Текст книги "Период распада"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И потому он просто лежал на засыпанном каменной крошкой и стеклами полу рядом с бойницей и ждал, когда его судьба распорядится им.

– Алим, Махмуд!

Раненный и контуженный в начале штурма, но оставшийся в строю полковник Саид, наспех перевязанный, выполз из-за поворота коридора, таща за собой настоящее богатство – целый цинк с патронами, большой зеленый ящик, полный патронов. В каждой остроконечной ракете калибра 5,45 притаилась чья-то смерть.

– Мы думали, патронов мало, рафик дагероль [23]23
  Товарищ полковник.


[Закрыть]… – ответил лежащий у соседней бойницы с автоматом Махмуд.

– Есть патроны… На всех хватит… Суки… – раненый полковник выругался по-русски.

Словно отвечая на злобное ругательство, в бойницу влетела снайперская пуля, в бессильной злобе щелкнула по стене, оставив на ней солидную выбоину – вдобавок к обширной коллекции уже имеющихся. Здание Министерства обороны строили еще при короле – солидно строили, как дворец, с большим запасом прочности, стены выдерживали огонь КПВТ. Только это, да кое-какие приготовления, сделанные в период вывода советских войск, пока их и спасали.

Алим помог раненому полковнику подтащить цинк с патронами поближе, вскрыл его. Сгреб валяющиеся у бойницы расстрелянные магазины в охапку, вскрыл и распотрошил несколько пачек с патронами, начал снаряжать магазины. Нехитрое, позволяющее ни о чем не думать действо – просто берешь патрон за патроном и вталкиваешь их в магазин, один за одним, преодолевая сопротивление пружины. Раз, два, три…

– Много? – спросил Алим.

– Да есть… Снайперы долбают… – сказал полковник и, помолчав, добавил: – Вахиба ранили. Снайпер. Последний раз видел – еще жив был.

Патрон за патроном исчезают в горловине магазина…

– Пожрать бы еще… – весело сказал майор Махмуд, не отрываясь от наблюдения. Опасаясь снайперов, он вел его при помощи зеркальца на ручке, какое было у каждого опытного офицера.

– Пожрать хорошо было бы…

Полковник подмигнул:

– А что… Мой кабинет ведь на этом этаже, вон там, – полковник показал рукой вдоль полуразрушенного коридора, – думаю, там сейф еще не вскрыли…

– Кто его вскроет…

– Тогда там должно было остаться…

Полковник пополз по полуразрушенному коридору. Капитан Алим пошевелился, устраиваясь поудобнее, отложил набитый магазин, взял из кучи другой.

Один, другой, третий… Только не думать ни о чем. У него есть автомат, есть патроны и есть магазин, который надо набить, чтобы подготовиться к бою. Это сейчас самое главное.

Свой среди чужих, чужой среди своих…

Нет, не думать. Не думать ни о чем. Забыть…

Капитан Алим Шариф родился в небольшом кишлаке, недалеко от Кабула. Земля здесь, как и почти по всему остальному Афганистану, была не слишком плодородной, и то, что она давала – не хватало на жизнь. Но рядом проходила дорога Пешавар – Кабул, и надо быть полным дураком, чтобы не заработать на этой дороге. Дорога кормила всех, кто желал кормиться от нее: кто давал путникам приют и получал за это, кто торговал на обочине нехитрой снедью, кто – бензином, часто украденным из армии. Изо дня в день из года в год шли по трассе машины, перевозя нужные людям товары, обеспечивая денежный поток в Пешавар и поток товаров обратно. И часть из текущих по трассе денег отводилась тонким ручейком, оставаясь в карманах жителей маленького придорожного кишлака на трассе Пешавар – Кабул.

Капитан хорошо помнил, как он первый раз столкнулся с шурави. Они, афганские бачата, уже почти взрослые и ни разу не сидевшие за партами настоящей школы, помогали взрослым на трассе. Алим видел, что теперь на трассе можно было увидеть не только разукрашенные, похожие на экзотические храмы бурубахайки [24]24
  Бурубахайка– старый, разукрашенный грузовик, часто он старше своего владельца. В Афганистане нет ни километра железной дороги, и грузы перевозят на таких вот бурубахайках.


[Закрыть], но и машины пришельцев, шурави. Часть из них были гражданские – лобастые, носатые, с голубыми и оранжевыми кабинами, совсем без украшений, они ехали быстро и совсем не плевались дымом при этом. Это было плохо для кишлака – водители, что афганцы, что русские, ехали быстро, мало ломались и почти нигде не останавливались, а значит – не тратили денег. Но никто из афганцев и не думал минировать дороги и устраивать засады – это уже было, но не здесь. Просто денег стало меньше.

Но были и другие машины. Темно-зеленые, угловатые, самые разные, диковинно выглядящие, часто на них было оружие и сидели солдаты. Солдаты целились по сторонам – но никогда не стреляли, а один раз солдат с такой вот машины бросил Алиму что-то небольшое, завернутое в бумагу. Это оказался какой-то хлеб, хрусткий, до безумия вкусный и сладкий – Алим никогда не ел подобного. Он запомнил доброту шурави, который бросил ему такое чудо просто так – и поехал дальше [25]25
  А потом рассказывают, как советские солдаты разбрасывали замаскированные под игрушки гранаты, чтобы афганские дети брали их и подрывались. Да, к концу войны советские солдаты стали более жестокими, были зафиксированы случаи, когда за убийство главой семьи советского солдата удалось схватить на месте – расстреляли всю семью, включая детей (и потом офицер получил за это немалый срок). Были и убийства детей, потому что при зачистке не поймешь, а бачата только отвернись – бросят гранату или выстрелят в спину. Но такого, чтобы маскировать гранаты под игрушки, чтобы подрывались дети, – не было.


[Закрыть].

В тот день отец послал его домой за лепешками, торговля шла неожиданно бойко, он продал все, что есть, и начал даже опасаться, что им не хватит муки – а до автолавки, где можно купить и муку, и много чего еще, было еще два дня. Он побежал домой, взял у матери готовые лепешки, сказал, что нужно еще, – и побежал обратно. Он знал, что на стоянке у кишлака стоят несколько грузовиков – бежал быстро, чтобы успеть, чтобы у отца не кончились лепешки для торговли, бежал, прижимая к груди стопку свежевыпеченных, пышущих жаром лепешек. Он бежал так быстро, что не заметил одну из этих машин, быстро ездящих, не посмотрел по сторонам. Бампер машины шурави отбросил его на обочину (Аллах уберег – не под колеса), и лепешки рассыпались по дорожной пыли.

Он удивился, когда из этой и других машин выскочили шурави, и один шурави гневно выговаривал другому и чуть не ударил, а тот, второй униженно оправдывался. В Афганистане жизнь бачи стоила примерно как жизнь двух ослов, сбил – заплати выкуп – и все [26]26
  Это правда. В Афганистане сбил насмерть ребенка – заплати семье – и все, выкуп по размеру, как за два сбитых ишака.


[Закрыть]. Потом подъехал на своей машине, небольшой, такого же темно-зеленого цвета, как и у шурави, Сулейман. Новая власть назначила его и четверых его товарищей заправлять делами в этом и других окрестных кишлаках, их все не любили, потому что местный мулла плохо говорил про них на проповедях. Сулейман и водители-шурави погрузили его в машину Сулеймана, положили на какие-то две палки с полотном посередине и поехали по дороге туда, куда ехали проходящие по трассе машины. Алиму было больно, каждый вдох вызывал новый приступ боли – но он терпел и не плакал, потому что он мужчина, а мужчина плакать не должен. Сулейман ехал с ним и говорил, что они едут в большой город к настоящему доктору-шурави, что этот доктор-шурави очень хороший и что он быстро вылечит его, а если он сделает ему больно – то это только потому, что так надо, чтобы он выздоровел. Алим не верил Сулейману, потому что если Аллах решит забрать кого-то к себе – он забирает, как он забрал братика – а доктор-знахарь из соседнего кишлака ничего не смог сделать. Отец тогда тяжело вздохнул и сказал: «Иншалла». Значит – так угодно Аллаху.

Больше всего Алиму было жаль пропавшие, втоптанные в пыль лепешки – ведь их готовила его мать.

Но через две недели Алим вернулся домой, совершенно здоровый – Сулейман сказал правду, доктор-шурави вылечил его. Когда Алим лежал в больнице, он видел больных, забинтованных шурави и их женщин, ухаживающих за ними. Он видел и таких же больных, забинтованных афганцев, их было не меньше, чем шурави, – женщины-шурави ухаживали и за ними. Женщины-шурави ухаживали и за ним тоже, кормили его и иногда давали очень вкусные вещи, которые он никогда не ел, и ему было жаль больных шурави и афганцев. Тогда же Алим решил, что шурави – хорошие, потому что они помогли ему и помогли другим людям, один из них просто так бросил ему вкусный хлеб, а другой, доктор-шурави – помог ему, когда он попал под грузовик. И Сулейман хороший, потому что Сулейман не солгал, и Сулейман за шурави. А те, кто приходит с той стороны границы, те, кто прячется в горах и иногда по ночам приходит в кишлаки – это очень плохие люди, а мулла, который говорит, что они сражаются за свободу его страны и за ислам, он лжет. Это плохие люди, потому что они делают плохо другим людям, из-за них болеют шурави и другие афганцы, и из-за них у доктора-шурави так много работы. Когда он вырастет – он станет бороться за то, чтобы никто не прятался в горах и никто не ходил в Афганистан из другой страны, чтобы делать плохо людям. Все это он сказал Сулейману, когда тот приехал его забирать из больницы, а Сулейман выслушал его и сказал, что он прав. И похлопал его по плечу.

Через год, когда Алиму исполнилось пятнадцать, у него убили отца. Убили те, кто ходит по ночам по кишлакам, кто хочет, чтобы лилась кровь и взрывались автомобили на дороге, кто хочет, чтобы в семьях поселялась беда и над кишлаками были черные флаги. В тот день убили и Сулеймана – он взял автомат, чтобы остановить пришедших в «договорной» кишлак душманов, но их было слишком много. Убили бы и Алима, но он был в Кабуле, учился одновременно на курсах ликвидации безграмотности и еще на курсах армейских сержантов. Узнав об этом, он подошел к начальнику курсов и сказал, что просит направить его на самый опасный участок работы, чтобы бороться с душманами, на самый опасный фронт. Рядом с начальником курсов в тот момент был военный-шурави, услышав эти слова, он вдруг поднял взгляд на Алима и сказал, что нет опаснее фронта, чем тот, что проходит в тылу. И если Алим действительно хочет помочь бороться с врагом, с самым опасным, скрытым, притворяющимся другом врагом, то он может ему в этом помочь.

Через неделю Алима зачислили на шестимесячные курсы подготовки агентуры ХАД. Все муаллимы-учителя на этих курсах были шурави. И они учили Алима тому, чему никто и никогда бы его не научил.

Стрельба из пистолета, автомата, обычного и крупнокалиберного пулемета, гранатомета, подствольного гранатомета, снайперской винтовки. Использование бесшумного оружия. Метание гранат, использование гранат для установки растяжек, минирования двери, окна, кресла, ящика стола, автомобиля. Использование гранат для ловушек – установки мин на неизвлекаемость. Связывание гранат во взрывные цепи. Использование подствольных гранатометов для минометного обстрела местности, подавления закрытых огневых точек душманов. Метание мин и гранат взрывом. Взаимодействие с бронетехникой и вертолетами, обозначение разведанных целей на карте и корректировка огня приданных огневых средств. Иностранное оружие и взрывчатые вещества. Минирование схронов и штаб-квартир душманов. Использование ракет для запуска без ракетных установок. Использование радиосвязи и ориентация на местности, выживание. Штурм укрепленных объектов. Подрывные действия в глубоком тылу противника. Основная тактика душманов и их противодействие. Борьба с караванами. Погоня и отрыв от погони. Разложение банд изнутри, психологическая обработка душманов с целью заставить их отказаться от борьбы и перейти на сторону законной власти – а такие случаи были, и немало.

Он мстил за отца, за Сулеймана, он мстил и за шурави, которые ему помогли и которых убили душманы. Он постигал науку войны, древнюю и кровавую, самозабвенно и жадно, и учителя-шурави были довольны им, а один из них даже подарил ему шурави-значок с красным флагом. Шла война – и видит Аллах, воины со стороны тех афганцев, что были за шурави, тоже были достойные.

Алим помнил, как он пошел в банду. Для прикрытия он числился не в ХАД, а в боевой дивизии, воюющей с душманами, хотя одновременно работал и на ХАД. Как ни странно – уйти в банду было довольно просто, сложнее было оттуда вернуться. Какое-то время он служил в одной из пехотных дивизий Афганистана, дислоцированных на границе. Потом, месяца через три, после успешной операции он вскрыл машину, на которых ездили русские – маленькую, но быструю, проходимую и неприхотливую, – погрузил туда несколько цинков с патронами, оружия, сколько смог из числа трофейного, взял свой автомат, который дали ему шурави, и ночью уехал из расположения части. Он поехал через пустыню Регистан, параллельно знаменитой «американке», дороге, ведущей из Кандагара в Пакистан, одной из немногих настоящих дорог в этих краях. Он ехал, не выезжая на дорогу, но и не отдаляясь от нее, параллельно – благо он нагрузил в свою машину ровно столько груза, сколько она сможет увезти и не застрять, ни больше, ни меньше. Единственной серьезной опасностью для него были советские ночные вертолеты-охотники, промышляющие над пустыней бандитские караваны – их предупредить было нельзя, и оставалось надеяться на удачу. Удача в этот раз была на его стороне – к утру он проскочил границу между Афганистаном и Пакистаном, никак не делимитированную, въехал в городишко Чаман у самой границы и у первого же попавшегося на дороге человека спросил, где здесь можно найти моджахедов. Ему показали на вербовочный пункт, принадлежащий Исламской партии Афганистана – самой многочисленной организации душманов, лидером которой был человек по имени Гульбеддин Хекматьяр.

Там, конечно же, были рады такому пришельцу – мало того что младший офицер афганской правительственной армии, коммунист, так еще и ушел с полной машиной оружия. За каждого завербованного на джихад против шурави платили деньги, а тут можно было рассчитывать даже на премию. О переходе Алима сообщили в местных газетах.

Но нельзя сказать, что перейти и внедриться в банду так просто. Перед тем как его допустили до операций, прошел год. Все это время его контролировали, гласно и негласно, по десять раз допрашивали об одном и том же, потом сверяли свежие показания с тем, что было сказано ранее, выискивали малейшие расхождения и опять допрашивали. Алим не сомневался, что агентура моджахедов проверяет его жизненный путь в Афганистане. Терять ему было особо нечего, да и скрывать тоже – он шел не под легендой, а под настоящим именем, только с чуть скорректированной биографией. Вместо спецшколы ХАД он сказал, что учился в школе младших политработников. Потом – направили в воюющую бригаду, ему сделалось страшно, он понял, что не должен воевать против единоверцев, и сбежал. Тот, кто должен был проверять его биографию, здесь должен был наткнуться на ложь – существовал рапорт командира батальона, где служил молодой политрук, где он предлагает отстранить его от занимаемой должности и отдать под суд за мародерство и издевательство над местным населением. Получалось, что Алим сбежал к моджахедам, опасаясь суда за мародерство и издевательства, а не по идейным соображениям. Но это моджахедам ИПА было даже ближе и роднее – ведь многие из них тоже мародерствовали и как могли издевались над местным населением, над простыми афганскими крестьянами, как бы их ни призывали воздерживаться от этого в лагерях подготовки.

Последняя проверка была стандартной для моджахедов: привели пленного и заставили Алима выстрелить ему в голову, засняв все на камеру. Алим был вынужден сделать это, потому что ничего другого не оставалось.

Алим долго был у моджахедов и успел сделать немало. В одну ночь в Кохате, рядом с центром подготовки кто-то убил и ограбил двоих боевиков из Исламской партии Афганистана Юнуса Халеса. Когда-то и Халес, и Хекматьяр принадлежали к одной и той же партии, единой Исламской партии Афганистана – но с тех пор их дорожки разошлись, и друг на друга они посматривали более чем косо. Убийство – а убийца обронил на месте кое-что, что заставляло предполагать, что это сделали моджахеды Хекматьяра, – стало той искрой, которая попала на бочку с порохом. Озверевшие и снедаемые чувством мести моджахеды Халеса бросились к лагерю людей Хекматьяра, откуда их встретил плотный автоматный огонь. Потом в дело пошли ДШК, минометы и гранатометы – душманы увлеченно убивали друг друга тем, что они должны были применять против оккупировавших Афганистан шурави. Бой, в котором погибли несколько десятков человек, и сам Алим в котором был ранен, удалось прекратить только моторизованным частям регулярной пакистанской армии. Бой проходил в кишлачной зоне, погибшие были и среди пакистанских граждан, в кишлаках. После боя Халес предъявил претензии Хекматьяру, а Хекматьяр – Халесу, а им обоим – государство Пакистан. Отношения между двумя группировками моджахедов, а также между моджахедами и страной, их приютившей, заметно обострились, уже после этого было еще несколько стычек.

Потом произошло еще несколько несчастий, уже в самом Афганистане. Командир крупной банды, незадолго до смерти встретившийся с отрядом, где был Алим, отправился к Аллаху – погиб от взрыва мощного фугасного заряда. Еще один чем-то отравился насмерть. Крупный схрон с оружием и взрывчатыми веществами при попытке его открыть подорвался, унеся на тот свет одиннадцать воинов Аллаха и переранив многих…

Такая шла война. Без линии фронта. Эту войну начали не они, ее начали те, кто ушел за границу. Это они начали такую войну – а теперь им воздавалось.

Полной мерой.

* * *

20 февраля 2014 года

Реховот, Израиль

Подполковник израильских ВВС Иеремия Эгец жил в собственном доме в районе городка Реховот, дом этот стоял отдельно от других, и небольшой кусок земли тоже принадлежал ему. Дом этот был слишком велик для него одного и его жены, он был предназначен для большой и дружной семьи – но большой и дружной семьи у подполковника не было. Все трое им выращенных детей пошли своим путем, и ни один из них не выбрал военную карьеру. Старший сын жил в Германии, младший мотался между Токио, Силиконовой долиной Калифорнии и Москвой, занимаясь какими-то проектами в области программного обеспечения. Дочь вышла замуж и жила аж в Латинской Америке. Разлетелись птенцы этого гнезда, по всему свету разлетелись. И теперь подполковник жил здесь со своей женой, с которой они были в браке больше двадцати лет…

Когда автомобиль подполковника – он не считал нужным тратиться и купил подержанный белый «Фиат», часто ломающийся, – затормозил у дома, Рут выскочила на порог. Подполковник с сожалением и огорчением понял, что они ехали мимо цветочной лавки и он даже не додумался купить ей цветы. Вот придурок…

– Ты не думаешь, что ты уже стар для таких похождений? – с порога воинственно заявила жена.

– Извини… – подполковник клюнул ее в щеку, прошел в дом. Почему-то именно сейчас на него навалилась такая усталость, что аж в глазах потемнело. Опершись на перила лестницы, ведущей на второй этаж, он с трудом скинул ботинки:

– Это Миша… Сослуживец мой, мы с ним вместе работаем…

– Работнички… Проходите. Вот здесь, пожалуйста, раздевайтесь, вот тапочки, но у нас чисто, можно без тапочек… Сейчас…

Подполковник пересилил себя.

– Пойдем туда… Пока посидим.

Он знал, что что бы ни случилось – через пятнадцать минут на столе будет какой-никакой, но нормальный, человеческий ужин. Как-то раз он заявился домой совершенно нежданно, его подобрали после катапультирования танкисты, вытащив прямо из-под носа сирийцев и русских. Самолета для него пока не было, и капитану Эгецу дали небольшой отпуск – в разгар боевых действий. Когда он, полумертвый от усталости, заявился домой – пирог и рыба-фиш ждали его на столе, горячие. Оказывается, Рут дважды в день звонила на базу, чтобы узнать новости.

Господи, во что же мы вляпываемся…

Подполковник с трудом опустился в кресло, плетеное, легкое…

– Рассказывай.

Миша мальчишески ухмыльнулся:

– ВВС атакуют первыми. Прошу…

Он был прав.

– Тогда кратко. Основное направление удара – заход с севера, через Турцию – на Каспий. Там пойдут основные силы. Сильным ударом проламываем оборону, выводим из строя базу ВВС в Тебризе и один из основных объектов – атомный центр в Араке. Дальше развиваем успех в восточном – на Тегеран и в южном – на Исфахан и Бушер направлении. По Тегерану наносим удар с двух сторон – оперативно-тактическими ракетами ПРР с дальнего расстояния, от самого лаза и накоротке, ударом от Каспия, прикрываясь горами. Вторая группировка нанесет удар по Бушеру, от Персидского залива. Кратко – все.

Миша покачал головой.

– Не хватит сил.

– Хватит… – упрямо сказал подполковник.

– Не хватит. Не хватит сил даже на то, чтобы как следует скомплектовать северную группировку. Меня очень беспокоит Тебриз. Там есть не только аэродром и не только атомный центр, там есть кое-что еще. Иранцы вырыли там прямо в скальной толще тоннели укрытия, в этих проклятых тоннелях скрываются самоходные транспортеры с ракетами. Эти скальные укрытия не проломить ни одним средством из того, что может нести любой самолет, из числа тех, что имеются в распоряжении Израиля. Это можно сделать только баллистической ракетой или бомбой, сбрасываемой со стратегического бомбардировщика. Да и то – не факт.

– Я могу нанести удар по воротам и закупорить их, – не сдавался подполковник.

– Ночью? – скептически спросил Миша. – Как ты это сделаешь, ночью-то. С какой гарантией и с каким расходом боеприпасов? Тебе напомнить «Бурю в пустыне»? Саддам вывел из укрытий СКАДы и начал ими пулять. В итоге Горнера [27]27
  Генерал Чак Горнер, командующий девятой воздушной армией, главнокомандующий ВВС коалиционных сил.


[Закрыть]заставили отвлечь на охоту за ними большую часть самолетов, и план воздушной кампании сразу начал трещать по всем швам. Теперь вспомни, сколько самолетов отвлекли на охоту за СКАДами и с каким результатом все это было? Кроме того – напомню тебе о подземных укрытиях для самолетов в пустыне – некоторые, я уверен, не найдены до сих пор.

– Мы рассчитываем на один удар. А не на погоню за осами по всей ферме [28]28
  Знаменитое выражение, принадлежит Теодору Рузвельту.


[Закрыть].

– Ошибаешься. Что, по-твоему, сделают иранцы, когда встанут рано утром и обнаружат, что ночью кто-то крепко покуролесил? Они выведут установки на позиции и нанесут массированный удар. Догадайся куда? Одна уцелевшая установка с атомным зарядом – и нам некуда будет возвращаться.

В «курилку» – открытую террасу, где были столы и стулья и можно было посидеть, вошла Рут.

– Ужин на столе… – объявила она.

– Извини, мы тут еще посидим…

Супруга уже решила было возмутиться – но посмотрела на своего измученного, посеревшего от усталости мужа и сдержалась. В конце концов, она знала, за кого выходила замуж, и знала, что ее муж стал офицером, и знала, когда он стал командиром ударной эскадрильи. Знала она и то, что для ее мужа первым делом – все-таки самолеты. Ну а ей… а ей оставалось только мириться… как и подобает примерной еврейской супруге.

– Принесу сюда…

Миша проводил ее взглядом.

– Мне бы кто приносил.

– Так что же не найдешь?

– Не получается…

Увидев мрачное выражение лица Миши, подполковник сменил тему.

– Тогда что ты предлагаешь делать с ракетами?

– А вот что. Иранцы сделали ошибку – они сконцентрировали самые опасные свои ракеты – типа «Седжил», Сафир и Шахаб – почти в одном месте, в укрытиях в горах рядом с Тебризом. Объект Имам Али. Вообще, все их ракеты по дальности способны нас достать, за исключением Шахаб-1 и Шахаб-2. Но наиболее опасная из них – это Сафир и Шахаб серии с четвертой по шестую. Все свои атомные заряды – угадай, на какую ракету они ее поставят?

– На самую надежную.

– И дальнобойную. Судя по всему – это будет один из Шахабов, он сделан на базе северокорейской Тэпходонг и достаточно надежен. Сафир еще не до конца отработан, несмотря на то что уже сейчас его расчетная дальность составляет не меньше пяти тысяч километров. Сразу после того, как мы нанесем удар по Тебризу, – иранцы начнут выводить уцелевшие ракеты на стартовые площадки, и будут делать это быстро. Нам нужно будет добиться двух вещей: уничтожить максимальное количество ракет на стартовых столах и поставить над Израилем завесу для тех, которые прорвутся. Для завесы придется использовать все, что у нас есть и способно нести ракеты ПРО типа «Давид Слинг». Эти самолеты должны висеть над Израилем круглые сутки, быстро садиться, дозаправляться, менять экипаж и снова взлетать. И так – несколько дней, пока мы не выясним, что к чему, и не поймем, чего мы добились своим блицем. Если рассчитывать, что часть самолетов у нас отберут на создание завесы, – нам не хватит самолетов даже для комплектования одной ударной группировки. А их у нас две. И еще надо выделить что-то для охоты за ракетами. Поэтому я тебе сказал – самолетов не хватит.

– Не хватит… – согласился подполковник, – что предлагаешь делать?

– А вот что…

Принесенный бедной Рут ужин так и остывал на столике…

* * *

Ретроспектива

Зима 1988 года

Пакистан

Лагерь Охри

Восемьдесят восьмой…

Год, когда шурави с облегчением вздохнули, сняв со своих плеч тяжкое бремя войны, и бремя это легло на плечи афганцев непосильной ношей. Слишком много было тех, кто все эти годы не хотел воевать, втайне подставляя русских. Кто-то просто был трусом. Кто-то не хотел воевать, проливая кровь таких же, как он, афганцев – хотя с той стороны необходимость пролить кровь соплеменника никого не останавливала. Кто-то и вовсе был агентом душманов. А теперь они остались одни – против озверевшей от человеческой крови, подпитываемой ливнем денег, оружия, желающих воевать «за джихад» наемников, волчьей стаи. Логова волков находились на той стороне границы, в Пакистане, давнем и лютом враге афганской государственности. Еще несколько десятилетий назад пакистанские племена покорно склонялись под рукой британских завоевателей, в то время как в ущельях и горах Гиндукуша, на джелалабадской дороге бледнолицых завоевателей всегда встречал град пуль, британцы никогда не находились на афганской земле дольше, чем надо было, чтобы вызвать водопад народного восстания, который сметет их с лица земли. Боялись. Сам Пакистан получил независимость в пятидесятых, проиграл две войны и никогда не мог постоять за себя, потому что раб остается рабом, даже тот раб, что сбежал от хозяина. Теперь же, собрав бандитов со всего Востока, он жадно смотрел на афганские земли, стремясь закрепить уже много десятилетий существующую несправедливость – линию Дюранда, а то и отнять у Афганистана новые земли.

Но пока они живы – этому не бывать.

Надо сказать, что Афганистан пока держался хорошо. Все-таки были в составе афганской армии части с боевым опытом, и было их немало, а русские многих научили воевать не хуже, чем учили по ту сторону границы. Русским удалось за время конфликта скомплектовать, обучить, вооружить армию численностью в двести пятьдесят тысяч человек, организовать достаточно эффективную милицию – Царандой и специальную службу разведки и контрразведки – ХАД. Была создана Президентская гвардия – сильное соединение численностью в дивизию. Существовали отряды народного ополчения, среди ополченцев было много женщин и молодых коммунистов, по боевой устойчивости они превосходили части регулярной армии. Значительная часть малишей – повстанческих племенных формирований также поддерживала правительство, потому что у всех перед глазами был пример, как пакистанская армия поступает с пуштунами на своей земле. При подавлении восстания племен Африди и Шинвари при полном молчании мирового сообщества генерал уль-Хак применил химическое оружие, убив нескольких тысяч пуштунов, в том числе стариков, женщин и детей. Многие афганцы уже увидели, что происходящее есть не борьба лучшей части афганского народа за свободу своей страны от коммунистической тирании, а неприкрытая вооруженная агрессия пакистанской военщины и международных банд против Афганистана. Вот только понимать это было уже слишком поздно.

Грузы, которые направлялись в адрес моджахедов, обычно прибывали морем в порт Карачи, потому что это был самый дешевый способ транспортировки. Грузы прибывали на зафрахтованных судах, плавающих под флагами третьих стран, в порту Карачи их перегружали на караваны и отправляли караванами, с машинами охраны в долгий путь через всю страну – на базовые склады под Пешаваром. С этих базовых складов оружие уже централизованно распределялось в пользу тех или иных группировок моджахедов.

В этом товарообороте участвовали три стороны – американские советники, военные и из ЦРУ, представители пакистанского государства – армии и ИСИ и представители группировок моджахедов. Причем каждая из этих сторон товарообмена крайне настороженно относилась друг к другу, а представители банд моджахедов имели трения и между собой. Американские военные имели серьезные основания полагать, что разграбление двух караванов в восемьдесят шестом и трех – в восемьдесят седьмом было инсценировано самими пакистанцами, причем охрана караванов, несмотря на якобы состоявшийся жестокий бой с грабителями, не понесла ни единой потери ни убитыми, ни даже ранеными. А груз с караванов пропал и позже появился на базарах во всех крупных городах страны – оружие, гуманитарная помощь, лекарства. Американцы полагали, что к разграблению караванов приложил свою руку начальник межведомственной разведки Пакистана ИСИ генерал Ахтар Абдул Рахман Хан, действовавший как в свою пользу, так и в пользу президента страны, которому отдал часть выручки за награбленное. Поэтому с тех пор наиболее ценное оружие – такое, как ракетные комплексы Стингер, – доставлялось в Пакистан самолетами, а складировалось и выдавалось только американцами. В свою очередь пакистанцы предъявляли американцам претензии, заключающиеся в том, что американцы вели разведывательную деятельность против государства Пакистан, манипулировали главарями группировок моджахедов с той целью, чтобы они подчинялись не пакистанским, а американским указаниям, разворовывали часть груза сами, манипулировали отчетностью. Главари моджахедов имели общие претензии к пакистанцам и американцам в том, что им достается лишь малая часть оружия и гуманитарного груза, приходящего в страну, а большая часть разворовывается и продается на базарах. Американцы и пакистанцы предъявляли главарям моджахедов то, что они завышают численность своего воинства, чтобы получать больше оружия и гуманитарной помощи, продавая излишки на базаре, лгут в отчетах о проведенных в Афганистане операциях, имеют опасные контакты с представителями Китайской Народной армии и разведки, выращивают наркотики и поставляют их в Европу и даже в США. Что касается претензий главарей моджахедов друг к другу, то они были временно забыты на период активной войны с шурави, но после ухода шурави междоусобица вспыхнула с новой силой. В этой грызне, где каждый был врагом всем остальным, моджахеды уже забыли про Афганистан и про то, что режим, которому они отводили две недели после ухода шурави, держится и не думает сдаваться.

Теперь, для того чтобы избежать претензий, каждый груз из Карачи встречала целая делегация, в которую входили представители от каждой из партий «Группы семи» [29]29
  Группа семи, она же «Пешаварская семерка», – семь партий моджахедов, которые образовались после раскола единого движения. Некоторые отличались только именем лидера в названии – например «Исламская партия Афганистана Хекматьяра» и «Исламская партия Афганистана Юнуса Халеса».


[Закрыть], представители пакистанской армии и представители посольства США. Эти люди присутствовали при выгрузке контейнеров с борта контейнеровоза в порту, потом этот груз опечатывался и следовал в караване до базового лагеря Охри, откуда уже происходило распределение. Во время движения каравана по территории страны «контролеры» от той или иной партии находились в кабине каждой грузовой машины.