Текст книги "Далер- сладкая отрава (СИ)"
Автор книги: Альбина Шагапова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Вытянув из недр своего чемодана пижаму, я швырнула её в Светку.
– Пойдёшь в этом! Иначе, я буду вынуждена сообщить отцу, что ты подражаешь вампирским женщинам.
От неожиданности Светка икнула.
– Я не подражаю, с чего ты взяла, Верочка. Платье не вампирского производства, я его купила на распродаже…
На белом лице выступили багровые пятна, от чего девушка тут же потеряла пятьдесят процентов своей привлекательности.
– Это шифон, – я брезгливо дёрнула за рукав– фонарик с такой силой, что ткань затрещала. – Лёгкий, полупрозрачный, подходящий для жаркого Далерского климата, не так ли? А ещё совсем недавно, ты заикнулась о том, что тебе надоела зима и хочется, чтобы круглый год было лето. Говорила ?
Светка часто закивала, словно этими бессмысленными движениями пыталась сменить мой гнев на милость. Вот только меня уже несло. Не люблю, когда кто– то посягает на то, что по праву должно принадлежать мне.
– Ну вот, сама призналась. Так стоит ли мне расценивать твой наряд и твои высказывания, как пропаганду вражеской культуры и образа жизни? А может ты и твоя семья члены тайной организации. Знаешь ли, одну такую подпольную шайку уже накрыли. Кучка идиотов хотела свергнуть СГБ, готовила бунт, правда не в нашем городе, а в столице. Но может быть, ваша семейка имеет к этому отношение? Надо бы сказать отцу, пусть разберётся.
Ох, с каким удовольствием я прочла удивление и страх, панический страх затравленного зверька на миловидном личике.
Аришка застыла в немом изумлении, подобной жестокости она от меня не ожидала. Да, откровенно говоря, я и сама от себя такого не ожидала. По истине, все светлые мысли приходят внезапно. Теперь мне не терпелось оказаться в клубе, чтобы посмотреть на вытянутые лица одноклассников да и не только их, когда перед ними появится чудо в пижаме, на три размера уже.
– Прости меня, Верочка, я больше так не буду, – беспомощно залепетала кукла.
Я дьявольски расхохоталась. Детский сад да и только! Да кого трогают её «Прости». Вот дура то!
– Я тебя прощаю, – моя рука проводит по белым шёлковым волосам одноклассницы, ложится покровительственно на плечо. – По этому, ты отправляешься в клуб не в нижнем белье, а в этой прелестной пижамке в очаровательный горошек. И учти, хорошая моя, я прослежу, чтобы ты веселилась на полную катушку, танцевала у всех на виду, а не пряталась в дамской комнате.
С одноклассницей случилась истерика. Она рыдала, рвала на себе волосы, бухалась передо мной на колени. Я же безучастно смотрела на её попытки докричаться до моего милосердия.
Мне даже интересно не было, до какой степени унижения дойдёт эта девчонка. Я привыкла к слезам и просьбам своих подданных к их страху и восхищению, к их тайной зависти и желанию оказаться, как можно ближе. Напрасно Светка пыталась меня разжалобить, зря валялась у моих ног. Мне она была безразлична. Весь этот спектакль я затеяла для Аришки, чтобы драгоценная подруженька поняла, как опасно спорить со мной, как опасно пренебрегать моей благосклонностью, отказываться от моей дружбы.
– А ну, вставай! – наконец не выдержала я. Опаздывать на вечеринку по случаю собственного дня рождения мне не хотелось.
Схватив Светку за шиворот, я попробовала поднять дурную девицу с пола, но, конечно же, потерпела поражение. Одноклассница была втрое шире и выше меня, а жаль. С каким удовольствием я бы приподняла наглую девку над полом. Чтобы беспомощно болтались толстоватые ножки, чтобы белые кудряшки подметали ковёр.
– Свет, встань и переоденься, – мягко прошептала Аришка.
Заботливые руки сестры без труда помогли подняться белобрысой дурочке, освободили её от злосчастного платья и принялись натягивать пижаму, которая бессовестно трещала по швам.
Потом, рыдающую Светку увели в ванную, чтобы та умылась. И от туда, за шумом воды доносились сдавленные рыдания и невнятные жалобы не то на меня, не то на судьбу– злодейку.
Да, я победила, но от чего– то победа не принесла удовлетворения, как это бывало раньше. В животе ворочался неприятный скользкий комок, словно произошло нечто непоправимое, словно недавний инцидент послужил точкой отсчёта, что вот сейчас начинается новый виток моей жизни, и ничего нельзя исправить, ни чего нельзя вернуть. Страшно? Тревожно? Пожалуй. Но почему? Откуда это странное ощущение грядущих перемен? А может мне просто приелся вкус власти?
Наконец сестрички выползли из ванной и мы вышли из номера.
Глава 3
Клуб не произвёл на меня особого впечатления . Да и что может быть интересного в полутёмном зале , наполненном зеленоватым дымом , танцующими людьми и запахами алкоголя ? По стенам , потолку и полу ползли разноцветные пятна. Острые лазерные лучи , словно длинные спицы , резали полумрак . Музыка, больше похожая на грохот и лязг товарного поезда, мешала слышать друг друга. Приходилось кричать, перегнувшись через стол. И здесь я должна провести вечер ? Потратить на это бессмысленное прыганье под режущий слух шум своё время ? Кошмар !
Весь наш класс собрался за столиком, подальше от сцены, на которой вихлялась парочка вульгарных девиц. К моему удивлению Светкин внешний вид ни кого не шокировал, а я то ожидала насмешек и колкостей, снисходительного и высокомерного взгляда со стороны Дениса. Всё же Аришка оказалась права, в обтягивающем красном платье на тонких бретельках, с тоненькой золотой цепочкой на шее и распущенными волосами, отливающими платиной, я выглядела просто очаровательно.
– С совершеннолетием тебя, наша милая Вероничка! – восторженно прокричала Алёна, поднимая свой бокал игристого.
Ребята поддержали её. Мы чокнулись. По лицам одноклассников скользили всё те же нелепые цветные огоньки, и от того они, эти лица, такие знакомые, такие родные, казались сейчас совершенно чужими. Неприятно– зелёные, болезненно– жёлтые, устрашающе– красные.
– Ох, и круто здесь! – потянувшись произнёс Антошка. – Номера просто класс!
– Ага, – подхватил Денис. – Особенно бар с напитками. Коньяк у них отменный. Где ещё такого отведаешь?
Упоминание Денисом о спиртном покоробило. В моём представлении Денис должен быть идеальным, смелым, благоразумным, без вредных привычек. А тут – коньяк!
– Употребление спиртных напитков влечёт за собой массу негативных последствий, – начала я отчитывать мальчишек, дорвавшихся до свободы, но мой голос потонул в шуме музыки и голосах других ребят.
Меня это укололо. Обычно, когда я начинала говорить, сразу же воцарялась гробовая тишина. Так почему же Ожегов перебил мою речь своими восторгами по поводу светящихся стен в ванной комнате, а Танька восхищённо охала описывая шторы и ковры.
Одноклассники вспоминали сегодняшнюю экскурсию, строили планы на неделю, в которые входило не только посещение интересных мест, но и дегустация алкоголя в баре. И несмотря на то, что я сидела среди своих друзей, ближе которых, если быть честной перед собой, у меня нет и не было, я чувствовала себя одинокой. Такого ощущения отстранённости от чего то важного, обиды, разочарования, усталости, я не испытывала уже давно, с третьего класса, наверное. Неужели вновь? Серое рыхлое небо над мокрым школьным двором. Девочка медленно поднимается, с земли, на которую её так грубо толкнули, обречённо рассматривает грязные ладошки. Жёлтые монетки опавших листьев прилипли к идеально выглаженным брюкам и светлой розовой курточке. Они, эти листья, такие же мокрые, как и всё вокруг, пахнут так неприятно, тоской и отчаянием, ушедшим летом и крушением надежд. Девочка едва скрывает слёзы, она знает, что плакать нельзя, что никто не станет её жалеть, лишь в очередной раз посмеются. Дети убежали играть, оставив её одну. Сейчас они смеются и о чём– то разговаривают в беседке. Им весело, ведь Глеб притащил в школу настоящую живую крысу, серую с длинным хвостом. И сейчас все выстроились в очередь, чтобы погладить животное. Глеб добрый, он всем разрешит. Всем, кроме неё.
Нет, не надо об этом! Да, такое было со мной, но давно, очень давно. А сейчас, меня любят, меня уважают, меня боятся. Я – королева класса, лицо школы. А эти ощущения вызвало спиртное. Я же не пью, лишь под Новый год позволяю себе бокал шампанского, да и тот не допиваю до конца.
А одноклассники продолжали смеяться, говорить о каких –то пустяках, рассказывать скабрёзные анекдоты. Хотелось сделать им замечание, но что– то останавливало, даже пугало. Будто одним неосторожным словом разворошу осиное гнездо, переступлю какой– то рубеж. Да что же это такое?
Вновь бутылка идёт по кругу, и из её горлышка льётся в бокал пузырящаяся жидкость. Поднимаются тосты за меня, за наш дружный класс, за гостеприимную Эвилию, за великий триумвират и СГБ. Голова становится тяжелее с каждым глотком, в желудке бурлит и я чувствую неприятную тяжесть, от которой хочется избавиться, прямо сейчас, сею же минуту.
Раздражает всё, и музыка, и смех, и запахи, особенно запахи. Как же дурно здесь пахнет, вернее сказать, воняет. Всё, больше не могу.
Вскакиваю со своего места и бегу к спасительным дверям с изображением дамы.
В светло– зелёной кабинке туалета меня выворачивало и трясло. Пищевод сжимался в болезненных спазмах, на лбу выступила испарина. Нет, пить мне, однозначно нельзя. И как Аришка может опрокидывать бокал за бокалом и оставаться всё такой же весёлой и бодрой? А Светка? Сидит, пьёт, и ничего ей не делается.
Когда тошнота отпустила, а рвать стало уже нечем, я устало опустилась на крышку унитаза. Посижу, отдохну, а потом присоединюсь к остальным. Конечно, хочется домой, но как оставить класс без своего контроля. Мало ли, отыщется смутьян, который захочет свергнуть власть.
Послышался стук женских каблучков по кафельной плитке. Скорее всего вошли две дамы. Одна включила воду, другая же топталась возле зеркала. Наконец та, что любовалась собой в зеркальном отражении, произнесла:
– Странно, я думала, он вообще в мою сторону не посмотрит из за этой дурацкой пижамы, а в итоге, я приглашена на танец.
Светка? Интересненько, кто это чучело пригласил?
Я осторожно подобрала под себя ноги, чтобы вошедшие не смогли увидеть носки моих туфель.
– Дурочка, – Аришка завинтила краник и встала рядом с сестрой. – Дениска любит тебя, ты нужна ему любая, в пижаме или без. А лучше без.
Девицы пьяно захихикали. Фу! Как пошло то! Денис любит Светку! Какая чушь! Да быть такого не может. Просто эта белобрысая дура липнет к нему, как банный лист, вот он и решил с ней потанцевать.
– Ох, ты просто не представляешь, какая у нас ночь была перед отъездом в Эвилию, – наверняка Светка закатила глаза, мечтательно и глупо. – Родаки Дена свалили на дачу к знакомым, что– то там праздновать, а я приехала. Блин, Аринка, всё как в кино, свечи, розы, ужин. Дениска так готовит чудесно! Он ведь мне кольцо подарил, предложил расписаться, прикинь! А я плачу, и ничего сказать не могу. Ну как мы поженимся, ведь эта сучка номенклатурная нас со свету сживёт. Ден ведь не только в институт поступить не сможет, он ведь и работу не найдёт. А меня так вообще по этапу отправят.
У Светки начиналась очередная истерика, в голосе звенели слёзы, ещё немного, и она начнёт биться головой о стену.
– Прекрати! – резко прервала Арина. – Нужно бороться за своё счастье. Да, у Вероники влиятельный отец, да, третий секретарь приёмной СГБ способен на многое ради своей дочурки, но это не повод, чтобы выйти замуж за любого алкаша или остаться старой девой лишь по тому, что твоего любимого мужчину захотела богатенькая тварь.
Тварь? И эти слова произнесла моя лучшая подруга? Происходящее всё больше напоминало дурной сон. А может, я напилась до белой горячки и сейчас брежу?
– Что же ты сама перед этой тварью пресмыкаешься, да и не только ты, весь класс лижет ей задницу?– Светка притопнула ножкой.
– Хочу поступить, и все хотят. Ты что всерьёз думаешь, что её кто– то любит? Ни чуть! Вся школа ненавидит Краевскую. Всех достали её беседы, доклады, собрания. Вот запомни мои слова, только закончится учебный год, только пройдут вступительные экзамены, все с облегчением забудут эту крысу. Ни один из нас ей больше никогда не позвонит. Кроме Ожегова, конечно. Только такой извращенец может влюбиться в селёдку с длинным носом, серыми волосами и пупырышками вместо нормальных сисек. А задница? Ты зад её видела вообще? Её вовсе нет! Даже если Денису пригрозят расстрелом, он не женится на этом убожестве.
– А если и женится, то будет изменять, – смех Светки застучал тысячей мелких холодных шариков о кафельные стены.
Девчонки вышли, а я осталась сидеть на крышке унитаза, с трудом понимая, что происходит. Слова лучшей подруги продолжали висеть в воздухе. От них веяло болотной гнилью, они имели тухловатый привкус. Всё ложь. Восхищённые взгляды, интерес к моим лекциям, даже дружба Аришки оказалась обманом.
Перешёптывания на уроках,
чтение книг по ролям, походы в библиотеку, долгие вечерние разговоры по телефону, сердечные тайны, что я доверяла ей, что она доверяла мне. Всё это мираж? Дым? А что же было на самом деле? Что чувствовала Арина по отношению ко мне? Отвращение? Равнодушие? А Денис? Он любит Светку, нелепую глупую, ограниченную Светку. Он сделал ей предложение, ласкал её, занимался с ней сексом, пока я писала доклад об Эвилии и представляла, как он, Денис Журавлёв, скажет, как ему было интересно и предложит поработать вместе. Наверняка об их отношениях знал весь класс. Знал, и в тайне посмеивался надо мной, легковерной дурочкой, папенькиной дочкой. Так что же это получается, я ничего не представляю из себя, как личность? Я никто без папы? Личная выгода и страх перед СГБ– вот что держало всех рядом со мной! Я никому не нужна и никому не интересна!
Так я уже давно не рыдала. Взахлёб, отчаянно, потеряв всякое представление о времени и пространстве. Из груди вырывался протяжный тоскливый вой, тело тряслось в ознобе.
Но нельзя же вечно сидеть в кабинке, и я открыла дверь, подошла к зеркалу и встала на то же место, где недавно топталась Светка. Из зеркала на меня глядело жалкое существо с красными глазами, в обрамлении припухших век. Да уж, Аринка права, я далеко не красавица. Меня и милой то назвать нельзя. Мои волосы отливают платиной? Кто это сказал? Мама! А глаза мои лазурно– голубые, фигура точёная, нос тонкий, аристократический. Ох и фантазёрка же моя мамочка! Какая платина? На моей голове серые тусклые пакли. Какая лазурь? Взгляд мой невыразителен, а цвет глаз– рыбий, никакой. А фигура? Есть ли она у палки? Мои рёбра безобразно выпирают, подключичные ямки слишком глубоки, а колени и локти острые, просто кости, обтянутые кожей. Стоит ли удивляться тому, что Денис выбрал не меня, а красивую Светку? А внутренний мир? Да кому он нужен? Мои однокласснички сейчас прыгают под лязг и визг, целуются и трутся друг о друга телами, бездарно убивая время. И ни у одного из них даже не возникнет мысли о том, что вместо всего этого, можно посетить филармонию и насладиться классической музыкой. Обвиняю друзей, теперь уже бывших, во лжи, а сама то я честна перед собой? Мне всегда хотелось выделиться, стать лучше, быть во всём первой и в учёбе, и в общественной жизни школы, и в глазах родителей. Мне нравилось, когда отец говорил:
– Наша дочь, не такая как все. Всякие танцульки, наряды и духи не для неё. Наша девочка серьёзна и умна не по годам!
Я полюбила ходить с родителями в филармонию, хотя порой мне и хотелось на дискотеку, заставляла себя читать тяжёлую классическую литературу старого мира, продираясь сквозь дебри витиеватого языка, но, на самом деле, с трудом сдерживалась, чтобы не попросить у девчонок какой– нибудь роман в мягкой обложке. А все эти доклады, лекции? Всё это делалось ради Дениса, ради его внимания, его благосклонности, ну и ради похвалы отца, конечно. Вот только Денису оказалось это ненужно, он выбрал Светку.
Больше не в силах находиться в клубе, в месте, где все веселятся, пьют, где нет никому ни до кого дела, я, получив в гардеробе свою шубку, выскочила на тёмную морозную улицу.
Клуб располагался на цокольном этаже гостиницы, и от меня требовалось всего лишь подняться на этаж выше, но я почему– то побежала по присыпанной снегом дорожке в густую тьму. Чем было вызвано моё такое нелогичное, можно даже сказать, глупое поведение, объяснить не могу. Может тайной надеждой, что кто– то из одноклассников увидит меня в расстроенных чувствах остановит и пожалеет? Не знаю. Но я бежала, стуча каблучками по асфальту, глотая ртом колючий воздух всегда холодной Эвилии, отдаляясь от единственного источника света– огромной вывески с названием человеческой гостиницы, от людей, в бездушные объятия чужого, иноземного, хищного мрака.
Глава 4
Темнота впереди, темнота позади, сверху и снизу. Куда пропали сосны , пронизанные ледяным, равнодушным лунным светом? Почему не слышны отдалённые звуки музыки, ведь я не успела далеко убежать? Куда идти, если вокруг лишь густая чернота, ни звука, ни шороха. Почему исчезло холодное звёздное небо? Где жёлтый, как ломоть сыра серп луны, в свете которого искрился снег? Попыталась крикнуть, но голос потонул, словно в вате. Я будто оглохла и ослепла. Лишь крепче стали колючие объятия Эвильского мороза, дышалось с трудом, а голову сжимало в спазме. Я беспомощно крутилась на одном месте, пытаясь понять, куда двигаться, всё отчётливее понимая, что из этой ловушки мне не выбраться. Я останусь здесь, на этом месте, замёрзну и умру. Мой трупп запорошит снегом, который никогда не растает, ведь в этой стране снег не тает никогда. Надеяться на то, что меня найдут глупо. Никому и в голову не придёт искать меня здесь. Да и за чем меня искать? Я никому не нужна, даже Аришке. Стоять нельзя, нужно двигаться, чтобы не замёрзнуть. Вот только двигаться у меня получалось с большим трудом. Ноги казались чужими, тяжёлыми и неповоротливыми. Я сама себе напоминала муху, попавшую в вязкий кисель. Такое со мной было, очень давно. Мрак с начала окружал меня снаружи, а потом заползал внутрь, и сознание моё гасло. Ну, а когда я возвращалась, на смену тьмы приходили беспомощность, слабость и стыд. Ведь все вокруг могли наблюдать за тем, как я бьюсь в судорогах, как изо рта вытекает пена, а кишечник и мочевой пузырь расслабляются. Неужели опять? Нет, только не это! Властитель вселенной, пожалуйста!
Отчаяние накатило с новой силой. Я чувствовала, как застывают на щеках, бегущие из глаз слёзы и уже твёрдо знала, что не выберусь из этой ловушки. А холод продолжал своё коварное дело, глаза начали слипаться, ноги подкосились, и мне больше ничего не осталось, как упасть на снег.
Волны сна подхватили и понесли меня из кромешной тьмы в лето, под тёплые лучи солнца, И я доверилась им, перестав цепляться за реальность. В моём сне было тепло и светло, голубое высокое небо, зелень раскидистых платанов и шум моря, бьющегося о каменистый берег. Кричали чайки, пахло солью и незнакомыми иноземными травами. Но здесь, в этом дивном чужом месте я чувствовала себя свободной и счастливой. Я ничего не боялась, ни очередного приступа, ни потерю власти, ни осуждения со стороны других. Я просто жила, пила этот свежий воздух свободы, наслаждаясь каждой секундой.
– И что понесло вас в лес на ночь глядя? – строгий взгляд ярко– голубых глаз прожигал, пронизывал, от него хотелось спрятаться, стать как можно незаметнее. Я инстинктивно вжала голову в плечи.
– Не знаю, – голос мой дрожал не то от страха, не то от холода, который уже начал отступать. – Наверное, я слишком много выпила. А что со мной было?
Я продолжала цепляться за соломинку, в надежде, что это был не приступ, а какая– то местная природная аномалия, или отравление спиртным, либо так на меня подействовал мороз. Все, что угодно, только не возвращение приступов.
Незнакомец уселся в кресле, откинул со лба прядь блестящих тёмно– русых волос и поморщился.
– Приступ эпилепсии, наверное вы и сами поняли. На ваше счастье я оказался рядом и смог оказать вам помощь.
Всё, надежды пусть глупой, пусть наивной, пусть детской больше нет. Нужно свыкнуться со знанием того, что болезнь вернулась и жить с этим.
– Спасибо вам. Назовите мне своё имя, фамилию и адрес. Мой отец обязательно вас отблагодарит. Вы спасли мне жизнь…
На мгновение я удивилась, так как ожидала чего угодно, но не этого. Но потом, мне стало обидно и от чего то стыдно. Щёки и уши вспыхнули, а на глаза навернулись слёзы. Властитель вселенной, неужели я так смешна? Неужели я вновь сказала какую – то глупость?
Мужчина хохотал. Хотя нет, он ржал, громко, радостно, легко, как смеются свободные, независимые люди. Осталось лишь за живот схватиться.
Отсмеявшись, молодой человек подошёл и провёл пальцами по щеке, и я вспыхнула ещё сильнее. Это, казалось бы, такое простое, ничего не значащее прикосновение, показалось мне интимным. Я сглотнула, попробовала отодвинуться, но застыла, глядя в голубые манящие омуты его глаз, в которых сейчас прыгали озорные чёртики.
– А не боишься папеньке рассказывать о своей выходке? Получишь ведь, – незнакомец улыбнулся, мягко, даже как– то наивно, а на его щеках образовались трогательные ямочки. И от чего – то от этой улыбки, от этих насмешливых слов на душе стало светло и спокойно.
– А называть меня можешь Мишей, или Михаилом. Мне подходит это имя, как ты думаешь?
Странный вопрос. И вот как на него отвечать?
– Раз вас так назвали, значит подходит, – ответила я.
Он вновь рассмеялся. И чего он ржёт постоянно, с головой что ли не дружит?
– Ну как зовут вас я уже знаю, администратор сказала. Спокойной ночи, Вероника Краевская. И больше в пьяном виде по лесам не бегайте.
Он ушёл, закрыв за собой дверь. В воздухе остался его запах свежий, бодрящий дух моря, грозы, полевых трав и хвои.
Странный какой– то. От награды отказался, назвался чужим именем. Да в общем то какое мне дело до этого голубоглазого мужика с русым хвостом на затылке. Он мне помог, сделал доброе дело, за что ему большое спасибо. Но больше мы с ним никогда не увидимся. Ну и не надо! Вот только от чего стало как то пусто? Словно отключили солнце конкретно для меня, и оно, это солнце сейчас ушло светить кому– то другому.
Дотронувшись до шеи, я не нашла, уже ставшего привычным, кулона. Где я могла его оставить? Может, верёвка порвалась, и он упал? Ну да чёрт с ним! Папочка заплатит штраф, пожурит меня за головотяпство. Ну да ладно. Гораздо важнее другое– мои отношения с Аришкой в частности и классом в целом.
Вновь навалилась тоска и нахлынули детские воспоминания. Гадкие и отвратительные, те, что я так старательно загоняла в самые тёмные и пыльные закоулки своего сознания.
Меня невзлюбили сразу, как только я перешагнула порог класса. Детский коллектив был уже сформирован, уже успели образоваться небольшие группки, парочки школьных подружек, и мне, новенькой девочке, пришедшей в третий класс, места уже не было.
Играть со мной на переменах не хотели, сидеть за одной партой тоже. Я, конечно же, переживала, плакала ночами в подушку, старалась задобрить девчонок и мальчишек конфетами и игрушками, но всё было тщетным. Дети съедали угощения, брали игрушку, и убегали к тем, с кем привыкли играть с первого класса.
Я с завистью смотрела на то, как девчонки хвалятся новыми карандашами и тетрадками, как договариваются встретиться на выходных, как угощают друг друга жвачкой или печеньем, приглашают на день рождения, смеются, шалят.
Утренние пробуждения в школу были для меня мучительными. В окно детской смотрел оранжевый глаз фонаря, одинокий и тоскливый, он едва рассеивал вязкую предрассветную холодную мглу. И я ненавидела утро, ненавидела этот фонарь и себя саму за свою слабость, ненужность и болезнь из за которой я не смогла пойти в первый класс вместе со всеми, а вместо этого сидела дома и мечтала о том, что пойду в школу и найду друзей.
Чем больше я боялась приступов, тем чаще они настигали меня. На уроке или на школьной линейке, в столовой или на прогулке я в любой момент могла пронзительно вскрикнуть и, упав на землю, начать биться в судорогах.
Смех детей преследовал меня постоянно. Девочки морщили носики при моём появлении, мальчишки ложились на пол и принимались извиваться, изображая меня. Я не имела имени и фамилии, у меня была лишь кличка– «Припадочная».
Ох, сколько же врачей и народных целителей мне пришлось посетить. И каждый из них назначал лекарства, подвергал моё тело различным процедурам от самых, что ни на есть современных до самых нелепейших. А итогом всего этого оказывалось лишь беспомощное разведение руками со стороны лекарей и обвинение в мошенничестве со стороны отца.
В возрасте двенадцати лет, я решила, что достаточно натерпелась от жизни, чтобы продолжать влачить унизительное существование изгоя и объекта для насмешек.
Прыжок из окна с крыши, удушение верёвкой показались мне слишком страшными. Выстрел из отцовского пистолета– трудным, ведь я совсем не умела стрелять, а вдруг не получится. Пришлось набирать ванну и резать вены бритвой. Боли я не чувствовала, лишь ощущала, как силы покидают меня, растворяясь в тёплой воде. А потом была больница, слёзы мамы и строгая отповедь отца, класс во главе с учительницей, бледной и напуганной , уверения в любви, дружбе и хорошем отношении, апельсины, шоколад и моё желание поскорее выписаться.
Самые жестокие обидчики были наказаны, вернее не они сами, а их родители. Кого– то посадили за хищение, кого– то выслали из города на вечное поселение в Амгроведск. Учительницу уволили, отобрав диплом и запретив преподавать. А у меня появилась куча подруг и друзей.
Я лежала, глядя в тёмный потолок гостиничного номера, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из коридора. Гул лифта, шорох по ковровой дорожке чьих– то тапок, хлопанье дверей.
Аришка придёт сюда, обязательно. Ведь здесь её вещи, ведь нужно же ей где– то ночевать? Она войдёт в номер, раскрасневшаяся, пьяная, с растрёпанной причёской и припухшими от поцелуев губами, и мы во всём разберёмся. Арина попросит прощения за свои слова, мы посмеёмся над Светкой. Подруга заверит меня в том, что в классе меня по-прежнему любят и уважают, а все её слова предназначались глупой белобрысой курице, дабы она не ныла и не портила вечер. Я честно признаюсь подруге о возвращении приступов , расскажу о симпатичном незнакомце.
– Не дрейфь, Верунчик, – посмеётся рыжая ведьма над моими страхам. – Тому, кто вздумает обидеть нашу королеву, я самолично плюну в рожу!
Так, разговаривая сама с собой, я и погрузилась в сон без сновидений.
Глава 5
Я проснулась и сразу же поняла, что Аришки в комнате уже нет. В воздухе, свидетельствуя о недавнем пребывании подруги, продолжал висеть терпкий запах её духов. Огромный красный чемодан, ещё вчера так небрежно лежащий на полу, с распахнутой пастью из которой выпирали кофточки в вперемешку с нижним бельём, исчез. Так же исчезли мягкие тапочки с собачьими головами, и плюшевый заяц– талисман на счастье, и расчёска, между зубьев которой застряли рыжие волоски.
Одиночество сжало моё горло, засвербело в носу, побежало противным холодком по венам. Она ушла, тихо, без объяснения причин.
И что теперь будет с нашей дружбой? Что будет со мной? Сейчас я могла себе признаться в том, насколько сильно зависела от Аришки. Только с ней мне было так весело, только ей я могла доверить свои секреты, только её присутствие в нашем доме было одобрено родителями. Всех же остальных папенька и маменька считали быдлом и отребьем. А сейчас её рядом нет. Где она? Скорее всего, отдыхает после возлияний и танцев, как и весь наш класс.
Я наспех приняла душ, влезла в один из своих брючных деловых костюмов и спустилась на первый этаж, где располагалось небольшое кафе.
Посетителей было мало. За столиком у окна двое мужчин о чём– то разговаривали, то и дело эмоционально жестикулируя. За дальним столом, на противоположной стороне от двери, пожилая дама читала газету, а её внучок лет пяти лениво жевал огромную булку. Тишина, лишь из динамиков музыкального центра льётся тихая мелодия. В окна глядит ослепительно– белый Эвильский день. И от того, зал кажется празднично– торжественным.
Аришку я заметила сразу. Она сидела под искусственным деревцем, поставив локти на столешницу и опустив на ладони голову. Перед девушкой дымилась чашка с ароматным кофе.
Знала, что это всего лишь лучшая подруга, что мы всегда понимали друг друга. Но от чего– то колени мои дрожали, и руки тряслись так, будто бы я, а не она вливала в себя стакан за стаканом. С чего начать разговор? И нужно ли вообще выяснять отношения здесь, в общественном месте? Но если не здесь, то где? Будет ли у меня возможность встретить Аришку в одиночестве, без Светки?
Я отодвинула стул и села напротив подруги. Та лениво открыла опухшие и покрасневшие глаза.
– Тебе не следовало так много пить. За веселье приходит расплата, – заметила я, чтобы начать разговор.
И это оказалось моей ошибкой. Я поняла свой промах уже на половине произнесённой фразы по тому, как губы Арины сложились в жёсткую грубую полоску.
– Зато мне будет что вспомнить, – каркнула подруга и тут же сделала большой глоток из чашки, успокаивая боль в саднящем горле.– А что вспомнишь ты? Как доставала весь класс своими идиотскими докладами, беседами и конкурсами знаний? Как унижала людей лишь по той причине, что их отцы простые работяги? Как во всём подчинялась самодуру и снобу папочке? Не удивлюсь, если ты умрёшь девственницей.
Последнее замечание подруги от чего– то показалось мне наиболее обидным.
– Арина! – строго прикрикнула я, как и раньше, когда подруга забывалась. Обычно после этого рыжая ведьма примирительно поднимала руки и улыбалась, но сегодня мой окрик не подействовал.
– Что «Арина»? Ты думаешь я боюсь? Да не хрена я тебя не боюсь. Надоело! Знаешь, в тот момент, когда ты раздавила Светку, заставив нацепить эту дурацкую пижаму, у меня в голове что– то щёлкнуло. Я увидела всё происходящее другими глазами. Передо мной разворачивалась сцена с участием не двух глупых школьниц, а двух социальных слоёв. Ты – олицетворение верхушки общества, СГБ, который управляет всеми сферами в нашей стране. Светка же– народ, забитый, трясущийся за свою жизнь и жизни своей семьи. Беспомощный, слабый, зависимый и униженный. И мне так противно стало, так гадко. Ведь я тоже из этого народа, так же боюсь тебя и тебе подобных, так же стараюсь угодить, так же опасаюсь произнести лишнее. Ты зовёшь меня в свой дом. А я не хочу туда идти, не хочу встречаться с презрительной улыбкой твоей матери, чувствовать изучающий взгляд твоего отца. Ты угощаешь меня деликатесами, а мне кусок в горло не лезет. Ведь сегодня я в милости, а завтра меня могут обвинить как в воровстве, так и в шпионаже в пользу Далера.
