Текст книги "1945 (СИ)"

Автор книги: Александер Уваротопулос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

  Но тут вдруг вновь раздвинулось уродливое черное лицо и стало неопределенно и пугающе. Тревожно и мрачно. А затем, словно подтверждая прежнюю её силу, появились два низко летящих, непривычно громких, ревущих самолета необычной конструкции. Без винтов, с двумя цилиндрами под крыльями и вытянутыми дымными следами за собой. Самолеты пронеслись над полем и, резко взмыв в верх, исчезли из вида.

  Ванник, сидевший рядом с Бочкаревым, проговорил:

  – Новые Мессершмиты. Знакомы?

  – Не очень, – задумчиво ответил тот.

  Как-то совсем по-другому все выходило. Не так, как казалось еще вчерашним утром. Словно время свернулось, закрутилось и, попутав все указатели и направления, привело к нежданной развилке, которой тут и быть совершенно не должно!

  Фронт, огромный, напористый, готовящийся к последнему броску, к окончательному удару, полурасслабленное житье во время стратегической паузы, и вдруг особая группа НКГБ, которой командует не кто-нибудь, а генерал, вдруг необычное и непонятное оружие, новый противник, загадочный и страшный этой своей новизной...

  – Знаете, что самое удивительное, Сергей Николаевич?

  А еще было непривычно это обращение к нему по имени отчеству. Приятно, но непривычно. В тех нечастых случаях, когда к нему обращались генералы, они использовали исключительно официальное обращение, иногда используя для смягчения разнообразные и затейливые средства великого русского языка. А тут вдруг генерал обращался к нему, как к товарищу, с уважением, даже несмотря на разницу в звездочках на погонах.

  – Откуда у них берется подобное? – Бочкарев не рискнул ответно назвать генерала Михаилом Александровичем. – В последнее время у них, в самом деле, много чего появилось. Самолеты эти. Фаустпатроны... гадкая штука. Автоматы новые, штурмгеверы.

  – Если бы только это. Нет, они так далеко шагнули, что оторопь берет. Но не это я имел ввиду. Самое ужасное, что они верят в Гитлера, верят в свою Германию. Искренне и честно. Солдаты, ученые, конструкторы, инженеры, все поголовно. Понимаешь?

  – Оболванены, вот и верят.

  – Скажешь, оболванены! Оболваненным такое вот не дается, – Ванник кивком головы указал на почти расплывшийся следы от исчезнувших самолетов. – Нет, не все так просто. Потому как сражаемся не мы, а наше право на собственный мир и вера. Вера в будущее. И какая крепче окажется, честнее, правильнее – та и победит. Не оружие – а вера и идеалы.

  Затем Ванник неожиданно спросил по-немецки

  – Так ты говоришь, знаешь немецкий?

  – Яволь, герр генерал, – ответил Бочкарев.

  – Где учился? – Ванник не переходил на русский. – Расскажи подробно.

  Пришлось рассказывать, хотя подробностей много и не набиралось. Про соседей, три семьи немецких коммунистов, пробравшихся в Советский Союз после краха Веймаровской республики, про долгие их рассказы об Интернационале и будущем, когда не станет государств – только одно, свободное и без границ.

  К ним беззвучно подошел капитан Потапов, встал в сторонке, но генерал жестом пригласил его присесть рядом.

  – Что?

  – Ничего, никаких следов, – ответил Потапов. – Место, кстати, удобное. Движение небольшое, за час – не более пяти машин. Можно выдвигаться.

  – Значит, так, – произнес Ванник. – С нами тебе идти нельзя.

  – Товарищ ген...

  – Отставить. Рассуди: в этом районе ночью произошел бой, а следом появляется офицер с явным следом от пули. Нет, рисковать нельзя.

  – Но как же вы...

  – Давай подумаем, что можно придумать для него.

  – Для него? – Потапов недоверчиво посмотрел на Бочкарева. – А чего для него придумывать?

  – Главное – документы. По-немецки говорит сносно, акцент не сильный, сойдет за диалект. И комплекции одной с тобой, твоя форма на нем висеть не будет.

  – Товарищ генерал, ведь завалим же дело! Он при первом разговоре себя выдаст!

  – Не думаю. Это же разведчик! С немцами на короткой ноге, все их привычки знает. Знаешь, капитан?

  – Знаю, – усмехнулся Бочкарев.

  – А это мы сейчас проверим, – насупился Потапов и на чистейшем немецком засыпал Бочкарева вопросами – словно азартный забияка-спорщик, пытающийся доказать собеседнику, что тот никогда не служил в армии. Звания, должности, содержание книжки солдата. Полевая жандармерия. Части СС, их отличие от Вермахта.

  – Погоди-ка, – изредка встревал Ванник, – это не главное, он и не обязан знать.

  – Хорошо, – утомился через десяток минут Потапов. – Вы же видите, многое не знает. Напоследок – в чем заключается честь немецкого солдата?

  – А вот это, – встрял Ванник, убирая крохи веселья, которые проступили в его взгляде во время этого разговора, – сам расскажешь ему. А еще – все, чего он не знает.

  – Рассказать – расскажу, – безрадостно согласился Потапов. – Но ведь сами говорили, документов на него нет.

  – Есть вариант с книжкой СС, которая с портером Гитлера, – сказал Ванник.

  – А как объяснить, почему у него такая, а не обычная солдатская?

  Бочкарев, внимательно слушавший, решил встрять.

  – К чему вообще документы?

  Генерал и Потапов враз замолкли и повернули к нему головы с вопросительными непонимающими взглядами.

  – Вот, к примеру, пленные, – поспешил пояснить Бочкарев. – Бегут из плена. Затем, после проверки, некоторое время обходятся без обычных документов, с какой-нибудь писулькой, на которой печать.

  Ванник перевел взгляд на Потапова.

  – Теперь понял?

  – Так точно, – ответил тот. – Нешаблонное ситуационное мышление, согласен с вами.

  – Даю тебе два часа. Расскажешь легенду, затем основательно пройдешься по штабу рейсхфюрера и нашему отделу. Да, и возьми солдатскую книжку Речкальцева, пусть выучит ее наизусть – от первой до последней страницы. Действуй.

  – Слушаюсь, товарищ генерал.

  Ванник, поднявшись с земли, ушел, а Потапов, приняв строгий и немного сердитый вид, повернулся к Бочкареву.

  – Ну что, капитан. Начнем?!

  Около десяти утра Бочкарев вернулся к своим разведчикам.

  Белушев спал, Закаилов подремывал, Озеркевич наблюдал за окрестностями. Известие, что они вернутся без него, с капитаном Потаповым Закаилов выслушал по восточному спокойно, без вопросов. И Озеркевич промолчал, только почесал ухо.

  – Пойдете по третьему варианту, вот этим маршрутом, – продолжил Бокарев, чувствуя какое-то смущение и неудовольствие, – Дождитесь ночи и выступайте. На нашей стороне в месте перехода сегодня и завтра будет дежурить группа.

  – Дело привычное, – сказал Озеркевич. – С Белушевым только неудобно.

  – Я говорил с Потаповым, он сказал, что даст вам специальные таблетки. Одну Белушеву, она поставит его на ноги. Действует часов четыре – пять. За это время должны успеть.

  – Вот за это спасибо, товарищ капитан, спасибо. За четыре часа точно успеем.

  Озеркевич пристально посмотрел на Бочкарева.

  – С нами все будет в порядке, Сергей Николаевич, не в первый раз. А вот вы – с ними?

  – С ними.

  – В логово, значит, лезете.

  Бочкарев усмехнулся.

  – Лезу.

  – Тогда еще неизвестно, кому труднее будет, – задумчиво произнес Озеркевич. – Правда, Исмаил? Чего молчишь?

  – Опасное дело, – согласился Закаилов. – И так все ясно, чего словами кидаться. Трудно.

  – Философ, – заметил Озеркевич. – Вы там, в случае чего, привет от нас передавайте. Мол, ждите, уже скоро.

  Бочкарев отмахнулся: нашел, когда болтать.

  – На, держи карту и обоймы. Заберешь еще мой вещмешок. Начальнику разведки передашь... впрочем, ничего не нужно передавать

  Бочкарев протянул руку для пожатия, но не удержался и обнял их по очереди..

  Теперь группой руководил Ванник, в настоящий момент оберштурмбаннфюрер СС Даниэль Шаубергер, уже без маскировочной куртки, аккуратный, подтянутый, с той ноткой высокомерия, что отделяла настоящих немецких офицеров от остальной массы военных. Бочкарев, ныне Берхард Кёллер, лейтенант-фотограф, переведенный в фотографы сразу после побега из русского плена, переместился на самую последнюю ступень иерархии. И тут же получил для ношения ранец, набитый чем-то тяжелым и неудобным.

  Впереди него ступали неловкий и медлительный Петр Павлович, в своих неизменных очках, он же – чиновник административно-технической службы Юрген Грах, и долговязый Василий Семенович – старший оружейник Фридрих Витцих.

  Все они составляли особую команду из личного штаба рейхсфюрера Гиммлера. Непосредственное подчинение – начальнику штаба Рудольфу Драндту. Задача – проверить, как обеспечивается режим секретности и как идет подготовка к возможной эвакуации объекта «U-89». Мы, мысленно повторял про себя Бочкарев, служащие особого отдела штаба под названием «Анэнэрбе». Анэнэрбе...

  Странный и какой-то совершено непонятный отдел с соответствующим названием: «Наследие предков». И культуру вроде изучает, и погоду, растения древние, и тут же – какие-то невообразимые обитаемые холмы. Почему обитаемые? Кем обитаемые? Неясно. Неопределенный в общем, институтик. Ну и про военные исследования, само собою, не забывает.

  Что там еще Потапов втолковывал? Про немецкую выправку, особое почитание старшего по званию, строгое следование приказам, культ формы и честь германского солдата. Далась ему эта честь. Много ума не нужно, чтобы в рот начальству смотреть. А вот если начальство велит: добудь мне языка любой ценой! И плевать ему на все твои возражения. А ты смоги исполнить так, чтобы при этом любая цена не превратилась в белые квадратики похоронок твоих же боевых товарищей. Не бездумно, а с умом, с хитростью. Так, чтобы потом твоя же совесть тебя не глодала поедом. Может, вовсе это и не честь, а достоинство и уважение. К себе и другим.

  Можно, как полковник Велигин, прийти в первую линию и из табельного пистолета застрелить первых пятерых, что на глаза попались, поднимая полк в атаку. Честь свою, офицерскую не замарать, приказ выполняя. Да только грош цена той чести, да и не честь это вовсе, а скотство. Не это, не это главное, а то, что гораздо глубже. И зовется по иному – человечностью...

  Что он еще говорил? Про полевую жандармерию в ближнем тылу – это знакомо. Про СС упоминал. Печати их, перстни серебряные, кинжалы и посвящения, эти кровавые игрушки самозванных властителей. Черный орден, одним словом...

  – Господин Кёллер, подойдите сюда, – прервал мысли Бочкарева Ванник.

  На немецком языке. Потому что, теперь они теперь немцы, и он, Бочкарев, – тоже. На своей территории, в безопасности, среди своих. Никаких русских слов, даже среди своих, даже в пустынном месте, как на этом загибе лесной дороги.

  – А Вы, господин Витцих, – сказал Ванник Василию Семеновичу, – приготовьтесь.

  Они остановились за деревьями, так, чтобы не заметили с дороги.

  Смысл происходящего от Бочкареву уплывал, но вопросов он задавать не стал, только внимательно наблюдал. Похоже, готовились остановить или даже захватить автомобиль. Делать этого, по мнению капитана разведки, не стоило совершенно, потому что, во-первых, группы из Берлина не ходят пешком по лесам, а во-вторых, любое нападение, любой захват чего бы то ни было, выдавал их с головой. Пару часов – день и немцы хватятся пропажи, после чего начнутся поиски русской диверсионной группы.

  Проехал тяжелый крупповский грузовик техпомощи. Затем, минут через десять, проследовала колонна из четырех крытых грузовиков, за ними – «хорьх» с двумя офицерами и солдатами.

  И только через два томительных часа, когда показался автомобиль с одним только шофером, Ванник негромко спросил у Бочкарева:

  – Можешь определить принадлежность?

  – Похоже на машину топографической службы. Открытый верх, тот же класс.

  Ванник дал знак и господин Витцих, обойдя их, поспешно вышел на дорогу с поднятой рукой.

  Автомобиль марки БМВ остановился. Василий Семенович подошел поближе к шоферу в звании штабс-вахмистра и заговорил. Неожиданно говорил долго, а шофер молчал и не делал попытки уехать или выйти.

  Через пару минут Василий Семенович повернулся к ним и махнул выходить. На его напряженном лице блестел обильный пот.

  Шофер сидел за рулем, глядя наполовину осоловелым, наполовину озадаченным взглядом. Но едва они подошли, как он заговорил:

  – Жалко бросать такую машину, я мог бы вернуться назад и вызвать тех помощь. А то пропадет ведь...

  Господин Витцих взобрался на переднее сиденье, а они втроем уместились взади. Еще с минуту ждали, пока старший оружейник тихонько и очень раздельно говорил что-то прямо в ухо немцу, после чего тот взялся за рычаг сцепления и машина рванула вперед.

  Бочкарев полуобернулся к навалившемуся на его бок оберштурмбаннфюреру СС Даниэль Шаубергеру, чтобы задать вопрос, но тот покачал головой, пресекая все попытки разговора.

  Так и ехали молча, обвеваемые теплым, уже апрельским ветром по лесу, потом через поля, обминая пологие холмы, заросшие лесом.

  Бочкарев чуть напрягся, когда появились встречные автомобили, но никто при виде их не кидался на обочины с криком «Русиш!», не начинал стрельбу и он расслабился. Ощущалась все же странность, нереальность происходящего: немецкие солдаты, спокойные и миролюбивые, не в горячке боя, немецкие автомобили. Но и она быстро сошла, заглушенная мерным покачиванием кузова и негромким гулом двигателя.

  Но когда появился пропускной пункт на перекрестке и их автомобиль затормозил, повинуясь знаку старшего патруля, Бочкарев вновь сжался.

  Гаупт-вахмистр, плотный, с небольшим брюшком, подпиравшим шинель, однако очень подвижный и энергичный, посмотрел на номер авто, подошел к Витциху, затем, увидев Ванника, приблизился к оберштурмбаннфюреру и отдал честь.

  Грудь гаупт-вахмистра украшала висящая на цепочке мощная бляха со светложелтым орлом и надписью «фельджандермерия» – полевая жендармерия.

  – Господин оберштурмбаннфюрер, проверка документов.

  Ванник с достоинством выбрался из машины и облегченно встряхнулся.

  Все начали извлекать документы. Бочкарев тоже достал свои, на которых гаупт-вахмистр задержался, внимательно читая. Особенный интерес вызвала у него солдатская книжка Берхарда Кёллера. Жандарм просмотрел все страницы, затем вернулся на вторую. Вместо обычной небольшой фотографии – вполуоборот, чтобы было видно левое ухо, – и двумя печатями на углах, на обложке красовался большой портрет фюрера немецкой нации.

  – Глянь-ка, – позвал жандарм кого-то из своих.

  Бочкарев скосил взгляд на Ванника, но тот беспечно и совершенно спокойно разминал после долгого сидения ноги, ни на что не обращая внимание.

  Подошел фельдфебель, с такой же бляхой, что и у гаупт-вахмистра, сунулся носом в книжку Кёллера.

  – Первый раз такое вижу.

  – Ну и как теперь различать, кто перед тобой? – негромко спросил вахмистр у фельдфебеля. – Ну не дураки ли?

  Кажется, фельдфебель ответил, что когда своей головы нет, берут чужую. Сказал он это совсем тихо, косясь на плотную фигуру оберштурмбаннфюрера по другую сторону машины.

  Бочкарев был точно такого же мнения. Ему показалось, что он должен что-то сказать.

  – Это мне такую выдали вместо прежней. Та осталась в плену, – начал он и сразу же услыхал властный окрик оберштурмбаннфюрера Шаубергера.

  – Господин лейтенант! Вы предъявили все документы?

  – Так точно! – едва не вытянулся в струнку Бочкарев.

  Гаупт-вахмистр поспешил протянуть солдатскую книжку и остальные листки обратно.

  Затем он занялся шофером.

  – Вам известно, что вы проехали указанный в маршруте пункт?

  – Мою машину реквизировал господин оберштурмбаннфюрер, – охотно пояснил шофер, – Их сломалась, стояла у обочины, хороший новенький автомобиль, жаль такой оставлять. Наверняка, кто-то уже подобрал.

  Гапут-вахмистр, как показалось Бочкареву, метнул не совсем дружелюбный взгляд на оберштурмбаннфюрера, – и спросил у шофера.

  – Куда направляетесь?

  – В штаб корпуса.

  – Хорошо, – произнес жандарм. – Проезжайте.

  Ванник взгромоздился на свое место и автомобиль медленно двинулся вперед, мимо патруля. Вот так, легко и просто.

  Они не проехали и ста метров, как Ванник почти приник к уху Бочкарева:

  – Запомните хорошенько, господин лейтенант, немецкий офицер, тем более, СС, не должен оправдываться перед нижестоящими по званию, позоря мундир и звание. Если Ваши документы не в порядке, это вина тех, кто их вам выдавал, а не ваша.

  Бочкарев молчал, внимая. Ему подумалось, что после такой тирады уместно бы выдавить «Яволь, герр оберштурмбанфюрер», но он не смог заставить себя произнести этот бутерброд.

  Через полтора часа они свернули в лесок, покружили немного, следуя прихотливым извивам лесной, мало разъезженной дороги и остановились.

  Василий Семенович снова занялся немцем, и, пока старший оружейник что-то методично говорил, пристально вглядываясь в глаза шоферу, они молча ждали. Затем, когда автомобиль топографической службы, выпуская бензиновый горький дымок, скрылся из виду, пошли дальше в глубь леса.

  Их ждали – офицер и два солдата в немецкой форме. Поначалу Бочкарев на предупредительное «хальт» даже решил, что это очередной патруль, но Ванник, не обращая внимание на «Стой!», подошел и пожал офицеру руку. А затем, указывая кивком на Бочкарева, проговорил теперь уже на родном русском языке: «Знакомьтесь, это капитан Бочкарев».

  1 апреля 1945 года.

  Судетские горы.

  Группа армий «А». Район южнее Гершберга.

  Зона ответственности 17 армии.

  По дороге к объекту «Герхард U-89», их останавливали еще два раза. Бочкарев, памятуя разнос господина Шаубергера, отмалчивался и изображал брезгливость. Ему казалось, что брезгливость ничуть не хуже надменности, которую во всех тонкостях не осилить парню, выросшему в коммуналке. Все его соприкосновения с миром аристократии ограничивались лишь словами соседки, худой и желчной Валерии Аристарховны: «между прочим, до революции этим домом владел барон Шингель», которые она любила повторять в минуты особой вредности.

  Но их не проверяли – дороги наполняли автомобили, телеги, вереницы беженцев с повозками и просто чемоданами, и полевая жандармерия просто регулировала движение, стараясь не допустить заторы, остановки и смешения потоков, текущих в разных направлениях. Далеко на востоке левый фланг Первого Украинского перемалывал и теснил в горы потрепанную, но не сломленную группу армий «Центр», немцы огрызались, контратаковали, цепляясь из последних сил за Силезский промышленный район. Туда тянулись цепочкой колонны с припасами, а оттуда несло волны усталых и потрепанных людей, бегущих от огня, крови и страха перед Красной Армией.

  Теперь группа оберштурмбанфюрера Шаубергера двигалась на своем автомобиле, тяжелом «вандерере» повышенной проходимости, с поднятым тентом. Машину эту, после того, как все было готово, выкатили из укрытия в лесу немногословные ребята в немецкой форме, их группа обеспечения и прикрытия. Девять человек с оружием, рацией и автомобилями – второй остался в лесу, тщательно замаскированный и невидимый с дороги.

  Ранее непонятное прояснялось. Вот почему у их группы нет ни рации, ни взрывчатки, только «вальтеры», личное оружие самозащиты. Им и не следует воевать, они – острие иглы, дозорные, задача которых оценить важность, степень угрозы, а затем предупредить, передать данные.

  «Молодец, разведчик, – согласился Ванник, – В общих чертах верно. Поскольку наш связной в условленное время на контакт не вышел, то задача упростилась: выйти к объекту, оперативно выяснить, что к чему, и передать сведения вот им. Они перешлют дальше, ну а в Москве уж решат, как поступить. Но вот со связным неприятно. Очень неприятно – сообщений от него за последнее сутки не поступало. Впрочем, сейчас гадать не будем».

  «А если бы встреча со связным состоялась?» – спросил Бочкарев.

  «Если бы состоялась, то мы действовали бы иначе. И возможно, ты остался бы со своими. А теперь иди, поспи пару часов. Да, и скажи нашим, чтобы накормили».

  После чего Бочкарев, найдя тщательно обустроенный из немецкой плащ-палатки и веток, вылежанный и нагретый кем-то укромный уголок, нахально занял его и тут же провалился в глубокий сон.

  Они выехали ближе к вечеру, все те, кто был ранее, и еще новенький – майор Улитов, в данный момент унтерштурмфюрер Стефан Бедуртвиг, комплекцией и даже выражением лица похожий на Потапова. И даже поглядывал на Бочкарева он точно так же, как до того – Потапов, с тенью недоверия, сомнения и небольшого снисхождения.

   В руках у Бочкарева, оправдывая его должность, находилась кинокамера марки «Контакс», а сбоку на тонком ремешке болтался малогабаритный «Цейс Супер Иконта», техника, легкая для освоения человеку с неоконченным высшим образованием. И Улитов был того же мнения. «Ты на кого учился? – спросил майор. – Астрофизик? Это как? Астроном, то есть? Ну, тем более, должен знать – фокусное расстояние, выдержка, освещение. Техника простая, разберешься. Фотокорреспондентов видел, небось?»

  Одну дорогу сменила другая, поплоше, подступили сосны, пошли рядом, сопровождая. Стелился, заползал в автомобиль горный дух, с ароматом хвои, с холодом снега, который может лежать в глубоких расселинах до самого лета. А рваная неровная линия гор, показывающаяся в разрыве сосен, с каждым разом становилась все менее отчетливой на слабеющем розовом фоне опадающего дня.

  Они несколько раз сверялись с картой и каждый раз после этого сворачивали во все большую глушь. Но дорога оставалась разъезженной, чувствовалось, что по ней ездили, ездят – и часто.

  И только когда совсем стемнело и дорогу выхватывал из густой ночной черноты один лишь свет фар, они уперлись в полосатый шлагбаум с будкой, колючей проволокой и надписью «Внимание! Проезд воспрещен.» У шлагбаума стояло двое, в полевой форме СС, с автоматами МП-44 «Штурмгевер» в руках. За охранниками угадывалось в сумраке большое ровное место, автомобили и тяжелый мрачный склон горы, разорванный створками массивных стальных ворот.

  Один из эсесовцев подошел к машине, второй занял место чуть поодаль, держа автомат наготове.

  Первый осветил сидящих в автомобиле фонариком, увидел протянутые Ванником документы, задержался на его погонах.

  – Вы к нам, господин оберштурмбанфюрер?

  – Ну разумеется, к вам, к кому же еще? Где ваш командир?

  – Я. Гауптштурмфюрер Руппель!

  – Вот наши документы, гауптштурмфюрер.

  Руппель закинул автомат за спину, взял документы и принялся их внимательно читать, подсвечивая фонариком. Читал долго, заглядывая на обратную сторону каждой бумажки.

  – Что-то не так? – через минуту проявил нетерпение Шаубергер.

  – Все в порядке, господин оберштурмбанфюрер, только...

  – Ну?!

  – Объект почти полностью эвакуирован. Саперы заканчивают закладку зарядов... не знаю, насколько безопасно будет осмотреть...

  Ни тени недовольства не промелькнуло на лице оберштурмбанфюрера.

  – Кто главный у саперов?

  – Штабсфельдфебель Гуден, господин оберштурмбанфюрер. Он остался главным вместо оберлейтенанта Хоппе, который убыл сегодня утром на другой объект.

  – Зовите вашего штабсфельдфебеля. И где у вас можно остановиться, гауптштурмфюрер? Мы только что из Берлина, чертовски устали и хотели бы хоть немного отдохнуть.

  Руппель помахал рукой второму эсесосвцу, чтобы тот поднял шлагбаум и пропустил машину, а затем последовал рядом с медленно двигавшимся автомобилем.

  Они въехали на стоянку перед воротами и остановились у открытого грузовика.

  – Еще одна формальность, господин оберштурмбанфюрер, – проговорил Руппель. – Мне необходимо осмотреть ваш багаж.

  Шаубергер махнул рукой, вылезая из машины: мол, мои подчиненные и имущество в полном вашем распоряжении.

  Руппель быстро осмотрел походные рюкзаки, потыкал самый большой и оказался вплотную с Бочкаревым.

  – Как там, в Берлине? – спросил он по-свойски у лейтенанта. Это с начальством нужно соблюдать субординацию, вытягиваться по струнке, а с товарищами, равными по званию, можно и перекинуться парой словечек.

  – Тяжело, – сказал Бочкарев, неожиданно для себя. – Конечно, не так, как на передовой, но все равно тяжело.

  – Понимаю. А как Дрезден? Очень сильно разрушен после американских бомбардировок? Вы ведь ехали автобаном Берлин – Дрезден?

  – Разумеется. Да, сильно, – сбоку как-то сам собою оказался Шаубергер, остановился неподалеку по своим каким-то делам, не обращая внимание на них. – Очень сильные разрушения. Мы с трудом проехали, нас все время заворачивали. Как представишь, что довелось им пережить...

  – Да, – поддакнул Руппель. – Это ужасно. У моего товарища там родственники. Он все время переживает за них. А американцы вас не сильно тревожили?

  – Пролетели один раз и сбросили бомбы, но где-то далеко впереди. Но, все равно, мы пару минут пережидали в ближайшем лесу – наш оберштурмбанфюрер решил перестраховаться.

  – Бывает. Послушайте, камрад, я покажу вам помещения для служебного состава, там можно неплохо устроиться, – с приязнью сказал Руппель. – Погодите, только распоряжусь.

  Он ушел, а к Бочкареву тут же подступил Ванник.

  – Скажите, лейтенант Кёллер, – вкрадчиво и тихо спросил он. – Вам в детстве часто доводилось лгать?

  – Нет, не очень, господин Шаубергер. А почему вы в спрашиваете?

  – Хочу понять, откуда у вас эта страсть к вранью.

  – Сам не знаю, – негромко ответил Бочкарев.

  Они вошли на объект через боковой вход для персонала, через округлую металлическую дверь с массивными длинными ручками, которые штабсфельдфебель Харбсмеер с усилием повернул. Прошли длинным стометровым коридором с аккуратным рядом множества кабелей на стенах и эллипсовидными плафонами неярких ламп. Легкий прохладный ток свежего воздуха не давал почувствовать, что они забираются все дальше и дальше в глубь горы.

  За второй металлической дверью, такой же массивной, что и первая, открылся еще один коридор, более широкий, более освещенный, с дверями и ответвлениями. У стен в беспорядке стояли пустые деревянные ящики разных размеров. Маленькие, судя по надписям, ранее вмещали в себе взрывчатку.

  Группа смешалась, старший оружейник Витцих о чем-то заговорил с Руппелем, а Бедуртвиг завел беседу с сапером.

  Они шли еще пару минут – по коридору, мимо пулеметного гнезда, устроенного в нише, затем по гулкой металлической лестнице с покрытыми заклепками ступеньками, снова по коридору. И всюду их сопровождали кабели на стенах, плафоны из крепкого матового стекла, провода, лежащие прямо на каменном полу.

  – Вот здесь, – сказал, наконец, Руппель. – Это зона для инженеров, можете выбирать любое помещение. Чуть дальше столовая, вот там – Главный зал.

  – Хорошо, – ответил Ванник. – Мы осмотрим все уже завтра, а сегодня покажите нам только Главный зал.

  – Я прикажу штабсфельдфебелю, он вас проведет, а мне необходимо уйти по делам.

  Шаубергер рассеянно кивнул.

  Сапер вывел их на балкон, окаймлявший Главный зал по периметру. Здесь находились лампы помощнее, но и они освещали только балкон, все остальное скрывалось в темноте. Затем штабсфельдфебель ушел, громко стуча ботинками по металлическим листам, и через минуту под потолком вспыхнули ярко прожектора, освещая пространство почти дневным светом.

  Словно по команде, вся группа, включая и Бочкарева, заглянули за перила. Внизу огромнейшего зала со стенами из бетона и камня стояли стапели, решетчатые фермы, механизмы и почти собранное удивительное устройство, похожее на две громадные металлические тарелки, приложенные краями друг к другу. На вершине устройства помещалась большая округлая надстройка, видимо, кабина с узкими щелями-иллюминаторами.

  Ванник сделал знак Улитову, чтобы тот отвлек сапера, а остальные по узкой металлической лестнице спустились на нижний уровень, к круглому аппарату.

  – Лейтенант Кёллер, – произнес Ванник с новым, незнакомым напряжением в голосе, – снимите это на камеру.

  Бочкарев, немного волнуясь, сладил с фотокамерой, повел ее справа налево, затем назад, запечатлевая все, находившееся в Главном зале, задержался на странном аппарате и подошел к стоявшим рядом Ваннику, профессору и долговязому.

  – Невероятно, – тихонько сопел Петр Павлович, возясь с небольшим, метра два в диаметре, полусобранным устройством. – Да, все, как на чертежах. Вот здесь он забирает рабочее тело... тут оно подводится к последнему витку спирального канала... попадает в конусоподобную камеру и в целом создается вихрь сложной структуры.

  Петр Павлович поправил очки и оглянулся на дисковидный аппарат.

  – Но как же они получают такую мощность?! Нет, просто невероятно!

  – Господин Грах, – настойчиво произнес Ванник, – вы удостоверились, что он существует в металле? Увидели его вживую? Теперь, думаю, дело за вами, вы должны понять, как они смогли получить подобное.

  – Да-да, конечно. Я просто не представлял масштабов Этого. Меня ошеломили размеры.

  – Не волнуйтесь, господин Грах. Вы ведь сами говорили мне, что задача нетривиальна и безумно любопытна?

  – Да, да, я соберусь.

  – Ну что, господин Витцих? – повернулся Ванник к Василию Семеновичу.

  – Сапер внушаем, а с эсесовцем пока не очень, очень сильная установка, боюсь, что вот так, с наскока ничего не получится.

  Ванник кивнул.

  – Хорошо. Ну а вы, господин Кёллер?

  – Снял все, – Бочкарев обвел взглядом огромный полупустой зал, – Мы опоздали?

  – Не знаю. Нужно задержаться до завтра, чтобы выяснить подробности.

  Они ночевали в небольшом помещении, где ранее располагались инженеры. На полу валялись обрывки бумаг, ящики письменного стола наполовину извлечены, постели на двухярусных кроватях смяты. На стене висел портрет Гитлера и аккуратно, по высоте, выстроились остро отточенные карандаши в узкой металлической подставке.

  Странное сочетание ушедшего, брошенного навсегда прошлого и подступающего неясного будущего. А между ними – слабое, неуверенное, тревожное настоящее. Без людей, со странными вещами. С бумагами на полу. Возможно, все дело было именно в бумагах – с аккуратным плотным текстом, с пометками от руки разным цветом. С кодами и техническими номерами, состоящими из цифр и букв. Наша цивилизация, подумалось Бочкареву, это бумаги. Бесчисленные распоряжения, уложения и приказы. Уведомления, отчеты. Толстые тома в громадных архивах. Тонкие листы на столах руководства. Срочное письмо, разрываемое в спешке. Быстрая – из нескольких слов и точек телеграмма. И когда этот движущий механизм мира лежит под ногами, брошенный впопыхах, кажется, что цивилизация подошла к своему окончательному концу.

  Ему захотелось прочувствовать, понять глубже это ощущение и, оставив возбужденных от впечатлений товарищей: тихо, но яростно о чем-то спорящих профессоров, задумчивого Ванника и внешне равнодушного Улитова, Бочкарев отправился бродить по коридорам. Слушать цокающее эхо от сапог, разглядывать каменно-бетонные коридоры и заглядывать в двери за непонятными табличками.