Текст книги "Драконья луна"

Автор книги: Алан Троуп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

18

– Ты не мой папа! – кричит Генри.

Дерек смеется, потом произносит голосом, до, жути похожим на мой:

– Я Питер де ла Сангре, сын дона Генри де ла Сангре. Я живу на Кровавом рифе, что в Бискайском заливе, между Своенравным и Лоскутным рифами. По воде езжу на своем… черт знает, как он там называется, катере, а по суше – в «мерседесе» или «корвете».

Саманта Блад аплодирует передними лапами.

– Продолжай,– беззвучно приказывает она сыну.

– У меня бизнес – Концерн «Ла Map». Мой офис – на верхнем этаже здания «Монро», в Кокосовой роще. Артуро Гомес и Йен Тинделл ведут за меня мои дела. Дочь Артуро, Клаудиа, присматривает за моим домом. Кое-кто по имени Рита шпионит для меня в офисе. Ну как?

Я с беззвучным стоном осознаю, почему Дерек так много знает о моей жизни. Что еще я успел рассказать ему за время нашей поездки в автомобиле? Но какое-то облако туманит мой рассудок, перед глазами все плывет. Голоса и мысли – где-то очень далеко. Мне приходится делать над собой усилия, чтобы понимать их.

– Что вы собираетесь сделать с Питером? – спрашивает Хлоя.

– Он умрет через некоторое время, – холодно отвечает Саманта. – Я подмешала в свадебный напиток паслен вместо Порошка Алхимиков, вы оба его выпили, а он выпил еще и кружку смеси кендыря, змеевидного кирказона и измельченных сушеных плодов гумбо-лимбо. Я же учила тебя готовить настои из трав. Ты знаешь, какая это сильная смесь.

– Вы не можете дать ему умереть! Он мой жених! Я ношу его ребенка!

– Хлоя, ты прекрасно понимаешь,– говорит Саманта. – Он еще жив только благодаря сыворотке Ведьмина Языка, которую я подмешала в питье. Когда действие сыворотки кончится, ему не поможет даже противоядие, принятое перед этим.

Саманта Блад отворачивается от дочери и подходит к Чарльзу:

– Подними его. Поставь на секунду рядом с Дереком. Я хочу убедиться, что сходство полное.

Огромный дракон берет меня под мышки и ставит рядом с Дереком. Я пытаюсь удержаться на ногах, но мне кажется, они у меня резиновые.

– Ну вот! – восклицает Саманта, указывая мне между ног. – Ты все сделал не так!

Дерек судорожно хватает себя за причинное место.

– Мама, – ноет он, -. мой мне больше нравится. Да и кто там увидит!

– Мало ли кто! – говорит она. – Насколько я тебя знаю, ты будешь пользоваться этой штукой направо и налево. Откуда тебе знать, кто спал с ним, а кто нет. Все, буквально все должны думать, что ты – это Питер.

– Ты закончила? – спрашивает жену Чарльз.

Та кивает, и он отпускает меня. Я шлепаюсь на

пол. Хлоя рвется ко мне, но ее родители останавливают ее:

– СТОЯТЬ!

Саманта принимает человеческое обличье, идет к столу и возвращается ко мне с блокнотом и ручкой. Она приседает рядом со мной, ее обнаженные груди качаются у меня перед глазами при каждом движении.

– Мне нужны номера телефонов, Питер, имена, адреса.

– И как насчет сокровища? – говорит Чарльз.– Спроси его о сокровище.

– Ты же знаешь, как действует Ведьмин Язык.

Надо заставить его разговориться, начать с простых, коротких вопросов…– Мать Хлои переключает свое внимание на меня: – Назови мне номер телефона твоей компании, Питер.

Ее вопрос пробивает небольшую брешь в тумане, которым заволокло мое сознание. Я отвечаю. Она записывает и задает следующий вопрос. Я отвечаю и на него. Меня удивляет собственный голос – я говорю с большим энтузиазмом, как будто так и рвусь ей помочь. Она заполняет моими ответами страницу блокнота, потом следующую.

– Вот видишь? – говорит Саманта своему сообщнику. – Вот как это делается. Теперь Дерек будет знать, с чего начинать, когда приедет в Майами.

Она продолжает спрашивать, но теперь до меня доходит, что можно давать завуалированные ответы. Я не лгу ей – просто недоговариваю, опускаю кое-какие детали. Она исписывает еще две страницы и напоследок спрашивает:

– У тебя есть сокровище, Питер? Золото, серебро?

Я пытаюсь приказать себе не отвечать, но уже слышу собственный голос:

– Да.

Обнаженная женщина удовлетворенно улыбается:

– Много?

– Да.

– Где хранятся твои сокровища, Питер?

Я борюсь с собой, стремясь не назвать место. В конце концов разрешаю себе неполный ответ:

– В доме.

Оторвавшись от своего блокнота, Саманта хмурится:

– Но где именно?

– Внизу.

– Подробнее.

– Под домом, в каменной комнате.

– Как Дереку найти ее? – Голос Саманты становится жестким и злым.– Где ему искать, отвечай!

Если бы я мог, то сейчас посмеялся бы над ней – такой у нее беспомощный и разочарованный вид.

– Надо искать внизу, под домом…

Она спрашивает еще раз, и я даю тот же ответ. Саманта перефразирует вопрос и слышит в ответ то же самое. Допрос продолжается до тех пор, пока боль во всем теле не становится нестерпимой. Я начинаю говорить бессвязно, неразборчиво.

– Что за бред он несет! – ворчит Чарльз.

– Действие сыворотки кончилось. Думаю, наше время истекло,-говорит Саманта.

– Дай ему еще Ведьмина Языка.

– Это только ускорит его смерть и сделает ее менее мучительной.

Старший дракон бросает сердитый взгляд на своего сына:

– Наш сын-дурачок не удосужился узнать у него самого главного.

– Нам и без того есть чем поживиться: вклады, деловые связи, предприятия, дом… Все это стоит миллионы, – оправдывается Дерек.

Чарльз злобно рычит, размахивается хвостом и мощным ударом сбивает Дерека с ног. Он прижимает его к полу и тянет свою лапу с острыми когтями к горлу сына:

– Мне нужно и золото тоже!

– Мама! – ноет Дерек, просительно глядя на Саманту.– Пожалуйста!

Саманта делает Чарльзу знак рукой:

– Дай ему сказать.

– Я уверен, что смогу найти сокровище. Должно быть, оно в подвале под его домом. У них там

такой же подвал, как у нас.

– Если бы ты не был таким никчемным, если бы ты не приносил домой так мало, нам не пришлось бы всего этого делать!

– Вы могли бы хоть иногда помогать мне! – запальчиво отвечает Дерек, которому дали наконец возможность сесть. – Вам никто не мешает иногда покидать Страну Дыр…

– Довольно! – обрывает его Саманта. – Сейчас уже ничего нельзя изменить. Надо действовать по нашему плану. Если Дерек не сможет найти сокровище, значит, так тому и быть.

– Вы могли бы спросить самого Питера, – говорит Хлоя.

Саманта раздраженно хмыкает:

– Он умирает. Он уже не может связно говорить.

Хлоя с трудом встает на ноги, подходит вплотную к матери и смотрит ей в глаза:

– Ты знаешь о травах все! Я уверена, что ты можешь спасти его… если захочешь.

Саманта мрачно отвечает:

– Если захочу… возможно. Но чтобы привести его в полное сознание, потребуется несколько недель. А когда он придет в сознание, с какой стати ему что-то рассказывать нам?

– У вас его сын, – напоминает Хлоя.

Чарльз смеется:

– Да я бы отдал обоих своих сыновей за золото!

– Ты – да, но Питер – нет,– возражает Хлоя.-Он знает, что такое любовь к своему ребенку.

19

– Папа! Папа! ПАПА!

Меня поднимают, куда-то тащат, на что-то кладут. В рот мне опять вливают какую-то противную, густую и горькую жидкость. Я давлюсь и кашляю, но не в состоянии выплюнуть ее. Она течет в горло, обжигает внутренности. Боль уменьшается, но меня начинает бить дрожь. Откуда-то взявшееся одеяло не спасает от холода. Мне все равно очень холодно. Впрочем, это больше не имеет значения. Мне уже не понять, сплю я или бодрствую. Мне даже не больно. Времени я не ощущаю. Голоса, обрывки чужих мыслей – все это для меня сейчас не более чем неясные звуки, ничем не отличающиеся от скрипа дверных петель в подземелье, где я, по-видимому, нахожусь, или дробный топот крысиных лапок под моей койкой.

– Папа, пожалуйста! Он меня уводит! Я не хочу с ним! Папа!

Темнота обступает меня, окружает чернильным океаном, и я засыпаю.

– Питер! Питер, ты слышишь меня? О, я знаю, ты не можешь ответить, но ты должен услышать меня. Мама очень старается, чтобы ты не умер. Она говорит, что одни ее настои не могут вернуть тебя к жизни. Надо, чтобы ты сам очень хотел выжить. Питер, ты нужен Генри! Ты нужен мне!

Темноту сменяет полумрак, дверь открывается и снова закрывается.

– Вот так. – Мне в рот вливают какую-то жидкость. На сей раз это коровья кровь, а не лекарство.

Я с радостью глотаю пищу. Но вслед за ней мне опять дают какую-то горькую гадость, от которой меня снова начинает колотить.

Темнота. Еще одна ночь без мыслей, без сновидений, без желаний и надежд.

– Питер, любимый мой! Ты должен прийти в себя. Мои родители обещали мне, что они не станут убивать тебя, но я знаю: они убьют тебя сразу же, как только ты станешь им не нужен. Дерек уже запер твой дом на Ямайке и уехал с Генри. Если он сообщит из Майами, что нашел твои сокровища, мама снова даст тебе яд. Пожалуйста, Питер, ты должен поскорее обрести прежние силы!

Сумерки опять сменяют темноту, потом снова наступает темнота, потом опять сумерки. Хлоя мысленно разговаривает со мной каждую ночь. Дважды в день в рот мне вливают кровь, а следом – отвратительное зелье Саманты. Однако как оно ни омерзительно на вкус, а действует. Дрожь унимается. Ко мне возвращаются слух и зрение.

На пятую ночь я просыпаюсь и, убедившись, что вокруг тихо, сажусь на койке. Кровь бросается мне в голову. В ушах гудит, перед глазами – белые круги. Опасаясь потерять сознание, я снова ложусь. Когда круги исчезают, а гул в ушах умолкает, опять сажусь. Пробую согнуть руки и ноги и удивляюсь своей слабости и беспомощности.

– Хлоя! – мысленно зову я, старательно маскируя свою мысль.

– Питер! Ты представить себе не можешь, как я рада, что ты отозвался!

– С Генри все в порядке?

– Думаю, да. Я не могу сказать точно, когда они покинули Ямайку. Никто из нас ничего точно не знает, пока папа не съездит в Кингстон, в «Клей-пул и сыновья» и не узнает, какие вести прислал Дерек.

Ну разумеется! Ведь у Бладов нет телефонов. А ни один почтальон не рискнет сунуться в такую глушь. Я бы никогда не смог так жить, быть настолько отрезанным от окружающего мира. Но, как бы там ни было, мне придется какое-то время провести в такой же изоляции, как и эта семейка. Представляю себе, как одиноко и страшно сейчас моему сыну! Бедный Генри! Он так далеко от меня, и рядом нет никого, кроме его бездушного дяди. Во мне закипает гнев.

– Хлоя, я убью их всех – твоего брата и твоих родителей!

– Нет. Ты не должен этого делать. Если с Генри будет все в порядке, ты не должен убивать их.

Они все-таки остаются моими родственниками.

– А если они что-нибудь сделают с Генри? -Я содрогаюсь от этой мысли.

– Тогда я сама помогу тебе убить их всех до одного,– обещает Хлоя.

Мне с трудом удается встать на ноги.

– Пока что помоги мне выбраться отсюда.

– Сначала ты должен окрепнуть. Тебе нужно набраться сил.

Ощупью отыскивая дорогу к двери, я отвечаю:

– Я не желаю ждать. Прошу тебя, приходи.

Найдя дверь, наваливаюсь на нее всей тяжестью. Она не поддается.

– Я не могу прийти, – говорит Хлоя. – Они заперли меня в комнате с закрытыми ставнями. Даже Филиппу не разрешили приходить ко мне. Единственный человек, которого я вижу, кроме мамы и папы, это моя служанка Лила Она приносит мне еду. Питер, ты должен окрепнуть, набраться сил, выбраться из подвала и освободить меня.

– И все это – не тронув твоих дорогих родственников? – раздраженно спрашиваю я.

– Нет, дорогой, я не говорила, что тебе нельзя их трогать. Я только сказала, что не надо их убивать.

Мне приходится собрать в кулак всю свою волю, чтобы притвориться, что я без сознания, когда Саманта Блад и ее слуга вновь являются, чтобы накормить меня и влить свое зелье. Но я лежу тихо и позволяю ей лечить меня. Сначала мне с трудом верится, что когда-нибудь удастся одолеть ее. Но чем дальше, тем крепче я становлюсь. И все-таки, даже будучи в своей обычной форме, мне вряд ли удастся справиться с Чарльзом и Самантой одновременно.

Я неустанно твержу Хлое, что пора что-то предпринимать. Каждый новый день такой жизни невыносим для Генри. Я сам едва выдерживаю.

– Нет, – говорит она. – Лила знает, как тебе уйти, чтобы мои родители не смогли остановить и найти тебя. Филипп обещал помочь. Но Лила предупредила меня, что это может быть очень трудно. Перед тем как попытаться, ты должен быть уверен в своих силах.

– Разве ты не уйдешь со мной?

– Разумеется, ушла бы, если бы речь шла только обо мне. Как бы опасно это ни было, я бы ушла с тобой. Но ведь теперь нам надо думать и о ребенке. Я не могу рисковать нашей дочерью. Главное, не забудь потом вернуться за мной.

И я жду, каждый день на несколько минут притворяясь, что я без сознания, каждую ночь тренируя свои ослабевшие мускулы, сходя с ума от мыслей о сыне в Майами и о невесте, запертой в темной комнате.

Наконец наступает ночь, когда Хлоя говорит:

– Пора. Ты чувствуешь себя в силах бежать, Питер?

– Да.

– Мама сказала мне, что ты безнадежен. Я подозреваю, что она собирается дать тебе яд. Сегодня

вечером, когда мои родители улетят на охоту, к тебе придет Лила.

– Но если твои родители охотятся, они могут почуять меня, как только я поднимусь в воздух.

– Ты убежишь не так, – отвечает Хлоя.

Я встаю, едва заслышав, как поворачивается ключ в замке. Филипп распахивает дверь и широко улыбается. Рядом с ним, держа в руке зажженную свечу, стоит маленькая чернокожая морщинистая женщина. Это, вероятно, Лила, та самая служанка, которая воспитала Хлою. Внезапный свет слепит глаза, приходится прикрыть их руками.

– Ты уверен, что хочешь бежать в таком виде? – спрашивает Филипп.

Вспомнив, что я совершенно голый, пожимаю плечами:

– Твои родители, похоже, не собираются возвращать мне одежду.

– Одежда все равно промокла бы,– говорит Лила. – Идите за мной.

Я смотрю на Филиппа, ожидая объяснений. Он разводит руками:

– Послушай, я только должен был достать ключ и открыть дверь. А все остальное – дело Лилы.

Она ведет нас обоих мимо камер в большую пустую комнату в конце коридора. На стенах висят старые проржавевшие цепи. Пол усеян человеческими костями. В воздухе стоит застарелый смрад.

– Здесь семья Блад расправлялась со своими врагами, – поясняет Лила.

По костям она идет к противоположной стене. Я следую за ней и вскоре начинаю ощущать слабый запах сырости и экскрементов летучих мышей.

– Здесь,– говорит Лила, остановившись около трещины в стене. Трещина очень узкая, но в нее может протиснуться человек. Пламя свечи в руке

женщины колеблется. – Сквозь пещеру протекает река. Некоторым из наших удавалось бежать таким способом.

– А мои родители об этом догадываются? – спрашивает Филипп.

– Я не знаю. По крайней мере бежавшие обратно не возвращались.

– Можно мне взять это? – Я указываю на свечу.

– Можно, но пользы от нее будет не много,– говорит Лила и все же отдает мне свечу. – Только, пожалуйста, выведите нас из комнаты, прежде чем мы останемся в темноте.

Я провожаю их в коридор и говорю брату Хлои:

– Вы оба не пострадаете, когда выяснится, что я бежал?

– Конечно, родители будут рвать и метать, но, пока точно не выяснят, как именно тебе удалось уйти, думаю, они нас не тронут. Во всяком случае, ни я, ни Лила не скажем ни слова.

– Спасибо. Если бы я мог вам чем-нибудь помочь…

– Знаешь, мы это делаем ради Хлои, – говорит Филипп. – Моим родителям не следовало так поступать с ней и с тобой. Никакие традиции и семейные обиды тут ни при чем. Они просто хотят завладеть твоим состоянием. Возвращайся потом за своей женой. Это все, чего мы хотим от тебя.

20

Острые камни царапают мне грудь и спину, пока я протискиваюсь в расселину. Оказавшись по ту сторону стены, поднимаю свечу и осматриваюсь. Откуда-то сочится слабый свет. Неподалеку от меня торчат несколько сталагмитов, но в основном под ногами ровная, скользкая поверхность. Все это похоже на огромную пещеру, но ни потолка, ни стен ее не видно. Морщась от затхлого запаха и ежась от холода и сырости, я прислушиваюсь, но слышу лишь стук падающих капель и плеск воды где-то неподалеку, в темноте.

– Питер, ты уже в пути? – мысленно спрашивает меня Хлоя.

– Да.

Я смотрю на оплывающую свечу и улыбаюсь во вновь обступающей меня темноте. «Ну и втравила ты меня в историю!» – думаю я. Потом, вздохнув, иду на звук воды.

– Питер! Все в порядке?

Поскользнувшись, хватаюсь за сталагмит свободной от свечи рукой.

– Все прекрасно, – отвечаю я Хлое. – Я в какой-то огромной пещере и понятия не имею, куда идти. Может быть, тут что-то не так?

– Если тебе кажется, что там опасно, возвращайся.

Оглянувшись, замечаю, что расселина, сквозь которую я пролез, уже скрылась в темноте.

– У меня нет выбора, – говорю я Хлое.

– Нам надо было подумать о каком-нибудь другом способе,– сокрушается она.– Я не хочу тебя

терять.

Впереди блеснуло что-то похожее на воду. Я бросаюсь вперед, обнаруживаю речушку, скорее ручей, не более двух футов в ширину, и принимаю решение идти вдоль него, куда бы он ни вел.

– Питер!

Я тяжело вздыхаю, останавливаюсь и отвечаю Хлое:

– Я вовсе не собираюсь теряться и тебя терять не намерен. Но сейчас мне нужно сосредоточиться. Скажи мне, который час.

– Четверть второго ночи.

– Если не услышишь меня до десяти утра, позови сама.

– Хорошо, Питер. Будь осторожен.

Разумеется, буду! Уж я очень постараюсь не потеряться и не пропасть без вести, буду очень тщательно обходить все глубокие ямы и приложу все усилия, чтобы не умереть от голода. Журчание воды слышится еще до того, как появляется сам водоем и стена за ним. Крошечная лагуна, не более десяти футов в диаметре, в которую впадает ручеек. Я высоко поднимаю свечу, стараясь разглядеть, куда же утекает вода. Ничего не видно. Но ведь куда-то же она должна утекать! Подойдя поближе, вижу на берегу озерца множество скелетов. Вот они, беглецы, о которых говорила Лила.

Присев на корточки рядом с озерцом, я внимательно его изучаю. От свечи остался жалкий огарок. Юношей мне нравилось нырять и надолго задерживать дыхание. Человеком мне редко удавалось просидеть под водой больше шести минут, но в естественном обличье мне не составит труда продержаться минут тридцать, а то и дольше. Кладу огарок на землю и приказываю своему телу измениться.

Теперь, пожалуй, это озерцо мне даже маловато. Я погружаюсь с головой, нащупываю скользкое дно, и тут вода сама начинает подталкивать меня. Удостоверившись, что дыра достаточно велика, чтобы можно было в нее пролезть, я всплываю на поверхность, вдыхаю, потом еще и еще раз. Когда мои легкие настолько наполняются воздухом, что больше вдохнуть нельзя, снова ныряю.

Течение подхватывает меня и несет от слабого, затухающего пламени свечи в полную темноту. Остается лишь надеяться, что меня вынесет на сушу раньше, .чем кончится запас воздуха. Затерянный во влажной тьме, я ощущаю время только как растущую потребность в дыхании. Когда в легких начинается жжение, я делаю небольшой выдох, но это почти не приносит облегчения. Я делаю еще выдох. Как же Хлоя? Надо бы попрощаться с ней, пока есть силы.

Темный коридор сужается, вода толкает меня сильнее, я обдираю чешую о стенки и слышу впереди мощный рев. Оторвавшийся от стены камень больно ударяет меня в плечо, следующий бьет по голове, и, оглушенный, я судорожно вдыхаю воду, и мои легкие содрогаются в конвульсиях. Мне хочется выгнать из легких воду, но в них больше нет воздуха, чтобы вытолкнуть ее.

Вдруг меня выбрасывает наружу, на воздух. Я кашляю, отплевываюсь, потом судорожно глотаю воздух. Хочу расправить крылья, но мощная струя воды, падающая на них сверху, не дает мне это сделать. Я опять погружаюсь под воду и на этот раз, выгребая против течения, энергично работаю крыльями, ногами, хвостом. И вот выныриваю, опять хватаю ртом воздух и плыву вперед, пока не натьжаюсь на илистый берег. Наконец удается добраться до суши. Тяжело дыша, весь избитый и исцарапанный после своего подводного путешествия, я падаю на землю и немедленно засыпаю.

– Питер! Питер!

– Нет, нет, не надо…– Я цепляюсь за остатки сна.

– Питер, уже больше десяти! Ты жив?

Я со стоном поворачиваюсь на песке.

– Более-менее, – мысленно отвечаю я.

Открываю глаза и с удивлением вижу слабый свет.

– Ты знаешь, где ты?

Все тело у меня болит. При попытке встать все мои раны сразу дают о себе знать. Я осматриваюсь.

– Понятия не имею… Я плыл… Долго. Какой-то свет. Еще здесь очень высокий водопад и огромное круглое озеро.

– А выход есть?

– Пока не знаю.

Взглянув вверх, открываю рот от изумления.

– Питер!

– Пещера просто гигантская! Я бы смог здесь летать.

Потолок пещеры – в нескольких сотнях футов надо мной. Несколько лучиков света просачиваются сквозь узкие расселины, окруженные тысячами висящих вниз головами летучих мышей.

– Похоже, именно здесь живут все летучие мыши Ямайки. Тут полно их экскрементов. Но трещин достаточно больших, чтобы вылезти, не видно.

– Лучше бы такие нашлись! – Мысли Хлои печальны, как-то приглушенны.

Впервые с минуты своего побега я подумал о том, каково сейчас моей невесте. Сидеть в запертой комнате и беспомощно ждать!

– Как ты? Что там у вас происходит? – спрашиваю я.

– Мама и отец в бешенстве. Да иначе и быть не могло. Они прекрасно знают, что мы можем переговариваться скрытно, мы все это умеем. Родители сказали, что, если ты вскоре не вернешься и не расскажешь, где сокровища, они отыграются на Генри.

– Неужели они способны причинить вред сыну собственной дочери?

– Не знаю. Думаю, отец мог бы. Все будет зависеть от мамы. Дерек сделает все, что ему прикажут.

Папа сказал, что дает тебе еще несколько дней. После этого он собирается отправиться в Кингстон про

верить, нет ли почты от Дерека. Если мой брат найдет сокровище, я уверена, что никто не пострадает.

Я думаю о потайном ходе, о секретной двери.

– Сомневаюсь, что твой брат когда-нибудь найдет путь в сокровищницу.

– Тогда тебе надо поскорее выбираться.

– Я выберусь, если есть хоть какая-то возможность, – говорю я.

Хотел бы я сам быть уверенным в том, что говорю сейчас. Мне прекрасно известно: чтобы залечить раны, нужны отдых и пища.

– Нам надо было поискать другой путь!

– Но мы этого не сделали,– возражаю я,– и потому придется идти до конца этим.

– Что ты собираешься делать?

Свет в пещере вдруг слегка мигает: это несколько летучих мышей снимаются с места. Я провожаю их взглядом. Отвратительные, мерзкие твари. Но делать нечего…

– Первым делом я собираюсь поесть.

– Но что, Питер?

– Потом скажу, – сердито отвечаю я.

Летая под сводами пещеры, я заглатываю летучих мышей. Они извиваются, пытаясь спастись от меня, гримасничают. Жую мясо этих жестких, кожистых, отвратительных на вкус тварей, раз уж нет ничего другого.

Насытившись, я возвращаюсь на свое песчаное ложе и залечиваю все царапины и ссадины. Мои мускулы вновь наливаются силой. Хочется спать, но я сопротивляюсь. Мне нужно торопиться, чтобы поскорее спасти Хлою и Генри.

Я исследую пещеру, пробиваясь сквозь громоздящиеся на полу сталагмиты, задевая позвякивающие сталактиты, чувствуя себя маленьким зверьком, ищущим выход из пасти огромного чудовища, стремящимся пролезть между его зубами. Наконец обнаруживается ручеек, утекающий из противоположного водопаду конца озера в какой-то темный коридор. Я доверяюсь этому ручейку, но, прежде чем уйти в полную темноту, оглядываюсь на относительный комфорт слабо освещенной пещеры, и у меня вырывается вздох сожаления.

Продвигаюсь, осторожно вытянув перед собой передние лапы, строго следуя руслу ручья, позволяя ветерку легонько подталкивать меня в спину. Скоро мне начинает казаться, что я иду уже несколько часов, а то и дней. Переходя из коридора в коридор, продираюсь сквозь сталагмиты и сталактиты. Ручей постепенно расширяется и становится похож на реку.

– Питер!

С трудом преодолеваю искушение сделать передышку.

– Что? Уже утро?

– Уже почти девять, любимый. У тебя все в порядке?

– Если можно так выразиться, когда понятия не имеешь, где находишься, то да, у меня все в порядке.

– Надеюсь, – печально говорит Хлоя. – Отец каждое утро спрашивает у меня, когда ты собираешься рассказать ему то, что ему нужно узнать. Ты должен добраться к нам раньше, чем он уедет в Кингстон.

Я бегу так быстро, что боюсь упасть в темноте и сломать шею, спотыкаюсь о камни, натыкаюсь на скалы. Одна пещера сменяется другой. Река все разрастается и крепнет, ветер подталкивает меня вперед. Хлоя сообщает мне, что день прошел и наступила полночь.

Не позволяя себе отдохнуть, я все иду и иду вперед, пока до меня не доносится шум воды, низвергающейся в ущелье. Я осторожно ощупываю ногами дорогу. Над ущельем есть спасительная узенькая кромка, которая постепенно расширяется в тропинку из гальки.

– Круто! – говорит кто-то неподалеку.

– Не то слово! – отвечает другой.

Я улыбаюсь, слыша человеческие голоса. Судя по выговору, это американцы. Я готов смеяться от счастья, завидев слабый свет. Поспешно превратившись в человека, бегу на свет, не обращая внимания на то, что оставляю за собой кровавые следы. Видимо, свет исходит из узкого проема, что справа от моей тропинки. С трудом протискиваюсь в него и с радостью обнаруживаю, что он сразу же расширяется.

В воздухе стоит запах марихуаны. Я иду по извилистому коридору к его источнику.

– Ладно, дружище. Уже поздно. Тебе еще фотографировать. Пошли к памятнику, сделаем не

сколько снимков и выберемся отсюда.

– Сейчас… Еще чуть-чуть.

Камера вспышкой освещает небольшую пещерку как раз в момент моего появления. Я заслоняю лицо от яркого света, перед глазами пляшут огненные точки. На меня в упор смотрят два молодых человека, оба белые, в грязной одежде, в касках с фонариками. Они стоят в противоположном конце пещеры. Между ними и мной – темно-коричневый сталагмит, по форме напоминающий кролика, присевшего на задние лапы.

Тот, что пониже, держит в руке папиросу-самокрутку. Он глубоко затягивается, удерживает в себе дым, потом выдыхает и протягивает папиросу мне:

– Эй, парень, не хочешь курнуть?

Я отрицательно качаю головой. Это совсем не то, что мне сейчас нужно. Второй молодой человек примерно с меня ростом.

– Лазаете по пещерам голым? А я-то думал, что круче нас не бывает.

Улыбаясь, подхожу к ним поближе:

– Я заблудился. Это длинная история. Где мы?

– Это Кроличий коридор, – отвечает парень с камерой. – Вам надо вернуться туда, откуда вы пришли. Там, недалеко, выход. Еще три пещеры – Причал, Большая верфь и Королевская отмель. В общем, каких-то пара тысяч футов – и вы у выхода.

– . А куда выход? – спрашиваю я.

Мой желудок начинает урчать, напоминая о том, сколько времени мне пришлось провести без пищи. Эти двое так молоды, полны сил и энергии. Если бы можно было обойтись без… Но не обойтись.

Молодые люди переглядываются. Потом тот, что с камерой, отвечает:

– В Виндзор, приятель. Да как, черт возьми, вас угораздило потеряться?

Я пожимаю плечами и, обойдя сталагмит, подхожу к ним:

– Вы меня не подбросите, ребята?

– Да, конечно, – на этот раз отвечает тот, что пониже. – У Эрика снаружи папашин джип. Нам только нужно здесь кое-что закончить. Мы уже собираемся уходить. Хотим успеть до темноты.

– А во что вы собираетесь одеться? – спрашивает парень с камерой.

В этот момент я хватаю его за голову и с хрустом ломаю ему шею. Он падает как тряпичная кукла. Маленький роняет свою папиросу, пятится.

– Ты что, черт тебя побери? Что такое? Мы тебе ничего плохого не сделали!

– Я знаю, – говорю я, идя за ним и позволяя ему наконец упереться в стену. – Просто мне нужно то, что у вас есть.

Я волоку оба тела к реке. Потом принимаю свое настоящее обличье и ем.. Свежее мясо! Я насыщаюсь до отвала, а остатки выбрасываю в реку вместе с песком, испачканным кровью.

Борясь с расслабленностью, которая всегда меня одолевает после еды, и усталостью от долгого путешествия, снова превращаюсь в человека и надеваю на себя одежду того парня, что повыше. Тесно. В его рубашке и брюках я чувствую себя как сосиска в целлофановой упаковке. Но у меня нет ни времени, ни желания делать свое тело тоньше и ниже, чтобы одежда пришлась впору. Хорошо, по крайней мере, что я снова одет и что у меня есть лампа, чтобы осветить себе путь.

Не заехать ли в Бартлет-Хаус, чтобы переодеться? Но у меня нет уверенности, что Дерек оставил там хоть какую-то одежду. Кроме того, как бы близко ни находился мой дом, ехать до него – это все-таки время. А мне сейчас надо побыстрее добраться до Ямы Моргана и встретиться с Чарльзом Бладом,

Я надеваю шлем убитого мною мужчины, обшариваю карманы обоих, нахожу ключи от джипа, деньги – всего-навсего двести двадцать три доллара на двоих и их кредитные карточки. Потом открываю камеру и засвечиваю пленку при свете лампочки на шлеме. Выбросив камеру, кредитные карточки и все, что принадлежало убитым, в реку, я кладу деньги в карман и бросаюсь к выходу. Миновав три пещеры, оказываюсь, как и обещал мне тот парень, у выхода в Виндзор.

Снаружи я останавливаюсь на несколько минут, смотрю на утреннее небо: темнота потихоньку начинает уступать место свету. В ветвях африканского тюльпанового дерева резвится стайка зеленых попугаев, нарушая тишину своей болтовней. Я вдыхаю свежий воздух: ни следа запаха экскрементов и гнили.

Джип с открытым верхом стоит в дюжине ярдов от выхода из пещеры. Я подхожу к машине, вытираю утреннюю росу с сидений. Мотор заводится с одного поворота ключа.

– Хлоя! – мысленно зову я.– Я выбрался.

Мне приходится позвать еще дважды, прежде чем она откликается:

– Что, Питер?

– Я уже еду.

Даю задний ход, разворачиваюсь и выезжаю на дорогу.

– Ты где?

– Недалеко от Страны Дыр. У меня джип. Думаю, что смогу вспомнить дорогу в Яму Моргана.

– А дальше что? Ты не справишься с ними обоими. Будь даже отец один, его нелегко победить.

– Если бы я собирался сражаться с ними, я бы просто прилетел в Яму Моргана. Когда твой отец выезжает в Кингстон?

– Он говорит, что завтра. Я удивлена, что он на это решился. Когда-то мне пришлось упрашивать его несколько месяцев, чтобы он позволил Дереку научить меня водить машину. Чтобы он согласился, мне пришлось пообещать, что я никогда не стану выезжать за пределы долины. Отец ненавидит автомобили. Не думаю, что он садился за руль с тех пор, как опробовал «лендровер», когда Дерек купил его. А это было восемь лет назад.

– А твоя мать?

– Она останется смотреть за домом.

– Разве это нельзя поручить Филиппу?

– Нет. Они его тоже заперли. После твоего побега. О чем ты думаешь, Питер?

Как бы мне ни хотелось размозжить голову Чарльзу Бладу, приходится принимать в расчет его габариты.

– Я думаю о том, что должен быть другой способ справиться с твоим отцом.

С дороги, ведущей в Трои, сворачиваю в Страну Дыр. Оказывается, я прекрасно помню, как мы ехали с Дереком.

– Что, если ты с ним все-таки не справишься?

– Что ж, тогда, если они не убьют меня сразу, я скажу им все, что они хотят знать о сокровище.

Генри не должен пострадать. Но…

И тут я представляю себе крутой обрыв возле поворота на Яму Моргана, так и вижу большие острые камни, торчащие на дне впадины.