Текст книги "Повенчанные (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

С косточками и впрямь пришлось повозиться, тщательно выбирая их из мяса.

– Хорошо, что у красной рыбы мелких костей не так уж много. Но всё равно – смотри в оба! – Кудесница погрозила пальцем, и ученица закивала, устрашённая. – Ленка же есть будет, не дай Бог у неё в горле застрянет! Кожу тоже снимаем, она её не любит. Ковыряться начнёт и нос воротить...

После этого кропотливого дела настала очередь риса.

– Рис всыпай в кипящую солёную воду и помешивай почаще, – учила кудесница. – Если бухнуть его в холодную, он прилипнет ко дну кастрюли... Так, сколько его возьмём? Стакана два с половиной. Всыпаем тоненькой струйкой, чтоб вода не переставала сильно кипеть, и сразу убавляем огонь.

А на сковородке уже шкворчал, распространяя аппетитный запах, рубленый лук с тёртой морковкой. Сколько? А как душа попросит. Чародейка взяла две крупных луковицы и две морковки. А главное – масла побольше.

Рис сварился, и его откинули на сито, дав стечь воде. А точнее, белёсому клейкому отвару.

– Рис после варки лучше немного промыть, чтоб клейковину лишнюю убрать. Мы ж не кашу варим, а начинку делаем. Масла не жалей, чтоб каждое зёрнышко в нём купалось!

Белоснежный рисовый сугроб накрыл золотую морковно-луковую зажарку, перемешался с ней и тоже приобрёл золотистый оттенок. Карина попробовала – вкуснятина! Ещё б мясца сюда – и плов готов. Но вместо мяса у них была рыба – тоже недурно.

Наконец настало время для главного священнодействия. Тесто поднялось пухлой шапкой, доброе и мягкое, пальцы сами так и тянулись его мять. Волшебная туфелька кукольной Золушки, конечно, тоже внесла свой неоценимый вклад.

Тесто поделили на три части: две больших, для верхней и нижней корочки, и одну маленькую – для украшения пирога. Ох, как не хотело оно раскатываться! Так и норовило, эластичное, опять стянуться до своих прежних форм. Но Карина справилась. На смазанный маслом противень легла прямоугольная лепёшка.

– Ну, а теперь... Крибле-крабле-бумс! – сказала чародейка.

Взмах волшебной лопаточки – и на тесто лёг первый слой риса. Следом за ним, ровненьким розовым одеялом – слой рыбы без косточек, а потом рассыпалась стружка замороженного сливочного масла. Сверху всё это помощница укрыла остатками риса, и они водрузили на место верхнюю корочку, защипали. А дальше очень пригодились ловкие пальчики Лены – чтоб вырезать из теста звёздочки и плести косички. Косичка легла по периметру, а звёздочки рассыпались в художественном беспорядке.

– Обязательно прорезать дырочку сверху, чтоб пар выходил, – сказала наставница, вспоров ножом мягкое брюшко пирога.

Пока духовка прогревалась, пирог расстаивался, накрытый полотенцем. А самой юной помощнице не терпелось смазать его подсоленным яичным желтком, что ей вскоре и поручили сделать. С этим весьма ответственным заданием она справилась отлично, хотя и перемазалась яйцом сама – это уж как водится.

– Ох, тяжеленный! – прохрипела волшебница, поднимая противень с пирогом.

Захлопнулась дверца духовки, и осталось подождать минут пятьдесят, чтобы чудо испеклось.

Новогоднее колдовство было очень мощным. Оно порождало разные побочные продукты вроде салатов, которые крошились как бы между делом, с мурлыканьем под нос какой-нибудь песенки. А Лена вдруг загрустила, забравшись в кресло и прижав к груди новую куклу.

– Лен, ты чего? – спросила Карина, заглядывая в печальные глазки девочки. – Праздник же! Новый год. Это ж хорошо.

– Новый год – это хорошо, – вздохнула та. – Плохо, что папы нет...

Тоскливая струнка запела и в сердце Карины. Кухонное священнодействие увлекло её и закружило, но стоило вспомнить о Славе, как глаза сразу угодили на мокрое место. Впрочем, раскисать она не имела права, дабы не подавать дурной пример Лене. Она не могла заменить на празднике дядю Виталика, но старалась быть средоточием веселья. И это ей удавалось неплохо. Когда упавшая ваза сказала «бздынь», прильнувшая к дверному косяку Наташа вздохнула:

– Если слушать из кухни, кажется, будто наш папа дома.

И что-то у обеих волшебниц глаза подозрительно заблестели и увлажнились... Каждая из них думала о своём любимом человеке, а вкусное чудо тем временем покоилось под пищевой плёнкой, полотенцем и подушкой, дабы стать мягким, как добрый сон.

Телефоны зазвонили одновременно – в девять вечера. Карина с Наташей схватились за них и в один голос воскликнули:

– Слава!

– Виталик!

И рассмеялись. А бабушка с дедушкой по простоте душевной подумали, что Слава – это жених Карины.

– Привет, родная, – сквозь зимнее пространство донёсся до Карины голос любимой. – Звоню пораньше, потому что в новогоднюю ночь сеть точно будет перегружена – не прорваться. С праздником тебя, солнышко.

– И тебя с Новым годом, Слав. – Разноцветные переливы гирлянд плыли в тёплой, солёной пелене, а в груди сладко саднило. – Как ты там?

Что Слава могла ответить? «Стреляем, ловим террористов, дерёмся с бандитами, рискуем жизнью»?

– Нормально. Всё хорошо, принцесса. Ты где сейчас? Дома или затусовалась с кем-то?

– Затусовалась, – засмеялась Карина. – С Наташей и Леной, а также с бабулей и дедулей. У меня достижение: я научилась печь пирог с рыбой! Да, и передай дяде Виталику, что мы с Леной успешно выполнили план по разрушениям в квартире. И получили втык от мамы Наташи.

– Передам, он будет рад, – усмехнулась Слава. – Молодцы, девочки, так держать. Не грустите там.

– Стараемся. Целую тебя, Слав... Много, много раз...

– И я тебя, солнышко моё.

Этот голос исцелял собственные шрамы Карины. Совсем они не изглаживались, но боль притуплялась, сменяясь светом – горьковатым, выстраданным, но так уж получалось в её жизни. Свет и боль шли рука об руку.

*

Но шрамы Славы болели, несмотря на всё июльское липовое колдовство.

Они с дядей Виталиком укатили на рыбалку, а Карина с Наташей перерабатывали урожай с бабушкиной дачи – закручивали первые банки с огурцами. У старшей подруги Карина понемногу перенимала хозяйственные навыки, бессознательно тянулась к ней, тёплой и уютной, по-матерински мудрой.

– Ох, чую я, набухались они там нынче, – вздохнула Наташа, бросая чёрные горошинки перца по банкам.

Карина, ни разу не видевшая Славу пьяной, недоверчиво усмехнулась.

– Почему ты так думаешь?

Из груди Наташи снова вырвался тяжёлый вздох.

– Думаешь, весело им там было? Уж как водится – стресс снять...

Пупырчатые огурчики укладывались в банки плотно, один к одному – хрустящие, зелёные. Укроп с петрушкой плавали в рассоле, будто какие-то морские чудища.

– Не, Наташ, думаю, у них психика крепкая, если ты этого боишься, – проговорила Карина. – У Славы признаков посттравматического синдрома я не вижу. Усталость – да. Но чтобы психическое расстройство – вряд ли. Это тяжёлая штука, её сразу видно.

– Шесть месяцев в такой обстановке – у кого угодно крыша съедет, – покачала головой Наташа, доставая из кастрюльки с кипятком простерилизованные крышки.

– Ну, не у всех же съезжает, – вздохнула Карина.

Но зёрнышко беспокойства упало и проросло. Шрамик, от которого веяло холодом... Почему-то именно он настораживал её больше всего, но объяснить этого Карина себе не могла. Это было какое-то иррациональное, взявшееся ниоткуда знание.

– Слушай, давай тему сменим, а? – поморщилась Наташа, налегая на закаточную машинку. – Толку-то, что мы её перетираем... Спокойнее нам от этого не будет.

– Ну, давай. – Карина села к столу: начался завершающий процесс засолки, на котором её помощь заканчивалась. – А как ты с дядей Виталиком познакомилась?

Наташа хмыкнула, в её взгляде промелькнули искорки приятных воспоминаний.

– Смешно получилось. На свадьбе одной моей подружки, Катьки Рогозенко. Хех... А по мужу она теперь – Рогозина. Мы потом ржали на эту тему – типа, не очень-то и поменялась фамилия. Мол, в паспорте исправь немножко да и ходи с ним дальше.

– И ты поймала букет невесты? – нетерпеливо попыталась предугадать Карина.

– Ловила, а как же! – Наташа перевернула закатанную банку, поставила на крышку. – Все девчонки ловили. А поймал какой-то тип здоровенный. С таким лицом, будто вот-вот скажет: «Я пришёл из будущего. Мне нужна твоя одежда».

– Дядя Виталик? – со смехом догадалась Карина, узнав в этом кратком, но ёмком описании Славиного друга.

– Он самый, – усмехнулась Наташа. – Что он вообще среди девчонок делал – фиг его знает. Я на него тогда посмотрела и подумала: «Не, ну страшный же». Я б от такого убежала куда глаза глядят, если б он со мной заговорил! Ну, а потом жених бросал подвязку, как водится... Все парни, конечно, кинулись ловить с таким азартом, будто там не подвязка, а штука баксов летит. А жених то ли косорукий какой-то был, то ли я слишком близко стояла... Короче зафинтил он эту подвязку мне прямо на голову. Ну, все и давай ржать, подшучивать над нами: мол, это судьба.

– Но ведь и правда судьба! – Карина, смеясь до слёз, даже захлопала в ладоши.

– Судьба, – задумчиво улыбаясь, проговорила Наташа. – Но я его сначала реально испугалась! А потом пообщались – вроде не такой уж и страшный оказался. Если б не эти подвязка и букет, мы бы, наверно, друг мимо друга так и прошли.

– И когда вы после этого поженились? – полюбопытствовала Карина.

– Завязалось-то у нас всё быстро, а вот встречались потом года два. Моя мама не в восторге от него была, отговаривала. – Наташа закатала последнюю банку и победоносно окинула взглядом ровный рядок огуречных заготовок на подоконнике. – Мол, не связывай с ним свою судьбу, овдовеешь рано... А я что сделаю, если любовь уже под сердцем на четвёртом месяце? Виталик тогда сказал: «Всё, хватит канителиться. Пошли в загс». Ну, в загс так в загс. Вот такая история.

– Хорошая история, Наташ, – улыбнулась Карина. – За неё стоит выпить. – И добавила со смехом: – Чаю.

– Это можно.

Пока Наташа ставила чайник, у Карины созрел ещё один вопрос:

– А как давно дядя Виталик со Славой дружит?

– Да вроде, как пришла она в отряд – с тех пор и дружат они, – припомнила Наташа. И улыбнулась: – Я вижу, к чему ты клонишь... Нет, я Виталика к Славе не ревную. Потому что это – Виталик и Славик. Друзья. Даже мыслей не возникает. Ну... дружба у них вот такая. Мужская. Хоть Славик и не мужик. – И Наташа издала грудной, квохчущий смешок.

А Карине показалось, что жена дяди Виталика видела даже больше, чем хотела показать. Её проницательность касалась лопаток лёгкой кошачьей лапкой, вызывая бег мурашек, и июльским колдовством вплеталась в канву душного вечера. Всё-таки было в ней что-то от чародейки, хоть и казалась она простой, как круглая сдобная булочка – с её щёчками и ямочками, сочным смехом, шедшим из сердечной глубины, и мягкой, но не занудной домовитостью. Уже в который раз Карина ловила себя на мысли, что ей хотелось назвать Наташу мамой. И глаза начинало предательски и солоновато пощипывать.

Однако дядя Виталик со Славой пропадали на рыбалке уже неделю, а последние три дня совсем не подходили к телефонам. Впору было начинать волноваться. Лена гостила на даче у бабушки и была под присмотром, и Наташа решила, что пора что-то предпринимать.

Набрав ещё раз на всякий случай номер мужа, она слушала гудки.

– Не-а, глухо, как в танке. – Наташа нажала кнопку отбоя. – Они дня на три-четыре ездят, максимум. Неделя – это уже перебор. Я знаю примерно, где они обычно рыбачат, туда можно на маршрутке доехать. Берег реки прочёсывать придётся, но не думаю, что они куда-то далеко забрались.

Трястись в душном микроавтобусе пришлось остановок двенадцать. За окнами уже мелькали частные домики и сосновые стволы. Вышли они в какой-то почти лесной глухомани, где только придорожное кафе и магазинчик напоминали о цивилизации. Местечко было чудесное, сосновая тишина манила отрешиться от хлопот и суеты... как-нибудь в другой раз, когда не будет тревоги.

Они зашли в магазинчик. Скучающая тётенька за прилавком уткнулась в телефон и даже не обратила на посетительниц внимания. Её расплывшееся круглое лицо выражало полнейшую отрешённость от мира реального и погружённость в мир виртуальный. А Наташа решительно достала свой смартфон и показала на его экране фотографию Виталика:

– Здравствуйте, скажите, пожалуйста, вот этот... гм, товарищ к вам не заходил?

– А вы чё, из милиции? – вскинув равнодушный взгляд из-под припухших, подмазанных тенями век, хмыкнула продавщица.

– Почти, – не сбавляя решительного тона, ответила Наташа. – Муж мой оттуда. Так вы видели этого человека?

– Да я чё, обязана всех помнить, кто сюда заходит? – небрежно фыркнула тётка. – Не-а, не видела.

Наташа достала из бумажника пятьсот рублей и положила на прилавок.

– А вот так? Припоминаете?

Тётя прикарманила «пятихатку» и присмотрелась к фотографии повнимательнее.

– Ну чё... Припоминаю. Он тут с одним корешем водярой затарился. Ну, и продуктов всяких, хлеба, консервов и прочей закуси прикупил.

– Корешем? – Теперь и Карина достала смартфон с фотографией Славы.

Продавщица глянула, кивнула.

– Он самый. Крепкие такие ребятки, видные из себя. Рыбачить приехали. Вот этот, – тётка с ухмылкой кивнула на изображение Славы, – ничего так. Симпотный. К ним, похоже, наш старик Ромуальдыч присоседился, бухает с ними, потому как приходил вчера с пятитысячной купюрой. Он таких денег сроду в руках не держал.

– А Ромуальдыч – это кто? – насторожилась Наташа, выкладывая ещё двести рублей.

«Инда взопрели озимые...»*

– Бывший интеллигентный человек, профессор, – охотно пояснила продавщица, вороватым движением смахнув с прилавка деньги. – Как овдовел, так и начал с зелёным змием общаться. До пенсии доработал, а дальше держать не стали. Квартиру потерял, обретается теперь тут в домишке заброшенном. Он тут к рыбакам пристаёт, халявщик. Бывает, и угостят его.

Больше ничего из тётки выудить не удалось. Карина с Наташей вышли из магазина на свежий сосновый воздух, собираясь направиться на берег реки; однако навстречу им брёл, слегка пошатываясь, тщедушный, испитой мужичонка с многодневной щетиной, в старой матерчатой кепочке и треснутых очках. Пиджак с заплатками на локтях красовался на нём поверх нательной майки, а в просвечивающих, как марля, и порванных на коленях тренировочных штанах ему было, вероятно, не так уж трудно переносить летнюю жару. О таких говорили – «соплёй перешибёшь» и «непонятно, в чём душа держится». У него душа, видно, цеплялась за очки.

– На ловца и зверь бежит, – шепнула Наташа. – Похоже, мы имеем честь лицезреть самого профессора. Мда... Мастер спорта по литрболу в суперлёгком весе.

Они не стали сразу припирать бывшего интеллигентного человека к стенке, а решили за ним сначала понаблюдать, стоя у входа. Подойдя к прилавку, алконавт достал из кармана бумажник и бросил на пластиковое блюдце тысячу рублей.

– Любезная Зинаида, будьте так добры, снабдите меня водкой и колбасой на всю сумму, – обратился он к продавщице. – В равных пропорциях.

Из бумажника выпала маленькая фотография, и Карина незаметно подобрала её. Личико девочки на снимке она сразу узнала.

– Это ж Виталькин кошелёк! – возмущённо прошептала Наташа. – Он что, его грабанул? Вот алкаш старый! Ну, сейчас он у меня огребёт...

Наблюдение было окончено, начался допрос с пристрастием. Наташа взяла выпивоху за один локоть, а Карина – за другой.

– Пройдёмте-ка, уважаемый профессор, – прошипела Наташа, грозно сверкая глазами. – К вам есть пара вопросов.

– Э... Любезные дамы, позвольте! – начал было он упираться, дыша застарелым перегаром. – Куда вы меня тащите? Какие вопросы?

С таким дохляком справился бы и ребёнок, и они без труда вывели его из магазина. Тысяча, конечно, досталась тётеньке за прилавком: им было не до неё. Да, удачный у продавщицы сегодня выдался денёк. Прибыльный.

– Для начала разрешите представиться, – нервно поправляя съехавшую набок кепочку и перекошенные очки, сказал мужичонка. – Рафаил Ромуальдович Аврасенков, доктор исторических наук... А вы, позвольте спросить, кто?

Наташа тряхнула перед его лицом отнятым бумажником мужа.

– Вот это, – сказала она негромко, но безжалостно, – тянет на неплохой такой срок. Если не хочешь очутиться на нарах, будь любезен проводить нас к хозяину этого кошелька.

– Гм, гм, гостеприимство нашей пенитенциарной системы – весьма сомнительное удовольствие, – покривил иссохшие губы профессор. И добавил с печальным вздохом: – Признаю, бес попутал. Алкогольная деградация личности, увы, вещь реальная и страшная...

Даже будучи под ощутимым градусом, он изъяснялся интеллигентно, отчётливо выговаривая слова.

– Так, меньше слов – больше дела, – оборвала его Наташа. – Веди нас, щипач несчастный!

– Что ж, не имею причин вам отказать, любезные дамы, – шатко поклонился этот тощий субъект.

Вскоре взглядам Карины и Наташи предстала идиллическая картина: сосны, сверкающая на солнце речная гладь, палатка и два спящих богатырским сном рыбака. Запертая машина Славы стояла неподалёку в тени деревьев. Пристроенные на рогатках удочки были забыты, наживку с крючков рыба уже наверняка давно объела и смеялась над незадачливыми ловцами. На расстеленной газете валялись консервные банки, а рядом в траве – пустые водочные бутылки. Наташа присвистнула.

– Это вы втроём столько выжрали?

– Прошу прощения, леди, позвольте вас поправить, – сказал Ромуальдыч. – Я присоединился к этой приятной компании не далее чем вчера. Так что моя доля... кхм, кхм, не так уж значительна. Да мне много и не нужно... А, кхм, впрочем, припоминаю: когда кончилось, я бегал за добавкой – как самый трезвый и способный к передвижениям.

Наташа, уперев руки в бока, с досадой окидывала взглядом всё это удручающее зрелище.

– Это что ж получается – они три дня не просыхали тут? Ну, учудили...

Карина всматривалась в бледное лицо Славы, и душу затягивал холодящий мрак боли. Никогда Слава не прибегала к такому «снятию стресса», не злоупотребляла спиртным. Им с Кариной случалось изредка распить бутылочку хорошего вина на двоих в романтической обстановке – и не более того. Беда стекала холодными, тяжёлыми шариками ртути и скапливалась под сердцем. Шрамик дышал морозом. Что же случилось? Когда они созванивались во время командировки, Слава всегда говорила: «Всё хорошо». Её голос звучал спокойно и ласково.

В палатке обнаружилось пятилитровое пластиковое ведёрко, обвязанное тряпицей. Заглянув под ткань, Наташа вздохнула:

– Ох... Земляника лесная! Испортилась, конечно... На такой-то жаре! Ох, балбесы... Ну разве можно так! Теперь только выбрасывать...

– Ну зачем же, – опять вставил слово Ромуальдыч. – Может получиться весьма сносная бражечка. Вы, конечно, сей продукт употреблять не станете, а я б не отказался. Если позволите, я ягодки себе возьму. Не пропадать же добру! А вы себе ещё наберёте, тут в округе её много – хоть горстями греби. Ягодное лето нынче...

Наташа расстроенно махнула рукой. Ведёрко она пожалела и пересыпала забродившую землянику в пакет, отдав бывшему профессору. Тот, обрадованный, что за кошелёк ему ничего не будет, живенько смылся.

Наташа присела около мужа, потрепала его по плечу. Дядя Виталик только замычал и расправил согнутую в колене ногу.

– Нам с тобой их не поднять... Пусть проспятся немного, что ли.

Обследовав «место преступления» с дотошностью настоящего сыщика, Наташа обнаружила запас пива и минеральной воды: бутылки, завёрнутые в пакет и привязанные к прибрежному кусту верёвкой, охлаждались в речной воде.

– О, будет им на опохмел, – хмыкнула Наташа. – А мы с тобой, пока они тут прохлаждаются, и впрямь землянику пособираем. Какое из неё варенье душистое – ах! Закачаешься.

Солнечные зайчики плясали на жёлтой прошлогодней хвое, сухой и скользкой; ягодная полянка обнаружилась в какой-нибудь сотне метров от места «пикника» – рукой подать. Напитанные силой земли ягоды пахли сладко, пленительно, по-летнему. Этот аромат целил душу и окутывал тёплыми лесными чарами. Бросив в рот пригоршню, Карина закрыла глаза и подставила лицо солнечным лучам. Как хорошо было бы выбраться сюда со Славой... Только без алкоголя и вдвоём.

Они набрали полное ведёрко всего за час. Наташа обвязала его той же тряпицей, и они пошли обратно, к реке. Дядя Виталик спал, грея на солнце подтянутый, плоский живот под майкой-тельняшкой. Право носить такую майку он вполне имел, отслужив в ВДВ.

А вот Слава приподнялась на локте и тяжело дышала, уставившись перед собой странным, остекленевшим взглядом.

– Слав... – Карина присела на корточки, тронула её за плечо.

Молниеносный бросок, захват – и она оказалась придавленной к земле, испытав на себе всю леденяще-стальную, безжалостную силу, которую Слава использовала только на службе, но сейчас вдруг обрушила на неё. От боли в выкрученной за спину руке Карина закричала. В животе жарким, пульсирующим огнём бился ужас.

– Слава! Слава, ты что?! Это же я! Я, Карина! Пусти, что ты делаешь?!

А сверху вдруг раздался спокойный, отчётливый голос Наташи:

– Что же ты на беззащитных девушек-то бросаешься?

Слава, захрипев загнанным зверем, обернулась, а потом вдруг ослабила хватку, и Карина смогла ополоумевшим от страха ужом вывернуться из-под неё, а та, стоя на коленях, тёрла руками глаза.

– Песочком её пришлось угостить, – сказала Наташа, хватая Карину за руку. – Бежим отсюда!

Сосны качались и звенели, земля гудела, а сердце рвалось наружу из охваченной болью груди. В спину морозно дышал горький ужас и недоумение. Шрамик. Что-то случилось там, что-то очень плохое. Слава не рассказывала ничего по телефону, всегда только спрашивала: «Как ты?» Как она, Карина, а о себе – ни слова. «Всё нормально, принцесса. Всё хорошо». Нет, видно, совсем не хорошо... Ни черта не хорошо.

Густые кусты лесной малины впустили их, оцарапав шипами. Прижавшись друг к другу под зелёным шатром, Карина с Наташей затаились и изо всех сил сдерживали шумно рвущееся из груди дыхание.

Страшный, стеклянный взгляд. Не Карину видели эти глаза. Кого-то другого. Тёплые слёзы катились по щекам безостановочно, и девушка зажимала себе рот рукой, чтобы не всхлипнуть громко, задавливала в себе рыдание. Наташа обняла её и успокоительно поглаживала, а сосны тянулись к высокому, чистому небу. Храмовая тишина наполняла светлый бор, и в этой тишине загнанно колотилось сердце, а кровь шумела в висках, стучала надрывной болью. Она знала, чувствовала, что не следовало Славе ездить в эту проклятую командировку. Ртутно-тяжёлое чувство беды наполнило тогда Карину сразу, неотвратимо и пророчески. Сбылось...

Сколько они прятались? Чувство времени отнялось, полупарализованное, и тянулось резиновым жгутом-удавкой, а сердце тонуло в тоскливой пустоте. Тишина и голоса птиц, солнечные зайчики и прохладная земля под кустами.

– Я схожу на разведку, – прошептала Наташа. – А то задница уже затекла. Не торчать же нам тут до ночи...

Сердце Карины суматошно подскочило в горло, она вцепилась в руку подруги.

– Наташ, не надо...

– Не дрейфь, – шикнула та. – Жди тут, я быстро.

Карина осталась в малиннике одна, кусая ногти и мучительно вслушиваясь. Спина окаменела от напряжения, а ещё у неё, похоже, начинались месячные. Очень «кстати». Вот прямо самое время!.. Низ живота тягуче ныл, по шее щекотно ползли капельки пота.

Шелестящие шаги. От сердца отлегло: похоже, Наташа благополучно возвращалась. Но когда ветки малины раздвинулись, Карина увидела над собой Славу и застыла в ледяном оцепенении. Сердце замерло в зимней бездне, а губы тряслись в немом, беззвучном «не надо, пожалуйста».

Взгляд Славы неуловимо изменился. Он был тяжёлым, мутным, но то страшное, одержимое остекленение, кажется, ушло.

– Принцесса... Ты заколку потеряла.

На её ладони лежал зажим, Бог весть как и когда расстегнувшийся. Карина даже не почувствовала, как он соскочил, и только сейчас заметила, что сидит с распущенными волосами. Клещи каменного оцепенения разжались, и помертвевшее сердце снова наполнилось тёплой кровью. А Слава опустилась на колени рядом с Кариной, и её ладони легли на щёки девушки, от которых медленно отхлынула зябкая анестезия страха.

– Родная моя... Только ради тебя... выжить. Вернуться к тебе. Жить для тебя одной. Ты – всё, что есть у меня.

Веки Славы осоловело дрожали и опускались, а губы тепло и влажно прильнули к губам Карины. Это было глотком жизни. Прежняя Слава вернулась – да, насквозь пропитанная тяжёлым хмелем, но самая родная на свете и бесконечно любящая.

– Ангел ты мой... Спаситель, – бормотала Слава между поцелуями. – Светлый мой... Чудо моё...

С катящимися по щекам слезами Карина отвечала на поцелуи, приминая ладонью пружинистый ёжик на затылке Славы. Она не смогла оторвать губы даже тогда, когда увидела Наташу, молча стоявшую над ними – боялась спугнуть этот поток нежности, страшилась, чтоб он не переродился снова в жуткий приступ.

– Сладкая моя, – шептала Слава. – Люблю тебя...

Последний крепкий поцелуй – и Карина скользнула по лицу Славы лаской дрожащих ладоней.

– Ты устала, Слав... Отдохни.

– Устала, – пробормотала та. – Очень... сильно устала.

Она улеглась, устроив голову на коленях у Карины и в полузабытье шепча «люблю». Уже не было смысла что-либо скрывать, Наташа видела всё, и Карина просто гладила голову Славы, роняя с ресниц тёплые слезинки.

А потом ладонь Наташи мягко легла ей на плечо – понимающе, без слов, без осуждения. Боясь разбудить Славу, они молчали, но за них говорили сосны и солнечные зайчики, а малина нависала прохладным шатром. Наташа села рядом, привалившись к Карине спиной, и испустила длинный, облегчённый выдох.

Карина боялась шелохнуться, боялась кашлянуть. Сердце отсчитывало секунды в малиновой прохладе, а на коленях у неё спала не старшая сестра – любимая. Перед тысячами зевак на площади Карина не дрогнула бы, чтоб не потревожить сон Славы, но Наташа не была вместе с презирающей толпой. Успокоением для Карины стала её улыбка – грустноватая, матерински-ласковая. Она всё понимала и принимала. Наверно, Наташа давно догадывалась.

Час прошёл или вечность? Время не имело значения в лесном покое этого соснового царства. Забыв о себе, отключив все свои нужды и застыв мраморным изваянием, Карина хранила сон Славы, но Наташа решила, что пора потихоньку перебираться домой.

– Пойду, Виталика растолкаю, что ли, – шепнула она. – Нам с тобой её до машины не дотащить. Пусть хоть поможет...

Прошло ещё немало времени, прежде чем сквозь малинник продрался, невнятно бормоча себе под нос, заросший недельной щетиной дядя Виталик. При взгляде в его глаза возникала мысль о зомби-апокалипсисе, а главным некромантом, магической силой поднявшим это тело из мёртвых, выступала, конечно же, Наташа. Она до сих пор изрыгала заклинания, подгоняя мужа пучком крапивы:

– Шагай, шагай давай... Рыбак без улова.

Крапивной магии хватило и на то, чтобы кое-как приподнять и коматозное тело Славы, оттранспортировать его в машину и устроить на заднем сиденье. Хозяйственная Наташа ничего не забыла: ни ведёрка с земляникой, ни пакета с пивом и минералкой из речного «холодильника», ни удочек, ни палатки. Два мертвецки упившихся товарища, привалившись друг к другу на плечо, опять богатырски уснули, а Карине предстояло исполнить роль шофёра для этой парочки. Ну, или сказочного кучера тыквенной кареты.

Когда «карета» подкатила к подъезду, седоки не пожелали отцепляться друг от друга – сплелись, будто сардельки в связке. Некромант с кучером вздохнули и погнали эти мясные изделия по лестнице наверх. Не открывая глаз, исключительно силой движущей ими магии, «двое из ларца» переставляли ноги по ступенькам. Когда они зацепились за перила и забуксовали, готовые захрапеть не доходя до квартиры, некромант изрёк матерное заклинание. Чудо: два овоща, будто шилом поднятые, снова затопали сапогами по лестнице, отклоняясь от прямого курса по синусоиде – от перил к стенке и обратно. Для попадания двумя рыбацкими тушками в дверной проём некроманту с кучером пришлось произвести сложные расчёты в виде целой системы алгебраических уравнений. Икс с игреком (и по хромосомному признаку в том числе) устремились было в бесконечность, однако обувь с них пришлось снимать уже в состоянии полного равенства нулю.

Пока две функции сопели на раздвинутом диване, время от времени пихая друг друга своими экстремумами, на кухне состоялось задумчивое и усталое чаепитие. Наташа, превратившись из некроманта в чайную фею, заварила душистый, янтарный напиток с липовым отваром и мелиссой.

– Попей, тебе надо успокоиться, – сказала она Карине.

Та сделала глоток. Острый звон нервов постепенно сменялся измотанной горечью.

– То, что ты видела там, в малине... – начала она.

– Это я уже давно видела в ваших с ней глазах, – договорила Наташа с мудрой улыбкой. – Свет любви нельзя спутать ни с чем.

Карина не знала, чего ей сейчас хотелось больше – улыбаться или плакать. Как хорошо, когда не нужно ничего объяснять, оправдываться, защищаться... Можно просто пить чай, слушать тиканье часов и звонкие голоса на детской площадке.

Но реальность буксовала, перед глазами Карины мельтешили битые пиксели, ветки деревьев лезли в окно и щекотали лицо, а стрелки на циферблате шевелились чёрными тараканьими усами. Усталость и потрясение накачали её тягостным дурманом, но прилечь было особо негде.

– Езжай домой, вот что, – сказала Наташа. – Давай-ка я тебе такси вызову, потому что за руль в таком состоянии просто нельзя, а в общественном транспорте ты вырубишься и проедешь свою остановку. Приедешь – сразу ложись отдыхать.

Карина слишком увязла в сюрреалистических чудесах вокруг себя, чтобы спорить с этим. В прихожей она остановилась на мгновение, озарённая мыслью.

– Наташ... Если Слава проснётся и опять начнёт... ну, буянить, просто дай ей вот эту мою заколку. Мне кажется, она может успокоить её.

И она вложила заколку в руку подруги.

Дома она залезла под прохладный душ, заменила тампон, которым её выручила Наташа, и упала на кровать. Живот мучительно ныл, но встать и принять обезболивающее не было сил. Реальность плавилась, как сыр, и Карина утонула в этом фондю, будто маленький кусочек поджаренного хлеба.

Она потерялась в лабиринте тоскливых снов. Они со Славой искали друг друга в каком-то полуразрушенном, разбомбленном, охваченном войной городе; Карина бегала, звала, а кругом грохотали взрывы. Попутно она вела группу женщин и детей в убежище, а Слава где-то сражалась. Потом она наткнулась на раненого, истекающего кровью дядю Виталика. Карина хотела сделать ему перевязку, но он устало, безнадёжно отмахнулся пальцами. «Всё уж, скоро мне предстоит удить рыбу в небесных заводях, – сказал он. – Славка уже там меня ждёт. Тебе от неё привет». На чёрных крыльях горя Карина понеслась над руинами, чтобы найти хотя бы тело, но перед ней разверзлись огненные врата взрыва, и пламя проглотило её.