![](/files/books/160/oblozhka-knigi-drug-benito-1866.jpg)
Текст книги "Друг Бенито"
Автор книги: Алан Лайтман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
~ ~ ~
В это последнее лето в Мемфисе мать Беннета понимала, что с сыном что-то происходит. Однажды она позвала его в свою комнату поговорить.
Беннет много раз сидел у ее кровати. Она часто просила его составить ей компанию, когда она отдыхала днем после бессонной ночи. Последние годы он стал приходить реже, потому что был чем-нибудь занят в своей комнате наверху.
В комнате матери все было подчеркнуто женственным, закругленным. Занавески были мягких тонов, из ситца с цветочками, а рядом с бюро стоял изящный письменный столик вишневого дерева.
Иди сюда, посиди со мной, позвала мать, когда он вошел. Комната была слабо освещена светом из ванной, и тихо гудел кондиционер. Мать лежала на боку в своем бледно-янтарном халате, закрыв глаза. Я беспокоюсь за тебя, Беннет, сказала она, не открывая глаз. Что-нибудь случилось? Ничего не случилось, ответил Беннет, сидя в мягком кресле рядом с кроватью. Мы давно с тобой не говорили, сказала она. Ты стал сам на себя не похож. Беннет промолчал. Ты, наверное, нервничаешь перед поступлением, сказала она. Немножко, ответил Беннет, пожимая плечами. Она открыла глаза, повернулась и посмотрела на своего старшего сына. Это девушка? Он ничего не сказал, только заерзал в кресле. Ну, милый, расскажи мне, сказала она. Я же твоя мать. Расскажи. Ты ведь скоро уедешь. Поговори со мной. Она еврейка? Беннет ничего не сказал. Было долгое молчание. Мать посмотрела на потолок, потом снова на сына. Она смотрела на него пристально, с выражением усталости, любви и печали, и Беннет решил, что она, наверное, все знает о Лейле. Потом мать взяла его за руку и сказала: это не важно, еврейка она или нет.
~ ~ ~
Беннет приехал домой на выходные, он в своей прежней комнате наверху. Покрывало на кровати теперь светло-синее, шелковое. На бюро стоят фотографии его самого и его братьев с женами и их детей. На его письменном столе, возле окна, цветок в терракотовом горшке. Он свесился через края, розовые цветы прозрачны в солнечных лучах. У каждого цветка пять нежных лепестков и в середине – крошечная почка. Беннет сидит на полу, прислонившись спиной к шероховатой сосновой стене. Спина ноет от поднятых по лестнице чемоданов. Где-то в доме что-то скрипнуло, и снова тихо. Беннет сидит на полу, почесывая ноющую спину, и вдруг начинает плакать. Он не знает, с чего бы это.
~ ~ ~
Пора бы нам зарулить в Вассар, объявляет Билл. Он напарник Беннета по лабораторным работам в колледже. Они с первого курса работают вместе. Теперь они уже третьекурсники, специализирующиеся по физике, на улице весна, и им не сидится на месте. Заруливаем в Вассар, говорит однажды Билл в столовой. Дело происходит в пятницу. Они залезают в ржавый «фольксваген» Билла и едут на запад по федеральному шоссе 84 до Покипси. О свиданиях Билл договорился заранее.
Беннету нравится общество Билла. Но он не понимает, почему они продолжают быть напарниками по лабораторкам. Ни один из них в лаборатории толком работать не умеет. В экспериментах Беннета всегда таинственным образом подводит какая-нибудь мелочь. Когда он ставил эксперимент для определения гравитационной постоянной Ньютона, тоненькое волоконце скрутилось больше, чем должно было, бросая вызов математическому анализу. Когда он собрал электронное устройство, предназначенное зажигать свет в ответ на чистый тон, оно сгорело от первой ноты. У Билла была другая проблема – он спал на работе. Всю ночь напролет он смотрел фильмы Хэмфри Богарта, утренние занятия пропускал и появлялся в лаборатории, проснувшись только наполовину. Он открывал стальную дверь, смотрел на с трудом проделанную Беннетом подготовительную работу и говорил: проблемы двух маленьких человечков и осциллографа ни хрена не стоят в этом безумном мире. Потом предлагал тут же уйти из лаборатории и направиться в «Квинз-Инн» за пивом и пиццей. Беннет нервно соглашался. Он терпеть не мог бросать работу на середине, особенно если она не получалась, но давно уже решил, что его сильная сторона – теория.
Когда мы с ними встречаемся? спросил Беннет. Они остановились заправиться в Денбери, штат Коннектикут, после часа езды. В семь возле их общежития, ответил Билл. А ты знаешь, где это? спросил Беннет. Билл состроил возмущенную гримасу. А где будем ночевать? спросил Беннет. Билл глянул в зеркальце и ответил: если будем неотразимы, дамы пригласят нас к себе. Ты умеешь быть неотразимым? Что-то я не чувствую себя достаточно уверенно, сказал Беннет. На, сказал Билл и протянул Беннету недокуренную сигарету с травкой. Беннет затянулся и вернул ему сигарету.
Может быть, Билл умел вести себя неотразимо, но вид его неотразимым никак не был. На лице у него торчала трехдневная щетина, а бачки висели до подбородка. Одет он был в свои мешковатые джинсы и красные марокканские шлепанцы. Может, у него очки в проволочной оправе были неотразимы.
Они приехали в Вассар к семи и стали ждать. Девушки не показывались. Такова жизнь, сказал Билл. Они прождали до восьми и заехали в гамбургерную неподалеку от колледжа. Туда вошли две пары, сели за соседний столик и стали истерически хохотать.
После бургеров они отъехали на десять миль от Покипси и съехали на обочину ночевать. Они остановились на возвышении, откуда открывался величественный вид на Гудзон. Небо было ясным. На той стороне реки, примерно в полумиле, вспыхивали огоньки, как светляки в колючей изгороди. Время от времени по реке медленно проплывал паром с зеленым огнем на правом борту и с красным на левом. Билл достал из бардачка еще марихуаны и начал курить всерьез. Они сидели и смотрели на реку. Съели пакет шоколадного печенья. И вдруг Билл завопил: допер! Мы забыли звукоизолировать торсионный балансир! И тут же шлепнулся на спину и заснул. Беннет залез на заднее сиденье. Это была его последняя поездка в Вассар.
Молодые люди на самом деле забыли о другой цели своей поездки в Вассар: поискать фотографии, на которых весь их первый курс сняли нагишом в Блейне. Они были уверены, что эти фотографии попали в какой-нибудь чисто женский колледж вроде Вассара. Каждый раз они ежились, вспоминая, как их построили вместе с однокурсниками в шеренгу, как овец, как они разделись, как было сказано, и в таком виде были сфотографированы сзади и спереди. Это случилось во время первой, ориентировочной недели первого курса, когда их прогнали стадом через лазарет. Человек в галстуке с важным видом им сообщил, что он проводит социологическое исследование на предмет выявления связей между типом тела и академической успеваемостью. И потому они выстроились в очередь, все шестьсот человек без единого отказа. Дело было в 1966 году. Примерно через год Беннет с Биллом шли как-то поздно вечером из библиотеки, и вдруг Билл хлопнул себя по лбу и сказал: твою мать, нас же разыграли, как баранов! Сняли в чем мать родила, а мы даже не пикнули.
Беннет с Биллом познакомились на первом курсе на занятиях по физике. Однажды студентам была поставлена задача определить скорость снаряда, запущенного с земли с заданной начальной скоростью, по достижении им определенной высоты. Билл немедленно выдал правильный ответ. Можете показать нам ваш расчет на доске, мистер Прюдом? мрачно спросил преподаватель. Билл подошел к доске и быстро нацарапал два коротеньких уравнения. Я воспользовался законом сохранения энергии, сказал он, пожимая плечами. Недовольный преподаватель возразил: вы должны были проинтегрировать силы тяготения вдоль пути. В этой главе мы не пользуемся законом сохранения энергии. Билл ответил: метод расчета сил куда дольше. Эту конкретную задачу лучше всего решать через закон сохранения энергии. С этими словами Билл отряхнул с рук мел, прошел к своему месту, сел и стал читать нелегальную копию «Квантовой механики» Дикке и Витке.
Билл не надевал черную нарукавную повязку, протестуя против войны во Вьетнаме, как другие студенты. Он не ходил в Студенческий союз швыряться бананами в государственного секретаря. Вместо этого он нашел себе собственные пунктики. Например, он постоянно отвергал быстрый и регламентированный темп современного общества. По его мнению, источник многих нынешних бед можно было усмотреть в бездумной спешке обыденной жизни. Билл думал быстро, но ни в чем больше спешить не любил. Чтобы подчеркнуть свои убеждения, он повсюду ходил в домашних шлепанцах.
Однажды утром, весной второго года в колледже, когда они сидели у Билла в комнате, внимательно изучая газету, Билл нашел заметочку, заткнутую на тридцать седьмой странице, как запрятанная изюминка. В ней говорилось, будто астрономы нашли доказательства, что вселенная на два миллиарда лет старше, чем полагали до сих пор. Вот оно, завизжал Билл, с утра еще в пижаме. Теперь космосу есть где вздохнуть, чтобы посмотреть на мир в перспективе. Это же все меняет. Беннет озадаченно поднял глаза от более актуальных страниц газеты. Но почему такое важное сообщение на тридцать седьмой странице? гневно вопросил Билл. Никто так далеко не дочитывает.
C’est vrai [3]3
Это верно (фр.).
[Закрыть], вздохнул Стюарт, сосед Билла по комнате и один из его обожателей. Стюарт был так тощ, что казалось, будто его одежда движется по командам дистанционного управления. Он валялся на кровати лицом вверх, и на нем был ядовито-желтый галстук. Знаете, как мало людей сегодня тратит время на чтение книг? продолжал Стюарт. Только один человек из ста читает более двух книг в год. Источник, потребовал Билл. Журнал «Авангард», ответил Стюарт, довольный сам собой. Книжки надо читать, а не журналы, сказал Билл. Стюарт вздрогнул. В журналах есть факты, запальчиво ответил он. Факты! гаркнул Билл. Да, факты. А кто знает эти факты? Люди верят в мир наполовину такой, какой он есть, и наполовину такой, какой им хочется. Разницы не знает никто. Вот зачем нам нужна наука. Exactment [4]4
Точно (фр.).
[Закрыть], сказал Стюарт и на этот раз продолжать не стал.
Стюарт тоже специализировался по физике. Но в элиту физиков он не входил, а Беннет и Билл входили. Когда они только попали в колледж, их сразу взял под свое крыло преподаватель-нонконформист, физик по имени Харви Галвинстон. У него были какие-то тайные трения с администрацией, и он решил организовать мини-факультет под своим личным руководством. Он закрепил за собой большую пустую комнату в подвале физического корпуса, поставил пять столов – для себя и для четырех студентов, и объявил открытие занятий в своем личном колледже. Студенты старших курсов и аспиранты не допускаются. В комнате были доска, несколько книжных полок и пылающая неоновая лампа в потолке. Все это было глубоко под землей.
Галвинстон отбирал учеников по успешности на основании единственного вопроса: Если жук соскальзывает без трения по вертикальному ободку часов по часовой стрелке, начав с двенадцати часов, на какой цифре часов он слетит с ободка? Великолепный вопрос для выращивания теорфизиков. Как только среди четырех столов подземного царства открывалась вакансия, Галвинстон начинал рыскать среди студентов-физиков, исподволь подсовывая эту задачу каждому новому студенту, который был согласен ею заняться. И Беннет, и Билл это испытание прошли.
Будучи допущенными в подвал, студенты Галвинстона получали особую дрессировку по всем разделам физики. Это все была дополнительная работа к регулярным занятиям, но сюда приходили энтузиасты, уроки были превосходными, и приятно было видеть ухмылку Галвинстона, объяснявшего у доски что-то новое. И еще они ощущали себя особенными, избранными среди других. Галвинстон, как мастера эпохи Возрождения, чувствовал себя ответственным полностью за все образование своих учеников, и потому держал в подвале книжную полку с романами, которые студенты читали и обсуждали, когда физика не шла.
У Билла было любопытное мозговое нарушение. В девятом классе он поскользнулся в ванной и ударился затылком о кафельный пол. Десять суток он пролежал в коме. Когда он пришел в себя, мозг у него нормально работал, но с одним исключением: он не мог узнать человека, встреченного вне привычного контекста.
Билл знал Беннета по лаборатории, и когда они встречались в лаборатории, узнавал его немедленно. Но если они встречались где-нибудь в кампусе, или в столовой, или даже в подвале Галвинстона, Беннету каждый раз приходилось представляться. Он говорил: привет, Билл, и Билл останавливался с озадаченным видом и спрашивал: вы не можете мне сказать, откуда я вас знаю? Беннет из лаборатории, говорил Беннет, и Билл говорил: а, да, конечно, Беннет, и вспоминал все. Но если Беннет не упоминал при своем имени лабораторию, Билл не мог вспомнить. Кончилось тем, что Беннет, когда бы ни встретил Билла вне лаборатории, произносил: я Беннет из лаборатории.
У каждого знакомого Билла была своя этикетка места. Стюарт был узнаваем в общежитии, но более нигде. Профессор Майклс, преподаватель термодинамики у Билла, мог быть узнан в любом месте физического корпуса. Профессор Дэвидсон, преподаватель истории, был узнаваем только в прачечной-автомате на Линкольн-стрит, где Билл впервые с ним познакомился. Профессор Керфесс идентифицировался в центральном читальном зале библиотеки.
С Беннетом Билл познакомился в физической лаборатории для первокурсников. После этого Беннета узнавали в любой лаборатории. Каким-то образом в подсознании Билла осциллографы и пружины физической лаборатории могли стать пробирками и центрифугами лаборатории химической. Беннет был Беннетом из лаборатории – любой лаборатории.
Беннет иногда задумывался, какое минимальное лабораторное оборудование необходимо, чтобы Билл его узнал. Узнает ли он его в помещении с единственной бунзеновской горелкой и техником-лаборантом в белом халате? Или в комнате, где горит пять бунзеновских горелок, но люди стоят и читают монологи из «Короля Лира»? Беннет экспериментально установил, что единственный прибор не является достаточным. Однажды он, идя к Биллу в общежитие, прихватил с собой вольтметр. Войдя, он не стал представляться: я Беннет из лаборатории. Вместо этого он просто сказал: я Беннет, и показал вольтметр. Не помогло. Лицо Билла приобрело стандартный озадаченный вид, и он спросил: вы не скажете, откуда я могу вас знать?
Беннету его этикетка досаждала. Почему он должен быть Беннетом из лаборатории? Он плохо умел работать в лаборатории. У него установки загорались. Он хотел бы сменить этикетку. Почему он не может быть Беннетом с занятий по термодинамике, где он был триумфатором? Или Беннетом из внутреннего двора Холстер – очень приятного места, где он иногда просто сидел под белым кизилом и спокойно читал. Он заманивал Билла в Холстер и устраивался под кизилом, когда входил Билл. Видишь, я Беннет из Холстера, Беннет из Холстера. Через неделю, когда он встречался с Биллом в Холстере, друг не узнавал его, пока наконец не говорилось, что он Беннет из лаборатории.
Билл все больше курил марихуану. На последнем курсе, когда бы Беннет его ни встретил, Билл был обкуренным. Он поменялся на отдельную комнату в общежитии и редко оттуда выходил. С ним всегда было несколько друзей. Беннет, уже не будучи напарником Билла по лабораторкам, заходил к нему пару раз в неделю. Комната Билла была темным лесом слабоумия. Свет не включался ни днем, ни ночью, если не считать вращающейся синей лампы в середине комнаты. Чтобы закрыться от солнца, Билл заткнул окна одеялом. Воздух всегда был тяжел от дыма, и вращающийся синий свет выхватывал из темноты клубы дыма, как прожектор в тумане. Из шкафа пел голос Джимми Хендрикса. Беннет входил в комнату, останавливался в дверях, вглядываясь в дымный мрак, и говорил: я Беннет из лаборатории. Дверь закрой, говорил Билл, света напустишь. Беннет закрывал дверь, и когда глаза понемногу привыкали к темноте, видел Билла и его свиту, развалившихся на подушках по углам комнаты.
Беннет, добрый мой друг, говорил Билл, что там происходит в мире науки? Так, ничего особенного, отвечал его бывший напарник по лабораторкам. Это хорошо, говорил Билл, потому что я не хотел бы ничего пропустить. Очень многое происходит прямо в этой комнате, только очень медленно. Так точно, отзывался кто-нибудь из приятелей Билла. Посиди с нами, Беннет, говорил Билл. Сними ботинки и садись. Беннет снимал ботинки и садился на подушку.
Расскажи нам о кварках, серьезно просил кто-нибудь из приятелей Билла с подушки в углу, и Билл пускался в изощренные рассуждения о субатомной физике, и аудитория слушала с напряженным вниманием в полной тишине, нарушеаемой лишь глубокими вдохами, когда кто-нибудь затягивался передаваемым по кругу косяком. После пары песен Хендрикса и дальнейших объяснений строения мира Беннет говорил: Билл, тебе пора перестать курить допинг. Ты себя растрачиваешь. В ответ на это грубое замечание кто-нибудь из друзей Билла простонет: блин, Прюдом, кто этот хмырь? И Билл отвечал: это Беннет, мой напарник по лабораторкам. Он нормальный парень.
Билл, брось ты эту дрянь, снова говорил Беннет. Я могу бросить как только захочу, отвечал Билл. Ладно, говорил Беннет, брось в ближайший вторник. Билл отвечал: я могу бросить в ближайший вторник, если захочу, но я не хочу. Не хочешь, потому что не можешь, говорил бывший напарник. Ладно, говорил Билл, брошу во вторник. Ради тебя.
Беннет возвращался во вторник, вдвигался в густой дым в комнате Билла. Я думал, ты во вторник собираешься бросить, говорил он. Собирался, отвечал Билл, и мог бы. В самом деле мог бы. Но я передумал. Я могу бросить в любой момент, когда захочу. Не можешь, орал Беннет, перекрывая гитару Хендрикса. Ты гробишь свой разум. Я в следующий вторник брошу, орал Билл. Слабак ты, говорил Беннет. Ты меня просто обдурил. В следующий вторник брошу, говорил Билл. Беннет выходил, хлопнув дверью.
Так шли месяцы. Беннет злился все сильнее. Он говорил злые слова, о которых потом жалел. Он видеть не мог, как Билл губит свой талант. Но еще сильнее он не мог видеть безволие Билла.
Беннет составил для друга график отвыкания, который должен был дать Биллу за месяц свести дозы марихуаны к нулю. План оказался бесполезен, как те расчеты, которые Беннет делал для дяди. От недели к неделе менялось только одно: росла куча почты Билла перед дверью, в том числе непрочитанные послания от ректора.
В последний раз, когда Беннет зашел к своему бывшему напарнику, в начале мая, он у двери назвал себя просто Беннетом. Вы мне не можете сказать, откуда я вас знаю? донесся голос из сладковатого тумана. Я просто Беннет, ответил Беннет и вышел.
~ ~ ~
Беннет практически жил за своим столом в подвале Галвинстона. Иногда он выходил оттуда на какие-нибудь скучные обязательные занятия, будто отмахивался от комара, и возвращался в подвал. Истинное обучение шло именно там, под руководством Галвинстона и в процессе чтения и магических вычислений, которые Беннет вел за своим столом. Постепенно подтверждалось его убеждение, что мир описывается уравнениями. Он рассчитывал релеевское рассеяние, которое объясняло синий цвет неба, гравитационные моменты, объясняющие прецессию равноденствия, квантовые вероятности проникновения альфа-частицы в атомное ядро. Иногда, ради развлечения, он обсчитывал обыденные явления, вроде траектории бумажного блокнота.
Дядя Малькольм из Мемфиса написал ему письмо с просьбой помочь в определении наиболее выгодного уровня запасов на складе. Слишком много предметов, оставшихся к концу сезона нераспроданными, приводят к потерям от затоваривания, но если запасы будут слишком малы, то будут потери на продажах. А еще у разных производителей разное время выполнения заказа. Малькольм много лет определял уровень запасов методом проб и ошибок, но последнее время стал слышать много критических замечаний, и вот интересовался, нет ли у занимающегося наукой племянника каких-нибудь идей. Беннет прочел дядино письмо утром, за тридцать минут написал пару дифференциальных уравнений, решил их и позвонил дяде, сообщив ему оптимальную стратегию. Никогда в жизни не было у него такого ощущения собственного могущества.
Когда Билл отдалился, Беннет часто оставался в подвале один, работая до полуночи и по выходным. В ящике стола он держал консервы. По субботам или воскресеньям появлялся Галвинстон. Ну вы и пашете, говорил Галвинстон, увидев Беннета, вы уже скорости убегания достигли. Преподаватель мог подойти к столу Беннета или постоять недолго у доски. Потом он шел к своему столу, вынимал толстую пачку нелинованной бумаги и начинал собственные расчеты, покачивая ногой под столом во время работы. Галвинстону Беннет не должен был объяснять, почему он предпочитает свой стол в подвале поездке в Нью-Йорк с девушкой или вылазке на стадион. Галвинстон сам понимал. Как постепенно узнавал Беннет, любой профессиональный физик моложе сорока лет наукой дышит и наукой питается. После сорока теорфизик может себе позволить немножко двигаться по инерции и завести хобби или проводить время с семьей. Но до той поры замедляться нельзя. Одержимость – часть профессиональной этики. Галвинстон был одержим, как и Беннет. Но почему-то он еще не сделал никакой большой работы. Ему было уже тридцать.
Весной выпускного года Беннет решил остаться в Блейне и делать дипломную работу по физике. Многие пытались его отговорить. Ему следует поехать на какое-нибудь новое место, вроде Западного побережья. Но Беннет к советам не прислушался. Он не хотел ни новых мест, ни новых людей. Он хотел уйти в свое одиночество и спокойно наслаждаться физикой. Кроме того, в Блейне была отличная дипломная программа. Беннет остался. Галвинстон уехал. Ему не удалось получить повышение. Преподавание не ценят, сказал он с горечью в тот день, когда собирал вещи. Галвинстон был прекрасным преподавателем, преданным своим ученикам, но Беннет втайне смотрел на него свысока из-за того, что он не получает результатов. Доблесть науки – исследования.
Когда Галвинстон уехал, администрация вычистила его подземное логово, будто нору, в которой затравили крысу, и превратила ее в компьютерную лабораторию. Беннет перебрался по тому же коридору в комнату без окон. Его новый кабинет был размером десять футов на десять. Там стояли письменный стол и коричневая тахта, оставленная прошлым дипломником. Была еще классная доска. Для декора Беннет купил искусственное растение с красными и зелеными листьями и неприличный постер с изображением Попая и Оливкового Масла.
Тему дипломной работы Беннету дал профессор Дэвис Якоби – блестящий теоретик, работавший в Блейне. Беннету предстояло обобщить задачу, поставленную ранее одним британским ученым: Допустим, что одинаковые частицы помещены в сферический контейнер. Они обладают энергией и перемещаются по этому объему. С другой стороны, они притягиваются друг к другу силами гравитации. Вначале частицы напоминают рассерженный рой пчел, скапливающийся то там, то здесь. Наконец они успокаиваются, перестают скапливаться и приходят в равновесное состояние. Вопрос: как распределены в пространстве частицы по достижении этого состояния?
Британский ученый путем математических расчетов нашел ответ на этот вопрос и опубликовал результаты. По пути он неожиданно открыл, что если общая энергия частиц меньше некоторой критической величины, они никогдане придут в равновесное состояние. В этом случае одни частицы будут накапливаться в центре сферы все плотнее и плотнее, до бесконечности, а другие – носиться на периферии все быстрее и быстрее, до бесконечности. Эта пугающая возможность получала название гравитермальной катастрофы. Все это была чистая теория. Но ведь теорией были и первые расчеты атомной бомбы.
Задачей Беннета было рассмотрение случая не для идентичных частиц, а для смеси тяжелых и легких. В отличие от задачи с жуком и всех вообще задач, предлагавшихся ему до сих пор в колледже, ответ был неизвестен. Его нельзя было найти в книге. На решение могли уйти месяцы. Но если Беннет добьется успеха, профессор Якоби возьмет его к себе в докторанты – их у него всего пять или шесть.
Профессор Якоби дал спецификацию необходимого Беннету оборудования, которое состояло из большого запаса белой нелинованной бумаги и корзины для мусора, и отпустил дипломника на свободу.
Эта тема была куда интереснее задачи с жуком. Но к чему она относится? Что означает? Посидев несколько дней за своим столом, Беннет поднялся на первый этаж физического корпуса и осторожно постучал в полуоткрытую дверь профессора.
Профессор Якоби поднялся из-за стола и улыбнулся. Это был тощий жилистый сорокалетний мужчина с курчавыми светлыми волосами. Он носил кричащую гавайку, оставшуюся от времени работы в Беркли. Все знали, что Якоби рвется обратно в Калифорнию. Ходили слухи, что его выставили из Беркли за то, что он спал с женой своего дипломника. Беннету эта история казалась странной, поскольку она должна была бы произойти в то самое время, когда Якоби сделал свою знаменитую работу о пространственно-временных сингулярностях.
Выслушав вопросы Беннета, Якоби сообщил ему, что множество воображаемых частиц соответствует скоплению звезд, вращающихся под действием гравитационных сил, и каждая звезда представляет собой одну частицу в задаче Беннета. Такие звездные скопления действительно обнаружены с помощью телескопов. По некоторым оценкам, период обращения одной звезды может составлять несколько тысяч лет, но это капля в море, поскольку возраст вселенной где-то порядка десяти миллиардов лет. Но как это здоровенный газообразный предмет, звезда, может быть заменен в расчетах крошечной частицей, спросил Беннет. Приближение, ответил Якоби. А контейнер? Что означает контейнер? Беннету не было известно, чтобы астрономы открыли какую бы то ни было огромную сферу, плавающую в пространстве и содержащую миллионы звезд. Профессор Якоби сознался, что контейнер он придумал, но указал, что таким образом задача становится ясной и поддающейся математической интерпретации. Кроме того, когда начинает развиваться гравитермальная катастрофа, контейнер больше не играет роли. Да. А почему Беннет должен решить задачу для случая смеси частиц различной массы? Ну, сказал Якоби, экспансивно жестикулируя, мы хотим держаться как можно ближе к реальности. Хорошо известно, что реальные звездные скопления – это смесь различных звезд.
На пару недель Беннет с радостью погрузился в воображаемый мир. Он писал на белом листе бумаги уравнение – и появлялись тысячи кувыркающихся в пространстве звезд. Можно добавить один символ – и звезды начинают отлетать от стенок огромного космического сосуда. Если он прерывал работу, чтобы поесть консервов, звезды немедленно замирали – десять тысяч звезд в остановленном мультфильме, – пока он не доедал последний кусок и не возвращался к выкладкам.
Вскоре он понял, что его задача не имеет фундаментального значения. Карту главного наступления нарисовал до него другой исследователь. Но Беннет работал над задачей, которая еще никем не решена. В мире слишком много такого, что люди принимают на веру. Беннет понимал, что должен во многом доверять другим. Но каждый непроверенный факт отщипывал свой кусочек цены. И постепенно Беннет растрачивал независимость и уверенность в себе. А теперь у него был шанс узнать о мире нечто истинное – абсолютно истинное, – не полагаясь ни на чье слово. Он парил. Он наслаждался своей задачей о частицах в сфере и повсюду носил с собой страницы выкладок, будто дворянскую грамоту.
Профессор Якоби подобрал себе еще несколько дипломников, и каждый из них был одержим данной ему задачей. У всех были кабинетики в одном и том же подвале, все они готовились к защите диплома. Среди них был индиец, Далип Чандра, который умудрялся чудом поддерживать семью в Индии со студенческой стипендии. Чтобы сэкономить, он жил у себя в кабинете. Давайте подумаем об этой задаче внимательнее, произносил он своим тихим голосом. После первого года у него заболела жена, и ему пришлось вернуться в Индию. Был молодой человек из Нью-Йорка с редеющими волосами и в очках с черной оправой – когда он разговаривал, то глядел поверх очков. Еще в начале выпускного года он объявил, что все курсы, которые он слушал, тривиальны. Услышав формулировку задачи Беннета о частицах и сфере, он и ее объявил тривиальной. Был студент из Калифорнии, тощий как швабра, с забранными в хвост светлыми волосами – Дженкинс. Он всегда сидел на скамейке под аркой Джефферсона и с виду ничего не делал. На самом деле он думал. Его ждала примечательная научная карьера. Молодой человек со Среднего Запада по фамилии Гамильтон постоянно исписывал уравнениями страницу за страницей. Он писал даже на ходу. В отличие от всех прочих он писал на линованной бумаге, и у него уравнения располагались очень близко, их трудно было читать, как микрофильм с военными секретами. Гамильтон никогда не хвастался, но у него была такая внутренняя уверенность в себе, что он расчеты выполнял вручную.
Дипломники не общались. Каждый из них старался себя проявить, заработать уважение руководителя, и это надо было сделать в одиночку. Потом те, кого примут в круг Якоби, вольются в группу, начнут ходить друг к другу в кабинеты, обсуждая свою работу, новые направления в физике, последние статьи и препринты. Но сейчас они еще не решили ни одной реальной задачи, не показали, на что способны, и не вошли в группу. Они работали каждый сам по себе, каждый в своем тесном кабинете, и одержимы были тоже каждый сам по себе.
Беннет жил в однокомнатной квартире почти на окраине кампуса, но проводил в ней мало времени. Там он принимал душ, одевался по утрам, получал письма от матери и иногда – от братьев. Холодильник оставался пустым, если не считать банок кока-колы и упаковок питьевой соды.
Беннет любил поздно вечером идти домой пешком. Он проходил по каменной дорожке, вьющейся через кампус, мимо фонтанов, мимо внутренних двориков, мимо библиотеки, мимо старого собора. С обеих сторон дорожка была освещена неоновыми лампами. Осенними вечерами в воздухе часто реял туман, и фонари подсвечивали его розовым. Зимой по обе стороны дорожки лежали сугробы, образуя белый туннель. Иногда Беннет представлял себе, что идет по туннелю внутри луны. Сразу за кампусом он шел по Бау-стрит до пересечения с Сильвер-лейн, где и стоял его дом. Это была приятная прогулка и один из редких периодов, когда Беннет не думал о физике. Иногда он думал о Лейле и о том, помнит ли она его и скучает ли, и о Джоне. Город ложился спать рано, и Бау-стрит была темна. В ясные ночи он садился на ступени своего дома, вдыхал ночной воздух и глядел на резкие молчаливые звезды, величественные и никаким контейнером не связанные.