Текст книги "Мифы темных закоулков (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Тина, со мной-то притворяться не надо. Я же знаю, какая ты настоящая. Я всё помню, Тиночка. Но раз я не вовремя – извини. До завтра, Тин.
– Счастливо.
Дурачок. А всё-таки приятно, что он звонит. Единственный, кто у неё остался из прошлого. Подумать только, если бы мама в своё время не убедила её поступить в гораздо более практичную и перспективную Академию Колдовства, то училась бы Кристи в Университете Добрых Волшебников, куда с самого начала собиралась. А там такая душевная расслабуха и розовый сироп, что, пожалуй, сейчас она давно была бы замужем за Аркашей в его однокомнатной с матерью на Куличках. И оказалась бы сама дурочкой. Кто ж в здравом уме за таких выходит? И думать не смей. Так и не думаю. Вот Герман, например, три раза уже подкатывался. С прозрачными намерениями. Ну, намерения намерениями, а если действовать умеючи... Красавец, магистр, правая рука шефа. Или самого Пересветыча у семьи отбить? А то пора уже судьбу устраивать, все говорят. Или всё-таки Вельзевул Соломонович? Не спать с ним, а выйти замуж. А жить с Германом. Или ещё как-то. Да ладно, какие наши годы. Найдём кого-нибудь. Или приворожим.
В квартире наверху раненым бизоном взревел музыкальный центр, и Кристина привычным движением брови пережгла соседям пробки. Читать расхотелось, и она отправилась в ванную.
Через десять минут Кристи уже сладко спала. Ей опять снилась лягушка-принцесса.
ЧУДИЩЕ МЕФОДИЯ
Я оглянулся – и, конечно же, увидел чёрный хвост, ускользающий за угол.
– Мефодий! Вы меня вообще-то слушаете?
– Да-да, Танечка, конечно, – поспешно сказал я.
– А вот и нет, иначе ни за что не назвали бы меня Танечкой.
Ох, действительно, надо же было так оскандалиться!
– Извините, Таня, я, право, случайно...
– Опять эти архаичные обороты? Вы как будто изо всех сил стараетесь соответствовать своему старинному имени. В наше время всё это уже не забавляет, подобное просто смешно, увы. Где бродят ваши мысли, Мефодий?
Расскажите-ка, Мефодий, в двух словах историю своей жизни.
– Всё нормально, Таня, просто мне срочно нужно бежать, я совершенно забыл... да, забыл.
– И вы меня даже не проводите? Хорошенькое свидание у меня получилось. Ладно, не смущайтесь так, я пошутила.
– Что вы, у меня и в мыслях не было бросить вас здесь, я имел в виду, что уже пора...
Чёрт, опять получается не то!
– Ну, раз в а м надо спешить – пошли.
На обратном пути я несколько раз оглядывался – оно было здесь. Разумеется, мне не удавалось увидать его целиком: то лапу, то кончик морды, то опять же хвост – но оно сопровождало меня неотступно. Вот уже лет восемь, наверное. А точно я не знаю.
Порой мне представляется, что оно всегда было где-то рядом, хотя это, разумеется, полная чушь. Просто всю мою жизнь отравили невнятные страхи. Иногда они принимали более или менее чёткие формы, вроде Бесплотника, который изводил меня (и моих родителей) со старшей группы детсада и вплоть до третьего класса, но чаще нечто гнетущее витало в атмосфере и прижимало к земле. Пожалуй, если отбросить юные бессознательные годы, я не насчитал бы десятка дней, когда был бы всем доволен, не сказать – счастлив.
Естественно, это мешало мне занять сколько-нибудь достойное положение в стае, обычно именуемой специалистами подростковым коллективом. Однако становиться чьим-либо рабом или шутом я также не захотел и потому сам себе назначил участь отщепенца. На мне тренировали остроумие и кулаки, девушки обходили меня по максимально удалённой кривой, чтобы, не дай бог, не показаться какому-нибудь Фернанделю районного разлива подружкой Мефодия.
Кстати, об имени. Папа с мамой, конечно, тоже постарались обеспечить отпрыску достойное существование. Из придуманных обществом прозвищ не было ни одного цензурного, а мои попытки хотя бы в институте внедрить кличку Мефисто вызывали в массах в лучшем случае жалость. Это у хороших людей.
Однако к тому времени я уже обнаружил е г о. Думаю, оно специально продемонстрировало себя, когда за год до окончания школы нашу параллель загнали в деревню помочь загибавшемуся колхозу сгноить картошку. После трудового дня народ устроился в стогу с гитарами, а я, как обычно, отдельно, облокотившись о забытый чуть в стороне сноп и от нечего делать рассматривая редкую ивовую рощицу. И тут мне почудилось движение на опушке. Нечто тёмное, мохнатое, чуть меньше и много стремительнее медведя, мелькало в просветах меж кустами. Его перемещения были столь быстры, что порой создавалось впечатление смазанности, как на спортивных фотографиях. Я никого, по обыкновению, не позвал. Впрочем, позже мне пришлось убедиться, что Чудище, как я наименовал его, никто, кроме меня, увидеть не может. Это только мой монстр. Персональный.
Ох, и надоел же он мне за последующие годы! Ему как-то удавалось проникнуть в самые неожиданные места и испортить лучшие моменты моей и без того не слишком богатой радостями жизни. При этом оно вовсе не было бесплотным, я видел следы, клочья шерсти и даже, по-моему, кал. Конечно, я замечал его только тогда, когда оно само этого желало. Мысль о том, что Чудище затаилось где-то и скалится в такт своим поганеньким мыслишкам, лишало меня уютного уединения и отнимало последние остатки уверенности в себе. Какая там карьера! Какие девушки! У меня никогда и ни в чём не было серьёзных намерений. Оставьте, господа, с вашими глупостями, меня в любой момент может сожрать монстр.
Человек привыкает ко всему, и я смирился с жадным дыханием за спиной, но порой встречается кто-то вроде Танечки, и вновь становится больно и обидно. За что мне такая жизнь? И, кстати, зачем?! Однако я не точу бритву и не пытаюсь закупить лошадиную дозу снотворного, не решаюсь перевести отношения с Таней на новый уровень и не решаюсь отпустить её. Я трус.
Но даже у боязливого человека случаются пароксизмы отваги. Где-то на середине дороги от Таниного к собственному дому я вдруг ощутил, что завод кончился. Сегодня ситуация должна разрешиться. Иначе... Иначе я и далее буду существовать по-прежнему, а я больше не могу. Устал.
Я выпрямился, прислонился к стене какого-то учреждения и расправил плечи. И монстр, видимо, тоже решил, что наступил момент. Он вылетел из-за забора, взрыв когтями дёрн при резком повороте, и застыл прямо передо мной, наконец позволяя рассмотреть себя. Он выглядел примерно так, как я и представлял, только ещё противнее: пасть с двумя рядами острейших клыков, с которых капала ядовитая слюна; глаза размером с пивные кружки; две пары коротких острых рогов; крохотные заострённые ушки; мясистое тело во всклокоченной потной шерсти; нетопырьи крылья, столь размашистые, что концы их волоклись по пыли, собирая колючки с окрестных зарослей чертополоха; шесть мощных лап и длинный суставчатый хвост, завершавшийся шипастой булавой.
"Боже, – подумал я, – и это всё для меня одного?!"
– Memento mori, – прорычало Чудище.
– Да-да, – вяло ответил я. – Конечно.
– По-моему, у меня явное преимущество, – сообщило оно. – Я могу тебя съесть прямо сейчас.
– Точно, – сказал я. – Приступай.
– Ну, тогда я выиграл.
Самец, стало быть.
– Теперь твоя очередь.
– Что? – изумился я.
– Да ничего. Я сколько лет тебя преследовал? А? То-то и оно. Сейчас ты будешь догонять.
– Погоди-погоди, выходит, это была просто игра?!
– В общем-то, да. И ты водишь.
– И я должен превратиться в такое же... э... существо, как ты?
– Нет, это мой истинный облик, – гордо заявило чудовище. – Ты, увы, всего лишь жалкий человечишка – не обижайся, пожалуйста. Однако, если ты быстро произнесёшь про себя "зжедгвба", то обратишься в дракона. Повторишь – вернёшься в прежнее тело.
Я тут же попробовал. Получилось. Дважды. Я задумался.
– Слушай, а можно, я не сразу начну с тобой... играть, а, скажем, послезавтра? Я тут несколько устал, сам понимаешь, хотелось бы дух перевести.
– В принципе, так не полагается, – с сомнением произнёс он, – но для тебя я готов пойти на небольшое нарушение. Всё-таки старый знакомый.
– Значит, до свидания?
– Пока, – и он исчез.
А я отправился домой. По пути я напряжённо размышлял. Получается, что моя жизнь была изгажена из-за какой-то ерунды? Ну, ничего, я своё возьму. Я им ещё покажу! И на работе, и во дворе, и... и... И Танечке, само собой. Сколько ещё можно вокруг неё па-де-де плясать. Давно пора с ней... То есть её... Хватит, короче, ломаться, шестой месяц ходим, срок!
Однако начнём с Чудища. У меня всего сутки. Чего бы достать? Идеально – автомат, но время, время! У кого бы взять крупнокалиберное ружьецо? Салочки, стало быть? Нет, займёмся другими играми!
Ну а потом вообще... позабавимся. Люди, у меня большие планы. Зжедгвба!
ТЁМНЫЕ НОЧИ ГЕОРГИЯ
Раз в месяц – иногда чаще, порой реже – Георгий не ложится спать. Едва начинает темнеть, он выходит на балкон и застывает там, вцепившись закаменевшими пальцами в поручень и уставившись стеклянным взглядом в некую точку за горизонтом. Сердце молотом колотит в голову, дыхание прерывисто и беспорядочно. Он смотрит прямо перед собой и ничего не видит. Он может стоять так часами. Сегодня у него особенная ночь. Он ждёт Зова.
Наконец Голос, слышный только Георгию, выкликает его имя, и тогда он быстро одевается во всё чёрное, натягивает плащ и покидает квартиру. Он проворно спускается по лестнице, стараясь не попасться никому на глаза, бесшумно затворяет за собой дверь подъезда. У него всегда наготове два-три стандартных объяснения поздней прогулки, но лучше всё-таки не вызывать расспросов. Обычно его никто не замечает.
Георгий вступает на обезлюдевшие улицы, покрытые флёром сумерков, и окунается в пустоту, как в море. Он идёт всё быстрее и быстрее, не размышляя ни о чём, не выбирая маршрута, уходя в неизвестность, во мрак. Сила, ведущая его, превыше здравого смысла, сомнений и желаний.
Тьма клубится впереди и позади, и редкие фонари покачивают под ветром остроконечными китайскими шляпами. Вдали гремят на стыках последние трамваи, спеша увезти припозднившихся граждан в тёплую безопасность квартир. Ночью город принадлежит мёртвым, и лишь немногим, совсем немногим теплокровным суждено остаться под открытым небом, дабы принять или сотворить свою судьбу. Георгий – один из тех, чей след, как шлейф, тянется за их спинами и после их ухода долго, долго не гаснет. Иногда – годы. Не жертва, но – герой, и тяжкая ноша эта назначена ему в воздаяние за некий проступок. Века прошли с тех пор, Георгий уже и сам не помнит свой грех, но судьи не забывают ничего, и приговор пока не отменён. Возможно – не будет отменён никогда, и неизменно, от рождения к рождению, до Последнего Суда предстоит ему охранять сей мир, истинным огнём выжигая скверну и безнадёжно мечтая о прощении.
Свет фонарей багровеет, луна запахивается в тучи, как дитя, ныряющее под одеяло, а звёзды увеличиваются в размерах, жадно вглядываясь в происходящее на убогой земной тверди. У небожителей так мало развлечений! Георгий подбирается, напрягает мышцы, готовясь отразить неизбежное нападение. Ничего хорошего ждать не приходится. Кто или что подстерегает его на сей раз? Стражи не выбирают противников.
Из-за угла возникает первый гонец Ада. Князь Тьмы, читающий в сердцах, всегда посылает того, кто способен уязвить противника в самое ранимое место. Его слуга предстаёт в облике нежной, изящной, покрытой сладостным пушком барышни, которая, не успев на автобус и не имея денег на такси, несётся с пресёкшимся дыханием сквозь ночь, за каждым деревом видя насильника, в каждом скрипе и шорохе слыша приближение иных, совсем неведомых ужасов. Когда на её пути и в самом деле возникает мрачный незнакомец в тёплом не по сезону плаще, широкоплечий и сутулый, прячущий правую руку под одеждой, страх бедной Красной Шапочки уже не может стать сильнее. Она замирает, зажмуривается, будто надеясь, что стоит раскрыть глаза – и окажется, что всё происходящее – лишь сон, кошмар, который развеется в свете солнечных лучей.
Мизансцена достоверна в мельчайших деталях, от пуговки, расстегнувшейся во время ходьбы, до капелек пота, проступивших на юной коже. Но Георгия не проведёшь, он всегда распознает суккуба. Вторым зрением он видит настоящий облик мнимой девственницы, невозможно прекрасный и бесконечно порочный, сулящий немыслимые наслаждения, мучительную позорную смерть и вечную жизнь в пламени Ада. Страж знает, что стоит чуть расслабиться – и он будет схвачен, пожран и переварен раньше, чем успеет понять, что с ним происходит. На бренной земле девушка с отчаянным воплем безуспешно пытается скрыться от нагоняющего её маньяка с ножом, цепляется за корень и падает, превращаясь в лёгкую добычу злодея, а в истинной Вселенной сладострастный демон призывно распахивает ноги, обнажая затаившуюся меж ними Преисподнюю. И в обоих мирах Георгий вздымает огненный меч, а затем неожиданно для противника перехватывает его и раз за разом бьёт вниз – туда, туда, туда, в ту её часть, которой она мне грозила. Монстр взвывает, захлёбываясь чёрной кровью, и бьётся в корчах, давя и сминая кусты, но герой не прекращает трудов, пока тварь не затихает.
Передохнуть ему не удаётся. Вопль издыхающего суккуба достиг слуха его братьев, и они уже мчатся на выручку, лишь чуть запоздав. Железный дракон в наспех наброшенном образе белого с синей продольной полосой авто с рёвом тормозит у края тротуара, выпуская из чрева двоих багроволицых инкубов в синей униформе. Увидев Георгия над поверженным чудовищем, они выхватывают стальные палицы с ядовитыми шипами. Страж, понимая, что с троими ему не справиться, бежит прочь, уводя бесов от их "коня", который, повинуясь странному року своего племени, не может покидать проезжую часть дороги. Демоны устремляются за ним. Страсть к живой человеческой крови лучше премированной ищейки указывает им след. Георгий находит поляну, окружённую липами, а там останавливается и встречает врагов лицом к лицу. Один из них пытается обойти его... И тут за спиной Георгия распахиваются сияющие белизной и золотом крылья – единственное, кроме меча, что оставили ему в момент изгнания. Он взмывает над прикованными к тверди монстрами и, пикируя сверху, легко поражает их, лишая ещё двоих воинов Ада телесного обличья. Георгий не испытывает торжества и не надеется, что сегодняшняя победа или другие подвиги уменьшат его срок или хоть как-то будут зачтены ему, но не может не выполнять свой долг. Милосердный Создатель не ценит мужества, но, возможно, заметит тоску, боль и веру изгнанника, пожалеет его и когда-нибудь простит и вернёт Домой.
Летняя ночь будет длиться долго, и у защитника ещё найдётся много работы. А пока до самого рассвета он будет преследовать и разить, не обращая внимания на боль в мышцах, не пытаясь всмотреться в иллюзорный облик мечущихся в роковом блеске меча существ, не поддаваясь страху, сомнениям и жалости...
Ранним утро Жора выходит во двор, и старушки на скамеечке вразнобой приветствуют его. Они помнят его ещё вот такусеньким, с мамой, коляской и большим плюшевым зайцем на руках. С тех пор ничего здесь, кажется, не изменилось, лишь уменьшилось в размерах, потускнело и обшарпалось. Жора обожает свой двор, редкие деревца, почти не дающие тени, покосившиеся стойки для белья, детские горки, у которых он уже, наверное, раз сорок чинил ступени, и их столь же настойчиво отрывали снова. Вон скворечник, который он сам прибивал на недосягаемой для хулиганов высоте, причём упал и сломал руку. Вот песочница, в которой уже почти нет песка. Ничего, в выходные он притащит новый, он уже нашёл место, откуда можно его взять немного без вреда для общества. А вон и дядя Камиль заступил на трудовую вахту. Дядя Камиль – несовременный дворник, он каждое утро поливает почву, прибивая пыль и радуя флору, хотя никто ему за это не платит. А ведь у него много и другой работы, уже обязательной, за результата которой строго спросят. Жора подбегает к старику, отбирает у него шланг и сам принимается за орошение территории. Жора не может не помогать людям, такой у него дурацкий характер. Он всегда ищет, кому бы облегчить жизнь за свой счёт. Для этого и встаёт рано, а ведь мог бы отсыпаться подольше, на службу ему только к десяти. Жора трудится в зоопарке, где возглавляет секцию амфибий и рыб, из него одного и состоящую. Занимая столь соблазнительное для подрастающего поколения место в жизни, он пользуется служебным положением, чтобы проводить знакомых (а порой и незнакомых, но безденежных) ребят мимо билетёра бесплатно. За это его ругает директор зверинца и ценит дворовая малышня. А взрослые уважают его за открытую, незлобивую душу и постоянное неназойливое стремление пособить.
С лица Жоры не сходит застенчивая, добродушная улыбка, и иногда – при ярком солнце – кажется, будто за спиной у него колышутся тонкие прозрачные крылья.
Но наступает особенная ночь...
ДОБРАЯ ДУША ЛЕОПОЛЬДА
Добрый день, здравствуйте. Проходите вон туда, в большую комнату. Вы ведь от Порфирия Сергеевича, не так ли? Нет, что Вы, просто Леопольд. Нравится мне, знаете ли, эта западная манера, так сказать, без чинов. А Вас, извините, как называть?
Ну что ж, Михаил, устраивайтесь вот здесь, в кресле. Про Вашу просьбу Порфирий Сергеевич мне телефонировал, хотите что-нибудь добавить от себя? Нет? Ну и ладненько. Не волнуйтесь, всё будет в порядке. Я, знаете ли, часто метаморфозами балуюсь, хотя это и не основная моя специальность. Но, понимаете ли, люди просят, а у меня идиотский характер: не могу никому отказать. Сколько дурнушек я в красавиц превратил – и не пересчитать. Однако образ мыслей я им не менял, я сознание человека не трогаю, опасаюсь, мало ли каких дров можно наломать. Ну, разве что очень уж сильно просят.
Да, я и говорю: мышление-то сохраняется. Забавно получается порой: мордашка и остальное – красивенькие, а душа – ух, какая страшненькая. Но это уже не моё дело, такое и в первозданной, позволю себе так выразиться, природе встречается. Я им, насколько мог, помог, а дальше сами разберутся. Голову немного наклоните, вот так.
Что Вы, какой скальпель! Я же Вам, Миша, извините, не хирург, я работаю с силами высшего порядка. Эфирные, понимаете ли, духи, эманации, пронизывающие Вселенную, ну и тому подобное. Впрочем, это сложные материи, вернёмся к нашей ситуации.
Нос будем менять? Гм, а я бы на Вашем месте оставил как есть. Небольшие неправильности – они, бытует мнение среди дам, украшают мужчину. Ну, хозяин – барин, передвиньтесь чуть влево, чтобы тень проходила строго по переносице. Вот здесь малость сдвинем, там сгладим, тут немного вытянем.
Что? Почему это "ничего не делаю"? А, Вас удивляет, что я к Вам не прикасаюсь. Но я, дорогой Миша, оперирую с тенью, воздействую на оригинал через подобие. Известный ещё Парацельсу метод, проверенный веками. Я в него внёс, правда, толику отсебятины. В общем, я деформирую тень, нос же, как следствие, исправляется сам.
Что Вы, Миша, даже если Вы предпочтёте переменить лицо в целом – это будет мелочью по сравнению с проблемами одного моего пациента, назовём его Николаем Ильичом, тем более, что я не знаю его настоящего имени. Впрочем, Вы про него, конечно, слышали. В прошлом году пресса о его "подвигах" не умолкала: нападения, убийства, изнасилования, извращения разные... Фу, мерзость. Ночной Мясник, припоминаете? Да, я его сразу, безусловно, собирался выгнать, но он так плакал, умолял, в ногах у меня валялся, в буквальном смысле слова. Говорил, что милиция у него "на хвосте", что он не виноват, его временами оккупирует какая-то Чёрная Пакость, и тогда он за свои поступки не отвечает. Короче, нёс полную чушь, но так мне его жаль стало... Несчастный, в общем, человек. Я ли ему судья, тем паче, что и сам не без грехов? Между прочим, интереснейшая в своём роде персона оказалась. Оригинальный взгляд на вещи, массу любопытных историй знал. Нет, не только из личной биографии, те я сразу попросил не рассказывать, хотя у него кое-что прорывалось, конечно. Анекдоты, знаете ли, в том числе исторические, курьёзы всякие, факты из жизней замечательных людей... Ну, ему пришлось полную переделку организовать; не только физиономию, как Вам, поправить, но и в целом внешность изменить: рост там, вес, ширину плеч и так далее. Что? Безусловно, в моих силах, я Вам, кажется, уже говорил. Отпечатки пальцев и группу крови, конечно, тоже, на последнем он особенно настаивал.
Ещё немного наклонитесь вперёд, я Вам щёчки подберу. Они у Вас, извините, несколько излишне выпуклые. Как? Дорогой, Вы же не хомяк, чтобы у Вас щёки со спины были видны. Тут одной тени недостаточно, придётся лампу дневного света применить. А? Нет, о Мяснике я больше пока не слышал. Но я, Миша, газет не читаю. Не хочу расстраиваться.
Что? Конечно, Вы правы, в детстве у меня были сплошные неприятности из-за чрезмерно мягкого характера. Случалось, и били. Едва не обозлился на весь мир. Однако, к счастью, я рано обнаружил в себе Талант, им и спасался. Несомненно, я мог бы легко обратить своих мучителей, к примеру, в мокриц, но это было бы, согласитесь, гадко и неадекватно.
Нет, Михаил, злым быть нехорошо и, кстати, для здоровья вредно. Вот лечился у меня году примерно в шестидесятом Гангнус. Называл себя чёрным волшебником. Кажется, и в самом деле владел некими… оккультными знаниями. Пренеприятнейшая личность. Ежели ему верить, целый век угрохал, чтобы запретные колдовские книги добыть и пополнить их собственными страшными заклинаниями. Мечтал, по собственным словам, подчинить Землю своей тайной власти и почти добился цели, но нашлась и на старуху проруха, извините за штамп. Добралась до него троица витязей, лабораторию разгромила и самого Гангнуса отходила так, что он еле живой ко мне приполз. Максимум сутки бы протянул. Пришлось мне таки попотеть, но вытащил мерзавца, практически, с того света. Теперь-то он, конечно, полностью оклемался, слыхал, даже кое-какие из своих отвратных фолиантов восстановил. Но не все, нет, пока не все. Хорошо всё-таки эти трое поработали, эффективно. И вообще у нас молодёжь славная, не находите?
Давайте-ка я Вам шею разглажу. Посмотрите в зеркало. Мутное? Так и должно быть, чтобы морщинки не различались. Теперь придётся посидеть в такой позе минут пять, зафиксировать. Метод Парацельса, помните?
Я и сам, кстати, молодым героям время от времени помогаю. Слышали, месяца три назад богатырь Георгий Гидру с Гадючьего острова уложил. Да, шумная была история. Так вот, если бы не летающие кроссовки и не лазерный скорострел, которые я для него изготовил, он бы до сих пор с ней возился. С переменным успехом. Это при условии, что она его сразу бы не изжарила или потом не затоптала.
Нет, что Вы, я сам просил держать своё имя в секрете. И без того слишком уж популярен. Регулярно кто-нибудь является. Конечно же, Миша, к Вам это не относится, Вы – дорогой гость, приятный собеседник.
Нет, если бы требовали, угрожали – я был бы как скала. Но они-то хитрецы, с лаской подступают. А когда меня просят, я... Ну, я Вам говорил.
Теперь вот из городской администрации затеяли обращаться: то у них река из берегов выходит, то с электричеством перебои, то народ надо накормить двумя хлебами и пятью рыбами. Тону в мелочёвке, а главное дело стоит. Я ведь, Михаил, Эликсир Всеобщего Счастья мечтаю создать. Да, наверно, Вы правы, но я всё-таки верю. А времени, между тем, катастрофически не хватает.
Ну, Миша, практически, закончили. Волосы вот только немного закурчавлю и уши прижму. Так. Теперь Вас родная мать не узнает. Надеюсь, Вы не по той части, что Николай Ильич? Может, отпечатки пальцев ещё изменить? Не расслышал. А, не нужно, работаете в перчатках? Люблю остроумных людей.
Ну, до свидания. Привет Порфирию Сергеевичу, хотя я его, честно говоря, не помню. Только Вы ему не рассказывайте, а то, наверно, обидится. Рад был познакомиться.
Если что ещё понадобится – заходите. Добро пожаловать.
ПРИЗРАК ДЯДИ КОЛИ
Это случилось очень, очень давно. Я был ещё школьником и жил с родителями в маленьком белорусском городе Добруйске, в нелепом чёрном от старости деревянном многоквартирном доме. Наш четырёхэтажный трёхподъездный домик более всего напоминал рассохшийся комод, ящики которого были набиты людьми, их вещами, проблемами, дрязгами и прочей ерундой. В одном из отделений размещались мы втроём, в другом – дальше по коридору, через две двери, под гвоздём с алюминиевым корытом, принадлежавшим сварливой пенсионерке Прокопович, проживал дядя Коля. Дядя Коля (ни по фамилии, ни по отчеству его никогда не называли), мелкий мужчинка неопределённой стёртой внешности и неугадываемого возраста, являл собой типичный случай тихого добродушного алкоголика, в обычном состоянии безвредного, а в похорошевшем – сочащегося некрупными слезами от любви к человечеству. Где-то он, конечно, работал, но где – не знаю и не скажу. В кухонных разборках он не участвовал и вообще был столь безгласен, что даже в тройственных посиделках во дворе в лучшем случае выдыхал "будем" в моменты всеобщего слияния, а то и молчал. И даже наивысшее доминошное удовольствие – крик "рыба!" – в его исполнении выглядел как-то... неубедительно. Нетрудно догадаться, что темой для разговоров он не становился даже в редкие периоды запоев, поскольку его отсутствие замечалось не более, чем наличие.
И вот про этого, почти невидимого дядю Колю поползли по коридорам шепотки, что с ним... нечисто. Будто подле него собирается порой, сшивается из пылинок и прочей воздушной мелкоты нечто странное и парит рядом, и даже черты смутные, но явно человеческие просматриваются. Причём днём, на ярком солнце, оно испаряется, а вот в вечернем и утреннем полусвете его можно разглядеть, хотя и не каждый раз, конечно. Я, как пионер – всем ребятам пример и атеист, в чертовщину, понятно, не верил и подобные глупые разговоры презирал, но случилось так, что уже вскоре в достоверности слухов мне пришлось убедиться на собственном опыте.
Как-то в престольные праздники (майские или ноябрьские – не уверен, но, вероятно, в Первомай) дядя Коля, встретив меня в коридорчике, обычным своим почти полушёпотом пригласил зайти к себе. Как и подавляющее большинство тогдашних детей, я был по отношению к взрослым весьма недоверчив, но ожидать неприятностей от дяди Коли было смешно, и я принял приглашение. Хозяин щедро угостил меня раскисшими карамельками с бледным чаем и минут десять, помнится, распрашивал про учёбу и отношения с одногодками, хотя и ежу было очевидно, что эти материи его мало интересуют. Наконец он собрался с духом.
– Извините, что я вас беспокою, -в минуты наивысшего душевного смятения он обращался на "вы" даже к детсадовцам, – но мне больше не к кому... Так уж вышло. А очень надо... поделиться.
Почему он выбрал в слушателя меня? Бог весть. Скорее всего, потому, что среди ребят во дворе я, неловкий, толстый и погружённый в книги очкарик, был таким же изгоем, как он среди совершеннолетней публики.
– Понимаете, у меня есть... я не знаю, как он появился... даже неудобно говорить... в общем, призрак.
В благодарность за конфеты я изобразил на лице внимание и доверие, но застонал внутренне. Оказалось, привидение очень похоже внешне на самого дядю Колю, является почти каждый день, не разговаривает, стесняется посторонних и в их присутствии прячется или спешно тает. Скромное такое, застенчивое. С первого раза оно, конечно, не покажется, но если я буду приходить в гости, то со временем, может быть...
Почему я принял его приглашение? Ну, во-первых, мне, мальчишке, было лестно внимание взрослого. Во-вторых, от дяди Коли исходило настолько сильное ощущение... бесприютности, что ли, никомуненужности – как от брошеного котёнка, и мне стало его жаль. Возможно, очень возможно, что и конфеты сыграли свою роль. Мы, дети того времени, в сладостях не купались.* Так или иначе, принялся я посещать дядю Колю. Не сразу, но нашлись у нас и общие темы для разговора, а то всё молчали. Футбол, естественно: я, как и сейчас, болел за ЦСКА – "лошадник", словом, а он за "Спартак" – стало быть, "мясник". Вот тут он слегка ожил, даже спорил порой – небывалое дело. А при пятом, кажется визите Он и объявился. В стороне над креслом завис, подрожал-подрожал – да и поближе подплыл, и вроде тоже футболом интересуется. С тех пор он каждый раз удостаивал наши междусобойчики своим присутствием. Более того: настолько осмелел, что всюду за дядей Колей таскался и даже в полдень не развеивался.
Вот этого домовая общественность уже не могла переносить индифферентно. Привидение обсудили, заклеймили, порывались изгнать, но никто не рискнул отправиться за батюшкой. Церковь тогда, знаете ли, не одобрялась властями, а привести попа в светское советское учреждение – жилой дом... Дело могло оказаться подсудным. Под горячую руку и хозяину фантома приложили моральным кодексом строителя коммунизма, общественное порицание, помнится, выгнали. Родители мои, естественно, перепугались и запретили общаться с объектом народного гнева, но я, конечно, продолжал к нему ходить, однако уже тайно. А Розалия Степановна, пропагандировавшая лженаучное учение спиритов и постоянно читавшая блеклые дореволюционные брошюры мистического содержания, объявила на кухне, что встретить двойника (а сходство уже никто не оспаривал, столь оно было очевидно) – к смерти. И как в воду глядела. Призрак всё более и более наглел, темнел, густел, стал почти материален, а вот дядя Коля, напротив, бледнел, осунулся, кашлял – и однажды под утро скончался. Только не подумайте, что привидение, как любят изъясняться в детских страшилках, "выпило из него жизнь". Ерунда это и суеверия. Просто здоровья покойник был слабого, в последнее время много огорчался и нервничал, да и... Короче, как сформулировала другая соседка, Катерина то ли Ивановна, то ли Петровна, "пить надо меньше!". И действительно, лучше бы меньше. Похоронили свежепреставленного вскладчину да и забыли про него. Комнату, кстати, опечатали до появления наследников, тем паче никто на неё не претендовал – уж очень была неудобная и сырая.
А месяца примерно через три призрак возник вновь. Он сидел на сундуке деда Кузьмы, инвалида войны и труда, и с неохотой сгинул от крестного знамения. Более он уже не исчезал, а, напротив, шлялся то здесь, то там, словно по своему дому. Особенно полюбил он торчать на кухне и до того там примелькался, что хозяйка его отнюдь не пугались и держали за своего. Постепенно он поплотнел и поживел, так что кто-нибудь посторонний, пожалуй, наверняка принял бы его за человека. Несколько раз я слышал, как его – именно его! – называли "дядей Колей" и пытались вовлечь в разговор, и он вроде бы что-то произносил неожиданно гулким, низким голосом. Потом печать с дверей комнаты незаметно исчезла, и он там поселился, как будто и по праву. Я его не посещал. Мне это почему-то казалось предательством по отношению к истинному дяде Коле. Дубликат же освоился среди нас и даже поступил на работу, хотя и не слишком ответственную – кажется, грузчиком в магазине. Не знаю, как он преодолел отсутствие паспорта в тогдашнем мире тотальной прозрачности. Может быть, документы дяди Коли просто забыли сдать куда следует после его смерти, и для органов государственного учёта и контроля он был ещё жив? Во всяком случае, с делом он справлялся да к тому же стал то ли ударником, то ли отличником соцсоревнования, за что и удостоился грамоты, которую показал всем, после чего повесил на стену, рядом с портретом Любови Орловой. Если кто и вспоминал бывшего дядю Колю, то сравнение было исключительно в пользу призрака.
