Текст книги "Корона мира"

Автор книги: Алекс Макдуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Этот язык чем-то походил на староаквилонский, чем-то на родной язык земли Гвинид, чем-то на язык атлантов – Майлдаф был свидетелем, как скрипел на нем Озимандия, приводя в неописуемый восторг слушателей в Палатах Мудрости.

Зачарованный музыкой, пением и белоснежной ручкой горной королевы, Бриан не сразу уразумел, что процессия уходит вперед и скоро нагонит его товарищей.

Но что он мог сделать? Носилки и арьергард из вооруженных великолепными стальными мечами и щитами Людей Холмов прошествовали мимо статуи, и горец решил покинуть свое убежище: так или иначе, а иного пути, чем вглубь горы, у него не было. К тому же вода…

Вода! Вот о чем позабыли они! Ведь хлюпанье он слышал, уже когда поджидал шествие на кромке трещины. А что там творится сейчас?

Бриан кубарем скатился по ступенькам и толкнул дверь. Она на удивление легко распахнулась, и он выскользнул из каменной фигуры. Прокравшись вдоль стены назад к трещине, Майлдаф с ужасом узрел, что вода плещется почти у него под ногами. Она не заливала пока ту часть коридора, где находились он, его друзья и вся армия преследователей, лишь потому, что пол пещеры постоянно шел под уклон вверх. Но прибывала вода стремительно. Море не любило шутить, это Бриан осознал, да и Евсевий обещал, что если прилив застигнет их у ворот города гномов, они не успеют добежать обратно до выхода. Они не успеют даже доплыть, хотя у них и есть вельбер! Подземный ход делал колено изгибом вниз, и водяная пробка отрезала их от внешнего мира.

Зачем же дионты, то есть Люди Холмов, отправились за ними? Должны ведь были знать, чем грозит прилив!

Не найдя удовлетворительного ответа, но вполне уяснив, в какую переделку они попали, Бриан бросился назад. И тут почувствовал за спиной дуновение. Резко отпрыгнув вперед и в сторону, Майлдаф рванул из ножен меч и развернулся. Так и есть! Птица с человечьей головой и зубастым клювом метила ему когтями в затылок, но промахнулась. Взъярясь, демон, вместо того чтобы позвать на помощь сородичей, напал на горца снова. Нацелясь человеку в лицо, птицечеловек упал камнем из-под самого потолка. Того Майлдафу и надо было. Горец был ловок, как кошка, а в поединке кошки и птицы успех сопутствует, как правило, первой. Так получилось и на этот раз. Демон дал маху, схватив когтями воздух и клацнув зубами по пустоте, а меч Майлдафа пришелся ровно по спине чудовища, точно посредине между крыльев. Сталь клинка ударилась о камень пола. Удар был столь силен и точен, что развалил тело демона пополам. Каждый миг ожидая новой атаки со стороны взбешенных смертью соплеменника или же привлеченных запахом свежей крови монстров, Бриан поспешил дальше, вслед за шествием нечисти.

Сзади раздался громкий булькающий звук, каковой случается, когда фонтан только начинает свою работу и вода выходит наружу толчками. Так произошло и теперь: гигантская масса воды протолкнулась сквозь горловину подземных трещин и вырвалась иа поверхность в тоннеле гномов, в самом сердце пущи. А затем снова и снова, словно кровь из поврежденной артерии, выбрасываясь сгустками, била из недр земли тугая струя.

Нижние уровни пещеры быстро заполнялись водой, которая, словно гигантское первобытное животное, почувствовавшее радость освобождения от оков, клокотала и фонтанировала, спеша поглотить еще не поглощенное ею пространство, возвращая свои исконные владения, отнятые у нее когда-то народом подгорных мастеров.

Майлдаф быстро нагнал паланкин и незаметно пристроился к процессии сзади, стараясь приплясывать в согласии со звучащим ритмом. Как ни странно, это оказалось очень просто и никак не замедлило скорость движения. Если бы кто-нибудь из свиты горной королевы вдруг обернулся, то увидел бы тень, танцующую ровно так же, как и все в этом невообразимом шествии, и принял бы Бриана за своего, разве только обратив внимание на его необычно высокий для Народа Холмов рост.

Вместе с носилками он повернул за угол и вдали вновь узрел одинокий огонек факела, светивший откуда-то с изрядного возвышения. Огонек был далеко, но зато отсвет, что он бросал на вертикальную поверхность, находящуюся за ним, был различим ясно, несмотря на бледность. И падал отсвет сей не на стену каменную, но на металл. А это значило только одно: они достигли ворот старейшей твердыни гномов.

Войско Народа Холмов остановилось, ожидая чего-то. То ли знака королевы, то ли окончания музыки. Но музыканты продолжали выводить свой колдовской мотив, а королева более не показывалась из паланкина. Может быть, леи страшились первыми идти в атаку? Но их было куда больше, да и людей они могли просто поразить стрелами и иным метательным оружием. Наконец, кто мешал им пропустить вперед гигантов с молотами7 Но армия стояла как вкопанная.

И тут Майлдаф понял, чего дожидается Народ Холмов. Они ждали, пока Евсевий откроет ворота! Им нужен был город, что лежит за ними! Зачем, об этом нельзя было и догадываться. Кто были Народ Холмов и все пришедшие с ним твари? Как далеко к корням времен уходила линия их бытия? Кем доводились они ушедшим гномам, и как они ладили меж собой тогда? Не зная этого, нечего было и браться решать такие задачи.

Впрочем, Майлдаф был здесь не для того, чтобы тревожить пыльные загадки темных веков. Его сапоги уже омывала вода, и он чувствовал, как она поднимается с каждым мгновением. А хитрый Евсевий, конечно же, понял, что от него хотят, и до последнего момента тянул с открытием. А может, у него не получилось?

Мучимый сомнениями, Бриан уже готов был попытаться проскользнуть или прорубиться сквозь строй вражьего воинства, или же взять в заложницы королеву, но тут и подданные ее горного величества почувствовали, что незыблемая гранитная твердь у них под ногами быстро и неотвратимо сменяется зыбкой хлябью.

Песнопения мигом оборвались. Как и прежде, безмолвно, Люди Холмов устремились вперед, к возвышению, куда взобрались спутники Бриана. Но не тут-то было. Леи, подняв оглушающий шип, стрекот и визг – они ведь были крайне малы ростом, и потоп грозил им ранее всех, – бросились врассыпную, но из-за превеликой своей численности устроили давку, не продвигаясь ни вперед, ни назад ни на шаг. Твердолобые великаны с дубинами непонимающе остановились, лишь переминаясь с ноги на ногу и таращась своими змеиными глазками на всеобщую суету. Быстрее же всего поняли ужас своего положения крылатые демоны.

Сбившись в мрачную стаю, они ринулись, бесшумно скользя под потолком и на глазах преображаясь в черные пузыри, назад по проходу, туда, откуда вода уже не просто растекалась, а шла волнами.

«Если они умеют нырять в своем шаровидном обличье, то, может, спасутся на радость пиктам», – подумал Майлдаф, стоя уже по колено в воде и прикидывая, как бы ему без ущерба для себя пробраться к своим.

Тем временем Люди Холмов, как самая организованная здесь сила, выстроились клином, внутрь коего поместили паланкин с королевой, и двинулись на приступ, разметывая в стороны бестолково метавшихся по пещере лей. Но тут вода достигла ног великанов, и положение изменилось мгновенно.

Благодаря своему огромному росту чудовища пока не должны был опасаться, что скоро утонут, а их мощи, увеличенной многократно их оружием, достало бы, по мнению Майлдафа, чтобы сокрушить не то что ворота, но самые эти горы. Однако, чуть только первые струи заплескали у их ног, гиганты взвыли и взревели, подобно убиваемым быкам, только намного громче. Более всего впечатляло то, что великаны не просто ревели и выли, но говорили, хотя язык их был груб, безыскусен и невнятен.

«Конечно, попробуй поворочай таким языком, когда у тебя череп толщиной в полголовы!» – заметил для себя Майлдаф, не без опаски приближаясь в хвосте строя Людей Холмов к чудищам.

А громадные человекоподобные создания, придя в неописуемый ужас, принялись метаться и суетиться подобно маленьким леям, только что вреда от такового их поведения приключилось куда больше. Сколько лей было потоптано и перекалечено, не считал никто, да это никого и не занимало. Но ведь и Люди Холмов уже не могли держать строй, ибо великаны не обращали внимания на тех, кто попадался им под ноги.

«Твари боятся текучей воды! – понял Майлдаф. – А то что бы они стали так волноваться! Вот уж нечисть так нечисть!»

Горец уже не таился. Вооружившись мечом, он протискивался сквозь всеобщую давку и свалку, в мгновение ока принявшую такой оборот, что на человека никто не обращал внимания, а для тех, кто обращал, итог проявления такового неосторожного любопытства был плачевен: Майлдаф умел не только пасти овец и стрелять из лука. Головы он тоже рубил отменно.

Пробившись уже далеко вперед, так что приходилось уже и смотреть, как бы не споткнуться о лей и не получить от них в глаз стрелу, Бриан понял, почему вся сила гигантов, приведенных Народом Холмов, бесполезна при штурме ворот. На возвышение перед воротами высотой в пять локтей вела крутая узкая лестница с маленькими ступеньками, и ступить на нее монстры никак не могли. Они неизбежно срывались оттуда и ревели и бесновались внизу в бессильном страхе.

А вода сзади уже пошла валом, смывая и хороня под своей толщей лей и с головой накрывая Людей Холмов. Напор ее был столь велик, что горец с трудом удержался ма ногах. Волны плескались уже у его груди, и Бриан, не дожидаясь, пока очередной вал утопит его совсем, сбросил сапоги, чтобы те не мешали ему плыть. По счастью, из тяжелых вещей у него был только меч, но его горец перевесил за спину, ибо расстаться с таким оружием было бы непростительным расточительством: пловцом Майлдаф был отменным, так что и с мечом за спиной проплавал бы долго, а если ему на этот раз выпал-таки жребий утонуть, то не важно, с мечом это произойдет или без.

И второй вал не замедлил с появлением. Поддаваясь току воды, Бриан мягко оттолкнулся от пола и поплыл. Когда он вынырнул, вокруг плавали луки, шапки, сапоги, бубен, вырванный волной из руки музыканта, а также барахтались некоторые из Людей Холмов. Великаны пока что не утонули – вода достигла только их пояса, и они прыгали в ней, крича так, будто очутились в кипятке, производя изрядное волнение и взметая тучи брызг. Вода же была отнюдь не горяча, даже скорее холодна, но не столь сильно, как бывает обычно в водоемах каверн. По всему видно, пещера и вправду имела подземную связь с океаном, и его тепло передавалось частично рекам подземелий.

– Евсевий! Сотти! Альфонсо! Я здесь! – что есть духу заорал Майлдаф, плескаясь в двенадцати локтях от уступа и стараясь не приближаться к великанам, пока те не утонули.

Над кромкой возвышения высунулась черная борода аквилонца.

– Бриан! – раздалось сверху. – Наконец-то! Евсевий, конечно, не мог в наступившей тьме разглядеть горца: многочисленные факелы Людей Холмов и лей, разумеется, погасли. Аквилонец кричал, обращаясь в пространство:

– Держись! Мы войдем в царство гномов! Я уже открываю врата!

До слуха Бриана донесся скрип и скрежет, а затем звук колеблемых металлических створок. Сомнений не было: Евсевий верно прочел древние письмена. Ворота распахнулись перед ними спустя пять тысяч лет после ухода гномов!

Но даже Евсевий ошибся, недооценив силу стихии. Перед самым возвышением потолок пещеры довольно резко уходил вверх, образуя нечто вроде горлышка бутылки, в коем вода, клокоча и бурля, поднималась с невиданной быстротой. Вот скрылись под ней головы и руки несчастных великанов. Вот Евсевий прокричал: «Готовьте веревку, вытащим его!» И веское замечание Альфонсо в ответ: «Готовь вельбер, иначе сам будешь плавать, как он, если сумеешь. Поплывем прямо отсюда. И факелы положи так, чтобы не промокли!»

Майлдаф уверенно держался на плаву, поднимаясь вместе с водяным столбом, чего нельзя было сказать о Людях Холмов. Пловцы из них вышли худые, и многих затянуло под низкую часть тоннеля, а оставшиеся с трудом сопротивлялись и один за другим пропадали под водой. Неожиданно в четырех локтях от себя Майлдаф узрел паланкин королевы, кружащийся в небольшом водовороте. Занавески, естественно, намокли, но толстые жерди, поддерживающие палатку, были изготовлены, очевидно, из легкого и плотного дерева, так что сооружение демонстрировало прекрасные качества устойчивости и плавучести.

В несколько взмахов достигнув носилки, Майлдаф уцепился эа жерди и дал себе отдохнуть. Все же иметь хоть какую-то опору было куда приятнее, нежели пребывать в несвойственной для себя среде.

Наконец вода перехлестнула через край, и Майлдаф торжественно выплыл из пучины перед истомившиеся ожидание взоры товарищей.

Ворота оказались распахнутыми внутрь двумя массивными створками из незнакомого металла, напоминающего серебро, но им, безусловно, не являющегося. Высота створок составляла около трех локтей, ширина – около двух с половиной. Наружная сторона была изукрашена искусными узорами и таинственным письменами, а также сценами из жизни гномов: занятиями торговлей, рудокопным делом, ковка, огранкой самоцветов, поиском и добычей подземных богатств и какими-то боевыми действиями.

На одной из картин – или так лишь казалось? – фигурировало изображение боя гномов с чудовищным драконом, изрыгающим пламя и дым. Кроме того, створки были снабжены пазами, в коих находились рычаги. Перемещая эти рычаги, Евсевий получал тот или иной знак из числа составляющих письмо гномов. Ибо все знаки представляли собою вертикальную черту примыкающим к ней справа или слева или и справа, и слева разом некоторым числом горизонтальных или наклонных черт, то и передвижение рычага из начального положения на черте-стволе в крайнюю точку на черте-ветви должно было означать присовокупление оной ветви к стволу.

Получив все нужные знаки, Евсевий открыл врата. Точнее, они немедленно растворились сами собой.

Но закрыть их было уже невозможно, ибо вода продолжала прибывать, и ток ее был столь силен, что противодействовать ему, пытаясь затворить ворота, не мог бы даже гигант из тех, что привели с собой Люди Холмов.

За воротами оказалась шахта, уходящая вверх, довольно узкая, но весьма высокая, и вельбер, куда уселись все, вместе с паланкином, немедленно пойманным и притянутым к лодке веревкой, за которую паланкин продолжал держаться Майлдаф, не имевший времени перебраться в челн, вошел в эту шахту и начал подниматься вверх, кружась и виясь вокруг винтовой лестницы, помещавшейся внутри шахты.

К радости путников, поток скоро стал ослабевать, а потом и прекратился вовсе.

Они очутились на одном уровне с устьем пещеры, и там, в месте, откуда они вошли под кровлю гор, отделенном от них теперь несколькими скадиями каменной толщи, теперь снова изливался на свободу ручей – священная река пиктов, стремясь к океану.

Теперь смысл священности потока становился ясен: с каждым большим отливом ручей переставал течь, вновь возобновляя течение с приходом. прилива, и пикты, не понимая причин явления, дивились ему и трепетали, ибо видели в нем непостижимое и, значит, божественное.

Глава IX

Опустившаяся на остров ночь отступала. Ярко-серебряный свет луны озарял недвижные травы и лишь слегка колыхался и дрожал на черной глади бухты. Костер, сложенный на нижней площадке, служившей причалом, потрескивал, разбрасывая искры. Ллейр наблюдал за озером. Конан и Ойсин остались у огня. Киммериец проверял амуницию и осматривал меч, Ойсин дремал, закутавшись в одеяла. Мир был тих и благостен, и ничто не говорило о предстоящей битве…

Внезапно Конану показалось, будто на него смотрят. Отвлекшись от меча, он взглянул в сторону Ойсина. Жрец по-прежнему клевал носом, поджав колени к подбородку. Послышался легкий плеск, будто мелкая рыбешка шевельнула хвостом, шлепнув по поверхности. Снова настала тишь, и киммериец было помыслил, что ему почудилось, и собрался подремать, подобно жрецу, но в тот же миг раздался крик Ллейра:

– Краген!

Ойсин моментально вскочил, будто и не смыкал глаз.

– Где? – прокричал он.

Вон там, всплыл близ закатного берега и гребет к нему! Ну и чудище!

– В лодку! – быстро сказал Ойсин, но Конан был уже там.

Несмотря на ночную прохладу, они надели доспехи еще перед закатом, чтобы не терять времени на облачение в них. Ллейр сбежал по лестнице, на ходу сбрасывая свой черный плащ. Дивного плетения плотная мелкокольчатая броня с прикрывающими грудь пластинами облегала его стройную сильную фигуру. На рыжих локонах, ныне схваченных налобным ремешком и убранных назад, был водружен вороненый круглый островерхий шлем, формой походящий на колокол. Пояс из стальных посеребренных звеньев защищал живот, набедренники и поножи – ноги. Из-за плеча выглядывала крестообразная рукоять его длинного узкого меча. Словно воин из древних легенд воспрянул и явился в мир для последней схватки.

Ойсин надел для боя куртку из кожи фаститоколона с нашитыми стальными пластинами и такой же, как у Ллейра, шлем. Оружием его был боевой топор.

Конан был в кольчуге и доспехах, предохраняющих ноги. Щиты и копья уже ждали в лодке.

Работая веслами невозможности бесшумно, чтобы не растревожить чудовище раньше времени, но быстро, они обогнули скалу и сей же миг увидели крагена. По черному зеркалу мелководной бухты не плыл, а прямо-таки скользил устрашающих размеров темный валун, мокрый и оттого тускло отблескивающий в лунных лучах. Глаза чудища были обращены к луне, и того, что творится позади, он не замечал.

Но воздействие угрюмой и злобной черной воли, воли без разума, оттого становящейся вовсе безжалостной, распространялось вокруг крагена волнами более ощутимыми. То же чувствовал Копан, когда на него смотрел немигающими глазами огромный Сатхи – змей из подземелий Алой Цитадели. Но удав не был злобен по природе своей, убивая лишь для утоления голода. Даже великий чародей – Тсота-Ланти – не был способен на то, что сделал древнейший властелин зла, извративший сущность гигантской твари, превратив крагена в подобие злобного пса, призванного хранить разрушительную тайну бытия и уничтожать всякого, посмевшего сделать шаг к ее раскрытию. Руки становились непослушны, взор словно бы застлала мутная пелена, в которой вздрагивали и кривлялись ужасные призрачные тени, грозные и зловещие очертания, миражи, не имеющие ясной формы и цвета, но производящие действие гнетущее, понуждающее покориться, сдаться, сжаться, дрожа и трепеща, пропасть, не быть. Но не таковы были Ллейр и Ойсин, несущие в сердцах огонь и свет древнего знания. Не таков был и Конан Киммериец, над кем тьма не раз простирала свои жуткие крылья. И призраки отступали перед знанием, волей и верой, словно невидимым пламенеющим ореолом окруживших троих воинов и зажегших их сердца. Марево, насланное враждебной мощью, облекшейся в плоть чудовища, рассеялось.

В несколько толчков краген преодолел оставшееся до песчаного пляжа расстояние озерной глади и пополз на берег. Сначала из воды показались две суставчатые лапы с клешнями, оперлись о плотный песок и, сложившись, подтянули тело крагена вперед, а затем целый клубок щупальцев, подобный нескольким величайшим змеям, перед коими и Сатхи выглядел бы гусеницей, вытолкнул из воды все туловище, покрытое костным панцирем. Медленно, словно нехотя, перебирая этими щупальцами, готовыми в любой миг молниеносно сжаться, увлекая пойманное, обшаривая поверхность песка, уродливый моллюск пополз к вершине ближайшей дюны, подбираясь поближе к луне, вытягивая к ней свои хоботы и клешни, но не в силах схватить вожделенную добычу.

– Пора! – громко шепнул Ойсин, когда чудище взгромоздилось на холм, удалившись от воды настолько, что не сумело бы быстро возвратиться в привычную стихию. И лодка понеслась вперед стрелой, выпущенной из тугого лука.

Краген обратил на людей внимание, лишь когда они уже высадились на берег в стороне от того места, где сделал это моллюск, чтобы он при возможном удачном отступлении не уничтожил челн. Щупальца вновь пришли в движение, теперь вращая туловище твари, разворачивая его обратно к воде, и вот огромный мертвенно-бледный глаз со злобным бездушным зрачком – провалом, зияющим, казалось, в самую тьму, – воззрился на тех, кто дерзнул нарушить мрачное уединение крагена. Хищный роговой клюв, куда без труда поместился бы небольшой слон, раскрылся, издавая мерзостное плотоядное клокотание. Чудовище взметнуло щупальца в направлении людей.

Но прежде, едва глаз крагена повернулся к ним, Ллейр, Конан и Ойсин подняли и метнули разом три тяжелых длинных копья. Одно из них – копье Ойсина – краген успел перехватить, обвив его щупальцем и тут же переломив, как тростинку, но копья Конана и Ллейра нашли цель, вонзившись твари прямо в глаз. Судорога прошла по телу гиганта, дернулись лапы и щупальца, мутно-белая полупрозрачная жидкость хлынула из глаза, и он потух.

Однако первая удача еще не сулила успешного исхода схватки. Не успели воины взяться за вторые свои копья – они взяли с собой по три, – как два или три огромных щупальца единым броском метнулись к ним, и все тело крагена подалось вниз, сокращая дистанцию. Щупальца у самого окончания своего были вооружены твердыми когтями, которыми краген и оставил следы на мысу, где Конан встретился с Ллейром и Ойсином. Вот таким когтем и попытался подводный гад зацепить Ойсина. Но тот оказался проворнее, а главное – хитрее противника. Человек увернулся от обрушивающейся на него студенистой массы и подставил топор так, чтобы тяжелое щупальце не вырвало его из рук, но лишь задело по касательной. Острое как бритва лезвие из самого твердого и прочного металла рассекло тонкую костную пластину и мощную плоть. На песок хлынула черная кровь. Щупальце оказалось раз-резанным до половины своей толщины чуть выше когтя, и поврежденная часть его уже не могла чинить вреда, бездвижно повиснув. Ойсин укоротил крагену одну из его ужасных рук.

Удачный удар топора предупредил атаку на Конана и Ллейра, и еще два копья были брошены во второй глаз твари, и снова краген сумел прервать полет одного из них, подставив клешню, от которой копье отскочило, как от крепчайшего щита, но другое угодило точно в глаз. Око крагена, подобное зловещему фосфорному свету луны сквозь туман, лопнуло с булькающим звуком. Над озером осталось единственное ночное светило – то, что плыло в небесах.

Однако моллюск был способен сражаться и не видя своих врагов. Ощущал ли он присутствие людей в том или ином месте, улавливая тепло их тел, как змея находит мышь в пустой темной комнате, просто ли бесновался в ярости, или же Отец Зла снабдил своего слугу каким-либо иным чувством, но бой закипел яростный. Воспользовавшись мгновенным замешательством крагена, Ойсин и Конан успели подхватить щиты, тем самым оградив себя от прямых ударов в тело когтей и клешней, но Ллейр оказался не столь проворен, и теперь лишь мечом противостоял пагубной мощи чудовища.

Краген рванулся вперед еще раз, и люди очутились в пределах досягаемости его клешней, значительно более коротких, нежели щупальца. Никогда прежде Конану не доводилось столько уворачиваться, ибо пытаться избежать объятий твари было бесполезно – та выбрасывала щупальца с быстротой прыжка разгневанной кобры и сразу настигла бы беглеца. Отбиваться же, будучи уже схваченным, было и вовсе безнадежно. Огромная сила позволяла титану умертвить человека, раздавив его одним щупальцем.

Когти чертили на песке глубокие борозды, щупальца то обрушивались сверху, то, загибаясь, елозили по грунту, то метались в воздухе из стороны в сторону. Клешни сухо щелкали, ловя лишь пустоту, но сколь ужасным было это щелканье!

Пусть меч киммерийца и уступал в твердости и остроте оружию Ллейра и Ойсина, но сила, которую вкладывал киммериец в свои удары, с лихвой восполняла этот недостаток. Конан не в первый раз имел дело со змееподобным чудовищем и знал, на что тот способен. Бессмысленно было рваться вперед – щупальца крагена были сильнее всего у основания, и там любой, даже самый острый меч был бы с легкостью вышиблен из рук человека, словно дубиной. Иное дело тонкие концы щупальцев: их можно было перерубить или перерезать, если, конечно, рука, держащая клинок, была рукой воина и богатыря. Несомненно, о Конане и Ллейре можно было сказать подобное.

Шесть человеческих рук противостояли двум клешням и семи – после удачного удара Ойсина – щупальцам крагена. Конан пока успешно избегал опасной встречи с клешней, и скоро с десяток кровавых дряблых обрубков, только что бывших упругой живой плотью гада, конвульсивно дергались на песке, отмирая. Надежно закрывшись щитом, киммериец шаг за шагом приближался к туловищу крагена, к его черному сердцу.

Преуспевал и Ллейр. Он не сумел подхватить щит, но, как-то извернувшись, завладел копьем и теперь с копьем в правой и мечом в левой руке отбивал атаки чудовища. Вот он проткнул тяжелым наконечником щупальце, пригвоздив его к земле, и страшным ударом разрубил его наискось.

Хуже приходилось Ойсину. Получилось так, что именно против него крагену было удобнее пускать в ход клешню, и уже не однажды Ойсин с трудом удерживался на ногах, когда острый конец сжатой клешни с силой бил в его щит. Но и Ойсин успел изрядно изранить чудовище, так что пологий склон дюны превратился теперь в месиво из песка и густой липкой крови, на котором можно было поскользнуться.

Такое несчастье и случилось с Ойсином. Он снова, улучив момент, раскрылся на мгновение и нанес топором страшный удар, такой, что, казалось бы, неразрушимо твердая клешня крагена, снова протянувшаяся навстречу жрецу, треснула вдоль; от нее, как от скорлупы ореха, отвалился неровный кусок панциря с приросшей к нему плотью, размерами подобный большому щиту, а трещина достигла основания клешни и продолжилась еще на ноге чудища. Действовать, во всяком случае, атаковать этой клешней краген более не мог, но тут удар обрубком щупальца заставил Ойсина отступить на шаг, чтобы утвердить надежно стопу, но вместо плотного песка там оказалась кровавая жижа. Нога Ойсина поехала назад, и он упал лицом вниз, в последний момент успев подставить правую руку с топором. И сейчас же одно из щупальцев моллюска дернуло вперед щит Ойсина, едва не вывихнув ему руку, а другое обвило его под мышками и отшвырнуло уже задушенного Ойсина, у которого вряд ли осталось целым хоть одно ребро, далеко в сторону.

Конан не видел этого. Он уже почти вплотную подобрался к цели, и теперь черный ненасытный клюв был совсем рядом. Ллейр же, увидев, какая участь постигла его друга, взревел, точно дикий лев, и метнулся, вопреки ожиданиям крагена, прямо туда, к телу моллюска, где оставшиеся щупальца и их обрубки сплетались в тугой копошащийся узел. Одним ударом, который мог бы срубить и дерево толщиной в пол-локтя, Ллейр отсек врагу вторую лапу. Конан воспользовался этим и, отрубив крагену последнее целое щупальце, ткнул острием меча в сочленение пластин панциря, словно в щель, где соприкасаются части доспеха.

Меч на локоть ушел в тело, и тогда, несмотря на то что краген пытался вертеться, отталкиваясь от песка обрубками, чтобы достать людей клювом, киммериец будто рычагом расширил эту щель между пластинами, словно взламывал тяжелую крышку сундука, и подоспевший Ллейр вогнал туда копье на всю длину, пока не уперся пальцами, сжимающими древко, в тело гада.

Удар был жесток, ибо пронзил крагену самое сердце. У Ллейра достало сил выдернуть копье, и он уже занес его во второй раз, но это было ненужно. Живучая и сильная тварь еще шевелилась. но исход боя был решен. Чудовище подыхало. Отбросив копье, Ллейр бросился туда, где на песке, неестественно изогнувшись, лежало искалеченное тело Ойсина.

Конан, которого обуяло неистовство битвы, когда он, не замечая вокруг ничего, кроме врагов, мог крушить их десятками, сам оставаясь невредимым, наваливая вокруг горы трупов, продолжал рубить крагена, разрывая его жилы, и крепчайший панцирь разлетался на куски под ударами меча киммерийца.

Наконец жизнь покинула последние укромные уголки чудовищного тела, в нем открылась огромная рваная рана, будто и впрямь Конан разрубил какой-то зловонный мешок, и тут король остановился, отрезвленный: вместе с потрохами и кровью на песок выскочил какой-то черный блестящий предмет, напоминающий небольшой керамический сосуд. Оставив растерзанного крагена, Конан поспешил к воде, омыл предмет, и вправду оказавшийся черно-серым стройным, высотою в локоть, керамическим кувшином без ручки. Сорвав печать, киммериец извлек, представив его лунному лику, тугой пергаментный свиток, покрытый незнакомыми письменами. Обернувшись и увидев Ллейра, в отчаянии склонившегося над сраженным Ойсином, Конан спрятал кувшин за пазуху.