Текст книги "Последний Каин"

Автор книги: Алекс Тарн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Алекс Тарн
Последний Каин

1.

Привет, актеры. Я – из тех, кто живет по ту сторону глазка видеокамеры. Человек-невидимка, почти нереальный оператор программ реалити. Знакомлюсь так, для проформы, не рассчитывая, что запомните. Трудно представить, насколько быстро вы забываете о моем присутствии. Поначалу еще оглядываетесь, поеживаетесь, придерживаете язык. Но ненадолго: дня не проходит, как я становлюсь в ваших глазах призраком, прозрачной субстанцией, ничем. И тут уже вы разом перестаете поеживаться и развязываете не только языки, но и мешки со всей своей требухой, включая самую неприглядную.

В этом смысле я немножко похож на Бога, не правда ли? Он столь же непрерывно наблюдает за нами, и мы столь же легко игнорируем Его пристальное внимание. Пока дело не доходит до неприятностей: тут уже приходится хвататься за любую соломинку, в том числе и за оператора. А при чем тут оператор, господа? Оператор всего лишь снимает… так что пожалуйте выплывать самостоятельно, будьте так любезны.

Не подумайте, что я претендую на божественность или, напротив, жалуюсь на отсутствие должного уважения к своей скромной персоне. Нет, все так и должно быть. У каждого есть определенное место в производственном процессе программы реалити, или, скажем, фильма, или просто жизни. Кто-то выкобенивается перед камерой, кто-то снимает, кто-то монтирует, а потом все вместе смотрят, что получилось, наивно рассчитывая увидеть нечто новое. Так вот я – снимаю.

Наверное, поэтому у меня не слишком ладится с содержательной частью личной программы: ну там с семьей, дружбой и прочими драмсюжетами. Постоянно верчу головой, стараясь определить, с какого ракурса лучше взять ту или иную сцену с собственным участием. Понятно, что это порождает излишнюю рассеянность в общении с другими, и другие, естественно, обижаются. Рожденный ползать с видеокамерой не может изображать полет так же достоверно, как это делают реальные актеры. В общем, живу я один. Весь в работе, можно сказать. А когда работы нет, места себе не нахожу. Судьба оператора, ничего не попишешь.

Тот звонок, с которого все началось, прозвучал именно в такой момент. Предыдущий проект закончился, я сидел без дела и был заранее готов на любую халтуру, лишь бы хоть как-то себя занять.

– Господин Селифанский? – по напористой интонации я сразу определил, что говорит продюсер. Они всегда произносят фразы так, словно толкаются локтями. – Насколько я понимаю, вы сейчас свободны для предложений?

– Э-ээ… – нерешительно протянул я.

Не терплю, когда меня толкают локтями, хотя бы и только словесно.

– Вот и прекрасно! – жизнерадостно воскликнул продюсер. – Тогда я к вам заеду. Прямо сейчас вас устроит?

Я не успел ответить, потому что он и не думал дожидаться ответа. Звонок в дверь раздался пятью минутами позже. Продюсер был молод, но не юнец, невысок, но и не из малорослых, одет модно, но с известным консерватизмом.

– Господин Селифанский?

– Вы уже спрашивали по телефону, – отвечал я нарочито неприветливо. – Зачем повторяться?

Он рассмеялся, потирая руки и покачиваясь с пятки на носок, причем глаза в смехе участия не принимали, а бесцеремонно ощупывали сначала меня, а затем мою мансарду-студию, загроможденную аппаратурой, мотками кабелей, стойками, треногами и пустыми коробками из-под пиццы. Его глаза вообще словно бы жили отдельной самостоятельной жизнью, не слишком соотносясь с остальными деталями и частями вошедшего господина. Но соображения цельности будущего партнера и работодателя меня мало заботили. Главное, что там, в глазах, ярким пламенем горел огонек одержимости, и это не могло не радовать: ведь одержимость – непременное качество настоящего продюсера.

– Чем обязан?

– Меня зовут Пол, Пол Чичкофф, – сказал он, переходя с английского на русский, что сделало фыкающую англоизацию фамилии еще более неуместной. – У меня к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Звучит устрашающе, – усмехнулся я. – Но я всего лишь бедный оператор. Вы не сможете подложить в мою постель отрезанную голову любимой лошади. Из домашней живности в моем родовом поместье остались только крысы. Так что ближе к делу, господин Чичиков.

– Чичкофф, – мягко поправил он. – А вообще-то зовите меня просто Пол. Без церемоний. Я читал ваше резюме… кстати, там не указано имени…

Я пожал плечами. Зачем оператору имя, если оператора все равно никто не замечает?

– Зовите меня просто господин Селифанский, без церемоний.

Чичкофф снова рассмеялся. На этот раз даже глаза улыбнулись, на секунду притушив свой сумасшедший пожар. Похоже, я ему понравился, что, собственно, и требовалось. Он отвернулся и принялся кивать в такт собственным мыслям, смешно подергивая правой щекой. Самые характерные жесты люди совершают именно в состоянии задумчивости – поверьте глазу опытного оператора. Наконец Чичкофф перестал кивать и снова взглянул на меня.

– Речь идет о реалити-шоу, – пояснил он. – В России оно называется «Последний герой», у вас – «Выживание», в американском оригинале – «Уцелевший»…

– О'кей, – кивнул я. – Нет проблем. Мне все равно, как это называется. Главное, работа знакомая. Где съемки? Когда? Сколько операторов?

– Оператор один, – сказал он. – И это вы.

Тут я, конечно, изумился, хотя давно уже привык к тому, что безумнее продюсеров бывают только режиссеры, да и то редко.

– Один?! Так не получится. Нужно минимум десять.

Чичкофф потрепал меня по плечу.

– Я уверен, что вы справитесь. Поставите столько камер, сколько понадобится. Дайте мне список любой аппаратуры, любой автоматики – получите все, что надо, в лучшем виде. Подумайте сами, господин Селифанский: разве не заманчиво звучит?

Звучало и в самом деле заманчиво. Честно говоря, другие операторы всегда ужасно раздражают, особенно главный. Лезут с советами, с указаниями, а сами вечно норовят лажануться на ровном месте. Идиоты. И ведь действительно, если понатыкать много камер в нужных местах, да еще добавить к ним микрофоны, датчики и автоматику, то вполне можно справиться и в одиночку. Правда потом будет уйма работы при монтаже…

Словно прочитав мои мысли, Чичкофф помотал головой.

– О монтаже не волнуйтесь. Этим займется особая команда. Вот контракт… – он щелкнул замочками дипломата и извлек на свет договор. – Обратите внимание на гонорар, господин Селифанский.

О, да! Такой гонорар было трудно обойти вниманием. Думаю, что, увидев подобную сумму, слетела бы со своей высокой орбиты самая элитная голливудская звезда. Я и в самом деле не мог отказаться от чичкоффского предложения, даже если бы и хотел. Но я и не хотел отказываться. Я согласился бы и на существенно меньшие деньги: чем дальше, тем заманчивей казалась мне техническая задача работы в одиночку. Всегда приятно отчебучить что-нибудь рекордное в своей профессии. Особенно за такие бабки…

– Когда приступаем? – спросил я, возвращая ему авторучку.

Чичкофф посмотрел на часы.

– Если не возражаете, прямо сейчас. Деньги пошли с момента вашей подписи. Машина ждет внизу, так что поторопитесь. Кастинг уже начался.

Я не возражал. Мне не терпелось поскорее включиться в работу. Пока я собирался, Пол Чичкофф стоял у окна, подергивая щекой и задумчиво глядя на улицу.

2.

Кастинг для реалити-шоу – тонкое дело. Это вам не игровое кино, где достаточно просто удостовериться, что претендент хорошо «проходит экран» и умеет нужным образом кривляться, изображая страдание или счастье. В игровом кино все подчинено сценарию, от актера не зависит ровным счетом ничего: по сути, он там не более чем безмозглый манекен, тряпичная кукла. В нужных местах ему говорят пустить слезу или, наоборот, заржать в голос, что он и воспроизводит с той или иной степенью достоверности.

Иное дело – реалити. Почему, вы думаете, народ так западает на эти программы? Потому, что народу обрыдла фальшь безмозглых манекенов. Ему хочется настоящей слезы и настоящего смеха. Конечно, в реалити-шоу тоже навязывают сценарий, режиссуру и монтаж. Конечно, и там актерам диктуют тексты и действия. Но разница все-таки есть, и немалая. Она заключается в том, что актерам программы реалити предоставляют какую-никакую свободу – не слишком большую, но все же. Они имеют право понравиться друг другу или, наоборот, поссориться и расплеваться, обругать за глаза, солгать в лицо, выругаться вслед, искренне улыбнуться, крепко обнять, погладить по плечу…

Эти-то мелкие кусочки настоящего и нравятся зрителю, уставшему от постоянного тотального «понарошку». Ведь «понарошку» подается ему повсюду – что в кино, что в новостях, что в спорте. Представьте себе пожизненное питание в столовой, где нет ничего, кроме макарон – серых, слипшихся, склизких. Вы стали бы жевать каждый день одну и ту же гадость?

Странный вопрос. Конечно, стали бы: голод не тетка… но при этом честили бы поваров на все лады. Ладно, пусть будут макароны, если на лучшее не наработали, но отчего бы немножко не разнообразить? То есть не просто недосолить или переперчить, как обычно, а, скажем, какой-нибудь соусишко сообразить – ну хоть какой, хоть совсем бедненький… А? Ну, пожалуйста… Вот и получается, что кусочки «настоящего» в программах реалити – это как небольшой шлепок соуса в те чертовы полусъедобные макароны. Понятное дело, народ так и накидывается.

Но для «настоящего» нужна настоящая свара, настоящий конфликт. А для конфликта нужны соответствующие участники. Поэтому удачный кастинг тут жизненно необходим, что и говорить. Так-то оно так, но всему есть, знаете ли, предел. Признаюсь, господин Чичкофф ухитрился удивить меня второй раз в течение одного часа – случай небывалый. Когда выяснилось, что прямо из моего дома мы направляемся на тель-авивский аэродром, а оттуда арендованным самолетом на Кипр, я не смог удержаться от вопроса.

– Послушайте, Пол, – сказал я. – Не кажется ли вам, что за актерами нет смысла летать так далеко? Даю вам голову на отсечение, что можно с легкостью набрать пару сотен подходящих претендентов, не отходя от фонтана на улице Дизенгоф.

Прежде чем ответить, Чичкофф окинул задумчивым взглядом двух массивных тихарей, пересевших вместе с нами из автомобиля в самолет. Тихарями я обычно называю телохранителей – по созвучности слов и по причине профессионально тихой прозрачности, роднящей их с моим ремеслом. Налюбовавшись на квадратные челюсти своих горилл, продюсер перевел глаза на меня. Я мог бы поклясться, что в них появилось что-то новое, устрашающее. Должно быть, паук смотрит так на уже спеленутую муху.

– Не могли бы вы мне напомнить, господин Селифанский, – тихо произнес мой новый хозяин. – Вы кто?

Я понял смысл этого вопроса моментально. Я покраснел. В самом деле: куда я лезу? Зачем?

– Извините, господин Чичкофф, – отвечал я поспешно. – Я оператор. Я не имею права вмешиваться в детали содержания.

– Не только в детали содержания, – он дернул правой щекой. – Вы не должны вмешиваться ни во что, кроме своих прямых обязанностей. Вы – мой глаз. Задача глаза – поставлять по возможности полную картинку, не более того. Если же вы полагаете иначе…

– Нет, нет! Извините… – мне и в самом деле было ужасно стыдно за непозволительный срыв, в общем, абсолютно не характерный для моего обычного поведения. – Вы совершенно правы, господин Чичкофф. Я всего лишь оператор. Я повел себя непрофессионально. Это не повторится, обещаю вам.

– Зовите меня Пол…

Он отвернулся к иллюминатору. Из кабины пилота слышались хриплые реплики диспетчера: «Сессна» заходила на посадку в аэропорту Ларнаки. У трапа в микроавтобусе нас поджидал еще один чичкоффский тихарь. Похоже, в этом проекте все было расписано чуть ли не по минутам.

– Вы начнете снимать, когда мы поднимемся в номер, – сказал Чичкофф, откидываясь на спинку сиденья. – Думаю, для кастинга будет вполне достаточно той аппаратуры, которую вы захватили с собой.

Я кивнул. Кастинг в гостиничном номере и в самом деле не требует многого. Две стационарные камеры и одна с руки. Справимся. Чичкофф довольно потер ладони.

– Вы помните, я говорил вам, что кастинг уже в разгаре? Я действительно успел подписать несколько участников. Они находятся в… ээ-э… условленном месте сбора…

Он покосился на меня, словно ожидая расспросов по поводу упомянутого «места сбора», но я молчал, помня свою недавнюю промашку. Я здесь всего лишь оператор, ни больше ни меньше. Я – глаз за объективом видеокамеры. Чичкофф улыбнулся.

– Я рад, что не ошибся в вас, господин Селифанский. Видите ли, поначалу предполагалось начать съемки прямо на острове, минуя кастинг. Но потом я решил, что процесс отбора тоже заслуживает внимания. Поэтому мы сделали небольшой крюк по дороге на Кипр, чтобы нанять вас, и как раз успели к намеченному времени… – он посмотрел на часы. – Мы будем в отеле через десять минут, а участница придет еще через полчаса. Достаточно времени для того, чтобы расставить все ваши…

– Погодите, – перебил его я. – Вы сначала договорились с участниками, а потом поехали нанимать меня? А что если бы я отказался? На поиски другого опытного оператора мог бы уйти не один час, если не день…

– Нет-нет, – покачал головой Чичкофф. – Я бы не искал другого, господин Селифанский. Мне нужны были именно вы, и никто иной.

– Тогда…

– Вы не могли отказаться, господин Селифанский, – произнес он, внушительно наклоняясь в мою сторону. – Я не принимаю отказов.

В салоне микроавтобуса воцарилась странная тишина, нарушаемая лишь рокотом мотора и деликатным поскрипыванием переднего сиденья, где разместился прилетевший с нами тихарь. А может, это был вовсе не скрип сиденья? Да, да, это гораздо больше походило на сдавленный смешок… Я вытянул шею, пытаясь получше разглядеть профиль чичкоффской гориллы. Нет, лицо тихаря выражало полнейшее безразличие ко всему, кроме пунктов инструкции по отражению потенциальной угрозы. Наверное, показалось…

Чичкофф тронул меня за руку:

– Да не волнуйтесь вы так, господин Селифанский. Лиха беда начало. Привыкнете.

3.

Войдя в номер, претендентка остановилась у двери и растерянно уставилась в мой объектив. Устроившийся на диване Чичкофф махнул рукой.

– Проходите, госпожа Маргарита, присаживайтесь… – он кивнул на кресло, перед которым стояла на треноге одна из двух стационарных камер. Вторую я пристроил на кронштейне рядом с телевизором.

– Э, нет… – протянула женщина и попятилась. – Вы что, меня за дуру держите? Хотите втроем, платите бабки за троих. А за съемку дополнительно… Пусти, волчара!

Последние слова адресовались тихарю, который без долгих разговоров взял претендентку за локоть и препроводил на указанное боссом место.

– Насчет денег не беспокойтесь, госпожа Маргарита… – Чичкофф прямо-таки лучился улыбкой. – Всякий труд должен быть оплачен, особенно такой древний и опасный, как ваш.

Какой труд имелся в виду, можно было легко определить при первом же взгляде на «госпожу». Перед нами сидела потрепанная проститутка лет тридцати, не слишком хорошо одетая и не слишком тщательно накрашенная. В ее манере сквозила неуверенность: возможно, до уровня придорожной девки она еще не докатилась, но и в такие дорогие отели ее, скорее всего, давно уже не приглашали.

– Вы из полиции?

Чичкофф дернул щекой.

– Разве мы похожи на полицейских? – он усмехнулся, предупреждая ее следующий вопрос. – Или на журналистов? Я хочу предложить вам работу на месяц, госпожа Маргарита… или, может быть, вы предпочитаете, чтобы вас называли вашим настоящим именем… Елена Петровна Ере…

– Нет-нет, пусть будет Маргарита, – перебила она поспешно. – А еще лучше – Марго. Привыкла уже, чего там. А на месяц – это надо с хозяином закрывать. Я ведь тут не сама по себе.

– Уже, госпожа Маргарита… э-э… Марго. Уже закрыли.

Чичкофф кивнул тихарю, тот ткнул пальцем в мобилу, дождался ответа, прошелестел что-то неразборчивое и передал телефон женщине.

– Алло! – какое-то время она слушала, нахмурившись и не произнося ни слова, затем кивнула и вернула мобилу. – Ну и что это за работа? Порно?

У меня екнуло сердце. В самом деле, если Чичкофф набирал проституток, то, соответственно, и шоу могло оказаться… Словно подслушав мои мысли, продюсер взглянул на меня и рассмеялся.

– Ну что вы, госпожа Марго… не льстите себе и не пугайте моего нового оператора. Речь идет о вполне конвенциональном телевизионном шоу. Ничего общего с вашей основной профессией.

– Моя основная профессия – обдирщица третьего разряда, – угрюмо возразила Маргарита. – Я и училище кончала. А это так… хобби.

– Ну и прекрасно! – с энтузиазмом воскликнул Чичкофф. – Так или иначе, в течение ближайшего месяца вам не понадобится ни то, ни другое. Уверен, вы не раз смотрели программу, где группу людей высаживают на необитаемом острове, и они…

– «Последний герой»?

– Вот-вот! Я приглашаю вас в точно такое же шоу. Вы получаете редкую возможность стать телезвездой, госпожа Марго. Да еще и заработать на этом… – Чичкофф открыл свой дипломат и достал договор. – Вот сумма, всего за месяц вполне невинных развлечений. И никакого ээ-э… хобби. Взгляните. Надеюсь, вы не скажете, что мы вас обдираем, госпожа обдирщица третьего разряда?

Марго взглянула на контракт и поперхнулась.

– Это все мне?.. за месяц?.. – она дернула правой щекой.

В моменты большого волнения люди часто непроизвольно начинают передразнивать собеседника. Впрочем, Чичкофф, видимо, тоже слышал об этом явлении и потому не обиделся, даже не обратил внимания. Он просто протянул женщине авторучку.

– Подпишите, госпожа Еремеева. Вы уж извините, но в официальном документе проставлено настоящее имя… Ну вот и славно. – Чичкофф сунул контракт назад в чемоданчик. – Начинаете прямо сейчас, в эту минуту. Этот господин вас проводит. – Он кивнул тихарю.

– Прямо так? – изумилась Маргарита. – Но мне надо… вещи… и позвонить…

– Не беспокойтесь, все необходимые вещи вы получите на месте, – замахал руками продюсер. – А вот позвонить – это уже через месяц. А может, и через неделю, если раньше отсеетесь. До свидания, госпожа Марго, до свидания…

Когда дверь за женщиной и сопровождавшим ее тихарем закрылась, я выключил камеры и стал бегло просматривать материал. Я изо всех сил старался думать только о съемке. Честно говоря, эта потасканная проститутка совсем не выглядела телегеничной. На всех тех, без ложной скромности, многочисленных кастингах, в которых мне приходилось участвовать, ее забраковали бы уже на самом первом этапе. Удивительно, что Чичкофф подписал эту Марго с ходу, не раздумывая. А если следующие претендентки окажутся лучше?

– Что вы там копаетесь, господин Селифанский? – окликнул меня Чичкофф. – Вы не собираетесь упаковывать ваши игрушки?

Я обернулся в полном недоумении.

– Упаковывать? А кастинг? Вы не собираетесь снимать остальных претендентов?

– Остальных? – в свою очередь удивился продюсер. – Остальные будут в других местах. Здесь мы закончили. Поторопитесь, господин Селифанский, наш самолет вылетает через полтора часа.

Он достал мобильник и отошел в угол, оставив меня с открытым ртом. Такого кастинга действительно свет не видывал! Прилететь на Кипр ради одной двадцатидолларовой шлюхи! Но я не стал задавать вопросов. В конце концов, я всего лишь оператор, не так ли? А коли так, то давай, дружок, развинчивай треногу и помалкивай… Самолет через полтора часа…

«Все через задницу, – думал я с закипающим раздражением. – Какая, спрашивается, логика лететь назад в Тель-Авив рейсовым, если сюда прилетели на арендованной ”Сессне”»?

Но логика как раз-таки была. Потому что летели мы отнюдь не назад в Тель-Авив, а вовсе даже в Алма-Ату и далее вертолетом – в пыльный безымянный российский гарнизон. Там, «на границе с Грузией, а может, с Казахстаном», как спел мне, сильно при этом фальшивя, господин Чичкофф, нас ожидало продолжение кастинга в лице некоего капитана Кузнецова. «Наши пограничники с нашим капитаном…» – пел Чичкофф, улыбаясь одним ртом, без какого бы то ни было участия горящих тоскливой одержимостью глаз. В этот момент я окончательно запретил себе не только удивляться, но и вообще думать. Оператору положено снимать, а не думать.

Раздолбанный казахский «Туполев» подпрыгивал на каждой небесной колдобине, меня мутило, а в пустой голове безостановочно крутились две бессмертные, с детства знакомые строчки: «А на нейтральной полосе цветы – необычайной красоты…»

4.

Мы прилетели в гарнизон уже заполночь. Как объяснил Чичкофф, снимать предстояло скрытой камерой. «Понятно, – подумал я. – Военный объект… Надеюсь, в случае ареста обойдется без пыток, потому что, к несчастью, мне совершенно нечего выдать».

Вертолет заглушил двигатель, но наземного транспорта нам пришлось ждать не менее получаса. С некоторым злорадством отметив про себя эту первую организационную накладку, я принялся гадать, далекая ли еще предстоит дорога. Посадочная площадка располагалась на холме, с которого была хорошо видна обнесенная забором армейская база с плацем, жилыми бараками и приземистыми административными зданиями. Туда мы могли бы с легкостью добраться пешком. Но продюсер ждал прибытия машин, следовательно…

Поеживаясь от ночного холода, я всматривался в непроглядную черноту степи. Наконец на горизонте мелькнул свет фар, и через некоторое время подъехали два автомобиля: серая дребезжащая газель и новенький гранд-чероки, сияющий даже сквозь дорожную пыль, как Божий ангел в казенной конторе чистилища. К моему удивлению, мы загрузились не на его кожаные, еще затянутые полиэтиленом сиденья, а в грязное нутро газели. Впрочем, путь оказался короток – до главного административного здания базы. Я снова ошибся в своих догадках.

Спрыгнув на землю, Чичкофф повернулся к тихарю.

– Протрите машину, – скомандовал он. – И ленту, ленту повяжите…

Пройдя мимо безмолвного часового, мы поднялись на второй этаж. Дверь в кабинет была открыта; я взял общий план приемной и вошел вслед за продюсером. Камера работала в рюкзачке за моей спиной: скажу, не хвастая, что вслепую я чувствую объектив не хуже, чем при обычной съемке. Практика, что вы хотите…

Навстречу нам поднялся из-за стола маленький востроносый полковник. Почему полковник? Вроде бы речь шла о капитане… Большинство застарелых алкоголиков краснорожи, но некоторые, наоборот, отличаются мертвенной бледностью. Хозяин кабинета явно принадлежал ко второй категории, а синеватый оттенок щек выдавал еще и определенную склонность к денатурату.

– Звонили ли вам из округа, Сергей Никодимыч? – осведомился Чичкофф после обмена рукопожатиями.

Начальник гарнизона кашлянул, насупился и зачем-то надел фуражку. Я и забыл, какие у них бывают высокие тульи…

– Из округа? – брюзгливо переспросил он. – Что они там понимают, в округе? Они, бля, командируют, а мне дежурства закрывать некем.

Чичкофф улыбнулся и показал на окно.

– Взгляните, Сергей Никодимыч… нынче, знаете, механизация. Железный конь идет на смену простому дежурному капитану. Неужели не закроете?

Я тоже подошел и, держа в руках рюкзачок, заглянул через полковничье плечо. Под окном неземным блеском сиял свежепротертый гранд-чероки. Чичкоффские тихари успели перевязать его крест-накрест атласной розовой лентой.

– Вот, – такого же цвета ленточка красовалась на автомобильном ключе, который Чичкофф мягко положил на стол. – Примите в знак спонсорского уважения к ратному труду… на благо… и вообще…

Казалось, что продюсер вот-вот прослезится от прилива чувств. Полковник опять кашлянул, немного подумал, затем снял фуражку и подумал снова, уже без нее. Мы терпеливо ждали. Наконец полковник вздохнул и осторожно положил фуражку на стол, прикрыв ею ключ.

– Что ж, – сказал он, берясь за телефон. – Приказ есть приказ. С округом не поспоришь… Алло! Кузнецова ко мне! Да-да, прямо сейчас! Выполнять!

Заспанный капитан Кузнецов отрапортовал прибытие минут через десять. Полковник мрачно кивнул.

– Слушай приказ, Кузнецов. Из округа, даже из Москвы. Страна и армия откомандировывают тебя в жаркие страны. В полное распоряжение вот этих товарищей. Как понял?

– Неужто на Кубу, товарищ полковник? Или в Анголу? А может, в эту, как ее… Венесуэлу? – капитан демонстрировал явную геополитическую подкованность, более характерную для давно уже минувших времен. – У меня жена скоро рожает, товарищ полковник.

– У всех рожает! Раньше думать надо было! – прикрикнул командир и тут же добавил, смягчившись. – Это ж на месяц всего. Успеешь еще роды принять… Эх, завидую я тебе, Кузнецов. Вырвешься на целый месяц из этой…

«Последние слова придется вырезать, – подумал я, выходя из кабинета. – Утречком займусь… а сейчас в постель, спать. Как я, оказывается, устал, Господи!»

Увы, лечь в постель не пришлось: вертолет уже ждал нас, молотя ночь лопастями. Но я отключился и так: просто свернулся калачиком на вибрирующем рифленом полу и… кто-то сильно тряс меня за плечо. Я приподнял гудящую голову и открыл глаза. Мы были уже на земле. По лугу стлался туман, в десятке метров от вертолета серело большое шоссе. Мимо, предостерегающе загудев, пронесся грузовой фургон. Надо мной склонился чертов Чичкофф, свежее стоявшего вокруг раннего степного утра.

– Вставайте, господин Селифанский, пора.

– Где мы?.. – хрипло выдавил из себя я.

– Калмыкия. Сто четырнадцатый километр республиканской автострады. А нам нужно на сто двадцатый. Вставайте, машина ждет… – он усмехнулся. – И захватите с собой камеру, господин оператор.

– Камеру? – кое-как собрав себя воедино, я выпрыгнул наружу. – Ну вы даете… кастинг в такую рань… А где капитан?

– По дороге к месту сбора, – отвечал Чичкофф с оттенком нетерпения в голосе. – Давайте, давайте… А рань – понятие относительное, господин Селифанский. Особенно для ночного придорожного кафе.

Название придорожного кафе «Укати» выглядело удачным, ибо отражало одновременно и характер клиентуры, и имя владелицы. Что же касается всего остального, то наверняка заведение знавало много лучшие времена. Когда мы на двух машинах подъехали к его воротам, нас встретила красноречивая картина разрушения – скорее всего, совсем недавнего. Сорванная с петель дверь валялась на земле; сквозь разбитые стекла окон виднелись опрокинутые столы, разломанные стулья и раскрошенные вдрызг бутылки бара. В воздухе стоял стойкий запах разлитого спиртного. На ступеньках, пригорюнившись, сидела женщина лет тридцати в разорванной кофте и с синяком под глазом.

Чичкофф вышел из машины.

Правая щека его бодро подергивалась.

– Привет, Катя, – приветствовал он женщину. – Я вижу, кто-то у тебя тут хорошо погулял.

Катя подняла голову. Если бы ненависть в глазах могла жечь, то мой работодатель вспыхнул бы в тот же момент ярчайшим факелом. Но Чичкофф только ухмыльнулся.

– Сволочь! – тихо проговорила хозяйка кафе. – Какая же ты сволочь! Что ты здесь делаешь, гад? Приехал посмотреть, что наделали твои бандиты? Вот, смотри, любуйся!

Она вскочила на ноги. Два чичкоффских тихаря передвинулись поближе. Их тренированные правые руки подрагивали у пояса, готовые извлечь и нажать. Как это он говорил мне совсем недавно? – «Я не принимаю отказов…» О, да. Судя по виду кафе «Укати», отказов господин Чичкофф действительно не принимал. Я взял Катю крупным планом. Я всего лишь оператор, вы помните?

– Посмотреть? – переспросил продюсер. – А на что тут смотреть, Катя? Чем любоваться? Этот калмыцкий пейзаж невыносимо скучен моему сердцу художника. Моя тонкая артистическая душа болит при виде твоих слез. Я всего лишь приехал узнать, не передумала ли ты. И поверь мне, я буду приезжать, пока ты не передумаешь.

Катя молчала, глядя в землю и тяжело дыша. Правая щека ее дернулась зеркальным отражением чичкоффского тика. Чичкофф вздохнул.

– Зря ты упираешься, Катюша. Думаешь, получится все это восстановить? Откуда бабки возьмешь? Из банка?

Он не глядя протянул руку назад, и один из тихарей тут же подал хозяину несколько сброшюрованных бумажных листков. Чичкофф посмотрел, перелистнул, покачал головой.

– Неужели ты рассчитываешь на эту сотню деревянных тысчонок? Так их уже нет, Катюш. Еще вчера были, а сегодня уже – фьють! – нет! – он скорбно поджал губы. – Ты даже не представляешь, на какие пакости способны нынешние хакеры… На что жить станешь? На что семью кормить? Пока есть еще кого кормить…

– Ты… – только и смогла выдавить Катя. – Ты…

– Значит, не передумала… – пожал плечами Чичкофф. – Что ж, вольному воля, а горькому горе. Я заеду через несколько деньков, когда седеть начнешь.

Он повернулся и не торопясь пошел к машине.

– Стой! – хрипло выкрикнула Катя. – Я передумала… Но ты восстановишь все это. И вернешь…

Чичкофф остановился и щелкнул пальцами. Тихарь метнулся к машине за дипломатом.

– О чем речь, Катя?! Все будет в лучшем виде, даже без вычета накладных… Давно бы так, милочка. Тебе же лучше: сама отдохнешь, и заведению реклама. Это ж телевизор, понимать должна… Вот тут подпишись. И тут. А тут инициалы… Ну вот и молодец, вот и умница. Садись вон в ту машину, тебя проводят… – Чичкофф рассмеялся. – Пора уже тебе выходить на берег, Катюша!

5.

В самолете по дороге в Тбилиси мы сидели рядом. Видимо, Чичкофф счел нужным успокоить своего единственного оператора после неприятной сцены, которую нам выпало снимать утром. Что ж, не лишняя мера. Да, я всего лишь глаз по ту сторону объектива и не должен лезть в вопросы сценария и производства, но, с другой стороны, меня ведь нанимали для стандартного реалити-шоу, а вовсе не на съемки документального фильма о колумбийской мафии…

Нужно отдать ему должное – Чичкофф умел быть предупредительным. После весьма неплохого обеда, во время которого речь шла преимущественно о погоде и о видах «Барселоны» на чемпионство, нам принесли бутылку, фрукты и конфеты. Плеснув коньяк в стаканы, продюсер перешел наконец к делу.

– Не очень-то это похоже на традиционный кастинг, а, господин Селифанский?

В ответ я лишь пожал плечами. С человеком, который не принимает отказов, следует вести себя осторожно. Чичкофф улыбнулся.

– Объяснение тому простое, – продолжил он. – Вы включились в процесс на относительно поздней его стадии и потому видите только верхушку айсберга. Не следует ожидать, что перед вашей камерой, как вы к тому привыкли, пройдет парад сотен претендентов, а мы будем сидеть, развалясь в креслах, и неторопливо выбирать два десятка участников. Нет, участники уже выбраны. Причем выбраны чрезвычайно тщательно, можете мне поверить. Мною проделана огромная работа. Огромная. Огромная.

Продюсер вздохнул, в глазах его пробежала тень. Он отхлебнул коньяку.

– Поэтому наше нынешнее… ээ-э… турне трудно назвать обычным кастингом. Мы не выбираем и не отбираем. Мы собираем уже отобранных. Поверьте, за каждым из них стоит вполне определенная цель. Мне нужны именно эти люди – они, и никакие другие. Понимаете?