Текст книги "Никому не говори"

Автор книги: Алафер Берк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 14

Еще из вестибюля своей квартиры Элли услышала дребезжание динамиков телевизора.

– Черт возьми, – произнесла она, толкнув дверь бедром, чтобы закрыть ее за собой. Дверь закрывалась туго из-за множества слоев старой краски на ней. – Миссис Хеннесси всегда говорила, что твой рок-н-ролл лишит тебя слуха. Может быть, уже имеет смысл записать тебя на прием к отоларингологу?

Лежавший на диване Джесс был почти невидим. Его лицо выглядывало из-под шерстяного одеяла, которое она в последний раз видела на своей кровати. Элли услышала что-то вроде стона, после чего увидела у края одеяла пульт дистанционного управления. Музыка зазвучала тише.

– Еще эта безумная баба говорила, что моя музыка приведет меня к алтарю Сатаны.

– И я уверена, если бы она была жива, то сказала бы, что Нью-Йорк – маленький город. Ты все еще дома?

– Кажется, я заболел.

– Великолепно. Напомни мне, чтобы я протерла пульт спиртом.

– Ты рано вернулась.

– Официально я заканчиваю работу в четыре часа, ты помнишь об этом?

– Да, конечно. Не хочешь ли ты тем самым сказать, что официально эту квартиру занимает внучка миссис Долорес Макинтош?

Субаренда Элли была не вполне законной. Джесс подселил ее сюда и теперь на этом основании с комфортом проводил время на принадлежавшем ей диване.

– Не надо придираться ко мне по поводу моей сверхурочной работы. Как ты думаешь, могу я позволить себе кабельное телевидение, понижающее коэффициент интеллекта? «Холмы» – твой излюбленный наркотик, – сказала она, взглянув на экран телевизора.

– Ты все еще живешь в две тысячи девятом году. Мне одно время нравились «Коронованные детки», но то, как они разукрашивают этих девчонок, – это слишком, даже для меня. Ничего личного, сестренка.

– Пожалуйста, не сравнивай меня с пятилетними девочками с вощеными бровями.

Элли когда-то принимала участие в канзасских конкурсах красоты, но исключительно ради того, чтобы заработать деньги на учебу. Даже получив пару призов, она смогла оплатить лишь занятия на вечернем отделении государственного университета Вичиты. Проучилась она там меньше трех семестров.

– После этого я переключился на безупречных арбитров скромности и вкуса, на домохозяек. Ты знаешь, они настоящие . На сто процентов подлинные, реальные домохозяйки. Поскольку поддельные не годятся. Я просто наслаждаюсь этими замечательными дивами.

– От студенток колледжа до нью-йоркских пантер. Я оцениваю это как признак зрелости. У тебя сегодня вечером нет работы?

– Я сказался больным.

– Думаю, твои микробы прекрасно чувствовали бы себя в «Буби Барн».

Ее брат, трудившийся в настоящее время в стрип-баре, в четыре раза перекрыл свой рекорд продолжительности работы на одном месте. Так называемый джентльменский клуб на Вест-Сайд-Хайвэй назывался «Вибрации», но Элли и Джесс предпочитали придумывать для него собственные псевдонимы.

– Ты планируешь встретиться с Капитаном Америкой? – спросил он. – Если нужно, я могу убраться отсюда.

Капитаном Америкой Джесс называл заместителя окружного прокурора Макса Донована с первого дня их знакомства. Элли была убеждена, что, если бы они поженились и отпраздновали пятидесятилетний юбилей свадьбы, Джесс и тогда называл бы его Капитаном Америкой.

– Его вызвали в Рикерс.

– Хочешь что-нибудь поесть?

Это приглашение обычно завершалось тем, что Джесс выбирал заведение, торговавшее едой на вынос с доставкой, Элли платила, а он потом съедал львиную долю того, что им привозили.

– Я пока еще не голодна. Ты хочешь, чтобы я тебя накормила? Будешь куриный суп?

– Нет. Я еще немного полежу и позвоню в гастроном.

– У меня сегодня был вызов к Биллу Уитмайру.

– Ты не шутишь? К самому Биллу Уитмайру?

– У него в доме есть лифт.

– Это же Билл Уитмайр. В его доме должны быть лифт, водосточные трубы и стриптизерши в каждой комнате. Пожалуйста, скажи мне, что ты подсунула ему демозапись «Дог Парк».

Где бы он ни зарабатывал себе на жизнь, истинным призванием Джесса были вокальная партия и игра на гитаре в его группе «Дог Парк». Десять лет назад Элли перебралась в Нью-Йорк, так как почувствовала, что намеки Джесса на неминуемый «прорыв», звучавшие во время его телефонных звонков в Вичиту, маскировали серьезные проблемы. Однако, к своему удивлению, она обнаружила, что ему удалось добиться кое-каких успехов в жизни, хотя и не тех, о которых он сообщал родным.

– Ну конечно. Я ведь всюду ношу с собой твои демозаписи. Между прочим, этой ночью его дочь покончила с собой. – Она вкратце рассказала ему о событиях дня. – Ее мать отказывается в это верить. Утверждает, будто ее дочь никогда не сделала бы этого, и умоляет меня верить ей.

– С тобой все в порядке?

Она уже сбилась со счета, сколько людей задали ей сегодня этот вопрос.

– Да, все хорошо. Ты не ночевал сегодня дома. – У нее возникло ощущение, что вчерашний день был в далеком прошлом. – Был у этой барменши?

– У Ребекки. Она барменша тире актриса тире певица – тире сногсшибательная красотка.

Точно так же, как Джесс был вышибалой тире рок-музыкантом, его знакомые, как правило, имели по несколько профессий. В последнее время он часто ночевал у жертвы преступления, проходившей по делу, которое Элли расследовала прошлой осенью. Эта женщина была художницей тире проституткой, но она поклялась покончить со своей второй профессией, из-за которой чуть не лишилась жизни. Элли только-только перестала беспокоиться по поводу этих отношений, поскольку они исчерпали себя, как и все отношения, завязываемые Джессом.

Она попыталась смотреть вместе с ним телевизор, но вид настоящих домохозяек, споривших о том, кто из них выпил больше «пино гри», вызвал у нее желание кого-нибудь арестовать.

– Я люблю тебя, Джесс, но это выше моих сил. У меня такое ощущение, что из моей головы высыпаются клетки мозга. Схожу-ка я лучше в гимнастический зал.

– Смотри веди себя там прилично.

Хэтчер прекрасно помнила, как впервые получила удар в голову. Она вскрикнула, но не от боли, а от неожиданности. Только после этого возникло чувство физической боли. Что-то пронзило зону сзади виска, и, казалось, голова треснула от уха до уха. Боль пульсировала, распространяя свои волны по черепу, челюсти и шее. В глазах помутнело. Было впечатление, будто мозг с шумом ворочается за глазницами, словно леденец в коробке.

Удар ей нанес шестнадцатилетний парень, когда она застала его за тем, что он разрисовывал телефонную будку в Хеллс Китчен. До конца ночной смены оставалось десять минут, и Элли собиралась конфисковать у нарушителя баллончик со спреем и отпустить его на все четыре стороны, предупредив, чтобы он больше никогда этого не делал. Худощавый парень с длинными руками, по прозвищу 2SHY,[9]9
  От англ. Too shy – слишком застенчив.


[Закрыть] не знал этого и ошеломил ее хуком с правой. Лучше всего в связи с этим происшествием ей запомнилась ярость – не из-за удара, а из-за слез. Она моргала раз за разом, пытаясь сфокусировать взгляд, но слезы продолжали заливать ее лицо на глазах у тинейджера, которому посчастливилось застать ее врасплох.

Она испытала настолько сильное унижение из-за того, что ее практически вырубил тинейджер, весивший от силы пятьдесят килограммов, что выдвинула против него обвинение по причинению ущерба имуществу, но не стала возбуждать дело о нападении на офицера полиции. Это был ее третий месяц на службе. В адрес Хэтчер все еще отпускались шутки по поводу королевы красоты. Ей совсем не хотелось, чтобы все узнали о том, что она плакала из-за удара, полученного от какого-то сопляка.

Тогда Элли ударили в первый раз, но она знала, что не в последний. Она также знала, что ей необходимо приобрести необходимые навыки.

Она стала мастером кикбоксинга на уровне полного контакта, и ей разрешалось бить противника на ринге во всю силу. Теперь она ощущала на лице не слезы, а капельки пота, нанося удар за ударом по тяжелому черному мешку в спортивном зале.

Интенсивность односторонней схватки свидетельствовала о ее энергии. Сейчас Хэтчер выкладывалась точно так же, как на ринге, когда сражалась с живым противником. Что-то не давало ей покоя.

Колотя нижней частью голени по мешку, она вспомнила Джулию. И не худенькое обнаженное тело, плавающее в розовой воде, а записку на желтой линованной бумаге. Каждую фразу. Каждое перечеркнутое слово. Не отдавая себе в этом отчета, она воспроизвела в памяти весь текст записки.

Элли представила девушку живой. Вот Джулия сидит, скрестив ноги, на своей кровати и пристально смотрит в блокнот. Лист уже на три четверти исписан черной пастой, оставляющей кляксы. Она зачеркивает еще одно слово. Неудовлетворенная этим, проводит кончиком шариковой ручки поперек четырех последних строчек – с такой силой, что, кажется, сейчас порвет бумагу.

Я знаю, что должна любить свою жизнь, но иногда я ненавижу ее. Мои родители постоянно твердят, что мне повезло. Повезло жить в хорошем доме. Повезло учиться в хорошей школе. Повезло, что у меня есть деньги. Повезло, потому что у меня есть они. Да, они действительно так говорили. Я счастливая, потому что у меня есть они .

Джулия зачеркнула все после слова «деньги». Возможно, ей просто не хотелось писать о родителях. Возможно, она поняла, что они принадлежат к категории людей, которым нельзя иметь детей, но сочла за лучшее оставить это замечание при себе.

Элли провела серию джебов, перемежая их хуками и апперкотами, затем принялась наносить прямые и боковые удары ногами. Перед ее мысленным взором все еще стояли строчки записки Джулии.

Я понимаю, почему другие ребята считают мою жизнь беззаботной. Никто не хочет выслушивать жалобы испорченной девочки из богатой семьи. Я знаю ребят, готовых убить (возможно, в некоторых случаях в буквальном смысле ).

Она зачеркнула слова, заключенные в скобки. Вероятно, это была попытка пошутить, но она правильно рассудила, что шутки в данном случае неуместны. Она попыталась полностью вымарать эти слова, но Элли сумела разобрать их.

Я знаю ребят, готовых убить ради «привилегий», которые имеются у меня. Но иногда я думаю, может быть, у них жизнь лучше моей. По крайней мере, они свободны. Никто ничего не ожидает от ребенка, у которого ничего нет. Мне постоянно твердят, что мне повезло, но в действительности моя так называемая привилегированная жизнь…

Элли чувствовала, как бьется сердце в ее груди.

Она почти слышала мысли Джулии, представляя, как та водит ручкой по бумаге, пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы закончить предложение. Пытаясь сказать, что эта жизнь гораздо тяжелее, чем может показаться. Что эта жизнь вызывает отвращение. Что эта жизнь – причиняет боль.

Да, Джулия остановила свой выбор на этих словах. Возможно, она даже осознавала, что это звучит несколько мелодраматично. Она не страдала от реальной, физической боли или парализующей депрессии. Но она страдала под тяжким бременем своей жизни, о чем никто не желал слышать. И почему бы ее словам не звучать мелодраматично? В конце концов, ей было шестнадцать лет. Почему ей не должно быть позволено предстать в образе драматической королевы? Почему ей не должно быть позволено делать то, что позволено делать другим тинейджерам? И разве не было это целью данного письма?

Элли представила, как Джулия пишет слова, которые она в конце концов подобрала:

…моя так называемая привилегированная жизнь причиняет мне боль. Мне больно слышать, что я не должна растрачивать попусту свой потенциал. Мне больно слышать, что от меня ожидают больше, чем от других, потому что я получаю больше, чем другие. Мне больно думать о том, что я никогда не стану человеком, каким должна была бы стать. Мне больно ощущать одиночество каждую секунду, даже когда меня окружают люди. И мне больно осознавать, что я не могу выразить все эти чувства.

Элли ощущала, как кровь пульсирует в ее жилах. Мокрые волосы прилипли к голове. Руки и ноги начали побаливать, но она продолжала молотить кожаный мешок.

Мысли Джулии блуждали в разных направлениях, в результате чего на бумаге продолжали появляться помарки, но слова лились свободнее. Ее эмоции истекали из нее, как паста из ручки, как пот из пор Элли.

И тут на лист блокнота упала слеза, на букву «ч» в слове «чувства», превратив ее в бесформенное пятно. Душевные силы изменили ей. Нужно было заканчивать.

И поэтому я решила покончить с собой.

Элли продолжала бить мешок ногами. Никакого взлома. Никаких необъяснимых отпечатков пальцев. Похоже на то, что разрезы на запястьях сделаны самой жертвой. Теплая вода и алкоголь – 0,16 промилле – способствовали истечению крови. На затылке присутствует шишка, но, по мнению Джинджера, она образовалась в результате падения девушки в ванне после того, как она перерезала себе запястье.

И тут до слуха Элли начали доноситься звуки голосов, слышанные ею в течение дня.

Кэтрин Уитмайр, умоляюще: «Сделайте что-нибудь. Это моя дочь».

Санитар: «Нам здесь делать нечего».

Макс, желающий сказать нечто большее, но ограничивающийся вопросом: «У тебя все в порядке?»

Роган, говорящий, что они все провалили: «Тебе уже пора трезво взглянуть на это дело».

Даже Джесс спрашивал ее, все ли у нее в порядке.

И тут она услышала голоса из прошлого. Ты должна научиться мириться с действительностью, Элли. Сколько раз слышала она эту проклятую фразу? Как будто она могла примириться с тем фактом, что ее отец вышиб себе мозги из собственного пистолета. Как будто она могла отбросить в сторону свое прошлое, словно использованный пакет из магазина.

Погруженная на сей раз в собственные мысли, она нанесла удар в прыжке.

Когда мать Элли пыталась объяснить, что Джерри Хэтчер не убивал себя, никто не слушал ее – ни Департамент полиции Вичиты, ни городская прокуратура, ни соседи, – никто, кроме Элли. И вот к чему это привело.

Поэтому, когда сегодня Кэтрин Уитмайр умоляла ее: «Пожалуйста, выслушайте меня», разумеется, Элли не стала ее слушать. Она хотела крикнуть ей: «Извлеките урок из истории Джерри Хэтчера!»

Но Элли не хотела принадлежать к полицейским такого типа. Она не хотела шутить в адрес несчастной, нерадивой матери погибшей девушки, как это делали те санитары. Она не хотела бесстрастно регистрировать коробочки из-под лекарств, как это делал судмедэксперт Джинджер. Она не хотела быть сотрудником полиции, который не потрудился хотя бы спросить, почему предсмертная записка Джулии Уитмайр была не распечатана на принтере, а написана от руки, причем на листе из блокнота, так и не найденного в доме.

Элли не хотела быть как все.

Неожиданно, как будто ее опять ударили в голову, она поняла, что именно не давало ей покоя при виде места преступления в доме Уитмайров. Она перестала избивать мешок, поднесла боксерские перчатки к груди и наклонилась вперед, чтобы отдышаться и предотвратить надвигавшуюся судорогу мышц.

Роган был прав. Ей пора трезво взглянуть на это дело.

Часть II
Рамона

Глава 15

Как следователь, Хэтчер была убеждена, что наибольшего успеха она способна добиться лишь в том случае, если ей удастся проникнуть в сознание жертвы преступления. Такого рода сопереживание не имело особого значения при расследовании имущественных дел и проведении облав на проституток, но, прослужив два года в оперативной группе по раскрытию убийств, детектив была уверена в том, что может – хотя бы частично – ощущать переживания жертвы в последние моменты ее жизни.

Элли нравилось думать, что она обладает прирожденной способностью представлять внутреннюю жизнь других людей. Она отмечала закономерности в поведении. Она читала выражения лица. Она имела тонкое чутье в отношении того, чем живут люди.

Но, помимо того, что она сумела представить, какие чувства испытывала Джулия Уитмайр, когда писала предсмертную записку, проникнуть в ее внутренний мир было для Элли весьма непросто.

Разумеется, она помнила, какие эмоции обуревали ее в юности. Она также помнила, чего ей стоило совершенствование физической формы. Ты не станешь Мисс Тинейджер Канзаса, будучи такой толстой.

И она знала, что такое жаждать внимания со стороны родителей. Она боготворила своего отца. Он защищал людей. Он был героем в битве добра со злом. Она помнила, как играла в подвале созданного отцом офиса, на стенах которого висели фотографии жертв Душителя из Колледж-Хилл и карта, утыканная булавками: красные обозначали места установленных убийств, желтые – предполагаемых. Она подбрасывала и катала по полу свой резиновый мяч психоделической расцветки, задавала отцу вопросы и выдвигала версии. Обычно он просил ее помолчать, но бывали дни, когда они обсуждали то или иное дело, хотя мать ругала отца и говорила, что это «неправильно». Это были самые дорогие воспоминания о нем.

Однако во многих отношениях жизнь Джулии Уитмайр отличалась от юношеского опыта Элли. В деревянном доме с тремя спальнями в Вичите, штат Канзас, Элли и мечтать не могла о той независимости, какой пользовалась Джулия. После гибели отца причислять их семью к среднему классу было бы большим преувеличением. Элли никогда не бывала восточнее Канзас-Сити и западнее Далласа, пока не отправилась вслед за братом в Нью-Йорк.

Тогда она говорила себе, что этот переезд позволит одному ответственному члену семьи Хэтчеров следить за другим, но в глубине души стремилась изменить свою жизнь. Чего бы она ни была лишена в юности, Элли никогда не ощущала себя несчастной. И она никогда не была неблагодарной.

Она понятия не имела, как проникнуть в сознание такой девушки, как Джулия. С деньгами отца и нью-йоркскими улицами, ждавшими ее за дверями особняка, Джулия вела более сложную и насыщенную жизнь, чем большинство людей могли себе представить. И в то же время она была несчастна.

Элли и Роган сидели бок о бок за столом и просматривали страницу Джулии Уитмайр в Facebook, в надежде узнать что-нибудь о ее последних днях.

– В последний раз она обновляла свою страницу в пятницу вечером, – сказал Роган. – «Только что обратила внимание на название лака для ногтей пальцев ног: Ogre the Top Blue. Боже!» – таковы ее последние, нелепые, слова. Тебе не кажется, что девушка, собирающаяся покончить с собой, должна оставить прощальное послание?

– Она его оставила, – ответила Элли. – В предсмертной записке.

Теперь этот последний комментарий Джулии в Facebook был погребен внизу страницы под более чем двумя сотнями комментариев, появившихся после того, как распространилось известие о гибели девушки. Большинство из них, судя по всему, были помещены незнакомыми людьми и содержали соболезнования отцу Джулии. «Я не знал тебя, Джулия, но мне очень жаль, что ты не смогла найти радость в этой жизни. Пусть музыка сопровождает тебя в следующей жизни». «Твой отец изменил лицо рок-н-ролла. Господи, упокой душу его маленького ангела».

– Клянусь, я просто не понимаю этих людей, – проговорил Джей Джей.

Они читали комментарии, составляя список тех, кто был наиболее близок к Джулии при жизни. Этим утром они уже поговорили с ее братом, Билли. Несмотря на шоковое состояние, он старался оказать максимальную помощь. Как это свойственно большинству студентов-первокурсников, его внимание в последнее время было сосредоточено на занятиях и вечеринках, но не на младшей сестре.

Роган кликнул по ярлыку «Фотографии».

Большинство снимков представляли собой традиционные фото, выкладываемые девушками-подростками в Интернете. Автопортреты с поджатыми губами, снятые на камеру мобильного телефона. Несколько снимков в бикини на пляже в компании Рамоны. Фотографии чрезмерно дорогих платьев, которые Джулия обожала. Снимки, сделанные во время недавних поездок в Рим, Париж, Мадрид и Белиз. Маска с выставки Александра Маккуина, проходившей прошлым летом в музее искусств Метрополитен. Самая последняя фотография – Джулия Уитмайр в сельской местности, без косметики, обнимающая за длинную шею какое-то животное.

– Это самый толстый козел, какого я когда-либо видел, – сказал Роган о животном.

На заднем плане стоял красный каркасный амбар с наклонной зеленой металлической крышей. Идиллическая картина.

Элли зачерпнула ложкой немного «Нутеллы» из банки, стоявшей в ее столе.

– Думаю, это альпака. Нечто вроде маленькой шерстистой ламы. Она служит символом статуса в сельских домах, поскольку стоит очень дорого – из-за ее шерсти или чего-то еще.

– Откуда, черт возьми, тебе это известно?

– Когда ты наконец поймешь, что эрудиция твоего партнера не знает границ?

Несколько лет назад ее бывший бойфренд, финансист, собирался приобрести пару альпак, как раз в то время, когда она рассталась с ним.

– Помимо всего прочего, они плюются и издают жуткие звуки, напоминающие рев раненой коровы.

– Эта бедняжка довольно уродлива и в то же время почти мила.

– Ты слишком чувствителен, – сказала Хэтчер. – Есть какие-нибудь известия от врача Джулии?

С разрешения родителей они обратились к врачу Джулии по поводу найденных в ее сумочке капсул «Аддералла».

– Звонила медсестра. Единственное лекарство, которое прописывал ей врач, – противозачаточные пилюли. И никаких направлений к психиатру он ей не выписывал. На бутылочке не было этикетки. Может быть, у нее не было рецепта на эти капсулы.

Элли открыла новое окно на экране компьютера и нашла «Аддералл».

Вначале она кликнула по ярлыку видео под названием «Тинейджеры и средства, применяемые в случае синдрома дефицита внимания и гиперактивности: вмешательство или зависимость?» Четыре участника публичной дискуссии сидели за столом на трибуне перед типичным лекционным залом. Фон создавал пурпурный бархатный занавес с логотипом Нью-Йоркского университета в виде факела.

По словам женщины-психолога – табличку с ее именем загораживал графин с водой, – психотропные средства прописывают чрезмерно часто, в особенности детям. За последнее десятилетие их употребление выросло на четыреста процентов. В восьмидесяти процентах случаев врачи прописывают их по необоснованным, с точки зрения Федерального управления по контролю за продуктами и лекарствами, причинам.

Столь же убедителен был психиатр, который видел в транквилизаторах самое перспективное средство избавления детей от излишних душевных страданий. Он страстно говорил о том, как они трудятся, не жалея сил, только для того, чтобы потом запустить учебником в стену и почувствовать себя глупым и беспомощным.

Роган протянул руку и кликнул по мыши, остановив видео.

– Эй! – недовольно произнесла Элли.

– Время идет, женщина, а это видео длится около часа. Что, понравился психиатр?

Хэтчер взглянула на застывшее на экране лицо. Согласно табличке, врача, ратовавшего за употребление транквилизаторов, звали Дэвид Болт, и она вынуждена была признать, что он действительно привлекателен.

Она взглянула на Рогана с притворной усмешкой и вновь завладела мышью:

– Взгляни-ка вот на это.

Название статьи гласило: «Студенты стремятся добиться конкурентного преимущества с помощью „Аддералла“». Они просмотрели материал, обращая внимание на наиболее интересные места. Абсолютно здоровые студенты без каких-либо диагнозов… Смесь амфетаминовых солей… Обычно его нюхают… Помогает в учебе… Обеспечивает преимущество… Покупайте его у друзей, которым был поставлен диагноз «синдром дефицита внимания и гиперактивности»… Оказывает на мозг такое же воздействие, как кокаин или метамфетамин… Один из пяти студентов…

– Смотри, – сказала Элли, показывая на предпоследний абзац. – «В случае злоупотребления может вызывать депрессию и чувство тревоги». Давай попробуем раздобыть токсикологические отчеты. Это еще одно свидетельство в пользу самоубийства.

– Давай также попробуем выяснить, где она доставала его, – сказал Роган.

Элли вернулась в Facebook, к стене с комментариями. Она начала кликать по именам друзей Джулии, оставивших записи на ее странице.

Она кликнула по анкете Маркуса Грэйза, с которым, по словам Рамоны, Джулия время от времени встречалась.

«Извините, в настоящее время эта анкета недоступна. Пожалуйста, повторите свой запрос спустя некоторое время».

Она кликнула по анкетам еще нескольких друзей Джулии и получила тот же самый ответ.

– Может быть, какой-нибудь сбой в системе? – предположил Роган.

– Но полчаса назад я смотрела некоторые из них, – сказала Элли.

Она набрала в поисковом окне Facebook «Джесс Хэтчер», после чего на экране без всяких проблем открылась анкета брата с последним обновлением: «Мне кажется, у меня лихорадка Бибера».

– Странно.

– Не волнуйся. Мы найдем этих ребят в школе и побеседуем с ними лично.

– А-а, те самые люди, которых я разыскиваю. – Перед их столом стояла лейтенант Робин Такер, сверля напарников взглядом. – Бог мой, Хэтчер, как это ты ухитряешься постоянно держать во рту ложку чистого сахара и жира и при этом влезать в брюки? Ну ладно, ладно. Просто скажи мне, что все твое внимание сосредоточено на Джулии Уитмайр.

Роган сделал небрежный жест рукой:

– Все в порядке, Лу.

– Не все в порядке. Мне раз пятнадцать звонили по поводу того, что вы вчера ушли от Уитмайров. Потом мне еще позвонил отец девушки и сообщил, что вы отнюдь не порадовали его, когда вернулись вчера вечером.

Произнося эту тираду, Такер смотрела на Элли, но ответил ей Роган:

– Мы работаем.

– Какого черта вы так долго решаете проблему с этим блокнотом?

Роган продолжал отвечать за обоих:

– Это вопрос поколений. Обычно люди кончают с собой, когда у них рак в последней стадии, после развода или разорения. Люди этого возраста пишут предсмертные записки на бумаге.

– Так эту записку написала она или нет?

– Хэтчер отдала записку одному старому профессионалу из колледжа Джона Джея. Этот парень говорит, что, похоже, она принадлежит руке Джулии, но он не может утверждать это с уверенностью, поскольку в нашем распоряжении имеется слишком мало образцов ее почерка – всего несколько старых поздравительных открыток, которые она посылала родителям к дням рождения, а также к праздникам отца и матери. В наше время дети больше не пишут от руки.

– Стало быть, ты вплотную занимаешься этим делом?

На сей раз вопрос был адресован непосредственно Элли.

– Да, работаю.

– Чудесно. Твой энтузиазм вдохновляет.

– Послушай, я могу солгать, если тебе так хочется. Я согласна, вчера мы поторопились с выводами. Мне очень жаль, и я хочу исправить ошибку. Нет, я не считаю, что ее убили. И я знаю точно, что никому бы не пришло в голову упрекнуть нас в спешке, если бы мы нашли в ванне тело подростка из бедной семьи. Независимо от этого я обещаю приложить все усилия, чтобы установить истину, даже если моя интуиция подсказывает, что это самоубийство.

– С учетом человеческих судеб, связанных с этим делом, может быть, твоя интуиция дает сбой.

Элли вздохнула:

– Будем надеяться.

Роган принялся стучать костяшками пальцев по столу:

– Не хочется вторгаться в вашу задушевную беседу, но, может быть, мы все-таки вернемся к делу?

Элли с благодарностью взглянула на него.

– Нам нужно ехать в школу Касден, чтобы поговорить с ребятами, – сказала она и поднялась со стула.

Это заявление оказало на Такер умиротворяющее воздействие, и она отправилась в свой кабинет без дальнейших комментариев.

– Ну вот, теперь можешь действовать, – сказал Роган, когда Такер скрылась за дверью. – Ты помнишь, что сегодня даешь показания по делу Вашингтон? – Он посмотрел на свои часы «ТАГ Хойер». – Черт возьми. Я должен идти. Тридцать минут.

Она помнила дело Вашингтон. Имя – Тельма. Обвиняемым был ее внук, которого она воспитывала со второго класса. Точно так же, как его мать тридцатью годами ранее, он таскал из дома вещи, добывая деньги на наркотики. Однажды Тельма поймала его с поличным. В отличие от матери, которая просто ушла из дома, оставив своего семилетнего сына, этот самый сын задушил Тельму Вашингтон и сидел на пороге до приезда полиции, предварительно приняв последнюю дозу.

Сегодня должно было состояться совещание суда с адвокатами сторон для рассмотрения ходатайства об опровержении признания обвиняемого. Это был верняк, гарантированно выигранный для прокуратуры штата процесс, но в делах об убийстве хороший адвокат цепляется за детали до самого конца. Всегда расставляет все точки над «i». И Джей Джей, и Элли могли дать необходимые показания со стороны обвинения, но не было никаких сомнений в том, что дело Вашингтон – хотя и порученное им обоим – в действительности являлось делом Рогана. Хэтчер подозревала, что это каким-то образом связано с близкими отношениями Рогана с его матерью, бабкой, двоюродной бабкой и бог знает с кем еще из его многочисленных родственниц, когда те еще были живы.

Иногда какое-нибудь дело будоражило кровь и разжигало страсть. Некоторые дела пробуждали воинский дух.

– Ты подождешь меня? – спросил Джей Джей. – Или хочешь пару часов побыть одна?

– Пока ты будешь в суде, я съезжу в школу. Позвони, когда освободишься.

Возможно, Джулию не убили, но она все же была человеком, чья незаладившаяся жизнь закончилась безвременно, и ранняя кончина свела ее с Элли. По крайней мере, Элли могла выяснить, что было для девушки последней каплей. Ей следовало отнестись к этому с должным вниманием.