Текст книги "Долгая дорога домой"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Цесаревич оглядел собравшихся.

– Второе изображение, пожалуйста.

Картинка сменилась.

– Цель номер два! Это рынок под Пешаваром, рядом с ним расположен лагерь Охри ^[28]. Две цели одна рядом с другой. Рынок под Пешаваром – торговля наркотиками здесь почти не ведется, зато здесь торгуют адским снадобьем для их производства, рабами, оружием! Все это оружие будет обращено против нас! В лагере Охри, воссозданном после налетов десятилетней давности, не только готовят исламских экстремистов для организаций «Хезболла», «Исламский джихад», «Джихад до победы», «Аль-Каида» – там, в укрепленных бункерах находятся склады оружия и взрывчатых веществ. Стоит нам разбомбить все это, стоит только заставить все это сдетонировать – и тысячи тонн взрывчатки поднимутся на воздух! Там накоплено то, что будет убивать нас, если мы это не уничтожим. Следующее изображение.

Картинка снова сменилась.

– Цель номер три. Дом в Джелалабаде, самый большой дом в этом городе, а возможно, и во всей стране, если не считать королевских дворцов. В этом доме живет принц Акмаль, который не только является родным братом правящего монарха, но и руководителем Джелалабадского синдиката, крупнейшей наркомафиозной группировки мира!

Кое-кто из сидевших в зале недоуменно переглянулся. Что же это за страна такая? У государя было два брата и сестра. Один из братьев был главнокомандующим ВМФ Российской империи, полным адмиралом. Второй руководил несколькими фондами, занимающимися поддержкой инновационных разработок и новых промышленных технологий. Сестра государя была замужем за фельдмаршалом Раевским, военным министром, занималась, как и подобает даме царских кровей, меценатством, собирала произведения искусства для публичной галереи в Санкт-Петербурге, которая по коллекции современного искусства уверенно превосходила Эрмитаж и Третьяковку. Просто невозможно было представить, чтобы родственник государя стал преступником, возглавил банду. А тут – пожалуйста!

– Цель номер четыре – это здание в Кабуле считается исламским центром и медресе. На самом деле, по данным разведки, здесь скрывается крупнейший в мире центр по психологической подготовке террористов-фанатиков, готовых умереть ради того, чтобы унести с собой в могилу других людей! Здесь воссоздан замок «старца горы», где готовили хашишинов, здесь применяются самые передовые психотехнологии, здесь работают специалисты наивысшей квалификации по промыванию мозгов, прежде всего – из Великобритании. Из этих стен в год выходят сотни фанатиков, готовых сеять смерть и разрушения. Уничтожив это осиное гнездо, мы отбросим терроризм на десятилетие назад в его развитии!

Мы не варвары. И в Афганистане есть и друге цели, которые должны быть уничтожены – вся страна живет от торговли наркотиками, в каждом городе есть похищенные и рабы. Но пока – мы просто пошлем им весть. Пусть помнят! И пусть боятся!

Берет. Берет…

– Подумайте вот о чем! Кто-то из вас молится Христу, кто-то почитает Аллаха. Мы все разные, но мы живем в единой стране и под одним небом! Кто-то, возможно, решит, что бомбить – не по заветам Аллаха и не по-христиански. На это может быть только ответ: мы не нападаем! Мы – защищаемся! Для того чтобы объявить войну – необязательно перейти границу вместе с армией. Они давно напали на нас, белая смерть – их оружие. Они не почитают ни Аллаха, ни Христа – никого, хотя многие лицемерно встают на намаз и строят мечети на деньги, вырученные ими за горе и страдания людей. Они – преступники, а Аллах, словами пророка Мухаммеда, сказал – сражайтесь, но не преступайте! В страхе своем они не осмеливаются объявить нам открытую войну и захватить нашу землю, поскольку знают, что будут разбиты. Они отсиживаются за границей, за этой нарисованной на карте тонкой чертой и думают, что граница их защитит.

Цесаревич сделал паузу.

– Но для возмездия не существует границ! Возмездие сегодня – это вы, вы те, кто должен рассчитаться с негодяями! И никто, кроме вас, никто лучше вас это сегодня не сделает, никто, кроме вас, не защитит Россию. С нами Бог, господа!

– За нами Россия! – громыхнуло в едином порыве.

Только Господь знает, как трудно было наследнику произносить эту речь – услышав «за нами Россия», он тяжело выдохнул и попытался не показать усталости. Честное слово – лучше два раза в качестве наказания пробежать ту восьмикилометровую дистанцию, которую они бегали каждое утро в Туркестане. Восемь километров вверх, по иссушенным солнцем скалам, вверх, когда больше нет сил, вверх – чтобы коснуться ноздреватого, лежащего здесь не одну сотню лет камня и бежать вниз. А потом – еще раз вверх.

Он был представителем новой династии монархов – третий из числа этой, побочной ветви, всего раз сменившейся на троне. Он знал, как вел себя дед – и он видел, как ведет себя отец. Его отец – скромный и спокойный, исполненный чувства собственного достоинства человек, до сих пор каждое утро преподносящий своей жене букет собственноручно срезанных в оранжерее цветов, был совершенно непубличным. Все его публичные выступления сводились к трем-четырем появлениям на экране телевидения каждый год и нескольким интервью солидным изданиям, в основном деловым. Отец рьяно боролся за то, чтобы оградить от излишнего внимания семью – и страшно переживал, когда или сын, или Ксения во что-то вляпывались и становились героями газетных страниц. Отец не сказал ни слова, когда Мария – перейдя в православие, Моника Джелли приняла русское имя Мария – от нечего делать принялась вести еженедельную передачу на телевидении и несколько колонок в журналах – хотя сын видел, что отец этим недоволен. Отец имел власть, он получил ее по наследству, он не собирался бороться за нее – он просто исполнял свой долг перед Россией, так, как его понимал, и ожидал, что остальные будут поступать так же.

Но, в отличие от отца, Николай кое-что понял. Интернет и телевидение все изменили – за власть нужно бороться даже монарху. Открывая газеты, просматривая интернет-сайты, он видел предложения, касающиеся государственных дел, настолько глупые, что он не мог понять, как такое могло прийти в голову людям. Он видел статьи – настолько гнусные и лживые, что этих писак следовало бы вызвать на дуэль. Он знал, как поступил в такой ситуации его друг – сжег типографию и отхлестал плетью журналиста, он не выразил по этому вопросу никакого мнения, но внутренне – одобрил. Однако Николай был человеком незаурядного ума и понимал, что всех на дуэль не вызовешь и каждому – рот не заткнешь. Подонков, лжецов, спекулянтов на беде – надо бить на их поле и их оружием, запретами сделаешь только хуже.

Николай все больше становился не только наследником, но и публичным политиком. Он занимался риторикой и оттачивал мастерство публичного выступления, до ночи изучая приемы великих ораторов. Он не только изучал стоящие перед огромной страной проблемы, но и активно высказывался по ним, предлагая пути решения и публично споря с теми, кто был не согласен. Отец не одобрял этого, он считал, что кто спорит, тот уже не прав, но Николай не соглашался и приводил свои аргументы. Он все больше становился рупором «консервативного большинства», говоря их языком, высказывая их взгляды на жизнь и становясь их представителем – не по наследству, но по доверию. Отец говорил, что монарх не должен так поступать, монарх должен быть отцом всех подданных, но Николай опять был с ним не согласен. Всем отцом не станешь, а вот допустить, чтобы велеречивые подонки, оболванив народ утопичными мечтами и лелея в душе гнусные замыслы, завели и народ, и страну в трясину – он не мог. Он не думал о ближайших выборах – он думал о будущем. О стране, которую ему рано или поздно придется принять, а потом передать сыну. Он отличался – от публичных политиков Запада, от думских говорунов тем, что не только говорил, но и делал и готов был нести ответственность за сделанное.

Как сейчас. Так, как и подобает будущему императору.

27 июня 2002 года

Висленский военный округ, сектор «Ченстохов»

Пограничная зона

Никакое дело, будь оно сложное или простое, не решается с наскока. Вперед, в атаку – это удел кавалерии. Пластун должен думать. Рассчитывать. Готовиться ко всему.

Нового есаула пока не присылали, командовал Чернов. Казаков, как всегда, не хватало, теперь на подъесаула свалились и обязанности есаула как коменданта сектора – это в придачу к его обязанностям как зама по боевой. Уставший и измотанный валящимися на него, будто из рога изобилия, все новыми и новыми проблемами, подъесаул даже не обратил внимания на то, что сотник Велехов предложил отправить на Дон грузовик, который стоял ни к селу ни к городу в расположении. Тот самый, в котором были бадяжные сигареты и оружие. Спирт сдавали сразу, потому что за спирт хорошо платили, и по вполне понятным причинам лучше было бы, если бы спирт не задерживался в расположении казачьей части. А до транспорта с сигаретами и оружием ни у кого просто не доходили руки. Взмыленный, затурканный подъесаул просто махнул рукой – езжай. Договорились, что едет сотник до Варшавы, там он сдаст сигареты на таможенный склад и востребует вознаграждение за них. Потом он заедет в ставку – так называли сборный пункт, где накапливались отряды казаков, прибывающие со всех казачьих войск и дожидающиеся распределения по секторам. Там он договорится с кем-то из отпахавших командировку казаков с Донского, чтобы они отогнали машину с оружием на Дон, в распоряжение Круга. Потом с попутным транспортом они вернутся в расположение. Ни у кого не вызвало вопросов и то, что в дорогу до Варшавы Велехов попросил попутчика – Соболя. Мало ли – целая машина идет с контрабандным грузом, могут и отбить. Да и за рулем проще, если есть напарник, устал – можно отдохнуть, а машину напарник поведет.

Второй проблемой были патроны. Оружие было, много оружия, но не было патронов к нему. Достать патроны – по крайней мере, по боекомплекту, вызвался Божедар, не раз закупавший оружие и патроны к нему и знающий, к кому обратиться.

Тем временем на границе назревали события.

Двадцать седьмого июня в соседнем секторе при попытке прохода через границу была застигнута врасплох крупная банда. Казаки вступили в бой с ходу, вызывали подкрепление. Поскольку первый удар был нанесен не из засады, а количество бандитов в разы превосходило количество казаков – потери были серьезные, на Кубань в гробах отправили троих. Когда подошло подкрепление, вместе с ним бронетранспортер и в дело вступило тяжелое оружие – бандиты уже отходили, оставив арьергард. Все «трофеи», доставшиеся казакам – использованные перевязочные пакеты, кровь, следы волочения. Действия казаков были признаны неудачными, поскольку отсечь банду от границы и окружить так и не удалось.

Двадцать восьмого в одном из приграничных польских селений произошел взрыв такой силы, что разрушил семь домов, а во всех остальных – повалил заборы и повыбивал стекла. Воронка от взрыва была глубиной двенадцать метров. Что произошло – узнать так и не удалось: хозяин дома и все те, кто в этот момент был в доме, погибли, жившие в селе поляки не были настроены сотрудничать. Жил человек и жил, понятно, что таскал что-то через границу. Но что могло взорваться с такой силой – Господь ведает.

Двадцать восьмого же и сегодня, двадцать девятого, в двух местах – в секторе Ченстохов на дорогах были обнаружены фугасы. В двух из трех случаев произошел подрыв. Первый раз подорвался трактор с поляками – четверо двухсотых. Во второй раз подорвались казаки, отделались ранениями и контузиями, но один из «Выстрелов» был выведен из строя и ремонту в полевых условиях не подлежал.

Еще произошла массовая драка, буквально у самого расположения казаков. Началось все с мелочи – сербы и поляки не поделили что-то во время танцев. Закончилось – бутылками с бензином и казаками, вынужденными стрелять в воздух для усмирения толпы. Беспорядкам положил конец Чернов – не долго думая, он шарахнул из крупнокалиберного пулемета прямо поверх голов. Польские парубки попадали на землю, а потом разбежались…

Сегодня, после дежурства, Велехов и Соболь решили заехать к сербам, чтобы окончательно все обговорить. Выступление намечалось в ближайшее время ночью, чтобы утром быть у таможенного поста. Утром и вечером перед таможенными постами скапливаются огромные очереди, и таможенники не особо утруждают себя осмотром машин.

Сербское поселение обезлюдело, это сразу было заметно. На улице почти не видно детей, не играла музыка. На многих домах были подвешены черные вымпелы и флаги – знак скорби по ушедшим из жизни.

Божедар стоял на посту, бледный и осунувшийся за эти дни, на щеках горел лихорадочный румянец. Он похудел, черты лица заострились, в глазах появилось несвойственное ему выражение – жестокости и неукротимой злобы.

– А, паны казаки… Здорово дневали… – поприветствовал он свернувший к населению «Егерь».

– Дело есть, – сухо проронил сотник, – садись до машины.

Божедар хотел что-то сказать, видимо, что-то грубое и злое, но сдержался. Сел в машину…

Над домом Радована, в отличие от многих других, траурного флага не было. Не горела и кузня – потому что хозяина не было, и ковать ограды и железные розы было некому.

– Скажи, что хотел сказать, – произнес Велехов, глуша мотор.

– Скажу, что нечестно вы поступаете, русы! Как за вас – так все сербы горой. А как наша беда – так вы в стороне!

– Все сказал?

– А что – не так?!

– Спрашиваю – все сказал?

– И того достаточно!

– Тогда меня послухай, уважь возраст, – я вдвое старше тебя как-никак. Ваша война – не ведет ни к чему. Усташей больше, чем вас. Живите – есть земля. А то, что вы туда пошли, – в том мы не виновны, сами собрались и двинули! Сами солили – самим теперь и хлебать! Понял?

Серб не ответил.

– Пошли в дом – там погутарим.

Странно, но не лаяла даже собака. Здоровенный Вук лежал у конуры, уставившись непонятно куда.

– Кормил хоть? – с укором спросил сотник.

– Кормил. Не ест. С той поры – и не ест ничего.

Собака, а чувствует…

В доме на всем тонкий слой пыли. Дом был нежилым, это сразу чувствовалось теми, кто туда входил. Не было в нем больше жизни.

– Ну вот, и поговорить добре…

Сотник по-хозяйски прошел к столу, за которым недавно дневал с хозяевами, рукавом смахнул пыль.

– Как жить дальше думаешь?

– Как жить – воевать! Я их рвать буду, только потом – жить. А если Богоматерь не заступится, там и лягу с честью.

– Один?

– До доброго дела – охотники найдутся.

– Ну… тогда и меня с казаками… в охотники записывай.

Божедар недоверчиво посмотрел на сотника.

– Окстись.

– Вот тебе истинный крест, – сотник широко перекрестился, повернувшись на образа.

– Тогда…

– Тогда, – сотник не дал договорить, – с умом надо все делать! Ты думаешь, там тебя не ждут, друже? Ждут, и еще как… Там волкодавы. Они знают, что ты мстить пойдешь. А надо… бить по больному, там, где они не ждут. Давай зови сюда свое войско. Гутарить все вместе будем.

Войско и в самом деле производило впечатление. Более чем.

Сотник посмотрел на сербов. Цыкнул зубом.

– Божедар – на баз зараз выйдем. Погутарим.

Вышли. Уже стемнело… да только в редком доме сербского поселения горели окна. Темно было в сербском селе.

Серб вопросительно смотрел на сотника.

– Ты – в уме? – начал Велехов.

– А что?

– Ты кого подбиваешь туда идти? То ж дети!

– Да они ходили, кто и не по разу! – мгновенно завелся Божедар.

– Им сколько лет? – перебил сотник.

– Жельо пятнадцать уже, Мартину…

– Вот пусть и сидят Жельо с Мартином – дома. Там не детский сад. Там нейтралка, а за ней – лес. Там, где ты – зверь, а есть и охотники.

– Так не раз же… – не отступал Божедар.

– То вы со взрослыми ходили. А не одни. Разница есть. Я грех на душу брать не собираюсь, пусть дома сидят. Четники, блин!

– Сами пойдем!

– Схватим – выпорем, – припечатал сотник, – вот те крест, схватим и выпорем. Я за другое. Ты знаешь кого… там, кто бы оружие в руках держал?

– Знаю, – смутился Божедар, – ты к чему говоришь, пан казак?

– Да к тому. Мне там люди нужны, понимаешь – люди!

– Найдутся люди!

– А точно? Смотри… там не до шуток будет. Ваших – сдал кто-то. ХауптКундшафтШтелле – знаешь, что такое?

– Знаю… – помрачнел Божедар, – добраться бы.

– Не загадывай. Кубыть и доберешься. Завтра утром скажешь – едем или нет. Только надежные люди нужны… хотя и сами проверим.

– Будут люди. Им только оружие нужно – все возьмутся.

– За всех никогда не говори. Говори – за себя. А оружие найдется, сам знаешь. И немало…

30 июня 2002 года

Висленский край, Варшава

Здание штаба Висленского военного округа

А вот графу Ежи Комаровскому – повезло. Он и сам не знал, как, но повезло. Потом, правда, узнает – и проклянет все на свете, оставшись совершенно один в этом мире.

Как ни странно, он исчез с горизонта на два дня по одной простой причине – он искал Елену. Не найдя ее ни в одном из клубов и злачных мест Варшавы, Ежи решил ждать ее у дома, рассудив, что рано или поздно она там появится. Припарковав машину на стоянке, он молча, терпеливо ждал, час за часом. Дважды он выходил, чтобы купить немного еды и сделать другие дела, какие возможны. И лишь рано утром тридцатого он проснулся, посмотрел в зеркальце заднего вида, увидел себя – грязного, заросшего неопрятной щетиной, всклокоченного – и понял, что так нельзя.

Ближайшим местом, где можно было привести себя в порядок и где бы его пустили – было здание штаба округа, там был, по крайней мере, рукомойник и «дежурная» бритва, потому как офицеры из странствий возвращались в самом разном виде, а устав требовал от них пребывать в виде опрятном. И если на удаленном полигоне на это внимание не особо обращают, то в здании штаба округа извольте соответствовать.

Машину он припарковал недалеко от здания штаба, благо по раннему утру места для парковки были. Металлодетектор среагировал на наган в кармане, но у него в удостоверении написано «с правом ношения оружия», и потому внимания на наган не обратили. Только принюхались – нахождение офицера в людных местах в нетрезвом состоянии и при оружии считалось проступком и влекло за собой взыскание. Но спиртным от графа Ежи не пахло, пахло много чем другим – и пахло омерзительно.

В караулке граф Ежи привел себя в порядок – умылся несколько раз с мылом, кое-как вымыл голову над рукомойником, побрызгал на себя «дежурным» одеколоном, единственным ароматическим достоинством которого было то, что он напрочь отшибал любые другие запахи, даже сильные. Побрился безопасной бритвой – не слишком опрятно, но и так сойдет. Кое-как привел в порядок одежду, шагнул в вестибюль…

Улицу в то время еще не перекрыли. Демонстранты уже собирались, до поры до времени они скрывали свои намерения, чтобы не разогнала полиция – он их не заметил, и они, что немаловажно, его – тоже.

И на припаркованный прямо напротив здания штаба округа большой лимузин «Вольво» с затемненными до черноты стеклами и гербовым, «с орлом» пропуском на лобовом стекле он тоже не обратил внимания – ни он, ни охрана.

А стоило бы…

– Пан Комаровский, вас ожидают… – сказал дежурный офицер, майор с фамилией, которую граф Ежи никак не мог запомнить, и в очках в тонкой золотой оправе. – Я открыл кабинет…

На последние слова граф Ежи резко остановился.

– Кто ожидает?

– Велели не сообщать.

Понятно…

Собственно говоря, граф Ежи и не удивился, увидев в своем кабинете сухощавого, с иголочки одетого пана Збаражского из «безпеки войсковой». Он нервно ходил по кабинету, услышав, как открывается дверь, продолжал ходить.

– Доброго здоровья, пан Збаражский. – Мутная волна злобы на этого человека просто душила, не давала жить.

– Доброго здоровья и вам, – буркнул Збаражский, – зачем вы это сделали?

– Затем, что нечего!

– Что значит – нечего? Вы понимаете хоть, что вы натворили?

– Я всего лишь покарал подлеца и ублюдка.

Збаражский вышел из себя – он резко хлопнул ладонью по столу, граф впервые видел, чтобы разведчик был в таком состоянии. В замкнутом стенами помещении это прозвучало как выстрел.

– Всего лишь? Всего лишь?! Вы так спокойно об этом говорите, что, право, – мне становится страшно.

– А мне становится страшно, пан полковник, оттого что мы видим зло и ничего не делаем, чтобы покарать его!

– Работа полицейского заключается в том, чтобы разматывать клубок до конца, а не отрывать от него первую попавшуюся нить! Вы должны были втереться к нему в доверие и узнать, с кем он работает, кто поставляет ему наркотик, кто связан с ним! Вот что нужно было сделать, нам нужна вся банда, а не только профессор!

– Это я как раз узнал… – мрачно произнес граф. – вам известен некий пан Жолнеж Змиевский?

Збаражский остановился, повернулся к графу:

– Кто?

– Жолнеж Змиевский. Этот пан, судя по словам профессора, промышляет наркоторговлей по-крупному. Профессор работает на него. И более того – по мнению пана Ковальчека, пан Змиевский является сотрудником полиции или спецслужб.

Збаражский все более успокаивался.

– Он сам вам об этом сказал?

– Да, сам. Вы знаете пана Змиевского?

– Нет, но узнать будет нетрудно. И все равно – вам не стоило его убивать, теперь у нас нет свидетелей против этого Змиевского, придется начинать все с начала.

– Простите… – графу Ежи показалось, что он что-то недопонял.

– Нет свидетелей, говорю. Возможно, вы считаете, что беспека может хватать людей, каких ей вздумается, но это далеко не так. Над нами есть надзирающий спецпрокурор, и мы тоже подчиняемся закону. Этот Змиевский – что я ему теперь предъявлю? Ваши слова? Со слов покойного пана профессора Ковальчека? С чужих слов – не примет не один суд.

– Да я не об этом… что значит… покойного пана Ковальчека?

– Да то и значит! Зачем вы его убили?!

– То есть, как так – убил? – снова не понял граф Ежи. – что значит убил? Я его просто избил, а не убил.

Теперь недоуменный взгляд бросил на собеседника пан Збаражский.

– Нормально вы его избили. Вы его застрелили, его обнаружили мертвым. Убитым из пистолета!

– Я его не убивал!

Пан Збаражский покачал головой.

– Спокойнее, мы не в полиции. Я не прокурор и не судья, убили – ну, что поделаешь…

В следующую секунду граф Ежи сделал два шага вперед и схватил пана Збаражского за грудки, тряханув его, как охотничья собака подстреленную утку.

– Я его не убивал, слышишь, ты, курва!! Не убивал!

– Отпустите! – приказал пан Збаражский, не меняя выражения лица.

Граф оттолкнул от себя разведчика, так что, если бы не стол, тот упал бы на пол.

– Я его не убивал, – глухо повторил граф, начиная понимать, что произошло непоправимое.

– Тогда кто? – ответил пан Збаражский, приводя одежду в порядок.

– А я знаю?! Этот ублюдок торговал наркотиками! Кокаином – я у него больше килограмма в унитаз высыпал! Его любой мог грохнуть, любой! Когда я от него уходил, он был еще жив, понимаете, жив! Я ему сказал, что убью, если он еще раз подойдет к Елене или снова начнет торговать, и ушел! И все! Вот, смотрите!

На пыльную, неприбранную поверхность стола грохнулся укороченный наган.

– Посмотрите! У меня был этот наган, я ему им пригрозил! Ткнул стволом в зубы и сказал, что вышибу мозги! Но я не стрелял – видите, все семь патронов в барабане.

– Ну… можно было и перезарядить.

– Понюхайте! Из него не стреляли лет пятьдесят!

Пан Збаражский достал из кармана пиджака платок, навернул на руку, поднес револьвер стволом к носу, понюхал…

– Действительно… курва блядна…

– Что я вам говорил!

Полковник протянул обратно револьвер владельцу.

– Заберите. Насколько я понимаю – он наградной…

– Моего прадеда…

– Тем более заберите. Итак, вы говорите, что не убивали Ковальчека?

– Матка боска, именно это я и говорю уже битых полчаса! Не убивал я его, когда я уходил – он жив был!

– Тогда кто его убил?!

– Йезус ведает! Пусть полициянты и разбираются!

Збаражский тяжело вздохнул.

– Уже разобрались… Вы знаете о том, что вы в розыске?

– То есть? В каком розыске?

– Пока – по Варшаве… Сегодня утром сторожевик ^[29]на вас выставили, пока – в пределах Варшавы, но так – и до общеимперского недалеко. У нас программа, она отслеживает всю информацию по лицам, сотрудничающим с вами. Мы вас ищем целый день, где вы были все это время?

– Не ваше дело… – буркнул граф.

– Не мое?! Не мое?! Вы хоть понимаете, что с меня за совершенное моим агентом убийство – могут погоны долой! Или неполное служебное – и вперед, стучит паровоз, Сибирь под колесами ^[30]! Какое к бисовой маме не мое?!

– Извините…

Удивительно, но графу в самом деле стало стыдно. Он был воспитан так, что одним из самых тяжких грехов в его системе моральных ориентиров считалось подвести другого человека. Тем более – полковника.

– Этим делу не поможешь… – немного успокоился Збаражский, – надо разобраться, что к чему. Рассказывайте. Все до мельчайших деталей, что вы делали в тот день. Говорите правду, может быть, мне еще удастся что-то сделать и для себя, и для вас.

– Ну… я с Еленой поссорился… узнал, что она на кокаине сидит. Потом…

– Что потом? Говорите.

– Проследил, где она берет. Оказалось – на авеню Ягеллонов. Там меня полицейский видел, штраф выписал.

– Штраф?

– Да, за неправильную парковку.

– Это худо… – сказал Збаражский, записывая в блокнот.

– Почему худо?

– Да потому! Вы знали, куда эта ваша… пошла?

– Откуда же мне знать, там домов под сотню.

– А там профессор и жил! Информация о выписанных штрафах собирается в единой программе, чтобы потом контролировать взыскание! Из этой программы ее может выудить любой полициянт, и получится, что вы за несколько дней до убийства были у дома этого проклятого Ковальчека! И это доказано – полицейским и штрафом. Что вы там делали?! Следили, чтобы убить – вот что подумают! А я вас направил на это дело!

– Но я же…

Тут до графа дошло, что Елена ему алиби не даст – хотя бы потому, что она не знала, что за ней следят. И все очень шатко.

– Пся крев…

– Вот так вот! Вы полицейского запомнили?

– Откуда… Здоровый…

– Ладно, найдем. Дальше.

– Дальше… Этот пан Ковальчек мне позвонил. Я как раз тут был, сидел… думал что делать.

– Он вам что – сюда позвонил? – изумился Збаражский.

– Ну да… – протянул граф Ежи и тут же понял, чему изумился полковник. Он так и не понял тогда – что в его состоянии вполне простительно.

В здании штаба Висленского военного округа нельзя было иметь при себе никакие сотовые телефоны. Они изымались при входе и выдавались при выходе, кроме того – здесь работали генераторы помех, делающие невозможными любые звонки. В общедоступных телефонных справочниках были телефоны только дежурной части и никаких более. Получается, что пан Ковальчек откуда-то знал номер, на который ему нужно было позвонить… а ведь он…

– Вы давали номер своего телефона очаровательной пани Елене? – угадывая мысли графа Ежи, спросил его полковник.

– Никак нет, нельзя же… Что это значит?

Полковник Збаражский снова что-то строчил в своем блокноте.

– Боюсь, что ничего хорошего. С нами играет какая-то разведка, она нашла способ подставить вас, да и меня заодно вместе с вами. Хорошо, сначала разберемся, что тогда произошло. Он вам позвонил – и?

Какая – не составляет труда догадаться. Та самая, которая и леди Алисию Гисборн сюда заслала.

– Пригласил на какое-то сборище. В университет.

– Как пригласил?

– Обычно. Сказал, что Елена там будет.

– То есть он знал, что у вас проблемы.

– Да… наверное.

– Хорошо, дальше.

– Дальше я пошел. Мы встретились перед университетом, Ковальчек сказал, что нас пропустят только вдвоем.

– А заодно – перед университетом работают камеры уличного наблюдения, – добавил полковник, – а вот на самой территории их нет ни одной. И вас, получается, они запечатлели. Продолжайте, продолжайте.

– Ну… мы вошли в здание.

– Минутку. В какое время это было?

– Между девятнадцатью и двадцатью часами, ближе к девятнадцати.

– Точнее не помните?

– Нет.

– Хорошо, дальше.

– Дальше мы пришли на факультет. Химии, там комната побольше, там и собрались. Человек двадцать, в основном паненки. И Елена там была.

– Как вас представили?

– Просто – как Ежи. Профессор сказал.

– Дальше.

– Дальше лекторша какая-то появилась. Не сразу, Ковальчек ей звонил, потом она пришла. Какая-то пани Алисия Гисборн.

– Опишите.

– Ростом… среднее между вами и мной, мужеподобная, лицо вытянутое, одета плохо.

– То есть – плохо?

– Ну… Женщины всегда одеваются так, чтобы быть привлекательнее. А эта… как будто специально оделась, чтобы недостатки свои выказать. Лицо вытянутое, по возрасту – ближе к сорока, хотя голос молодой.

– Ей двадцать девять – улыбнулся полковник.

– Двадцать девять?!

– Именно. Я хорошо знаю эту особу. Она к нам по межуниверситетскому обмену, лесбиянка, но ведет себя осторожно, знает, что если она даст нам повод – мы ее вышибем отсюда с волчьим билетом. Связана с Фондом свободы, прошла у них шестимесячные курсы лекторов-агитаторов. Скорее всего – и Чатам-хаус тут руку приложил. Настроена отрицательно, ведет подрывную и антигосударственную деятельность в форме провокационных, клеветнических выступлений. В прямом шпионаже не замечена. Она в разработке МВД, мы не можем ее тронуть, а там что-то медлят. Они все так там одеваются, в Великобритании почему-то принято так одеваться, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, а не красоту и привлекательность.

– Понятно. Не хотел бы я там жить.

– Я тоже. И к чему вас склоняла эта леди?

– Ну… она говорила о демократии, что демократия – эта высшая форма политического правления в обществе, лучшая из возможных. Что только народ, основной субъект политики может все изменить, но что означает это «все», она ни словом не обмолвилась. Что нельзя прибегать к насилию как к средству решения проблем, допустимы только законные и ненасильственные методы борьбы с нелегитимной властью. Что надо заимствовать опыт соседей.

– Прекрасно… – Збаражский даже в ладоши похлопал, – прекрасная речь, очень искусно. Целая антигосударственная программа, и при этом в ней не содержится ни одного повода для того, чтобы депортировать эту дамочку за антигосударственную деятельность. Сладкая водичка, но на нее многие покупаются. Хотите, расскажу, чего они хотят?

– Давайте!

– Это что-то типа игры – ненасильственное сопротивление. Чатам-хаус выпустил сборник методов ненасильственного сопротивления, эти брошюры печатают в одной из самых мощных типографий мира – в «Сторожевой башне», типографии принадлежащей на паях Свидетелям Иеговы и разведслужбам. Понимаете, это игра, щекочущая нервы – и в то же время относительно безопасная, там не надо подставлять себя под пули или уходить в террористическое подполье, рискуя виселицей. Все то, что там указано, тянет максимум на пятнадцать суток административного ареста. Например – узнать номера местных чиновников, опубликовать их в Интернете, звонить им по ночам и дышать в трубку. Тут даже и на административку не нагребается, ни угроз, ничего – просто людям спать мешают. Молодежь, она же по ночам тусуется в клубах разных, им взять телефон и позвонить – пять секунд. А человек потом всю ночь не уснет, на работу придет невыспавшийся. А если так каждую ночь? Или – точно так же следить за чиновниками, на машине или пешком. Тоже – даже административки нет, идет человек и идет, мало ли кто там впереди него? Или дорожные и уличные указатели портить – это уже мелкое хулиганство. Лозунги писать – тоже пятнадцать суток. Ну и… много всего, а цель одна – постепенно, не сразу, исподволь, раскачать государство.