Текст книги "Засолка и консервирование"

Автор книги: Ал Мишо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ал Мишо
Засолка и консервирование

Клем Краудер непременно завопил бы, не заткни ему рот влажные пальцы, застрявшие между зубами и языком. Вместо крика из горла вырвалось нечто вроде клекота. Клекота испуганного птенца.

– И нечего трястись, – буркнул Данки, вытащив пальцы изо рта Клема и с силой надавив на его подбородок, чтобы как следует заглянуть внутрь. Для этого он зажег спичку и, держа ее под углом, внимательно осмотрел пасть Клема, равнодушный к пришельцу-фантому, материализовавшемуся футах в десяти за его спиной.

– Да только вчера я вытащил последний зуб у бабки Фигл, а она и глазом не моргнула.

Клем устремил взгляд мимо мигающего огонька, поверх плеча Данки, на упорствующего фантома. Он словно вырастал из серой дымки, с каждым моментом становясь все отчетливее. Молодая леди. Теперь Клем ясно ее видел. Более того, узнал!

– Смотри, Клем, новый зуб у тебя что надо, – объявил Данки. – Сел на место, как пришитый.

Вообще-то основным занятием Данки Дринкуотера была охота за съедобными моллюсками, но во время прилива он пополнял свои доходы практикой дантиста. Шестнадцать пенсов за удаление ноющего зуба, глоток виски для облегчения процесса, и даже протезирование: установка радующей глаз замены, старательно и, надо сказать, довольно ловко выструганной из подручных материалов.

Фантом наконец принял завершенную форму. Клем подумал, что из печальных глаз дамы должны литься слезы… при условии наличия головы. Только вот голову ей отрубили еще при жизни, и следы этого жестокого деяния до сих пор пятнали воротник грубого платья из домотканой материи.

Клем испустил стон ужаса, отчего огонек спички бешено заколебался и угас.

– Что это на тебя нашло? – возмутился Данки, швырнув потухшую спичку на пол, но случайно поймал взгляд Клема и почувствовал, как встали дыбом волосы на затылке. Он нерешительно повернулся.

Безголовая женщина стояла в центре полутемного рыбацкого домика. Сквозь ее тело ясно проглядывала цепь ловушек на лобстера. На руках она держала призрачного ребенка, взиравшего на них бесцветными глазами.

Данки издал вопль, так и не удавшийся Клему.

Фантом протянул прозрачную длань. Клем и Данки слетели с мест и прижались к дальней стене. Клем схватил с полки фонарь и держал его в вытянутой руке. Данки судорожно порылся в кармане, вытащил спичку, чиркнул ею о штанину и поднес к фитилю фонаря. Но прежде чем загорелся огонек, фантом неожиданно растаял..

– Господи-боже-мой! – выпалил Данки. – Молчаливая женщина!

– Точно, – подтвердил Клем, не в силах выразить ужас, скрутивший внутренности и оледенивший сердце. Молчаливая женщина в его рыбацком домике! Данки тоже видел ее и узнал, как, впрочем, любой обитатель Клэпборд-айленд на его месте. Она была своего рода знаменитостью, героиней местных легенд, оставившей кошмарный след в народных преданиях и моряцких песнях. Клем понятия не имел, почему привидение вдруг надумало появиться в его домике, но годы неустанного тяжкого труда и неудач позволили предположить, что это хотя и первый, но далеко не последний раз.

– Просто кровь стынет в жилах, – охнула миссис Краудер, когда на следующий вечер Молчаливая появилась снова. – Представить немыслимо! Я больше не проведу в доме ни единой ночи, можете быть в этом уверены, мистер Краудер!

– Я раздобуду подвесную койку, – пообещал Клем. – Переночуем в лодке.

Но на следующую ночь призрак появился снова. Клем долго, мучительно гадал, каким образом он ухитрился найти дорогу от фермы на рыбацкую шаланду, тем более что, по общему мнению, подобные создания обычно ограничиваются пребыванием на заклятой ими же земле. Миссис Краудер пригвоздила мужа прокурорским взглядом, пребывая в полной уверенности, что именно беспутный супруг и является источником всяческих неприятностей в ее многотрудной жизни.

– Что вы знаете о Молчаливой женщине? – спросил Клем адмирала Сибери Гвинна после нескольких дней регулярных явлений призрака, когда вопрос, можно сказать, окончательно назрел.

– Ровным счетом столько же, сколько все местные, – пожал плечами адмирал, – и ни йотой больше.

Старый морской волк вышел в отставку и проводил дни за шашечной доской, на крыльце Поджи-хаус, обмениваясь байками и последними сплетнями со всеми, кому вздумалось его навестить.

Клем навалился грудью на бочонок из-под галет, служивший столом.

– Как, по-вашему, она злой дух?

– Насколько мне известно, еще какой! Злой и коварный, – ответил адмирал, набивая табаком белую пенковую трубку. – Погляди только, что она сотворила с бедным капитаном Элленбахом!

Клем, разумеется, знал все давние истории, особенно эту. В один злополучный день Молчаливая таинственным образом появилась на шхуне капитана Элленбаха и принялась преследовать его и команду, пробудив в моряках сверхъестественный ужас. В конце концов после бесчисленных попыток команды изгнать призрачную гостью шхуна налетела на скалы и затонула. С тех пор женщину никто не видел.

До этого момента.

– Значит, вы полагаете, это она уничтожила капитана Элленбаха? – уточнил Клем, пожирая глазами изящные очертания адмиральской трубки, чашечка которой была вырезана в виде девы, из тех, которые обычно укрепляют на носу корабля. Именно такая украшала когда-то нос торгового судна адмирала.

– Говорят, именно она загнала его в могилу раньше срока, – пропыхтел адмирал Сибери, выдувая клубы дыма из трубки.

– Так-то оно так, да только она навредила не столько капитану Элленбаху, сколько его шхуне, – протянул Клем.

– Тут ты прав. Шхуну она потопила, – уверенно заявил адмирал Сибери. – Вот только оставшиеся в живых не находили себе места. Бродили, будто потерянные, и совсем не дорожили жизнью.

– Не дорожили, – согласился Клем, словно, повторяя последние слова, утверждал некий универсальный закон. Ему вдруг стало легче на душе, хотя солнце уже опустилось за горизонт и крыльцо освещалось только приглушенным светом свисавшего с крыши фонаря.

– Честно говоря, я не слишком верю в эти старые бредни, – заметил адмирал Сибери. – Всегда говорил, что не поверю, пока не увижу сам. А я никогда не встречал такого создания, как… ка-а-ак… ка-ак…

Клем недоуменно уставился на странно квакавшего адмирала, который сжимал трубку с такой силой, словно хотел раздавить. Краем сознания он отметил, что костяшки пальцев морского волка стали белее снега. Раздался громкий треск – и голова пенковой девы взлетела в воздух и упала ему на колени.

Лишь тогда Клем заметил, что в квадратах остекленного крыльца отражаются не только он и адмирал. Ночная гостья вернулась и стояла над его плечом жутким безголовым часовым.

Адмирал Сибери безмолвно шевелил губами, произнося беззвучные проклятья. Клем кое-как дотянулся до фонаря и прибавил света. Молчаливая женщина исчезла так же внезапно, как и появилась, превратившись в бесформенное облако.

Адмирал, словно не поверив увиденному, энергично потер глаза, заглянул в чашечку трубки, исследовал содержимое табачного кисета и, отчаявшись найти разумное объяснение случившемуся, вручил то и другое Клему.

Тот взял кисет и трубку, но ничем не выдал, что, как и адмирал, стал свидетелем очередного явления духа. Просто знал, что Молчаливая женщина все еще маячит неподалеку, за кругом света, отбрасываемого фонарем. Только этот свет и не давал ей принять видимую форму.

К своему ужасу Клем понял также, что зародившиеся чуть раньше подозрения подтвердились с неопровержимой силой. Значит, Молчаливую не интересовали ни его дом, ни рыбачья лодка для ловли омаров, ни причал, ни даже крыльцо Поджи-хаус.

Молчаливая преследовала лично его, Клема Краудера.

На длинном причале, простиравшемся до самой бухты, все было тихо. Покрытый жидкой грязью полумесяц берега назывался Дринк-уотер Флэтс. Причал также именовался Дринкуотер.

Клем забросил за плечи матросский рюкзак и направился к «Арт-фул Доджеру», древнему люггеру, пришвартованному в дальнем конце причала.

Звезды низко нависли над далеким горизонтом. Клем пристально всматривался в темные уголки и лежавшие на причале тени, полный решимости на этот раз не позволить призраку напугать его неожиданным появлением.

Слишком поздно он понял, какую ошибку совершил, рассказав жене о встрече в Поджи-хаус. Та, не желая иметь никаких дел со странным и неестественным явлением, в два счета сложила мужнины вещи и выставила его из дома.

На этот раз Клем благополучно добрался до судна и поднялся на палубу. Табличка на двери каюты гласила:

ДАНКИ ДРИНКУОТЕР. ИЗГОТОВЛЕНИЕ ЗУБОВ.

УДАЛЕНИЕ – ЧЕТЫРЕ ПЕНСА.

РАБОТА И ВСТАВЛЕНИЕ – ШЕСТНАДЦАТЬ ПЕНСОВ.

Он постучал в дверь чуть пониже таблички. Уютный свет, лившийся из окна двухпалубной рубки, свидетельствовал, что владелец-капитан проводит вечер дома.

– Клем! – воскликнул Данки, открывая дверь. На нем был засаленный передник; вкусно пахнущий дым горящих дров и стряпни мешался с просоленным воздухом палубы. – Заходи, будь гостем. Как твой новый зуб?

– Мне сейчас не до зуба, – отмахнулся Клем, уронив рюкзак на пол. – Нужно где-то устроиться на ночь.

– Конечно-конечно, – захлопотал Данки. – Идем в кубрик. Там есть лишняя койка.

Оба спустились вниз. Данки что-то наскоро помешал в стоявшем на углях и почерневшем от сажи горшке.

– Ты еще не ужинал, Клем? Мои бобы почти готовы.

– Кто способен думать о бобах в такие минуты? Клем встряхнул проеденное молью одеяло и расстелил его на койке.

– Вот уже почти неделя, как я глаз не сомкнул.

– Не позволяй этой немой изводить тебя, Клем, – посоветовал Данки, сгребая бобы на щербатую тарелку. – Я написал о ней Баку Стеббинсу. Он знает, что делать.

Клем снял сапоги и растянулся на койке:

– Кто такой Бак Стеббинс?

– Ты не знаешь Бака? Парень Хорнпаута Стеббинса. Преподает в университете. Головастый мужик, ничего не скажешь.

– Боже милостивый, я же велел тебе держать язык за зубами, а ты строчишь письма какому-то университетскому яйцеголовому. И что он изучает?

– Птичий разум, – промямлил Данки, набивая рот бобами.

– Разум… чей?! – переспросил Клем, в полной уверенности, что ослышался.

– Птичий, – повторил Данки. – Работает с попугаями, насколько мне известно. Полагаю, он наблюдает за их жизнью, изучает повадки и все такое.

– Поведение птиц? – недоверчиво ахнул Клем. – И каким образом, черт бы тебя побрал, это мне поможет?! Данки немного подумал:

– Понятия не имею, Клем. Хорнпаут говорит, что Бак – авторитет в подобных вещах.

– Твой Хорнпаут гроша ломаного не стоит, насколько мне известно, – проворчал Клем.

– Брось, Клем. Я знаю Бака. Если кто-то и сумеет справиться с той пакостью, что завелась у тебя в доме, так будь уверен – это он.

– Дом тут ни при чем, – собравшись с духом, признался Клем. – Все дело во мне.

Данки было сунул в рот очередную ложку бобов, но тут до него дошел смысл сказанного Клемом.

– Что-о-о? – завопил он, давясь едой.

– Да-да, ты верно расслышал, – кивнул Клем. По спине потянуло холодком озноба, знаменуя присутствие чего-то аномального в атмосфере. Он боязливо оглядел кубрик и натянул одеяло до подбородка. – Не гаси фонарь. Свет ее отпугивает, – прошептал он.

– Она здесь?! – выдохнул Данки, лихорадочно осматриваясь. Наконец он схватил другой конец одеяла и тоже натянул до подбородка. – Я этого не вынесу, Клем. Не смогу…

– А что, по-твоему, чувствую я? – вскричал Клем. – Каждую ночь она сводит меня в могилу! Всю эту неделю мне нет ни минуты покоя!

– Клем! – взвыл Данки. – Лично мне позарез нужен покой! Так что извини!

С этими словами он подскочил, как ошпаренный, схватил фонарь и вылетел из двери.

– Ты куда?! – крикнул вслед Клем.

– В машинную часть, – проорал Данки из коридора. – Нужно немедленно отыскать Бака Стеббинса. Он знает, что делать.

Однако найти профессора Бака Стеббинса оказалось не легче, чем пресловутую иголку в стоге сена. Клем и Данки прибыли в маленькую прибрежную деревеньку Меддибемпспорт еще до рассвета и с первыми лучами солнца принялись обшаривать кампус Бейнбриджского университета. Увы, следов профессора они не обнаружили. Приятели допросили десятки студентов. Все спешили на занятия, и когда Клем и Данки сообразили, что их миссия безнадежна, осталось только одно: обратиться к администрации. Но и это оказалось бесполезным, поскольку офис профессора Стеббинса был давно заброшен. Проходивший мимо дворник предположил, что о пропавшем специалисте по поведению птиц должны знать на кафедре орнитологии. Но вскоре стало ясно, что ни один сотрудник кафедры вообще не слышал о Баке Стеббинсе. Наконец они набрели на декана, который с крайне раздраженным видом отметил на карте кампуса то место, где предположительно можно отыскать затерявшегося ученого.

Клем и Данки стояли у подножия высокой башни с курантами, в центре кампуса, разглядывая карту.

– Вот оно, Клем, – утверждал Данки. – Если верить декану, именно здесь скрывается Бак.

Клем смерил взглядом внушительное строение – достойный архитектурный памятник коллекции готических уродств, из которых состоял бейнбриджский кампус. Если верить местному управляющему, здание прозвали Башней из слоновой кости, но не в смысле намека н° интеллектуальный эскапизм, а из-за цвета отметок, оставленных н черных гранитных стенах летавшими над ней чайками.

Данки рванул на себя высокие двустворчатые двери. Вверх вела широкая лестница.

– Должно быть, он там, – предположил Данки. – Идем.

– Нет там никого, упрямый ты осел! – рявкнул Клем. – Мотаем отсюда! Я больше не потрачу ни единой минуты на поиски твоего птичьего профессора с его птичьими мозгами!

Вместо ответа Данки рванул наверх.

– Давай за мной!

– Упертый дурак! – завопил Клем, но все же бросился следом.

Путешествие к небу казалось бесконечным. Наконец они очутились на верхней площадке, еще перед одной дверью, ведущей в затканную паутиной комнату. Внутри ящики и коробки громоздились почти до потолка. Целая стена была занята шестеренками и прочими деталями механизма огромных часов.

Клем бессильно обмяк, пытаясь отдышаться. Они только что пробежали не менее двенадцати пролетов и оказались не в кабинете профессора, а на заброшенном складе.

– Стервец! – почти взвизгнул Клем, полоснув Данки разъяренным взглядом.

– Ошибаетесь. Моя фамилия Стеббинс! – послышался из-за груды коробок бархатистый бас с чуть резковатыми нотками. Выступивший вперед человек спокойно представился: – Профессор Бакминстер Стеббинс.

Клем растерянно оглядывал ученого мужа. Это был человек огромных размеров, если не сказать тучный, причем жир отложился в тех же местах, что и у женщин: на груди, бедрах и заднице. Только вот гигантское брюхо могло принадлежать исключительно мужчине. Однако общий эффект несколько сглаживал хорошо сшитый твидовый пиджак.

– Бак! – воскликнул Данки.

– Данки, старый дружище! – тепло улыбнулся профессор Стеббинс. – Как я рад тебя видеть! Извини, я боялся, что это приспешники декана. Они в который раз пытаются выкурить меня из моего гнездышка.

Теперь, узрев профессора Бакминстера Стеббинса во плоти, Клем вспомнил, что уже видел этого человека, точную копию своего отца Хорнпаута: лицо, как у рыбы-скорпиона – толстогубое и брыластое, с неправильным прикусом, образовавшим нечто вроде жаберных покрышек в уголках рта. В детстве они ходили в одну школу. Жестокие мальчишки прозвали Стеббинса Рыбьей Мордой и безбожно издевались над ним, по крайней мере, до четвертого класса, последнего, который удалось закончить Клему.

Но как бы велико ни было сходство профессора Стеббинса с рыбой, все же оно резко заканчивалось там, где речь заходила о глазах. Глаза его ни в малейшей степени не напоминали рыбьи и лучились добрым юмором и умом.

– Что привело вас в Бейнбридж? – спросил ученый. – Все же от Клэпборд-айленд путь неблизкий.

– Слушай, профессор, это не встреча старых друзей, и нам сейчас не до задушевных воспоминаний. Ты получил мое письмо?

– Да-да, получил по почте, день-два назад. Рыбацкий домик твоего приятеля преследует хорошо известный в здешних местах призрак.

Разрозненные детали головоломки вдруг сошлись в голове профессора. Он повернулся к Клему, дружески протягивая руку:

– Клем Краудер, полагаю.

– Как поживаете, профессор? – пробормотал Клем. Если профессор и припомнил его по школьным дням, то не подал виду.

– Милости прошу в мой кабинет, – пригласил Стеббинс и повел гостей за стену из коробок в пыльный, тесный угол башни, где повсюду возвышались стопки книг: на полу, на стуле, на письменном столе красного дерева. Освещалась каморка светом пламени нескольких высоких свеч.

– Видишь, Клем, говорил я тебе, что он изучает птичьи мозги, – объявил Данки, показывая на диплом, висевший на стене. – Вот тут написано: «Пэррот – пси-хо-логия».[1]1
  Parrot (англ.) – попугай. (Здесь и далее прим, перев.)


[Закрыть]

– Парапсихология, мой добрый друг, – поправил профессор. – Изучение психологического аспекта паранормальных явлений.

– Хотите сказать, что изучаете… сверху-стественное? – вцепился в профессора Клем.

– Наряду со многим другим. В основном, я занимаюсь амулетами и талисманами. Бейнбриджский университет известен во всем мире и пользуется заслуженным авторитетом во всем, что касается достижений в паранормальных и эзотерических науках. По крайней мере, был известен.

– Был?

Настроение Клема определенно улучшилось с той минуты, как он узнал, что профессор получил степень не за успехи в изучении повадок птиц, а как ученый-парапсихолог.

– Что же случилось?

– Наше новое руководство. При поддержке деканов ректор взял смелый курс к новым горизонтам. «Пограничные» дисциплины больше не являются специализацией университета. Отныне мы сосредоточились на более респектабельных областях науки, а именно: сельское хозяйство и биология моря.

Профессор отвернулся и поглядел сквозь треснувшее стекло на кампус, средневековый стиль которого выглядел так же странно в приморском поселке Меддибемпспорт, как балерина на сельских танцульках.

– Бейнбридж был основан два века назад для изучения тайных обрядов, колдовства и мистических искусств. Принято считать, что основателями выступили сами ведьмы и колдуны. В разгар процессов над пуританами гонимые ведьмы искали убежища в забытых богом местечках штата Мэн. Здесь образовался союз уцелевших ковенов,[2]2
  Ковен – кружок из тринадцати ведьм.


[Закрыть] а впоследствии возник Бейнбриджский университет. Другие исследователи считают, что традиция уходит в глубь веков, к общине друидов, прибывших сюда с просоленным ирландским рыбаком, хорошо изучившим эти воды еще до появления Колумба. Как бы там ни было, верования и обычаи основателей до последнего времени считались наибольшими ценностями нашего университета. Но теперь главным стало сельское хозяйство! Бейнбридж! Коровий колледж!

Профессор глубоко вздохнул, очевидно, излив накопившуюся ярость.

– Прошу извинить меня за столь пространную тираду. Я слишком эмоционально выражаю свои чувства, когда речь заходит о великом старом университете. Как вы уже успели заметить, декан отдал мой бывший офис тем, кому он «нужнее», и поместил меня во чрево этой часовой башни. Заткните уши.

Клем решил, что неправильно понял профессора, пока не заметил, что тот прижал ладони к ушам. Данки поспешно последовал его примеру. Только тут Клем догадался, в чем дело. Троица терпеливо вынесла испытания, дождавшись, пока часы пробьют последний, десятый удар.

– Весь следующий час нам ничто не грозит, – заверил профессор Стеббинс, когда кризис миновал. – Поверьте, хуже всего в полдень.

Клем мельком оглядел заплесневелые тома, сложенные на письменном столе. Внимание его привлекло заглавие верхней книги: «Элленбах. Трагическая жизнь и триумфальная смерть капитана из штата Мэн».

– Занимательное чтение, – заметил профессор, – и имеет прямое отношение к вашей ситуации.

Клем с треском открыл переплетенный в кожу том и заглянул внутрь. В содержании перечислялись этапы бесчестной жизни капитана Элленбаха: девять невест, проклятая шхуна, крушение на скалах, Немезида в облике Морской старухи. Немалое место в повествовании занимала Молчаливая женщина. Клем продолжал перелистывать страницы, пока не наткнулся на гравюру семнадцатого века, изображавшую слишком знакомую фигуру безголовой особы в неуклюже скроенном платье и с ребенком на руках.

– Я взял эти книги в библиотеке, как только прочитал твое письмо, Данки. Собирался сослаться на них в своем ответе. Вы будете рады узнать, что причины появления Молчаливой женщины подробно изложены на этих страницах с объяснениями – как и почему.

– Почему?

– Но это очевидно, – пожал плечами профессор. – Молчаливую намеренно перенесли на шхуну капитана Элленбаха, и сделала это его подлая соперница Морская старуха.

– О боже! – воскликнул Клем, до которого наконец дошло. – Это означает, что меня заколдовала сама Морская старуха!

– Ничего подобного. Ни в коем случае, – заверил профессор. – Причина появления Молчаливой женщины в вашем доме заключается в том, каким образом Морская старуха сумела совершить подобное деяние.

Клем уставился на профессора. Тот схватил висевший на шее монокль и вставил его в глаз, после чего перелистал страницы и показал на литографию, изображавшую то, что казалось неопрятной грудой кусочков слоновой кости со странными метками, вырезанными на поверхности.

– Она достигла своей цели с помощью этого.

Клем и Данки посмотрели на литографию и переглянулись.

– Судя по выражению ваших лиц, вы узнали эту безделушку. Я так и думал.

– Но что это?

– Это известно как колдовские оковы. Посредством черной магии Морская старуха приковала Молчаливую женщину к сему украшению, которое спрятала на шхуне Элленбаха. Весьма мудро с ее стороны А потом началось преследование.

Профессор закрыл книгу, и монокль выскользнул из его глаза.

– Как я полагаю, вы сами видели эти оковы. Клем кивнул:

– В водах Лейтон-пойнт. Они запутались в моей ловушке на лобстеров.

– По-ра-зи-тельно! – воскликнул профессор Стеббинс, едва ли не по складам. – Лейтон-пойнт! То самое место, где потонула шхуна Элленбаха. Наша маленькая тайна почти раскрыта.

– Говорил я тебе, что ум у него острее кинжала! – шепнул Данки, подтолкнув Клема локтем.

Профессор Стеббинс скромно отмахнулся.

– Где сейчас эти оковы?

– Припоминаю, что отдал их Данки. Он сказал, что знает парня, который интересуется такими вещами.

– Этот парень ты, Бак, – вставил Данки. – Мне ужасно жаль, но я так и не донес их до тебя.

– Совершенно верно, – вздохнул профессор. – По-прежнему их хранишь?

– Да. С тех пор как Клем отдал их мне. Когда это случилось? Прошлой весной?

Профессор с преувеличенным изумлением всплеснул руками.

– Что я слышу?! Неужели оковы лежали у тебя, Данки, почти полгода, и ты ни разу не видел Молчаливую женщину?! А теперь, неделю назад, она обосновалась в рыбацком домике Клема Краудера?

Данки и Клем снова переглянулись.

– Видишь ли, Бак, с тех пор как я написал это письмо, кое-что изменилось. Оказалось, что она не думала селиться в доме…

– Не думала? – встревоженно перебил профессор.

– Нет, – покачал головой Клем. – Она повсюду следует за мной.

– Любопытно!

Профессор вынул из внутреннего кармана пиджака банку сардин, вставил ключик в отверстие и медленно, методично скатал крышку.

– Крайне любопытно. Похоже, нашу небольшую сверхъестественную тайну нельзя так просто уложить в банку и засолить. Нам нужно целиком пересмотреть эту ситуацию… Сардины? – предложил он, протягивая банку. – Я нахожу, что они подстегивают умственную деятельность.

Клем отказался, хотя вспомнил, что много лет назад они прозвали Бака Стеббинса не Рыбьей Мордой, а Рыбьей Вонью.

– Вопрос остается прежним: почему Молчаливая женщина вернулась именно сейчас, в этот момент?

– И почему она завладела именно мной? – добавил Клем.

– Не завладела, – поправил профессор. – Господи, вовсе не это. Обладание – это штука совершенно иного рода, и в таких случаях говорят, что человек одержим злым духом. Используя более точную терминологию, можно сказать, что Молчаливая взяла тебя в осаду.

Клем, которому это понравилось ничуть не больше, чем первое определение, мучительно сморщился.

– Вот дрянь, хотел бы я спросить ее, за каким чертом я ей понадобился.

– Спросить?! – Профессор едва не подавился последней сардинкой. – Предлагаешь обратиться непосредственно к Молчаливой женщине? – Глаза зажглись бриллиантово-ярким светом. – Превосходная идея, Клем. Но для этого, нам, конечно, необходим медиум.

Данки и Клем озадаченно уставились на ученого.

– Медиум? Это еще что такое?

– Человек, способный общаться с духами умерших, – рассеянно объяснил профессор. И добавил: – Я знаю именно такую особу… Мисс Бевилаква!

К величайшему удивлению мужчин, из-за противоположной коробочной стены показалась женщина с худым, вытянутым лицом.

– Да, профессор?

– Мое пальто, пожалуйста.

Женщина вышла из-за угла и поменяла пальто на пустую банку из-под сардин.

– Спасибо, мисс Бевилаква. Меня не будет до конца дня, – бросил на ходу профессор Стеббинс, подтолкнув приятелей к двери. – Постараюсь разыскать мадам Зорайю и попрошу помочь нам в качестве медиума. Сегодня вечером попытаемся наладить контакт с духами. Мадам Зорайя – заслуженный профессор спиритуализма, здесь, в Бейн-бридже, а заодно и мой драгоценный друг. А вы пока возвращайтесь на судно и проведите все необходимые приготовления для сеанса. Кстати… мисс Бевилаква, – крикнул он, не оглядываясь, – если декан спросит обо мне, скажите…

Он остановился в дверях, пытаясь придумать подходящую отговорку.

– Скажите ему, что я отправился на охоту за привидением.

Клем тупо вперил взгляд в потрепанные годовые таблицы приливов и отливов, висевшие на стене. Несколько часов прошло с тех пор, как он и Данки закончили подготовку к сеансу, установив стол и четыре стула. Посчитав, что их миссия на этом завершена, остаток дня до прихода Стеббинса они провели в рубке.

К вечеру появился профессор и был немедленно препровожден на мостик, где имел возможность обозреть дело рук приятелей. Помещение было крохотным, вмещавшим штурвал, стол, четыре стула и койку, слишком узкую и жесткую, чтобы считаться удобной. Однако ученый остался доволен.

– Мадам Зорайя скоро прибудет, – объявил профессор Стеббинс и хотел было сесть на койку, но, заметив ее размеры, внезапно передумал. – Ей понадобится ваше добровольное и безоговорочное сотрудничество, иначе наши попытки связаться с Молчаливой женщиной будут безуспешны.

Данки с готовностью закивал.

– Думаете, эта безделушка поможет поговорить с привидением?

– Спектральные оковы? – переспросил Стеббинс. – О небо, они здесь?

– Угу.

Данки потянулся к встроенному комоду, вытащил ящичек и перевернул над столом. По столешнице разлетелись обломки слоновой кости.

– Иисусе, что за хаос!

Профессор беспомощно оглядел груду безделушек, не в силах определить, какая из них и есть оковы. Зато Клем немедленно углядел их и выловил из кучи кусочков.

– Действительно, оковы, – кивнул профессор, принимаясь разглядывать вышеупомянутый артефакт. – Несравненно… неподражаемо… неповторимо… – Он вставил в глаз монокль и наклонился ближе. – Однако они повреждены!

Клем присмотрелся пристальнее. Все было так, какой помнил: грубоватая пирамидка, чем-то похожая на леденец, только вершинка полностью стесана. Там, где полагалось быть острому трехграннику, осталась только небольшая ямка.

– Она с самого начала так выглядела? – осведомился профессор.

– Господи, мне ужасно жаль! – выпалил Данки, прежде чем Клем успел ответить. – Адмиралу Сибери понадобилась новая ладья, вот я и вырезал ему фигуру из этого…

– Из этих оков, – закончил за него Клем, потрясая бывшей пирамидкой. – Из всей горы слоновой кости, которая валялась у тебя годами, тебе понадобилось именно это, чтобы…

– Боюсь, дело совсем плохо, – перебил Стеббинс. Он захватил из башни книгу об Элленбахе и теперь, открыв ее, показал литографию с изображением артефакта.

– Эти метки, вырезанные на поверхности оков, носят рунический характер. Смотрите, как спираль поднимается к верхушке. Именно выгравированная там руна, Главная руна, соединяет их.

Клем сравнил пирамидку с литографией. И точно. Главная руна исчезла.

– Энергия, как по каналам, проходит по этим вторичным рунам к Главной руне, – пояснил профессор, водя пальцем по оковам. – Только в этой точке, ключевой позиции, Молчаливая прикована к пирамидке.

– Ты, должно быть, освободил ее, когда стесал Главную руну! – злобно рявкнул Клем на Данки.

– Не уверен, – покачал головой профессор. – Совсем не уверен. Если Молчаливая женщина действительно освободилась, почему она снова прикована, на этот раз к тебе, Клем? Почему не к Данки? Почему не к адмиралу Сибери? Все-таки мы не нашли недостающего кусочка головоломки.

Разгоравшийся спор был прерван стуком в дверь. Профессор сунул оковы в карман. Данки открыл дверь. Клем заглянул через его плечо, но, к своему удивлению, никого не увидел. Машинально опустив глаза, он узрел коренастую особу с квадратным лицом, доходившую ему едва до пояса и удивительно похожую на заласканную карликовую собачонку, из тех, которые вечно тявкают на прохожих, норовя вцепиться в ногу. Клем навидался таких шавок, в изобилии появлявшихся во время туристского сезона. Правда, хозяйки, как правило, держали их на руках.

– К чертям все оковы, Бак! – пробормотал Данки. – Это и есть медиум, который нам нужен? Да она просто карлица!

– Это мадам Зорайя! – вскричал профессор. – Впусти ее, Данки, немедленно впусти.

– Это вы, доктор Стеббинс? – начала мадам Зорайя гелиево-высоким голосом.[3]3
  «Гелиевая речь» – высокий тембр голоса аквалангистов, дышащих кислородно-гелиевой смесью.


[Закрыть] Я почувствовала ваше присутствие.

Данки отступил, позволив мадам Зорайе подняться на мостик. Короткие ножки быстро несли ее по полу в вихре дешевой бижутерии и косметического китча.

– Я чувствую еще одного… – изрекла мадам Зорайя, вертя рукой в воздухе. – Злосчастная, давно лишенная свободы душа, чье тоскливое существование длится вот уже несколько жизней, полных боли и страдания…

– Это, должно быть, Клем, – догадался Данки.

– Это, скорее всего, Молчаливая женщина, – возразил профессор Стеббинс.

– Мы должны помочь этой бедной женщине-ребенку, – пробормотала мадам Зорайя, спеша к столу. – Рассаживайтесь.

Четверка немедленно заняла свои места. Мадам Зорайя велела положить ладони на столешницу так, чтобы пальцы, соприкасаясь, образовали неразрывный круг. Несколько раз глубоко вздохнув, мадам Зорайя откинула голову и испустила долгий стон.

– Клем, – шепнул Данки, – по-моему, ты наступил ей на ногу.

– Мне необходима полная тишина, – бросила мадам Зорайя, трепеща веками и бессильно мотая головой. – Сейчас я вступлю в контакт…

И тут она неожиданно дернулась назад, ловя губами воздух, как выброшенная на песок рыба, и заговорила не своим голосом:

– Теперь я могу дышать! Наконец я могу дышать… и могу говорить… Больше никто не скажет, что я нема!

– Господи-боже-мой! – ахнул Клем. – Кто ты?