Текст книги "Подземная война"
Автор книги: Алекс Орлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Почему? – спросил гном пристраивая на сапожок башмак.
– Завидуют!
– Так ты бы их ухватом, что ли. Подкарауль, да ухватом, – посоветовал гном, подбирая бороду чтобы не мешалась.
– Дык, а что толку? Этим быкам ухват, что комариный укус.
– Так это быки под ворота наливают?
– А то кто же? Людей собака отгоняют, а быкам ничего.
– Стало быть и быки тебе тоже завидуют? – пряча усмешку, спросил гном и принялся вбивать нарезанные из чурбачка гвозди в новую подметку.
– Да я уж и не знаю чего думать. Может колдовство какое.
– Только это и остается, – согласился гном. – Бери медную чашку, да отдай хозяйке, пусть сало топленное с углями прокипятит, но недолго, чтобы окалина села. А потом неси сюда.
– Ага, сей минут сделаем! – с готовностью ответил хозяин. Он уже видел – гном знает, что делает. В каждом его движении сквозил опыт искусного мастера.
Тем времен, пока на печи готовился обед, хозяин притащил из подвала соленья, свиной рулет и копченый окорок. А еще хлеб, сыр и сладкого варенья.
– Скоро горячее будет, а пока отведайте этого, гости дорогие, – произнес хозяин доброжелательно и расставив на столе продукты, убежал наблюдать за гномом, чтобы поднести вовремя, если что понадобится.
– Чем он его так приворожил? – спросил Рони, отрезая ломоть нежной розоватой ветчины.
– Башмаки ему никудышные вычинивает, – пояснил Мартин, принимаясь за еду. – Так что хозяин на таком договоре еще и прибыль поимеет.
– Я за такие припасы нашему тимонглеку все прощаю, – признался орк отдавая должное свиному рулету.
Рони засмеялся.
– Ты зачем его так называешь?
– А чего? Ему даже нравится. Он так понял, что этот тимонглек его родственник.
А Ламтак, тем временем, продолжал творить чудеса со старой обувью. Он поправил каблуки, подбил подметки, лихо обрезал краешки, намазал все пары черным дегтем, который навел из горячего сала с углем и воском. А потом еще обстукал молоточком носы, так что у старой обуви получилась еще и форма.
– Ай, чего творит! Ай, мастер! – не мог нарадоваться хозяин.
К тому времени, когда гном принялся полировать обувь суконкой, в мастерской собрались его попутчики и даже работник, а баба хозяина, припав к окошку, тоже дивилась успехам мастера.
Когда работа была сдана, Ламтак помыл руки с душистым мылом, который подал лично хозяин, а потом им поднесли лучшей наливки из лесных ягод, которую хозяин для себя настаивал пять лет.
41
В деревне стали гаснуть огни – местные рано ложились спать, чтобы еще до восхода взяться за свои сельские дела, которых было не переделать.
В лесу темнело быстрее. Птицы занимали места для ночлега на ветках и в гнездах. Только ежи, змеи да совы, наполнялись бодростью, чтобы начать свой ночной промысел.
В заболоченном озере заквакали лягушки, но тут же умолкли, когда в заводи ударил хвостом сом.
Подождав, они снова начали свой концерт, однако вскоре опять смолкли и тогда стал заметен повторяющийся звук. Шевельнулась торчавшая из пригорка коряга, потом, вдруг, поднялась, словно ее вытолкнули изнутри и под ней показался черный зев пещеры.
Прошло еще какое-то время, а затем оттуда стали появляться силуэты в длинных черных балахонах. Их набралось не менее двух десятков и они двинулись прочь из леса, туда, где в засыпающей деревне еще теплилось несколько огоньков.
По мере того, как лес становился реже, в него проникал остаточный свет угасавшего дня и кое где, среди идущих, стала тускло поблескивать сталь.
Процессия молча проследовала через поле и остановилась шагах в сорока от крайнего, самого большого дома в деревне.
Почуяв неладное, завыла собака, потом еще одна.
Вдруг, на дороге, шедшей мимо поля – появился другой силуэт. Он был не таким заметным, как те, что стояли черным островом у края деревни и оказался худощавым, похожим на подростка, человеком.
Он шел, чтобы выяснить – правильно ли определил издали нужный дом, куда встали постоем его клиенты и засмотревшись на деревню, не заметил, как дорогу ему перекрыл высокий, невесть откуда взявшийся незнакомец.
– Ты кто? – пророкотал тот страшным голосом.
– Я? Я просто прохожий.
– Прохожий с синей кожей, – сострил незнакомец и откуда-то с поля донеслось приглушенного гоготание.
– Да у меня и денег-то нет, – пролепетал соглядатай, чувствуя, как ужас сковывает его тело.
– А нам деньги не нужны, – сказал незнакомец, делая шаг вперед.
– Ой, что это у вас в руках, дяденька? – испугался соглядатай.
– А вот что! – выкрикнул незнакомец и замахнувшись разрубил несчастного надвое.
– А вот что… – повторил он еще раз и вокруг повисла тишина – замолчали даже собаки.
Сделав свое дело, главарь повернулся и пошел к лесу.
– Когда остальных кончать будем? – спросил его кто-то из своих.
– Позже. Он сказал – подождать.
Никто не спросил, кто этот «он» – все уже знали. И молча направились за своим предводителем – обратно в лес, в пещеру, в тайные подземные галереи.
42
Давно уже ван Гульц не бывал в этих места. Названия, одно другого заковыристее, мелькали на полустершихся деревянных дощечках, дорога становилась все пыльнее, а настроение все хуже.
Похоже наступало время хандры, которая случалось с капитаном раз в год, а то и чаще. И когда наступала эта самая хандра, хотелось бросить службу и внезапно закрутить роман или с кем-нибудь подраться. А еще хорошо попьянствовать с недельку или отправиться на войну.
Он пробовал все варианты и все они ему помогали.
Покачиваясь в седле и с ненавистью глядя на все возы, что ехали навстречу и пылили, как целый кавалерийский полк, Ван Гульц перебирал возможности развеять свою тоску.
Итак – роман. Он ехал в деревню и закрутить роман там, едва ли было возможно. А домогательство к местным девкам могло обратиться скандалом. Нет, этот вариант не подходил, поскольку капитан был на службе.
Другое дело – подраться. Опять же, он ехал в деревню, где можно было найти повод, чтобы подраться, однако драться на кулаках с простыми мужиками офицеру тайной канцелярии было не по чину.
Пропьянствовать неделю. Это был бы неплохой вариант, только этой недели у капитана не было. У него и дня не было для хорошей суточной пьянки и потому оставалось только война. Но и войны также не ожидалось.
Однако, делать что-то было нужно, капитан по себе знал, что в состоянии хандры у него никакие дела не клеились.
Ван Гульц чуть дернул повод и поехал рядом с сержантом Штерном.
– Слыш, Штерн, ты же вроде из местных? – негромко спросил он.
– Так точно, господин капитан.
– Где тут можно выпивки хорошей достать?
– Бражки или чего покрепче?
– Покрепче.
– Через полмили будет поворот направо – деревня Линов. Там есть трактир. Перегонка плохая, но крепкая.
– Хорошо, тогда принимай командование, а я пришпорю жеребца и после вас догоню.
– Конечно, господин капитан.
Ван Гульц дал лошади шпоры и перевел на крупную рысь. Через полмили свернул по указному направления и у самого горизонта увидал крыши домов, это была Линов.
Проскакав по наезженной полевой дороги, он уже с окраины увидел трактир и пару привязанных к коновязи лошадей.
Поставив свою рядом, он поднялся на крыльцо и едва вошел в трактир, двое гостей и сам хозяин встали по стойке смирно, словно солдаты.
«Услышали звон шпор,» – догадался капитан. Шпоры были не какой-нибудь редкостью, но простецкие звякали, как гвозди, а дорогие офицерские – звенели, словно клинок.
Мундир на нем был без знаков различий – такие часто носили отставники, однако здешних завсегдатаев было не провести. Они поклонились и отошли в сторону, а трактирщик услужливо улыбнулся и спросил:
– Чего изволите, ваше благородие?
– Перегонка нужна.
– Извольте, этого добра у нас много! И для вас – самое лучшее!
Сказав это, трактирщик убежал куда-то, а затем вернулся с двумя кувшинами с узкими горлышками, закрытыми деревянными пробками.
– Вот, ваше благородие, извольте. По четыре медных за кувшин.
– Недорого, – сказал ван Гульц. Выдернул одну из пробок и понюхав, так затряс головой, что едва не слетела шляпа.
– Что это, разбойник ты эдакий? Ты этим людей травишь?
– Да что вы, ваше благородие? Вон они люди – пьют и еще просят, – и он кивнул на местных.
Капитан посмотрел на этих двоих и они только пожали плечами, дескать пьем и ничего.
– Из чего это дерьмо? – спросил он трактирщика, проверяя чем пахнет из другого кувшина – из него пахло также.
– Чистый виноград, ваше благородие! – начал заверять трактирщик, однако смотреть в глаза избегал.
– А по-моему воняет картошкой и не простой картошкой, а гнилой, которая в подвале не долежала, я правильно понимаю?
– Ваше благородие… – потупившись произнес трактирщик. – Люди у нас простые, они всяким оревуарам не обучены. Им годится, а для вас…
Трактирщик развел руками.
– Извините, ничего не найдется. Мы же в деревне живем, благородных господ не видим.
– Не поверю, что в целой деревне, а тут домов сто…
– Сто пятнадцать.
– Тем более! Что, во всей деревне никто перегонку хорошую не делает.
– Так запрещено без налогов-то, ваше благородие. Вот у меня королевский ордер имеется, могу показать. Потому как я в казну уплатил двадцать монет серебром. А для себя-то кто такие деньжищи платить станет?
– Значит так…
Капитан приблизил лицо к побледневшему трактирщику.
– Даешь мне адрес с хорошей перегонкой или я твой трактир подожгу, да поеду восвояси.
Будучи в хандре, капитан выглядел хмуро и весьма убедительно.
Трактирщик судорожно сглотнул, покосился на двоих местных и прошептал:
– Есть один человек, ваше благородие, только…
– Что только?
– Только не арестовывайте его пожалуйста. А то ведь насовсем вы его не посадите, а он вернется и пристукнет. Обещал уже.
– Мне не арестовывать, дурья ты башка. Мне выпить нужно срочно и не отравиться! – не сдержался капитан, которого накатившая хандра захватывала все сильнее.
Трактирщик снова зыркнул на местных и склонился к капитану ближе.
– Зовут Тифан Дройцих. Как отсюда, так сразу налево по улице. Забор купоросом крашенный, а за домом большой яблоневый сад. С яблоков и гонит. Не перегонка, а нектар.
43
Нужный дом капитан нашел без особого труда и сидя на лошади, через высокий крашенный забор рассмотрел большой яблоневый сад, где на деревьях уже завязывались плоды будущего урожая.
Там, среди деревьев и копошился хозяин дома, которого капитан и окликнул, опершись на забор.
– Эй, хозяин, поди сюда – разговор имеется!
Оценив издалека непростого гостя, мужик почесал под войлочной шляпой, вонзил лопату в землю и пошел открывать калитку.
К тому моменту, капитан уже спешился и едва хозяин открыл, без приглашения зашел во двор.
– Что у вас за дело ко мне, ваше благородие? – с опаской поинтересовался мужик и оглянулся на каменную надстройку над погребом.
«Догадался о чем разговор пойдет,» – усмехнулся ван Гульц.
– Скажу прямо. Мне нужно меры четыре хорошей перегонки. Я слышал лучше твоей в округе не найти.
Мужик вздохнул и сняв шляпу сказал:
– Ваше благородие, нельзя перегонку без казенного ордера делать. А это деньги немыслимые.
– Тащи мне перегонку, я заплачу сколько скажешь, – сказал капитан и достав кошелек встряхнул им перед лицом мужика.
– Неси скорее, мне ехать пора – я на секретной службе.
– На секретной? – ахнул мужик и подался назад.
– Ты что дурак, разницы не знаешь? На секретной, а не на казенной! Мне налоги твои не нужны, я изменами занимаюсь!..
– Дык, нет у нас никакой измены, – развел руками мужик.
– Точно нет?
– Точно.
– Тогда куплю у тебя четыре меры перегонки. Плачу любые деньги!
По виду владельца сада, капитан понял, что тот не разобрал разницы между секретной и казенной службами, совсем запутался и решил, видимо, сдаваться. Поэтому, весь обмякший, пошел в погреб и вынес кожаную котомку в которой, положенные, для пущей сохранности в шерстяные носки, лежали прозрачные колбы из настоящего стекла.
– Ба! Да это что же – стекло? – поразился капитан, доставая из носка бутылку.
– Так точно, ваше благородие, по заграничной моде.
– Да я в стекле видел только ароматы у благородных дам, а тут перегонка! – продолжал удивляться капитан. Он уже сквозь стенки сосуда видел, что перегонка прозрачна, как слеза и решил тотчас ее попробовать, однако деревянная пробка оказалась чем-то залита.
– Чего это у тебя? – спросил капитан.
– Сургуч, ваше благородие. По заграничной моде.
– Небось все контрабандное, и сургуч, и колбы?
Мужик не ответил и достав садовый нож, освободил пробку от сургуча.
– Извольте, ваш благородие, – сказал он, возвращая бутылку.
Ван Гульц вынул пробку и понюхав из голышка не удержался от благостной улыбки. Это действительно был нектар. А потом сделал маленький глоток и удовлетворенно закивал. То что нужно. Пожалуй, он пробовал такое всего раза три.
– Сколько я тебе за них должен?
– За две?
– Да, остальное забирай, я не грабитель, я деньги плачу.
– Один серебряный за две колбы.
– Ух ты! Дороговато! – покачал головой капитан.
– Это из-за стекла, ваше благородие. Могу перелить в простой кувшин, будет втрое дешевле.
Капитан подумал и замотал головой.
– Нет, так возьму. А эти колбы у меня в любой лавке заберут, еще и в прибытке останусь. И носки на них тоже надень – небось в цену серебра входят.
– Входят, ваше благородие, – улыбнулся довольный мужик.
Расплатившись, капитан вышел за ворота, положил обе бутылки в седельную сумку, но забравшись на лошадь, подумал и достав открытую колбу, сделал несколько больших глотков. Подождал, когда согреется нутро и выпил еще. Потом закупорил колбу, убрал в сумку и поехал к дороге.
Хандра отступала, капитан чувствовал это. Жеребец резвее перебирал копытами, дорога не была такой пыльной и рожи возниц на кривых телегах, уже не казались капитану разбойницкими.
Приняв на дороге еще, он легко догнал свой отряд и поровнявшись с сержантом, спросил:
– Порядок?
– Так точно, господин капитан. А вы, я вижу, нашли чего искали?
– Нашел, сержант.
– Я только забыл вас предупредить, что пить тамошнее пойло дело рискованное. Они его из гнилой картошки гонят.
– Это я уже выяснил, потому и брать не стал.
Находясь под парами, капитан стал немного более откровенен, чем обычно.
– Удалось добыть, ну просто потрясающий товар, – понижая голос сообщит тот. – Хочешь дам попробовать?
– Нет, ваш благородие. Я на службе опасаюсь, поскольку попал разок под раздачу – чуть в отставку не поперли.
– А я, признаться, уже не опасаюсь, – сказал капитан. – Если меня и попрут, то совсем за другое.
– Слабый пол? – усмехнулся сержант.
– А и вполне может быть, – кивнул капитан и подумал, что можно поддать еще, однако при подчиненных было неприлично. – Далеко нам еще ехать?
– В ночь приедем, господин капитан.
– Ночью мы никаких разбирательств там провести не сможет.
– Заночуем у старосты, а с утра и начнем.
– Да, это все, что нам остается, сержант. Все что нам остается.
44
Капитан ван Гульц еще дважды отставал от отряда, чтобы «проверить обстановку» и возвращался веселым и полным сил. Но в деревне Робертово уже не добавлял и лег спать вместе с остальными в сенном сарая у старосты, хотя сержант Штерн убеждал его лечь в доме.
– Вы офицер, он будет рад принять вас, господин капитан.
– А ты видел его жену, сержант?
– Ну… Вроде видел.
– Не вроде, сержант. Ему сорок, а ей едва двадцать пять и она смотрит на каждого военного, как на своего избавителя.
– Господин капитан, я не очень понимаю…
– Ты не понимаешь, а я избегаю, друг мой. Если она атакует меня, я не смогу отбиться. Понимаешь?
– А, вы этом смысле?
– В этом, Штерн. Поэтому давай спать, завтра разберемся что и как. Кстати, сортир у них налево от конюшни или направо?
– Налево, а направо – купальня.
– Хорошо, что уточнил, – пробормотал капитан уже засыпая. – Хорошо, что уточнил.
Утром, еще до восхода, он выскочил из сенника и помчался к дощатому туалету, но тот был уже занят. Тогда капитан рванулся к купальне, полагая, что избыток воды ее не испортит, но купальня оказалась забитой гвоздями – староста не впервые принимал военных. Оставалось выскочить за конюшню, на горы старого навоза и там справить какую угодно нужду – навоз прощал все. В итоге капитан вернулся в сенник спокойным, уравновешенным и где-то даже приободренным.
– Господин капитан, вы уже поднялись?
– Да, решил слегка освежиться после вчерашнего, – ответил ван Гульц, не погружаясь в подробности.
– Желаете немедленно поднять группу?
– Нет, сержант, пусть люди поспят еще пару часов. А вы сходите в сортир, он, кстати, только что освободился.
И капитан царственным жестом указал на старосту, который в подштанниках побрел от дощатой будки к дому.
– Очень вовремя, господин капитан, спасибо за наводку, – поблагодарил сержант и побежал к месту облегчения. А капитан, будучи натурой пытливой, стал вспомнить, что же они такое ели накануне вечером.
Он вспомнил прибытие в Робертово, вспомнил эту красотку, как ее… Ах да, жену старосты. Казалось бы простая крестьянка, а какие формы, как она двигалась разнося эти, как их… Разносолы!
– Тертый творог! – воскликнул он и даже теперь, при упоминании продукта почувствовал в животе постороннее брожение.
Их угостили творогом с перетертой свининой и чесноком. Это было волшебно! Но видимо свинину, в сваренном виде, долго держали в погребе, отсюда и отравление.
Как бы там ни было, с восходом солнца поднялись остальные, а вскоре подали завтрак – прямо в сад, возле колодца.
– Странное дело, ваше благородие, у нас такого прежде не бывало, – рассказывал староста доедая кашу. – Теперь мы остались без лесничего, а как такое возможно? Лесничий – хозяин леса, без него все деревья истребят, ягодники повыдергают и болота сольют. В этом деле досмотр нужен, а хозяина нету.
После завтрака направились в лесничество – отряд верхом, староста на телеге.
– А что же у вас на месте никого нет? – спросил капитан, когда они уже подъезжали.
– А кто там нужен, ваше благородие?
– Положено охрану какую-нибудь.
– Дык, чего там охранять? Оружие забрали и мундиры поснимали – они теперь в исподнем лежат, брать у них нечего.
В лесничестве было тихо. Только мелкие птички рылись в старом навозе и упорхнули, едва появились верховые.
– Вон тама они – в леднике, – сказал староста спрыгивая с телеги и направляясь к сараю, с подоткнутой палкой дверцей.
Пока шел к сараю, ван Гульц огляделся. Повсюду еще оставались следы недавней схватки – взрытая земля, множество следов и уже, почти смытые дождем потеки крови там, где лежали убитые.
Староста открыл сарай, зажег стоявшая на полке масляную лампу и подняв толстую, покрытую инеем крышку, осветил спускавшуюся в темноту лестницу.
– Ну что, ваше благородие, первым пойдете?
– Нет, ты давай, – отказался ван Гульц и староста начал спускаться, освещая себе дорогу.
– Штерн, оставь людей снаружи, – сказал капитан и пошел за старостой.
– Слушаюсь, господин капитан.
Ван Гульц уже почти достиг дна глубокого ледника, когда услышал, как сержант отдает приказания. Затем он услышал, как захлопнули крышку ледника и резко обернулся, но – нет, дневной свет лился в квадратное отверстие, а затем в нем появился спускавшийся сержант.
«Показалось,» – подумал капитан и пошел за старостой, который уже не раз бывал в этом леднике.
– Это еще при позапрошлом лесничем строили, для сборщиков ягод, для добытчиков. Тогда много было зверя в лесу и били его без всяких ограничений. Разделывали и мясо на лед клали, промысел велся весь год.
– Да уж, с размахом строили, – сказал капитан, поеживаясь.
Наконец, они добрались до сложенных на полках тел шерифов. Те лежали в один ряд – тихие, успокоенные. Лица некоторых были изувечены, но для капитана это было не так важно. Взяв у старосты лампу, он добавил фитиля и начал осматривать раны, чтобы по их виду определить, кто убил этих людей.
Каждый боец имел собственный стиль – пехотинцев учили работать пикой, реже палашом. Кавалеристы рубили сверху, не соревнуюсь в фехтовании.
Убийцы били сбоку – неожиданно. Но здесь капитан видел всевозможные стили, а значит те, кто напал на шерифов имели разностороннюю подготовку. Били кинжалами, мечами и стреляли из арбалетов. И, конечно, это могли сделать Мартин и его сподвижники. Правда те еще использовали дубинки – он сам видел их в деле во время боя под Пронсвиллем. Здесь же имелась лишь пара следов от ударов чем-то похожим, но если бы использовались дубинки, этих следов было бы больше.
Помимо всего прочего, капитан, в четырех случаях, сумел рассмотреть характерный след от удара широким кинжалом. Удар был настолько силен, что вокруг раны остался след в виде четырехгранной звезды, должно быть выгравированной на эфесе.
– Ну что тут, господин капитан? – негромко спросил подошедший сержант.
– Я увидел все, что было нужно. Можно ехать дальше.
– А дальше – это куда?
– К деревне, которую спалили. Ну, и где положили отряд Брэмила, надеюсь их тоже положили в ледник.
– Должны были, господин капитан. Согласно правилам.
45
Отдых, отдых, отдых. Глава тайной канцелярии нуждался в нем. Да, внешне он выглядел невозмутимым и некоторым его подчиненным казалось, что его сиятельство никогда не спит, но эта репутация давалась нелегко.
Следовало управлять огромной шпионскую сеть за пределами королевства, следовало бороться со шпионами соседей внутри королевства. Требовалось, надлежащим образом, отслеживать обстановку при дворе, чтобы не получить удар в спину, как случилось с его предшественником.
Прежде, когда граф Абердин, на протяжении многих лет, был только правой рукой свое предшественника, он тащил на себе не меньше работы, но хотя бы придворные интриги его не касались, а в теперешнем положении политики было значительно больше.
С кем первым поздороваться при встрече, в какой департамент прежде зайти во время визита в столицу. На какой карете подъехать на званый ужин к тому чиновнику, а на какой к другому.
Одним из преимуществ его должности была необязательность одеваться по существующему, в тот или иной сезон, модному коду. Считалось, что главе тайной канцелярии следует выглядел скромнее и незаметнее.
А вот генералам не везло, их заставали расфуфыриваться в пух и прах. И одно дело штабные – тем привычно и даже радостно, но настоящие боевые офицеры от этого страдали и выглядели в кружевах и белоснежных понтолонах совершенно нелепо.
Однако, теперь граф Абердин мог на пару суток, забыть обо всем этом. И даже о службе – пока все наладилось и шло своим чередом. За эту передышку он был благодарен полковнику Френе, который, почему-то, ненавидел свой титул барона.
«Называйте меня полковником, ваше сиятельство, и этого будет достаточно,» – говорил он. Почему-то именно сейчас, раскуривая трубку с особым табаком, присланным из-за моря, граф Абердин вспомнил об этом. А еще он подумал – что бы сказал на это король, который даровал Френе этот титул.
«Табак хорош,» – подумал граф, затягиваясь в очередной раз. Пламя свечей в комнате, начало, как будто, расплываться, а его тело становилось невесомым.
Да, граф слышал, что такой табак вызывает привыкание и может напрочь погубить человека и его карьеру, но иногда ему требовалось расслабиться по-настоящему и это снадобье очень помогало.
Не везде были условия для уединения, но его помощник нашел один такой дом, хозяева которого собирались его продавать. Строение стояло на отшибе в одном из селений и его сняли на пару суток.
Завезли кое какую мебель, ковры, подушки – все как любил граф. Забили досками окна – для безопасности и сохранения тайны, а еще выставили охрану, но так чтобы не бросалась в глаза. Только из своих.
Постепенно, граф погрузился в забытье и вошедший в комнату сержант, взял из его ослабевшей руки еще дымящуюся трубку.
Держа ее подальше от себя, чтобы не вдохнуть пьянящий дым, он отнес ее к столу и закрыл специальной крышечкой, чтобы погасла.
Еще раз взглянув на графа, сержант неслышно вышел.
Была уже ночь и предполагалось, что его сиятельство проспит до обеда следующего дня, однако, еще не начало светать, когда к воротам прискакал курьер переадресованный полковником Френе. А спустя пару минут, сержант Уоллес стал трясти графа, пытаясь его разбудить.
– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство – срочная депеша! Ваше сиятельство!..
Однако разбудить графа не получалось, слишком сильно еще было действие заморского табака.
– Капрал, неси воды из колодца!
– Сколько?
– Тащи два ведра!
Пока капрал бегал за водой, сержант стащил графа на пол, раздел его и отодвинул подальше дорогую мебель. Едва капрал вернулся, сержант выхватил у него первое ведро и окатил графа ледяной водой. Тот, вдруг, сел на и оглядевшись, спросил:
– А что, десерт еще не приносили? Я отлучился всего на минуту…
– Давай второе!
Схватив второе ведро, сержант начал лить воду на голову его сиятельству. Когда вода закончилась, граф кивнул и пробормотал:
– Благодарю вас, мне пожалуйста, с имбирем…
– Ваше сиятельство! Вам срочная депеша от короля! – проорал сержант нагибаясь над графом и лишь после этого, его сиятельство повел глазами в его строну и спросил:
– Почему сразу не сказал? И… почему я весь мокрый?
– Вы купались, ваше сиятельство! – сказал сержант подхватывая графа под руки и поднимая с пола. Затем набросил на него большое полотенце и принялся растирать.
– Тащи тансалию! – не прекращая этого занятия, крикнул сержант и это было адресовано капралу. Тот выскочил в другую комнату и притащил кувшин, в котором настаивался сладкий напиток, который его сиятельство пил, когда просыпался после заморского табака. Тансалия хорошо бодрила.
– Довольно, Уоллес! Ты мне голову открутишь! – запросил пощады граф и сержант посторонился, а ему на смену подошел капрал и подал глиняную чашку с напитком.
– О, разве уже утро? – удивился граф, но чашку принял и стал пить.
– Вам срочная депеша от короля, ваше сиятельство, – напомнил сержант.
– Я помню. Где она?
– У курьера. Он ждет на крыльце.
– А, ну да, – кивнул граф. Курьеры для особых поручений передавали депеши только лично адресату.
– Давай мне штаны, что ли, не могу я королевскую депешу в халате принимать.
– Вот, пожалуйста, ваше сиятельство. И штаны и чулки и мундир. Вам башмаки или сапоги?
– Хотелось бы в башмаках – в них полегче, но чую придется надевать сапоги. Депеши просто так не разносят, – сказал граф и допив остатки тансалии, встряхнул головой и зашатался, но его подхватил сержант.
– Крепкое зелье, однако. Я до сих пор вижу какое-то пламя, что ли…
Вскоре, с помощью сержанта, граф оделся и уже вполне бодрым вышел к курьеру, которого пригласили в комнату.
Это был представительный майор – высокий и широкоплечий.
«Кирасир, наверное, бывший,» – подумал граф, обращая внимания на тяжелый кавалерийский меч, в то время, как курьерской службе полагалось оружие пехотного профиля.
Принесли больше свечей, граф получил пакет и вскрыв его при майоре, пробежал глазами и кивнул.
– Депеша получена, майор, можете быть свободны, – сказал он.
Курьер козырнул, щелкнул каблуками и вышел, громко звеня шпорами.
– Точно кирасир… – пробормотал граф, когда дверь за майором закрылась. Потом еще раз посмотрел в депешу и обращаясь к капралу, сказал:
– Выйди, постой на крыльце.
Капрал тотчас выскочил, а граф подтянул сержанта за рукав и сказал негромко:
– Прочти мне, а то я даже букв разобрать не могу.
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
– Да не ори, – одернул его граф. – Шепотом читай.
– Тут коротко, ваше сиятельство. Его величество вызывает вас к себе.
– В столицу, что ли? – отшатнулся граф.
– Никак нет, двор переехал на лето в приморскую резиденцию Ди Шатель. Это в двух днях пути.
– Да? Да. Я ведь знаю, где это. Ох и крепкое зелье, опять я везде пламя вижу. И вот что, сержант, я в таком состоянии верхом ехать не могу.
– Так вы и не ездите верхом, ваше сиятельство, мы передвигаемся в почтовой карте.
– А, точно!
И граф хлопнулся себя по лбу, однако снова зашатался и сержант опять подхватил его.
– Ваше сиятельство, вы присядьте и подождите. Я сейчас обо всем распоряжусь, а багаж у нас весь с собой, даже архивы.
– Ладно, Уоллес, давай распоряжайся и подавай карету. Ох и забористое зелье, ох и забористое.
46
Несмотря на сильную тряску, его сиятельство, таки проспал до обеда – как и всегда бывало после приема заморского табака.
Очнувшись окончательно, он сел на широком диване, выглянул из-под занавески на обочину дороги и спросил:
– Где мы сейчас?
– Проехали Бренвальдское озеро, ваше сиятельство, – ответил сержант Уоллес, который караулил сидя на особом сидении в дальнем конце салона.
– Понятно, – кивнул граф. – Ты вот что – пусть остановят где-то, мне по нужде выйти…
– Сейчас распоряжусь, ваше сиятельство.
Сержант поднялся на специальную ступеньку и открыл люк в потолке, чтобы напрямую посовещаться с возницей.
Свежий воздух ворвался в салон и граф повел по взъерошенным волосам. Ему нужно было на свежий воздух и не только по нужде.
– Сейчас остановит, ваше сиятельство, – пообещал сержант, закрывая люк.
Граф кивнул. Вскоре лошади стали бежать медленнее, колеса грохотать тише и, в конце концов, тяжелый экипаж остановился, а соскочивший с запяток солдат, распахнул дверцу и разложил складную лесенку, чтобы граф мог сойти.
Его сиятельство спустился на обочину и с удовольствием прошелся по пыльной траве, сбивая сапогами уже успевшие отцвести одуванчики.
– Ваше сиятельство, вам что-нибудь подать? – спросил сержант, спускаясь следом и держа ящичек для всякий нужных в дороге принадлежностей.
– Нет, я по легкой нужде, – ответил граф и пошел в рощу, куда уже умчались четверо спешившихся охранников, чтобы проверить – нет ли в роще какой угрозы.
Угрозы не оказалось и они пробежав рощу насквозь, остановились на границе поля, чтобы стеречь покой его светлости.
Граф справил нужду под высокой березой и неспешно пошел обратно, с неохотой осознавая, что придется ехать и ехать. А еще где-то ночевать – в каком-нибудь неприспособленном углу.
Хотя, в его карете, которая внешне выглядела, как обычная почтовая, имелось все необходимое для походной жизни. А ее стенки, под деревянной отделкой, были проложены кольчужной тканью, оттого ее нельзя было взять даже из тяжелого пехотного арбалета.
С другой стороны это добавляло веса, поэтому вместо двух пар рессор, использовались четыре, а вместо четверки лошадей карету тащила шестерка.
Разумеется, любой сведущий человек или даже разбойник с ходу отличил бы этот экипаж от обычной почтовой кареты, но для большинства это был экипаж королевской службы.
На таких перевозили не только важные депеши, но и деньги, и тогда охрана с четырех солдат увеличивалась до восьми, однако в случае с каретой графа, их было двенадцать, не считая солдата на запятках, вооруженного кучера и сержанта Уоллеса, находившегося при графе.
Помимо количества, охрану отличало и качество. Впереди была пара всадников на крупных кирасирских лошадях, которые могли нести на себе даже доспехи. Однако, поскольку лошади все время были на ходу, им оставляли только нагрудники, которые годились на тот случай, когда пришлось бы что-то таранить.
