Текст книги "Корона мира"

Автор книги: Алекс Макдуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

«Евсевий уж слишком разволновался, – с тревогой подумал Бриан. – Так длинно и путано он не говорил уже очень давно!»

Но тут они вышли на берег реки и сей же час, как и предсказал Евсевий, увидели светящиеся камни. На противоположном берегу потока на высоте трех человеческих ростов из того самого голубоватого сияния выложены были на стене наковальня и занесенный над нею молот, а также клещи к нему, а над ними изогнулось змеевидно на черном базальте, как в небесах полуночных, Семизвездие. Лестница же уводила еще дальше вниз, в неведомые глубины.

– Наверно, этих камней здесь никогда не было, а то бы мы увидели их еще не единожды, – добавил успокоившийся Евсевий. – Они доставлялись с караванами сюда и стоили весьма дорого, поэтому помещались лишь в особых местах. Что ж, мы к такому месту и вышли. Подземная река берет начало у наших стоп.

И точно. Поток, устремляясь налево от них, справа был ограничен глухой стеною, вырываясь из недр земных прямо перед стоящими на кромке гранитного причала людьми.

– Отсюда проляжет наш путь по водам, – вновь воодушевился Евсевий. – И не исключаю, что кознями врагов рода человеческого и попустительством нашим и промыслом Митры, каковой проницать нам не дано, сгинет иной из нас в могущих встретиться нам водопадах, волнениях и пучинах, а также и от препон, врат, шлюзов и решеток, над сим потоком устроенных прежними владетелями…

– Евсевий, остановись! – успокоил ученого Майлдаф. И вовремя, поскольку Евсевий разошелся не на шутку, энергичнее обыкновенного почесывая и пощипывая бороду. Видимо, напряжение последних часов борьбы с тайнами и ударами судьбы несколько истощило его душевные силы.

– Нет, как же… – растерянно прервался аквилонец. – Я должен досказать. Там еще будут каменные гряды о многих зубьях…

– Не будет там тебе каменных гряд, – четко выговорил горец, крепко сжимая руку Евсевия выше локтя своей широкой пятерней и слегка встряхивая. – Нет никаких рифов и гадов. Все в море остались. И вообще, пожалуй, лучше я скажу речь: сейчас мы спускаем лодку на воду, ставим парус… то есть вставляем весла в уключины, и отваливаем.

– Вот речь, достойная благородного человека, – заметил Полагмар. – Но я бы предпочел перед этим подкрепиться.

– А я попробую поймать рыбу, – зевая, будто все это он уже видел и ему это до смерти наскучило, изрек Альфонсо, которому и в самом деле надоели подземелья. В глубине его просоленного морем сердца закопошился червячок сомнения: не бросить ли эти проклятые воды, все ужасы коих так красочно описал месьор Евсевий, и не поменять ли их снова на прожаренные солнцем пастбища и бархатное ночное небо Зингары?

Когда Полагмар, имеющий телосложение мощное, а оттого требовавшее регулярного поддержания в виде пищи, утолил голод, а Альфонсо вынужден был признать бесплодность своих усилий, челн был наконец спущен на воду, и небывалое плавание началось.

* * *

Подземный поток был довольно широк – до десяти и даже местами до пятнадцати локтей – и довольно быстр. Весла применить не пришлось, лишь за рулем требовался постоянный и неусыпный надзор: река делала множество поворотов, а принять холодную ванну никто не желал. Временами основной поток разделялся, но Евсевий неизменно выбирал более полноводную и широкую струю. Так в плавании без особых происшествий минуло три дня, как то полагали люди, четвертые сутки лишенные зрелища неба над головой. Стоило отметить лишь, что занятия рыболовством, коим с похвальным упорством на каждой остановке предавались Альфонсо и Мегисту, увенчались все же успехом, хотя готовить рыбу было совершенно не на чем. Но Альфонсо, не раз терпевший кораблекрушения и неоднократно выдерживавший муки жажды посреди океана соленой воды, знал способ потребления сырой рыбы. Он делал на спине у пойманной рыбины клинообразный надрез и пил выделявшийся сок. Напиток этот никак нельзя было признать приятным, но питательным он, без сомнения, являлся.

Присоединившаяся к мужчинам титулованная особа, несмотря на свой изнеженный вид, стоически переносила все тяготы путешествия, а Бриан Майлдаф, не однажды предпринимавший попытки кое-как объясниться с королевой Народа Холмов, добился даже некоторых результатов, и вскоре Итрун могла толковать с ним самыми примитивными словами вроде «огонь», «вода», «лодка», «весло», «камень» и тому подобное.

Что до Евсевия, то он не принимал участия в этих беседах, но занят был единственно наблюдением окрестных чудес. На привалах же он не отдыхал, но с факелом блуждал по окрестным ходам, стараясь увидеть и запомнить насколько возможно больше.

Нет нужды описывать здесь все, что открылось ему и его спутникам, ибо все это позднее было описано Евсевием в трудах своих, коих преизрядным собранием располагают Тарантийская Библиотека и книгохранилища некоторых храмов.

На пятый день – если подземный мрак можно было поименовать днем – они остановились у высокой пристани, на которую от воды вела широкая лестница из двадцати пяти ступеней.

Перила ее выполнены были в виде горящих светочей, пламя которых, сливаясь, и образовывало перекладину, легшую на столбики перил. Лестница выводила в гигантский зал, и противоположная стена тонула во тьме. Невиданной ширины свод – меж опорами его по ширине было локтей тридцать, не менее – также терялся где-то в вышине.

Его поддерживали два параллельных друг другу ряда колонн, венчанных высокими остроконечными арками. Колонны были стройны и совершенно круглы, а облик они имели древесных стволов, уснащенных близ вершины многими ветвями с густой листвою, тонко вырезанными из камня. Листья же на этих ветвях были золотыми и серебряными.

– Смотри, Альфонсо, сколько золота! – заметил другу Мегисту. – Донато не ошибся.

– Мне не нужно теперь золота, – устало отвечал зингарец. – Я хочу увидеть солнце, луну и небо. А денег, если мы отсюда выберемся, все эти короли и градоначальники нам отвалят столько, что хватит купить таверну или даже харас. Должен тебе сказать, что этот Сотти хоть и зверь, подобный алчностью своей волку, может заплатить за верную службу столько, сколько и советникам Фердруго не платят, не то что нам.

Конти обратил внимание на тончайший, словно иглой нанесенный на тела колонн рисунок, изображавший древесную кору. Но на ощупь камень являлся совершенно гладким.

– Он будто бы скрыт под неким слоем, похожим на лак, – поделился принц своим наблюдением с Евсевием.

– Не удивлюсь, если так и есть, – согласился аквилонец, осмотрев опоры вблизи. – Мы ведь видели, сколь удивительно прочным и гладким стеклом покрыта мозаика в шахте за первыми вратами. Возможно, того же рода материал, но гораздо тоньше и виртуознее, применен и здесь.

За рядами колонн на расстоянии четырех локтей вдоль стен шел ряд альковов, доступ в кои осуществлялся через пологие низкие арки, пространства между которыми на стене были заняты бронзовыми филенками с изображением гномов, совершавших различные деяния, являя как воинскую доблесть, так и совершая великие труды на поприще искусства.

В альковах, на удивление, еще сохранилось некое убранство: деревянная отделка, мебель и даже ткани и кожи, но лишь Конти протянул к этим предметам руку, Евсевий предостерег его:

– Погоди касаться. Возможно, они и не рассыплются в прах мгновенно, но могут сильно повредиться. Сюда надо прибыть, имея под рукой особый состав, после обработки коим древние вещи приобретают большую крепость. Мы еще сделаем это.

Чем далее вперед, вглубь зала, тем богаче становилась отделка. Колонны, простенки, резной камень все чаще украшались мозаикой и металлами. Сначала это были эмаль и майолика, затем появились полудрагоценные каменья, цветные яшмы, янтарь, бронза и медь. Их сменили серебро и золото и, наконец, тот самый удивительный металл, из коего были изготовлены врата, а также драгоценные камни. Алмазы, изумруды, рубины, сапфиры и жемчуг рассыпали дивные узоры.

Они достигли последней стены и застыли в изумлении. Великолепие драгоценностей и волшебное искусство древних мастеров ослепило бы любого самого горделивого и богатейшего владыку Заката и Восхода, но и оно отступало пред феерической картиной, открывшейся им. Пространство здесь будто бы искривлялось, сворачивалось, вилось винтами и иными фигурами, сплеталось и расплеталось, образуя соразмерные рисунки и расходясь тропками в бесконечность. Колонны, стены, гладкий, выложенный узорно дорогим цветным мрамором пол, своды и перекрытия – все это кружилось в невиданном молчаливом танце. В центре же этого симметричнейшего и вместе с тем хаотического нагромождения было сокрыто нечто темное, куда, сжимаясь все сильнее, уходили, подобно годовым кольцам, серебристые линии.

– Что это? – в восторге и некотором страхе остановившись и опасаясь сделать шаг под ограничивающую область волшебных превращений, метаморфоз и соцветий арку, вопросил принц Конти.

Никто не мог ответить ему, и только Евсевий знал правду.

– Это зеркала, – изрек он. – Множество зеркал, расставленных особым образом. Я не стал бы входить туда, ибо попавший внутрь войдет в лабиринт, стены коего зачастую иллюзорны, но где мгновенно теряется всякое ощущение направления, пространства и времени. Выход из такого лабиринта может находиться в двух шагах, но человек, в нем блуждающий, пройдет мимо, словно слепец.

– Можно использовать веревку. Закрепить ее у входа и ходить сколько вздумается, – возразил Сотти.

– Это так, – торопливо кивнул Евсевий, – но кто знает, как далеко уводит сие хитросплетение иллюзий? Может быть, за ним таятся неведомые препятствия и ловушки. Сама арка – предупреждение. Или вы не убедились еще в зодческом гении гномов?

– Но как же сами гномы могли находить путь в созданном таким образом странном мире? Это ведь не лес и не поле, где можно следовать приметам. Искусственный мир мертв, – философски рассудил барон Полагмар.

– Я не думаю, что гномы пользовались этим сооружением повседневно, – отвечал Евсевий. – На мой взгляд, это лишь символ, значение коего нам пока недоступно.

– Да, весьма сложный символ, – усмехнулся Сотти. – А все же я хотел бы попробовать войти туда. Мегисту, возьми веревку и держи крепко. Второй конец я привязываю к поясу.

Не успел никто найти что-либо возразить аргосскому градоначальнику по существу, как он уже привел свой замысел в исполнение, и только королева Итрун в отчаянии вдруг произнесла что-то и попыталась схватить уходящего Сотти за руку или полу одежды. Но дворянин только отвел слабую женскую руку и скрылся, растаял в зеркальном мираже. Было понятно, что она не приветствует выходку Сотти. Но было поздно. Итрун лишь махнула рукой. Бриан осторожно взял ладонь королевы в свою. Она не противилась.

Сотти мигом, как и предупреждал Евсевий, попал в край без верха и низа, будто не шагал по полу, а висел в небе, бывшем только что не голубым, но темно-синим. Вокруг покоились белесые облака, местами соединенные одно с другим областями размытого серебристо-серого тумана. Сзади, когда градоначальник обернулся, оказалась та же картина. Веревка, прочно привязанная к поясу, змеилась меж облаков и уползала в черную бесконечность. Сотти огляделся. Внезапно полыхнула зарница, и в одном из разрывов тумана загорелась зеленая, ярчайшая из когда-либо виденных аргосцем, звезда. Сотти пожал плечами, заложил руки за спину и зашагал, петляя в облаках и тумане, навстречу ей…

– Его нет уже целых три фарсинта! – возмутился Майлдаф. – Что можно делать там столь долго? До стены-то всего три локтя! Мегисту, подергай за веревку.

Кушит отрицательно покачал головой.

– Месьор Сотти разговаривает там с духами. Пресветлый Митра не может заглянуть сюда своими лучами – их отбрасывают зеркала, – и духи живут здесь. Духи подземной реки.

– Ну тогда я сам отправлюсь за ним! – решил Майлдаф, но тонкая трепетная белая ручка на этот раз оказалась сильнее, чем строптивый характер горца. Королева Народа Холмов просто взяла и не пустила Бриана в Зазеркалье.

– Дозвольте уж мне, месьоры, – угрюмо вымолвил Альфонсо, все еще косясь на королеву. – Вижу, принц Конти желает, но лучше уж я. Плыть нам, по всему, не долго, а потому не беда, если и покалечат: доберусь до Границы, а там близко. А без месьора Евсевия и месьора Полагмара всем плохо придется.

С этими словами моряк, ухватившись за веревку, исчез в проеме вслед за Сотти. Он шагнул под арку и мигом потерял из вида окружающий мир. Вокруг не было верха и низа, земли и воды, права и лева. Было одно огромное ночное небо, в котором он стоял. Стоял? Висел? Или кувыркался вверх тормашками? Впрочем, какой верх? К горлу подступил противный ком, но бывалый моряк быстро нашелся. Качка? Пускай качка! Никогда Альфонсо не катился кубарем по палубе и не страдал морской болезнью! Цепкой походкой, свойственной морякам, покачиваясь, будто вокруг бушевал шторм – а вид облаков был именно штормовой, – Альфонсо побрел, следуя уводящей в далекую бесконечность веревке, туда, где сквозь туман пробивался свет крупной, как жемчужина, зеленой звезды…

Сотти бросил веревку, как только понял, что дальше она не вытянется. Небесная твердь под ногами оказалась именно твердью, а искомая звезда была уже близко – рукой подать. Прошагав еще некоторое время, он попал в коридор круглого сечения, синие с белесыми, желтоватыми и красноватыми прожилками стены которого закручивались влево, улиткой. Звезда, как и прежде, маячила где-то близко, но впереди. Наконец градоначальник оказался в круглой зеленой долине, обрамленной пологими темными буро-зелеными холмами. Свинцовое-серое небо опрокинутой чашей опиралось на эти холмы. Местами в ложбинах горел осенними красками лимонный, золотой, лиловый и багряный лес. Кое-где мерцали слюдяной водой болота. Шелестела осока, гнулся упрямый вереск. Серые валуны поднимали из травы суровые тяжкие взгляды.

«Странно, откуда здесь ветер?» – подумал аргосец.

В центре долины стояло какое-то здание, имевшее вид четырех остроконечных сводов, сращенных в центре и поднявших вверх невысокую восьмигранную башенку с шатровой черепичной крышей. Скорее всего, это был храм. В приделах его скрывалась тьма. Зеленая звезда стояла в самом зените, непостижимым образом пронзая лучом плотные тучи. Следуя низенькому, ужасно старому каменному барьеру, бывшему некогда изгородью, Сотти направился вниз, к храму.

По дороге ему пришлось несколько раз обойти канавы и продраться через кусты волчника.

«Великий Митра! Какое мастерство зеркальной иллюзии! – восхитился аргосец. – Я ведь иду по гладкому полу, в лучшем случае по пандусу, но не могу не обойти эту канаву! Я верю в ее существование!»

Храм, сложенный из блоков простого серого камня, стоял на небольшом пригорке. Башенка его поднималась локтей на шесть, не больше. В приделах, образованных сводами, действительно таилась ночь, перевитая светящимися из глубины серебристо-седыми нитями.

«Еще один лабиринт? – задумался Сотти. – Стоит ли входить? Впрочем…»

Он в три шага взбежал на пригорок и решительно вошел под ближайший свод.

Лабиринта, вопреки опасениям, внутри не оказалось. Просторная и пустая комната, винтовая лесенка, ведущая в башню, витражи на окнах, кованые решетки. Мозаика. Посредине комнаты на круглом массивном столе мореного дуба, составлявшем единственную здесь мебель, лежал пергаментный свиток, и ничего, помимо свитка.

Аргосец подошел к окну, выглянул. Там простиралось бесконечное небо, залитое золотым светом, и плыли розовые, золотые и белые облака. И так во всех окнах. Он поднялся в башню и посмотрел оттуда. Ничего, что напоминало бы преодоленную им долину. То же безбрежное небо, и лишь на самом горизонте – или это был обман? – виднелась полоска моря и земли. Совершенно, изначально синего моря и зеленой, неоскверненной земли. Маленькая белая точка на границе моря, неба и земли могла быть только одним: белой башней маяка. В остальных окнах башенки были только лазурное небо и великое море.

Сохранив в памяти эту картину в мельчайших подробностях, хотя и смотрел он считанные мгновения, Сотти спустился обратно в комнату. Цветные пятна от витражей весело рассыпались по полу. Аргосец подошел к столу и взял свиток. Он оказался толстым и довольно увесистым. Развернул. Пергамент покрывали мелкие знаки неизвестного языка, писанные тушью или краской рукою мастера каллиграфии. Он послюнил палец, провел по строкам. Состав оказался несмываемым. Сотти спрятал свиток за пазуху и вышел вон.

Над долиной смеркалось. Накрапывал мелкий нудный дождь. Сплошные обложные тучи не оставляли ни малейшего намека на только что виденные в комнате храма игривые блестки цветных витражей и ослепительное небо. Зеленая звезда неугасимо горела сквозь густо-серую хмарь.

«Если бы я помнил, откуда пришел! – помыслил аргосец, окидывая взглядом унылый горизонт. – Впрочем, какая разница?»

И он пошел наугад, взяв направление на одну из маленьких рощиц, лисьим огненным хвостом дразняще выглядывающую из ложбинки, будто из норы.

Изрядно намокнув и едва не скатившись в одну из сотворенных дождем промоин, Сотти добрался до рощи, скорым шагом миновал ее, загребая сапогами уже толстый ковер опавшей листвы, и полез на косогор. Едва взгляд его оказался на одном уровне с гребнем и готов уже был скользнуть дальше, невидимым лучом ощупав пейзажи неведомой страны, как долина, небо, храм, лес – все пропало. И вновь вокруг него был коридор, только теперь улитка раскручивалась, пока аргосец не вышел обратно в ночное небо.

Он обернулся – в первый раз, как покинул храм. Зеленая звезда светила точно за спиной, переливаясь краше любого изумруда. Сотти усмехнулся и пошел по небу прочь. Прочь от зеленой звезды. Не прошло и фарсинта, как впереди он увидел человека. Человек озирался по сторонам и сжимал в руках измочаленный хвост длинной веревки. Это был Альфонсо.

– Месьор Сотти?! – Моряк даже вздрогнул, когда градоначальник Мерано вдруг вышел прямо на него из-за облаков. – Где ты был?

– Долго рассказывать, – отвечал холодно Сотти. – Сейчас выберемся отсюда, тогда…

Сматывая попутно веревку, они двинулись в беззвездную туманную даль.

Сумрак пещеры, неверный свет факела, запах дыма – все это будто тяжким морским валом накрыло Сотти, когда он шагнул из арки в зал. Золото, алмазы, жемчуг – все виделось тусклым и покрытым какой-то мелкой серой пылью даже по сравнению с хмурым небом над осенней долиной.

– Что там было? Почему так долго? – бросился к нему с расспросами Евсевий.

– Вот, – отвечал градоначальник, вынимая из-за пазухи свиток и протягивая его аквилонцу.

У того даже волосы встали дыбом. Расширенными жадными глазами Евсевий ястребом впился в ровные черные значки, среди коих, впрочем, слева попадались цветные изукрашенные буквицы.

– Это тот же язык, что и на путеводных камнях, – дрожащим от волнения голосом вымолвил ученый. – Откуда?

– Из долины в форме чаши, – просто ответил Сотти и приступил к рассказу, начав с того, что предстало перед ним, едва он шагнул под арку.

Пока он рассказывал, а все остальные, кроме, разумеется, Итрун, внимали ему завороженно, в пространстве зала произошли неуловимые перемены. В бормотание реки вплелись некие звуки, и возникло присутствие чего-то нового, постороннего. Свет факела затрепетал, будто пламя свечи на сквозняке, хотя по-прежнему ни малейшее дуновение не нарушало покойного воздуха.

Слабые, печальные тени закружились в бледных бликах, отбрасываемых на стены и колонны. Шепот, шорох, намек на легкий смешок. Шлепанье, шелест, нелепое кваканье, журчание. Новые, новые тени, уже более плотные, кружащиеся все ритмичнее, обретающие все более четкие очертания.

И вот уже стоны, подвывание, след голоса, отзвук голоса, голос, пение. Взмах крыла, кивок головы, жест руки.

А семеро высоких мужчин все слушают одного, такого сильного, но жестокого и прохладного сердцем, как снег. Итрун не выдержала и грубо, некрасиво, недостойно королевы дернула за руку своего спутника.

Жаль, она знает так мало слов! А то они бы услышали речи королевы!

– Это же Духи Реки! Бегите! – выкрикнула она тревожно и резко на своем языке.

– Вода… Река… Быстро… – Это уже те слова, которым научил ее высокий, жилистый. Бриан. А он милый, и говорит складно и смешно. Жаль, непонятно. Но все ведь смеются, значит, смешно…

Итрун воскликнула что-то по-своему, тревожно и резко, словно морская птица перед близкой бурей.

Потом добавила неуверенно по-аквилонски: «Вода… Река… Быстро…»

Но уже и без того все стало понятно. Услышав, что их почуяли. Духи Реки закрутили свой хоровод вовсю, как умели только они! Тихая речь реки отступила, заглушённая песней духов. Свиток, свиток, положенный некогда Владыкой здесь в пещере, и в то же время там, откуда была видна прародина всего сущего, оказался в руках людей. Это должно было случится, и это случилось. Но теперь они могут надеяться, что у них будет новый Владыка. Нет, он точно будет у них! Будет! Будет!

Странная и дикая песня, первобытный хор, летящий по кругу и одновременно размыкающий круг. Круг вероятия, круг реального, круг сознания… Уходящий в иное, нездешнее, манящее, неверное… Уходящий, уводящий, влекущий… Танец невидимых тел, бесплотных теней, бесовская пляска… Танец стройный, ряд за рядом, фигура за фигурой… Дивная страна, странная страна, чужая страна…

Евсевий стряхнул с себя наваждение. Он, со свитком в руках, стоял в полушаге от ворот, откуда Сотти вынес свиток. Духи бесновались, отплясывая свой сказочный танец, распевая недоступную и необъяснимую людскому разуму песнь. Но сколь сладки и нежны были ее слова, в какую волшебную страну звали!

Одна только Итрун порывалась увести увлеченного, зачарованного мелодией, ритмом и танцем Майлдафа к лодке. Все остальные слушали и уходили, уходили вслед за духами, в их страну. Они уже не были людьми в полном понимании.

– Очнитесь! – Евсевий, не желая применять силу, осознавая, что этим не помочь, всплеснул руками, точно оратор в Палатах Мудрости, обличающий падение нравов и небрежение знаниями предков в нынешнее время. – Во имя Митры, опомнитесь!

Что подействовало более: убедительный голос Евсевия, усилия Итрун, взмах свитком или же имя Митры, не решался потом определить и сам Евсевий. Но едва он выкрикнул это, как все до одного – вроде бы все – пришли в себя.

– Духи Реки! Они пришли! – с замиранием проговорил кушит. – Я знал, что они есть! Они хотели забрать Мегисту с собой, узнать мое имя! Нет! Скорее в лодку!

– Он прав, – сообразил Сотти. – Мы едва не попали… куда-то… – неуверенно закончил он.

Пока они не оделись плотью, следует поспешить! – решил Полагмар.

Все бросились к вельберу. Бриан нес Итрун на руках.

Когда места были заняты, неожиданно выяснилось, что с ними нет Альфонсо.

– Надо его спасти! Скорее!

Схватив факел, Евсевий выпрыгнул обратно на причал. Барон устремился за ним. Итрун обвила руками шею Майлдафа и не пустила его никуда.

Альфонсо стоял в кругу уже не пляшущих, а просто скользящих вокруг него теней. Евсевию привиделись кони, всадники, охотничий рог.

– Альфонсо, остановись! – призвал ученый. Зингарец не слышал, делая новый шаг к таинственной арке.

– Холмы… Тонкие и чистые, словно весенний лед… Ветер… Моя страна, я ее владыка… Вино, чаша… Пенится, как кровь! Я – владыка!

И новый шаг к воротам.

Не говоря ни слова, Евсевий и барон рванулись сквозь кольцо духов, торопясь схватить Альфонсо за плечи.

Но было поздно. Сделав последний шаг, моряк исчез за гранью. Издав последний ликующий возглас, духи, с каждым мгновением замедляя свое кружение и постепенно приглушая пение, начали бледнеть, растворяться, исчезать… Еще через несколько мгновений ничто, кроме говора струй, не тревожило тысячелетнюю дремоту пещеры. Новый властелин страны Духов Реки взошел на трон.

* * *

Они плыли еще день, прежде чем постройки гномов неожиданно кончились высоким и длинным причалом. Тоннель далее суживался и понижался, превращаясь в ничем не примечательный водосток. Почти вся масса речной воды, крутясь в бесшумной воронке, вновь уходила куда-то под землю.

В тоннеле оставался лишь небольшой ручей, медленно продолжающий свой путь. Куда? Они надеялись, что на восход.

Жаловаться тем не менее было не на что. Водосток был достаточно чист, широк и высок, чтобы дать вельберу плыть беспрепятственно. Через некоторое время Мегисту, показав в улыбке все свои ровные белые зубы, радостно сообщил:

– Пахнет сыростью и землей! Скоро мы увидим солнце!

И вправду, каменная облицовка тоннеля пропала, сменившись глиной, с потолка пробивались отростки корней, желтые известняковые глыбы торчали из подмытых водой стен. Ручей, вовсе замедлив течение, расширился, сделался мелким, так что взявший весло Полагмар достал им дно, поворачивая вельбер.

В лица им пахнуло ночной прохладой, засеребрился лунный свет. Мегисту ошибся, солнца они не увидели, но разве это было важно?!

– Потушите огонь! – быстро распорядился Евсевий.

Сотти опустил факел в воду, тот зашипел и погас.

Они оказались на тихой заводи, в которую вливался ручей, степенно выбираясь из-под глинистого обрыва, густо заросшего травами и деревьями, источавшими неистовый аромат. Заводь примыкала к довольно широкой реке с небыстрым течением. Берега реки, сколь можно было судить по освещенному значительно прибывшим месяцем пейзажу, утопали в пышной растительности.

Они тихо, соблюдая величайшую осторожность, вывели вельбер на речную гладь.

– Погодите! – шепнул Евсевий. Он зачерпнул воду ладонями, понюхал, даже глотнул немного и облегченно вздохнул, называя имя реки:

– Черная!