Текст книги "Синтетик (СИ)"

Автор книги: Алекс Залвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Юй, господин, презрел суеты мира;

Связал он воедино форму с тайной сутью.

В уединенье благостном у озера в горах

Единорога с тигром добротой растрогал.

Обрел покой достопочтенный Дхармаракша,

Глубокой праведности кладезь несравненный.

Едва вздохнул над высохшим ручьем,

И вновь родник наполнился водою.

Божество в грязном рубище

Начальник приказа общественных работ Хэ Чун^[70], по прозванию Цы-дао, был родом из уезда Луцзян. С малолетства он уверовал в Закон, устремившись к нему всеми помыслами и делами. Хэ Чун установил в трапезной высокое сиденье, завесил его пологом, убрал цветами и украсил драгоценными камнями. На то ушел целый год. Надеялись, что на трон снизойдет божество.

Однажды на большом собрании присутствовало великое множество монахов и мирян. Среди них был какой-то монах в одеянии грубом и грязном, обличья дурного и подлого. Он вышел из толпы и направился прямо к трону. Усевшись на троне, он молча поклонился и далее не проронил ни слова. Собрание пришло в крайнее изумление: не иначе их хотят одурачить. Хэ Чун тоже забеспокоился: на его лице отразилось крайнее недовольство. В продолжение всей трапезы монах восседал на троне, а по ее завершении с патрой в руке вышел из залы. Обернувшись напоследок к Хэ Чуну, он молвил:

— Ваши благие устремления были напрасны!

Тут же он подбросил патру вверх, вознесся сам и исчез. Хэ Чун, монахи и миряне кинулись вслед за ним. Их взору предстал, а затем скрылся из виду светлый, величавый и прекрасный образ. Они досадовали на себя, многие дни подряд били челом и каялись.

Монахиня обращает императора в истинную веру

Бхикшуни (монахиня) Чжу Дао-жун, о происхождении которой ничего не известно, жила при монастыре на Черной речке. Она строжайше соблюдала обеты, и ей много раз были явлены божественные отклики. В годы правления цзиньского Минди (322—325) она удостоилась особых почестей, когда обнаружили, что цветы, которыми была устлана ее циновка, не вянут.

Император Цзянь-вэнь-ди (371—373) был сторонником учения Чистой воды^[71] и принимал наставления от мастера, известного в столице под именем Ван Пу-ян^[72]. В покоях наследника император соорудил даосскую молельню. Дао-жун тотчас приступила к проповеди Учения, но император не внимал ее речам. Однако всякий раз, когда император направлялся в даосскую обитель, он видел там божество в образе шрамана. И образ этот заполнил все помещение. Император задумался над тем, что проповедовала Дао-жун, а затем стал исполнять ее наказы. Он стал поклоняться Истинному закону. В том, что династия Цзинь всенародно признала буддийское учение, — заслуга монахини Дао-жун. Дао-жун удостоилась в то время высочайших почестей и была наречена святой. Для нее был возведен императором монастырь Синьлиньсы. В начале правления императора Сяо-уди (373—397) ее следы оборвались: никто не знал, где она почила. Тогда предали земле ее одеяние и патру. Погребение находится неподалеку от монастыря.

Патра, упавшая с неба

Цюе Гун-цзэ был уроженцем Чжаого. Нрава тихого и строгого, он был всецело предан Закону. Гун-цзэ скончался в правление цзиньского У-ди (265—290) в Лояне. Его единоверцы — и праведники и непосвященные — собрались тогда в монастыре Белой лошади. В ту ночь они вращали сутру. Среди ночи раздался голос ниоткуда, поющий славословие. Собравшиеся обратили взоры кверху и увидели человека: его фигура была величественной, а наряд изысканным.

— Я, Цюе Гун-цзэ, возродился на Западе в Мире покоя и радости^[73]. Теперь я пришел сюда с бодхисаттвами послушать сутру, — молвил человек.

Все, кто там были, прыгали в восторге от того, что им довелось увидеть такое.

Жил в те времена Вэй Ши-ду из округа Цзицзюнь. Он также был благонравным мирянином и предавался строгому воздержанию. Ши-ду принимал наставления от Гун-цзэ. Мать Гун-цзэ истово верила и была предана Закону, читала сутры и соблюдала долгий пост^[74]. В доме у нее всегда кормились монахи и монахини. Однажды средь бела дня матушка вместе с монахинями вышла из трапезной прогуляться. И вдруг ее взор приковал какой-то падающий с неба предмет. Предмет упал прямо перед ней, и она узнала патру Гун-цзэ. Патра была до краев наполнена искусно приготовленной и дивно пахнущей пищей. Все собравшиеся в торжественном молчании почтили патру ритуалом. Матушка обнесла пищей из патры каждого из сотрапезников, и семь дней кряду никто из них не испытывал голода. Об этой патре рассказывают, что она сохранилась поныне и находится в тех же местах.

Ши-ду, преисполненный благодарности, написал «Покаянную грамоту в отступлении от восьми заповедей»^[75]. Те, кто исполняют заповеди, полагались на это сочинение в продолжение всей династии Цзинь. Ши-ду скончался в году под девизом правления Вечное цветение (322). И по его смерти было явлено чудо.

Хао Сян подробно описывает деяния Ши-ду в сочинении «Жития святых» и утверждает, что он, как и Гун-цзэ, возродился на Западе. Ван Гай из Усина в сочинении «Каждодневные озарения» говорит:

Гун-цзэ вознесся к небосводу;

Ши-ду последовал за ним.

Они в молчанье обрели нирвану;

Отринув плоть, тот и другой бессмертны стали.

Патра нищего странника

Тэн Пу была уроженкой округа Наньян. У нее в роду издавна чтили Закон, верили. Выйдя замуж за господина Цюаня из Уцзюня, она с еще большим рвением предалась очищению от греха. Госпожа устраивала у себя монашеские трапезы, никому не отказывала в приюте. Стоило страннику появиться в ее доме, и она предоставляла ему пищу и ночлег. Однажды дом пустовал, и госпожа послала слугу поджидать странствующих монахов на перекрестке дорог. Слуга увидел шрамана, сидящего в тени ивы, и пригласил в дом. Благой человек^[76], обносивший гостей едой, опрокинул весь рис из бамбукового короба на землю. Он растерялся и не знал, что делать. Шрамана его успокоил:

— У бедного странника найдется в патре пища для всех.

Он велел госпоже Пу разделить пищу из своей патры. Досыта наелись и праведники и миряне в доме и на улице. Омывшись по окончании трапезы, шрамана подбросил патру вверх и вдруг вознесся, исчезнув в мгновение ока.

Госпожа Пу запечатлела в дереве образ шрамана и по утрам и вечерам совершала перед ним ритуал поклонения. Случись какое несчастье, все в доме падали перед образом ниц.

Сообщается, что Хань, сын госпожи Пу, в награду за участие в подавлении мятежа Су Цзюня^[77] был пожалован уделом в Дунсине.

Божественный знак

Шрамана Чжу Фа-цзинь был настоятелем монастыря, Открывающего путь к спасению. Он был прозорлив, умел изъясняться на чужеземных языках, его знания были обширны. В столичном граде Ло (Лоян) назревала смута, и Фа-цзинь предпочел жить отшельником где-нибудь у озера в горах. Его всем миром просили остаться, но он ни в какую не соглашался. В большом собрании воскурили благовония, и Фа-цзинь стал прощаться с общиной. И вдруг на высокое сиденье взобрался монах с желтушным лицом, в пыльной и рваной одежде. Фа-цзинь ужаснулся ничтожеству шрамана, тотчас стащил его вниз, но тот не унимался. Трижды Фа-цзинь стаскивал шрамана, и только тогда тот бесследно исчез.

Наконец все расселись по своим местам. Но только приступили к трапезе, как налетел внезапный шквал ветра, поднял облако пыли и опрокинул все яства. Тогда Фа-цзинь покаялся и отменил свой уход в горы. В то время судили об этом так:

— В миру вот-вот разразится большая смута, и Фа-цзинь не должен уходить в горы. Монахи и миряне всем миром настоятельно убеждали его остаться. Потому и был явлен этот божественный знак, заставивший Фа-цзиня изменить свое намерение.

Чудотворная сутра

Чжоу Минь, уроженец округа Жунань, служил при династии Цзинь военным цензором. Семья Миня поклонялась Закону. Во время мятежа Су Цзюня мужи столичного града разбежались, все побросав. В семье Миня была часть сутры «Великое творение»^[78] в половину шелкового свитка в восемь чжанов, исписанного с обеих сторон. Сутра «Великое творение» лежала на столике вперемешку с другими сутрами. Нужно было бежать немедля, но Минь не мог взять с собой все свитки. Сутра «Великое творение» была ему дороже всех остальных, но которая из тех, что лежат на столе, она? Минь в спешке, не разворачивая свитков, искал ее наугад, вздыхая и сокрушаясь. И вдруг непостижимым образом сутра «Великое творение», отделившись от прочих, сама обнаружила себя. Минь изумился и ушел, счастливый, с сутрой в руках. Господин Минь и его потомки очень дорожили этим свитком. Говорят, что эта сутра существует и поныне.

Еще рассказывают, что в том же семействе, у жены Чжоу Суна, госпожи Ху-му, была сутра «Великое творение» на шелковом свитке шириной в пять цуней. Умещался на том свитке один раздел сутры. Были у нее и мощи-шарира, хранившиеся в серебряном сосуде с узким горлом. И сутра и мощи были припрятаны на дне сундука. Спасаясь от смут годов правления под девизом Вечная радость (307—313), Ху-му бежала на юг. Сутра и мощи сами выскочили из сундука. В Цзяндуне случился пожар, и у госпожи Ху-му не было времени вынести сутру из огня. Когда весь дом сгорел дотла, из груды пепла была извлечена оставшаяся невредимой сутра — такая же, как и прежде.

Ван Дао-цзы из Гуйцзи знавал Чжоу Суна. Он утверждает, что получил от него сутру в дар, а затем передал на хранение в новый монастырь на острове. Некто Лю Цзиншу говорил, что много раз собственными глазами видел эту сутру. Иероглифы в ней были величиной с конопляное семя, но искусно выписаны и отчетливо видны. Новый монастырь на острове — это теперешний монастырь Небесного спокойствия. Возможно, сутра написана рукой овладевшего Учением монаха Ши Хуэй-цзэ^[79]. Другие говорят, что сутра находится в монастыре Истого смирения и ее зачитывала монахиня Цзин-шоу.

Пришествие Ши Гуана, покинувшего сей мир

Ши Гуан был уроженцем округа Сяньян. В восьмом году под девизом правления Всеобщий мир (334) он скончался в Учане. На седьмой день по смерти Ши Гуана шрамана Чжи Фа-шань принялся вращать сутру «Малое творение». Когда он притомился и прилег вздремнуть, ему послышалось, что с того места, где была установлена поминальная табличка, доносится человеческий голос. В семействе Ши жила служанка, прозывавшаяся Чжан Син. Она увидела Ши Гуана в его обычном платье и той же круглой шапке, что и всегда. Тот позвал Син и молвил:

— Я вначале был обречен переродиться драконом. Преподобный Чжи Фа-шань, радея за меня, вращал сутру. Тань-ху и Тань-цзянь вышли мне навстречу и вознесли в чистые и радостные пределы седьмых небес^[80].

Тань-ху и Тань-цзянь прежде были послушниками-шраманера у Чжи Фа-шаня, а к тому времени уже скончались.

Когда Чжи Фа-шань пришел в другой раз вращать теперь уже сутру «Великое творение», Ши Гуан вновь появился на том же месте. При жизни он принес в дар монастырю две хоругви, которые теперь там и находились. Ши Гуан велел Син взять эти хоругви и доставить ему.

— Как прикажете, — ответила Син и в тот же миг скончалась.

Син взяла хоругви, и они вдвоем полетели на северо-запад на вершину черной горы, как будто покрытой глазурью. Очутившись на вершине, он увидели небесные врата. Ши Гуан принял от служанки хоругви и приказал ей вернуться. Он передал ей черного цвета благовонное вещество, напоминающее клещевину, и сказал:

— Поднеси это преподобному Чжи Фа-шаню.

Перед тем как вернуться, Син в последний раз оглянулась и увидела вдали Ши Гуана, входившего в небесные врата. Син той же дорогой вернулась в дом и в один миг ожила. В руке у нее не было никаких благовоний, а хоругви так и оставались в монастыре.

Когда Ши Гуан вместе с Син покидали дом, их увидел шестилетний сын Ши Гуана. Указывая на отца пальцем, он крикнул бабушке:

— Батюшка возносится на небо! Ты видишь, бабушка?!

Впоследствии Ши Гуан с десятью и более небожителями много раз наведывался в дом: походят-походят и уйдут. При каждом появлении на голове у него была обычная чиновничья шапка, которую он снимал, покидая дом; волосы у него были убраны в узел. Син спросила, отчего он так делает, и Ши Гуан ответил:

— На небесах у меня есть другая шапка. Эту шапку я там не надеваю.

Потом он появился в парадном головном уборе. С ним были небожители. Шествуя под звуки цитры и распевая псалмы, они поднялись в покои матушки. Син спросила, чем вызвано такое их появление, и Ши Гуан отвечал:

— Я прибыл, чтобы поведать вам о причинах кары и благого воздаяния. Заодно и матушку порадую.

Звуки цитры были чисты и прелестны: то была неземная музыка. Все в доме от мала до велика слышали ее. Однако перед взором каждого будто вырастала глухая стена, через которую нельзя было ничего разглядеть. Из всех, кто внимал музыке, одна Син видела все ясно и отчетливо.

Когда пришельцы покидали дом, Син вызвалась их проводить. Она увидела, что Ши Гуан вошел в черную дверь. Вскоре он вернулся и сказал Син:

— Здесь находится дядюшка. Его каждый день подвергают экзекуции, жестоко мучают. Я ходил его навестить. Дядюшка несет кару за то, что убивал при жизни. Теперь ему полагается такое возмездие. Передай дядюшкиной матери, чтобы она призвала монахов вращать сутру. Тогда его участь будет облегчена.

Дядей Ши Гуана был командующий легкими колесницами Бао Чжун.

Об обращении Чжан Ина в истинную веру

Чжан Ин был уроженцем округа Лиян. Как повелось у них в роду, Чжан Ин служил невежественным богам, плясал под барабан и приносил кровавые жертвы. В восьмом году под девизом правления Всеобщий мир (334) он перебрался в Уху, и там у него заболела жена. Чжан Ин без конца молился за нее, истратил на жертвоприношения едва ли не все свое имущество. Жена была привержена Будде. Она сказала мужу:

— Болезнь меня доконала. Просьбы бесам напрасны. Умоляю Вас, отслужите Будде!

Чжан Ин послушался ее и пошел к скиту, где обитал шрамана Чжу Тань-кай. Чжу Тань-кай сказал ему так:

— Будда подобен лекарству, излечивающему болезни. Если не принять его, то надежды на излечение напрасны. Но ведь и от лекарства, оставшегося без употребления, польза никакая.

Чжан Ин обещал служить Будде и договорился с Чжу Тань-каем, что придет на следующий день и совершит с ним дневную трапезу.

По возвращении домой Чжан Ин увидел во сне человека ростом более чжана. Тот прибыл с юга, вошел в ворота и обратился к Чжан Ину со словами:

— В твоем доме по-прежнему царит полный хаос! Так ты и не очистился!

За тем господином следовал Чжу Тань-кай и говорил:

— В нем еще только пробудились благие устремления, и он не подлежит наказанию.

Пробудившись ото сна, Чжан Ин тотчас воскурил свечи и соорудил высокое сиденье, а также алтарь Матери демонов^[81]. Придя наутро к Чжу Тань-каю, он подробно пересказал свой сон, и тот возложил на него пять обетов. Чжан Ин удалил из дома лики невежественных божеств и всецело предался благотворительности. Жена стала понемногу поправляться, а затем и совсем выздоровела.

Во втором году правления под девизом Всеобщее спокойствие (337) Чжан Ин отправился на лодке в Магоу на закупки зерна и соли. Он вернулся в Уху, причалил к пристани и заночевал там. Во сне он увидел трех человек, которые ловили его железными крючьями.

— Я — последователь Будды, — говорил им Чжан Ин, но те тащили его и отпускать не собирались. При этом они переговаривались:

— Этот раб артачится, а дорога длинная.

Чжан Ин вконец перепугался и взмолился:

— Отпустите меня! Взамен я поднесу вам шэн вина.

Охранники отпустили Чжан Ина, предупредив, что придут за ним позже. Он проснулся: его мучили боли в животе и понос. Чжан Ин добрался до дому еле живой. От его наставника уже давно не было вестей, а болезнь не унималась. Послали за Чжу Тань-каем, но того уже не было в живых. Вскоре Чжан Ин испустил дух. По прошествии дня он ожил и рассказал следующее.

Несколько человек зацепили его железными крючьями, потащили на север и бросили на склоне высокой горы. Под горой Чжан Ин увидел кипящий котел, мечи и орудия пыток. Он уразумел, что перед ним ад, хотел было позвать наставника, но забыл его имя. Все же Чжан Ин крикнул:

— Преподобный отец! Спасите меня!

Взывал он и к Будде. Вскоре с запада пришел человек в чжан или более ростом. В руках у него была булава-ваджра, которой он собирался ударить людей с крючьями.

— Как ты попал сюда, последователь Будды? — спросил он Чжан Ина.

Люди с крючьями в панике разбежались, а большой человек повел за собой Чжан Ина, наставляя его:

— Твоя жизнь подошла к концу. Тебе недолго осталось жить. Ты сможешь лишь на время вернуться в семью, возгласить хвалебные гимны Будде из трех гатх и припомнить имя преподобного. Через три дня твой срок истечет, и ты родишься на небе.

Чжан Ин ожил и был как бы не в себе. Все три дня он соблюдал пост, исполнял гимны. Он послал спросить имя наставника. Ровно в полдень Чжан Ин совершил поклонение Будде и в последний раз пропел гимн. Он попрощался с семьей, совершил омовение и облачился в саван. Скончался Чжан Ин, словно отошел ко сну.

Добродетельный Дун Цзи

Дун Цзи был уроженцем округа Юйцянь. Его род в трех предшествующих поколениях исповедовал Закон: истовым приверженцем Закона стал и Цзи. Он соблюдал обеты и читал наизусть «Шурамгама-сутру»^[82]. Когда в деревне кто-нибудь болел, Цзи приглашали читать сутру, и страждущий излечивался.

В том же уезде жил Хэ Хуан — муж, также чтивший Закон. В годы под девизом правления Всеобщий мир (326—334) с ним случилась болезнь — горное отравление. Он испытывал страшные мучения, и перепуганный старший брат помчался просить помощи у Цзи. Дома семей Дун и Хэ разделяли шестьдесят-семьдесят ли да к тому же большой ручей. В пятую луну в тех местах идут сильные дожди. Когда старший брат переправлялся на ту сторону, вода в ручье еще не прибыла. Цзи, как и обещал, отправился в путь после полудня. Тем временем горный ручей разлился так, что перейти его вброд не было никакой возможности. Цзи не умел плавать. Он походил по берегу, поохал, а затем присел у воды, не решаясь что-либо предпринять. Цзи был верен своему слову и намеревался прибыть на место вовремя. Объятый горем, он утвердился в своем намерении и произнес клятвенное заклинание:

— Не жалея сил и не считаясь с собственной жизнью, спасал я страждущих. Уповаю на то, что Так Пришедший (Будда) и Великие мужи^[83] засвидетельствуют мою искренность!

Цзи тотчас разоблачился, сутру положил в мешок, а мешок на голову. Ручей только что был глубиной по самую шею, но, когда Цзи его переходил, воды было едва по колено. Выбираясь на берег, Цзи потерял мешок с сутрой и горько о том сожалел. Он пришел в дом к Хэ Хуану и принес троекратное покаяние перед алтарем, лил слезы и корил себя. Когда же он оторвал голову от земли и поднял взор к алтарю, то увидел лежащий на нем мешок с сутрой. Цзи не знал, печалиться ему или радоваться. Он осмотрел мешок снаружи: тот был насквозь мокрый, от него несло сыростью. Он достал из мешка сутру: та была совсем сухая. Отныне все жители деревни стали чтить Закон.

На северо-запад от мест, где жил Цзи, были высокие крутые горы. В тех высоченных горах во множестве обитала нечисть, наводившая порчу на окрестных жителей. С помощью заповедной силы, заключенной в сутре, Цзи намерился подавить и низвергнуть эту нечисть. У горной черты на площадке в четыре-пять му он срубил деревья и соорудил небольшое строение. Внутри он установил алтарь и стал вращать «Шурамгама-сутру». Так прошло более ста дней. Цзи пребывал в одиночестве и не ведал, что людские беды понемногу прекратились. Потом появились несколько человек и затеяли с Цзи разговор. По их говору Цзи понял, что это люди не из Юйцяня: тогда откуда появились они здесь, высоко в горах, вдали от людского жилья? Цзи засомневался, не духи ли говорят с ним?

— А вы, господа, случаем, не духи? — так и спросил их.

— Да, — ответили те. — Мы прослышали, что Ваша добродетель чиста и непорочна, и пришли посмотреть на Вас. К тому же у нас есть к Вам одна просьба. Надеемся, Вы в ней не откажете. Наш род владеет этими горами. Это места нашего обитания. Как только Вы пришли сюда, мы стали думать о том, как от Вас избавиться, да так ничего и не придумали. У нас начались неприятности, и стало беспокойно. Теперь мы намерены отделить наши владения. Разделять нас будут погибшие деревья.

— Ваш слуга искал здесь покоя и уединения. Я только почитываю сутру и не причиняю вам зла. Мы, можно сказать, соседи, и я желаю быть вам полезен, — отвечал Цзи.

— И он еще уверяет, что пришел помочь нам, а не погубить, — сказали напоследок духи и ушли.

Прошла ночь, и все деревья вокруг вырубки засохли, как если бы обгорели в огне.

Цзи скончался восьмидесяти семи лет.

Божественный посланник

Чжоу Дан был уроженцем округа Гуйцзи. Семейство Чжоу почитало Закон. В шестнадцать лет Дан соблюдал запрет на мясную пищу, декламировал и вращал «Сутру, исполненную совершенства»^[84]. В первом месяце года Дан созвал монашеское собрание, желая принять на нем восемь обетов. Он ходил в монастырь на рыночной площади и просил его настоятеля Сэн-ми, а также монахов Фа-цзе и Фа-ми в день принятия обетов принести и зачитать сутру «Малое творение». Три монаха явились в назначенный день и час, но забыли принести сутру. Совершив трапезу, они хотели приступить к чтению и только тут вспомнили про нее. Монахи были огорчены до крайности. Деревня Баньи, в которой проживало семейство Даня, находилась в тридцати ли от монастыря. Послать за сутрой было некого: наступило время всеобщего отдыха^[85], и уже были воскурены благовония. Вся семья сожалела о том, что чтение сутры не состоится, а Сэн-ми горевал всех более. Вдруг раздался стук в дверь, и чей-то голос известил, что сутра доставлена. Дан несказанно удивился. Он открыл дверь и увидел юношу в платье и головном уборе, прежде им не виданных: люди таких не носят. Дан подумал, не божество ли явилось ему, встал перед ним на колени и принял сутру. Он пригласил юношу войти и присесть, но тот отказался, пообещав при этом, что придет послушать сутру ночью. Праведники, вышедшие следом за Даном, юношу уже не застали: лишь дивный аромат наполнял все помещение. Они проверили сутру: то была сутра Сэн-ми. Праведники и миряне были в восторге. Сутра Сэнми находилась в ящике с очень надежным замком. Монахи по возвращении проверили замок: тот оставался нетронутым. Более десяти семей в деревне уверовали тогда в Будду. К Дану стали относиться с еще большим почтением.

Вскоре Дан ушел в монахи и стал прозываться Тань-ни. Он декламировал наизусть сутры в двести тысяч слов.

Сунь Чжи является с того света порадеть о близких

Сунь Чжи, по прозванию Фа-хуэй, был уроженцем уезда Баньян, что в Циго. Его отец Цзо был советником при династии Цзинь. Чжи с юных лет почитал Закон. В восьмом месяце первого года под девизом правления Всеобщее спокойствие (335) в возрасте восемнадцати лет Чжи заболел и умер. Семейство Чжи впоследствии переселилось в Учан.

В восьмой день четвертого месяца^[86] третьего года под девизом правления Всеобщее спокойствие шрамана Юй Фа-цзе, совершая вынос статуи Достославного (Будды), проходил мимо их дома. Отец и мать, вся семья от мала до велика вышли на улицу. В процессии, сопровождавшей статую, они увидели Чжи. Тот преклонил колени пред отцом и матерью и осведомился здоровы ли они. Затем он прошел за ними в дом. Отец был болен, но Чжи его успокоил:

— Ваша болезнь не опасная. Не пытайтесь исцелиться, и она сама пройдет в следующем месяце.

Чжи сказал так, попрощался и ушел.

В пятнадцатый день седьмого месяца^[87] того же года Чжи вернулся вновь. Он стал перед родителями на колени и справился об их здоровье. Он был таким же, как при жизни, а рассказал следующее.

Дед по материнской линии стал судьей в преисподней гор Тайшань^[88]. Он увидел Чжи и назвал имя его матери:

— Ты — сын такой-то. Тебе не полагалось приходить сюда. Так отчего же ты здесь?! — вопрошал он.

— Мой дядюшка прибудет сюда, и я явился, чтобы принять кару взамен его, — отвечал Чжи. Его допросили по всей форме и собирались наказать плетьми, но освободили от наказания по прошению о помиловании.

Старшему брату Жу-ну, по прозванию Сы-юань, Чжи сказал так:

— Я освободился от прежней плоти и пребываю в довольствии и радости. У меня нет иных занятий, кроме чтения книг. Так что прошу обо мне не беспокоиться. Благополучие сопутствует только тому, кто неустанно совершенствовался в вере, всецело предавался благодеяниям. Я через два года выучусь и буду рожден в царской семье. Вместе со мной в зале Благости проходят обучение еще пятьсот человек. Все они вознесутся на шестое небо^[89]. И мне полагалось бы вознестись, но ради спасения предков я перепутал свою судьбу. И вот теперь один только я буду рожден в царской семье.

В седьмой день седьмого месяца пятого года под девизом правления Всеобщее спокойствие Чжи вновь возвратился в дом и во всех подробностях рассказал о разбое, который случится в городе Чжучэн. Все, что он предсказал, сбылось. Семья держала его слова в тайне, и другие о том не знали.

Еще Чжи сказал:

— Наших предков ожидает кара за многие грехи, и вам надлежит совершить по ним поминовение. Я ныне принимаю человеческое обличье, и за меня радеть незачем. Порадейте за наших предков! Вам, отец и старший брат, желаю неустанно множить свои заслуги! Когда будете совершать подношение пищей, следите, чтобы она была свежей. Радения о предках совершайте по порядку, начиная с первопредка и переходя к последующим. Если такой порядок не будет соблюден, ваши хлопоты окажутся напрасными. Вы должны радеть за всех одинаково и как будто на их месте вы сами. Блага предков тогда умножатся.

В семье Цзо была служанка. Перед одним из возвращений Чжи она вдруг заболела и была при смерти: все тело ныло от боли. Чжи сказал:

— Эта женщина хотела убежать от нас, не понеся наказание плетью. Но избежать наказания ей так и не удалось!

Служанку допросили, и она призналась:

— Я и вправду хотела бежать: заранее договорилась об этом с одним господином. Но назначенный день прошел, а я так и осталась здесь.

Тщеславие и Благочестие

Ли Хэн, по прозванию Юань-вэнь, был уроженцем Цяого. Когда он был еще совсем молод, его навестил некий шрамана и сказал:

— Вам уготовано благое воздаяние. Однако впоследствии оно обернется для Вас неудачей. Вы могли бы жить в бедности и предаваться религиозному совершенствованию, а не служить чиновником. Тогда Ваши блага возрастут, а неудачи уменьшатся. Поразмыслите же об этом!

Хэн был не в меру честолюбив да к тому же из бедной семьи. Он расспрашивал шрамана лишь о том, до каких чинов дослужится, а вовсе не о смысле религиозного совершенствования. Шрамана подал ему сутру в один свиток, а он не соглашался ее принять, допытывался только, какие почести и блага его ожидают. Шрамана на это сказал:

— Вы будете одеваться в золото и пурпур и управлять тремя округами. Но лучше бы Вам ограничиться одним округом.

— При таком почете и богатстве разве будешь опасаться грядущих бед?! — воскликнул Хэн.

Шрамана остался у Хэна на ночлег. Среди ночи Хэн поднялся и увидел, что шрамана заполнил собой все ложе. Хэн позвал домочадцев подсмотреть за ним, а тот тем временем превратился в большую птицу, взлетел и уселся на крыше дома. Наутро шрамана принял прежнее обличье и ушел. Хэн хотел было выйти за ворота и проводить шрамана, но того как и не бывало. Хэн понял, что перед ним было божество, и отныне принялся служить Будде. Однако он не сумел соблюсти себя в чистоте.

Впоследствии Хэн стал наместником в округах Сиян, Цзянся и Луцзян, а также военачальником с титулом Бросок Дракона. В годы под девизом правления Великое процветание (318—312) он был казнен за участие в бунте Цянь Фэна^[90].

Гуаньшиинь спасает от плена

Доу Чжуань был уроженцем округа Хэнэй. В годы под девизом правления Вечный мир (345—356) наместником в Бинчжоу был Гао Чан, а в Цзинчжоу — Люй Ху. Между подчиненными им войсками происходили стычки. Чжуань был на службе у Гао Чана офицером. Войска Люй Ху совершили стремительный набег на противника: в плен были захвачены Чжуань и еще шесть-семь воинов. Их схватили и бросили в узилище, заковали в самые тяжкие оковы, намереваясь со дня на день с ними расправиться. В то время в лагере Люй Ху был шрамана Чжи Дао-шань, знавший Чжуаня. Он прослышал, что Чжуань попал в беду, и пошел к тюрьме в надежде повидаться с ним. Они переговаривались через двери тюрьмы.

— Я на краю гибели! Предел моей жизни вот-вот наступит! Нет ли способа спасти меня?! — взывал Чжуань к шрамана.

— Если бы Вы смогли от всего сердца сотворить молитву, то непременно удостоились бы божественного отклика, — отвечал Дао-шань.

Прежде Чжуань много раз слышал о Гуаньшиине и теперь после слов Дао-шаня стал всецело уповать на него. Три дня и три ночи он с полнейшим чистосердечием вверял себя бодхисаттве, а затем глянул на оковы: те как будто ослабли, стали посвободнее, чем прежде. Чжуань дотронулся до них, и те вдруг упали. И вновь он стал всем сердцем взывать к Гуаньшииню:

— Я удостоился Вашего покровительства и ныне свободен от оков. Но со мной мои товарищи, а у меня не было в мыслях уходить одному. Божественная сила Гуаньшииня всеобъятна! Так пусть же он освободит всех!

Как только он это сказал и стал поднимать товарищей, так с них одни за другими пали оковы, будто разрубленные и отброшенные чьей-то рукой. Тотчас открылась дверь, и они вышли из тюрьмы. Беглецы опасались, что их схватят, но остались незамеченными. Миновав крепостную стену, они пустились прочь из города. Ночь близилась к рассвету. Они прошли четыре-пять ли затемно, а потом стало светать, ибеглецы не могли продолжать путь. Они разбежались, попрятавшись в зарослях. Вскоре беглецов хватились. Пешие и верховые прочесали все окрестности: жгли заросли травы, вытоптали лес. Они добрались до всех беглецов. Лишь тот му земли, на котором прятался Чжуань, был ими обойден. Затем Чжуаню удалось бежать. Он вернулся домой. Жители деревни поверили его рассказу о столь необычайном происшествии и все вместе стали почитать Закон.