Текст книги "Исправительная академия (СИ)"

Автор книги: Алекс Хай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Оболенский! – опять брат Луций. Он нагнал меня, изрядно изгваздав свой стильный черный костюм. Это еще что. Потом он начнет песок из ботинок вытряхивать… – Оболенский, вы в порядке?

Я равнодушно пожал плечами, и пальцы тут же прострелила боль. Это я зря. Понял.

– Нормально, – хрипло отозвался я. – Живой, как видите.

– Что с руками?

– Ну так ими и работал…

Брат Луций возвел очи горе и трагически вздохнул.

– Тьма глубинная, ну за что мне это…

Я лишь усмехнулся.

– Идемте, темный брат. Самое интересное ведь только начинается.

Мы пропустили вперед еще пару пеших отрядов – да уж, Самойлов явно собирался воевать с местной администраций, раз нагнал столько народу. А может перестраховывался от подставы. Или хотел предать историю огласке, дабы «крыша» Баранова не замяла. Как известно, чем больше знают, тем меньше шансов скрыть. Как бы то ни было, народу хватало, чтобы окружить не очень плотным кольцом весь остров.

К счастью, на меня почти никто не обращал внимания. Оказалось, что присутствие служителя Ордена могло быть неплохим пропуском и способом избежать лишних вопросов.

– Вынужден предупредить, что после окончания этой, с позволения сказать, операции и нашей миссии, вам придется отправиться с нами, – миролюбиво, успокаивающе говорил темный брат. – Я должен представить вас своему начальству, Владимир Андреевич. Потому что подобного сочетания даров я еще не видел.

– Как закончим, непременно, – отозвался я. – Только учтите, что господин подполковник тоже явно положил на меня глаз и захочет допросить. Я сегодня прямо как девиц на первом балу. Так что вы уж там определите очередность…

Брат Луций позволил себе легкую усмешку, но вмиг посерьезнел, когда увидел то, как встретил нас остров.

– Ни шагу дальше! – предупреждал искаженный громкоговорителем голос. – Остров на карантине!

Я как раз подошёл к спыгнувшему с машины Самойлову. Следовало отдать должное, мужик был в отличной форме и наверняка мог показывать салагам мастер-классы по выполнению нормативов.

– Бздят, – многозначительно констатировал я. – Не было там никакого карантина. Местный доктор такого бы не допустил.

– Ну и лексикон у вас, ваше сиятельство, – хмуро отозвался подполковник. – Небось, от этого сброда нахватались?

– Я и есть этот сброд. И люди там разные. Не все попали туда по своей воле.

– Это я и хочу доказать, – проворчал он и шагнул вперед.

Одетый в странный прорезиненный костюм человек замахал руками.

– Стойте! Карантин! Опасная зона. У нас вспышка антракса!

Самойлов остановился. Я заметил, как всего на секунду по его лицу пробежала тень сомнения.

– Что такое антракс? – тихо спросил я.

– Сибирский карбункул. Язва, – пояснил за моей спиной брат Луций. – Особо опасная бактериальная инфекция.

Я нервно проглотил слюну. Что? Сибирская язва? Серьезно?!

– Как думаете, – темный брат подошел к Самойлову, – им могло хватить наглости в действительности распространить заразу?

– Насчет наглости – черт его знает, Луций, – ответил подполковник. – Но вот в том, что они тянут время, я более чем уверен.

И в этот момент небо за спиной облаченного в защитный костюм оратора на миг ярко вспыхнуло. Затем раздался грохот. Такой силы, что, казалось, даже тысячелетние камни застонали. Мы инстинктивно отпрянули и зажмурились, прикрывая головы руками – и вовремя: нас обдало взрывной волной, принесшей щепки, пыль и крошку.

А затем все стихло. Не просто стихло – казалось, вообще все звуки мира перестали существовать.

Я осторожно разлепил глаза и вытер пыльное лицо. Главный корпус – роскошный белый фасад… Горел.

– Твою же мать, – не сдержался Самойлов.

– Воистину, – прошептал брат Луций.

Глава 26

Вот же дерьмо. Директор явно решил подойти к вопросу заметания следов масштабно. Рвануть здание… Как ему могло это прийти в голову? Совсем людей не жалко?

Неужели он настолько боялся последствий, если подпольную тюрьму все же найдут? Может я видел и узнал лишь малую часть того, что там происходило. Если все было гораздо страшнее и жестче, чем мне показалось?

Ну да, в таком случае замять явно не удастся. Особенно с учетом того, что Самойлов уже получил официальную санкцию и ждал прибытия Великого князя. И если император не конченая сволочь, то он точно велит покарать всех причастных по всей строгости.

Потому что дети – это святое. И уж тем более одаренные. Такое не прощают.

Вероятно, этого и боялся граф Баранов. Судя по этому взрыву, он не собирался идти на сотрудничество с «десяткой». Но почему? Из идейных противоречий? Или настолько боялся Лазаря и его могущественных патронов, что предпочел такой исход?

– К зданию! – рявкнул Самойлов, прокашлявшись от пыли. – Быстро, вашу мать! Пошли, соколики, шевелите ляхами!

Судя по всему, облаченный в защитный костюм сотрудник сам не ожидал такого сценария. Он поднялся с земли, растерянно озираясь по сторонам, выронил громкоговоритель…

– Но… Как же карантин… Антракс… – глухо промямлил он из-под маски.

– Х…якс, – проворчал Самойлов в рифму. – С дороги!

Я бросился было вперед, но подполковник крепко схватил меня за плечо.

– Где может быть мой человек?

– Понятия не имею.

– Тогда думайте! Где вы виделись в последний раз?

– У третьего корпуса, в мастерских. Но он должен был оттуда уйти – там небезопасно. Потом собирался смешаться с остальными охранниками…

– Проклятье…

Я осторожно вырвался из хватки Самйолова.

Мансуров же умел смотреть чужими глазами. Да, ему для этого требовались какие-то особые манипуляции, но они же были знакомы с Романом. Интересно, этого могло быть достаточно?

– Есть идея, как его найти, – сказал я. – Тоже с помощью дара. Но для этого мне сперва нужно отыскать одного своего товарища…

И не только его. Катерина, Мансуров – они оба были в большой опасности. А ведь еще оставались те, кого мы так и не вызволили из подвала. Даже если Лазарь промыл им мозги, их все равно следовало вытащить и выяснить, как они вообще там оказались.

Но эти заключенные были первыми кандидатами на устранение, потому что слишком много видели своими глазами. А легальные воспитанники, их надзиратели и прочий персонал, кто был не «в теме»… Ими ведь тоже решили заодно рискнуть.

Что же здесь за тайные такие хранили, что решили пустить в расход все учреждение, лишь бы Самойлов ничего не узнал…

– Я найду их, – заявил я, бросившись вперед.

– А ну стоять! – рявкнул Самойлов. – Стоять, Оболенский!

Я раздраженно обернулся.

– Ну чего вам еще? Вы же видите – корпус горит! Там рядом жилые палаты. Здесь ребят под сотню наберется. И лазарет, там вообще лежачие были… Всех могло задеть. Нужно людей спасать!

Холодная ладонь легла мне на плечо.

– Мы не можем рисковать вами, ваше сиятельство, – мягко сказал брат Луций. – Вы сейчас единственный свидетель того, что там происходило. Вы осознаете, настолько важны для расследования и всего дела? Если предположить, что мы опоздали… Что все, кто что-то знал…

– Даже думать об этом не смейте, – отрезал я. – И я их не брошу. Я обещал им, что вернусь.

Брат Луций вновь печально улыбнулся.

– Вот вы и вернулись. С подмогой. Теперь предоставьте нам выполнять свою работу, ваше сиятельство. Вы и так уже сделали гораздо больше, чем можно было надеяться…

Я решительно замотал головой. Ноги налились силой и пружинили, готовясь сорваться и побежать в любой момент. Тело снова переходило в «боевой режим», а ведь это было неспроста. Значит, ещё не все кончено. Значит, еще есть с кем сражаться. И кого спасать…

– Да в жопу вас всех, – сказал я и рванул с места.

Я бежал, почти не касаясь ногами земли. О последствиях этой выходки подумаем как-нибудь позже, если это еще будет иметь какое-то значение. Я не знал и половины того, что могли рассказать Катерина и Мансуров с позиции заключенных. А Роман мог дополнить картину – к тому же он был прислан сюда, чтобы выяснить детали. Наверняка и у загнанного в угол, но отважного лекаря Тимофея Викторовича было что сказать. Все они были важны. Мой рассказ без их свидетельств ничего не стоил.

Потому что одного меня можно было легко оговорить, устранить, обезвредить… Спишут все на травму головы, на помутнение рассудка, да на что угодно, лишь бы обесценить мои слова. Я ведь не знал, с какой силой столкнулся и кому перешел дорогу. Но столько голосов никакой Лазарь не заткнет. Поэтому я должен был вытащить их всех. Вытащить – и дать этому делу самый громкий резонанс.

Моя миссия была лишь в том, чтобы привести помощь и спасти свидетелей. Несомненно, очень важная и в чем-то даже ключевая. Но это было не все. И я собирался расшибиться в лепешку, но сделать все возможное, чтобы граф Баранов заливался соловьем в застенках казематов «десятки».

И я хотел привести Катерину за руку на Сенатскую площадь – или где там нынче устраивали публичные слушания и приводили наказания в исполнение – привести, чтобы она присутствовала на процессе, чтобы видела, что за нее отомстили.

А потом… А потом разберемся.

– Оболенский!

– Стойте!

Я слышал, что брат Луций и Самойлов что-то кричали мне вслед. Темный маг даже побежал за мной, но быстро отстал, ибо явно был лишен даров воина. А я припустил во весь опор, благо организм действительно быстро восстанавливался.

Взбежав на холм, где полыхал некогда прекрасный в своей строгости белоснежный главный корпус, я оглядел масштабы бедствия. Рвануло явно изнутри. Очаг возгорания был сильнее на первом этаже, но огонь уже подобрался ко второму, кое-где даже лизал крышу. Не знаю, сколько там было в тротиловом эквиваленте, но бахнуло очень мощно.

– И ведь рванули именно тогда, когда поняли, что мы рядом, суки такие, – выдохнул я.

– Значит, не успели все убрать. Или убрали не всех, – запыхаясь, прохрипел позади меня брат Луций.

Я озадаченно обернулся.

– Вы-то зачем за мной полезли? Бессмертный что ли?

– Так и вы не бессмертный, Владимир Андреевич. Потому и подстраховываю. Одаренные, хотя и отрекаются от рода, когда проходят посвящение в Орден, но испытывают ностальгическую привязанность к мирской семье. Поэтому если с вами что-то случится, Темная мать Друзилла подвергнет меня таким мучениям, что вам и не снилось. Она, знаете ли, весьма вредная старуха. И с фантазией.

Я усмехнулся. Надо же. Кровь все-таки не водица.

– Тогда, боюсь, вам придется разделить со мной мое сумасбродство, – сухо ответил я. – Потому что меня вы остановить не сможете. А если попытаетесь, клянусь, будете мечтать о муках авторства Друзиллы.

Темный брат равнодушно пожал плечами.

– Что ж, тогда вы как минимум будете под моим присмотром.

А мне начинал нравиться этот Луций. Сперва показался пафосным щеголем, особенно с этой его слишком утонченной мордашкой и излишне вежливыми манерами. Но на деле проявил себя достойно. Не ныл, впрягался во всю движуху, пытался помогать и думал не только о своем Ордене, но и об окружающих. Вызывало симпатию. Судя по всему, должность Луций занимал не из высших – может поэтому сохранил тягу к гуманизму. Еще зачерстветь не успел.

Если в Ордене была хотя бы половина таких, как этот парень, то не такое уж это и страшное место.

– Тогда не отставайте, – велел я и направился дальше.

Чем ближе я подбирался, тем сильнее воняло тухлыми яйцами. Газ? Устроили утечку и подорвали? Я шумно вдохнул воздух и многозначительно посмотрел на Луция.

– Пытаются сымитировать несчастный случай, – спокойно ответил темный брат. – Ожидаемо. Но им это не поможет.

Я крутил головой, пытаясь прикинуть, как подойти и куда бежать первым делом. Романа наверняка будет искать Самойлов. И если засланец еще был жив, то сам объявится и сдастся. Так что мое дело – ребята и лекарь.

Я указал в сторону Лазарета – флигеля на отшибе, до которого, тем не менее, уже добрался огонь.

– Луций, вы пожары тушить умеете?

– А я похож на пожарного?

– Дар у вас какой?!

– Не по этой части у меня дар, – проворчал темный брат. – Темный ментализм, ваше сиятельство. Дисциплинарий должен уметь убеждать.

– Хреново.

Я, впрочем, тоже не особо походил на огнеборца. Но у меня хотя бы были мощь и выносливость Оболенских.

– Как войдем, пробегитесь по палатам, помогите вывести больных, – перейдя на бег, велел я. – Я найду лекаря.

– Мне это не нравится…

– Засуньте себе ваше отношение сами знаете куда! И не пытайтесь применить на мне эти ваши темные ментальные штучки – сейчас не тот случай. Вы хотели обезопасить людей – действуйте.

К моему удивлению, брат Луций почему-то не стал со мной спорить. Лишь приподнял ровную бровь.

– Продолжаете удивлять, ваше сиятельство. Вас в это учреждение точно не засунули по ошибке?

Я жестом указал ему на ряд окон.

– Там палаты. Рамы деревянные, камней куча. Справитесь.

– Но как…

– Солдат привлеките, блин! – бросил я. – Зря их, что ли, сюда пригнали?! Увидимся.

И я рванул дальше, оставив озадаченного колдуна наедине с нетипичной задачей.

Я пробежал с подветренной стороны вдоль стены, надышался дыма, откашлялся, но заглядывал в каждое окошко в надежде увидеть кого-то из знакомых. Ничего.

Наконец я добрался до окна кабинета лекаря. Занавешены, рамы заперты, форточка закрыта. Не к добру. Недолго думая, я с разбегу влетел в окно – сейчас-то уж зачем беречь казенное имущество? Сгруппировался – прыжок наверняка получился эффектным. А вот разбивать и без того раненой башкой стекло было не очень мудро. Зато эффективно. Но я вообще мудростью не отличался.

Приземлившись на пол под звон осколков, отдаленные крики и топот ног в коридоре, я огляделся. Весь кабинетик лекаря был заполнен дымом, и он вырвался в разбитое окно, позволяя мне разглядеть то, что было внутри.

– Тимофей Викторович!

Врач лежал у двери – прямо под щелочкой, откуда из коридора в кабинет тянулись мелкими смерчиками клубы серого и едкого дыма. Лекарь был без сознания. Возможно, заперся – или его нарочно заперли. Вокруг царил хаос, словно здесь боролись.

Я бросился к доку и поволок к окну, на воздух.

Черт, чем у нас в чувство угоревших приводят? Кислород дают, но откуда мне было взять его в этом кабинете? Не было здесь ни баллонов, ни масок… я подхватил его – на удивление тяжелого, и перебросил через окно на едва позеленевшую лужайку.

Так, что дальше? Вроде он дышал. Значит, еще не все было потеряно. Вроде надо растирать грудь, делать искусственное дыхание? Еще, кажется, помогала холодная вода…

Я как-то угорел в деревне у бабушки в бане. Так меня первым делом в сугроб бросили – быстро пришел в себя. Но сугробов не было. Зато в кабинете нашелся небольшой холодильник – и я, бросившись к нему, выгреб все пакеты, ампулы и все, что могло охладить лекаря.

Разместив это добро на груди и голове, я снова попытался нащупать его пульс. Есть! Слабый, но ритмичный. Сердечко работало. А ну, мотор, давай, разгоняйся… Нам сейчас нужна быстрая езда!

– Тимофей! Ну же!

Я воззвал к дару Артура – осторожно собрал руками ветер, носившийся возле лазарета, и направил прямиком в лицо доку. Получилось несколько мощнее, чем ожидалось, и поток ветра заставил щеки лекаря трепетать как парус.

Зато сработало.

– Аллилуйя! – Выдохнул я, когда он открыл глаза.

И первым делом он отстранил меня, повернулся набок и прочистил желудок. Ничего, значит, все нормально. Меня тоже тошнило в том сугробе…

– Эй! Док! – Я приподнял его и уставился в осоловевшие глаза. – Слышите меня?

– Об… Оболенский. Вижу, слышу.

– Что случилось?

– Всего быстро не расскажешь. Повезло, что не убили. Хотя собирались. Схитрил, – он взглянул на разбросанные вокруг пакеты из холодильника, ампулы и банки. – Молодец, Оболенский. «Пятерка» за первую помощь.

– Где ребята?

– В контейнере.

– Чего?

– В контейнере биологических отходов. Другого места, куда их прятать так, чтобы туда сунулись в последнюю очередь я, уж простите, не придумал, – он попытался подняться, но тут же рухнул обратно на землю. – Черт… Не дойду, Оболенский. Но вам нужно их оттуда вытащить. Помещение для отходов в опасной близости к возможным очагам пожара.

В контейнере для отходов спрятал, значит? Хм, а ведь в этом был свой резон. Насколько я помнил, медицинские отходы считались опасными, им присваивались разные классы, а требования к утилизации были довольно жесткими. Неправильное соблюдение регламента влекло за собой большие проблемы. И вполне реальные риски. К ним даже просто так запрещалось подходить.

Видимо, наш эскулап решил этим воспользоваться. Хитрюга какой.

– Сделаю, – кивнул я. – Говорите, где искать.

– Задний двор… Общий. Там закуток от лазарета – отгорожен кирпичной стеной. Разделяет флигель и гаражи основного корпуса.

– Хозблок, получается.

– Да, рядом, – прошептал Тимофей Викторович. – Я их одел в костюмы защиты. Не панацея, конечно, но пришлось же в настоящих отходах закапывать. Думал, смогу забрать их оттуда, как лазарет проверят…

– Что с вами сделали?

– Допросить пытались. Сымитировал острую сердечную недостаточность. Есть у меня пара хитрых лекарств. К счастью, в этот момент появились вы, и господам стало не до меня. Просто заперли, предполагая, что я не смогу выбраться и умру здесь. Их согнали по тревоге…

Халтура, однако. Окна-то были без решеток. Хотя острый сердечный приступ не особенно способствует физической нагрузке. А чтобы выбраться через окно, лекарю пришлось бы поднапрячься.

– Понял, найду, – отозвался я. – Ждите меня здесь, только отползите подальше, а то вдруг снова где-нибудь рванет.

Тимофей Викторович улыбнулся и покрутил одну из ампул в руках.

– Удачно вы мне допинг принесли. Может к вашему возвращению приду в чувство.

Я кивнул и, все же оттащив его дальше, пошел искать контейнеры. У них должна была быть особая маркировка. Ситуацию осложняла хреновая видимость – здание горело все сильнее, дыма становилось больше, и к нему примешивались какие-то едкие химикаты. Здесь же вовсю шла стройка… Жаль, маски не было, а то и вовсе кислородного баллона. Сейчас бы не помешало.

У меня было мало времени: даже выносливость Оболенских не позволит находиться в этом аду долго. А во внутреннем дворе дым стоял столбом. Я отгонял его от себя, используя дар Артура – ветер хоть как-то позволял расчищать пространство перед собой. Но я уже надышался этой дряни, и сознание начинало понемногу плыть.

А ведь Катерина и Мансуров там, в этом ящике. И у них не было возможности вызвать ветер.

Я пробрался через узкий проход между стеной и флигелем и вышел на маленькую площадку с рядом баков и контейнеров. И мне показалось, что один из них содрогался от стука.

– Я здесь! – крикнул я, подбегая к здоровенному вонявшему какой-то химозой темному баку. – Погодите…

Черт, как же у него открывалась крышка? Это был не простой мусорный бак – нет, здесь все запирали герметично, на множество защелок и предохранителей, поиск которых сейчас отнимал у меня и друзей драгоценные секунды.

Внутри бака кто-то отчаянно пинался и, кажется, что-то кричала Катерина.

– Подождите, подождите, ребята…

Пальцы соскользнули с очередного замка, когда резкая боль пронзила мне спину. Я вздрогнул, сперва не поняв, что это было. А затем внутри что-то булькнуло – инородное тело повредило какую-то важную часть меня.

А затем еще удар. И еще. Что-то твердое, острое. Стилет? Заточка?

Эта тварь знала, куда бить. И била сильно.

Я обернулся – не так быстро, как хотелось бы.

Темная фигура, окутанная не только Тенью, но и проклятым черным дымом, отступила на шаг, словно оценивая результат своей работы.

И бросилась бежать.

– Хруст… – прохрипели из ящика. – Хруст… помоги…

Глава 27

Я взвыл от ярости, боли и досады.

Можно было попробовать догнать эту падлу. Догнать и приволочь к ногам того же брата Луция – он-то знает, что с этой паскудой делать. А еще лучше – пожадничать и отнять дар. В качестве компенсации за причиненные мне неудобства.

Хрипы внутри бака стихли. Что-то бухнулось с глухим стуком. Шорохи прекратились. И это был хреновый знак. Очень хреновый.

Да твою ж дивизию! Погнаться за нападавшим или спасать товарищей?

Да, если честно, для меня и выбор не стоял. Ухватившись одной рукой за раненый бок, свободной я пытался отстегнуть последние замки.

– Сейчас, ребят. Сейчас, пару секунд…

Наконец-то последняя защелка поддалась. Я с усилием поднял крышку – пришлось задействовать обе руки. На меня тут же пахнуло каким-то химозным зловонием.

– Ребят! – Позвал я. – Целы?

Никто не ответил. Я принялся копаться в куче каких-то пакетов, пустых склянок. Пришлось почти полностью залезть внутрь – контейнер оказался очень вместительным, а из-за дыма ни черта не было видно. Наконец я нашарил холодную тонкую ручку. Катерина.

– Кать, иди сюда.

Я крепко схватил ее запястье и потянул наверх. Рука болталась, как у тряпичной куклы. Девчонка явно вырубилась.

Если бы не ранения, не заполненные угарным газом и прочей дрянью легкие, я сделал бы все это гораздо быстрее. Но сила уходила из меня вместе с кровью, а голова едва соображала от отравления.

С трудом вытащив Катерину – лекарь заботливо нарядил ее в какой-то шуршащий защитный костюм, я оттащил ее к проходу и вернулся за Мансуровым.

– Денис! Денис, ты меня слышишь?

Что-то зашевелилось под плотным утрамбованным слоем использованных бинтов. Сперва вылезла одна рука, затем вторая – и я рванул их на себя, вытаскивая парня. Щуплое тельце Мансурова описало дугу в воздухе, приземлилось на меня, и мы оба, потеряв равновесие, шлепнулись на землю.

Парень мучился диким кашлем, словно пытался выплюнуть легкие.

– Ка… Катю нашел?

– Ага.

Он кивнул и снова закашлялся.

– Ты как, – снова ухватившись за раненый бок, спросил я.

– Нормально. Только тошнит.

– Сам идти можешь?

– Не знаю… Наверное.

– Придется. Я сам сейчас Катю не утащу. Помоги мне.

Денис снова закашлялся, и я начал всерьез за него бояться. Впрочем, Катя вообще отключилась, так что ни секундой дольше здесь нельзя было находиться.

– Подъем, – я выпрямился первым и помог Мансурову встать. Он пошатнулся, но удержал равновесие. А затем с ужасом уставился на меня.

– Ты же ранен! Как вообще держишься?

– Я же Оболенский.

Но долго храбриться у меня бы не получилось. С каждым мгновением я чувствовал себя все более беспомощным.

Мы подхватили Катерину, благо она, считай, ничего и не весила. Я жестом указал Денису на проход, куда следовало протиснуться. Парень не ныл, не тормозил и даже старался сдерживать приступы кашля.

Идя по стеночке, потому что по-другому уже не получалось, мы вышли к флигелю лазарета. Под деревом полулежал Тимофей Викторович, и возле него суетился какой-то молодчик в форме ребят Самойлова.

– Почти… Почти пришли, – улыбнулся я.

И рухнул без чувств.

* * *

Мне снилась мама.

Не та измученная несправедливой судьбой женщина, понемногу забывавшая все то, что было для нее важно. Нет. Я видел ее молодой и самой красивой. Для ребенка же мама всегда самая красивая, правда?

Помню, как, забирая меня из детсада, она всегда вела меня по самому красивому маршруту. Стены домов там были раскрашены красивыми граффити, но тогда я не знал этого слова. Просто мне нравились эти яркие картинки.

И на середине дороги мы заходили в магазин, где продавали мое любимое петрохолодовское мороженое на развес. В стаканчик влезало ровно два шарика. Мама брала мне один с шоколадной крошкой, а второй – дынный.

И все тогда было хорошо. И все было спокойно. Казалось, никакие тучи не смогут затмить этого счастья. Мама была с вечной аккуратной укладкой вокруг красивого, но всегда чуть уставшего лица. Ее серые глаза смеялись, когда я угощал ее своим стаканчиком – себе она никогда мороженое не брала. Она откусывала совсем немножко от каждого шарика и отдавала все мне. Говорила, на работе наелась конфет с чаем. Только потом, сильно позже, я понял, что на второй стаканчик просто не хватало денег. Что она вообще много в чем себе отказывала ради меня…

– Мам, прости.

Она удивленно подняла выщипанные в ниточку брови.

– За что простить, Сашенька? Тебя ведь даже воспитательница не ругала…

– Я не смогу вернуться. Я ведь… Я ведь здесь застрял… Я ничего не могу для тебя сделать отсюда.

Она непонимающе покачала головой.

– Что ты такое говоришь, солнышко? Доедай быстрее! Видишь, уже донышко стаканчика подтекает…

Я замотал головой, закричал и от отчаяния бросил стаканчик на землю. Он угодил в лужу – и как только брызги взмыли вверх, все вокруг нас начало окрашиваться черным. Словно огонь пожирал фотографию. Мир искажался, закручивались уголки, мамино лицо стремительно выцветало и бледнело, везде проступали темные пятна…

«Ты не вернешься», – прошептал незнакомый голос, звучавший словно отовсюду. – «Ты не вернешься, но ты сможешь ее забрать. Забрать, пока не стало поздно. Ты же хочешь этого… Хруст?»

Я вздрогнул.

Только Катя знала, как я себя называл – она могла читать мои мысли. Но голос принадлежал не Катерине. Странный голос. Не мужской, не женский. Тихий, но не шепот. Шелестящий, но музыкальный. Неестественный.

– Кто ты? – я озирался по сторонам, но вокруг никого не было.

«Я твой друг».

– Ага. Так и поверил.

«Благодаря мне ты получил второй шанс. Получил дары, на которые никто не мог рассчитывать. И можешь получить больше, гораздо больше…»

– И за что такой аттракцион невиданной щедрости?

«Потому что однажды и ты мне поможешь. Сделаешь кое-что для меня».

– Так кто ты? Или что ты такое?!

Я кричал во мрак и ужасно бесился оттого, что ничего не видел. Здесь, казалось, не было ни времени, ни пространства. Просто пустота. Черная пустота. Не холодная, не теплая. Никакая.

«Я дам тебе шанс. Дам тебе силы. Тебе будет нужно только сделать верный выбор…»

Голос исчез, мрак начал рассеиваться – и теперь казалось, что яркие лучи солнца пробиваются через дырявую черную тряпку. Один за другим они выжигали тьму, а я…

А я распахнул глаза.

Несшая надо мной бдение незнакомая девица вскрикнула от неожиданности.

– О, господи! – она с ужасом отшатнулась, словно я не просто очнулся, а еще и… ну не знаю, детородный орган ей показал.

Я с недоумением приподнял бровь.

– И чего орем?

– Простите, – девушка приложила руку к весьма пышной груди, которая от частого дыхания так и норовила выпрыгнуть из блузки. А на блузку был накинут белый халат. Лекарша? – Простите, ваше сиятельство. Вы меня напугали. Не рассчитывала, что очнетесь так скоро. Вам бы еще сутки спать…

Я рассеянно кивнул.

– Я же из Оболенских, мы быстро восстанавливаемся.

– Даже воинам нужно время. Особенно если у них повреждены печень, почки, поджелудочная железа и пробито легкое. А еще отравление…

Я заинтересованно уставился на барышню.

– Что, даже так?

– Даже так, Владимир Андреевич, – кивнула она и, словно, спохватившись, представилась. – Елена Олеговна Трубецкая, врач-лекарь.

Видимо, связка «врач-лекарь» означала, что дамочка имела не только дар, но и соответствующее высшее образование и полную квалификацию.

А еще она оказалась постарше, чем мне подумалось на первый взгляд. Лет тридцать, может чуть больше. Но очень ухоженная, хотя и держалась скромницей. Почти без косметики, светлые волнистые волосы, яркий румянец… Ну и фигура что надо. Застегнутая на все пуговицы пуританская блузка едва сдерживала напор этой красоты.

– Рад знакомству, Елена Олеговна, – улыбнулся я и бегло осмотрел помещение, в котором находился. Не Лазарет академии, не особняк Воронцовых, но и на больницу не походило. Скорее, спальня или просторные гостевые апартаменты со всеми удобствами. И обстановка очень дорогая… – Где я?

Лекарша смущенно улыбнулась.

– Вы в резиденции Великого князя Глеба Алексеевича. Он повелел доставить вас к нему из соображений вашей безопасности, а также для своевременного оказания квалифицированной помощи. Я личный лекарь его семьи.

Неплохо я устроился. Только вот…

– Где остальные? Врач из лазарета, Катерина – рыжая девушка, Мансуров…

– Тише, тише, ваше сиятельство, – лекарша положила прохладную ладонь мне на лоб. – С ними все в порядке. Все живы и уже почти здоровы. Разве что за исключением девушки. Ей предстоит длительная реабилитация. Но их успешно вывезли с острова, и сейчас они под защитой. А вам действительно нельзя волноваться – это затормозит процесс восстановления.

Я глубоко вдохнул и выдохнул. Ну слава небесам. Значит, успел…

– А Самойлов? Брат Луций? Директор…

– Тихо! – Елена Олеговна мягко, но настойчиво прижала мою голову к подушке. – Вы обо всем узнаете из первых уст. Но сейчас, прошу вас, дайте мне закончить работу. Я еще не привела вас в порядок.

– Ладно, – проворчал я. – Так что мне нужно делать?

– Хотя бы не шевелитесь. Я ведь работаю с тканями неинвазивным методом… И раз уж вы в сознании, имейте в виду, что будет довольно неприятно.

О, это я помнил – Тимофей Викторович не особо меня щадил, когда сращивал рану на бедре. Я кивнул и пообещал лекарше не орать.

Стараясь отвлечься от боли, я разглядывал обстановку в комнате.

Интересно, насколько близкой родней приходился этот Глеб Алексеевич государю? Раз князь именно Великий, то, насколько я помнил, оказался я почти что у бога за пазухой. Другой вопрос, почему мне оказали такую честь.

Нет, все понятно, Оболенские – очень многочисленный и могущественный род, а я теперь стал одним из двух княжичей. Пусть не наследовал, но все равно вес отныне имел совершенно иной. Кроме того, могли сыграть роль и мои заслуги – все же в героя поиграл успешно.

Но только ли в этом было дело? Или я вляпался в нечто настолько важное, что дело взяла на карандаш императорская семья? Ну и меня решили держать поближе, ибо, например, слишком много разузнал…

– Готово, Владимир Андреевич, – лекарша отняла руки и поднялась на ноги. – Не могу констатировать, что вы здоровы – все же в ближайшие дни вам стоит вести максимально приближенный к постельному режим. Однако вы сможете прибыть на аудиенцию к моему господину.

Я приподнялся на кровати и удивленно уставился на молодую женщину.

– Даже так?

Она улыбнулась одними губами.

– Вы, ваше сиятельство, насколько я поняла из контекста, сыграли едва ли не ключевую роль в деле, о котором уже два дня судачит весь город. Скандал в исправительной академии для детей аристократов! Тут и простолюдины бы руководство на вилы подняли, а теперь представьте, как бурлит свет…

Я кисло улыбнулся.

– На то и был расчет.

– Если вы чувствуете в себе силы, я позову слуг, чтобы помочь вам одеться. Если вдруг вам станет хуже или вы почувствуете любое недомогание… Я буду здесь до утра.

– Благодарю, Елена Олеговна, – кивнул я. – Великому князю с вами очень повезло.

Лекарша сдержанно кивнула и вышла, оставив меня пялиться на роскошную лепнину невероятно высокого потолка. Да уж, дворец, судя по всему, отгрохали такой, что наверняка на него ушел весь бюджет какой-нибудь средней губернии…

Меня умыли, одели, даже напоили крепким сладким чаем – ароматным и с долькой лимона – и затем повели на аудиенцию.