Текст книги "Сорняк, обвивший сумку палача"

Автор книги: Алан Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

10

– Будь добра, никуда не уходи сегодня, Флавия, – сказал отец после завтрака. Я довольно неожиданно столкнулась с ним на лестнице. – Тетушка Фелисити хочет разобрать семейные бумаги, и она просила, чтобы ты помогла ей спустить коробки.

– Почему не Даффи? – поинтересовалась я. – Она специалист по библиотекам и тому подобному.

Это была не совсем правда, поскольку я ведала великолепной викторианской химической библиотекой, не говоря уже о куче бумаг дядюшки Тара.

Я просто надеялась, что мне не придется упоминать о кукольном спектакле, который должен был состояться через пару часов. Но Долг побил козырем Развлечение.

– Дафна и Офелия ушли в деревню отправить кое-какие письма. Они там пообедают и сходят к Фостерам посмотреть на пони Шейлы.

Скотины! Коварные негодницы!

– Но я пообещала викарию, – сказала я. – Он на меня рассчитывает. Они пытаются собрать деньги для чего-то – о, не знаю для чего. Если я не приду в церковь к девяти, Синтия – имею в виду миссис Ричардсон – сама за мной явится.

Как я и ожидала, этот довольно подлый удар заставил отца серьезно призадуматься.

Его брови нахмурились, пока он взвешивал варианты, которых было немного: либо изящно отступить, либо рискнуть лицом к лицу столкнуться с крушением «Гесперуса». [41]41
  Флавия намекает на романтическую поэму Г. Лонгфелло «Крушение „Гесперуса“» о гибели судна (ну и всего экипажа вместе с дочерью капитана для пущей слезоточивости).


[Закрыть]

– Ты ненадежна, Флавия, – сказал он. – Чрезвычайно ненадежна.

Разумеется! Это одна из тех черт, которые я в себе любила больше всего.

Предполагается, что одиннадцатилетки ненадежны. Мы уже вышли из возраста крошек-милашек: возраста, когда люди склоняются над нами и треплют по макушке, издавая звуки вроде «бу-бу», – одного воспоминания об этом достаточно, чтобы меня стошнило «Боврилом». И при этом мы еще не достигли возраста, когда нас ошибочно принимают за взрослых. Факт в том, что мы невидимы – за исключением случаев, когда мы хотим обратного.

Сейчас я не хотела. Я была зафиксирована в прицеле яростного отцовского тигриного взгляда. Я дважды моргнула: достаточно, чтобы не выглядеть непочтительной.

Я уловила тот миг, когда он поддался. Я видела это в его глазах.

– О, ладно, – сказал он, изящный даже в поражении. – Беги. И передавай викарию наилучшие пожелания.

Разрисуйте меня горошком! Я свободна! Вот это да!

Шины «Глэдис» громко и довольно гудели, когда мы неслись по бетону.

– Summer is icumen in, – запела я миру. – Lhude sing сисси! [42]42
  Образованная Флавия поет на староанглийском «Летний канон» – древнейший сохранившийся английский канон (музыкальное произведение, в котором несколько голосов поют одну и ту же мелодию, но каждый следующий голос вступает позже предыдущего). Переводится это следующим образом: «Лето пришло, громче пой, кукушка!»


[Закрыть]

Джерсийская корова подняла голову от пастбища, я встала на педалях и одарила ее шатким реверансом, проезжая мимо.

Я остановилась перед приходским залом ровно в тот момент, когда Ниалла и Руперт пробирались по высокой траве в задней части церковного кладбища.

– Хорошо ли вы спали? – окликнула я их, махая рукой.

– Как мертвые, – ответил Руперт.

Именно так Ниалла и выглядела. Ее волосы свисали длинными немытыми локонами, и черные круги под красными глазами напомнили мне о том, о чем я предпочитала не думать. Либо она всю ночь скакала в компании ведьм с колокольни на колокольню, либо они с Рупертом разругались в пух и прах.

Ее молчание сказало мне, что дело в Руперте.

– Свежий бекон… свежие яйца, – продолжил Руперт, энергично постучав кулаками по груди на манер Тарзана. – Настраивают мужчину на хороший день.

Не глядя на меня, Ниалла проскользнула мимо и нырнула в приходской зал – в уборную для леди, полагаю.

Естественно, я последовала за ней.

Ниалла стояла на коленях перед унитазом, рыдая, ее тошнило. Я заперла дверь.

– Вы беременны, не так ли? – спросила я.

Она взглянула на меня, открыв рот, с побелевшим лицом.

– Откуда ты знаешь? – выдохнула она.

Я хотела сказать: «Элементарно», но знала, что сейчас не время для дерзостей.

– Я провела тест на лизоцим над носовым платком, которым вы пользовались.

Ниалла с трудом поднялась на ноги и схватила меня за плечи.

– Флавия, ты не должна проболтаться об этом! Ни слова! Никто не знает, кроме тебя.

– Даже Руперт? – спросила я. Я не могла в это поверить.

– ОсобенноРуперт, – сказала она. – Он убил бы меня, если бы знал. Обещай мне. Пожалуйста, Флавия… обещай мне!

– Клянусь честью, – произнесла я, поднимая три пальца в скаутском салюте. Хотя меня вышвырнули из скаутской организации за непослушание (помимо других вещей), я посчитала, что вряд ли необходимо делиться этими ужасными подробностями с Ниаллой.

– Чертовски хорошо, что мы разбили лагерь в чистом поле. Нас, должно быть, было слышно на мили вокруг, когда мы вцепились друг другу в глотки. Все дело в женщине, конечно. Дело всегда в женщине, не так ли?

Это было за пределами моего опыта, но тем не менее я старалась казаться внимательной.

– Руперту не составляет труда забраться под очередную юбку. Ты сама видела: не успели мы оказаться на поле Джубили, как он ушел в лес с этой земельной девушкой, Сарой или как там ее зовут.

– Салли, – поправила я.

Хотя мысль была интересная, я знала, что Руперт курил марихуану в лесу Джиббет в обществе Гордона Ингльби. Но вряд ли я могла рассказать это Ниалле. Салли Строу нигде не было видно.

– Я думала, вы сказали, что он ушел по поводу фургона.

– О, Флавия, ты такая… – Она вмиг подавила последнее слово. – Конечно, я так сказала. Я не хотела полоскать наше грязное белье перед незнакомцем.

Она имела в виду меня – или она говорила о Дитере?

– Руперт вечно окуривает себя дымом, пытаясь заглушить духи своих проституток. Я их чувствую. Но я зашла слишком далеко, – добавила она уныло. – Я открыла фургон и швырнула в него первым, что подвернулось под руку. Не стоило этого делать. Это оказалась его новая кукла Джек, он неделями над ней работал. Старый Джек теряет вид, понимаешь ли, и может развалиться в самый неподходящий момент. Как я, – запричитала она, и ее снова стошнило.

Жаль, что я не могла оказаться полезной, но это была одна из тех ситуаций, когда свидетель ничем не может помочь.

– Он провел всю ночь на ногах, пытаясь починить эту штуку.

Судя по свежим отметинам на ее шее, ночью Руперт не только латал куклу.

– О, я хочу умереть, – застонала она.

Послышался стук в дверь: резкая быстрая череда «та-та-та-та».

– Кто здесь? – требовательно спросил женский голос, и мое сердце сжалось. Синтия Ричардсон. – Другим могут потребоваться удобства, – крикнула она. – Пожалуйста, будьте более внимательными к нуждам других людей.

– Выхожу, миссис Ричардсон, – отозвалась я. – Это я, Флавия.

Черт бы побрал эту женщину! Как я могу быстро симулировать нездоровье?

Я схватила хлопковое полотенце для рук с кольца около раковины и грубо потерла лицо. Кровь прилила к коже. Я взъерошила волосы, пустила воду в кране и побрызгала свое краснеющее чело и выпустила струйку слюны, ужасно повисшую в углу рта.

Затем я слила воду в туалете и отперла дверь.

Ожидая, пока Синтия ее откроет (я знала, что она это сделает), я поймала свое отражение в зеркале: воплощение жертвы малярии, чей доктор только что вышел позвонить гробовщику.

Когда ручка повернулась и дверь распахнулась внутрь, я сделала пару неверных шагов в коридор, надувая щеки с таким видом, будто меня вот-вот вырвет. Синтия отпрянула к стене.

– Простите, миссис Ричардсон, – дрожащим голосом сказала я. – Меня только что стошнило. Должно быть, съела что-то не то. Ниалла была очень добра ко мне… Я думаю, глоток свежего воздуха – и я буду в порядке.

И я проковыляла мимо нее с Ниаллой в кильватере; Синтия даже не посмотрела на нее.

– Ты потрясающая, – сказала Ниалла. – Правда. Ты это знаешь?

Мы сидели на могильной плите на церковном кладбище в ожидании, пока солнце высушит мое возбужденное лицо. Ниалла отложила помаду и копалась в сумочке в поисках расчески.

– Да, – ответила я прозаично. Это правда, какой смысл отрицать?

– А! – раздался голос. – Вотвы где!

К нам торопливо приближался щеголеватый человечек в широких брюках и пиджаке поверх желтой шелковой рубашки. Его шею обматывал розовато-лиловый эскотский галстук, [43]43
  Эскотский галстук – галстук с широкими, как у шарфа, концами.


[Закрыть]между зубов торчала незажженная трубка. Он осторожно переступал из стороны в сторону, стараясь не ступить в просевшие могилы.

– О боже! – простонала Ниалла, не шевеля губами, и затем обратилась к нему: – Привет, Матт. Короткий день в обезьяннике?

– Где Руперт? – спросил тот. – Внутри?

– Как приятно видеть тебя, Ниалла, – сказала Ниалла. – Как ты чудесно сегодня выглядишь, Ниалла. Забыл о манерах, Матт?

Матт – или кто он там? – развернулся на каблуках и пошлепал к приходскому залу, продолжая следить, куда ступает.

– Матт Уилмотт, – пояснила Ниалла. – Продюсер Руперта на «Би-би-си». На прошлой неделе у них была бурная стычка, и Руперт ушел прямо в ее разгар. Оставил с носом Матта и «Тетушку» – имею в виду корпорацию. Но как, черт возьми, он нас нашел? Руперт полагал, здесь мы будем в безопасности. «Удалимся в малонаселенную местность», как он выразился.

– Он сошел с поезда в Доддингсли вчера утром, – сказала я, совершив дедуктивное усилие и зная, что я права.

Ниалла вздохнула.

– Мне лучше пойти внутрь. Там будет фейерверк.

Не успели мы подойти к дверям, как я услышала голос Руперта, яростно отдававшийся эхом в зале.

– Мне плевать, что сказал Тони. Тони может засунуть себе в зад кисточку, и ты тоже, Матт, подумай об этом. Вы нагадили на Руперта Порсона в последний раз – многие из вас.

Когда мы вошли, Руперт был на середине маленькой лестницы, ведущей на сцену. Матт стоял в центре зала, положив руки на бедра. Никто, похоже, нас не заметил.

– О, прекрати, Руперт. Тони имеет полное право указать тебе, когда ты переходишь черту. И внемли мне, Руперт, на этот раз ты действительнопереступил черту, и весьма. Все это очень хорошо – разворошить осиное гнездо и затем уклониться от критики, отправившись давать уличные представления. Так ты всегда поступаешь, верно? Но на этот раз ты как минимум обязан вежливо выслушать его.

– Я не должен Тони даже куриную гузку.

– Здесь ты ошибаешься, старик. Из скольких переделок он тебя вытаскивал?

Руперт ничего не говорил, пока Матт загибал пальцы.

– Что ж, посмотрим: маленький инцидент с Марко. Затем еще один с Сандрой Пэйсли – мерзкое дельце. Потом дельце со Спаркманом и Блонделем – это обошлось «Би-би-си» в приличную сумму. Не говоря уже о…

– Заткни глотку, Матт!

Матт продолжил считать:

– Не говоря уже о той девушке в Бэкенхеме… как бишь ее? Лулу? Лулу,бога ради!

– Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Руперта охватил сильный приступ ярости. Он слетел со ступенек, скобы на его негнущейся ноге жутко клацали. Я глянула на Ниаллу, которая внезапно побледнела и неподвижно застыла, как гипсовая Мадонна. Ее рука была около рта.

– Садись в свой чертов «ягуар», коротышка, и убирайся прямо в ад! – зарычал Руперт. – Оставь меня в покое!

Матт не испугался. Даже несмотря на то, что теперь они оказались нос к носу, он не отступил на ни дюйм. Вместо этого он снял воображаемую нитку с рукава своего пиджака и сделал вид, что наблюдает за тем, как она планирует на пол.

– Я не на машине, старик. Приехал на поезде. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что «Би-би-си» урезает издержки из-за фестиваля Британии [44]44
  Фестиваль Британии – выставка национальных достижений, проводившаяся в мае 1951 года в Лондоне и по всей Британии и призванная стать, по словам ее организатора Герберта Моррисона, «тонизирующим средством для нации» после войны.


[Закрыть]в следующем году, и всякое такое.

Глаза Руперта расширились, когда он заметил Ниаллу.

– Кто тебе сказал, что мы здесь? – завопил он, тыкая в нее. – Она?

– Тише, тише, – сказал Матт, в первый раз повышая голос. – Не обвиняй Ниаллу. На самом деле это была миссис Какая-то в Бишоп-Лейси. Ее сын видел ваш фургон около церкви и помчался стремглав домой сказать мамочке, что перестанет дышать и лопнет, если «Кукол Порсона» не позовут на его день рождения, но, пока он приволок ее сюда, вы уже ушли. Она совершила междугородний звонок в «Би-би-си», и коммутатор переключил ее на секретаря Тони. Тони сказал мне быстро ехать и добыть тебя. И вот он я. Конец рассказа. Так что не вини Ниаллу.

– Все подлизываешься к Ниалле, да? – продолжал кипеть Руперт. – Шныряешь тут…

Матт положил ладонь на грудь Руперта.

– И раз уж мы заговорили об этом, Руперт, я могу сказать тебе, что, если ты еще хоть пальцем ее коснешься, я…

Руперт грубо оттолкнул руку Матта.

– Не угрожай мне, ты, мерзкая маленькая улитка! Если тебе дорога жизнь!

– Джентльмены! Джентльмены! В чем дело? Прекратите немедленно!

Это был викарий. Он стоял в открытом дверном проеме, темный силуэт на фоне света дня.

Ниалла проскользнула мимо него и убежала. Я быстро последовала за ней.

– Дорогая леди, – произнес викарий, протягивая гравированную медную коллекционную тарелку, – попробуйте сэндвич с огурцом и салатом-латуком. Говорят, это замечательно успокаивает. Я сам их сделал.

Сам сделал?В доме приходского священника объявлена хозяйственная война?

Мы опять были на церковном кладбище, довольно близко к тому месту, где я впервые увидела плачущую Ниаллу, лежащую на надгробии. Неужели это было лишь два дня назад? Казалось, минула вечность.

– Нет, благодарю вас, викарий, – сказала Ниалла. – Я более-менее в порядке, и мне надо работать.

Обед был испытанием. Поскольку окна зала были закрыты тяжелыми затемняющими гардинами по случаю представления, мы сидели почти в полной темноте, пока викарий суетился с сэндвичами и кувшином лимонада, которые он, должно быть, наколдовал из воздуха. Ниалла и я сидели в одном конце первого ряда стульев, а Матт – в противоположном. Руперт незадолго до этого исчез где-то за сценой.

– Скоро нам придется открыть двери, – сказал викарий, отодвигая край гардин, чтобы выглянуть на улицу. – Наша публика уже начала собираться в очередь, их карманы полны монет. – Он посмотрел на часы. – Занавес поднимут через девяносто минут! – крикнул он, сложив ладони домиком. – Девяносто минут!

– Флавия, – сказала Ниалла, – будь душечкой, сбегай за сцену и скажи Руперту приглушить музыку, когда я начну говорить. Он все испортил во Фрингфорде, и я не хочу, чтобы это повторилось.

Я вопросительно посмотрела на нее.

– Пожалуйста, сделай одолжение. Мне надо еще подготовить костюм, и я не очень хочу видеть его сейчас.

На самом деле я тоже не особенно жаждала видеть Руперта. Переставляя ноги по ступенькам на сцену, я думала о Сидни Картоне, восходящем на эшафот на встречу с мадам Гильотиной. [45]45
  Сидни Картон – персонаж самого популярного романа Диккенса «Повесть о двух городах», пожертвовавший собой, поменявшись в тюрьме местами с мужем безответно любимой женщины, чтобы спасти того от эшафота.


[Закрыть]Я увидела щель между черными кулисами, висевшими по обе стороны кукольной сцены, и вступила в другой мир.

Повсюду были крошечные озерца света, сверкающие ряды электрических переключателей и пультов управления, провода и кабеля, извивающиеся во всех направлениях, и мерцание лампочек, пусть неяркое, не позволяло видеть сквозь тени.

– Проходи, – произнес голос из темноты надо мной. Руперт. – С другой стороны есть лестница. Смотри под ноги.

Я на ощупь обошла заднюю часть сцены и руками нащупала перекладины. Несколько шагов, и я оказалась на возвышающейся деревянной платформе, пересекающей кукольную сцену.

Прочные перила из черного металла поддерживали Руперта за талию, когда он наклонялся вперед, чтобы управлять куклами. Хотя те были повернуты так, что я не могла видеть их лица; несколько персонажей висели на веревке позади меня: старуха, мужчина и мальчик, судя по крестьянской одежде.

С одной стороны в поле досягаемости был установлен магнитофон, обе бобины которого были нагружены блестящей коричневой лентой, которая, судя по цвету, могла быть покрыта эмульсией окиси железа.

– Ниалла просила напомнить, что надо уменьшить звук, когда она начнет говорить, – прошептала я, как будто делясь с ним секретом.

– Хорошо, – сказал он. – Не надо шептать. Занавески поглощают звук. Никто нас здесь не услышит.

Не самая успокаивающая идея. Если ему взбредет в голову, Руперт может положить могучие руки мне на шею и придушить в роскошном молчании. И концы в воду. От меня ничего не останется, кроме вялого трупика.

– Ладно, мне лучше пойти назад, – сказала я. – Я помогаю с билетами.

– Хорошо, – ответил Руперт, – но посмотри сюда, перед тем как уйти. Немногие дети получают возможность заглянуть за кулисы.

С этими словами он покрутил большую ручку, и огни на сцене под нами погасли. Я чуть не потеряла равновесие, когда маленький мирок начал образовываться, казалось, из ничего прямо под моими ногами. Я обнаружила, что смотрю вниз, словно бог, в сонный край с синим небом и зелеными раскрашенными холмами. В долине приютился соломенный домик со скамейкой во дворе и с обветшалым хлевом.

У меня перехватило дух.

– Вы все это сделали?

Руперт улыбнулся и потянулся к другой ручке. Когда он двинул ее, дневной свет угас, превратившись в темноту, и в окнах домика зажегся свет.

Хотя я смотрела на это сверху вниз, я почувствовала острую боль – странную и необъяснимую боль, которую никогда прежде не ощущала.

Это была тоска по дому.

Теперь еще больше, чем раньше, когда я бросила первый взгляд на этот домик, я страстно захотела оказаться в этом тихом месте, прогуляться по тропинке, достать ключ из кармана и открыть дверь в дом, сесть у камина, обхватить себя руками и остаться здесь навсегда.

Руперт тоже изменился. Я видела по его лицу. Освещенные снизу, его черты совершенно разгладились, и он благожелательно и широко улыбнулся.

Перегнувшись через перила, он подался вперед и снял черный хлопчатобумажный капюшон с громоздкого предмета на краю сцены.

– Познакомься с великаном Галлигантусом, – сказал он. – Последний шанс перед тем, как он понесет заслуженное наказание.

Это был лик чудовища, черты которого исказились в выражении вечной ярости и были испещрены фурункулами, подбородок покрыт седеющей черной щетиной, торчащей ковром.

Я пискнула и сделала шаг назад.

– Он из папье-маше, – объяснил Руперт. – Не бойся, он не так страшен, как кажется. Бедный старик Галлигантус, а вообще, я к нему нежно привязан. Мы здесь с ним проводим немало времени в ожидании конца спектакля.

– Он… чудесный, – сказала я, сглотнув. – Но у него нет веревок.

– Нет, он не совсем марионетка – на самом деле это просто голова и плечи. Ног у него нет. Он прикреплен петлями в том месте, где должна быть талия, удерживается прямо, вне поля зрения за сценой, и… обещай, что ты нигде это не повторишь, это фирменный секрет.

– Обещаю, – сказала я.

– В конце пьесы, когда Джек рубит бобовый стебель, мне надо лишь поднять вот этот рычаг – он подпружинен, вот видишь, и…

Когда он прикоснулся к нему, маленький металлический брусок взлетел, словно сигнал семафора, и Галлигантус опрокинулся вперед, падая перед домиком и чуть ли не полностью заняв сцену.

– Это всегда заставляет первые ряды испуганно выдохнуть, – заметил Руперт. – Всегда смеюсь, когда я это слышу. Правда, приходится позаботиться, чтобы Джек и его бедная старушка-мать не оказались на его пути. Не могу допустить, чтобы их раздавил падающий великан.

Потянувшись вниз и схватив Галлигантуса за волосы, Руперт поднял его наверх и снова закрепил на месте.

Что необъяснимо поднялось со дна моей памяти в этот момент, так это проповедь, которую викарий читал в начале года. Частью текста, взятого из Книги Бытия, была фраза: «В то время были на земле исполины». В оригинале на иврите слово «гиганты» было nephilim, что, как он сказал, означало жестокие хулиганы или свирепые тираны: физически небольшие, но страшные. Не чудовища, но человеческие создания, преисполненные злобы.

– Мне лучше пойти вниз, – сказала я. – Спасибо, что показали мне Галлигантуса.

Ниаллы нигде не было видно, и у меня не было времени ее искать.

– Дорогуша, дорогуша, – произнес викарий. – Не знаю, что тебе поручить. Просто будь в общем полезной, ладно?

Так я и поступила. В течение следующего часа я проверяла билеты и пропускала людей (преимущественно детей) на места. Я сердито посмотрела на Бобби Брокстона и жестом велела ему убрать ноги с перекладин сиденья перед ним.

– Это место зарезервировано для меня, – угрожающе прошипела я.

Я забралась на кухонный прилавок и обнаружила там второй чайник, который кто-то засунул в самую заднюю часть верхней полки, и помогла миссис Дилэни составить пустые чашки и блюдца на поднос. Я даже сбегала на почту разменять десятифутовую банкноту мелочью.

– Если викарию понадобятся монеты, – сказала мисс Кул, почтальонша, – почему бы ему не вскрыть картонные копилки из воскресной школы? Я знаю, эти деньги для миссионеров, но он всегда может засунуть туда банкноты взамен тех, что взял. Спасем его от покушения на пенни его величества, да? Но викарии не всегда так практичны, как можно подумать, да, детка?

К двум часам дня я была совершенно измотана.

Когда я наконец заняла свое место – первый ряд, центр, – жадное гудение публики усилилось до высшей точки. У нас был аншлаг.

Где-то за сценой викарий выключил верхние огни, и на несколько секунд мы оказались в кромешном мраке.

Я откинулась на спинку стула, и зазвучала музыка.