Текст книги "Невыразимый эфир (ЛП)"

Автор книги: Альбан Ориак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Время. Уходить надо было сейчас, пока не рассвело, чтобы никто не мог их заметить. Полная бледная луна освещала тесную комнату. Паромщик осторожно дотронулся рукой до плеча спящей девушки и почувствовал на коже теплый ветерок от ее медленного дыхания. Он долго смотрел на нее, укрытую до подбородка потертым одеялом. Эта картина покоя, безмятежного сна слегка взволновала его. Он хотел дать ей поспать еще несколько минут, просто чтобы насладиться видом этой юности – зрелище, к которому он не привык. Наконец она проснулась.

– Мы уходим. Собирайся.

– Хорошо, – ответила она. – Я буду готова через секунду.

– Оденься соответствующим образом. Прикрой волосы. Выбери одежду потемнее. До рассвета еще час – достаточно, чтобы успеть дойти до коллекторов. А там – у меня есть средство для быстрого передвижения по зоне. Надеюсь, у тебя крепкие ноги.

– Крепкие ноги?

– Это сюрприз; увидишь, – произнес паромщик, ухмыльнувшись.

Он первым вышел из дома. На нем была черная кожаная куртка и спецовка заводского рабочего. Паромщик бросил быстрый взгляд вдоль улицы, что шла параллельно главному проспекту. Вроде никого. Он приставил руку ко лбу, чтобы заслониться от лунного света, и подождал, пока зрение привыкнет к темноте. Убедившись, что может различить малейшие детали в густой тени, он потянул за рукав девушку, которая замерла в полуметре позади него. Они медленно двинулись вперед. Следовало соблюдать осторожность и избегать отблесков света, источником которых являлись доменные печи, высившиеся вдалеке. Словно гигантские маяки, эти две колонны на горизонте испускали лучи то голубого, то (чаще) желтого цвета. Окутанный едкими серными парами, металлургический завод, как дьявол, гневно выл в ночи, озаряя весь город адским пламенем. Но паромщику был известна пульсация этих дантовых огней, и он знал, как избежать предательского света. А шум механизмов заглушал их шаги.

Пригнув плечи и опустив голову, они осторожно продвигались мимо огромных щитов с предупреждающими надписями, столбов, остатков стен, еще покрытых ночной росой. Бродячая кошка – несомненно, та самая, которую паромщик видел накануне, – испуганная их шагами, опрокинула мусорный бак. Раздался ужасный грохот. Теперь паромщик держал девушку за руку; впрочем, особо он не деликатничал. Внезапно в оцепенении ночи он услышал размеренный звук шагов ночного патруля – группа из пяти или шести человек двигалась в их направлении. Среди них выделялся один офицер; можно было даже разглядеть его лицо, несмотря на темноту: он держал в руке небольшой электрический фонарь и посылал им во все стороны ослепительные лучи. Следовало быстро спрятаться. Паромщик заметил небольшую яму на дороге – трещину в асфальте возле тротуара. Они пробрались к ней, проворно лавируя между полусожженными каркасами автомобилей и грудой шин, истертых почти до металлического обода. Спрыгнув в грязный ров и скорчившись, беглецы молча наблюдали, как патрульная команда с шумом прошла в нескольких метрах от них. Алый отсвет от завода освещал лица обходчиков, а грохот от их сапог отдавался в головах, как лай собак. Паромщик счел за лучшее подождать, пока патруль не скроется в одной из прилегающих улиц. Когда это произошло, оба, не говоря ни слова, выдохнули с облегчением и продолжили свой путь в направлении коллектора. Через пять минут быстрой ходьбы они достигли очистных сооружений. Здесь шум электрических моторов был так силен, что заглушал стук шагов по мостовой или хлюпанье воды, если путникам случалось наступить в лужу с застоявшейся жижей. Даже милиция предпочитала обходить этот район стороной. Здесь можно было почти не опасаться неприятных встреч, и беглецы почувствовали себя свободнее. Когда вход в коллектор был уже рядом, паромщик достал из кармана два небольших темных платка и протянул один из них девушке. Она поняла, что ей следует сделать то же, что и он: прикрыть лицо, особенно нос, чтобы защититься от зловония, которое ждет их под землей. Сточные воды со всего города стягивались сюда. Все, что извергал мегаполис, неслось по узким трубам прямо к очистителям, и запах разложения всевозможных органических отходов был непереносим. Никто не отваживался забредать сюда, настолько отвратительными казались эти потоки. Даже близлежащие кварталы были необитаемы. В этом и состоял секрет паромщика, его нить Ариадны. Он повернулся к девушке, и, несмотря на то, что его лицо было закрыто маской, по морщинкам в уголках его глаз она догадалась, что он широко улыбается. Он указал рукой на массивную стальную решетку метрах в двадцати внизу, что закрывала вход в небольшой пересохший канал. К ней вел бетонный спуск. Коротким ударом паромщик выбил нижнюю половину решетки из ее ложа и осторожно придержал ее, чтобы избежать малейшего шума. Ступая по тепловатому тошнотворному месиву, они проникли в тоннель. Тщательно приладив на место блок холодного металла, паромщик достал из кармана хлебный мякиш, смешанный с сажей, замазал бреши там, где сталь соприкасалась с бетоном, и щелкнул зажигалкой. Теперь он держался не так напряженно и вел себя более раскованно, словно освободился от своих страхов.

– Ну, вот, самое сложное позади. Здесь нас никто не будет искать.

– Ну и запах! Меня сейчас стошнит, – сказала девушка, зажимая нос через повязку.

– Пятьдесят тысяч человек приносят тебе свои нижайшие извинения. Очистные каналы проходят под оградой и выходят наружу. По ним мы и выберемся. Ловко придумано, правда?

– Далеко еще идти?

– Мы будем на поверхности через три четверти часа.

– И окажемся в зоне...

– В ее предбаннике.

– А потом куда?

– Двинемся прочь от стен ограды. Пройдем несколько километров.

– В глубь зоны.

– Да. А там я тебя покину.

– Разве вы не пойдете со мной?

– Я довожу тебя до границы зоны, и на этом всё, дальше я не иду. Ты хотела зону – ты ее получишь. Я выполнил работу, на которую ты меня подрядила. Есть возражения?

– Но я не буду знать, куда идти! Я ничего не знаю об этих местах. Я вас прошу, помогите мне. Я доплачу, если надо.

– Очень жаль, но у нас был другой договор. К тому же, меня не интересуют любовные свидания. Если хочешь, можешь потом пожаловаться в отдел по защите прав потребителей: вдруг они выплатят тебе компенсацию? Еще вопросы есть?

– Нет, – ответила девушка, явно обескураженная его грубостью. Отвернувшись, она смотрела на город – вернее, на ту часть города, что еще была видна отсюда.

– Ты жалеешь?

– Нет.

– А кажется, что да.

– Мне немного страшно.

– Поверь мне, зона не имеет ничего общего с городом. В городе, даже если день ото дня он раздражает тебя все больше, ты знаешь, чего ждать, на чем остановить взгляд и к чему приложить руки. Там же – всего следует опасаться. Эта земля насквозь чужая, ты даже вообразить себе не можешь. Ты увидишь невозможные вещи и невероятных существ. Я не знаю, какая наука могла бы объяснить зону и ее чудеса. Любое рациональное толкование порождает тысячу новых вопросов, и стоит кому-то поверить, что ему открылась часть истины, пусть даже самая малая, как на него снова обрушивается лавина загадок. Ты проклянешь того, кого так любишь сейчас, потому что он заставил тебя прийти, и наоборот, ты полюбишь то, что ненавидела до сих пор. Единственное правило, которое действует в зоне – все наоборот.

– И вы не боитесь?

– Я – другое дело. Я понял, что от нее ничего не следует ждать. Я понял, что надо соблюдать ее законы и ничего не просить у нее. Мне достаточно того факта, что она позволяет мне прикоснуться к ее магии. Этим я отличаюсь от всех моих пассажиров. Они надеялись открыть здесь истину, которая возвысит их над другими. Это ошибка. Не надо ничего ждать от зоны. Это зона, это она нас ждет. Не она для нас, а мы для нее. Ей выбирать. Ну, а теперь пошли. Время идет, а мне еще многое надо успеть.

Паромщику пришлось дважды щелкнуть пальцами, чтобы заставить девушку наконец оторвать взгляд от городских огней. Снаружи робко разгорался рассвет. Движением головы он велел ей идти за ним след в след. Она подчинилась. Туннель был достаточно высоким, чтобы беглецы могли двигаться в полный рост. Паромщик зажег карманный фонарик цилиндрической формы в корпусе из потертого пластика, который он извлек из недр своей куртки. По мере их продвижения зловоние в коридорах переставало быть столь невыносимым и дышать становилось легче. Откуда-то проникал слабый ветерок. Сводчатые стены покрывала липкая зеленая плесень. Паромщик предупредил девушку, что дотрагиваться до этой субстанции нельзя: она очень жгучая, и что не стоит пугаться огромных крыс, которые время от времени пробегали в темноте. На каждой развилке лучом карманного фонарика он показывал, куда идти. Паромщик не колебался ни секунды. Он знал по памяти все повороты этого лабиринта: сначала налево, потом направо, затем по этой лестнице или по этому скользкому спуску. Для его спутницы каждый камень, каждый переход, каждая неровность зеленоватых стен непоправимо походили на предыдущие. Невозможно было найти хоть какое-то различие. Свежий ветер, дующий непонятно откуда, заставлял ее поеживаться от холода. Паромщик заметил, что девушка совсем замерзла в этих подземельях, но данное обстоятельство не вызывало в нем никакого сочувствия. Он продолжал идти вперед, не заботясь, поспевает ли она за ним, словно ему самому крайне необходимо было добраться до цели. Казалось, его подстегивает лихорадочное нетерпение. Луч фонаря с каждой минутой становился все бледнее. Внезапно, когда путники в очередной раз свернули за угол, в лицо им ударил яркий свет: они достигли выхода из коллектора. Здесь было теплее; все вокруг купалось в лучах нового дня, и глаз, ослепленный долгим пребыванием под землей, ничего не видел, кроме этого света. Паромщик вздрогнул, когда его нога наконец ступила на рыхлую почву. Быстрым движением, так, что даже девушка не могла его заметить, он провел рукой по кустику мягкой травы, росшей у входа. Свет от фонарика стал едва различимым. Нить накаливания чуть заметно горела оранжевым огнем. Паромщик спрятал фонарь в складках своей наплечной сумки.

– Я ничего не вижу. Я как будто ослепла, – сказала девушка.

– Таков удел человека – преодолевать свою слепоту.

– Ужасное чувство.

– Все нормально. Закрой лицо руками. В этот час солнечные лучи особенно яростные. Нужно время, чтобы к ним привыкнуть. В городе иногда день разгорается только после полудня. Здесь же ты сможешь в полной мере насладиться солнцем. Ты увидишь всю красоту закатов и неземное сияние рассветов. А теперь, не отнимая рук, приоткрой глаза и раздвинь пальцы. Вот так. Все хорошо.

– Помогло. Я уже могу различить тени и контуры, правда, не четко.

– Все хорошо, – повторил паромщик.

Но девушка его больше не слышала. Она озиралась вокруг. Выход коллектора был расположен в зеленой дубовой роще необозримой глубины. Легкий ветерок раскачивал нижние ветви, и шелест листьев ласкал слух. А паромщик – не смотрел, он закрыл глаза и полной грудью вдыхал чистый воздух. Девушка с любопытством посмотрела на него, затем расправила плечи и последовала его примеру. Минуту они стояли так, вдыхая густой лесной воздух. Вокруг них щебетали птицы и выделывали невероятные пируэты, словно путники всегда находились среди этих деревьев. Позади, в паре десятков метров, так, что беглецы были как на ладони, возвышалась внушительная серая громада – городская стена. На вершине этой антрацитовой массы выделялись большие конструкции кубической формы: наблюдательные вышки, расположенные на равном расстоянии друг от друга, нависали над лесом. Сейчас они были немы и, надо думать, слепы. Паромщик знал, что в это время дня сверху невозможно разглядеть, что происходит по их строну стены, потому что на высоте солнце светит еще ярче и бьет в глаза. К тому же он умел вычислить мертвый угол для каждой из дозорных башен.

Внезапно он нырнул в ближайшие заросли, откуда выкатил странный механизм, весь ржавый и кое-как склепанный – что-то вроде старого велосипеда с двумя сиденьями. Его руль хранил следы цветной обмотки, а багажник нещадно дребезжал, стоило потертым рессорам прийти в движение.

– Что это? Велосипед?

– Почти. Это и есть заявленный сюрприз. Это тандем – превосходный способ ускориться, чтоб ты знала! Так как, у тебя крепкие ноги?

– Я бегала быстрее всех моих одноклассников.

– В самом деле?

– Уверяю тебя!

– Посмотрим.

– Значит, на этой штуке мы поедим в зону. Как она действует?

– Сейчас покажу. Садись назад, – скомандовал он. – Я буду рулить. Как на обычном велосипеде, ты жмешь на педали, но постарайся попадать со мной в такт. Через полчаса солнце поднимется выше и уже не будет слепить. Тогда эти, в своих скворечниках, смогут нас засечь. Нам надо побыстрее убраться отсюда.

– Похоже, вы все предусмотрели.

– Запомни первый урок: зона не прощает беспечности.

Глава 3

До сих пор имея возможность видеть это устройство только издалека и снизу, милиционер не раз спрашивал себя, как же оно работает. Слегка высунувшись наружу, он теперь внимательно разглядывал рельсы и ту часть двигателя, что попадала в поле его зрения. Наконец он понял. Локомотив был снабжен зубчатыми колесами, которые цеплялись за крюки, встроенные в железнодорожное полотно, и позволяли вагонам сохранять устойчивость даже на крутом подъеме. Шум при этом стоял как от трещотки. Поезд-фуникулер медленно карабкался по путям, что вели в административный центр города. Вот какого ориентира следует держаться, вот достойная цель жизни для того, кто хочет оторваться от заурядной горизонтали, подумал милиционер. Удобно расположившись в кресле, темно-красная обивка которого гармонировала с фиолетовыми шторами, он ожидал окончания путешествия. В вагоне он был единственным пассажиром. Время от времени впереди мелькал забрызганный грязью рукав машиниста, отдающего честь постовым на пунктах контроля, установленных на пути их следования. Никогда еще ему не доводилось подниматься так высоко. И в этот первый раз он испытывал странное чувство – головокружение.

День сегодня начался очень рано – слишком рано. На рассвете за ним прислали в казарму, чтобы он вместе со своей группой поверил один дом: имелось подозрение, что там находится тайное убежище паромщика. Очередная формальность, проворчал милиционер зевая. Проверка не выявила ничего интересного. Команда кинологов зафиксировала запаховый след, а больше зацепиться было не за что. Они перевернули комнату вверх дном, но скорее для проформы, чем по необходимости. Не понятно почему, но власти, казалось, были особенно заинтересованы в этом расследовании. С первым отчетом о нем милиционеру предписывалось явиться в самый высокий кабинет по его ведомству – в приемную канцлера. Такого раньше не бывало. Честно говоря, на данный момент докладывать было особо нечего. Этой ночью под дверью милицейского поста кто-то оставил письмо с доносом. Сначала думали, что это просто кляуза – дрязги между соседями и тому подобное, и, конечно, никто не кинулся тут же проверять факты. И только по прибытии на место стало ясно, что сказанное в письме соответствует действительности. Само отсутствие подозреваемого свидетельствовало о его вине. Дело обещало завершиться быстро. Вот все, что милиционер может сообщить, и ничего более, разве что где-то преувеличит, приукрасит какие-то детали – просто чтобы добавить остроты заурядному эпизоду.

Если бы не удача, благосклонная к новичкам, милиционер заблудился бы в этом офисном лабиринте. Всеми городскими органами заправляла тесно сплоченная верхушка (клика, как ее ни назови), и именно ее решения определяли жизнь простых людей. Милиционер миновал бюро регистрации рождений, заглянул по ошибке в контору, занимающуюся общими сельскохозяйственными вопросами, чтобы потом оказаться в комитете по культуре. Наконец он добрался до личной приемной канцлера. Там его обыскали двое охранников («Стандартные требования безопасности», – объяснили они), после чего секретарша сопроводила его в кабинет канцлера, и спросила, не желает ли он чая или кофе. И от того, и от другого милиционер отказался. Он стоял по стойке «смирно» перед столом канцлера, но тот, повернувшись спиной, разглядывал сквозь очки с толстыми линзами какие-то блестящие предметы, разложенные за стеклом-витриной. Милиционер узнал два старинных пистолета, папаху, длинную саблю, золоченые пуговицы размером с палец и другие диковинные раритеты. Жалюзи были наполовину опущены и не позволяли утреннему солнцу проникать в комнату (какая роскошь! и какое расточительство! – подумал милиционер). На стенах, в рамах из ценных пород дерева, висели старинные карты – с океанами, полными чудовищ с гибким телом и раскрытой пастью. Мраморный с голубыми прожилками пол застилали звериные шкуры. Канцлер был болезненно толстым человеком, но лицо при этом имел худощавое, с застывшем на нем сердитым выражением. Он был одет в некое подобие халата из светлого хлопка с красными эмблемами города по бокам. Милиционера он, казалось, не замечал. Тот, по-прежнему стоя навытяжку, украдкой бросил взгляд на бумаги, лежащие на столе. Среди них милиционер узнал собственный послужной список. Он кашлянул. Наконец канцлер повернулся и снисходительным жестом предложил гостю сесть. Сам он, все еще стоя, стал медленно перелистывать страницы досье, одобрительно кивая головой, как метроном, в такт своему беглому чтению. Затем он тяжело опустился в кресло из черной кожи. Вид у него был мрачный и очень усталый.

– Милиционер, известно ли вам, в чем ошибка всех родителей?

– Боюсь, не понимаю вас, канцлер.

– Конечно, вы слишком молоды. Вы не женаты, и, следовательно, еще не знаете всей меры ответственности, что выпадает на нашу долю. Я имел в виду следующее: мы хотим сделать все как можно лучше, а в итоге выходит плохо. Очень плохо.

Канцлер неистово потряс указательным пальцем перед носом милиционера, словно он только что произнес глубокую истину, словно на него снизошел животворный луч света и озарил своим сиянием густой сумрак его утомленного мозга.

– Это так, – только и ответил милиционер, не зная, что сказать.

Он понял, что все сказанное имеет для канцлера огромное значение, и внимательно ловил каждое слово старика.

– Надежда, милиционер, – вот в чем ошибка родителей. Мы стараемся дать им надежду, словно это самое важное в жизни. И здесь мы безусловно виноваты.

– Но ведь только благодаря надежде мы смогли построить этот огромный город – сокровище веков и на века.

– Да, да, конечно, – канцлер закрыл лицо ладонями; его морщинистые руки дрожали. – Но это всего лишь риторика, наизусть заученный урок. Конец неизбежен. Все уже потеряно. Я уже все потерял.

После этих слов воцарилась гнетущая тишина. В течение полминуты канцлер отрешенно сидел, глядя в никуда – казалось, он был где-то далеко, по ту сторону ограды. Наконец он вернулся к действительности. Пухлой рукой он открыл ящик стола, извлек из него какие-то измятые листки и черно-белую фотографию и бережно подвинул документы к милиционеру, расположив листки в определенном порядке. Кончиками пальцев он постучал по фотографии.

– Моя дочь... Это мой единственный ребенок, милиционер. Она ушла из дома. Я не смог ей помочь, хотя должен был. Я не выполнил своих обязанностей отца. Она больна – врачи говорят, какая-то опухоль. Операция невозможна, и это сводит ее с ума. Ее покойная мать была такой же безудержной сумасбродкой и легко принимала на веру все те бредни, которые рассказывают в городских трущобах. Один Бог знает, где сейчас моя дочь, и я опасаюсь самого худшего.

– Не поддавайтесь панике, канцлер. Я понимаю ваши страхи. Мы найдем ее, в каком бы районе она не скрывалась. Нам не впервые приходится сталкиваться с такого рода делами. Если желаете, я сам этим займусь. У нас есть хорошая команда кинологов, и...

– Нет, милиционер, вы не понимаете. Она покинула город. Смотрите!

Канцлер выхватил два листка и потряс ими перед удивленными глазами милиционера. Один из них был тем самым доносом, который позволил службе правопорядка раскрыть убежище паромщика, а другой – сложенной запиской, где дочь кратко объясняла отцу причины своего отчаянного бегства. В обеих письмах почерк был одинаков. Милиционер сообразил, что здесь какая-то двойная игра, и понял, почему донос явился столь своевременно, как дорогой подарок.

– Найдите мою дочь, и я в долгу не останусь. Сколько вам надо прослужить, прежде чем выбиться в начальники караула – двадцать, тридцать лет? Верните мою дочь, и я за час сделаю вас шефом бригады. Дальнейшее не замедлит себя ждать. Клянусь своей головой.

– Пересечь ограду – серьезное преступление, за которое предусмотрен большой срок и даже смертная казнь. Вы лично внесли поправки в закон, чтобы обезопасить город. Теперь вы предлагаете мне переступить через мой долг гражданина, я не...

– Я знаю, – как безумный взревел канцлер, но тут же взял себя в руки. – Я все это отлично знаю, но условия изменились. Речь идет о моей собственной дочери – она слаба и не отвечает за свои поступки. Она действует как конкистадоры, которые сжигают свои корабли, чтобы отрезать себе пути к отступлению. Я должен ее найти. Вы должны ее найти для меня.

– Я не знаю... Я опасаюсь зоны и ее дурмана. До сих пор мне не случалось так долго находиться за пределами города. У меня нет опыта. Возможно, вам следовало бы обратиться к кому-то другому.

– Не думаю. Я изучил ваш послужной список: воспитывался за государственный счет, достигнув совершеннолетия, поступил военную школу, самый блестящий офицер выпуска, шесть лет в надзорном патруле, четыре года работы инспектором, активное участие в усмирении бунтовщиков в октябре прошлого года, сорок три задержания, в том числе девять арестов паромщиков и одиннадцать – нарушителей границы города. Это производит впечатление.

– Канцлер, вы прекрасно осведомлены. Но вообразите, что это отступление от закона в конце концов будет раскрыто. Что тогда станет с вами и со мной? Мы укрепляем здание с одной стороны, чтобы тут же разрушить его с другой. Мы нарушаем нами же установленные правила. Это ни в какие ворота не лезет. Я понимаю ваше горе, но интересы города значат для меня больше. Искренне сожалею, но мой ответ – нет.

– Значит, вы не оставляете мне выбора, – вздохнул канцлер. – Я понимаю, на что вы намекаете. Тогда я приказываю вам найти мою дочь, какие бы методы для этого ни потребовалось применить. Я знаю, что вы очень амбициозны и не упустите своего, как и все молодые волки из вашего поколения. Я остановил свой выбор на вас не только из-за ваших служебных достижений. Я знаю, моя просьба идет вразрез с законами города, и мне нужен человек опытный и в то же время не слишком щепетильный. Подумайте хотя бы об обещанном вам вознаграждении. Не упустите эту возможность!

– В общем, все, что вам нужно – это наемник. Охотник.

– Можно и так сказать.

– Наконец мы пришли к пониманию. Лично я предпочитаю называть вещи своими именами. Мы оба разумные люди, и каждый из нас получает свою выгоду, вы – вашу дочь, а я – мощный рывок вверх. Допустим. Но вы же понимаете, что мне нужно иметь еще и письменное подтверждение, что все происходит с вашего ведома и под вашу ответственность. В случае провала я заявлю, что это вы мне приказали. Хочу, чтобы это было ясно.

– Естественно.

– Место начальника караула? Таково ваше обещание?

– Даю слово, – сказал старик.

– Мне понадобится снаряжение.

– Вы будете обеспечены всем самым лучшим.

– Как мне поступить с паромщиком?

– Убейте эту гниду! Пусть он больше не вернется. Разговор окончен.

Канцлер и сам осознавал, насколько противоречивы его слова. Декреты, которые он когда-то принимал – что на холодную голову, что сгоряча – теперь вызывали у него только усмешку. Одиночество его убивало. Ничего не имело значения, кроме возвращения его дочери. Милиционер догадывался о слабой стороне старика и о том, какую выгоду он может извлечь из этого. Отсалютовав в последний раз канцлеру, но не добавив ни слова, милиционер покинул кабинет. На его лице, вопреки уставу, змеилась саркастическая улыбка. Канцлер не видел, как милиционер вышел за дверь. Он плакал, глядя на фотографию своей дочери.

***

Собаки взяли след. Фыркая и сопя, они отследили запах беглецов от хибары паромщика до очистных сооружений. Милиционер не мог понять, почему девушка в своем письме сама все раскрыла с такой беспримерной откровенностью. Хоть ее отец и полагал, что она не совсем в своем уме, эта демонстрация сбивала с толку. Без труда обнаружив ненадежную маскировку по краям канализационной решетки, милиционер потянул за прутья. Решетка поддалась без труда. Насвистывая, он оглядывал мрачные своды туннеля. Интуиция подсказывала, что беглецы ушли далеко вперед – у них было четыре или пять часов форы. Очевидно, возвращаться ему придется вечером или даже ночью. Наблюдатели в кубических башенках на вершине стены не заметили ничего необычного в рассветных сумерках, и их отчеты не отличались внятностью. Милиционер сурово распек их за нерадивость. Одному из них он даже влепил пощечину: тот пытался найти оправдание своей безалаберности.

Пробираясь между возбужденными собаками, к отряду направлялась команда врачей. Милиционера удивило их присутствие здесь. Один из солдат пошел осведомиться о причинах их появления и доложил: канцлер приказал доставить медицинский препарат, который помогает противостоять дыханию зоны. Милиционер должен быть вакцинирован.

– Минутку, господа. Сначала я должен знать, что это.

– Ничего не бойтесь, милиционер. Это сыворотка, созданная в нашей лаборатории, – хитрая комбинация, чтобы не поддаться дурману. Пожалуйста, закатайте рукав до плеча, – сказал медбрат, постукивая пальцем по шприцу.

Милиционер повиновался.

– А оно работает? И откуда вы ее взяли, эту, как ее?

– Все это еще в стадии эксперимента, но результаты уже многообещающие. Мы составили этот антидот на основе множества изученных фактов заражения. Речь идет о некой смеси – или концентрате, если хотите, – всех известных препаратов, позволяющих защитить организм от агрессивной внешней среды. Доверьтесь нам. Лабораторные мыши в большинстве своем хорошо на него реагировали.

– Ого! Ну, тогда я совершенно спокоен.

Милиционер едва почувствовал боль от укола. Когда прозрачная жидкость побежала по его венам, он впервые задумался о серьезности своего поступка. Стоит ли все это труда? Зачем нужно мировое господство, если все равно предстоит умереть? И все же, несмотря на реальное ощущение опасности, он чувствовал в душе только жажду вознаграждения и хмель тщеславия. Во внутреннем кармане форменной куртки, у сердца, заботливо хранилась официальная бумага от канцлера – гарантия его безнаказанности. На боку висел револьвер в плотной кожаной кобуре. Старик сравнил одержимость дочери с фатализмом конкистадоров, которые, сжигая собственные корабли, уничтожали всякую возможность для страха и сожаления. Но не таков ли он сам, милиционер? Ему пришло на ум, что беглецы наверняка испытывали те же сомнения, что обуревают сейчас его, а значит не следует ими пренебрегать – они станут их общим гидом, крепкой связью, которая соединит его и тех двоих в пути по этой опасной территории. Вплоть до неизбежной встречи – неотвратимого момента, когда им придется столкнуться лицом к лицу.

Глава 4

Велосипед катил по грунтовой дороге, что сперва вилась вдоль стены, а после свернула в зеленую тень густого леса. Паромщик жал на педали изо всех сил. Девушка была поражена многообразием форм и цветов, которое открывалось ей здесь и там, под кронами деревьев, в глубине этого мира плотной листвы и узорной коры, этого королевства крохотных насекомых, иногда очаровательных, иногда жутковатых – сборище летающих созданий, двурогих или нитевидных, едва заметных, но чьи стремительные движения заставляли ее вздрагивать. Все шло замечательно. Паромщик представлял себе ее изумление и не спешил прерывать ее первую встречу с внешним миром. Сам он тоже наслаждался редким зрелищем, что представало перед ним, но иначе, чем его спутница, потому что для него оно не было открытием: он знал все это уже давно. И все же, хотя он бережно хранил в памяти эти образы, помогавшие ему выносить мрачность городских улиц, каждый раз он с удивлением обнаруживал что-то новое: то ему казалось, что вон та рощица выглядит иначе, то он находил новый оттенок в игре света или в той далекой дымке. Он чувствовал, что его восприятие зоны становится чище, обостреннее, и это ощущение только возрастало по мере того как смутные воспоминания о городе и о тоскливой жизни в нем неудержимо исчезали, сметенные пьянящим дыханием зоны.

– Зона – это что-то потрясающее. Я и вообразить не могла столько чудес!

– Мы еще не в зоне.

– Где же граница?

– Нужно проехать еще несколько километров. Там будет речка и старый деревянный мост. Останется перейти его – и ты окажешься в зоне. Я же дальше не пойду. Не сегодня. Река есть естественная граница зоны, перейти ее означает согласиться с тем, что возврата не будет. Это бесповоротно. Ты еще можешь передумать и вернуться со мной в город – я намереваюсь двинуться назад, как только наступит ночь. Подумай. Никто ничего не узнает. Это будет нашим секретом.

– Я не вернусь, – ответила она. – Никогда. Лучше умереть.

– Умереть? Надо же, сколько пафоса. Есть вещи пострашнее смерти.

– Страшнее смерти? Какие же, например?

– Тоска, одиночество, страх. Все относительно.

– Вы сказали, что после того, как перейдешь мост, путь назад отрезан. Но ведь вы уже были в зоне – и вернулись. Почему с вами не так, как с другими?

– Я подпитываю зону, поддерживаю ее великолепие, и хотя я не могу до конца все это понять, я думаю, что она воспринимает мои действия как некое подношение. Возможно, я что-то вроде языческого жреца или шамана. Поэтому зона позволяет мне возвращаться назад. Я – посредник.

– Посредник? Сколько же раз вы бывали в зоне?

– Я проходил по этим тропам десятки раз, но сейчас мне кажется, что с этим пора завязывать. Зона разъедает меня, как кислота.

– Вы имеете в виду дурман?

– Дурман – это сказка, детей пугать. Вам внушили страх, чтобы ни у кого и мысли не возникло пуститься в эту авантюру. Нет здесь никаких ядовитых испарений. Опасность зоны в другом: она действует не так прямолинейно, но куда более коварно. Скоро сама поймешь. А пока – жми на педали поактивнее. Я устал и хочу есть. Еще немного, и мы достигнем фруктовой рощицы. Там мы сможем подкрепиться.

– Вы сказали, что зона опасна, и вы это понимаете. Зачем же вы сюда возвращаетесь? Из-за денег?

– Не зарывайся. Деньги здесь ни при чем.

– Тогда почему?

– Я ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня.