Текст книги "Любовь Снегурочки (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Алана Инош
Любовь Снегурочки
Утро вторника началось рано, в прозрачных, голубовато-розовых сентябрьских сумерках. Ольга проснулась необычайно легко, без тяжести в голове и невыносимой липкости век – сон просто слетел с неё, как сдутая ветром тюлевая занавеска. Будильник на телефоне был отключен на вполне законном основании: они с Ариной находились в отпуске.
В утреннем полумраке комнаты слышалось тихое сонное дыхание рядом. Из-под белой спортивной майки с открытой спиной виднелась большая татуировка – танцующий журавль с раскинутыми крыльями. Ольге хотелось погладить эту красивую, сильную спину, но она сдерживала это желание, чтобы не прерывать сладкий сон её обладательницы. Она лишь ласково потрогала толстую рыжевато-каштановую косу, перетянутую на конце простой чёрной резинкой, скользнула взглядом вдоль длинных и стройных, атлетически сложенных ног. Крепкие ягодицы, обтянутые чёрными трусиками-шортами, так и манили сжать, впиться всей пятернёй.
Ольга тихонько выскользнула из постели, накинула халат и вдохнула свежий воздух, коснувшийся её лица из приоткрытой створки окна. Подышав утренней прохладой всего несколько секунд, Ольга закрыла окно, чтоб не озябла спящая Арина.
За неплотно прикрытой дверью послышались шаги: на кухню прошлёпал босиком заспанный Ванька.
– Кошка, блин! – ворчал сын, зевая. – Почему ты всегда хочешь есть в такую чёртову рань?
Чёрная зеленоглазая красотка Клео была его кошкой. Четыре года назад он сам канючил и просил котёночка – вот и получил. Котёночек вымахал в упитанную даму, которую он кормил по утрам, потому что свой завтрак эта пушистая принцесса требовала именно у него. Нет, грех жаловаться: сын кошку любил, сам ухаживал, играл. Она была единственным существом, способным оторвать его от компьютера. Сейчас эти пять с половиной килограммов счастья царственно вкушали свою утреннюю трапезу, а Ванька устремился было опять под одеяло, но Ольга поймала его, сонно бредущего по коридору, и завернула в ванную:
– Если сейчас снова уснёшь, потом встать будет ещё тяжелее. Умывайся давай, сейчас завтракать будем.
Ванька издал недовольный стон.
– Ну ещё хоть пятнадцать минуточек подремать, ма...
– Ты про фазы сна не читал? Если нет, то поинтересуйся. – Ольга мягко подталкивала сына в сторону зубной щётки, белоснежной раковины и блестящего смесителя. – От «пятнадцати минуточек» никакого проку – только голова чугунная будет, вот и всё.
– Меня Клео уже всё равно не в той фазе разбудила, – пробурчал тот.
Десятиклассник Иван утверждал, что он «сова», и с трудом вставал по утрам, зато у младшенькой, пятилетней Юли, проблем с побудкой не возникало: она, напротив, была ранней пташкой и сама, без всяких будильников, просыпалась в шесть утра. Но, в отличие от Клео, она никого не беспокоила, усвоив правило: если взрослые ещё спят, будить их нельзя. Выполнение этого правила не представляло для неё труда: она была тихая, задумчивая и самоуглублённая девочка с развитой фантазией и могла часами возиться с игрушками в одиночку, выдумывая замысловатые сюжеты – то, что называлось модным ныне термином «интроверт». Юля была дочкой Арины, а Ваня – сыном Ольги.
– Юль, умываться, – позвала Ольга, заглянув в комнату.
Обычное утро, обычные хлопоты. С одним лишь приятным отличием: они были в отпуске. Летом у них не получилось, не «срослось», зато сейчас удалось пойти на отдых одновременно. И осень баловала чудесной, сухой и тёплой погодой, как будто понимая всю важность этого. Да уж, расстаралась эта золотая леди знатно: днём бывало и до плюс двадцати пяти, солнышко светило почти по-летнему, и только ночная прохлада напоминала о том, что это всё же сентябрь, а не ещё один август. От нынешнего бабьего лета в душе царило волшебное ощущение подарка от матушки-природы.
Завтрак уже был готов, когда на кухне появилась Арина – в той же белой майке, в которой она спала. Домашнее неглиже дополняли только лёгкие спортивные штаны. Её обыкновенно сдержанное лицо сияло внутренним тёплым светом, который лучился из светло-серых глаз с тёмными и густыми ресницами. Первым делом она поцеловала дочку, потом улыбнулась Ольге, чмокнула в щёку и её. Ване она кивнула.
– Доброе утро всем. М-м, вкусно пахнет... Что у нас сегодня?
На завтрак был омлет с помидорами и сыром, каша из овсяных хлопьев и бутерброды с паштетом. Юля, маленькая нехочушка, как всегда, капризничала и воротила нос от каши. У неё был довольно немногочисленный набор любимых продуктов и блюд, а больше всего она обожала пельмени и была готова есть их на завтрак, обед и ужин. Причём только домашние, а магазинные она чаще всего забраковывала: то невкусные, то пахнут как-то не так... Юля всегда завтракала дома. Разборчивая и привередливая, в садике она клевала еду вяло и очень выборочно, а часто и вообще отказывалась есть. До омлета она снизошла – чуть-чуть попробовала, а бутерброды согласилась есть с условием, что поверх паштета будет ещё и сливочное масло, а сами они будут нарезаны на малюсенькие ломтики – ровно ей на один укус. Чай она пила только со сгущённым молоком, а какао терпеть не могла. А вот Ваня какао любил и сейчас наворачивал огромный бутерброд с паштетом, прихлёбывая уютно пахнущий, горячий и сладкий напиток. И омлет, и кашу он уплёл без капризов. Поесть он вообще был всегда рад, хотя и оставался худощавым.
Арина отвезла Ивана в школу, а Юлю – в садик. У них с Ольгой была запланирована трёхдневная поездка на озеро – с ночёвкой в палатке и рыбалкой. Только вода, деревья и они вдвоём, без детей. Юлю согласилась взять к себе на это время бабушка – мама Арины, а Ваня был уже большой мальчик – мог три дня и сам пожить. Денег на продукты они ему оставили, а ещё в морозилке лежал запас пельменей и котлет. Ваня, завзятый мясоед, не представлял своей жизни без последних. На гарнир к ним он умел сам сварить гречку и макароны.
Выехали они днём, чтобы к вечеру быть на месте и расположиться на ночёвку, а рано утром приступить к рыбалке. Это было увлечение Арины – посидеть с удочкой в тишине. Ольгу такое хобби сперва удивило, когда она узнала о нём; она думала, что рыбалку любят в основном мужчины, нередко сопровождая отдых на природе выпивкой. Арина ничего крепче пива не пила, да и последнее – изредка.
– Господи, какая красота! – вырвался из груди Ольги вздох.
Их окружало золотое осеннее царство – светлое, тихое, с терпковато-свежим запахом увядающей листвы. Местечко Арина выбрала прекрасное и укромное, на дальнем берегу озера, куда редко кто заглядывал. В самый раз для романтического уединения. Но не только красивый пейзаж согревал сердце Ольги: она не могла отвести глаз от Арины – в оливковых брюках военного покроя с накладными карманами, берцах и кепке поверх густой шевелюры, которой, казалось, было тесно в косе. Пушистые волнистые волоски рвались на волю и горели мягкой, тёплой осенней медью, озарённые закатными лучами. Под камуфляжной курткой с подвёрнутыми к локтям рукавами на Арине была чёрная майка с открытой спиной. Не зря она носила такие: ей было что показать. Вторым увлечением наряду с рыбалкой у неё был спортзал. По словам Арины, поддержание хорошей физической формы помогало и выдерживать стрессы, коими изобиловала её работа. Ну а крепкая, подтянутая и красивая фигура – лишь «побочный эффект» и приятный бонус.
Этот «бонус» поразил воображение Ольги, когда она в первый раз увидела Арину без майки (та разделась, чтобы пойти в душ). Журавль и впрямь танцевал, взмахивая раскинутыми крыльями, изгибая шею и переступая длинными изящными ногами... Арина подняла руки, потянула майку через голову – и мышцы заиграли, рисунок на коже ожил. От этого у Ольги пересохло горло, а нутро отозвалось чувственным ёканьем – будто набухшая почка лопнула.
Тогда был их «первый раз». Сейчас Ольга, любуясь Ариной с теплотой в сердце и удовольствием, понимала: её восхищение ничуть не померкло. Чувства не затёрлись семейным бытом, не затерялись в суетной текучке дней, не утонули в болоте обыденности. Красота природы подчёркивала красоту Арины и служила ей обрамлением. Золотая листва, древесные стволы, озёрная гладь и мягкий, ясный закат над водой – и потрясающий, волнистый водопад волос до пояса, в которые Ольга запускала пальцы. Арина время от времени грозилась сделать короткую стрижку, но Ольга была резко против. Она считала, что волосы – украшение Арины, особенно распущенные. Она любила их. Их было много, очень много – настоящая грива.
Ветерок трепал её собственные волосы – светло-русые, прямые и мягкие, длиной чуть ниже плеч, закат отражался в больших голубых глазах. Это был другой оттенок осени – золотой. Её ладони заскользили по плечам Арины, снимая с неё куртку; округлое, плавное движение плечами – и куртка упала, показался журавль, чуть прикрытый узкой полоской майки на спине. Медно-каштановая грива перекинулась вперёд. Гладкая упругая кожа, внушительное движение мышц под ней... Сначала ладонями, а потом ртом лаская журавля и грея его прерывисто-возбуждённым дыханием, в следующий миг Ольга тихо ахнула: сильные руки сжали её. В этих объятиях она всегда чувствовала собственную хрупкость.
– Попалась, – на ухо ей дохнула Арина, сияя тёплым отсветом заката в глазах.
Схватив Ольгу на руки, она вместе с ней нырнула в палатку. Звонкий, шаловливый вскрик Ольги растаял в вечерней тишине озера.
А познакомились они при весьма непростых обстоятельствах.
*
Дед Ольги по отцу, Степан Лукич, ветеран Великой Отечественной и участник обороны Севастополя, до глубокой старости оставался бодрым. С каждым годом ветеранов становилось всё меньше и меньше: уходили один за другим герои той страшной войны. А дед Стёпа и в девяносто лет сохранял ясный ум, быструю походку и какой-то спокойный свет в глазах. Получая повышенную ветеранскую пенсию, он и в преклонные года подрабатывал – клал печи, плотничал. Впрочем, занимался он этим скорее для собственного удовольствия, нежели ради вознаграждения. «Пока руки работают, в них есть сила, – говорил он. – А как только сложишь их – всё. Тут-то и помрёшь». Зимой он совершал лыжные прогулки в сосновом лесу, летом ходил по ягоды, много часов подряд оставаясь на ногах.
«Гвозди бы делать из этих людей: крепче бы не было в мире гвоздей», – эта строчка была как раз о нём. А старший брат деда Степана, Андрей, погиб в сорок втором – умер в госпитале от ран, только старая фронтовая фотокарточка от него и осталась... Дед показывал её Ольге, когда она приезжала в гости на летних каникулах. А приезжала она часто – почти каждое лето, и школьницей, и студенткой, хоть их и разделяли шестьсот километров. Его старший сын, отец Ольги, рано умер – она тогда ещё в школе училась. С отчимом отношения не складывались, а с дедом ей было хорошо, спокойно и уютно. Дед любил её, и она отвечала ему такой же горячей любовью. Так получилось, что их дни рождения шли один за другим: у деда – двадцать седьмого апреля, а у Ольги – двадцать восьмого. Дед любил повторять, что внучка родилась как будто ему в подарок.
С другой своей внучкой, двоюродной сестрой Ольги, Катей, он общался реже и менее охотно – из-за семейных неурядиц между ним и невесткой, матерью Кати. Ольгу он всегда баловал, норовил подкинуть ей денег. Когда Ваньке исполнилось три года, она ездила вместе с ним к деду – показать ему маленького правнука. Дед был счастлив. Зная, что Ольга к тому времени уже находилась в разводе с отцом Ваньки, опять подсунул «материальную помощь». Внучка из гордости от денег отказывалась, но он настоял.
Лишь в последний свой год дед начал сдавать – плохо себя чувствовать, падать в обмороки. У Ольги тогда была огромная нагрузка на работе, и она долго не могла выбраться к деду, общалась с ним в основном по телефону. Будучи сама врачом (детским хирургом-офтальмологом), она пыталась организовать для деда лечение в больнице, но тот упирался.
– Всё уж, Оленька. Какие мне больницы... Конец мой приходит.
– Дедуня, ты что? – возмущалась Ольга. – Да ты до ста двадцати лет доживёшь!
Но дед оказался прав.
Степана Лукича не стало двадцать девятого декабря: он немного не дожил до своего девяностопятилетия. Это был худший Новый год в жизни Ольги. Праздник застал её в дороге – междугородний автобус катил по заснеженной трассе. Ванюшку она не смогла взять с собой: тот слёг с бронхитом, пришлось оставить его дома под присмотром бабушки. С матерью у Ольги отношения были несколько натянутые, но иного выхода просто не оставалось. Она не могла не поехать на похороны любимого деда. Глядя в окно на снегопад, она казнила себя: надо было бросить всё и приехать. И силой уложить деда в больницу, хоть он и был тот ещё упрямец. Может быть, это продлило бы ему жизнь... На год? На полгода? Да хоть на сколько-нибудь!.. Ольга любила свою работу, но в эти тяжкие часы зимней дороги ненавидела и винила во всём её. Из-за неё, проклятой, она не смогла приехать.
На похороны прибыла и кузина Катя с семьёй – мужем, тремя детьми и мамой. Тётя Надя, когда-то стройная, красивая натуральная блондинка, с годами сильно растолстела, Катя после трёх родов тоже поправилась. Ольга от души обнялась с роднёй, но вскоре была неприятно удивлена и разочарована. Тётю Надю больше всего интересовал вопрос, кому дед завещал свой дом.
Единственной наследницей оказалась Ольга.
– Ну конечно! Кто бы сомневался, – хмыкнула тётя Надя. – Оленька, любименькая внученька! А про свою вторую внученьку позабыл! Эх, дед Стёпа, дед Стёпа, – покачала она головой, укоризненно глядя на фотографию свёкра на книжной полке. – Как же ты так, а?! Она ведь тебе такая же родная, как и Оленька твоя ненаглядная!
На этом их с Ольгой и без того нечастое общение прекратилось совсем. Кузина, может, и была не против поддержания родственных отношений, но в семье всем управляла мама, тётя Надя.
Но это было позднее, а пока Ольга ехала по заснеженной дороге домой, усталая, опустошённая, с горечью в душе. А на подъезде к родному городу автобус попал в ДТП, столкнувшись с грузовой фурой.
Ольге показалось, что их завертело, как в центрифуге. Всё перевернулось вверх тормашками, закричали женщины, чей-то увесистый термос с чаем ударил Ольгу по голове. Она сама не кричала, а хрипела от страшной боли в руке, придавленная людьми. Живыми или уже мёртвыми? Она не знала. Она и себя-то не могла с определённостью отнести к той или другой категории.
Кто-то выбивал окна и пытался выбраться. По её сломанной руке топтались, а у неё стиснулось горло, и она не могла крикнуть: «Вы что делаете, что творите, люди?»
Но как их судить? Они лишь пытались выбраться. Спастись. И лезли по рукам, ногам и головам остальных – оглушенные, обезумевшие от паники.
Её правая кисть была окровавлена, раздавлена, изуродована, истоптана чужими ботинками. Что-то изнутри царапало рукав пуховика. Стиснув зубами раздирающий горло крик, она рванулась из-под мужчины, который, бесцеремонно и безжалостно пихая её ногами, пытался выкарабкаться наружу.
– Я вам что, ступенька, чтоб по мне топтаться?! – Ольга не узнала собственный голос, превратившийся в хриплый рык.
Прибывали машины спасателей МЧС. Когда Ольгу извлекали из салона перевёрнутого автобуса, опять падал снежок – тихий, мягкий, ласковый. Ольга запомнила глаза девушки-медика, которая оказывала ей помощь на месте – серые, с тёмными ресницами. На этих ресницах красиво, по-новогоднему повисали снежинки. Высокая, сильная, в голубой зимней униформе с белыми светоотражающими полосками и форменной шапке, надвинутой на эти ясные, внимательные, по-зимнему светлые глаза...
Ей вкололи мощное обезболивающее, но боль всё равно пробивалась сквозь льдистое онемение. Когда окровавленный рукав пуховика был разрезан, оказалось, что лучевая и локтевая кости торчали из раны – открытый перелом. Так вот что царапало и цеплялось за рукав изнутри – эти торчащие отломки... Кисть изломана, искорёжена.
– Я хирург, – прохрипела Ольга. – Мне ещё оперировать...
– Будете, – сказала девушка-врач твёрдо. – Всё будет хорошо.
Хотелось верить этим серым глазам ангела-спасителя в голубой форме с красным крестом. И не хотелось с ними расставаться. А ещё на языке почему-то вертелось – Снегурочка. Глаза – светлые, как яркий зимний день, но не холодные. Они согревали, как тёплое одеяло, которым Ольгу укутали в машине.
– А вообще, я переученная в детстве левша, – сказала Ольга. – Если что, смогу работать левой.
Зачем она это рассказывала? Может, успокаивала себя, а может, пыталась отвлечься от отголосков боли.
– Ну, вот видите, – мягко просияли серые глаза. – Всё абсолютно точно будет хорошо.
От обезболивающего в голове плавал какой-то хмель, Ольгу пробивало на истерический смешок. Серые глаза не удивлялись. Они, вероятно, и не такое видели – при их-то работе. В машине их обладательница чуть расстегнула форменную куртку, и оттуда выпала коса – толстая, каштановая с красноватым отливом.
– Точно – Снегурочка, – вырвалось у Ольги.
– Что, простите? – Серые глаза заискрились снежинками улыбки.
– Да так, мысли вслух...
Других травм, кроме сломанной руки и внушительной шишки от удара термосом, у Ольги не оказалось. Но она знала, что были и более тяжело пострадавшие люди. И погибшие. Она не назвала бы точное количество, но их просто не могло не быть. Кого-то даже доставляли в больницу вертолётом.
Сознание трепыхалось на грани снежной реальности, на кромке зимней бури, порхало над заметённым сугробами городом, а где-то рядом маячил образ Снегурочки в форме медицинской службы МЧС. То ли бред, то ли уже наркоз... Она молилась Снегурочке с тёплыми глазами и косой из-под шапки, но та неумолимо ускользала.
Лишь к вечеру к ней в больницу пробились мать и кашляющий сын. Ольга хотела отругать мать за то, что потащила с собой больного Ваньку, но пересохшие после наркоза губы плохо повиновались. Конечно, сероглазая Снегурочка-спасательница исчезла; здесь, в больнице, Ольгой занимались другие врачи. В сердце осталась лёгкая и светлая, ноющая тоска.
Перелом оказался сложным, оскольчатым, потребовалась установка аппарата Илизарова. Даже двух: одного – на предплечье, второго – на кисть. Как Ольга и боялась, искалеченная рука даже после заживления работала заметно хуже здоровой. Подвижность худо-бедно восстановилась, но мелкая моторика пострадала. Для бытовых, повседневных задач – не критично, но для тонких хирургических манипуляций она была уже непригодна.
На работе её высоко ценили как профессионала, а потому ждали её возвращения. Герман Ефимович, главврач офтальмологической клиники, спросил:
– Ну что, Оль? Как рука? Работать сможешь?
В его голосе и взгляде она улавливала беспокойство.
– Смогу, Герман Ефимович, – тихо проронила она. И улыбнулась: – Но, боюсь, только левой.
Начальник знал, что Ольга владела обеими руками одинаково, из-за переучивания став амбидекстром. Если бы не это счастливое обстоятельство, на карьере можно было бы поставить крест, но Ольга сделала ставку на левую руку и не ошиблась.
Вступив в наследство, она продала дедовский дом. Это решение далось ей не без сердечной боли. Она с детства любила эти места – сосновый лес с земляничными полянами, реку, дедовский сад с огородом... На родной могиле она, обняв крест, стиснула зубы и зажмурилась, но слёзы выступали из-под сомкнутых век.
– Дедунь, прости...
Жить здесь она всё равно не могла, её жизнь была прочно привязана к городу, к клинике, в которой она работала. Душа и сердце обливались кровью и слезами, хотелось вцепиться в эти яблони и сосны и не отпускать никогда... Не отпускать своё детство и юность, тёплую память о дедушке, о его добрых глазах, в которых война не оставила своего испепеляющего следа, не отразилась, не искалечила. Лишь мудрость была в них, сдержанная и простая. Он, дед, всё умел: и пирог испечь, и печку для его выпекания сложить.
– Дедунь, если бы ты знал, как мне тебя не хватает...
Лишь об одном она постаралась позаботиться – чтобы дом перешёл в хорошие руки, поэтому к выбору покупателя отнеслась серьёзно. Им стал сын старого друга деда Степана, Алексей. Впрочем, деда в посёлке все знали и уважали.
Спустя несколько месяцев Ольге довелось делать операцию девочке трёх с половиной лет с ювенильной глаукомой. Мелкая моторика правой руки восстановилась процентов на девяносто, но Ольга уже окончательно приняла решение вернуть левой её изначальную, заложенную природой ведущую роль. Тогда, в детстве, за неё всё решила мать, а сейчас она сама вернула всё на свои места. И даже появилось ощущение правильности... И облегчение.
В чертах лица ребёнка Ольге померещилось что-то смутно знакомое, но она не могла вспомнить, где и когда она могла видеть девочку... Или человека, на которого она была так похожа.
У малышки это была уже не первая операция. Предыдущая существенных результатов не принесла, но на сей раз можно было с уверенностью сказать, что дальнейшую потерю зрения у ребёнка удалось остановить. Милая, хорошенькая девчушка с огромными, кукольными ресницами отчего-то запала в душу Ольги больше других её маленьких пациентов, и она чувствовала, что это взаимно. Через её руки прошло очень много детей, всех не упомнишь, но эта девочка... Тут было что-то особенное. Ольга сама не могла точно понять, что.
Коллега рассмешил её шуткой, и она шла, всё ещё улыбаясь, по коридору клиники. С этой улыбкой её и застала рослая девушка в брюках военного покроя и с густыми рыжевато-каштановыми волосами, заплетёнными в толстую косу. На её высокие ботинки были натянуты бахилы. Улыбка, задрожав, растерянно угасла: Ольга узнала эти серые глаза и эту косу. Это лицо она узнала бы из тысяч, из десятков тысяч: ласковый снегопад, пухлые зимние тучи и перевёрнутый автобус. Снегурочке не хватало только шапки и формы медицинской службы.
– Ольга Ивановна, здравствуйте... – Снегурочка откуда-то знала, как её зовут, и Ольгу это почему-то смутило до тёплых мурашек, хотя ничего особенно удивительного в этом на самом деле не было. Память врача – не резиновая, и имён всех родителей пациентов она не может удержать. Это достаточно часто случалось: безымянные, незнакомые люди называли Ольгу по имени-отчеству. И она относилась к этому спокойно.
Но сейчас это приобретало какой-то новый оттенок смысла.
– Здравствуйте, – сказала Ольга, останавливаясь. – Слушаю вас.
– Я Арина, мама Юли Лагушиной из десятой палаты, – сказала сероглазая девушка в берцах. И пояснила: – Три с половиной года, операция по поводу глаукомы.
– Да, конечно, я помню, – проговорила Ольга, утопая в сероглазом снегопаде и снова ощущая горький привкус самого трудного, худшего Нового года в своей жизни.
Кажется, девушка её не узнала. Разве спасатель обязан помнить всех спасённых? Не обязан, конечно, но может.
– Я, собственно, хотела сказать вам спасибо, – улыбнулась Снегурочка и, как выяснилось, мать той хорошенькой девочки с глаукомой, которая так запала в сердце Ольги. – Мы с вами в некотором роде коллеги... Я работаю в медицинской службе МЧС. Вы уж простите, что я без цветов и конфет, – добавила она со смущённым смешком. – Я только что со смены... После работы торопилась в больницу к дочке. В следующий раз занесу.
– Всё это вовсе не обязательно, – сдержанно ответила Ольга. – Это моя работа. У вас тоже достойная профессия – спасать людей. Думаю, мы с вами в расчёте.
– В смысле? – Брови девушки недоуменно и растерянно дрогнули, чуть сдвинулись. Она казалась обескураженной строгим ответом красивой женщины-хирурга.
– Да так... Мысли вслух, – сказала Ольга. Её губы не дрогнули, улыбка зажглась лишь в глазах.
Её рука сама собой опустилась в карман брюк, нащупала там блокнотик. Ручка торчала у неё в нагрудном кармане. Держа блокнотик на весу, Ольга записала свой номер телефона.
– Если возникнут какие-то вопросы, обращайтесь ко мне напрямую.
Она протянула Арине листок с номером. От неё не укрылось, что та не отрывала взгляда от её левой руки, выводившей цифры на бумаге. Короткие рукава медицинской спецодежды не прикрывали шрамов на правой, оставшихся после той аварии. Профессиональная память должна была сработать, Ольга чувствовала это мурашками, которые разбегались по её плечам от взгляда серых глаз.
Позже, возвращаясь с работы домой, она провела по лицу ладонью. Кажется, на интернет-сленге, словечками из которого то и дело щеголял Ванька, это называлось «фейспалм». Перед её мысленным взглядом стояли стройные, сильные ноги в брюках с накладными карманами и высоких ботинках, а от мысли о крепких, рельефных руках, обтянутых рукавами тонкого джемпера, во рту становилось сухо, а нутро сладко ёкало. Ольга была бы не против, если бы эти руки её обняли – да, вот так откровенно. «Если возникнут какие-то вопросы...» Ага, как же, вопросы. «Вопросы» были лишь предлогом, чтобы дать ей свой телефончик.
Так Ольга мысленно шпыняла, стыдила и распекала себя, шагая к остановке автобуса.
А если Снегурочка (так Ольга прозвала про себя Арину) – из другого «лагеря», гетеросексуального? Впрочем, наличие у женщины ребёнка ничего не говорило об её ориентации, Ольга знала это по себе. Она сама замуж вышла, только потому что «надо». Что связало её с отцом Ваньки? Навязанные обществом стереотипы, чужие ожидания, но никак не любовь. Расставание не заставило себя долго ждать. Не стерпелось, не слюбилось. Иным образом это и не могло кончиться. Ванька был мал, когда они с Романом разошлись; после развода он не особенно интересовался сыном, завёл другую семью.
Строить отношения с девушками Ольга пыталась, но пока безуспешно. Один её роман был виртуальным, ещё с одной женщиной у неё дошло до реальных встреч, но закончилось, принеся только боль разочарования. Сыну Ольга боялась открыться, но не подозревала, что Ванька знает и понимает больше, чем она могла предположить.
С детства сын был фанатичным поклонником сериала «След» и мечтал стать крутым программистом, как его тёзка и герой сериала, Иван Тихонов. В области компьютерных технологий у него действительно был незаурядный талант, и, как многие современные дети, он не мыслил своей жизни без интернета и «гаджетов». Щёки Ольги охватил пожар неловкости и стыда, когда сын заявил ей:
– Мам, эта твоя Лёля мутит ещё как минимум с двумя девушками.
Героиня виртуального романа Ольги оказалась любительницей параллельного флирта с несколькими женщинами. Ванька выяснил это, взломав её аккаунт и прочитав переписку. Захваченная врасплох, Ольга задыхалась.
– Я тебе больше скажу, – заявил Ванька. – Эта Лёлечка – не та, кем хочет казаться. Она – мужик. И я тебе это докажу. Вот, смотри.
Это заявление не было голословным. Оказалось, сын провёл целое расследование и теперь эффектно разложил перед Ольгой, точно карты из рукава, его результаты – веские доказательства, которые он собрал, применяя свои компьютерные таланты. Всё это было очень похоже на правду – неприятную, шокирующую, но правду. Тут уж было не до неловкости и смущения от каминг-аута, произошедшего помимо воли Ольги. Она не знала, то ли ругать Ваньку за вмешательство в её личную жизнь, то ли благодарить.
– Иван! Ты же понимаешь, что это незаконно?! Хакер-вундеркинд, блин, – только и смогла она выдавить. – Кто тебя просил совать во всё это свой нос?!
– Мам, мне просто не всё равно, – серьёзно сказал сын. – Я не допущу, чтобы какие-то извращенцы морочили тебе голову! Я хочу тебя защитить.
Оставалось только обнять его и взъерошить торчащие на макушке вихры. Горло сжалось, соль слёз застряла в нём. Не требовалось ничего объяснять и ни в чём оправдываться. Облегчение свалилось, как дар небес, как благословение.
– Иван, обещай мне только одно. Ты не будешь соваться в незаконные дела, хорошо? – проговорила Ольга, сжимая щёки сына между своими ладонями. – Ишь, возомнил себя крутым хакером!
– Мам, это меня интересует только в связи с твоей безопасностью, вот и всё, – сказал Ванька. И добавил со своей обаятельно-лукавой улыбкой: – Тебе никто не говорил, что ты похожа на Антонову из «Следа»?
Ольга сериалов не смотрела: свободного времени было слишком мало. Впрочем, не мешало бы и поинтересоваться, чем увлекается сын. Она просмотрела несколько серий «Следа».
...Сейчас, возвращаясь вечером домой, она думала о том, что уже не могла и не хотела рисковать. Слишком это было больно – обжигаться. Риск – непозволительная роскошь в её годы. Рискуют молодые люди с авантюрной жилкой, а она должна была точно знать. Закончив домашние дела, Ольга села за компьютер и набрала в поисковике имя и фамилию Снегурочки: Арина Лагушина. Нужный аккаунт в соцсети вскоре нашёлся. Вот и фото Арины в форме медицинской службы МЧС. Да, это она. Впрочем, ничего особенного и характерного, что дало бы бóльшую определённость, Ольга не обнаружила.
А спустя несколько дней Арина позвонила.
– Ольга Ивановна, не будет ли слишком нагло с моей стороны пригласить вас на чашечку кофе? Вы принципиально не хотите благодарности, а мне хочется всё-таки как-то более ощутимо выразить вам признательность за Юльку.
– Я уже говорила, что это моя работа, – сказала Ольга. И поразилась спокойствию и непроницаемости собственного голоса, тогда как всё её нутро ёкало и холодело от светлого волнения. И добавила: – Но от кофе не откажусь. Завтра после трёх часов дня я свободна.
Это прозвучало ровно и невозмутимо, нейтрально-доброжелательно. Голос не подвёл, ничем Ольгу не выдал, лишь Бог был свидетель, как грохотало при этом сердце, проваливаясь в прохладно-сладкую невесомость.
– А у меня завтра выходной. – В голосе Арины слышалась улыбка. – Прекрасно, значит – завтра в три.
Ольга изо всех сил убеждала себя не спешить с выводами, не строить надежд, не выдавать желаемое за действительное. Но сердце дрожало и пищало, трепыхалось и замирало, и ничто не могло заставить его замолчать.
Никаких неожиданностей не случилось, Ольге не пришлось задержаться на работе. В начале четвёртого она, переодевшись, вышла из здания клиники. «Цок, цок, цок», – стучали каблуки по ступенькам крыльца.
– Ольга Ивановна, – окликнули её.
Арина, в синих джинсах, чёрных туфлях-оксфордах и кожаном жакете, стояла возле металлического заборчика вокруг клиники. В руках у неё был букет сирени.
– Здравствуйте, – улыбнулась Ольга.
Букет был бесплатный – скорее всего, Арина просто обломала где-то сиреневые кусты. До кафе они добирались на автобусе, но сердце Ольги, купаясь в проникновенно-нежном майском аромате, мурлыкало и таяло.
Молочная пенка на кофе ароматно ласкалась к губам. Сирень украшала столик, поставленная в стеклянную вазочку с водой.
– Мне сразу показалось, будто я вас где-то видела, – сказала Арина. – Но я никак не могла вспомнить, где, пока не увидела, как вы пишете. Левой рукой. А на правой у вас...
