, висевший под потолком.

Музыка навевала тоску. Разведчик приблизился к стойке.

– Пиваса? – предложил мордатый бармен.

Фил пощупал в кармане мультикарту с открытым кредитом.

– Мне лучше джин-тоник.

Антон скосил на него глаз:

– Как я обычно говорю – вечер начался. Нет?

– Вроде того, – равнодушно ответил Фил.

– Твой мотик?

Фил снова кивнул. Он вспомнил, как они вчера покупали роллер. Потом, когда уже на улицу выехали, Мирский и вручил ему карту – на текущие расходы. Тут-то он, Фил, опомнился, посерьезнел. У него никогда не было открытого кредита. И у матери никогда не было.

– Это для работы, – произнес Фил. – Мотороллер от фирмы. Вчера выдали.

– Во как. Чтоб мне такую работу.

Фил взял длинный стакан. Разболтал кубики льда. Глотнул. Потом сказал:

– Антон. Я ищу девчонку одну. Помочь можешь?

– Покажи, что там у тебя.

Администратор взял спикер из рук Филиппа, долго глядел на дисплей.

– Не, друган. Здесь я тебе ничем не помогу. Кстати… она на чем ездит?

– А откуда ты знаешь, что ездит?

– Молодой ты еще, – Антон зачем-то оглянулся. – У нее даже футболка от Meucci. Такие пешком не ходят. На джипах ездят, и с охранниками.

– У нее свой «остин-мини». Английский.

– Парень, ты чего? Тебе такую девчонку тоже на работе выдали?

«Примерно так», – подумал Фил.

– Не знаю. Сегодня вроде не парковалась, – сказал Антон, помедлив. – Увижу – скажу.

– Пиво с меня, – пообещал Фил без особой надежды.

– Ты это… – начал Антон, опять оглянулся и докончил совсем тихо:– Ты, если надо чего, обращайся.

– Ты про что?

– Про всё. У нас тут и второй этаж есть. Ты же знаешь.

«А ведь раньше не предлагал, – усмехнулся Филипп про себя. – Профи».

Тем не менее расследование начиналось с неудачи. Фил поразмыслил и взял еще коктейль. Виски с колой. Какой виски? Скотч, разумеется. Бармен тонко усмехнулся, но набулькал смесь в широкий стакан. Фил сообразил, что ведет себя как беспризорник, подобравший на вокзале чужой бумажник. Но на это, в общем, было наплевать.

Через пять минут он снова был в сумеречном зале. Ничего там не изменилось.

– Я охренел, – восторженно простонал Славик, возвращаясь к нему. – Нет, ты бы посмотрел, как они танцуют… Транс… Я свои теперь вообще никогда не надену…

– Давай сюда, – Фил протянул руку за своим дивайсом.

– Фил, смотри еще, чего у меня есть. С твоей штукой знаешь как экстремально пойдет? Я уже попробовал.

Фил разжал ладонь, осторожно глянул, спрятал. «Вот с чего ты такой сдвинутый, – понял он. – Все сегодня что-то предлагают. Даже странно».

– Чего стоит? – спросил Филипп, оглядевшись вокруг. – Дорого?

– Да не дрожи так. Ничего оно не стоит. Ты же мой друг. Разве нет? И девчонку твою мы найдем. Ты не думай, я ее запомнил. Ленка. Так ее зовут.

«А, наплевать», – решил Фил.

Он включил спикер, поправил очки и камеру и потом как будто случайным движением отправил таблетку в рот. Никто, конечно, ничего не заметил.

– Глотай, не бойся, – шепнул верный друг. – Это же не химия. Синхрон.

– Синхрон?

– Ага. Перемножает время и пространство… Ладно, я пошел. Встретимся в темном.

Это была их обычная шутка. Славик хлопнул его по плечу и пропал где-то в темноте, в анфиладе залов, где пламя свечей отражалось в полированном мраморе («Джека сегодня пробило на классику», – понял Фил).

Он прислушивался к ощущениям. Ничего не происходило. Вообще-то настоящему визионеру ничего такого и не требуется… Синхрон. Много раз слышал, никогда не пробовал. Ну, подождем.

– Фил? – Кто-то тронул его за плечо. – Как здоровье, Фил?

– Джек, это ты. А я только что тебя вспоминал.

Джек Керимов, конструктор, был взрослым, длинноволосым парнем лет тридцати, всегда в очках, с усами и испанской бородкой. Джек считался авторитетным клубным дизайнером: когда-то именно он основал сообщество «4D» (еще не было ни клубов, ни китайских владельцев, а будущее виделось таким же лучезарным, как первые графические модели). Потом в бизнес пришли новые хозяева. Комьюнити распалось, в моде снова были танцы. Джек по-прежнему зарабатывал немало денег, но теперь относился к своей работе философски. «Странно, – говорил он Филу. – Я еще понимаю, зачем этим китайцам нужны чужие мозги. Но глупость-то им зачем?»

– филик, ты как будто не в себе, – заметил Джек.

– Как это – не в себе? – встревожился Фил. – А в ком? И с чего ты взял?

– Стоишь. Скучаешь. Тебе, кстати, чего этот Антон грузил возле бара?

– Наверх приглашал.

Джек поморщился:

– Ну а ты и уши развесил. Чего вас так туда тянет?

Фил вспомнил про кредитную карточку в кармане.

И веско произнес:

– А что, собственно, мне мешает?

– Растешь, – усмехнулся Джек невесело. – Я и то смотрю, очки эппловские. Смарт, наверно, тоже новый?

– Тот сняли, – виновато сказал Фил. Не надо было обижать Джека. Джек – хороший человек. Лучший здесь. Его учитель.

– И еще… я вижу, ты как будто ищешь кого-то? – продолжал конструктор.

Фил кивнул. Молча переключил на Джека свой спикер. Тот просмотрел, полуприкрыв глаза, потом произнес несколько слов по-английски – и аппарат послушно повторил запись. Джек умел управлять любыми приборами.

– Видел ее когда-нибудь? – спросил Фил и внезапно охрип.

– Не могу пока ничего сказать, – непонятно ответил Джек. – Может, ты ее и найдешь. А может, и нет. И еще неизвестно, что лучше.

– А ты ее видел?

– Видел.

– А она какая бывает… здесь?

– Ты хочешь, чтобы я нарисовал?

Джек пошевелил пальцами в воздухе.

– Давай так, – предложил он. – Если я ее замечу, я так сделаю, что ты тоже заметишь. Только не беги сразу знакомиться. Вообще не болтай лишнего. И не пей сегодня больше, просьба такая. Смотри вот пока… танцы. Музыку знаешь, как включить?

– Знаю, – энергично кивнул Фил. И перевел взгляд на танцоров. Тут же он почувствовал, что реальность снова как-то встряхнулась и сместилась с привычного места: параллакс – догадался он.

Отчего-то ему стало весело. Танцующие в темноте и вправду были прекрасны. Он слышал их музыку – больше всего она напоминала эмбиент конца прошлого века, но Фил не был уверен, что принимает звук правильно. У девушки оказались огненно-рыжие волосы, ее лицо было чертовски совершенным – да, именно так, и совершенным, и чертовским, – ее глаза блестели, легкое платье меняло цвет, а под платьем – Филу было разрешено это видеть – под платьем скрывалось самое стройное и желанное тело, какое только мог себе представить восхищенный зритель, обладающий вдобавок эппловским вижн-дивайсом последней модели.

«Стиль хромает, – возник вдруг голос у Фила в ушах. – Мальчик, отвернись. Ты все равно не включаешься в ренессанс». Фил перевел взгляд на партнера – незнакомого и очень схематичного красавца в черном, с набриолиненными волосами. «Сам сейчас захромаешь, – пробормотал Фил в ответ. – Унесенный ветром. Сто тридцатая серия». Красавец не обиделся и вполголоса что-то сказал своей партнерше. Она же одарила юного поклонника самой очаровательной улыбкой, которой… которая… Фил сбился. Сразу вслед за этим до него долетел обрывок насмешливой фразы, которую он не пожелал понять.