Текст книги "Никому не говори"

Автор книги: Алафер Берк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 23

Рамона редко сердилась. На протяжении многих лет ей говорили, что у нее много причин, чтобы сердиться. Иногда употреблялось также слово злиться .

Обычно это говорили люди, считавшие своим долгом внушать Рамоне, какие чувства ей следует испытывать.

Первым, кто сказал, что ей «позволено сердиться», был школьный воспитатель – кажется, в третьем классе. Да, точно, тогда она училась у мистера Мастерсона, значит, это было в третьем классе. Ей никак не давалось деление в столбик, и поэтому отец нанял ей репетитора. И когда, несмотря на репетитора, она так и не смогла преодолеть эту проблему, ею занялся школьный воспитатель.

Почему она выглядит такой рассеянной и отстраненной? Не сердится ли она на мать? «Тебе позволено сердиться», – говорили ей. В ту пору ей едва минуло девять лет. На что она должна была сердиться?

Иногда Рамона удивлялась, как много у нее сохранилось воспоминаний о матери. Отец бережно хранил ее фотографии – в том числе и ту, на которой они с матерью запечатлены вместе со скульптурной группой медведей. Он рассказывал Рамоне о ней – когда она была еще маленькой. Девушка знала, что память способна создавать иллюзии. Рассматривая фотографии и слушая рассказы, ты можешь убедить себя в том, что помнишь человека, тогда как в реальности все твои воспоминания сводятся к двухмерным изображениям и незамысловатым историям.

Но Рамона была уверена, что действительно помнит мать. Ее звали Габриэлла. Подруги звали ее Габби, но отец всегда называл свою супругу только Габриэллой. Она пользовалась лосьоном, пахшим имбирем и медом. Втерев его в кожу, она гладила все еще влажными ладонями руки дочери и говорила: «Теперь вы с мамой будете одинаково пахнуть». Об этом ей отец не рассказывал, и никто не смог вызвать у нее отчетливое воспоминание об этом аромате. Поэтому-то Рамона и не сомневалась, что действительно помнит свою мать – Габриэллу Лэнгстон.

Странно, но она не помнила, как узнала о ее смерти. Она знала об этом, поскольку ей, очевидно, сказали, что мать умерла вскоре после ее пятого дня рождения. Она знала, поскольку значительно позже ей сказали, что мать сбил автомобиль на Иджипт-Лэйн, когда та совершала ритуальную прогулку, возвращаясь домой из конюшни. Она знала, что эксперты из Департамента полиции пришли к выводу, что сбил ее «Понтиак» красного цвета. Они говорили что-то о следах шин и частицах краски. Водитель скрылся с места происшествия. Возможно, он был пьян, но выяснить это не удалось, поскольку его так и не нашли. Рамона также знала, что пепел ее матери развеяли на берегу океана в Монтауке, поскольку она любила стоять на скалистом пляже, подставляя лицо соленому ветру.

И еще она знала, что не прошло и полутора лет после гибели матери, как отец женился на Эдриен. Она работала няней в другой семье, жившей в том же доме, и звалась Эдриен Митчелл. Переходные фазы между ипостасями соседской няни, помощницы по дому и новой жены и мачехи протекали очень быстро.

Затем Рамона попала в третий класс к мистеру Мастерсону, долго не умела делить в столбик, и ее часто спрашивали, не сердится ли она.

Затем, в пятом классе, она начала жаловаться по утрам на усталость. Отец отправил дочь к ее первому психотерапевту, которая тоже спрашивала, не сердится ли она. В самом деле, наверное, та самая врач первой употребила слово злиться, а не мистер Мастерсон. Сеансы терапии проводились раз в месяц, вплоть до того момента, пока отец пару лет назад не нашел в ее сумочке марихуану. Почему-то эта находка означала, что она должна посещать врача раз в неделю, как это делали многие ребята, которых знала Рамона. И почему-то все эти квалифицированные специалисты считали, что Рамона должна сердиться.

В действительности Рамоне по натуре не было свойственно сердиться. Насколько ей помнилось, в детстве она рассердилась лишь один раз. Это произошло, когда Эдриен впервые попыталась наказать ее. Тогда девочке было одиннадцать. Она без разрешения проколола себе уши, и Эдриен осмелилась выразить неудовольствие. Рамона крикнула ей: «Ты мне не мать, Эдриен !», сделав ударение на ее имени, и убежала в свою спальню. Она слышала, как Эдриен плачет в гостиной, но не смогла заставить себя извиниться перед ней.

Когда в тот день отец вернулся с работы, родители о чем-то говорили в кухне. Может быть, Эдриен не хотела рассказывать ему об этом инциденте?

Но потом отец зашел в ее спальню и сел в ногах кровати. Она никогда прежде не видела его таким, он всегда был сдержан и не проявлял своих чувств. Но в тот вечер, проведя тринадцать часов в юридической фирме, он плакал, сидя перед своей дочерью. Он говорил, что очень скучает по ее матери. Рассказывал, как познакомился с ней на джазовом концерте в саду скульптур музея современного искусства.

Она никогда не забудет, как буднично сказал он о том, что Эдриен совсем другая по сравнению с Габриэллой. «Любовь в моем возрасте – это не то же самое, что в двадцать лет», – сказал он. Тогда Рамона ничуть не усомнилась в правоте его слов, поскольку родители всегда представляются своим детям старыми. В то время ему было всего сорок шесть, но он, похоже, считал, что его лучшие дни остались в прошлом. Хотя, по его словам, Эдриен совершенно не походила на Габриэллу, она была хорошим человеком. Молодая, веселая, энергичная женщина. С ней он вновь ощутил себя счастливым. К тому времени они были женаты четыре года, и она все еще помогала ему учиться жить счастливо без Габриэллы.

– Она любит тебя, – сказал он дочери, – и действительно хочет быть тебе матерью.

Но Рамона продолжала дуться.

– Она мне не мать.

И тогда отец сказал ей, что ее мать тоже не была ей матерью, по крайней мере биологической. Они старались. Они следовали календарю. Она принимала все дорогостоящие лекарства, какие только можно было купить за деньги. Они попробовали осуществить искусственное оплодотворение в пробирке. Все было тщетно. Некоторые из их друзей прибегали к услугам суррогатных матерей и трансплантации яйцеклеток, но Габриэлле хотелось быть прежде всего просто матерью, и не обязательно биологической. Они обратились к адвокату и удочерили сироту. Именно Габриэлла выбрала для нее имя Рамона.

Итак, Эдриен не была ей матерью, но ею не была и Габриэлла.

И если в раннем возрасте Рамона воспринимала Габриэллу как мать, то сейчас она решила воспринимать Эдриен как новую мать. Теперь, спустя пять лет после эпизода с серьгами, она не относилась к ней как к мачехе. Или как к приемной матери. Эдриен была ее матерью. Она больше никогда не подвергала сомнению их родственные отношения, и не потому, что дала обещание отцу, а потому, что Эдриен заслужила это.

Рамона вновь обратила взгляд на экран компьютера своей матери. Она ввела пароль и увидела перед собой открывшуюся страницу.

Сайт назывался «Вторая попытка: Признания бывшей жертвы, преодолевшей трагедию». И эта страница не была блогом, как могло бы показаться случайному читателю. Это был «личный кабинет» на сервисе хостинга блогов, называемом «Социальный Круг». Здесь автор мог делать наброски новых постов, удалять комментарии и вносить изменения в содержание.

Рамона всегда гордилась тем, что, в отличие от ее друзей, имела «настоящие» отношения со своей матерью. Но вот она сидела одна в кабинете Эдриен и рылась в памяти ее компьютера, в то время как должна была находиться в школе. Наконец ей стало ясно, почему мать стала в последнее время такой скрытной.

Ее мать пережила сексуальное насилие. Она была автором этого блога.

И сейчас, после того как ей на протяжении многих лет говорили, что у нее имеются все причины, чтобы сердиться, Рамона Лэнгстон действительно рассердилась.

Кто-то угрожал ее матери.

В пяти милях к югу, в офисе Департамента полиции Нью-Йорка, Элли и Роган тоже читали блог «Вторая попытка», обращая особое внимание на угрозы, помещенные после смерти Джулии.

– Вы можете сказать, заходила ли Джулия в блог в субботу ночью после этого комментария? – спросил Роган.

Они располагали свидетельством того, что Джулия была автором первого угрожающего комментария, помещенного в субботу. Разумеется, угрозы, появившиеся начиная с понедельника, принадлежали не ей, но в воскресенье она еще была жива и могла зайти в блог.

– Нет, – ответил Петтинато, поворачиваясь взад-вперед на своем мяче. – У нее было только одно посещение ночью, перед тем как она умерла. Но если я не ошибаюсь и этот комментарий принадлежит ей, она должна была хорошо знать сайт, поскольку быстро ориентировалась в его содержимом. Однако я не нашел никаких признаков того, что она когда-либо прежде использовала данный ноутбук для посещения этого сайта.

У них было больше вопросов, чем ответов.

– Как же мы узнаем, чей это блог? – спросила Элли. – И какой компьютер был использован для размещения самых последних угроз?

– Блог был создан на хостинге, под названием «Социальный Круг». Они могут сообщить вам IP-адрес. Это означает…

– Адрес компьютера в Интернете, – сказала Элли. Они с Роганом уже сталкивались с ситуациями, когда плохие парни пытались сохранить инкогнито в Сети.

– Правда, раздобыть его – большая удача, – предупредил Петтинато. – Если только вы не работаете с каким-нибудь корпоративным чудовищем: типы, которые управляют этими сайтами, обычно не сотрудничают без постановления суда.

С этой сферой Элли и Роган тоже были знакомы. К счастью, Хэтчер водила знакомство с помощником окружного прокурора, который был к ней неравнодушен.

У нее на поясе зазвонил мобильный телефон. Номер был незнакомым.

– Хэтчер слушает.

– Детектив Хэтчер? Это Рамона Лэнгстон. Вчера вечером вы приходили ко мне поговорить о моей подруге Джулии Уитмайр и оставили свою визитку.

– Да, Рамона. Чем могу быть тебе полезна?

– Я не по поводу Джулии. Но… я не знаю, к кому мне обратиться. По поводу сайта.

– Какого сайта?

Роган и Петтинато приподнялись со своих стульев.

– Хм… «Вторая попытка-точка-ком». Я уверена, это сайт моей мамы. И там речь идет о том, что с ней произошло в юности. Но… мне кажется… кто-то угрожает убить ее. Нельзя ли выяснить, кто это?

Глава 24

В городе Нью-Йорке проживают около девяти миллионов человек. В его пределах располагается остров Манхэттен, имеющий площадь всего двадцать три квадратных мили, но при этом дающий кров почти двум миллионам жителей. Это самая плотно населенная зона Соединенных Штатов. Два миллиона человек, снующих на клочке земли площадью двадцать три квадратные мили, выработали собственную культуру: эффективность перемещения из точки А в точку В, никаких зрительных контактов и разговоров с незнакомцами, никаких случайных знакомств. И эта культура породила атмосферу анонимности.

Но атмосфера анонимности – отнюдь не то же самое, что ощущение уединенности. Среди этой гудящей манхэттенской толпы можно встретить какого-нибудь неприметного парня, стоящего за стойкой гастронома и пьющего, как всегда по утрам, большую чашку кофе с двумя кусками сахара и обезжиренным молоком; мастера педикюра, притворяющуюся, будто она не слышит непрекращающихся звонков телефона, в то время как удаляет омертвевшую кожу с ноги клиента; продавщицу аптеки Дуэйн Рид, делающую вид, будто ей совершенно безразлично, что муж покупает презервативы через шесть часов после того, как его жена приняла противозачаточные таблетки.

Манхэттенская экономика держится на людях, которые в полной мере осознают, что они должны внушать ощущение полной анонимности, даже если им доверяют самые сокровенные тайны. И никто не знает больше о жизни, казалось бы, анонимных людей, чем нью-йоркский привратник.

Консьерж дома, в котором находилась квартира Лэнгстонов, являл собой воплощение профессионализма: тщательно выглаженный темно-синий клубный пиджак, идеальная осанка и быстрота реакции.

– Добрый вечер. Чем могу помочь?

Пока они с Роганом предъявляли свои значки, Элли прочитала имя консьержа, вышитое на нагрудном кармане.

– Как у вас сегодня дела, Нельсон? – спросила она. Личный контакт никогда не помешает. – Нам нужно поговорить с миссис Лэнгстон. Мы приходили сюда вчера вечером. По поводу подруги Рамоны, Джулии Уитмайр.

Если это имя и ничего не сказало Нельсону, он не подал вида.

– Конечно. Позвольте, я позвоню. – Его лицо сохраняло бесстрастное выражение. – Добрый вечер, мэм, тут два детектива желают поговорить с вами… Детективы Хэтчер и Роган… Да, они здесь, в вестибюле… Очень хорошо.

Он повесил трубку и показал рукой в белой перчатке в сторону лифта:

– Двадцать второй этаж.

– Похоже, это хорошая семья, – высказала предположение Элли.

– Очень, – подтвердил консьерж кивком головы. Может быть, он сказал это искренне. А может, считал их поклонниками дьявола, мучающими кошек. Его лицо ничего не выражало.

– Вы помните подругу Рамоны, Джулию?

– У нас большой дом, и сюда приходит множество людей.

– Насколько я понимаю, Джулия часто ночевала здесь. Мне кажется, вы должны хорошо знать друзей живущих в вашем доме детей.

– Некоторых я знаю. У нас живут очень хорошие семьи.

– А Джулия Уитмайр была «очень хорошей»? В каких отношениях она состояла с Рамоной и ее родителями?

– Она приходила к ним регулярно. Пожалуйста, миссис Лэнгстон ждет вас.

Когда они вошли в кабину лифта, Роган дружески потрепал Хэтчер по руке:

– Неплохо у тебя получается устанавливать контакт с обслуживающим персоналом.

Не все консьержи похожи на Нельсона. Некоторые из них напоминают Джоан Риверс размером с холодильник и готовы бесконечно перемывать косточки жильцам. По сравнению с ними Нельсон представлял собой Форт-Нокс.

Как только двери лифта открылись, напарники увидели перед собой Эдриен Лэнгстон.

Она была одета в бриджи и кофту с капюшоном, поскольку только что вернулась с занятий пилатесом, которые и дали Рамоне возможность залезть в компьютер матери. Сама Рамона предпочла уйти из дома после телефонного разговора с Элли. Она попросила Элли сказать Эдриен о том, что нашла ее блог.

– К сожалению, Рамона, по всей видимости, еще в школе. Я пыталась убедить ее остаться сегодня дома, но она сказала, что не хочет нарушать обычный режим. Она должна скоро вернуться, но если у вас срочное дело, вы, разумеется, можете вызвать ее с занятий. Она учится в школе Касден.

– Благодарим вас, миссис Лэнгстон, – сказала Элли. – Вообще-то мы пришли поговорить с вами. О блоге.

Никакой реакции.

– О блоге под названием «Вторая попытка». Кажется, его полное название «Вторая попытка: Признания бывшей жертвы, преодолевшей трагедию».

Элли считала себя довольно приличным игроком в покер. Во всяком случае, в течение нескольких месяцев она зарабатывала больше денег в Атлантик-Сити, нежели в Департаменте полиции Нью-Йорка. Тем не менее она не собиралась играть в покер с Эдриен Лэнгстон, у которой, как и у ее консьержа Нельсона, было невозможно что-либо прочитать на лице.

– Вам известен сайт с таким названием? – вступил в разговор Роган.

– О чем идет речь, детективы?

– Мы задали вам простой вопрос, миссис Лэнгстон.

Предыдущим вечером Роган говорил своим сладким голоском, но сейчас он повысил ставку, перейдя на боевой, как его называла Элли, тон.

– А я в свою очередь задаю вам свой вопрос.

Большинство людей от природы склонны подчиняться представителям власти. Они беспрекословно следуют за полицейскими в участок, не будучи арестованными. Они послушно отвечают на вопросы, несмотря на предупреждение Миранды, предоставляющее им право хранить молчание. Они безропотно позволяют производить обыск без соответствующей санкции. По собственному опыту Элли знала, что лишь две категории американцев ведут себя иначе. Во-первых, это закоренелые рецидивисты, которые, глядя прямо в глаза полицейскому, говорят: «Черт бы тебя подрал, козел. Мне нужен адвокат». Во-вторых, это богатые люди. И хотя Лэнгстоны не могли сравниться богатством с Уитмайрами, Эдриен была достаточно состоятельна для того, чтобы потребовать объяснений.

– Мы уверяем вас, – сказала Элли, – что наши вопросы по поводу блога связаны со смертью Джулии Уитмайр. А ваш вопрос, насколько я понимаю, имеет целью защитить неприкосновенность вашей частной жизни.

– Я придаю большое значение неприкосновенности своей частной жизни.

Эдриен принялась поправлять цветы в вазе, стоявшей на столе в центре фойе, хотя они находились в идеальном порядке.

– Это потому, что блог является как бы анонимным? – спросила Элли.

– Здесь есть определенное противоречие, не правда ли? – сказала Эдриен. – Человек утверждает, что хочет сохранить в тайне свою частную жизнь, и в то же время выкладывает в Интернете подробности этой самой частной жизни на всеобщее обозрение.

– Мой отец погиб при ужасных обстоятельствах, когда я была маленькой. Всю мою жизнь мне хотелось, чтобы подробности его смерти остались в тайне. Но два года назад я оказалась в центре внимания со стороны средств массовой информации и рассказала все, что до этого тщательно скрывала. Я пошла на это, чтобы моя мать могла получать пенсию за отца – это долгая история, – и, должна признаться, испытала после этого какое-то странное облегчение. Если бы у меня была возможность сделать это анонимно, с помощью блога, я бы непременно воспользовалась ею.

Элли действительно придавала большое значение неприкосновенности своей частной жизни. Она с отвращением вспоминала эти нелепые интервью. Но, несмотря на ее слова, сказанные Эдриен, она не понимала людей, которые доверяют блогам, «Фейсбуку» и «Твиттеру» интимные моменты своей жизни. Она не испытала никакого удовольствия, предавая огласке свою семейную драму, хотя бы и ради того, чтобы заручиться поддержкой свидетеля, который поверил бы ей. К счастью, это принесло результат.

Эдриен пригласила их пройти в гостиную и указала на большой диван с обивкой в цветочек. Элли опустилась на мягкую плюшевую подушку.

– Думаю, нет смысла отрицать, этот блог действительно мой, – сказала Эдриен. Она расположилась в кресле-качалке, подогнув под себя одну ногу. – В конце концов вы сотрудники полиции. Все эти годы я думала, что мое детство осталось в прошлом.

– Почему тогда вы решили написать об этом сейчас? – спросила Элли и тут же смущенно подумала, что этот вопрос едва ли уместен в первой беседе.

– Кто знает, почему мы делаем то, что делаем. Но, как мне кажется, тут дело в Рамоне. Ей сейчас столько же лет, сколько было мне, когда я сказала своей матери, что меня насилуют. – Она произнесла это слово без всяких колебаний и без тени смущения. – Я помню, как пыталась тогда понять, почему моя мать отказывается верить мне. Она не хотела снова остаться одна. Мой отец бросил ее еще до моего рождения. Она была бедной и в свои сорок выглядела на шестьдесят. Мужчины отнюдь не толпились у порога ее дома.

– Но ведь вы были ее дочерью.

Хэтчер испытывала странное ощущение, говоря с этой женщиной на столь щекотливые темы, после того как уже прочитала в блоге интимные подробности ее жизни.

– Совершенно верно. И, будучи тинейджером, я искренне старалась не ненавидеть ее. Я придумывала всевозможные оправдания. Знаете, это было не так трудно, поскольку меня в то время тоже очень интересовали ребята. И я хотела любить свою мать. Но сейчас…

– Вы уже больше не тинейджер, – сказал Роган.

– Это точно. В детстве непросто разобраться в ситуации, в которой ты оказался. Только с возрастом начинаешь осознавать, что с тобой происходило в реальности. Я, разумеется, понимала, что бойфренд моей матери не должен был приходить ко мне по ночам подобным образом. Но я также понимала, что он не должен был и брать CD без моего разрешения. Я как будто убеждала себя в том, что эти два преступления приблизительно одного порядка, и поэтому могла простить матери отсутствие надлежащей реакции с ее стороны. И, в конце концов, я прощаю ее, поскольку знаю, что этот человек лишил ее воли. Но вот теперь подросла Рамона. Если какой-нибудь мужчина только прикоснется к ней, я убью его.

– А вы никогда не говорили с Рамоной на эту тему? – спросила Элли.

Миссис Лэнгстон покачала головой:

– Этот период моей жизни закончился. Я пишу об этом, чтобы облегчить душу, но не хочу представать в таком виде перед своими родными. Подождите, если это имеет какое-то отношение к Джулии – Рамона знает о моем блоге?

Элли подтвердила ее догадку:

– Да, она отыскала его и прочитала угрозы. Она позвонила нам, потому что боится за вас.

– Нужно будет обязательно поговорить с ней. И, конечно, с Джорджем.

– Вы ничего не говорили своему мужу? – После знакомства с Джорджем Лэнгстоном Элли мысленно окрестила его «Мистер Праведник», но тем не менее она не представляла, как можно было выйти замуж, не рассказав мужу столь важную вещь. – Конечно, это не мое дело.

– Вы правы, это не ваше дело. Какое отношение это имеет к Джулии?

– Вы можете сказать, что хорошо знали Джулию? – спросил Роган, все еще своим боевым тоном.

– Очень хорошо. Они с Рамоной были практически неразлучны с пятого класса. Ночные девичники, приготовление пирогов поздно вечером. Они вместе прокололи уши – слишком рано, на мой взгляд, но это уже другая история. Думаю, в будущем они стали бы подружками невесты друг у друга. Рамона… я даже не знаю, что она теперь будет делать без Джулии.

– И все у них было в порядке?

– Они были как сестры.

– А как Джулия относилась к вам?

Этот вопрос явно озадачил Эдриен.

– Ко мне? О-о, даже не знаю. Я ее любила. Очень любила, в самом деле. И жалела. Ее родители… ну, вы их видели. Вероятно, вы заметили, что выполнение родительских обязанностей не является для них высшим приоритетом. Иногда мне хотелось, чтобы она осталась у нас, вместо того чтобы жить в одиночестве в этом музее. Но что касается ее отношения ко мне… Хочется думать, что она любила меня. И уважала. И понимала, что я забочусь о ней. Но, наверное, как это свойственно детям, она воспринимала меня как женщину, которая время от времени появляется в доме Рамоны. – Она грустно улыбнулась.

– Когда мы говорили о вашем блоге, вы не сказали, что кто-то помещает угрожающие комментарии.

– О, они сводят меня с ума. – Эдриен небрежно махнула рукой, давая понять, что не придает этим угрозам никакого значения, но Элли заметила, как резко она повернулась в кресле. – Сначала я хотела удалить их, но потом передумала. Если какому-то сумасшедшему вздумалось подвергать меня нападкам, пусть мои читатели видят это. Раскрытие ужасной правды – это своего рода жертва. Некоторые люди считают, что пережившие трагедию должны молчать. И именно поэтому для переживших трагедию тем более важно, чтобы их голоса были услышаны.

– Вы не думали, кто может помещать эти комментарии?

– Конечно, думала. Но я достаточно часто читаю газеты, чтобы понимать, что с этим ничего не поделаешь. Слова – это всего лишь слова, не правда ли?

Миссис Лэнгстон все понимала правильно. Если бы она заявила в полицию по поводу угроз в блоге, ее заявление передавали бы из одного отдела в другой, пока в конце концов ей не объяснили бы, что проблемы с юрисдикцией, анонимностью, свободой слова и несовершенством законов не оставляют других вариантов, кроме одного: смириться.

Пришло время раскрыть еще одну карту.

– Мы нашли свидетельство того, что один из этих комментариев поместила Джулия Уитмайр.

Поначалу Эдриен никак не отреагировала на эти слова, но их постепенное осмысление находило отражение на ее лице. Она выглядела так, будто ей дали пощечину.

– Не понимаю, как вы могли узнать об этом? Ведь Джулия мертва.

Элли вкратце рассказала ей о том, каким образом им удалось извлечь информацию из компьютера Джулии. Она не стала упоминать о том, что у них не будет стопроцентной уверенности до тех пор, пока Макс не узнает IP-адрес на сайте хостинга блогов на основании постановления суда. Элли позвонила Максу перед тем, как они отправились в Верхний Ист-Сайд, и он как раз работал над этим. Но Элли и так уже достаточно знала без всяких подтверждений. Время посещения Джулией Интернета было вполне достаточным свидетельством на данный момент.

– Это вовсе не означает, что комментарий написала Джулия, – запротестовала Эдриен. – Ее ноутбуком мог воспользоваться всякий.

– Да, автором является не обязательно Джулия, но доступ к ее компьютеру имел далеко не всякий. Логично предположить, что Джулия имела какое-то отношение к первоначальному посту, и кто-то другой продолжил помещать подобные угрозы после ее смерти. Может быть, ее подруга?

– Я понимаю, куда вы клоните. Категорически – нет. Рамона никогда не сделала бы этого. У нас с ней очень близкие отношения. Вы же сказали, что она вам звонила.

Как только у них появятся все IP-адреса, с которых поступали другие посты, детективы узнают наверняка о причастности Рамоны, но Элли была согласна с Эдриен в том, что девушка не стала бы звонить им, будь она автором последующих комментариев.

– Вы говорите, Джулия и Рамона были чрезвычайно близки. Нам известны случаи, когда тинейджеры нападали на родителей своих друзей, а эти друзья даже ничего не знали об этом. Вы ведь приходитесь Рамоне мачехой, если я не ошибаюсь?

Хэтчер была в ударе, поэтому Роган уступил инициативу ей и не вмешивался в разговор.

Эдриен устремила взгляд вверх и в отчаянии покачала головой:

– В это трудно даже поверить. Я воспитываю эту девочку с семилетнего возраста. Она называет меня мамой.

– Значит, вы официально удочерили ее?

– Нет. В этом не было необходимости. Она и так моя дочь. У нас хорошие отношения. Она никогда не сделала бы ничего подобного. Мы всегда были откровенны друг с другом.

– И все же у вас была тайна в прошлом. И у вас есть блог. И она узнала об этом блоге и об этой тайне. И ни одна из вас не сказала другой о том, что вам известно.

– Это не означает, что…

– И все же вы не хотите верить, что Джулия поместила эти комментарии, но мы говорим вам – это сделала она.

Эдриен тяжело вздохнула:

– Джулия была чудесной и благородной девушкой, но в то же время бесшабашной. В ней было нечто темное.

– Настолько темное, что она помещала на вашем сайте такие страшные угрозы?

– Не знаю, что и сказать. Хотелось бы верить, что, кто бы ни писал эти комментарии, этот человек не представляет реальной опасности. Мне очень тяжело думать, что это дело рук Джулии.

– Вы не производите впечатления сильно озабоченной этими угрозами. Мы видели комментарии, помещенные на вашем сайте. «Ему следовало душить тебя сильнее». Это было написано в понедельник утром. Затем в понедельник днем: «Ты была хороша в постели. Интересно, как ты выглядишь сейчас. Эта задница все еще упруга? Мне хотелось бы выяснить это». В понедельник вечером: «Я тебе покажу, что такое ущерб». Сегодня утром: «Я все еще здесь. Я трогаю себя, когда читаю твои слова. Я думаю о тебе».

Элли расследовала дела, связанные с преследованием, но не могла вообразить, что испытывает женщина, пережившая насилие, когда включает компьютер и видит на экране подобные слова.

– Будучи моложе, я часто вновь и вновь переживала произошедшее со мной. Описание этих событий в блоге – лучший способ исцеления. И еще я делаю это ради Рамоны и хочу сохранить ее невинность, как бы парадоксально это ни звучало. Я настроена решительно и не позволю какому-то идиоту с клавиатурой под прикрытием Интернета причинить мне вред. Клянусь своей жизнью, что моя дочь не имеет никакого отношения к этим мерзким комментариям. И я уверена, что пустые угрозы на моем дурацком сайте не имеют никакого отношения к смерти Джулии Уитмайр. Надеюсь, вы не думаете, будто это я что-то сделала ей? В тот вечер я присутствовала на благотворительном ужине в Саг-Харбор, устроенном с целью сбора средств на проведение исследований в области лечения рака молочной железы, если вы хотите проверить мое алиби.

– Я ни в чем вас не подозреваю, миссис Лэнгстон. И сожалею, если вам показалось, будто я подвергаю сомнению искренность ваших с Рамоной отношений. Но в настоящее время мы рассматриваем такую причину гибели Джулии, как убийство. А когда мы выясняем, что у жертвы убийства была тайна, эта тайна зачастую приводит нас к убийце.

– Как ни грустно говорить об этом, детективы, но мне кажется, в скором времени вы выясните, что у Джулии Уитмайр была не одна тайна.